Ахинея 2 не форматировано по причне сбоя сервера

(Из жизни знаменитого зайчиста)
«Никогда не говорите с Неизвестными…»  -если бы    Иван    Христофорович Сидоров,  ныне всемирно известный зайчист, в юности знал об этом предупреждении Булгакова, вся жизнь его, может быть, пошла по-другому! Но, порою, случайные встречи влияют на наши судьбы кардинальным образом.

В юности он мало чем отличался от сверстников. Особенности его организма начали проявляться лишь с приходом зрелости, после того, как будущая знаменитость начала интересоваться взаимоотношениями с   девушками   противоположного пола.
Именно тогда, услышав  от случайно    встреченного    анонимного доброжелателя фразу, что «женщины любят ушами», и неправильно ее истолковав, он стал лихорадочно соображать - каким образом можно развить эти самые органы, чтобы любить женщин. И тут-то в нем и открылись необычайные способности. Одним только усилием воли он мог изменять не только свою внешность, но и формировать любые органы - к тому же в не ограниченных количествах, придавая им порою рал/Гь)е несвойственные виды и функции.  Сложнее было научиться использовать новоприобретения по назначению. Как ни пытался Иван Христофорович использовать свои миленькие ушки в любовных отношениях, представительницы прекрасного пола ни за ; что на это не соглашались и даже не желали    оказывать юноше  элементарных знаков внимания. Поначалу Иван решил, что все зависит от размера. Он увеличил свои природные слуховые органы в три раза, но результата не было. В минуты отчаяния были выращены вторая, а затем и третья пары, но женщин у зайчиста не прибавилось. Сидоров с горя ушел в себя, а вернулся обратно с женою и двумя детьми.
Однако семейная жизнь у Ивана Христофоровича, скажем об этом со всей прямотой и ответственностью, не сложилась. Как ни пытался он складывать ее в два, три, четыре, даже десять раз - она постоянно раскладывалась. И все начиналось заново, так сказать, с чисто выглаженных простыней. После каждой попытки неудовлетворенная жена секла его, как Сидорову козу, после
чего побои сами собой перетекали в горючие женские слезы, а там - и в неумеренные любовные излияния, оставляя бедного супруга в недоумении.
За десять лет совместного существования с каждым годом это повторялось все чаще и чаще. Но, так как женщин «на стороне» у Сидорова, по-прежнему, не прибавлялось, а отношения складываться не желали, постепенно исчезли и эти, самые важные, сцены семейных отношений. Оставались лишь постельные. И каждый раз, после бурной, непродолжительной ночи, Сидоров просыпался с ощущением тяжести в опостылевших ему ушах, а супружеская жизнь за это время просто превратилась в сплошной медовый месяц.
Тут уж поневоле Ивана Христофоровича однажды утром потянуло на солененькое. Правда, огуречного рассола под рукой не оказалось и расстроенный знаменитый зайчист незаметно вышел из дома и побрел, куда глаза глядят, - до ближайшей остановки общественного транспорта. Но ни трамваи, ни троллейбусы, ни, уж тем более, надменные автобусы во главе с маршрутными такси, сегодня почему-то останавливаться не собирались, и от этого дорога казалась ему безысходной.
Сколько раз, после опрометчивых знакомств, Иван давал себе зарок - никогда не верить незнакомцам. Ведь, даже если те говорят истинную правду, нет гарантии, что не истолкуешь ее превратно, и тут уж последствия, как говорится, непредсказуемы. И Сидоров вновь и вновь страдал из-за излишней доверчивости и общительности, наступая на все те же, хорошо знакомые, грабли.

Вот это злополучное утро Иван Христофорович, гордо шествуя по трамвайным шпалам, краем глаза заметил нечто одушевленное, наблюдавшее за его изящно-показательным движением. Воодушевленный пристальным вниманием неопознанного живого объекта, он почему-то остро захотел узнать, кто это, и поговорить. Однако, неизвестный предпочитал оставаться неизвестным. Но не тут-то было - за годы супружеской жизни Иван Христофорович выработал в себе способность внутренним, внешним и периферийным зрениями определять не только половую принадлежность незнакомцев, но и породу, а так же фамилию, имя, отчество, включая возраст.
«Неизвестным» оказалась женщина в чем-то белом и, к тому же, с косой в руке… Поняв, что разоблачена, она шагнула к несчастному зайчисту с неотвратимостью судьбы и попыталась сблизиться.. Вот и все - подумал зайчист, и вся жизнь промелькнула перед ним. Однако, увидев Ивана вблизи, женщина внезапно остановилась, коса вырвалась из рук, каждый ее волосок мелко затрепетал, и прическа приняла позу кобры из знаменитого рассказа Киплинга.
Однако, ситуацию выправили уши. И передние, и задние, - все шестеро, - они одновременно встали дыбом, принимая некую оборонительную позу.... Затем неожиданно взволнованно зашевелились, приветствуя незнакомую змею.
Надо ли говорить, что зайчист за годы семейной работы над собой так и не обрел влияния на женщин. Хотя искренне мечтал об этом. Он даже научился тщательно скрывать свои порывы, если бы не…уши Они все-таки привычно сдавали его. Мало того, волна эротических уходвижений действовала даже на самых, что ни на есть, «синих чулков». Те просто преображались: из глаза в глаз начинали перескакивать чертики; волосы, даже уложенные в тугой стародевичий комок, распрямлялись   сами по себе, лица покрывались  томным румянцем, а их владелицы смотрели вслед и просто штабелями укладывались позади ничего не подозревающего зайчиста. Можно сказать, что Иван Христофорович широко шагал по самым разнообразным женским чулкам и колготкам.
Наверное, он и сейчас поступил бы точно так же и ничего не заметил. Однако, женщина была практически без чулок и в настолько коротком белом платье, да еще и с фатой, что невозмутимый зайчист, смутившись, решил с ней заговорить, а в результате вновь, через десять с лишним лет, наглухо ушел в себя.
Вернулся домой он нескоро. Опасаясь повторения прошлого, на сей раз - один. Его уши - по-бабьи, слов¬но платок «а-ля фашист под Москвой», были завязаны под подбородком. Самого же зайчиста настолько угне¬тало чувство вины, что, взглянув в зеркало, он не сразу обнаружил там притаившуюся жену, готовую дать реши¬тельный отпор любым посягательствам на свою честь и достоинство, и уж тем более - серьезному разговору с блудным мужем. Да, он заметил ее не сразу. И только лишь после первого ощутимого удара скалкой по ушам, он, увидев ее, сокрушенно, с какой-то особой нежностью, пожалел, отметив про себя, как сильно Машенька, его козочка, сдала.
И действительно, была сдана, вей пустая пивная посуда, припасенная на черный день; по меньшей мере, две - из трех комнат квартиры - кто-то уже снимал. Дети ночевали в гостях у родственников, а ё гостиной было обустроено нечто вроде рубки управления боевым кораблем. Из динамиков то и дело доносились обрывки команд, свистки, невнятная ругань и приказы вышестоящего руководства. А от бывшего семейного уюта осталась разве что деревянная кобура от дедушкиного маузера с мемориальной доской, на которой было высечено: «Здесь разговаривал товарищ маузер». Правда, около нее  несли караул двое неизвестных в бескозырках на босу ногу.
Да-а…,  если  бы Сидоров в юности знал о предостережении Булгакова...
Он тяжело вздохнул и понуро шагнул в зер¬кало, где в стесненных рамках толстого стекла ожидала плачущая, уже готовая    любить,    жена.  Впереди    маячило очередное медовое десятилетие.
 (продолжение следует)