Размышления вслух

Николай Беспалов


Размышления вслух
Странная история.
 

























Это поздняя ночь? Или ранее утро? Граница между ними; так точнее. Если это лето, то за окном сереет, если зима, то темнеет. Вот так, просто до пошлости. Но это так. Природа!
Прищурившись и стараясь привыкнуть к свету настольной лампы из бронзы в виде девы с рогом изобилия, ты медленно, а иначе голова закружится, начинаешь вылезать из кровати. В полумраке комнаты тускло светятся три фигурки сувенирных куколок.
Память отбрасывает меня на два года назад.

«У Вас интересное лицо. Расскажите о себе» - такое сообщение я получил в пресловутом сайте знакомств.
Что же мне, пожившему и повидавшему старику, рассказать этой особой красотой отличающейся женщине?
Начать с того, что рожден я, можно сказать, случайно. Ни мать, ни, тем более отец не желали третьего ребенка. Время послевоенное и пускай два года, как отменили карточную систему обеспечения населения продовольствием, жить большинству этого самого населения не стало богаче. Нет нужды говорить, что родители мои не были богатеями.
Отец, начавший воевать на Карельском фронте,  свою войну закончил на подступах к Вене. Тяжелое ранение сделало его инвалидом.
Война закончилась актом подписания капитуляции Германии для страны, но для него она продолжалась ещё два года. Два года он мыкался по госпиталям и, в конце концов, получив инвалидность, вернулся домой. Каково же было удивление инвалида, когда дома он застал жену не с одним ребенком, что оставил, уходя на фронт, а с двумя. Было бы у него две ноги, ушел бы, а так куда денешься и смирился ветеран. Постепенно он и это дитя принял, как свое. Сначала с женой не спал. Но природа взяла свое и они, как и до войны, стали делить ложе. В послевоенные годы руководство страны сильно было озабочено вопросами демографии и запретило аборты.      Контрацептивами тогда мало кто пользовался. Вот и получился у них ещё один ребенок – это был я.

Сорок девятый год. Как они жили, спросите? Ни мать, ни отец никогда нам, детям не рассказывали, как им жилось при отцовской  пенсии по инвалидности и заработке матери разнорабочей на фабрике «Светоч». Но после смерти мамы я нашел толстую ученическую тетрадь, в которой она с ошибками и не устоявшимся почерком записывала все, что происходило с ней и её детьми. Такой вот дневник; документ времени.
Если Вам интересно, приведу один отрывок, сохраняя орфографию.
«Сигодня Вася – это мой отец, - получил патэнт. Значится он настоящий сапожник и гад Степка перестанет его приследоват. Вася хорошо научился починять нам с моими детишками обувку. Теперя начнет зарабатывать» - это написано тогда, когда мне было всего-то три года. Отца сапожника я не помню. Гад Степка, это, судя по всему, участковый милиционер.
Очередное сообщение на сайте прервало мои воспоминания.
«Добрый день. У нас, - она живет в поселке вблизи города, - на поле появились прогалины. Мы с Нюсей, - это её собака, - наслаждаемся весенним солнышком, я даже загораю. Как было бы хорошо, если бы и Вы были тут с нами».
Отвечаю довольно резко.
«Если Вы будете  отвлекать меня, то мне не удастся исполнить Вашу просьбу рассказать о себе».
Ответ незамедлителен.
«Простите. Просто тут так хорошо, что захотелось поделиться».
Прощаю. К женщинам у меня отношение особое.
Я ухожу на кухню. Увлекшись воспоминаниями, я позабыл о завтраке. Нет ничего хуже для меня, когда вот так прерывают мои занятия. Пью чай и механически пережевываю бутерброд с колбасой.  Возвращаться в прошлое охота пропала. С некоторых пор прошлое для меня стало terra incognita.  Некая внутренняя охранная система ограждает мой мозг от воспоминаний о прошлом. И все-таки часто какие-то детали нынешней жизни, штрихи возвращают меня туда. Туда, где был я относительно молод, какие наши годы в пятьдесят лет, относительно и здоров, был успешен в делах своих, уважаем в определенных кругах и, что скрывать, привлекателен для дам.
Не далее, как вчера я, присев на скамью в сквере неподалеку от громады здания изначально строившегося под нужды Ленисполкома, глядя на изысканных форм, что не характерно для скульптуры подобного типа, памятник Ленину, невольно вспомнил год тысяча девятьсот восьмидесятый.  Прикрываю глаза и передо мной женщина. Моё тогдашнее наваждение. Стройна, с крепкими икроножными мышцами, с небольшой, но заметной грудью, она была полна жизни, как бывает полон жизни здоровый, успешный человек. Все-то у неё получилось; она на хорошем счету на работе, у неё муж на руководящей работе в системе организаций позабытого ныне ВПК, на сына она не нарадуется. И, что скрывать, она пользуется вниманием мужчин. От ухажеров нет отбоя. И что же? А то-то и оно, что грешна женщина – отвечает им, не всем, конечно, взаимностью. Молодой организм требует. Это медицинский факт. Отмечу, и это не голословно, у неё мужчины все как на подбор. Высокие, статные. Так отчего она обратила на меня внимание? Я не выдался ростом, не то, чтобы был карликом, но и в гренадеры не приняли бы.
Приподнял веки. Все также Ленин указует рукой путь пролетариату, все также бьют струи фонтана, и народ продолжает движение по своим делам. Но как ни вглядывайся, не найдешь среди них её. С её легкой походкой, белокурой головой и характерной отмашкой левой рукой. И не услышу её голос: Говорят что некрасиво, некрасиво, некрасиво отбивать девчонок у друзей своих. Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива, а судьба связала крепко нас  троих.
И было действительно нас трое. Дело прошлое и можно открыться. Она, её муж и я. Так вышло. С её мужем мы долгое время служили в одном подразделении, позже наши пути разошлись, и приятельские отношения как-то сошли на нет. Так вышло, но с ней у меня сохранились близкие товарищеские отношения.
Сквозь городской гул из далекого прошлого доносится её голос слегка искаженный телефоном.
- Забыл? – и смех, мелодичный, не обидный, - А слабо, начальник, встретиться со мной. Как там поется, может выпить нам, да познакомиться.
Это задело меня, и я назначил ей свидание. Наше первое тайное свидание состоялось на железнодорожной платформе «Купчино». Вам это кажется странным? Так оно и есть. Наша связь вся от первого и до последнего свидания странна.
Пока я сидел на лавке, предавался воспоминаниям, погода изменилась. Ленинград все-таки. Никак не могу привыкнуть к трудно произносимому Санкт-Петербургу.
Небо затянули темные кучевые облака, подул северо-западный ветер и вот первые капли упали на асфальт.
- Бежим, - она хватает меня за руку, и тянет в сторону  главного корпуса Пушкинского Адмиралтейства, где тогда располагался ресторан. Ливень успел промочить наши платья. Мой костюм из смесовой тканине смог выдержать такой напор воды. А её платье из какого-то легкого материала намокло сразу, и плотно облегало фигуру женщины. Я устоял лишь потому,  что кругом были люди. Как давно это было…
Зонт раскрыл свой купол над моей головой, и я медленно пошел домой. Мне спешить некуда.
«Нева скоро вскроется, и мы с подругой пойдем на рыбалку. А Вы увлекаетесь рыбалкой?» - вопрос из иного мира. Говорят, есть какой-то тонкий мир, существующий параллельно нашему. Для меня это тот мир, в коем живут все нормальные люди.
И опять я возвращаюсь в прошлое. 
- Поедем в субботу в Разлив, - она как всегда мила, свежа. От неё исходит аромат лесного родника и ещё чего-то, что волнует меня.
- Не упомню там никаких достопримечательностей.
- Там одна достопримечательность есть. Рыбалка. Страсть как люблю рыбачить. У тебя удочка есть?
У меня была не только удочка, мне на сорокалетие товарищи по службе подарили великолепный спиннинг.
На первой электричке мы поехали на рыбалку. В пустом вагоне электропоезда Ленинград-Сестрорецк устроили завтрак. Точнее, это она его устроила. Китайский термос был полон черного сладкого кофе, бутерброды с полукопченой колбасой и сыром мы ели с таким аппетитом как будто голодали неделю. А потом она пела. Весело мы ехали в Разлив,  где  Ленин скрывался от ищеек Временного Правительства якобы в шалаше. 
Меня тогда интересовал один вопрос. Не тот, что могли бы подумать некоторые озабоченные люди. Меня интересовало, как мы будем рыбачить? С берега много не наловишь, а у неё небольшой рюкзачок и чехол с удочками. 
Мы вышли из электрички, когда основная масса населения города Сестрорецк спала. Она томно потянулась, и мне расхотелось заниматься ловлей рыбы. Вы уж меня простите, но было мне в ту пору без трех лет пятьдесят. Я находился в том самом возрасте, что медики называют критическим для мужчин.
Будучи человеком воспитанным, я сдержал эмоции.
Вопрос с лодкой разрешился неожиданным для меня манером. Она повела меня к низкому, вросшему в землю, дому. Отворив, державшуюся на одной петле калитку, мы вошли во двор.
- Шуметь не надо, - тихо сказала она и легонько постучала в окошко. Отозвались тут же. Будто нас ждали.
Когда мы, отягощенные мешком с резиновой лодкой, уходили с подворья, она пояснила происшедшее.
- Тетя Поля раньше работала у нас в институте, а как вышла на пенсию, переехала сюда. Мы с ней дружим.
Все стало ясно; рыбачить мы будем с лодки, и, значит, можно рассчитывать на хороший улов.
Озеро Разлив в ранний этот час тихо. Камыши едва колышутся под утренним ветерком, в зеркале воды отражаются прибрежные ветлы. Небо высокое, высокое и там, почти в стратосфере, застыли редкие перистые облака.
- Правда красиво? – сказала она тихо, я подтвердил кивком головы.
Я сел за весла, и мы поплыли к островку. Плеск воды, шелест камыша, кряканье невидимой утки, и её голос настраивали меня на лирический лад. Велико было моё разочарование, когда она неожиданно сказала: Тебе-то просто, встал и пописал. А мне как? Лодку могу опрокинуть.
Не то чтобы я был ханжой, но флер слетел с нее, как лист с дерева.
Потом мы рыбачили и как водится в таких случаях, ей везло, а у меня ни поклевки. Утренний туман быстро развеялся ветерком. Выглянуло солнце.
- Пора нам перекусить, - объявила она, и я погреб к островку.
Когда мы перешли к «десерту», она произнесла фразу, после которой флер слетел с нее окончательно. Ничего особенного она не сказала; просто назвала меня другим именем. Спохватившись, она стала оправдываться, мол, это её сотрудник и с ним она общается каждый день и немудрено, что она ошиблась. Но было поздно. Чувство очарования ею испарилось. Передо мной сидела чужая жена и отчасти неприятная мне женщина.


Скажите, Вы мне представляетесь женщиной рассудочной, и потому могущей трезво оценивать такие щекотливые ситуации, я не прав был тогда? Может быть, надо было просто игнорировать её оговорку? Мысленно я уже советуюсь с моей виртуальной знакомой.
На экране монитора выскочил флажок в виде письма; значит, она  прислала очередное сообщение. Интересно, о чем теперь пойдет речь?
«Мне кажется, писала она, что нам пора перейти от письменного вида общения к живому, хотя бы посредством Скайпа. Вы как считаете?"
Премудрости виртуального общения даются мне с трудом, но этот вид я сумел освоить, и потому отвечал кратко – «Согласен».
Начался новый этап нашего знакомства.
Одно дело разглядывать фотографии и обмениваться письменными сообщениями, и совсем другое иметь возможность слышать и видеть собеседника. Ты видишь его мимику, артикуляцию и жесты. Тембр голоса также дает пищу для умозаключений.
Я так не волновался при моем первом юношеском свидании, как в этот раз. Надел сорочку, побрился и несколько раз включал вебкамеру и приглядывался к своей физиономии. Смешно? Да, смешно. Но мне ничуть не стыдно. Сколько лет я не ходил на свидание с женщиной. Ну и что, что это свидание такое, идущее в ногу со временем.
- Здравствуйте, - произнесла она традиционное приветствие, а я не знал, что ответить, и ляпнул.
- И Вам не хворать.
- Сериалов насмотрелись? – она серьезна.
- Это я от волнения.
После этих моих четырех слов говорила она. Она говорила увлеченно, я бы сказал, страстно. Я слушал, вникая в смысл слов, и одновременно наблюдал за мимикой, жестикуляцией этой неординарной женщины.
- Когда окончательно стало ясно, что наш институт рухнул, и мой начальник напрямую сказал мне, что больше платить мне не может, я уволилась. Дочери подросли. Старшая вышла замуж, а младшая начала работать. Я же осталась совсем одна. Честно скажу, жила впроголодь.
Я украдкой поглядел на часы. Мы были в «эфире» около часа. Для меня это рекорд.
- Я Вам надоела, - молчу, - Будем прощаться. С Вами интересно разговаривать.
Наивность эгоиста. Говорила она, я не смог и пару фраз вставить.
Экран монитора погас. Я встал и прошелся по комнате.
Она же просила меня рассказать о моей жизни, а не дала мне сказать и пары слов. Что же я буду вспоминать для себя? Такая пытка!
Отчетливо себя и мир, окружавший меня, я помню лет с пяти. Отец к тому времени сапожником не работал; патент у него отобрали, а стал шить на дому сначала соседям, а потом и другим брюки, куртки «москвички» и прочую простецкую одежонку.
Позже отец набрался мастерства и мог уже шить мужские костюмы. Умудрялся так скроить ткань, что оставались довольно большие обрезки, из которых, если заказчик их не востребует, шил мне короткие штанишки. Сестры подросли, и им тех обрезков не хватило бы даже на самую короткую юбку. 
Хорошо помню, как отец, вероятно получив плату за пошитый костюм, вместе с заказчиком отмечал это событие у нас дома. Поразительна детская память. Помню аромат жареной картошки и терпкий запах кислой капусты, помню голос мужчины, заказавшего костюм тройку отцу. Скрипучий высокий.
Более того, помню его речи. Мне тогда малопонятные, но ныне я могу осознать, какую крамолу говорил наш гость. 
Не ручаюсь за дословность того, что запало мне в память, но основной смысл попытаюсь  передать.
- Вы инвалид войны, а как Вы живете? – отец что-то возражал, но гость продолжал, - Сталин как будто позабыл о нашей победе. А почему? Слишком большой грех на себе нес он. Вот и старался забыть.
Отец опять возражал, но что конкретно я, конечно, не помнил. Мал был.
Хорошо помню, как мама отправляла меня на лето к своей родне в деревню в Псковскую область. Ехали мы на поезде до города Опочка, а оттуда на подводе уже в деревню.
По приезде родня мамы устраивала настоящий праздник.
Подробности не запомнились, но мамины песни помню. Слова частушек буквально врезались в память. Я на лавочке сижу, и на милого гляжу. В стог завалит, что тогда? Я растаю от стыда.
Ей отвечает какой-то мужчина: По деревне мы идем, никого не трогая. Председательша у нас баба шибко строгая.
Мне жалко маму и я начинаю хныкать.
Мне наливают в кружку что-то сладкое,
 и скоро я засыпаю.
Брагу деревенские варили из буряка.
Вспоминать свое прошлое, оказывается, дело довольно утомительное.
Вечерняя прогулка для меня настоящее событие. Сказываются прежние болячки.
Из метро вылился поток пассажиров. Одни спешат на автобус, другие, это в основном мужчины, в ближайший магазин «24 часа»; надо запастись на вечер пивом.
Дохожу до угла улицы, на которой живу, и проспекта. Где-то там слева дом Ленсовета и памятник Ленину. До них мне не дойти. Пройдусь немного и поверну. Так решаю я.
- Добрый вечер, - приветствует меня пожилая женщина. Я с ней знаком «на почве» общих  знакомых.
Обмениваемся привычными фразами, и она поспешает домой.  Я гляжу этой женщине в след и невольно завидую ей. Она старше меня, но как энергична.
Поворачиваю. По проспекту с визгом спецсигналов и миганием синих проблесковых огней проносится кортеж машин. Все сплошь дорогие немецкие авто. Память отбрасывает меня опять в прошлое.


- У Вас совещание в семнадцать ноль-ноль, - напоминает секретарь-машинистка. Позже таких работников назовут секретарями-референтами.
В автомашине я занимаю заднее место. Это особый шик у нас, чиновников. До начала совещания остается так мало времени, что приходится шофёру поднажать. Не было тогда этих, осуждаемых сегодня прессой спецсигналов, но и тогда можно было так настроить сигнал обычного клаксона, что и постовые милиционеры ГАИ, и водители других машин невольно настораживались.
Доехал я тогда до места и не опоздал. А если бы и опоздал, не велика беда.  Подождали бы, я же начальник. Тогда зачем этот трезвон-перезвон на дороге? Так просто – кураж.
Теперь гляжу, что  ни машина, то номера особые и на лобовом стекле бумажка трехцветная и надпись должная всех пугать. Какой-нибудь Совет по какой-то безопасности. А то и «мигалка» на крыше. И все это всерьез.
Прокричал и проехал кортеж, и опять потянулся поток машин обыкновенных. Сплошь иномарки. Отечественный автопром окончательно загнали в угол.
Ворчу, ворчу. Пора бы смириться. Время вспять не погонишь. Только в голове твоей оно может побежать назад.


Отец умер в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году. Я в то время проходил срочную военную службу. Далеко служил. За Уралом. Наша часть стояла в тайге, охраняли мы небо Сибири. Было что охранять. Телеграмму матери я получил только на третий день после смерти отца. Добираться до Ленинграда мне, как ни спеши, не меньше трех дней. Командир так и сказал: На похороны не успеешь, а на девять дней как раз, и подписал приказ о моем отпуске.
Первый раз в жизни я летел тогда на самолете. С дури решил – закончу службу в СА и поступлю в то училище, где готовят пилотов гражданской авиации. Какой спрос с восемнадцатилетнего мальчишки?  Он шесть месяцев как присягу принял, и доверили ему оружие.
Мать, когда увидела меня, с ходу в плач. Но я-то видел, как светились её глаза, и были сухи до того. Я понимал её; жить с инвалидом трудно. Отец к тому же пристрастился к водке. Деньги появились, а девать их некуда. Изобилия, которое обещал Хрущев, не наблюдалось.
Помянул я отца тогда и поторопился вернуться в часть. Удивительное дело, в части я чувствовал себя более дома, чем дома. Такая вот тавтология, но верно отображающая мои тогдашние чувства.
Прибыв в расположение, так говорилось, я сразу доложился своему командиру.
- Помянул отца, теперь служи. Мы на тебя виды имеем.
В тот момент я не придал особого значения его словам. Служить мне оставалось полтора года, и я ещё не начал считать дни до демобилизации, дембеля.

Ноги мои донесли меня до дома. Ныне главное для меня, это не сбить дыхание. Причиной сбоя дыхания не всегда является чрезмерная для меня физическая нагрузка. Чаще всего я начинаю дышать прерывисто из-за даже мелкой неприятности. Потому я постоянно твержу себе – думай о приятном.
Что такого неприятного выкопала моя память? Смерть отца? Нет. Был мой отец деспотичен и невыдержан; мог и ударить без причины.
Поднявшись к себе, я, как ни странно, восстановил дыхание.
Мать?

- Отчего так? – криком вопрошает мама, - Ты постоянно хочешь жрать. Девчонки так много не жрут.
Мне пятнадцать лет, и я ещё расту. Как известно, растущему организму требуется больше белков, углеводов, не говоря уже о витаминах. Наш основной «витамин» это квашеная капуста. Пройдет двадцать лет и я, не смотря на тогдашний тотальный дефицит, буду иметь возможность питаться качественно  и при желании обильно.
А сейчас мне очень стыдно. Стыдно за то, что я попросил мать покушать. На всю оставшуюся жизнь сохранилось это чувство стыда. А жить с таким чувство тяжко. Но, главное, не прибавляет уважения к родителю.

«Я соскучилась» - без обиняков; я к такому не приучен, «Вы сторонитесь меня?»
Что ответить женщине? Что я не умею скучать? Или, что она меня и привлекает, и отталкивает одновременно? Обижу, а обижать не терплю. Как и быть обиженным.
Моя «добрая» мама как-то сказал мне, шестилетнему малышу, когда мне расквасили нос: на обиженных воду возят.
Но все-таки, что ответить женщине? Пишу, недолго думая: «У меня нет причин сторониться Вас. Просто был занят. Я и раньше не умел спешить, а теперь и вовсе копуша».
Ответ незамедлителен. Это может значить одно, она у компьютера.
«Пообщаемся в скайпе?».
Надо отбросить все и включать эту виртуальную связь.
- Вы прекрасно выглядите, - начала она и, не дожидаясь ответного комплимента, - Я много думаю о Вас. Рассматриваю Ваши фотографии. У Вас лицо мудреца, - это выше моего понимания и отвечаю.
- Для того чтобы сделать такой вывод, надо много общаться с мудрецами.
- Вы саркастичны, но я не обижаюсь, - вот спасибо-то, но молчу, - Однако Вы правы. За свою жизнь мне пришлось знаться и с мудрыми людьми. Кстати, вчера я встречалась с таким человеком. Мудрейшая женщина. Она мне нагадала скорые перемены в личной жизни.
Я слушаю и про себя отвечаю моей собеседнице: если, по-вашему, мудрость - это гадание на кофейной гуще, то тогда кто таков Мафусаил, который прожил  девятьсот лет? И родил сына Ламеха в возрасте ста  восьмидесяти лет. 
- Скажите Вы мне, как долго может женщина жить одна.
- Пока есть вода и хотя бы какая-нибудь пища.
- Я не о том. Я об одиночестве.
- Это зависит от того, каков сам человек. И неважно кто он по полу, мужчина или женщина.
Я взял паузу. Мне надо осмыслить то, о чем она говорит; так ей и говорю.
- Хорошо, Вы пока думайте, а пойду с собакой погуляю.

Подходил к концу мой срок службы в армии. В больших сомнениях пребывал я тогда. Вернуться домой? И что меня там ждет?
Командование предоставило мне шесть месяцев назад отпуск, и я побывал дома.
Там я застал такое запустение, что казалось, у нас никто не живет. Мать встретила меня пьяной.
- Сынок приехал, - промямлила она слюнявыми губами, и сразу, - Сходи в магазин, купи водки. Отметим твой приезд.
Из положенных мне дести суток, дома я провел семь. Уехал.
Специальности нет. В армии я служил в роте охраны. Стрелять я научился, но в кого стрелять на гражданке?
Май тут холодный, снег лежит валами, только лапы елей зеленеют. Небо-то чистое и солнце яркое, но не греет.
Мы, старослужащие сидим на лавках в квадрате, отведенном для курения. Томно нам. Больно жарка была баня.
- Мужики, - начинает разговор старший сержант, - а чего мы на гражданке делать будем-то? Мы все из роты охраны.
- Я до ЭсА работал слесарем, - отвечает самый старший из нас.
- Я в институт подамся. Хочу на геолога выучиться, - а что мне сказать? Срамно говорить о матери пьянице, и специальности нет у меня. Об институте и речи быть не может. Кто кормить меня будет?
Мы бы и дальше курили, благо в табаке недостатка нет, да наш ротный подошел.
- Что дембеля, смолим?
- Так точно, товарищ старший лейтенант, - отвечает за всех старший сержант Потапенко.
- Вольно, садитесь и я с вами покурю.
Дело редкое, чтобы офицер курил с солдатами.
Покурили, и тут старший лейтенант ко мне обращается.
- Боец Распутин, к демобилизации, небось, готов? – а то! Конечно, готов. И сапоги заутюжены по ноге, и форма парадно-выходная перешита как надо, и фуражка припасена.
- Так точно, товарищ старший лейтенант.
- И что на гражданке думаешь делать? – тут мне ему нечего ответить, - Молчишь. Не в банщики же тебе идти, - это он намекает на то, что я его парил.
- Не пойду.
- Вот и правильно. Пиши рапорт на сверхсрочную службу. Три месяца поучишься, получишь погоны старшины и служи себе.
Ребята зашумели: верно, говорит старший лейтенант. Тут я и решил – остаюсь. В тот момент не подумал я о том, что называется личной жизнью.
Вот и подошел я к теме моей собеседницы. Как долго может прожить мужчина в воздержании?  Я же понял, что она имела в виду, задавая такой вопрос.
Пройдет немало лет, и я прочту  одну  переводную с английского языка книгу.  В ней американские ученые исследовали именно этот вопрос. По ихнему выходило, что мужчина может сколько угодно прожить без интимного общения с женщиной. Иначе обстоит дело у женщин. Им необходимо поступление мужских гормонов. Иначе они заболевают. При этом в первую очередь, страдает нервная система. Женщина становится раздражительной, агрессивной. Появляется склонность к депрессиям, истерикам.
Эротические сны и оргазм во сне являются физиологической защитой организма, разрешающего таким образом напряжение, возникшее, как правило, в результате полового воздержания.
В условиях вынужденного полового воздержания возникают нередко определенные неприятные явления, развивающиеся в двух направлениях: невротические симптомы и местные застойные явления в области половых органов и в смежных областях. Возникают нарастающая раздражительность, неустойчивое настроение, подавленность.
Женщине 30 лет и старше регулярная половая жизнь просто необходима. Во время полового сношения она получает не только радость и наслаждение, но и порцию мужских половых гормонов, которые женский организм вырабатывает в недостаточном количестве и которые ему необходимы. Систематическая нехватка этих гормонов отрицательно сказывается даже на психике женщины. Она испытывает чувство неудовлетворенности жизнью, становится раздражительной, замкнутой, часто пребывает в мрачном настроении. Такие сведения я почерпнул из книги.
Самое лучшее из всего этого – это регулярный секс! А такой вывод сделал я.
Вернусь в воинскую часть, где мне пришлось служить сверхурочно четыре года.
Тот старший лейтенант, что «сосватал» меня на сверхсрочную службу, был переведен с повышением в другую часть, а с новым командиром у меня отношения не наладились сразу. С чего-то он взял, что я из семьи интеллигентов. Дошло до того, что он назначил мне наряд вне очереди, как обычному срочнику.
Отчего так? Ларчик просто открывается. Служила в нашей части, как и я, женщина годов тридцати. Тут-то и сыграли эти самые гормоны. Очень ей их не хватало, а почему она выбрала меня, лучше спросить её саму.
Командир подбивал под неё клинья, а тут я. Понятно?
 Моя воинская любовь говорила в тишине ночи: мне так одиноко, ты как свет.

Моей собеседнице в интернете пятьдесят семь, и она говорит об одиночестве.  Скажу о себе; чувство одиночества преследует меня всю жизнь. Но необходимо различать одиночество от одиночества. Чувствовать себя одиноким даже в компании товарищей, это одно. Ощущать себя одинокой только оттого, что нет сексуально партнера, другое. Как понимать её?
За своими воспоминаниями я позабыл об ужине. Последнее время, правда, для меня перестали существовать такие понятия, как завтрак, обед и ужин. Есть трехразовое питание, и все.
Пока варится каша из серии «Просто», я опять окунаюсь в свое прошлое и размышляю.
Никто не может мне запретить это. Ни как было прежде, наша любимая партия, ни наши заботливые профсоюзы, и уж тем более, сегодня, когда эти институты упразднены или переродились в нечто аморфное.
Память возвращает меня в год семьдесят второй прошлого века. Звучит как!
Благополучно распрощавшись со старшиной Валей, пожелав своему командиру успешной службы и напоследок сходив в тайгу на охоту, я выехал из расположения части. До Красноярска добирался на попутных машинах и весь путь пил. Да. Пил водку и не пьянел. 
Самолет набрал высоту, и стюардесса разрешила отстегнуть ремни. На багажной полке покоится мой чемодан. Одна у меня забота, довести до дома глухаря. Хорош петух, килограмма на три. Будет чем угостить маму. Я ещё надеюсь, что застану её в нормально состоянии.
Черт меня с моими воспоминаниями! Каша чуть не подгорела. Какие сейчас для меня глухари?
Кашку разбавлю молочком, немного масла и сахарка. Как вам такой деликатес?
Жую и опять вспоминаю.
Поднявшись на свой этаж, выдохнув, я с большим удивлением стал разглядывать бумажную полоску на входной двери. Печати смазаны и не прочесть, к какому ведомству они относятся.
- Мать твоя умерла, а квартиру опечатали. Иди в жилконтору, - это соседка напротив. 
Квартиру мне открыли только к вечеру. Какая вонь, иначе не скажешь, ударила мне в нос!
Но прежде, чем я попал в свой дом, я говорил сначала с офицером в дежурной части отделения милиции. Он долго не мог понять, чего я хочу, а, поняв, послал меня к участковому.
До часа я искал участкового милиционера.
- Мать твоя в морге. А телеграмму я в часть отбил. Ещё три дня и хоронили бы твою мать за счет государства. Сестры уехали и на жилплощадь не претендуют. Далеко они.
Потом мы с ним распили бутылку водки. А глухарь мой протух-таки. Жаль.
Сжевал я кашу, запил чаем, и опять задумался. Вредная привычка, размышлять. Как сложилась моя жизнь после службы в рядах. Такой оборот речи. Квартиру я отмыл, рухлядь выбросил на свалку, и стал спать на металлической кровати, предварительно вымыв её хлоркой.  Так что долго в моей комнате стоял больничный запах. Занавески я тоже выбросил, и потому окно мое была закрыто газетами.
Так я прожил почти месяц. Пока не нашел работу. Пророческими оказались слова моего командира; я устроился банщиком в бани, что  рядом с рынком, и потому часто в наши бани приходили торговцы с него. Попаришь такого, и тебе кое-что перепадет. В основном это были овощи, но бывало и мясом расплачивались.
Появились денежки, я смог обустроить комнату. Вторую комнату приспособил под мастерскую, и начал там мастерить всякие безделушки. Ездил на свалку, собирал обрезки медной проволоки, куски дюралюминия и всякий прочий втормет. 
Набрал журналов по прикладному искусству в библиотеке и начал мастерить украшения. Прорезался у меня талант прикладного художника. Пришел момент, когда мне захотелось проверить, а купит ли кто?
Купил! Один колхозник. Ну и что, что был он слегка пьян. 
- Бабе своей подарю, - сказал он и отсчитал приличную для меня сумму.
Эти деньги я тратить не стал. Отложил в коробочку. Мой капитал. Засела в моем мозгу мыслишка – поступить в институт.
Пикнуло в компьютере. Это знак. Пришло сообщение.
«Успели осмыслить то, что я Вам говорила?».
Отвечаю – «в процессе». Очень мне не хочется, рассказывать этой женщине о том, к чему я пришел. Она становится для меня чем-то вроде отдушины.
«Тогда до завтра».
Отвечаю кратко – «пока».
Гляжу на часы. Довоспоминался до позднего вечера. Пора мне бросить в рот чего-нибудь и отправляться в койку.
Лежу на диване, одеялом укрылся по нос. Настраиваю дыхание. Она все мается вопросом, как жить в одиночестве. Я понимаю её; она женщина полная нерастраченной любви. Говоря медицинским языком, она насыщена экстрагенами. Ей жизненно необходима постоянная сексуальная жизнь. Полноценная половая связь. 
Медленно, но неизбежно я погружаюсь в сон; его трясина засасывает меня все глубже. Не выплыть. Но сердце делает сбой на доли секунды и меня как пробку выбрасывает в явь.
Прикроватная лампа светит. Забыл погасить. В открытое в режиме «форточка» окно в комнату вливается свежий воздух. Так лучше спится.
Банщиком я проработал почти два года. За то время я не только «оброс» полезными знакомствами, но и поступил на заочное отделение юридического факультета Университета. Достиг достаточно высокого мастерства в создании украшений. Для характеристики могу сказать, что мои украшения принимали в «Лавке художника», и они там имели спрос.
Ночь подошла к своему концу, когда уже и не ночь, но и не утро. Как водится, я в этот час просыпаюсь, выпиваю стакан молока и съедаю ломоть черного хлеба. Потом делаю несколько затяжек сигареты и, дождавшись, когда восстановится дыхание, ухожу в комнату.

«Вы меня совсем позабыли» - вижу я сообщения, вернувшись с утренней прогулки.
«Отнюдь. Вы в моей памяти засели накрепко», - так, несколько фамильярно отвечаю я.
«Все-то вы мужчины врете. Я уезжаю в город. Вечером можем поговорить по Скайпу». Она тоже не больно уж церемонится в выражениях, но не в моих правилах ссорится с женщинами. Они, женщины даны нам, мужчинам в усладу. Они могут вознести нас, но и они, же в состоянии опрокинуть нас в бездну уныния.   
Мое дело держаться. Во что бы то ни было держаться. Можно спросить: для чего? Однажды задавшись этим вопросом, я один раз и ответил; я должен сотворить свой «шедевр». Комплект женских украшений из серебра с натуральным гранатом и чернью. Что же касается так называемой жажды жизни, то тут я никого не собираюсь убеждать, а для себя знаю, я с легкостью расстанусь с жизнью. Когда семнадцать лет назад меня судью народного суда одного из районных судов области бывший, мною осужденный и вышедший на свободу, заключенный пытался убить, и жерло его револьвера смотрело на меня, мне было так безразлично и это отразилось на моем лице, что он, опустив револьвер, спросил: Умереть не боишься?  Тогда я промолчал. А он, сплюнув себе под ноги, ушел. И позже уходя в наркоз с напутственными словами врача-анестезиолога: у Вас нет не только пятидесяти процентов, но и одного, чтобы проснуться, я улыбнулся ей в ответ.
Скептик скажет: ты, брат лукавишь. Все это, мол, отговорки. Что же, я спорить не стану. Привыкший с детства жить своим умом, я не особо прислушиваюсь к тому, что говорят обо мне.
До дома дохожу за двадцать минут. мог и быстрее, но задержался. Поговорил с женщиной, бывшей работницей мастерской по пошиву знамен, вымпелов и прочее подобной продукции. Рассказала, как в летнюю ночь восьмидесятого года они шили олимпийские флаги.
Она пошла своей дорогой, а я вспомнил свой восьмидесятый год. Я судья в районном суде; веду дела в основном гражданские. Не доверял мне наш председатель. Кто я? Бывший банщик, сын матери алкоголички. Так бы и прозябал бы я в бракоразводных процессах, имущественных спорах, если бы нашего председателя не обвинили в самом пошлом воровстве. Животики надорвешь от смеха – он унес домой из своего же кабинета симпатичную полочку. Жена его ноги стоптала в поисках такой. Любил он сильно свою жену. Сняли с поста его, борца за чистоту кадров и назначили другого, друга Бахуса. Не подумайте, что я в то время был особо привержен выпивке. Нет! Память о матери крепко засела во мне. Но сказано же – ничто так не сближает людей, как совместное застолье. Хорошо помню слова нового Председателя: Ханжество наших партийных чиновников отвратительно. И далее, - Русский человек (спорное утверждение, так как пьют все независимо от национальности) питие возвысил до ритуала.
Скоро я уже вел уголовные дела. Судебное заседание, в котором я рассматривал свое первое уголовное дело, происходило на третий день после открытия Олимпиады в Москве.
Женщина «растворилась» в толпе прохожих, а я побрел домой. Природное стремление к особам противоположного пола побуждает меня присматриваться к тем, кто статью своею или другими отличительными признаки привлекает мое внимание. Взгляд выхватывает эту – идет она прыгающей походкой, в такт шагам её колышется бюст, рукой правой дает она отмашку и волос русых локон трепещет у виска. Хорошо. О таких я говорю про себя – достойна. А эта  движет свое тело неспешно, будто несет вазу. Голову держит высоко и взор её на всех и вся свысока. Так и кричит: не подходи. На самом деле исстрадалась она от своей гордыни. А поделать ничего не может. Так мама её воспитал; все мужики козлы.
Однако мне в магазин надо зайти. И захожу. В нос ударяет запах тухлятинки. Упразднили СЭС. Как звучало – санитарно-эпидемиологическая служба. А ныне что?
Вслушайтесь – федеральная служба по надзору в сфере защиты прав  потребителя и благополучия человека. Чуете? Потребителя. И где тут санитарный и эпидемиологический надзор? Вот и торгуют просроченным мясом и рыбой. А что права этого самого потребителя? И каковы они, эти права? И кто определил нормы благополучия?
Уйду по добру по-здорову. Мой организм не выдержит такого насилия над собой, чтобы гниль переваривать. Опять память вытолкнула эпизод. Был такой период в моей жизни, когда я был человеком семейным. На мне обеспечение семьи мясом. Писали на щитах – реклама двигатель торговли. Рядом надо было писать – дефицит двигатель инициативы покупателя. Не повертишься, мяса  колбасы не поимеешь. Сыры были не засижены, да и мясо не протухшее.
«Отягощенный» пакетом молока, я вышел из магазина. Обойдусь без мяса. 
Дома я по привычке, выработанной в последнее время, включил компьютер. Так и есть, очередное сообщение от неё: «Я созрела для общения по Скайпу», а, если я не «созрел»?
Сразу отвечаю: «Мне надо ещё освоить эту премудрость, наша первый опыт для меня был неудачен». Откровенно говоря, я тут лгу. Есть у меня Скайп, и общался я уже посредством его с одной дамой из далекого Кургана. Просто мне захотелось немного покапризничать.
Ответ от неё не замедлил. Выходит, она сидит у компьютера: «Целый день Вас не было в сети. Дела?». И теперь не тороплюсь с ответом. В своем прошлом, когда состоял я в рядах руководящих работников, я не терпел любого вмешатесльства в мои дела. Поручили? Доверили? Так не суйтесь со своей мелочной опекой. Сходил на кухню, включил электрочайник, попил водички и только после этого вернулся к компьютеру. А там светится флажок письма: «Впрочем, чего я вмешиваюсь в Вашу жизнь. Я поняла, Вы человек, не терпящий любого вмешательства в Вашу интимную жизнь. А я послезавтра буду в городе недалеко от Вас». Дернуло меня сказать, где я живу, отвечаю с ходу, не подумав: «Может быть, заглянете ко мне?».
Она: «Вы это серьезно?».
Я: «Я вообще, человек серьезный».
Она: «Это не ответ».
Я: «Жду», и перевел компьютер в режим ожидания.
Брюхо требует загрузки. Ем я не спеша. Так научила меня жизнь. Даже в армии, где на поглощение пищи отводится минимум времени, я не торопился проглотить кашу. Пережевывая кусочек окорока, я опять окунулся в воспоминания.
В качестве мужа я пробыл недолго. Сам судья, я договорился с коллегой, и он нас развел быстро. Но все, же задал традиционный вопрос, что является причиной нашего развода. я тогда возьми и ляпни: Жена не умеет готовить. Но это правда! Поразительное явление – женщина, не девчонка, а приготовить элементарную яичницу глазунью не могла. Мясо я и доставал, я и готовил. 
После развода, а он пришелся на самый расцвет перестройки, с судей меня поперли. Но сильна ещё была прежняя система и меня направили на работу в органы МВД. Уточню, на руководящую должность. А какую именно, не так уж и важно. Одно скажу, к той должности «прилагался» персональный автомобиль, государственная дача, спецполиклиника и кое-что ещё из бытовых благ. Например, право на дополнительную жилую площадь в размере десяти метров. Сейчас это звучит анахронизмом, но такое было во времена плановой экономики.
Служба службой, но и о личной жизни забывать не след. В этом вопросе был скромен. Одиночеством не тяготился, но и встреч с милыми дамами не избегал. Отчего же я вспомнил тот этап моей жизни? Проклятый склероз! Ах, да. Я об умении и неумении готовить у женщин. Не то, чтобы я выбирал или отдавал предпочтение тем, кто был славен в кулинарии, но  было приятно, когда женщина умела и старалась приготовить что-нибудь особо вкусное. И такая женщина встала на моем пути. Была красива неброской северной красотой. Иначе и быть не могло. Родом была из северного небольшого приморского городка со странным именем Кемь. И её имя было необычно для тех времен, Агафья. Она явилась мне в тот момент, когда я ощущал особо одиноко. Не потому что я развелся; я и с женой был одинок, а потому, что перемена места работы прошла не гладко. И, пускай моя должность была и престижная, и хорошо оплачиваемая, но атмосфера, царившая в новом для меня коллективе, мягко говоря, была неблагоприятной. Работать в условиях постоянного стресса, при том, что коллектив тебя не принял, продуктивно невозможно. Агафья приходила в наше учреждение каждую пятницу. Приносила мне кое-какие документы из вышестоящей организации и забирала те, что я уже рассмотрел.  Придет, тряхнет локоном, скажет тихо, «здрастье», и сядет на краешек стула. Ждет, пока я не распишусь в получении. Документы все «ДСП». А, как я распишусь, встанет, одернет юбку и опять тихо: До свиданья. Я не придавал этому традиционному словосочетанию, как водится, никакого особого значения. Не так думала Агафья. Как оказалось.
Доедено то, что было мной приготовлено, и воспоминания отхлынули; потянуло в сон. Я спал и снился мне наш город, пребывающей в чистоте необычайной. Ни соринки, ни пылинки. Я иду по тротуару своего проспекта и немало дивлюсь. Такая чистота не свойственна городу любому. Что-то в ней видится мертвое. Сквозь стекло витрины мне виден мужчина. Он копия командира из далекого моего армейского прошлого. Только он не в армейской форме, а в белой сорочке и в руках у него не АК, а стакан и бутылка. Он манит меня; заходи, налью. Делаю шаг в направлении к нему и… Падаю вниз. Я проснулся. Права была моя мать, когда на мои просьбы поесть чего-нибудь вечером, отвечала: жрать на ночь вредно. У меня один верный способ, это попить чаю. Чашки три.
Но прежде чем уйти на кухню, я перевожу компьютер в активный режим. Так и есть – сообщение от неё: «Завтра в десять утра буду рядом с Вами. Если дадите свой телефон, позвоню».
Мой ответ короток, я пишу номер своего телефона. Сон смыло. Что приготовить? Чем поить? Во что одеться? Волнуюсь, как безусый юноша. Спать лег около часа ночи, и опять мне снился город. Его улицы пустынны и чисты. Дома высятся. Стены их свежепокрашены. Стекла окон блестят и в них отражаются какие-то лица. Нереальная картина. Снаружи никого, а в стеклах отражения людей.
Утро началось для меня как обычно – с преодоления себя. С аутотренинга; все хорошо, никуда не спеши, у тебя все получится.
Так бормоча себе, как заклинание, эти слова, я вышел из дома. Первым пунктом, куда я двинул, был обыкновенный овощной и фруктовый ларек, по воле какого-то «новатора» назван минирынком. Тут я постоянный покупатель. Продавец и одновременно владелец женщина с характером мужчины называет меня покупателем мелкого опта. Так оно и ест; я постоянно покупать два  помидора, два огурца, одну грушу, два яблока и так далее.
Сегодня я беру три помидорины и три огурца.
- Определенно, гостей ждете, - женщина смеется.
- Угадали.
Поговорив ещё, мы прощаемся. Мне «дико» повезло – все точки, где могу купить самое необходимое в радиусе не более трехсот метров и потому прежде чем пойти за хлебом, мясом и другой прочей снедью, я захожу домой освободиться от груза. Смеху подобно; полтора килограмма нынче для меня труднопереносимый вес. А как было…

Агафья вошла в мою жизнь в то время, когда рушилось все, чем я жил раньше. Типы вроде Тарасова рвались вперед. Рядом  кандидаты в мастера спорта по силовым видам порта завоевывал жизненное пространство.
Не отставали и бывшие партийные комсомольские функционеры. Начался кооперативный бум.
Дочь рыбака назначила-таки мне свидание, - От Вас разве дождешься приглашения, а Вы мне жутко нравитесь.
Такая была эта женщина. Во всем тихая, но упорная. Я бы сказал, упёртая. Кто сказал, не мы выбираем женщин, а они нас? Напряг память и вспомнил, поэт Доризо: только тех мы женщин любим, которые нас выбрали уже. Агафья   выбрала меня.
Мы стали встречаться с ней сначала, где придется, но скоро она твердо заявила: Мы не дети, будем жить у меня.
Хорошо, подумал я, не надо готовить себе еду и постирушку затевать. Так и зажили; пять дней в неделю я живу у Агафьи. Выходные у себя.
- Отдохни от меня, - добрая душа Агафья.
Потом Агафью уволили, и осталась она одна на перепутье. Но не таков характер этой женщины. Вокруг все меняется. Что-то рушится, что-то возникает.
Так вот, деятельная Агафья, как и многие, увлеклась кооперативным движением. 
- У меня от мужа, - новость для меня, - в Пушкине остался дом, шесть на шесть и участок в шесть соток. Грех его использовать под выращивание овощей. Я прочла в журнале, что есть какой-то калифорнийский червь. Он для садоводов находка.
И началось. Тогда-то я и перетаскивал мешки со всякой дрянью. Мешок килограммов на тридцать, а то и на все пятьдесят.
Все лето я таскал эти мешки. Агафья «колдовала» на участке, а я таскал. Осенью Агафья сказала: Моя затея с американскими червями не удалась.
Кооператив, не начав действовать и приносить прибыль, закрылся. Того количества биогумуса, что дали гости из Калифорнии хватило бы максимум на пять цветочных горшков.
Я же надорвал спину.

Сбросив поклажу, я, не переобуваясь, присел в прихожей. Я не спросил её, что она пьет. Была, ни была. Куплю бутылку Крымского полусладкого вина и водки.
Отягощенный бутылкой объемом ноль целых семь десятых литра, укупоренной настоящей пробкой, и другой меньшего объема с водкой, я иду домой.
Иду и смеюсь про себя. Тогда осенью восемьдесят седьмого года мы с Агафьей правили тризну по безвременно усопшего кооператива не Крымским портвейном, а наспех сделанной брагой. Мы пытались приготовить вино. Из того винограда, что продавался по бросовой цене. Пытались, но не вышло. Пустили жижу на брагу. Потом соседи слева и справа долго хохотали, глядя наши с Агафьей выкрутасы ногами на узкой дорожке к дому. Слава Богу, в доме «шесть на шесть» на окнах были плотные занавески. А то соседи просто сошли с ума. Таково было действие браги. Интересно, а как мой, точнее Крымский портвейн подействует на мою виртуальную знакомую, которая скоро перейдет в категорию реально ощутимых и видимых воочию. 
Так, улыбаясь улыбкой глупца, я доплелся до дома.  Устал. Точит меня какая-то зараза изнутри. Как бывало раньше… Тут я прервал себя. Я бывало всем давала? Так что ли? Что было, то сплыло.
Пью чай, и опять мой мозг вытаскивает из каких-то своих глубин отрывки, куски, ошметки прошлого.

Охладев к Калифорнийским червям, Агафья охладела и ко мне. Откровенно говоря, и я устал от неё. Так что наш расход был мирен и тих. Напротив мой уход со службы в органах МВД был весьма громок. Доходило до того, что один московский генерал грозился лишить меня звания. Не дали. Сыграло «вечное» противостояние двух столиц – чтобы отдать на растерзание нашего этим спесивцам, да ни за что! Пенсию мне назначили по-полной. Учли все годы службы и в судебных органах. Кругом органы.

Пикнуло. Честно говоря, мне лень вставать, идти в комнату и ждать когда мой компьютер выйдет в сеть. Что я увижу там? Опять слова далекой от меня женщины? Что может она мне сказать такого, что могло меня хотя бы встревожить?
Секунды идут. Я жду. Интересно, это только у меня такой «тихоходный» интернет? Но вот оно. Сообщение. Читаю: Планы изменились. В город не еду. Нашу встречу перенесем.
Опять мне колется. Отчего это не я диктую, а мне навязывают алгоритм действий. Но отвечаю деликатно: Не беда. Нам торопиться некуда. Отсрочка мне на руку. У меня свои причины не торопиться со свиданием. Ма-а-а-ленький секрет. Дело в том, что по средам, а день определенный ею это и есть среда, ко мне приходит женщина. Вы не о том подумали. Она за небольшие деньги прибирается в моем логове. Так эта женщина назвала мою квартиру. Мне бы не хотелось, чтобы они сошлись на моей территории. Такая у меня есть причуда.
Перевел компьютер в режим ожидания и вернулся на кухню. Допить остывший чай.

Какая жара стояла тогда! Сейчас сказали бы, аномальная. В те годы североамериканцы еще не озаботились темпами роста промышленности в развивающихся странах, и не сделал заказ ученым обосновать сокращение производств в этих странах, ссылаясь на якобы грядущее глобальное потепление.
Уволенный из органов, получивший приличную сумму выходного пособия, я решил отдохнуть на «лоне природы». Лоно. Глянем в словарь. Что значит это слово. Лоно – утроба, недра. П.Гнедич: «младенец… кормилицы к лону с криком припал». Это куда же он припал? Ну не к лобку же! К груди.
Да пусть его. Лоно, так лоно. Говоря проще, я уехал на заимку к знакомому леснику. От платформы без имени, обозначенной двумя цифрами километров отделяющих её от города, я шел к дому лесника сначала проселочной дорогой, а, когда она повернула к усадьбе зверосовхоза, я в свою очередь свернул на тропку. Под сенью елей и сосен, с кронами лиственных деревьев, палящая жара не так угнетает. От земли идет духовитый запах. Белый мох то там, то тут расцвечен какими-то  кустиками с темно-зелеными листьями.
Ходу до заимки лесника не менее часа. Я не торопился. На службе так наторопился, что у меня на спешку стойкая идиосинкразия. И все же скоро я еще раз свернул. Решил скосить дорогу. Прошел я тогда метро пятьсот, вышел на открытое место. Там тоже мох. Но иной. На ногах непривычные легкие сандалии. Иду, а ступни жжет. Притомил, думаю, ноги. Слышу тарахтение трактора. Тут до меня дошло - горит торф. Страшное это дело подземный пожар.
Бегом с того места. Так и прибежал до заимки.
- От кого бежали?
Встречает меня лесник.
- От пожара.
- Да. Бедствие. Ребята пытаются вспахать противопожарные полосы. Но он-то внизу. И где вырвется наружу один черт знает.

Такие воспоминания посетили меня за чашкой остывшего чая.  Сообщение о пролонгации моей встрече с интернетовской знакомой и холодный чай взбодрили, и я решил сготовить себе что-нибудь необычное. Проведя ревизию запасов холодильника, я понял, что самое оригинальное, что я могу себе позволить, это или макароны по-флотски, или ленивые голубцы. Фарш можно разморозить. А капуста, кажется, еще не вся испортилась.
Кто надоумил меня купить эту сковороду? На рекламу – «тефаль ты думаешь о нас», я не падок. Выходит, кто-то из хорошо мне знакомых людей посоветовал. И согласился с ним не потому, что поверил, а просто из природной тактичности. Чтобы не обидеть.
И вот теперь я стою над этим чудом домашней утвари и мучаюсь.  Переворачивать массу обычной металлической лопаткой нельзя. А той, что прилагается, мне несподручно. Главное, все равно капуста с фаршем у меня подгорает. И масло лью, не жалея. А все равно подгорает. Как тут не выразиться? Запах пожара вновь обратили меня в прошлое.

Лесник полил мне, и я  умылся.
- Вы отдохните, а я схожу, погляжу, как там у ребят.
Я глядел вслед леснику тогда, и не было в моей голове ни одной тревожной мысли. Ожидаючи его, утомленный переходом от железной дороги досюда я задремал в тенечке. Из дремы меня вывел окрик лесника.
- Полковник! Кончай ночевать. Бежим парня спасать.
Каждый полковник когда-то был рядовым. Я не исключение. А значит у нас в крови быстрое исполнение приза.
Трактор с трактористом провалился в горящий торфяник. Вот что произошло.
- Все. Сгорел парень.
Жуткий запах горелого мяса вызывал рвоту.
- Мы бессильны.
- Вы правы. Надо вызывать пожарных.
Пожарные прибыли через час. Протянули водовод от озера и долго проливали то место торфяника, где провалился трактор. Потом мы ждали другой трактор. Который длинным тросом вытянул обгоревшего собрата. Дожидаться, когда из него достанут тело тракториста, мы с лесником не стали.

Подгоревшее месиво я выбросил в помойное ведро. Ужинал я чаем с бутербродом.
Весь следующий день был посвящен уборке квартиры. Женщина пришла, как всегда рано.
- Удаляйтесь. Сходите погулять.
Команду надо исполнять. Я удалился. Погода так себе, но и не очень отвратительная. Можно пройтись. Дошел до магазина, где торгуют разными нужными в хозяйстве вещами. Так просто зашел. Оказалось, очень кстати. В отделе посуда увидел настоящую чугунную сковороду. «Разорился» и купил. Есть сковорода, а это значит, надо купить то, что на ней можно поджарить.
Когда я подошел к магазину, где торгуют мясом, мясорубщик Саша как раз разгружал машину.
- Баранина?
Он кивает головой.
Уже внутри он пояснил.
- Через час разделаю. Приходите.
Это то, что мне надо. Будет чем угостить мою  домработницу.
Поболтавшись ещё немного на улице, вернулся домой.
- Теперь буду стирать. Переодевайтесь.
Я вышел. Но мне вслед.
- Да переодевайтесь тут. Я отвернусь.
Слаб человек. Этими словами ограничусь.
- Не бойтесь, жениться, не потащу.
А она красива. Думаю я.
- Ты, случаем, не родня того Распутина?
- Не уточнял.
- Я знаю. Точно, родня.
- Тебе виднее.
- Мне больнее.
Под аккомпанемент её смеха  я пошел в магазин. Саша из Узбекистана обещал нарубить баранины.   
Потом мы жарили баранину. Нет, что не говорите, а жарить все-таки лучше на чугуне.
- Приду как всегда.
Ушла. А мне так хотелось бы, что она пришла раньше. Но не скажешь же: Хочу тебя.
Пикнуло. Опять сообщение от неё, моей виртуальной знакомой.
«Как Вы живете?»
Ерунда какая-то. Полусуток не прошло и вот вам: как живете?
Отвечаю сразу, не задумываясь: «Замочил двух».
«Чего замочил? Постирушка?»
Мой ответ: «На арго замочил, это убил».
Она: «Вы шутник. Но я таких шуток не понимаю». Пауза в несколько секунд и вот еще: «Включаем Скайп».
Ни тебе предложения, ни просьбы. И это мне. Мне отдавшему команды на штурм логова бандитов. Мне без трепета выносившего приговоры по высшей планке.
«Сейчас не могу. Дела».
«Жаль. Хотела поговорить».
Она сменила двух мужей. Не потому ли мужья уходили, что им надоело подчиняться?
Пройдет несколько минут и меня начнут мучить угрызения – не надо было так резко обрывать разговор. Она же женщина, а не подследственный и не боец ОМОН
Пишу: «Дела все переделал. Можем поговорить по Скайпу».
Ответ незамедлителен: «Теперь у меня дела».
Девушка с характером. Пускай её. У меня на кухне нестоящее дело. Помыть сковороду.
Мало же у Вас дел, любезная, если через пять минут, я не успел, как следует вымыть сковородку, Вы уже «пиликаете» своим новым сообщением.
«Говорим?»
Лапидарность стиля её писем меня удовлетворяет, и я отвечаю одним словом: «Да».
Высветилось её лицо. Все такая же улыбка. Все так же убраны в пучок на затылке волосы. Одно отличие – сегодня она в блузе с глубоким вырезом. Что же. Это ей идет. Грудь высока и то, что открывается, вызывает естественные для самцов желания. Но не это поразило меня; и не такое видывал.
На этот раз она говорила не о своей прошлой жизни, вероятно, ей показалось, что это не самая интересная тема, а об эзотерике. Будучи человеком сугубо прагматичным, я все-таки интересовался вопросами философии, но в сферы мистики меня не тянуло никогда. По-моему, даже случай это предопределенное прежними обстоятельствами событие. Только нами не предугаданное.
Она говорит и говорит. Я уловил, что понятие эзотерика возникло в Древней Греции. Что это пошло из школы Пифагора. Это у того, у которго штаны на все стороны равны? Попытался я шуткой охладить пыл женщины. А вызвал гнев.
- Я думала, Вы человек образованный. А Вы как все. Познание Вселенной, а через эти знания познание самого себя.
Патетически провозглашал она по ту сторону экрана. Она живо жестикулирует, трясет как в припадке головой. Жуткий вид! Волосы растрепались, лоб покрылся испариной. Нет, я принимаю испарину на лице женщины. Но только в определенных моментах далеких от прозы быта.
- Как я ошиблась! Вот что значит, увлечься широким выбором. Сужать надо круг поисков.
Она говорит уже самой себе. Я ей не нужен и потому я просто отключаюсь. Не попрощавшись. Так сказать, по-английски.
Думаю, она там не заметила этого факта и продолжала вещать. А мне захотелось умыться. Так и поступил, пошел в ванну и принял душ. Как не попить пива после душа? И тут и не отступил от намеченного. Пиво расслабляет. Это факт. Я задремал.

Самое большое потрясение, или говоря по-научному, самый большой стресс, я пережил тогда, когда устроившись на работу после увольнения из органов, по истечении всего-то трех месяцев я обнаружил, что работаю я в шайке бандитов, прикрывающейся вывеской «приличной» организации. Я понял, меня наняли в качестве некоей ширмы. Видите, у нас работает бывший милицейский начальник.
Шло время.  Я все больше понимал, куда я попал, но не догадывался об истинной роли, что уготовили мне хозяева.
Пришел тот момент и мне предложил командировку в Мурманск.
- Задание простое. Отвезете пакетик нашему другу. Получите деньги и обратно.
Так сказал босс. В моей судебной практике не было ни одного дела о распространении наркотиков. В те времена это была редкость. Но мой товарищ по судейсукому корпусу вел одно такое дело. Там уголовное дело было возбуждено именно по факту перевозки наркотика.
Выполню поручение, автоматически становлюсь соучастником. Не выполню, стану жертвой.
Решение пришло в дороге. На перегоне Кодопога-Медвежья Гора я, оставив вещи и тот пакет, выпрыгнул из поезда. Удачно. Ничего не переломал. Ушибся и то не сильно. Сказалась хорошая физическая подготовка. Спрыгни сейчас с идущего со скоростью в шестьдесят километров в час поезда, определенно расшибся бы насмерть.
В Ленинград я вернулся на попутных машинах. Домой идти нельзя. Определенно там меня уже ждут. И не для того, чтобы выпить со мной за мой удачный прыжок с поезда.
За долгие годы службы в суде и органах МВД накоплений кот наплакал. Машина и дача служебные. Единственное мое достояние  тогда, это связи. На первое время меня приютила бывшая секретарь да. Добрейшая одинокая женщина. Товарищ по службе в штабе ГУВД по доверенности тайно обменял мою квартиру. В ней я живу и сейчас. А «контору» где я числился скоро «накрыли». Был суд и фигурантам дали «срока». В местах заключения они и сгинули.

Пока я дремал и погружался в прошлое, стемнело. Захотелось пройтись, подышать вечерним воздухом. Оделся, обулся. Проверил, с собой ли паспорт, взял мобильный телефон. Он у меня служит своеобразным маяком.
Иду по опустевшему проспекту. Гляжу на светящиеся окна ресторанов. Развелось их, как грибов после дождя.
Дошел до площади. Эх! Зайти бы сейчас, как бывало в распивочную. Хлопнуть бы сто граммов водки с килечкой.  Увы, увы. И нет таковых, и мне нельзя.
Плетусь домой. Подхожу к магазину «24 часа» и телефон заиграл. Кто может мне звонить в столь поздний час?
- Распутин, тот, что Алексей? Это я. Та, что Раиса Антонова. В гости примите? Я рядом.
Отвечаю быстро: Приму. Только до дома дойду.
- Тогда вместе дойдем. Оглянитесь.
Ба! Позади в трех шагах она. Та, что раз в неделю убирает в моей квартире. Убирала раньше. Отныне она из домработницы станет домоправительницей. Так решил я.
Впервые мы шли ко мне домой, взявшись за руки.
- Мы с Вами, как школьники.
После этих слов она взяла меня под руку.
- Так-то лучше.

Он будут много, много раз делать так, как она прикажет. Он с готовностью станет исполнять любую её прихоть. Прихоть. Похоть. Однокоренные слова.

Спустя два года.

Завтра у меня день рождения. Что за напасть! До сорока лет я отмечал свои дни рождения с радостью – соберу друзей-товарищей за столом, выпьем, поедим вкусно, поговорим о том, о сем. Кто-нибудь да споет.
Почему до сорокалетия? Попробую ответить внятно. Восемьдесят девятый год. Все рушится. Я служу в милиции. Страшно вспоминать. Мы постепенно превращаемся в цепных псов. Профессионалы опера и следаки кто уходит сам, кого уходят. В канун моего сорокалетия и произошел тот случай. Получил я нагоняй от начальства. Было бы за что. А так, по сути, за их, начальнический промах. У меня через день день рождения, а тут такое. Откровенно скажу, пришел в кабинет и, не запираясь даже, выпил стакан водки.
В верхнем ящике стола  лежал у меня старый пистолет ТТ. Вещдок. Все не было времени сдать его. Заходит мой зам. Сорвался и выдал ему на всю катушку. А потом приказываю сдать пистолет в хранилище вещдоков.
Взял. Молча. Я не обратил внимания на выражение лица его. А надо бы было. От него жена ушла вчера.
Он как вышел от меня, так пустил себе 0,76 прямиком в рот. Всю дверь смесью крови и мозгов забрызгал. Вот и скажите, какой после такого день рождения? 
Раиса уехала в деревню. Вступать в права наследницы.
- Стану помещицей. Будем жить, как баре.
Не стал я ей говорить о предстоящем моем дне рождения. Зачем? Что касается перспективы стать барином, то тут я ей возразил: Не получится из меня барина. Отец мой сапожник, а я после службы в армии банщиком работал. Так что из грязи да в князи не желаю.
Так и уехала Раиса в деревню в Новгородскую область, сильно расстроенная тем обстоятельством, что я не поддержал её в стремлении стать барами.
Скоро, сразу после моего дня рождения Раиса позвонила.
- Ты умрешь.
Хорошее начало.
- Этой деревни нет.
Какой деревни? Но продолжаю слушать.
- Деревни Воздухи не существует. Это по-ихнему её нет. А я стою посреди её. И дома вокруг. А даже люди есть. А у них такой деревни нет. Скоро они упразднят пол России.
В этот момент я принимаю решение – ехать туда. В эти Воздухи. Но Раиса и без меня все решила.
- Бросай все и приезжай. Мне нужна твоя профессиональная помощь. Заодно и приласкаешь женщину.
Молодец, Раиса!

Автор на этом этапе притормозил повествование странной истории подслушанной им в размышлениях вслух Алексея Распутина. У нас не возникает затруднений; мы знаем, что произойдет по дороге Алексея из Санкт-Петербурга в город Новгород. Сто девяносто два километра предстояло проехать Распутину. Три часа  в пути. Он выедет тогда, когда в былые времена рабочие заступали на утреннюю смену. Серело небо. На горизонте редкие перистые облака окрашивались в сиренные оттенки восходящим солнцем, когда Алексей вышел из дома.
 Алексей не проедет и половины. Когда-то он по дороге в Мурманск чтобы избежать уголовного преследования сам выпрыгнул из поезда и инсценировал свою смерть. На этот раз его выкинули. Состав начал набирать скорость, отъезжая от станции Чудово, и нашего героя вытолкала из вагона. Расперли двери и вытолкнули. На этот раз Алексею не удалось сгруппироваться, и потому он получил травмы. Была сломана левая рука. Ушиблен также левый бок и сломано ребро. Голову удалось уберечь. Но на время он сознание потерял. 

Я очнулся лежащим рядом с большим кустом. Солнце припекало, но голова моя находилась в тени. Гудело в ней так, как будто там били в набат. Левая рука распухла и болела. Дышать было тоже больно. Шевелю ногами. Они не болят и двигаются. Как говорят в Одессе, это уже хорошо. Попытался хотя бы сесть. Не тут-то было. Голова пошла кругом. Лежу я так и пытаюсь вспомнить, что со мной произошло. Наверху насыпи железнодорожное полотно. Из этого делаю вывод – я куда-то ехал. Но куда?
Наверху прогрохотал товарный состав. Этот грохот дал толчок – я ехал к Римме. Точно! Вышел из дома, когда солнце еще не показалось над крышами домов. Постепенно гул в голове сменяется звоном. Почти таким, как карильон в Соборе Петра и Павла в крепости.
Солнце переместилось и теперь я весь в тени. Надо встать. И встал. Вертикальное положение симулирует деятельность головного мозга. Такой вывод делаю я исходя из того, что вставши, вспомнил, куда я ехал. В Новгород!
Рука опухла и ноет. С такой рукой далеко не уйдешь. Из поясного ремня делаю перевязь. Так-то лучше. Делаю первые шаги. По бедру бьет что-то, что в кармане брюк. Мой любимый нож. Вырезать палку посох одной, даже правой рукой трудно. Трудно? Но можно же! Я ли не бывший банщик, сын холодного сапожника и воин Армии,
Пять минут работы, и вот он. Мой посох. Суковатый, но крепкий.
Иду. Вернее, передвигаюсь. Сомнения мучают меня – в ту ли сторону иду? Если я ехал в Новгород, то мне надо идти на юг. Спасибо тебе Солнце. И тучам спасибо. Вы далече. Считаю шаги. В здоровом состоянии мой шаг равнялся семидесяти сантиметрам. В армии на марш-броске и того больше.  Сейчас я иду, едва передвигая ногами. И шаг меньше малыша, делающего первые шаги.
Сколько я так прошел, мне сказать трудно. Наверное, не больше трехсот метров. Но главное, я дошел до будки путевого обходчика на переезде. Это когда-то было, что в будке всегда сидел дядька с флажками. В будке пусто! То есть, там нет человека. Кружка и чайник есть. Вот они стоят на столе. Чайник полон. Пил я долго.
- Напился, мил человек?
В дверях стоит женщина в оранжевом жилете. Я киваю головой.
- Выходит, это тебя ищет милиция. Все думают, ты где-то мертвый валяешься. Я гляжу, ты на ногах даже стоишь.
Как она это сказала, так я тот час и сел. Прямо на пол силы покинули меня. А за ними и сознание.

Ни женщина, путевой обходчик, ни, тем более сам герой не могли знать, что произошло после того, как трое дорожных воров, огрели по голове Алексея, обчистили карманы и сбросил с поезда. Все это видели две женщины. Они и сообщили на следующей станции в милицию. Там объявили тревогу.

Второй раз я пришел в сознание в машине. Тряский старенький вездеход УАЗ вез меня обратно в город Чудово. О том, что меня выбросили из поезда после остановки в этом городе, я узнаю позже. А пока я изо всех сил стараюсь смягчить тряску. За рулем мужчина с бритой головой. Рядом с ним человек в милицейской форме.
На очередном ухабе моя голова не выдерживает…
- Очнулись? Это хорошо. Говорить можете?
Киваю – да.
- Как вас зовут?
Называюсь.
- Это уже хорошо. Уточним где Вы живете.
Говорю, я живу в Петре.
- Этого мало. Нам адрес нужен.
С адресом у нас со следователем вышла заковка. Улицу помню, а номер дома, убей, нет. То ли четырнадцать. То ли сорок один.
- Это ничего. Главное улицу знаем.
Он собрался уходить. В палате кроме меня ещё три человека и все с травмами. Такое отделение. Один из травмированных тут говорит.
- Ему бы сто граммов налить, он все вспомнит. 
Прикрываю глаза – в палату входит Раиса. Не бред ли это? Все-таки травма головы.
- Кому тут сто граммов потребовалось?
Раиса пышет здоровьем. Настоящая героиня с картины времен социалистического реализма живьем. И футболка на ней из тех времен – в широкую сине-белую полоску.  И прическа такая – под мальчишку.
- Вы принесли?
Спрашивает с надеждой сосед по палате.
- Принесла. Ремень. Всех отхожу.
Все и примолкли.
Раиса села на мою койку. Дикое нарушение режима и начала говорить. Так, как будто я задал ей вопрос.
- Первый вопрос. Вошла я в права. Теперь в моем владении изба. Народ её называет пятистенкой. Я, правда, пятой стены у неё не нашла. Все как обычно, четыре стены.
Я не стал Раисе объяснять, где у такой избы эта пятая стена.
- Две печи. Одна большая и вторая круглая.
Понимаю – первая это русская печь с лежанкой, а вторая голландка.
- Теперь второй вопрос. Это о тебе. Пришла на вокзал. Встала, это ты учти, ночью. Добиралась до города на перекладных. Ну и что в результате? Да вот что.
Раиса театрально взмахивает руками.
Сосед, что слева.
- Артистка у Вас жена. Натурально артистка. 
- Вам не дует?
Тот трясет головой – не дует, мол.
- Так и лежите себе спокойно.
Раиса как никогда серьезна.
- И ты лежи спокойно. Врач сказал, что у тебя сотрясение мозга. Итак. Стою, жду электричку. Речь заготовила. Поезд-то прибыл, как полагается. Пассажиры вышли все, а тебя нет. На платформе задержались какие-то две женщины. Слышу, о пассажире говорят, которого  в Чудово выкинули. Я сразу поняла, это о тебе.
Раиса передохнула.
- И, наконец, третий вопрос. Как я тебя нашла? Просто. В милиции сказали. И вот я тут. Теперь ты мне скажи, с кем ты в поезде задрался? Не молодой уже.
Потом Раиса поила меня, чуть ли не насильно, молоком.
- Все. Уезжаю. С врачами я договорилась. Кому надо дала денег. Так что лежи и ни о чем не беспокойся.

Когда со мной произошел первый приступ острой сердечной недостаточности, рядом со мной не было никого. Сумел я тогда, и вызвать Скорую помощь и даже открыть врачу дверь. Уж потом упал ему прямо в руки. Очнулся в больнице. По должности, что занимал, мне полагалась спецбольница, а врач Скорой помощи отвез меня в обычную клинику. Дежурившую в тот день. Жена «нашла» меня лишь на третий день – я думала, ты опять отдыхаешь со своей пассией. Так она объяснила свой столь поздний визит ко мне.
Пожалуй, в тот день я окончательно решил – развожусь. И катись к черту моя карьера. Но обошлось. Начальство для проформы пожурило меня, а через полгода, когда Председатель суда проштрафился, так и вовсе назначило на его место.

Спал я долго. Действие снотворного. А когда проснулся, понял, надо уходить отсюда. Руку буду лечить дома. Это так я решил. Иначе думала Раиса.
- Город угробит тебя. Едем в мое поместье.

О том, как забота Раисы, деревенский уклад вкупе со свежим воздухом, едой простой, но исключительно свежей «с огорода», восстановили здоровье Алексея можно было написать отдельный рассказ. Но это была бы скорее пропись о здоровом образе жизни.
Это повествование названо «Размышлениями вслух». За все лето, пока Алексей и Раиса провели в деревне Воздухи, Алексей Распутин ни разу не предавался размышлениям. Он просто жил и наслаждался этой жизнью.

- Все. Зарядили дожди. Скоро полетят белые мухи. А у нас дров только на протопку.
Раиса как всегда права. Да и мне пора бы в город  свою квартиру. Я настолько окреп тут, что начал ощущать потребность в активном применении своих сил. Тайно я решил найти себе работу.
- В понедельник уезжаем. Надо законсервировать дом.
Три дня я конопатил окна и двери. Подлатал прореху на крыше. Раиса была занята укупоркой консервов. Томаты и огурцы. Отварные и соленые грибы. Сушеные укроп и петрушка.
- Завтра рано утром поеду Новгород за машиной. Будь готов.
Я, как пионер, всегда готов.
Назавтра Раиса уехала ни свет, ни заря. Вернулась на машине к полудню. Симпатичный микроавтобус и под стать машине её владелец и шофер в одном лице.
- Поехали.
Провозгласила Раиса и шофер тронул. Три часа на поезде и пять часов на машине. Но тут меня никто не может выбросить, и это радует. А остановки в пути? Какая благодать! И пьется, и  естся с огромным удовольствием.
- Едем к тебе. Такую прорву поклажи у меня не разместить.
Дан приказ ему на запад…  Но тут меня посетила страшная мысль – я не платил за квартиру все лето. А если меня уже выселили? 
- Чушь! Выселить могут только по суду. Ты же судья и мелешь такую чушь.
- Ух. Это здорово. Я судью везу. Судейских уважаю.
Тут-то я обратил внимание на руки шофера. Татуировка! Сиделец.
- По какой статье?
Спрашиваю.
- Вор я. Бывший. Как встретил мою кралю, завязал.
Остальную часть пути мы проехали без остановок и в молчании.

- Вот ты и дома.
Такой оборот меня удивил. Возмущаться? Нет смысла. Раиса таков человек – что решила, не отступит.
- Запасы поделим позже. Я буду звонить тебе.
Ушла из моего дома женщина. Сутки я отмывался и отсыпался. Потом сходил на почту и оплатил счета за квартиру. Заодно внес деньги и на интернет.
В среду, когда с утра полил нудный дождь, я включил компьютер. Мама моя родная! Сколько сообщений. И все от моей виртуальной знакомой.
Приведу последнее: «Если Вы не умерли, и не выкинули меня из своей жизни навсегда,  прошу Вас, позвоните» и номер мобильного телефона.
Посмотрел дату отправки. Позавчера.
У меня не возникло вопроса – звонить или нет? Я позвонил.
- Я поняла, что была неправа. Вы мой единственный выбор. Мучительно существовать без Вас. Но это Вас ни в коей мере ни к чему не обязывает. Захотите видеть меня, позвоните.
Так вот. В её обычном тоне.
Прошло семь десять дней. От Раисы ни звука. На одиннадцатый день я уже было решил позвонить моей знакомой из сети, но упреждая это, позвонила Раиса.
- Алексей, можете единолично распоряжаться провиантом из моего поместья. Я вышла замуж.
И тоже резко оборвала разговор.

Алексей и Виктория, так звали ту женщину из сети, встретились. И даже провели вместе два дня.
На третий день Виктория заявила: Секс великое средство проверки чувств. Увы. Мы не пара.
Больше мы от Алексея ничего не слышали.