Страна странных

      Говоря о Стране странных, было бы вполне уместным рассказать о тех, кто пусть и не по своей воле, но предоставил приют душевнобольным, явился основателем дурдома.
      Заселение благодатных земель Воронежской губернии крепостными крестьянами началось ещё при Петре Первом. С 17 века в живописном уголке на высоком берегу реки Битюг  обосновались помещики Молоцкие. В честь детей помещика - Николы и Варвары, село так и стало называться: Николо-Варваринка. В окресных смешанных колдовских лесах водилось много зверья, реки и озёра изобиловали рыбой и раками, эталонная чернозёмная почва давала щедрые урожаи ржи, овса, подсолнечника, овощей. На крестьянских подворьях было не протолкнуться от домашнего скота, колоды на пасеках пчёлы наполняли ароматным вкусным мёдом.
      Помещики слыли в народе людьми добрыми, заботящимися о своих подданных. Сохранились сведения о том, что барин не позволял крестьянам носить лапти, так как находил этот предмет гардероба неэтичным и некультурным. Для крестьян из соседнего уезда он выписывал подобие галош, сшитых из хрома и украшенных вышивкой и бусинами, так называемые коты.
       Крестьяне не бедствовали, помещики жили в достатке. Барские покои, гостевой домик, помещения для прислуги, бани, конюшни, хозяственные постройки - всё строилось добротно из кирпича, с перспективой на будущее. Приглашённый из Франции садовник, разбил по науке прекрасный парк. Под его руководством крестьяне засадили сад плодовыми деревьями, кустарниками, цветами. С весны до осени воздух в поместье благоухал цветущими черёмухой, сиренью, жасмином и розами. Погоды в тех краях летом стояли (да и теперь стоят) по-южному жаркие, засушливые. Зиму, как и было положено барам, Молоцкие коротали в Петербурге, а летом наслаждались прелестями деревенской жизни. В толстостенных кирпичных покоях, под сенью пирамидальных тополей, дубов и лип было прохладно и комфортно. Летние дни проходили неспешно и праздно. Отобедав окрошкой с колотым льдом и хреном, перечитав от корки до корки Губернские ведомости, барин приказывал закладывать тарантасы для прогулки к реке. Прислуга шустро размещала в коробах кувшины с квасом, настоянном не перечной  мяте и листьях чёрной смородины, бутыли с морсом, охлаждённом на леднике. Посуда с напитками от соприкосновения с горячим воздухом сразу же начинала потеть, её укрывали рогожками, пряча от солнечного света.
      Барин с барыней, сын со снохой и двумя их детками рассаживались в первом тарантасе, две младшие дочери, барчук-сосед, да служанка с лакеем - во втором. Смирные лошадки, подгоняемые возницами, неспешно цугом спускались под горку, поросшую чабрецом и земляникой, подвяленной солнцем и пахнущей мускатом; пересекали мост через старицу, припускали ходу по заливному лугу, и уже через несколько минут останавливались на берегу славной речушки, подкатив к Барской пристани. Разоблачившись в женской купальне с помощью служанки, барыни медленно ступали в реку. Вода температуры парного молока для изнеженной кожи казалось прохладной. Зачёрпывая ладонями воду и смачивая руки, грудь, живот, дамы повизгивали, хохотали, затем чинно плавали, вытягивая шеи, чтобы не замочить сложных причёсок.
      Барин, взошедши на мосток и перекрестившись, грузно плюхался в воду. За ним следовал сын, и наперегонки с отцом плыл к противоположному берегу, шумно отфыркиваясь и гогоча.
      Рядом в лягушатнике под присмотром лакея резвились и плескались дети. А романтически настроенная молодёжь каталась в отдалении на лодочке. Вёсла лодки то и дело вытягивали из воды белые фарфоровые лилии и сладковато пахнущие кувшинки на длинных змеевидных стеблях. Девицы кокетливо украшали цветами волосы, декольте, корсажи, оттеняя красоту светлой кожи и нежного румянца. Желая произвести на барышень впечатление, кавалер развлекал их чтением стихов модного в этом сезоне поэта, рассказами забавных историй.
      Когда солнышко приспускалось за холм, и от воды начинало тянуть прохладой, а над рекой появившийся шлейф вуали-тумана нежно теребил ветерок, вся честная компания тем же путём отправлялась в усадьбу, где на просторной веранде, увитой диким виноградом, их ждал на накрытом столе пузатый закипающий самовар, в хрустальных вазочках свежесваренное вишнёвое и крыжовенное варенье, клубника, сливки в серебряном сливочнике, пирожки и прочая снедь.
      К ужину подъезжали баре из Семёно-Александровки. Все рассаживались за стол, пили чай под оглушительный стрекот цикад. Из сада пахло спеющим белым наливом, удушливой маттиолой и душистом табаком, с луга доносился терпкий аромат скошеной и просыхающей на сено, травы. Под абажуром лампы, подвешенной к потолку веранды, судорожно трепыхались мотыльки.
      Вечерняя прохлада расслабляла, навевала на отдыхающих негу и покой. Неторопливые беседы о видах на урожай, событиях в жизни соседей, планах на зиму, модных нарядах, прочитанных книгах, постепенно затихали. Чернеющее небо, рясно усыпанное искрами далёких звёзд, свысока смотрело на людей, обречённых в скором времени навсегда распрощаться с привычным укладом жизни, с дорогим, милым сердцу уголком, с любовью возведённым поместьем, и отправиться налегке в чужие страны искать свою долю.
    ...А здесь, в комнатах и залах, уже бродили фантомы будущих обитателей усадьбы. И где-то уже зрела революция, которая всё перевернёт-перекаверкает в стране, и ровным счётом ничего нельзя предотвратить, изменить, исправить. Ведь у истории расписано всё на тысячи лет вперёд.