На дальней станции

                И без меня обратный скорый-скорый поезд
                растает где-то в шуме городском...
               
    Вышла из электрички, всё вокруг полыхало в жёлто-зелёном костре раннего лета. Знала, что мне нужно идти туда, где растут кучкой вот эти молодые берёзки, свернуть за них и выйти к посёлку.
    Там за рощицей, довольно безлюдный прежде, пейзаж сразу ожил. Череда домиков потянулась вдоль дороги, пёстрые цветы повысовывались навстречу, в тёмной зелени канав то тут то там сияло безоблачное небо. Жители посёлка болтали, шутили, таскали вёдра.
    У меня не было ни адреса, ни тем более карты. Да я, признаться, только примерно и представляла, куда и к кому иду. Это должно быть где-то вон там, по правой стороне от дороги. Вдруг я увидела молодого человека, менее других похожего на неопрятного работника огорода, и как-то сразу поняла. Куда он идёт, туда и мне надо.

   И вот она, в короткой кожаной куртке, мелькнула на тенистом участке за домом, по-дружески ударила кого-то по плечу, расхохоталась и скрылась из виду.
   Я боялась пройти на участок, охраняемый всяческой кусаче-лающей живностью, и опасалась, что простою так до вечера.  Но судьба была ей в тот момент, взяв ведро, подойти к канаве полить цветы.
    "Вы кто?!" - чуть испуганно и настороженно спросили её глаза. Когда всё сочное тело и поза выражают столько жизненной силы, как неуместен этот детский испуг, подумалось мне.
   - Я... мы... с Вами... в некотором роде повенчаны одной бедой. Сальцевич...
   - Сальцевич? Как же ж, знаю таких. У оного всё хорошо? Ну и ладушки. Да вы проходите в дом!

   Я поднималась за ней на второй этаж по деревянной лестнице, изнутри дом был куда богаче своей наружности. На ходу она легко, будто движением в танце, сбросила куртку, осталась в яркой, апельсинового цвета, кофточке.
   Её не смущали ярко-синие джинсы, резко контрастирующие с верхней частью гардероба. А, быть может, эта сочность и была изюминкой. Она явно претендовала быть очаровательной, эта женщина. Лет тридцати двух на вид, она, по-видимому, начала слегка раздаваться вширь, но  бережно хранила юное изящество. И не стеснялась обтянутой брюками попы.

   Мы поднялись наверх, комната напоминала мою.
  - Я пришла сюда утолить своё горе, - начала было я, но после взгляда на её руки горе уже само собой начало улетучиваться. Как карта жизни, эти руки. Не самой тяжёлой, но и не самой безоблачной. Вот дутое серебряное колечко с бесцветным стразиком, такое милое, хороший вкус, если это она его выбирала. Хотя, может, и не она - рядом с ним, на безымянном, широкая с насечками обручалка. Моя боль разжала, отпустила сердце.
   Значит, она позабыла. Значит, она сильна. Значит, я пришла по адресу.
   Длинные перламутровые ногти. На некоторых пальцах от дачного труда обломались. Опять-таки без комплексов. Молодец. Но она прогонит меня, думала я, если скажу ей, зачем пришла.
   Она налила мне чаю, наклонилась, густые волосы рассыпались по плечам.

   Или не прогонит? Она добра? А знаете, похоже на это. Она похожа на всесильного ангела, которого странно было бы бросить. Которого странно бы было захотеть бросить. И однако.
А вообще, она похожа на... Вначале я не поверила своим глазам.

  - Хотите с мёдом? Свой медок! Сальцевич, говорите? А вы кто?
  - Я... Я, как и Вы когда-то, им брошена. Вот и всё. Смешно конечно. Но только за этим и пришла. Странно так, хотела ещё раз выговориться, но на этот раз человеку, который наверно уж меня поймёт. Но уже не хочу. Только что вот расхотелось. Не будем о нём, ладно?
   Она не сердилась, и даже не смеялась. Она задумалась и воспроизвела светлую безболезненную грусть  на своём, пусть и не очень красивом, но чертовски няшном лице.

  А знаете, она так похожа на мою мать в молодости... О, даже нет! Она внешне похожа на меня! Определённо, вкусы Сальцевича не тяготеют к поиску разнообразия. Ах вот, что он, видимо, имел в виду, говоря о своём "постоянстве".

  Мы некоторое время проговорили ни о чём. Она, и правда, была добра и спокойна. Живая и весёлая. Я получила то, за чем пришла. Успокоение. Её улыбку, её запах, блеск кольца на её руке, стук в её дверь (тот парень, что шёл передо мной по дороге, такой ухоженный, такой городской, вернулся к любимой, принёс воды. Он совсем не был похож на Сальцевича.)
   Она улыбнулась ему, с детским любопытством склонилась к своей чашке, разглядывая, в какой рисунок сложились чаинки на дне. Заглянула и в мою. Чаинки образовывали схожий узор, лишь за той разницей, что у неё их было на десяток больше. Но я всё-таки ответно, изобразив на лице комичную пристальность киношного следопыта, склонилась над наброском её будущего на дне её кружки. Наши лица оказались близко. В это мгновенье я испугалась одной своей мысли. Казалось бы... мы тут сидим как... подруги... Но всё же.
   Её лицо... это была я, только старше.
   Эта добрая, здоровая, жизнерадостная женщина - была я же, только старше и мудрее.