Цена вопроса. Глава 27. Семейное предание

«Половая полярность есть основной закон жизни, и, может быть, основа мира. Это лучше понимали древние, а мы отвратительно бессильны и вырождаемся все больше и больше»
Николай Бердяев. Метафизика пола и любви, 1907 г.

«И не роднись с ними: дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери за сына твоего»
(Дварим 7:3, Тора)

Тень сомнения печатью еще лежала на губах, но мысль, созревшая, обдуманная, выношенная за долгие годы, оформившись в слова, уже вырвалась и звучала. Его душа, зажатая с рождения и до старости в тиски запретов, долгов, стереотипов, сломленная бесконечными унижениями, неожиданно раскрылась. Но разум, отгораживаясь привычными барьерами, все еще отказывался верить, что минута откровения наступила, и Александр Самуилович слышал свой, ставший чужим голос, словно со стороны.
- Да простит меня драгоценная моя Циля, подарившая мне счастье супружества, но, думаю, нет еврея, который не мечтал бы о русской женщине. Ненавидя друг друга на зверином уровне генетической памяти, мы с животным упрямством хотим смешиваться. Мы влюбляемся истово и страстно, преступая заветы Бога, запреты родителей, презрение и отречение рода. Эта загадка и проклятие по имени любовь уходит корнями глубоко в века. Проклятие довлеет и над нашим родом… и все оттого, как гласит семейное предание, что нарушена Божья заповедь, совершен грех кровосмешения.
- Саша, не волнуйся так, - вмешалась Циля, - Бог милостив и справедлив.
- Нет, Циля, я скажу. И я хочу понять, почему даже получая знаки кармической расплаты, которая как по расписанию настигает нас в каждом поколении, мы все равно хотим родниться с гоями (все не евреи), и умножаем, умножаем проклятья. Самые мощные табу бессильны перед этим притяжением.
Невольно втянув голову в плечи, сильно побледневшая Жанна интуитивно выскользнула из-за стола и метнулась к дивану, куда только что переместился сытый и довольный Симон. Привычно нырнув под мощную энергетическую защиту необъятно большого мужа, она немного успокоилась.
Лея, завороженная пылкой речью дедушки, даже не заметила, что осталась без переводчицы. Жанна иногда догадывалась, что сопротивляясь восприятию русского языка, девочка все же на безотчетном подсознательном уровне понимает его. Хотя уроки даже с привлечением педагога ни к чему не привели, Лея так и не заговорила.
- Я становлюсь стар, – с горечью звучало в тишине дома, - старше меня в нашем роду никого не осталось, поэтому, кто же передаст потомкам семейное предание, кто предупредит, если не я? У меня две взрослые внучки, две будущие матери. Национальность у нас определяется по материнской линии, на женщину возложена ответственность за сохранение рода. В нашем роду рок преследует только женщин. Как мы не стараемся предотвратить очередную трагедию, из поколения в поколение все повторяется. И множится горе.
В свете свечей привычный мир, который приобретал пугающий сакральный смысл, покачнулся.
- Дедушка, - в голове Софии что-то не стыковалось, - если национальность считается по матери, я кто?
Значит, она не просто зажигала свечи, молилась вместе с мамой и сестрой, а делала это по завету Бога – ее Бога? Мама, которая всегда была в сердце, и папа!.. Две половинки ее души…! И о, ужас… непримиримые половинки!?
- Ты наша, девочка, - радостно вмешалась Циля Моисеевна, - наша! Ты тоже еврейка.
- Но… - хотела возразить ошеломленная такой новостью София, только Александр Самуилович опередил ее:
- В наших венах давно нет чистой крови, но бабушка права, ты еврейка, а значит на тебя распространяются все обычаи и законы. Но об этом после, – и дедушка, словно провалившись в другую реальность, время, продолжил свое откровение.
- Знаешь ли ты, что очень красива, что повторила родовые черты фамилии Бродских? Моя мама была из этого рода.
Женщин по линии Бродских Бог наградил совершенной красотой. Чистая, невинная, словно лик мадонны, эта красота, которой посвящались стихи, доводила мужчин до безумств. Не один раз пролилась кровь. Дуэли, самоубийства – вот кармический груз рода.
- Как романтично! – внезапно воскликнула на иврите Лея.
- Дедушка, неужели ты веришь, что действительно существует некий рок? Все это больше напоминает сказку, – вырываясь из плена окутавших ее суеверий, заключила София.
- Девочка моя, я думал точно также. Представь себе, мы с сестренкой выросли в такое время, когда все знали, что Бога нет, а над приметами и суевериями смеялись. Мы с Гити были и пионерами, и комсомольцами, идейными и преданными ленинцами. Верить в Бога было стыдно, за это могли исключить из пионерской организации. Рассказы мамы мы просто пропускали мимо ушей, а иногда и подшучивали над ними.
Эх, если бы не эта история с Гити, разве бы я поверил! Уже много лет как нет ее, а сердце мое все так же безутешно.
Она была на три года моложе, но мы всегда дружили. Мы рано поняли, что отличаемся от других детей, ведь нам постоянно напоминали, кто мы. Даже тетя Клаша, школьная техничка, как только видела, что мы расшалились, неприязненно бросала всего одно слово - «явреи». Всего одно слово! Но как оно жалило, жгло, внезапно парализуя все внутренности, заливало краской лицо, руки, тело. Сколько ненависти эта необразованная женщина вкладывала в изуверски вывернутый первый звук. В этот момент так хотелось стать невидимкой. Сделать вид, что это ужасное слово не имеет к тебе отношения, и шалить, и хулиганить как все, не задумываясь о том, что ты другой, чужой, особенный.
Доставалось нам за фамилию, отчество…
Теперь вот говорят, что антисемитизма не было в Союзе...
Жиды! Вот, кто мы были. Ох, и дубасили меня на переменах.
А я очкарик был. Так уж и счет потерял, сколько мне очков-то разгрохали. Мама каждый раз сокрушалась, расстраивалась, но в школу ни разу жаловаться не пошла. Говорила, учись сам и за себя стоять, и за Катю. А я был маленький щуплый для своего возраста, такой интеллигентный еврейский мальчик, но дрался, помню, отчаянно, яростно. Приходил с перемен взъерошенный и такой помятый, что учительница с урока частенько отправляла меня причесываться и отмываться.
- Катю? – переспросила Софи.
- Ну да, Катю, Катю. Все верно, так переводится на русский ее имя. Только однажды она запретила называть себя по-русски. Гордая была, повзрослела рано.
Рассудительная и самостоятельная, подружек она много превосходила по успеваемости и красоте. Завидовали ей. То дружили, то ополчались против, козни строили, даже бойкот объявляли. Только Гити все равно победила. К старшим классам и смысла не стало завидовать ей, парни табунами за сестренкой ходили, а девчата за честь считали подружиться. Даже у меня в то время друзей заметно прибавилось.
Осанка, походка! Как она умела нести себя! Словно боялась расплескать какую-то тайну, загадку из глубины веков. Идти рядом с ней было счастьем, как же я гордился, когда ловил восхищенные взгляды, слышал вслед восторженные слова совершенно посторонних людей. Бывало даже, с другой стороны улицы переходили посмотреть на ее шикарные волосы, тоненькую талию, – Александр Самуилович тяжело вздохнул.
Потрескивая, четыре праздничных свечи горели в полумраке холла. Отбрасываемые предметами дрожащие тени бродили по лицам людей. Казалось, прошлое как никогда близко, вплотную придвинулось и в этот самый миг, растворившись в настоящем, стало с ним единым целым. Словно светлая невинная душа Гити, девушки-легенды, девушки-были, легким движением ветерка коснулась пламени, заставив его трепетать. Хотела ли она сказать что-то важное или, истосковавшись, просто посидеть рядом, этого не узнает никто.

***

Високосный одна тысяча девятьсот семьдесят второй год стал роковым для всей семьи Александра. В этом году он потерял сразу сестру и родителей, которые так и не смогли оправиться от случившейся трагедии.
Кто бы мог подумать, что в счастливое советское время, когда образцом романтической любви были такие фильмы как «Кавказская пленница», могли разыграться настоящие средневековые страсти.
Примерно за два года до трагедии в жизни Гити совершенно внезапно, словно из ниоткуда, появился Давид. Просто однажды, увидев девушку в транспорте, не смог выйти на своей остановке, да так и шел за ней до самого дома, как ослик из выше упомянутого фильма Гайдая. Веселый, непосредственный, студент Университета, будущий дипломат, он просто сразил ее своей эрудицией, широким кругозором. Они подружились и стали встречаться.
К этому времени Александр был уже счастливо женат, у него подрастала дочка, а Гити училась в Педагогическом институте имени Герцена. Одержимая романтикой благородной профессии учителя, сеющей доброе, вечное, возможно, даже в суровых условиях Севера, Дальнего Востока или в глухом маленьком селе, она зачитывалась книгами Макаренко, Сухомлинского, Ушинского, Корчака, Коменского.
Несмотря на постоянную работу над собой, совершенствуя знания, эрудированность, постоянно посещая театры, кинопремьеры, музеи, выставки, она была просто романтичная смешливая беззаботная девчонка, как и многие другие советские девушки.
Давид учился уже на последнем курсе. Перед ним маячило распределение, возможно, за рубеж, и он начинал всерьез задумываться о женитьбе.
К немалому удивлению Гити он задаривал ее ужасно дефицитными роскошными живыми цветами. Но девушка так и не решилась спросить, откуда у парня такая редкая возможность и деньги. Вот не прилично было интересоваться содержимым чужого кошелька. А Давид, сгорая от любви, все больше мечтая о ней, все же не смел не только поцеловать, но и объяснение в любви откладывал на призрачное «потом». Возможно, высокие моральные принципы девушки, возможно боязнь отказа, но что-то останавливало парня сделать решительный шаг. По той же непонятной причине за время их дружбы он также не решился сказать, что из очень обеспеченной семьи, а его отец известный человек в городе.
Давид - сын директора крупного гастронома, в котором снабжалась вся партийная, административная и культурная элита города, был прост в быту и мил в общении. Гити же и не представляла, насколько сильно он влюблен, как далеко не платонически его чувства, и какие заоблачно счастливые планы вынашивает он относительно их совместного будущего. Но приближалось время распределения, откладывать было некуда.
- У меня через неделю День рождения, я хочу, чтобы ты пришла, - однажды Давид пригласил ее к себе домой.
- Спасибо, Давид, я обязательно приду, - просто ответила она.
Если бы они только знали в тот момент, во что выльется эта затея!
Неслыханная роскошь бросалась глаза, ослепляла, оглушала, давила. Стол ломился. Мандарины, бананы, икра, ананасы, твердокопченая колбаса – только начало длинного списка вожделенных деликатесов, почти нереальных, в те времена недоступных простым советским гражданам.
Гити, ошеломленная таким изобилием, растерялась. И когда Давид представил ее родителям, очень смутилась и впервые назвалась… Катей.
- Разве тебя не Гити зовут? – удивился Давид
Она только пожала плечами.
- Лев Владимирович, - представился глава семейства и, как положено царствующей особе, величественно, не то для пожатия, не то для поцелуя протянул руку ошеломленной девушке.
Для Гити весь мир их просторной пятикомнатной квартиры мгновенно ужался и сосредоточился на его руке. Приходили гости, представлялись, рассаживались за стол, но она чувствовала только его всепоглощающее присутствие, его пожирающий взгляд. Даже поворачиваясь к нему спиной, она чувствовала себя голой и беззащитной. Как жертва перед неминуемой кончиной, предчувствуя ее, отдается во власть своего тирана, так неискушенная девочка вместо того, чтобы немедленно убежать из этого страшного дома, послушно села за стол вместе со всеми.
«Если я уйду, то Давид обидится», - пыталась сама себе объяснить решение остаться.
- Гити, - меж тем суетился вокруг нее счастливый Давид, - что ты будешь пить? Есть марочные Массандровские вина с двадцатипятилетней выдержкой.
- Да, да… - рассеянно соглашалась она. Но вино в итоге лишь пригубила, а к еде даже не притронулась.
Праздник набирал обороты, и вот уже слегка осмелевший Давид, пригласив Гити на танец, чуть сильней прижал ее внезапно податливое тело к себе. Задыхаясь от близости ее безупречно упругой груди, по пуритански укрытой высоким под горло вырезом платья, скромно украшенным белым кружевным воротничком, он решился. Обжигая горячим хмельным дыханием нежную мочку уха, он перешел на сладостный шепот:
- Гити, моя жизнь вся без остатка в твоей власти. В твоей власти…
Давид от волнения споткнулся, но Гити, слушая отстраненно и рассеянно, даже не отреагировала.
- От твоего решения зависит… - и внезапно замолчал.
- Сын, - мрачной тенью, несущей в себе неотвратимость судьбы, между ними завис Лев Владимирович, - разреши пригласить твою девушку.
Хотя на ногах мужчина держался крепко, по всему было видно, что он уже основательно приложился к спиртному.
Каждое слово отдавалось веско и тяжело, точно гирей стучало в висках девушки, а загребущие руки уже тянули ее к себе.
- Нет! Нет-нет, - что есть сил, отбивалась она, - я устала, мне надо присесть. Нет, выйти… простите…
Гити, готовая вот-вот потерять сознание, так побледнела, что успевшая вовремя вмешаться Анжела Витальевна, мама Давида, была как нельзя кстати. Она решительно отодвинула мужа и усадила девушку на стул к открытой форточке.
- Здесь свежий воздух.
Привыкший все получать немедленно и сразу, по первому щелчку, Лев даже слегка протрезвел от удивления. Ему оказывали честь и искали расположения все самые высокопоставленные люди северной столицы. Быть приглашенным в его дом или на дачу в Зеленогорск, где бывали такие персоны, как сам Григорий Романов, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, считалось великой удачей, означало признание в обществе и прочило взлет карьеры. Рыбалка, охота, экзотическая в то время сауна - были пределом мечтаний многих, а не только его подчиненных и рядовых клерков. Его нахально подкупали денежными взятками, дорогими подношениями, ублажали любые прихоти.
И если считалось, что в Советском Союзе секса нет, то на даче наряду с прочими дефицитами он присутствовал в изобилии. Массажистки, медсестры, горничные – этот огромный гарем персонала всегда готов был участвовать в увеселительных оргиях. Только с таким негласным условием можно было получить здесь вакансию.
Иногда Льву надоедали доступные женщины, и его тянуло на «клубничку», но, как ни странно, и здесь развратник получал все, что хотел. Обычно, запав на чью-нибудь дочь, он просто покупал ночь с ней за дефицитный дорогой товар: чешскую мебель, автомобиль, квартиру, место «под солнцем». Если она оказывалась еще и девственницей, то он платил ей содержание и опекал до самого замужества. Так что в итоге все были довольны. И вот недоразумение, кто-то вдруг пренебрег им!
Не обращая внимания на смятение сына, помутившимся от бешенства взглядом, в упор, он уставился на предмет вожделения. Казалось, еще немного, и от девушки не останется мокрого места. Только случилась коллизия, метаморфоза, будто кто-то свыше дотронулся небесным скальпелем сердца, произвел какие-то манипуляции с душой. Бешенство сменилось удивлением, удивление восхищением, восхищение почти суеверным восторгом. Пред ним сидел ангел! Лев даже мог поклясться, что видит нежные прозрачные крылышки, слегка прикрытые локонами. Чистая, непорочная, восхитительно прекрасная, девочка-мечта, девочка-сон, девочка-спасение погрязшей в грехах души предстала его взору.
Происходящее превращение было настолько ощутимо, что Лев Владимирович почувствовал острую необходимость выпить. Залпом приговорив полный бокал водки, блуждающим взглядом он вновь уперся в потрясающе женственные линии и формы, и теперь он видел бутон, который уже готов был раскрыться навстречу любви, его любви и подарить просто немыслимый восторг.
Дьявол, затаившийся было на мгновение в его продажной душе и алчном теле, вылез своим смрадным духом и заговорил.
- А что? Вот возьму и женюсь на тебе, красотка! – прозвучало к всеобщему ужасу, - ну почему я должен жить с бабушкой?
К тому времени старшая дочь осчастливила их внучкой.
- Пойдем, Лева, пойдем, тебе поспать надо, - смущенно лепетала жена. - Сынок, уведи девушку, неудобно перед ней. Катя, простите, это он не серьезно, у нас приличная семья.
Инцидент, казалось, был исчерпан, только вскоре Гити с ужасом увидела, что из припаркованной рядом с институтом престижной Волги вышел отец Давида и прямиком направился к ней.
- Катя, - с места в карьер приступил он, - а я ведь не шутил. Вот, - и достал из внутреннего кармана пиджака коробочку, – ты как бриллиант, которому нужна дорогая оправа.
Из изящной бархатной упаковки, открытой навстречу изумленному взору девушки, тысячами искр сияло, переливаясь на солнце, драгоценное ожерелье. Оно манило, просилось прильнуть к нежной коже шеи, груди, Гити даже зажмурилась, на мгновение женское начало, магнитом притягивающее все красивое, проснулось в ней.
- Уберите немедленно! – тут же, оправившись от шока, как можно строже потребовала она.
- Это только начало, – не сдался он, - я богат! Весь мир будет у твоих ног. Ты можешь стать королевой города, если станешь моей женой.
- Не вижу смысла для дальнейшего разговора, - Гити решительно развернулась и пошла прочь.
Вечером она впервые очень сухо ответила на звонок Давида и отказалась с ним встретиться.
Тот терялся в догадках, терзался, поджидал у парадной, плакал и клялся в любви, и тогда Гити честно ему сказала:
- Давид, не трать свое время, я не люблю тебя.
Прямо посреди улицы он упал на колени и целовал ее руки. Прохожие оборачивались на эту странную сцену, но несчастный, убитый отказом парень никого не замечал. Она ушла, начался ливень, а он все стоял на коленях перед ее домом.
В тот же вечер Давид свалился с температурой и сильным бредом. Его увезли в реанимацию. Там он и умер, не приходя в сознание. Врачи определили какую-то тяжелую острую форму менингита.
Немного оправившись от горя, Лев Владимирович возобновил свои настойчивые ухаживания, и только проявляя чудеса хитрости, Гити удавалось уходить от встреч.
- Не дразни меня, девочка, - однажды сказал он, - я терпелив, но терпение не беспредельно. Пойми, я никому тебя не отдам.
Прошел год, Гити встретила свою любовь. Павел Трунов, курсант военно-морского училища имени Дзержинского, как и все военные со свадьбой затягивать не стал, и влюбленные подали заявление во Дворец бракосочетания. Свадьба должна была состояться сразу после присяги.
Лев подкараулил ее, когда она шла от портнихи.
- Вчера была годовщина смерти Давида, - он вырос как из-под земли, внезапно. Гити хотела пройти, но мужчина взмолился:
- Сжалься надо мной. Давай поговорим ради памяти Давида. Мне очень плохо. Он любил тебя. Может быть, не откажешься помянуть его?
Гити давно мучилась виной за свою жестокость к Давиду в тот страшный роковой день. К тому же ей так кружило голову собственное всеобъемлющее счастье, что хотелось быть отзывчивей и добрей ко всем без исключения людям. И, может быть, прав Лев Владимирович, и она должна помянуть Давида, чтобы по-хорошему проститься со своим вчерашним.
- Я приглашаю тебя в ресторан.
Они уже выехали на загородную дорогу, когда Гити забеспокоилась.
- Это пригородный ресторан, - успокоил он, - хочу показать тебе, что ты можешь иметь и от чего отказываешься.
Дача была роскошно убрана, стол накрыт с особенным шиком. Горел кем-то растопленный камин и призывно белела перед ним шкура настоящего медведя.
- Надень бриллианты, я просто хочу посмотреть, как они смотрятся на тебе.
- Лев Владимирович, давайте расставим все точки, - решительно ответила Гити, - я прошу Вас перестать меня преследовать. Я выхожу замуж и очень люблю своего жениха.
- Господи! Как ты хороша, - ничего не слушая, воскликнул он, увлекая ее к камину, - ты божественна! Дай мне упасть к твоим ногам, целовать их.
- Вы с ума сошли! Мы хотели только вспомнить Давида.
На ее лице играли блики от пламени. Раболепно лежал у ног бывший грозный хищник.
- Ты прекрасна, когда говоришь, сердишься. Я так долго мечтал об этой минуте. Я забываю рядом с тобой обо всем, даже о бедном своем сыне. Возьми мир, который я кладу к твоим ногам. Стань моей!
Гити показалось, что он бредит, и кто знает, насколько опасен этот бред, и что можно ожидать дальше от этого человека.
- Вы забываетесь! – почти выкрикнула Гити. – У меня есть жених. Он! Он!
- Твой жених? Глупенькая! Что он сможет дать тебе? Жизнь в нищете? Ну сменишь одну шубку на другую. Ты не для него, пойми это наконец!
Дрожа как юнец, он дотронулся ее кисти.
- Богиня!
- Не трогайте меня, - она отскочила, брезгливо одернув руку.
- Клянусь, не дотронусь, - принимая роль послушного агнца, смиренно ответил он, - пока ты сама не захочешь этого.
Сделав над собой усилие, отступил к столу и сел.
- Присаживайся, давай помянем Давида. Благодаря ему, моему любимому сыну, я узнал тебя.
- Вы за рулем, а нам еще возвращаться в город, - Гити уже понимала, что влипла и боялась, что ситуация еще больше выйдет из-под контроля.
- Ты не поняла, отсюда мы выйдем только мужем и женой. Работники ЗАГСа ждут только моей команды. У нас будет потрясающая первая брачная ночь вот прямо здесь, на этой шкуре, у этого камина. Потом медовый месяц в Сочи. Самолет уже ждет. Это мой подарок тебе, любимая. Тебе все понравится.
Она бросилась к двери:
- Вы маньяк! Я ухожу немедленно!
- Ка-тя, - сказал, с наслаждением смакуя ее имя, - мы закрыты снаружи, на окнах решетки. Отсюда можно будет выйти, только когда я захочу. Кричать можно сколько угодно и даже очень громко, кругом только охотничьи угодья да несколько безмолвных слуг. Хочешь, будем кричать вместе?
- Охотничьи? Вы охотитесь? – Гити, чувствуя, что время работает против нее, лихорадочно соображала.
- Да, любимая. Вот этот мишка недавно бегал, хочешь прилечь? – и он, встав из-за стола, уже более настойчиво взял ее за руку и силой увлек на шкуру, – твоя судьба стать королевой, а не прачкой у солдафона. Не спорь с судьбой, сопротивляться бесполезно.
Он встал на колени и руки блудливо скользнули к краю юбки.
- Просто расслабься и доверься мне.
- Мне надо в туалет и душ, - хватаясь за соломинку, остановила она его.
К счастью, двери комнат были открыты, и она почти сразу нашла его кабинет с оружием, украшавшим целую стену.
Гити была отличницей боевой подготовки. Целиться и стрелять их учили в институте.
- Не промахнусь, - предупредила она, враз отрезвив перепуганного мужчину.
Так они и доехали до города: он за рулем, она сзади, держа старого ловеласа на мушке. Расслабиться позволила себе, только когда подъехали к ее дому, и она вышла из машины.
- Оставь ружье, - бросил он коротко.
Свадьба была в разгаре.
Ослепительной красоты невеста и выпускник военного училища целовались под несмолкаемые крики «горько!» Захмелевшие люди танцевали, пели, и никто не заметил, когда в кафе вошел немолодой, дорого одетый человек. Кто-то принял его за гостя с подарком, потому что в руках у него был какой-то длинный сверток.
- Не двигаться! – вдруг громко выкрикнул он, - все остаются на местах, невеста выходит со мной!
Сначала все опешили, но Гити опомнилась первая:
- Спокойно, это шутка! Танцуем дальше! – она подошла к мужчине и стала тихо о чем-то с ним говорить. Но вмешался жених, и стал его выталкивать. Возникла сумятица, неразбериха, в результате которой прозвучал выстрел. Невеста упала замертво.

Свечи догорали, а в комнате воцарилась тишина. Никто не смел пошелохнуться, все мысленно прощались с Гити. И она упорхнула, растаяла в своей бесконечной вечности, оставив легкое очарование, смешанное с горечью потери.
- Мама и отец ушли следом друг за другом, - закончил рассказ Александр Самуилович.
В эту ночь София еще долго ворочалась. Судьба Гити не шла у нее из головы.
Не мог уснуть и Виталий. Вспоминая свою Софи, он улыбался тихой счастливой улыбкой и мечтал.