Семейный детектив

Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е   Л И Ц А:

Батракова Ольга Дмитриевна – вдова известного писателя
Батраков Петр Семенович (Петр) – ее старший сын, дипломат
Батраков Эдуард Семенович (Эдуард) – ее младший сын, журналист
Надежда Семеновна (Надежда) – ее дочь, директор гастронома
Алла – молодая жена Петра Семеновича Батракова
Иван – муж Надежды Семеновны, врач
Наташа – блондинка
Варвара – домработница
Попов – капитан милиции
Два милиционера в форме

Действие происходит в Москве в июне 1986 года.






                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Богато обставленная комната в квартире Ольги Дмитриевны Батраковой. В центре – стол. На столе – тарелки с кутьей, блинами, медом, кашей, икрой, закусками, графины с водкой, бутылки с вином. Алла, стоя у шкафа, листает книгу. Петр читает газету «Правда». Иван и Надежда тихо переговариваются. Наташа сидит в стороне ото всех.
   
     АЛЛА (Петру).   Что пишут в «Правде»?
     ПЕТР.   А что тебя интересует?
     АЛЛА.   Так, новости какие-нибудь... Скучно.
     ПЕТР (открывает газету на первой странице).   Новости, говоришь? Ну что ж, давай посмотрим. (Читает.) Открытие в Большом Кремлевском дворце заседания Верховного Совета СССР одиннадцатого созыва... Принятие закона СССР о Государственном плане экономического и социального развития СССР на 1986-1990 годы.
     АЛЛА (сухо).   Очень интересно.
     ПЕТР.   Дальше... (Читает). Девятнадцатого июня произведен запуск очередного искусственного спутника земли «Космос-1759». Переизбрание Живкова, Хонеккера...
     АЛЛА.   Хватит.
     ПЕТР (читает). Конкурс имени Чайковского...
     АЛЛА.   Петя, я прошу тебя!
     НАДЕЖДА.   А про Африку там ничего нет?
     ПЕТР.   Про Африку? Почему ты спрашиваешь? 
     НАДЕЖДА (Петру).   Ну как же? Мама говорила, ты получил новое назначение?
     ПЕТР.   Ах, вот ты о чем! Да. Но об этом еще говорить рано. 
     НАТАША (Петру).   Вас повышают?
     ПЕТР.   Так, знаете ли...
     НАДЕЖДА (Петру). Ладно, не скромничай! (Наташе.) Петр Семенович получил должность посла.
     НАТАША.   Поздравляю, Петр Семенович.
     ПЕТР.   Спасибо, Наташа, спасибо.
         
Входят Ольга Дмитриевна, следом за ней Варвара с пирогом в руках. Обе одеты во всё черное.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Всё! Ждать больше никого не будем. Прошу всех к столу. Варвара, подавай пирог.
               
Все молча рассаживаются.

Ваня, а ты наливай в стаканы... Нет, нет, мне водку! И всем женщинам тоже.
     АЛЛА (Ивану).  А мне, пожалуйста, Мозельское.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я сказала: всем водку!
     АЛЛА (умоляюще).   Ольга Дмитриевна!
     ПЕТР (строго).   Алла!               
    
Варвара выходит.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   У всех налито? Ну что ж, тогда, пожалуй, приступим... Нет, не могу. Петя, давай, ты.

Петр встает.
               
     ПЕТР (после паузы).   Девять дней прошло с того дня, когда после тяжелой и продолжительной болезни скончался наш отец – Семен Демьянович Батраков. Сказать, что мы осиротели – значит, ничего не сказать. Мы потеряли нечто большее. И я даже подозреваю, что масштаб этой потери мы сможем оценить значительно позже, когда уляжется боль и каждый из нас осознает всю глубину постигшего горя... Всю свою жизнь отец был для нас не только каменной стеной, за которой мы прятались от житейских бурь, не только другом, в трудную минуту приходившим на помощь, но и примером того, как у нас в Советском Союзе простой деревенский паренек благодаря таланту, упорству и верности раз и навсегда выбранным идеалам, может достичь, казалось бы, недосягаемых высот. Сталинская и Государственная премии, а также многотысячные тиражи его бессмертных творений являются зримой порукой моим словам... Он прожил не простую, яркую и несправедливо короткую жизнь. Но так повелось, что лучшие из нас всегда уходят первыми. Это, знаете ли, жизнь. Да... Итак, товарищи, я предлагаю по народному обычаю помянуть, так сказать, нашего любимого отца, великого пролетарского писателя Семена Демьяновича Батракова. Как говорится, пусть земля ему будет пухом... Прошу всех встать и выпить со мною до дна... Не чокаясь!
          
                Все встают, выпивают. Садятся.

     ИВАН (жует).   Да, замечательный был человек. (Ольге Дмитриевне.) Вы меня, пожалуйста, простите, но при встрече с незнакомыми людьми я иногда представлялся его близким родственником – родственником писателя Батракова. (Надежде.) Это помогало наладить отношения.
    АЛЛА.   Его уважали.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Его знали! Это нынешних писателей знают только соседи по лестничной площадке, да может некоторые критики. А вот Горького, Батракова, Шолохова, поверьте мне, и через сто лет всё так же будут читать и перечитывать.
     ПЕТР.   Даже представить себе не могу, что отец смог бы создать, проживи еще хотя бы лет десять.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   У него были большие планы... Очень большие!
     ИВАН.   Да. Если б не инфаркт.
     НАТАША.   Причем здесь инфаркт? Мой дядя после трёх инфарктов пять лет прожил. И Семен Демьянович прожил бы не меньше. Дело не в этом – его подкосила гибель Аркадия!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   У него болело сердце не только за Аркадия. Мы все причиняли ему боль.
    ПЕТР.   К сожалению, это правда.
     НАТАША.   Кто спорит? Но согласитесь, убийство любимого племянника, не могло не сказаться на его здоровье. И потом...    
    НАДЕЖДА.   Наташенька! Мы всё понимаем. Ты любила Аркадия... мы все его любили. Но сегодня девять дней как мы похоронили родного отца, понимаешь? И поэтому я тебя очень прошу, давай хотя бы ненадолго забудем о твоем Аркадии. Пожалуйста!
     ИВАН (Наташе).  Да, действительно. (Надежде.) Хотя, нельзя не признать, что Семен Демьянович и в самом деле тяжело переживал его смерть.
     ПЕТР.   А что вы хотите? Родная кровь!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Семен Демьянович любил Аркадия. В особенности за то, что тот был очень похож на его брата, Павла Демьяновича – Аркашиного отца... Как сейчас помню, Семен Демьянович приводит Аркадия из детдома, тому тогда восемь лет было – ну, просто копия покойный Павел! – и наказывает мне воспитать его, как родного сына... Больше двадцати лет прошло.

Входит Варвара.
 
     ВАРВАРА (Ольге Дмитриевне).  Лапшу подавать?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Варваре).  Да, подавай и салфетки не забудь принести. И ещё соль!
     ВАРВАРА (уходит).   Всё за раз не снесу.
     ПЕТР (Алле).   Иди, помоги. (Варваре.) Алла тебе поможет!

Варвара и Алла выходят.

     НАТАША.   Вот я и говорю, что гибель Аркадия...
     ПЕТР.   Опять Аркадий! Нам что, в конце концов, и поговорить больше не о чем?
     ИВАН.   Да, Наташа, действительно.
     НАТАША.   Хорошо Петр Семенович. Давайте поговорим о чем-нибудь другом, более приятном для вас.
     ПЕТР.   Не понял. О чем это вы?
     НАТАША.   О Людмиле.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Наташе).   О какой Людмиле?
     НАТАША.   О девушке, с которой Петр Семенович встречается втайне от Аллы.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).  Что я слышу! Ты завел себе любовницу?
     НАДЕЖДА.    А чего б ему, мама, ее не завести. Собака с попугаем у него уже, помнится, были...
     ПЕТР (Наташе).   Это не ваше дело!
     НАТАША.   Возможно... Однако смею вам заметить, Петр Семенович, что кроме меня здесь есть люди, кому это не безразлично.
     ИВАН (Наташе, укоризненно).   Ну, зачем вы так?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру.)   Это правда? Петя, посмотри на меня! Я тебя спрашиваю, это правда?
     ПЕТР (Ольге Дмитриевне).   Ложь! Никакую Людмилу я не знаю, и знать не хочу! (Наташе.) Вам ясно?
      
Алла и Варвара вносят подносы с лапшой

И давайте закончим на этом. Всё!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Вот и лапша! Э-э-э… (Ивану.) Что-то, Ваня, вид у тебя неважный. Часом, не болел?
     ИВАН.   Бессонница замучила. Какую ночь не сплю.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да... все мы после смерти Семена Демьяновича немного сдали.
     ИВАН.   Такое несчастье!
     ПЕТР.   Не сберегли его... не сумели.

Звонок в дверь.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Варваре).   Иди, открой.

Варвара выходит.

     НАТАША.   Хорошо же вы его берегли! Нечего сказать!
     НАДЕЖДА (Наташе).   Что опять не так?
     НАТАША.  Семена Демьяновича подкосило не только подлое убийство Аркадия, что вы так стыдливо именуете смертью, а главным образом то обстоятельство, что убийцей, по его мнению, был кто-то из его детей!
     НАДЕЖДА.   Вздор! Чепуха!
     НАТАША.   Нет, не вздор! У меня есть все основания думать так.
     НАДЕЖДА (Наташе).   Какие у тебя могут быть основания? Не смеши!
     НАТАША.   А я говорю – есть! Дайте только время...

Входит Эдуард.

     НАДЕЖДА.   А я тебе говорю – не смеши!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Надя, успокойся.
     ЭДУАРД.   Всем привет. Что за шум?
     ИВАН.   Добрый день, Эдуард Семенович. Видите ли, Наташа считает, что... э-э-э... Аркадия убил кто-то из нас. Представляете? Смех, да и только!
     ЭДУАРД (садясь за стол).   Что, об этом уже заговорили вслух?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (укоризненно.)   Эдик!
     ЭДУАРД.   Да ладно тебе, мама. Узнай, что Аркадия убил кто-то из моих дорогих родственничков, я бы, может, и удивился... но, честно говоря, не сильно.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).  Замолчи! Скажи лучше, где ты пропадал весь день.   
     ПЕТР (Эдуарду). Ты хотя бы на поминки отца мог прийти вовремя?
     ЭДУАРД.   Простите. Не мог. Но на свои, клятвенно обещаю, приду без опоздания.

Наливает стакан, встает.

Ладно, не будем ссориться. Лучше выпьем, и почтим вставанием светлую память отца.
    
Все встают, выпивают.
 
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Правильно! Ваш отец всегда хотел, чтобы вы жили дружно промеж себя, поддерживали друг друга, не ссорились... пусть вам это как его завещание будет.
     ЭДУАРД.   И это всё?
     ПЕТР (Эдуарду).   Что всё?
     ЭДУАРД.   Я спрашиваю, другого завещания нет?
     ПЕТР.   Почему же нет, есть.
     ЭДУАРД (нетерпеливо, Петру).  Ну? И по сколько?
     ПЕТР (Эдуарду).   Пришел бы пораньше – услышал бы сам.
     ЭДУАРД.   Петь, не тяни резину!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Эдуард! Веди себя прилично! Не забывай, где ты находишься!
     ЭДУАРД (Петру, шепотом).   Сколько?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).   Сорок семь тысяч. Каждому. Тебе, мне, Петру с Аллой и Надежде с Иваном... Доволен?
     ЭДУАРД.   Ух, ты! Сорок семь! Это ж, сколько будет в... Ну да ладно, потом посчитаем... Сорок семь тысяч! С ума сойти!

Все, кроме Наташи, смеются.

     НАТАША.   Рано радуетесь! Еще неизвестно, получите ли вы их.
     ЭДУАРД.   Не понял.
     НАДЕЖДА.   Видишь ли, эта юная...
     ИВАН (предостерегающе).  Надя!
     НАДЕЖДА.  …особа хочет сказать, что, согласно завещанию, получить наследство мы сможем только после окончания следствия.
     ЭДУАРД.   И что из этого следует?
     НАДЕЖДА.   То, что если убийцей Аркадия окажется кто-то из нас, будь то сын, дочь, зять или какая-нибудь там (Кивает в сторону Аллы.) сноха, то доля наследства этого человека перейдет к другим членам семьи.
     ЭДУАРД.   Ага. Значит, если я правильно понял, окажись убийцей, скажем, ты или Ваня, то мама, Петя и я поделим ваши сорок семь тысяч на троих. Ясно... Кстати, Наденька, напомни, пожалуйста, что ты делала в день убийства? Шучу, шучу! Не смотри на меня так.
     НАТАША.  А вот я не шучу! Я хочу знать, где каждый из вас находился в момент убийства Аркадия.
     НАДЕЖДА (Наташе).   Зачем тебе это? Копаться в чужой жизни – себе дороже.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Замолчите! Вспомните же, наконец, где вы находитесь!

Пауза

     АЛЛА.   Знаете, Ольга Дмитриевна, Наташа, по-моему, права. Судя, по условиям завещания, у Семена Демьяновича были какие-то основания подозревать своих детей.
     НАДЕЖДА.   Нет... вы только посмотрите на нее! Оказывается, не одному Эдику хочется сорок семь разделить на три.    
     ЭДУАРД.   Надя! Не забывай, пожалуйста, что это не твои деньги, а папины, и что папино желание лишить убийцу наследства – для нас, его детей, закон!.. Даже если этим убийцей является его родная дочь.      
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Тихо! Успокойтесь! Я не знаю, какие мотивы вынудили Семена Демьяновича написать столь странное, на мой взгляд, завещание, но я, тем не менее, полностью согласна с Эдуардом. В конце концов, честному человеку скрывать нечего. А я, зная вас, как никто другой, заранее убеждена, что Наташа ошибается в своих... э-э-э...
     НАДЕЖДА.   Гнусных инсинуациях!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   ...подозрениях и готова первой ответить на ее вопросы.
     НАТАША.   Вас, Ольга Дмитриевна, я не подозреваю. Тем более что четырнадцатого мая, в день гибели Аркадия, вы сначала были у Семена Демьяновича в больнице, потом несколько часов провели в парикмахерской, и снова вернулись в больницу, где, кажется, безрезультатно искали Ивана. (Ивану.) Не так ли?
     ИВАН.   Я был у пациента.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Наташе, сухо).  Еще я ходила в аптеку.
     ИВАН.   Я был у пациента! И он... она, если нужно, может подтвердить это... (Наташе.) Ну, послушайте, зачем мне убивать Аркадия Павловича, я ведь доктор, а не наоборот... Я клятву Гиппократа давал. Когда мой первый пациент умер, я даже плакал, спросите у Наденьки, если не верите... Меня не в чем подозревать, уверяю вас. Совершенно не в чем!
     НАТАША.   Вы помните фамилию вашего пациента?
     ИВАН.   Да, конечно!   
      
Пауза.

     ЭДУАРД.   Доктор! Мы ждем.
     ИВАН (удивленно).   Чего?
     ЭДУАРД.   Фамилию, адрес, место работы.
     ИВАН.   Ах, это! Извините, но это конфиденциальная информация. Так сказать, врачебная тайна. Честное слово... Мне, право, очень неудобно.
     НАТАША.   Но мы же не спрашиваем о болезни вашего больного, мы просто просим назвать его имя.
    ИВАН.   Нет, не могу.
     ПЕТР.   Ну чего вы пристали к человеку? Вы что, Ваню не знаете? Да я головой за него ручаюсь. За родного брата не стал бы, а за него поручусь.   
     ЭДУАРД.   Спасибо тебе Петя на добром слове.
     ПЕТР.   Не за что. Кстати! Я готов поручиться и за тебя, если ты, конечно, сумеешь доказать свое алиби. Но предупреждаю сразу: убедить меня будет ой как нелегко.
     ЭДУАРД.   Да? А я все-таки попробую... Видишь ли, Петя! На твое несчастье, именно в этот день я был сначала на бегах, потом в ресторане “Прага”. Ну а поскольку эти места достаточно многолюдные, то недостатка в свидетелях, если понадобится, у меня точно не возникнет... Вот так, Петя! Ты удовлетворен?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Эдик! Что я слышу? Ты опять был на бегах? Но... но как ты мог? Ты же обещал! Ты же совсем недавно клятвенно заверял отца в том, что ноги твоей не будет на ипподроме? Как же так?
     НАДЕЖДА.   Мама, не расстраивайся раньше времени. Он наверняка лжет.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Как ты мог, Эдик! Как ты мог! Ты меня очень огорчил!               
     ИВАН.   Скажите, Наташа, а с чего вы решили, что это было убийство, а не что-то другое: ни самоубийство, ни несчастный случай, наконец. И то, что убийцей был кто-то из нас?
     НАТАША.   Это не я решила, а милиция. Экспертиза установила, что причиной смерти было отравление пеланиумом. (Ивану.) Вот вы! Можете представить, чтобы Аркадий по собственной воле стал пить “Камю” вперемешку с этой отравой? Что же касается Батраковых, то мне иногда кажется, что никто так люто ненавидел Аркадия, как вы. Кроме того, только вы могли знать о том, что у Варвары в тот день был выходной, а Ольга Дмитриевна находилась у мужа в больнице. Значит, только вы могли безбоязненно прийти сюда четырнадцатого мая к загриповавшему Аркадию, зная, что застанете его одного. А завещание Семена Демьяновича только укрепило мои подозрения. И потом... Я точно знаю, что Аркадия в этот день навещал один из членов вашей семьи.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ты ошибаешься, Наташа... мы его не ненавидели.
     ИВАН.   И все-таки, Наташа, я не согласен с вами. Аркадий, как известно, был человеком весьма непростым и, наверное, по роду своей журналистской деятельности имел много врагов.   
     НАДЕЖДА.   Не то слово!
     ЭДУАРД.   Имя им – легион!
     ПЕТР.   А что это за отрава такая – пеланиум?
     ИВАН.   Лекарственный препарат, снотворное. В сочетании с алкоголем является сильнодействующим ядом. Я, кстати, сам им иногда пользуюсь... Без алкоголя естественно.
     ЭДУАРД.   Естественно.
     АЛЛА (Наташе).  А над чем Аркадий работал в последнее время?
     НАТАША.   Точно не знаю. Кажется, писал какую-то статью о валютчиках.
     ЭДУАРД.   О ком, о ком?!
     НАТАША.   О валютных спекулянтах.
     ИВАН.   Ну, это к нам, слава богу, не относится.
     ПЕТР.   Да уж.

Пауза

     ЭДУАРД.   Ладно. Не хотел вам говорить, друзья, но мне из достоверных источников стало известно о том, что одного из членов нашей семьи на днях навещала милиция.
     АЛЛА.   Что лишний раз доказывает отсутствия у правосудия серьезных обвинений к нему.
     ЭДУАРД (Алле).  Запомни, май дарлинг, для настоящего партийца главное правосудие – его совесть. А милиция так... не в счет. (Петру.) Петь, так как там у нас насчет совести?
     ПЕТР.   Алла права. Никаких претензий у милиции ко мне не было, и быть не могло. А совесть иногда меня и в правду мучает. Но только потому, что я не всегда был хорошим сыном и всегда чересчур добрым братом.
     ЭДУАРД.   Ох-ох-ох!
     НАТАША (Петру).   Где вы были в день убийства?
     ПЕТР.   Дома, с женой. Кстати, милиция все тщательно проверила и принесла мне свои извинения.
     ЭДУАРД.   Я бы на твоем месте их не принял.
     НАДЕЖДА (Наташе, передразнивая ее).  А где вы были в день убийства, и откуда ты знаешь, что у детдомовца кто-то был?
     НАТАША.   От Аркадия. Я в то утро разговаривала с ним по телефону. Он после звонка какого-то старого приятеля из Хабаровска находился в приподнятом настроении. Много смеялся, шутил. А в конце разговора пригласил к себе посмотреть на какое-то смешное, по его словам, представление. И добавил, что кроме меня он ждет у себя Петра Семеновича.
     ПЕТР.   Так это ты сообщила милиции о том, что я должен был быть у Аркадия? А я-то все думал, как они узнали? Теперь ясно.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру). Ты что, действительно четырнадцатого мая навещал его?
     ПЕТР.   Конечно, нет! Хотя, не скрою, собирался. Но, к сожалению, не смог.
     ЭДУАРД (насмешливо).   Никак заболел?
     ПЕТР.   Да, знаете ли, к вечеру себя неважно почувствовал... (Кашляет.) Так, ничего особенного, просто решил немного поберечься.
     ЭДУАРД (Алле.) А что, май дарлинг, вы делали в исследуемый нами вечер? Хотя, постойте! Не отвечайте! Я, кажется, знаю! Вы весь вечер, не дремля, наблюдали за мужем, дабы потом, если понадобиться, подтвердить сей факт в милиции. Так?
     АЛЛА.   Да.   
     ЭДУАРД.   Угадал! (Алле.) Это было очень предусмотрительно с вашей стороны, май дарлинг, очень-очень!
     ПЕТР (Эдуарду).  Перестань называть мою жену этим идиотским словом! Ее зовут Алла! Запомнил? Алла! И я был дома! В независимости от того, предусмотрительно это, по-твоему, или нет!
     АЛЛА.   Ах, какая замечательная икра! Петя, попробуй... Надежда, достань нам, пожалуйста, несколько баночек. 
     НАДЕЖДА.   Разве это икра! Вот когда я работала в торге, тогда действительно можно было достать хорошую икру. А это, так... Впрочем, если понравилась, принесу. (Наташе.) Кстати, в день убийства я весь день принимала товар, и икру в том числе. В присутствии сотрудников.
     ЭДУАРД.   Наташа, не верь ей! Надежда Семеновна, может только доставать икру, но никак не принимать. Не царское это, знаете ли, дело!
     НАДЕЖДА (Эдуарду).  Я потому и принимала, чтобы ты, недоумок, мог ее жрать!
     НАТАША.   А можно узнать фамилии людей кто присутствовал при этом?
     НАДЕЖДА.   Конечно.  Записывай: Иванова...
     НАТАША (достает из сумочки блокнот с ручкой).  Так, Иванова...
     НАДЕЖДА.   Петрова.
     НАТАША (пишет).   Петрова...
     НАДЕЖДА.   Сидорова.
     НАТАША (бросает блокнот на стол).  Ну, знаете ли!.. Всё! Я больше не намерена терпеть ваше хамство! С меня хватит!         
    
Встает и быстрым шагом выходит из комнаты.
               
     НАДЕЖДА (Наташе).   Никто насильно тебя здесь и не держит! Можешь проваливать!
     ИВАН (Надежде).  Ну, зачем ты так?
     НАДЕЖДА (Ивану).  А ты что, хочешь, чтобы эта крашеная болонка пришла ко мне в магазин и стала выяснять у моих сотрудников причастность их директора к убийству своего брата?
     ИВАН.   О чем ты говоришь? Конечно, нет!
     НАДЕЖДА.   Нет, так сиди и помалкивай!

В комнату возвращается Наташа. Она одета в ярко-желтый
плащ.

     НАТАША.   Я уйду! Но запомните! Я этого так не оставлю! Я выведу вас на чистую воду! (Ольге Дмитриевне.) До свидания, Ольга Дмитриевна. Я вам позвоню.      

Уходит.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    До свидания, Наташа. 
     НАДЕЖДА (вдогонку).   Шею себе не сверни, невеста!
     ИВАН.   Надя, что с тобой?
     НАДЕЖДА.   А! (выпивает). Не люблю крашенных баб, особенно блондинок.
     АЛЛА.   А мне нравится. Ей этот цвет идет.
     ЭДУАРД (наливает водку).   Ну ладно... давайте, что ли, помянем еще по одной.    

Все пьют, закусывают.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    Вы знаете, дети мои, но сейчас, когда чужих рядом нет, я готова признать, что Наташа, как это не прискорбно, во многом права.
     НАДЕЖДА (укоризненно).   Мама!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Нет, нет, нет! Убийца знал, что Аркадий дома один. Знал.
     НАДЕЖДА.   А вот я, например, не знала, что детдомовец взял больничный. И другие, думаю, тоже.
     ЭДУАРД (смотрит на Петра).  Не знаю как другие, но один из нас знал об этом совершенно определенно.
     ПЕТР (встает).  Ладно, нам пора. (Ольге Дмитриевне.) Мне еще в ОВИР надо успеть.
     АЛЛА (встает). Да.    
     ИВАН (задумчиво).   В конце концов, кто бы это не сделал, милиция никогда ничего не узнает.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да... Надеюсь.
     НАДЕЖДА.   Что ж, нам, пожалуй, тоже пора идти.
     ЭДУАРД (встает).   И мне.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (встает).  Значит, жду вас через два дня, в понедельник, на Аркашины сороковины... Надя, ты слышала, что я сказала!
     НАДЕЖДА.   Приду, приду. Когда ж мы все вместе еще соберемся?
     ПЕТР.   Да, жизнь пошла... только на похоронах да поминках и встречаемся.

Все встают, идут к выходу. Навстречу выходит Варвара с почтой.

     ВАРВАРА.   Вот... письма пришли.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Давай сюда (Читает).

Варвара уходит.

Соболезнование, еще соболезнование, еще... извещение с почты. Опять из Хабаровска.
     ЭДУАРД.   Что значит, “опять?”
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Кажется, вчера... Да, да, вчера, пришла телеграмма на имя Аркадия... (Кричит.) Варвара, принеси вчерашнюю телеграмму! Тоже из Хабаровска.

Входит Варвара, передает телеграмму Ольге Дмитриевне.

Вот... (Читает.) “Буду проездом Москве двадцатого тчк Жду Шереметьего два восемнадцать ноль ноль тчк Егорычев”
     АЛЛА.   Какое сегодня число?
     НАДЕЖДА.   Двадцатое.
     ЭДУАРД.   А кто это: Егорычев из Хабаровска?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не знаю.
     ПЕТР (задумчиво).   Егорычев... Егорычев... Где-то я эту фамилию уже слышал. А! Вспомнил! За день до смерти мне звонил Аркадий и интересовался, не знаком ли мне этот человек.
     ЭДИК.   И что ты ответил?
     ПЕТР.   Сказал, что мне эта фамилия ни о чем не говорит.
     ЭДИК.   А он?
     ПЕТР.   Ничего. Рассмеялся и пригласил в гости.
     НАДЕЖДА.   Я всегда говорила, что он ненормальный.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (протягивая Варваре извещение).   Сходи завтра, получи.
     ВАРВАРА.   Завтра суббота, почта не работает. Схожу в понедельник.
     ЭДИК.   Мам, ты уж без нас-то посылочку не вскрывай.
     АЛЛА.   А что, этого Егорычева теперь никто не встретит?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ну почему же не встретит? Наташа вызвалась. (Смотрит на часы.) Что-то рановато она ушла... Обиделась. Ну, так как? Все всё помните? В понедельник в час дня. И прошу без опозданий... Идемте, я вас провожу.

Все выходят.

К о н е ц   п е р в о г о   д е й с т в и я.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Та же комната в квартире Батраковых. В центре – стол. На столе – тарелки с кутьей, блинами, медом, кашей, икрой, закусками, графины с водкой, бутылки с вином. Алла стоит перед книжным шкафом. Эдуард бесцельно ходит по комнате. Петр с Иваном тихо переговариваются. Надежда накрывает на стол.

     АЛЛА.   Невероятно! Это ж сколько Семену Демьяновичу понадобилось времени, чтобы написать столько книг? Я когда работала на заводе, тоже писала заметки в многотиражку, и знаю, какой это труд. А тут романы. Да еще целая полка.
     ЭДУАРД.   Да я бы за такие деньги на месте отца не полку – шкаф написал!
     АЛЛА.   Не сомневаюсь... (Эдуарду.) А, правда, почему ты не стал писателем? Уж папа, наверное, помог бы пробиться.
     ПЕТР.   Зачем ему помогать?  Это, говорят, таланту помогать надо, а такие, как Эдик, сами себе дорогу пробивать должны.
     ЭДУАРД.   Ну, братец, не скажи! Знал бы, сколько, таких как я, у дверей издательств полегло, не говорил бы так.
     НАДЕЖДА.   Вот и хорошо... (Петру.) А то представляешь? Шкаф, забитый книгами Эдуарда Батракова. Бр-р-р! Подумать страшно.
     ИВАН.   Что ж тут, Наденька, страшного? У Эдуарда Семеновича очень даже оригинальный взгляд на некоторые вещи.
     НАДЕЖДА.   Как что? Вот ты представь: вышла книга моего родного брата. Ну, как тут, спрашивается, не прочитать. Ведь не захочешь, а прочтешь!
     ИВАН.   Ну и хорошо.
     НАДЕЖДА.   Вот, вот! Одну его книгу я, конечно, стерплю, но одолею. Две – больничный возьму, но осилю. А как быть с третьей книгой, с четвертой? Ведь он же – ты слышал! – целый шкаф грозится написать? По-твоему, это не ужасно?
     ИВАН.   А, по-моему, Наденька, ты несколько преувеличиваешь. Эдуард Семенович, насколько я понял, говорил об этом чисто гипотетически.
     ЭДУАРД.   Это они, Иван, все из зависти. Им самим о чем-нибудь большом да высоком даже помыслить страшно. Какое уж тут книгу написать? Они и отца-то уважали лишь потому, что он деньги большие в дом приносил. А так, чего доброго, стыдились бы... Да, да! Стыдились! Им ведь, Ваня, что главное в жизни? Что б всё было как у людей: достаток, успех, карьера. Дослужился до секретарши – значит, все нормально, жизнь удалась, не дослужился... Отчего, думаешь, Надька твоя бесится? Оттого, что у нее секретаршу отняли. Вот и вся их философия. А писатель для них, что б ты знал, всё равно, что тапер, услаждающий начальственный слух на кремлевской вечеринке... С одной стороны, вроде как заслуженный артист, знаменитость, а с другой – шут, он и есть шут! Так что, Ванечка, им об этом, повторюсь, даже подумать страшно.
     НАДЕЖДА.   Зато ты у нас герой! В любую минуту бесстрашно готов думать о работе.    

Входят Ольга Дмитриевна, Варвара с пирогом в руках.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Так... кого еще нет? Наташи?
(смотрит на часы.) Два часа уже. Ну что? Будем ждать или начнем?
     ЭДУАРД.   Давайте начинать – есть хочется.    
     ПЕТР.   Без нее нехорошо как-то.
     НАДЕЖДА.   Да кто она, собственно, такая? Она даже не жена детдомовцу, а так...
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ладно, приступайте. А я пойду, позвоню ей на работу. Может, случилось чего?
    
Ольга Дмитриевна и Варвара выходят. Остальные быстро садятся за стол.

     ПЕТР.   Иван, наливай всем в стаканы водку.
     АЛЛА.   А мне, пожалуйста, Мозельское.
     ПЕТР.   Я сказал: водку! Вот так! Хорошо. Ну что? Кто скажет прощальное слово? Надя, давай ты.
     НАДЕЖДА.   Вот еще! Даже не подумаю.
     ПЕТР.   Это ещё что такое?
     НАДЕЖДА.    Извини, Петь, но хорошего о нем сказать ничего не могу, а правду в таких случаях говорить не полагается. Пусть вон лучше будущий писатель скажет. Ему полезно пофантазировать.
     ЭДУАРД (встает).  А что, я могу. (Волнуется.) Значит так. Э-э-э... сорок дней прошло с того дня, когда после... э-э-э... несчастного случая, на тридцать первом году жизни скончался наш любимый брат Аркадий Павлович Батраков. Сказать, что мы остались без брата, значит, ничего не сказать... Мы потеряли нечто большее и... э-э-э...
     АЛЛА.   Кажется, я где-то это уже слышала.      
     НАДЕЖДА.   Не мешай! Дай ему сказать о потере, масштаб которой мы, видимо, еще не осознали.
     ЭДУАРД.   Какого черта! Я кого-нибудь перебивал? Не нравится – выступайте сами. А то, сами сказать ничего не могут, и другим не дают... А ну вас!

Садится.

     ПЕТР.   Ладно, Иван, давай ты.
     ИВАН.   Нет, нет, Петр Семенович, пожалуйста, увольте.
     ПЕТР (встает).   Что ж, придется самому... (После паузы.) Товарищи! Сорок дней назад трагически погиб наш близкий родственник, двоюродный брат Аркадий Батраков. Я помню его больше двадцати лет и могу сказать, что это был сильный человек, бескомпромиссный, я бы даже сказал, где-то принципиальный, обладающий огромным творческим потенциалом. Недаром в свои тридцать... э-э-э с небольшим лет...
     НАДЕЖДА.   Тридцать один.
     ПЕТР.   ...в тридцать один год он стал одним из ведущих журналистов своего поколения. Его острые публикации неизменно становились значительными событиями в культурной и общественной жизни страны. Он с горячностью своего возраста страстно бичевал пороки, присущие многим из нас, ради того, чтобы мы, советские люди, стали еще чище! И в этом он являлся прямым продолжателем дела своего великого дяди – Семена Демьяновича Батракова!.. Аркадий прожил короткую жизнь. Рано лишившись родителей, детдомовец, он был введен отцом в нашу семью, был принят ее, согрет, и навсегда став равноправным членом, талантом доказал свою принадлежность к нашей знаменитой фамилии... Я прошу всех присутствующих почтить его память – выпить вместе со мною до дна... Не чокаясь.
         
Все пьют, закусывают.

     НАДЕЖДА.  Я, конечно, в этом деле не специалист – не могу сказать, был Аркадий продолжателем дела отца или не был, но вот в тебе, Петя, точно просыпаются родительские гены. Это ж надо было так выступить! Хорошо, что вовремя остановился – еще немного, и я б заревела от жалости.
     ИВАН.   Надя, не надо, прошу тебя.
     НАДЕЖДА.   Нет, нет, я правду говорю... точно бы заревела.
     ПЕТР.   Смейся, смейся, но поверь мне – писать он умел.
     НАДЕЖДА.  Ну, в этом я уже однажды убедилась. Умел, гаденыш.
     ИВАН.   Гм... н-да...
     ПЕТР (Надежде).  Перестань.
     НАДЕЖДА (Петру).  Нет, ты не думай, я не злопамятная. Я просто помню долго.
     ИВАН.   Н-да... А скажите, Петр Семенович, когда вы отбываете на новое место работы?
     ПЕТР.   Скоро, Ваня, скоро.
     НАДЕЖДА.   А писать он умел... умел!
     ИВАН (Петру).  Что, и документы готовы?
     ПЕТР.   Да... почти.
     НАДЕЖДА.   По-моему, даже чересчур... Ввек ему не забуду.
   
Входит Ольга Дмитриевна.

     ИВАН.   А вот и Ольга Дмитриевна! (Ольге Дмитриевне.) Ну, как, дозвонились?    
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (взволнованно).   Вы знаете... Наташа... Она не придет.
     НАДЕЖДА.  Ничего удивительного! Я б на ее месте, после того, что она тут устроила на папиных поминках, постеснялась показываться.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Она... она мертва... Отравилась.            
     ПЕТР, АЛЛА, ЭДУАРД, НАДЕЖДА, ИВАН (вразнобой.)   Как?.. Не может быть!.. Когда?.. Это невероятно!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Это действительно так.
     АЛЛА.  Чем?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не знаю… Неизвестно.
     ЭДУАРД.   Когда?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Двадцатого, в пятницу.
     НАДЕЖДА.   Надо же... три дня назад! Надеюсь, она это сделала не от обиды. Зря я ее донимала.
     ЭДУАРД.   Вполне возможно, что и от обиды. Знаешь, как бывает? Обиделся человек, пришел домой в расстроенных чувствах, и все... (Проводит рукой по горлу.) Готов.
     НАДЕЖДА.   Отстань... Мам, ты не знаешь, что это было: убийство или как?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не знаю, но сказали именно так – отравилась. (Причитает.) Хоть бы это было самоубийство или хотя бы несчастный случай, хоть бы это было...    
     ЭДУАРД.   Ну, дела!
     НАДЕЖДА.   Что-то мне слабо верится в самоубийство. Не удивлюсь, если окажется, что Наташа отравилась той же гадостью, что и детдомовец.
     ИВАН.   Но Аркадий Павлович не сам отравился пеланиумом, а был им отравлен.
     НАДЕЖДА.   Вот об этом я и говорю. Если вдруг окажется, что Наташа отравилась, как ты говоришь, пеланиумом, то на версии самоубийства можно поставить жирный крест.
     ПЕТР.   И все подозрения падут на нас.
     ЭДУАРД.  И к Петру Семеновичу снова придет милиция. Впрочем, я так полагаю, он и на этот раз был дома с женой. (Алле.) Я угадал?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Перестань поясничать! Это уже серьезно!
     ЭДУАРД (вполголоса).   Можно подумать, что убийство Аркадия было несерьезным.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Что ты сказал?
     ЭДУАРД.   Э-э-э... я сказал, неплохо было бы послушать, что по этому поводу думает старший брат.
     ПЕТР (после паузы).   Я не готов сказать, где был во время самоубийства или, если хотите, убийства Наташи, поскольку не знаю времени, когда это произошло. Но если кому-то интересно, могу сообщить, что сразу после поминок отца я заехал в фотоателье, забрал там Аллочкины снимки для загранпаспорта и отвез вместе с остальными документами в ОВИР. Это заняло у меня часа три – не больше. А вот остаток вечера я действительно провел дома... Ну, так что я хотел сказать по этому поводу. Итак, во-первых: если окажется, что причиной смерти был пеланиум, можно смело говорить об еще одном убийстве в нашей семье. Во-вторых: никто из вас почему-то не заметил одного важного, на мой взгляд, обстоятельства, а именно того, что каждое из убийств, если, конечно, смерть Наташи можно считать убийством, произошло сразу же после разговоров с неким человеком по фамилии Егорычев, что лично меня наводит на определенные размышления.
     ЭДУАРД.   Точно, наводит. (Петру.) Голова!
     ИВАН.   Вы хотите сказать, что Егорычев каким-то образом связан с этими двумя смертями?
¬¬¬     ПЕТР.   Не знаю...  не исключено.
     ЭДУАРД.   Подождите, подождите! Давайте лучше вспомним, что нам известно об этом человеке. Итак, мы знаем, что Егорычев прислал телеграмму Аркадию, в которой просил встретить его в Шереметьево-2, куда то ли поехала, а потом отравилась, то ли сначала отравилась и никуда не поехала Наташа. Я склонен думать, что она все-таки виделась с Егорычевым.
     АЛЛА.   Почему?
     ЭДУАРД.   Потому что Наташа ушла с поминок в три часа дня. А встреча была назначена в шесть. Следовательно, у нее не было времени заехать домой. Вот и выходит то, что Наташа сначала поехала в аэропорт, а уже потом отравилась. Если только...
     НАДЕЖДА.   Что, если? Давай, договаривай!
     ЭДУАРД.   Если только Наташа не отравилась здесь на поминках. Тогда она действительно отсюда могла поехать прямо в морг.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ты думай, что говоришь!
     ЭДУАРД.   Это я так, к слову... Давайте дальше. Что нам еще известно про Егорычева?
     АЛЛА.   Что он звонил Аркадию.
     ЭДУАРД.   После чего Аркадий умер. Так?
     АЛЛА.   Так.
     ЭДУАРД.   А потом, после встречи в аэропорту, погибла Наташа. Так?
     АЛЛА.   Так.
     НАДЕЖДА.   Правильно! Это Егорычев всех поубивал.   
     АЛЛА.   Подождите! Но ведь, насколько я помню, Егорычев разговаривал с Аркадием по телефону из Хабаровска, и, значит, быть в Москве в это время не мог.
     ЭДУАРД.   А вот и нет! Наташа сказала, о звонке приятеля из Хабаровска. Но это вовсе не говорит о том, что звонок был междугородним. Он мог быть сделан из Москвы приятелем-хабаравчанином.
     ИВАН.   Получается, что этот самый Егорычев все время с момента убийства Аркадия Павловича до отравления Наташи находился в Москве? Я правильно понял?
     НАДЕЖДА.   Тогда уж не находился, а находится.
     АЛЛА.   Я как-то об этом и не подумала… А как быть с телеграммой? Она-то точно была отправлена Егорычевым из Хабаровска в промежутке между двумя убийствами.
     ПЕТР.   Телеграмму мог отправить кто угодно. Для этого необязательно предъявлять паспорт.
     АЛЛА.   Зачем?
     ПЕТР.   За тем, чтобы обеспечить себе алиби.
     ЭДУАРД.   Правильно! Знать, мол, ничего не знаю, сидел тихо, мирно у себя дома в Москве на Кутузовском, никуда не выходил и пальцем никого не трогал.
     ПЕТР (Эдуарду).   Я те щас!
     АЛЛА.   А посылку что, тоже отправил сообщник?
     НАДЕЖДА.   Конечно!
     ЭДУАРД.   А вот это совсем не обязательно. Из Хабаровска до Москвы посылка могла идти несколько недель. Помните, полгода назад Аркадий написал статью о почтовых перевозках? Тогда еще какого-то большого начальника сняли.
     НАДЕЖДА.   Да! Кстати, где заказное письмо?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Здесь в прихожей. (Кричит). Варвара, принеси бандероль.
     ИВАН.   То есть, Эдуард Семенович, вы хотите сказать, что посылка была отправлена до смерти Аркадия Павловича?
     ЭДУАРД.   Вполне возможно.
 
Варвара приносит заказное письмо.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Варваре).   Вскрой.

Варвара вскрывает заказное письмо, вынимает из
него небольшую книгу и передает Ольге Дмитриевне.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (берет книгу, читает). Семен Батраков «Пропавший хлеб». (Листает книгу, читает.) «…можно долго рассуждать об отсутствии законов в разрушенной гражданской войной стране, говорить о справедливости и морали, но только революционная целесообразность способна в нынешних условиях заменить отжившее свой век буржуазное судопроизводство и остановить надвигающийся голод». Помните откуда это? Нет?! Ну, как же! Это же выступление комиссара Терещука на митинге перед бойцами продотряда! Потом еще этот отряд кулаки разгромили... Вспомнили? 
     НАДЕЖДА.   Ничего не понимаю! Это все? Варвара, посмотри внимательно, нет там какой записки?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Нет, вы дальше послушайте...
     ВАРВАРА.   Нету там ничего. Пусто. Только это не та банденроль.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что значит – не та?
     ВАРВАРА.   Та банденроль была махонькая, а эта вона какая!

Надежда подходит к Варваре и забирает обертку заказного письма.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не говори глупостей!
     ВАРВАРА.   Как хотите, а только я сама ее на почте-то брала... не та эта банденроль, говорю вам, не та!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   А! Вечно ты со мной споришь! Ступай лучше на кухню – делом займись!
     НАДЕЖДА.   Мам! А ведь Варвара-то права. На обертке – глянь! – нет ни единой печати. И конверт заклеен обычным клеем, не сургучом... Эту бандероль отправляли явно не с почты. Хотя адрес наш, и отправитель тот же – Егорычев из Хабаровска.
     ВАРВАРА.   А я чего говорила! Не та эта, говорю вам! Та такая махонькая была, а ента вона, сама видишь, какая.

Варвара уходит.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Все тебе не слава богу! Не одно, так другое.
     НАДЕЖДА.   Так! Я, кажется, окончательно запуталась... Если Егорычев убил Аркадия и Наташу, то кто и, главное, зачем украл бандероль?
     АЛЛА.   Посланную, между прочим, все тем же Егорычевым из Хабаровска.
     ИВАН.   Или его сообщником.
     ЭДУАРД.   Стойте, стойте, дайте подумать.
     НАДЕЖДА.   Что?
     ЭДУАРД.   А вы знаете, ведь если бандероль украл кто-то из нас, а вроде больше некому, то это означает: вор знал о ее содержимом. Правильно? Что, в свою очередь говорит о том, что этот кто-то был знаком с Егорычевым.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что ты хочешь этим сказать?
     НАДЕЖДА.   Эдик хочет сказать, мама, что среди нас есть сообщник Егорычева.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Сообщник?
     ПЕТР.   Бред какой-то.
     ЭДУАРД.   Не скажи... Петь, поправь меня, если я ошибаюсь. По твоим словам, Аркадий за день до гибели позвонил тебе и пригласил на представление. Так?
     ПЕТР.   Он просто пригласил... без представления.
     ЭДУАРД.  А вот Наташа говорила, что на представление.
     ПЕТР.   Я этого не слышал.
     ЭДУАРД.   Ладно, не важно... О чем тебя еще спрашивал Аркадий?
     ПЕТР.   Не помню... кажется, все.
     НАДЕЖДА.   Петр. Ты говорил, что Аркадий спрашивал тебя о том, не знаешь ли ты человека по фамилии Егорычев? Ты ответил, что не знаешь, и он якобы рассмеялся. Помнишь?
     ПЕТР.   Допустим... Что с того?
     ЭДУАРД.   А то, что Аркадий был человеком весьма информированным, и интересоваться кем-либо просто так не стал бы.
     ПЕТР.   Не понял?
     НАДЕЖДА.   Петь, подумай сам! С чего бы он стал у тебя спрашивать о человеке, которого ты не мог знать? А уж тем более о человеке, живущим где-то на краю земли.
     ЭДУАРД.   К тому же замешанным в двух убийствах.
     ПЕТР.   Да вы что, белены объелись! Вы что, серьезно считаете, будто я знаком с этим, как его там, Егорычевым?

Пауза.

Та-ак... Это уже становится интересно. И ты, Иван, тоже считаешь, что я причастен к убийствам?
     ИВАН.   Я... я не знаю, Петр Семенович. Но ведь Аркадий... и... и потом он рассмеялся!
     НАДЕЖДА.   Да уж! Когда он смеялся, у меня мурашки от страха бегали по коже. Так сразу и ждешь от него еще какой-нибудь пакости.
     ПЕТР.  Вот вы, значит, как? Ну что ж, спасибо, что не промолчали, сказали прямо в лицо... (Надежде.) Что, Наденька? Тебе четвертая часть наследства покоя не дает? Своей мало? Ну-ну! Ты, как я посмотрю, уже забыла, как совсем недавно, утирая сопли Аркашиной статьей, прибегала ко мне с мольбой о заступничестве! Забыла? (Эдуарду.) А ты, брат-Брут? Ты к кому спешишь всякий раз, когда тебя выгоняют с работы или сажают в вытрезвитель? Молчишь? И правильно, скажу тебе, делаешь! Потому что все вы... (обводит пальцем сидящих за столом.) привыкли есть из моих рук и пить из моей горсти. И даже если вы когда-нибудь станете богаче Рокфеллера, ничего не изменится. 
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петенька! Что ты такое говоришь?
     ПЕТР.    Ах, дурак я, дурак! Кому верил? Кому доверял? Брату-аферисту! Сестре-растратчице! Женам не верил, а им поверил!
     ЭДУАРД (Петру).  Короче, Склифосовский! Отдай бандероль.
     ПЕТР (встает).   Что! Ах ты!

Петр встает, делает движение по направлению к Эдуарду.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петенька!
     НАДЕЖДА.   Петя!

Алла удерживает Петра.

     ПЕТР (Эдуарду).  Бандероль тебе! Да я тебе! (Алле.)  Не держи меня! Пусти, кому говорю! (Выворачивает карманы.) Бандероль тебе? Нате, ищите! Давайте, давайте, обыскивайте, не стесняйтесь... Вот вам носовой платок... вот кошелек с деньгами... ключи от машины, от квартиры... вот права... пропуск... удостоверение депутата... расческа. Всё. В этом кармане ручка... очки... (Снимает пиджак.) В рубашке тоже ничего... Смотрите, больше карманов нет! Ах, да, в носках... Сейчас... (Снимает и показывает туфли.)  Всё! Нет ничего! Пусто!
     НАДЕЖДА.   Нет, так нет. Чего нервничать-то?
     ПЕТР.   Нет, ты погоди! Жену еще не обыскали. (Алле.) Выворачивай карманы. Живо!
     АЛЛА.   Но у меня нет их.
     ПЕТР.   Тогда раздевайся!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА, НАДЕЖДА, ИВАН (вразнобой).   Что ты делаешь? Перестань! Алла, он шутит! Петя, возьми себя в руки!
     ПЕТР (ударил кулаком по столу).   Я кому сказал, раздевайся!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА, НАДЕЖДА, ИВАН (вразнобой). Петя, умоляю тебя! Опомнись! Да что ж такое делается! Не смей!
     ЭДУАРД (хохочет.)   Правильно, Петя! Давай! Пускай раздевается! Нечего ей, понимаешь!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА, НАДЕЖДА, ИВАН (вразнобой).   Замолчи сейчас же! Бесстыдники! Алла, не слушай его, не слушай! Что ты делаешь? Алла!
    
Алла медленно встает, снимает жакет, бросает его на пол и расстегивает верхние пуговицы блузки. Все замолкают.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (встает).   Я требую прекратить это безобразие! В противном случае, попрошу немедленно покинуть мой дом! Вам все ясно? (Алле.) Я еще раз спрашиваю, вам все ясно?

Алла замирает, вопросительно смотрит на Петра.

     ПЕТР.   Мама, а как им еще показать их ничтожество? Неужели ты не видишь, что их ни в чем не убедишь и словами ничего не докажешь. Да останься Алла нагишом, они все равно бы этого не заметили. Они же ничего не видят, а, главное, не хотят ничего видеть. Их же ничего, кроме денег не интересует! Понимаешь? Они же ничему не верят... они даже моим словам не верят!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петр, успокойся! Всем и так хорошо видно, что у Аллы под одеждой ничего нет. Тьфу ты! Я хотела сказать, что под ее одеждой ничего не спрячешь.
     ЭДУАРД (вполголоса).  А я в этом, блин, не успел убедиться.      
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду, грозно).   Ты что-то сказал?
     ЭДУАРД.   Я хотел бы спросить, где Алла держит свои ключи от квартиры, да боюсь, Петр Семенович снова сочтет мой вопрос провокационным. И потому, во избежание возможных эксцессов с экстазами, я его снимаю. Жена Цезаря вне подозрений!
     ПЕТР.   Вот, мама! Слышала? Теперь-то ты видишь, что я прав?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ну, хорошо, хорошо. Покажите ему, где Алла держит ключи, и давайте закончим на этом.
     АЛЛА.   Они в сумочке.
     ЭДУАРД.   Это мы знаем... Где сумочка?
     АЛЛА.   В прихожей. Я принесу!      
     ЭДУАРД.   Э! Э! Э! Так не пойдет!
     ПЕТР (Алле). Сиди! (Кричит.) Варвара, принеси дамскую сумочку из прихожей! (Эдуарду.) Еще какие-нибудь пожелания будут?
     ЭДУАРД (Петру).  Выпьем мировую?
     ПЕТР (показывает Эдуарду кукиш).   Вот тебе!

Входит Варвара с ридикюлем и кладет его на стол перед Иваном.

Ну что, друг мой Ванечка, давай, показывай, что там.
     ИВАН.   Нет, нет, Петр Семенович, не могу. Уж вы, пожалуйста, сами.
     ПЕТР.   Я бы рад, да тоже не могу. Вы ж потом, после меня, эту сумочку шестью руками, тридцатью пальцами, перещупаете. А не скрыл ли там чего Петр Семенович? Что? Перещупаете? Чего молчите? Знаю! Обязательно перещупаете. Так, что, извини, Вань... не могу. Давай уж ты сам... без сентенций.
     ИВАН.  Ну, хорошо. Но только ради вас, Петр Семенович.

Вынимает платочек из ридикюля.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ты говори, чего вынимаешь-то. Не видно ничего.
     ИВАН.   Значит так, Ольга Дмитриевна. Платочек, расческа, пудренница, ключи, помада, деньги – семь рублей, паспорт и еще какой-то почтовый конверт.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Что в конверте?
     ИВАН.   Не знаю, сейчас посмотрю... Можно, Петр Семенович?
     ПЕТР.   Пожалуйста-пожалуйста, не стесняйся.

Иван разворачивает конверт.

     ИВАН.   Ух, ты, мать честная! Вот это да!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Что? Что там такое?
     ИВАН (Алле).   Простите, это что, доллары? Никогда раньше не видел. Откуда столько? Ой, извините ради бога. Прошу вас, не отвечайте.
     АЛЛА.   Да не волнуйтесь вы так. Это не из бандероли.
     ИВАН.   Да, да конечно... я понимаю.
     АЛЛА.   Ваня, вы что, и вправду, не знаете, откуда у нас в семье берутся доллары?
     ИВАН.   Нет... не знаю. Откуда?
     ЭДУАРД.   Ну ладно, ладно. Чего раскричались-то? Спрячьте их поскорее. Алла, я же просил, никому не слова... Со стола уберите, кому говорю! (Сам убирает.) Вот так всегда, сделаешь людям доброе дело, а потом жалеешь.
     ПЕТР.   Да за такие комиссионные мог бы и пожалеть немного.
     ЭДУАРД.   Ну, знаешь... Мне эти доллары тоже, между прочим, не бесплатно достаются. Это у вас, партийцев, доллар копейки стоит, а все нормальные люди покупают за рубли.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петя, зачем тебе столько валюты? Это же незаконно!
     ПЕТР (укоризненно).   Мама! Ты же знаешь, мы с Аллой уезжаем за границу. А там все продается за доллары... Понимаешь?   
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Нет, не понимаю. Мы с вашим отцом прожили вместе сорок пять лет и, должна вам сказать, денег нам всегда хватало. И дома, и за границей, в Болгарии, где мы однажды отдыхали. А вот почему вам всегда не хватает – хоть убей, не пойму.
     ЭДУАРД (выпивает).   Пьют, наверно.
    ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Эдик! Я хотела бы с тобой серьезно поговорить.
     ЭДУАРД.   Мама, только не сегодня... я устал.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Мне очень не нравится твое поведение. Мало того, что ты торгуешь долларами, что, на мой взгляд, просто недостойно сына Семена Батракова, так ты снова увлекся скачками!
     ЭДУАРД (укоризненно).   Мама!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   И потом... Мне буквально на днях с выражением соболезнования звонил Игорь Петрович.
     ЭДУАРД.   Кто?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Игорь Петрович. Твой начальник. Если ты, конечно, еще помнишь, что у тебя есть начальство... Так вот, он мне сообщил, что ты за последние две недели ни разу не появлялся в редакции. Конечно, он понимает твое состояние после смерти отца и сочувствует тебе, но надо ж и меру знать... В общем, он просил передать тебе, чтобы ты, как можно быстрее выходил на работу, поскольку тебя ожидает важная командировка в Ашхабад.
     ЭДУАРД.   Ты шутишь? В такую жару!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (укоризненно).  Эдик!
     ЭДУАРД.   Ну, хорошо, хорошо! Позвоню. Только завтра.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    Я прошу тебя, будь, пожалуйста, серьезней, ты уже не маленький.
     ЭДУАРД.   Всё! Понял! Я уже серьезный. Ваня, наливай.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (укоризненно).   Эдик!
     ЭДУАРД.   Ну что, Эдик, что, Эдик? Во-первых, я уже, как ты выразилась, не маленький, а во-вторых, надо же и Наташу помянуть... Как ее по отчеству-то? Надо же, не помню. Ну да ладно... За Наталью Безпятиминут Батракову. (Выпивает один, морщится). Пусть земля ей будет пухом.
     НАДЕЖДА (Эдику).   Послушай. Если уж ты вздумал помянуть кого, то сначала встань, найди хорошие слова, скажи их и только после этого, приняв приличествующее выражение лица, бухай.
     ЭДУАРД (задумчиво).   А что я могу сказать. Что я, собственно, знаю о ней? Ни того, где она родилась, ни чем дышала, ни что любила, ни как умерла...Отчества и того не помню. Да... Вот ведь как бывает, жила себе симпатичная девчонка, никому не мешала. Училась, чтобы легче работать, работала, чтобы легче жить, а в итоге – ни поработать, ни пожить... Вот вы, начальники, всё в этой жизни знаете, скажите, если человек умирает до срока, кому переходит остаток его жизни?
     НАДЕЖДА.   Чего?
     ЭДУАРД.   Вот взять, к примеру, Матросова. Он закрыл грудью амбразуру для того, чтобы продлить жизнь тех, кто шел за ним. А кого спасли Наташа? Аркадий?
     ИВАН.   Наверное, того, чью жизнь и свободу они подвергали опасности.
     ЭДУАРД.  Вот как? Ну, тогда делайте выводы сами, господа.
     НАДЕЖДА.   Да ну тебя, совсем заморочил голову. Скажи лучше, что дальше делать будем.
     ЭДУАРД.   Пить! Прощальное слово сказано, значит, надо выпить.
     ИВАН.   Аминь!

Все выпивают.

     ЭДУАРД (встает).   Ну что же, мне пора. Убийца не найден, цели его не ясны, а значит, самое время уходить подобру-поздорову.

Проходя мимо Петра, хлопает его по плечу.

О чем, Петр Семенович, задумался?
     ПЕТР.   О твоих словах.
     ЭДУАРД (остановился).   О каких именно?
     ПЕТР.   О тех, где ты говорил, что содержимое бандероли находится здесь, в квартире, у кого-то из нас.
     ЭДУАРД.   И что из этого следует, если не секрет?
     ПЕТР.   То, что мы никогда не узнаем правду, если хотя бы один из нас сейчас уйдет.
     ЭДУАРД.   Резонно. (Направляется в сторону выхода).   Что ж, желаю всем удачи!
     ПЕТР (хватает его за руку).   И еще мне очень обидно, что кто-то знает о содержимом бандероли, а я нет.
     ЭДУАРД (вырывает руку).   Читайте кодекс молодого коммуниста, товарищ. Там сказано, что зависть и неверие ближнему – большой грех.
     ПЕТР (Эдуарду).   Стоять!
     ЭДУАРД.   Простите, что вы сказали?
     ПЕТР.   Карманы!
     ЭДУАРД.   Петя, ты что, хочешь меня обыскать?
     ПЕТР.   Очень!
     ЭДУАРД (после паузы).   Хорошо. Во избежание кривотолков, я подчиняюсь грубому насилию, однако прошу заметить, Петя, что этот аморальный поступок, как сказала бы мама, недостоин звания сына Семена Батракова.
     ПЕТР.   Выворачивай карманы. Как некогда сказал папа, “мораль отдыхает, когда речь заходит о революционной целесообразности”.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петя, папа имел ввиду совсем другое. Этим он хотел сказать, что...
     ПЕТР (Эдуарду).   Выкладывай всё на стол.
     ЭДУАРД (выкладывает из карманов ключи, ручку, права, немного денег).   Продолжай, мама. Петру будет полезно послушать небольшую нравоучительную историю из жизни комиссара Терещука.      
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    А ну вас!
     ЭДУАРД.   Все! Больше ничего нет. (Петру.) Желаете убедиться лично? (Поднимает руки вверх.)

Пауза. Эдуард опускает руки.

Теперь я могу идти? Спасибо. (Направляется к выходу.) Гуд бай!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Эдик, подожди! Возьми конфеты – Аркадия поминать. (Кричит.) Варвара принеси конфеты, те, шоколадные, из коробки!
     НАДЕЖДА (Алле, вполголоса).   А вы что, с Эдиком расплатились за валюту заранее?
     АЛЛА (вполголоса).   Нет. Сегодня.
     НАДЕЖДА (вполголоса).   А где же у него ваши рубли?
     АЛЛА (вполголоса).   Не знаю.

Варвара приносит конфеты, отдает Эдуарду.

     НАДЕЖДА.   Одну минутку! Эдик, покажи, пожалуйста, где ты прячешь деньги.
     ЭДУАРД.   Какие деньги?
     НАДЕЖДА.   Не придуривайся! Те, которыми Алла рассчиталась с тобой за доллары.
     ПЕТР.   Да, действительно! Тебе же Алла передала рубли? (Смотрит на Аллу.) Передала?
     АЛЛА.   Да, всё, как ты велел.
     ПЕТР (Эдуарду).   Ну, так, где они?
     ЭДУАРД.   Кто?
     ПЕТР.   Рубли! Деньги!
     ЭДУАРД.   Ах, рубли! Ну, какие ж это деньги? То-то я в толк никак не возьму.  Сейчас принесу.
     ПЕТР, НАДЕЖДА (одновременно).   Стоять!
     ПЕТР (Эдуарду).   Где?
     ЭДУАРД.   В дипломате... В прихожей.
     ПЕТР.   Варвара, будь добра, принеси нам, пожалуйста, дипломат Эдуарда Семеновича.
     ВАРВАРА.   Щас. (Уходит.)

Пауза. Варвара возвращается с дипломатом в руках.

Этот, что ли?
     ПЕТР.   Этот, этот. Дай-ка мне его сюда. (Берет дипломат, открывает.) Так-с, что у нас здесь? Ага... вот они рублики, нашлись-таки... (Варваре.) Вы свободны!

Варвара уходит.

Вот, мам, смотри, чем твой младший сын занимается вместо того, чтобы статьи писать. (Вынимает кипу бумаг.)
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что это?
     ПЕТР.   Насколько я понимаю – программки с ипподрома. По их количеству ты можешь судить о том, как часто Эдуард посещал бега. (Рассматривает их.) Судя по датам, в этом году он еще, похоже, ни одного дня не пропустил. Ходил как на работу... Хотя нет, вру, чаще! (Эдуарду.) Слушай, а чего ты пошел в журналистику? Какой из тебя, к лешему, обозреватель? Шел бы работать на ипподром, за лошадьми ухаживать. Все толку было бы больше.
     ЭДУАРД (Петру).  Спасибо за совет. Учту.
     ПЕТР.   Так... Что тут у нас еще? (Копается в дипломате.)   
     АЛЛА (Петру).   Дай посмотреть. (Забирает программки.)   
     ПЕТР.   А это что у нас такое? (Вынимает отпечатанные листы.)
     ЭДУАРД.   Так, одна статейка... ничего особенного.
     ПЕТР.   Написанная в промежутке между ипподромом и рестораном? Интересно!
     НАДЕЖДА.   Только не это! Петя, пожалей, ради бога! Еще одно Эдиково выступление я не вынесу!
     ИВАН.   А мне нравится, как пишет Эдуард Семенович.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   И мне! Петя, прочитай, пожалуйста, вслух! Ты очень хорошо читаешь!
     ПЕТР.   Правда?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, у тебя отличная дикция!
     ПЕТР.   Спасибо, мама, спасибо.               
     НАДЕЖДА.   Всё, сейчас я, кажется, умру.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Наденька! Неужели тебе не интересно узнать, что написал твой родной брат? Я тебя просто не понимаю!
     НАДЕЖДА.   Хорошо, хорошо... Надеюсь, это не займет много времени. Ваня, налей мне водки.
     ЭДУАРД.   И мне.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).   Тебе уже хватит!
     ПЕТР (надевает очки).   Итак...
     ЭДУАРД.   Вань, налей! (Угрожающе.) Пожалуйста.
     ИВАН.   Эдуард Семенович! Мне не жалко, но Ольга Дмитриевна будет расстраиваться.
     ЭДУАРД.    Не нальешь, расстраиваться буду я... Налей.
     ПЕТР.   Вы мне читать дадите или нет?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ну, их, Петя, начинай!
     ПЕТР (читает).   Нередко для того, чтобы написать небольшую статью об интересном человеке, нам, журналистам, приходится отправляться по заданию редакции в какой-нибудь забытый богом уголок, о существовании которого вы, уважаемые читатели, до выхода в свет свежего номера газеты, даже не подозревали. Но иногда... Возвратившись как-то в Москву из очередной поездки по стране, я столкнулся у гостиницы Интурист с одним старым приятелем. Не помню, о чем мы говорили, помню только: в конце разговора я пришел к мысли о том, что иногда совсем не обязательно покидать пределы Садового кольца, чтобы встретить героя своего репортажа. Тем более что герои, как известно, бывают разные. Итак, уважаемые читатели, сегодня я вам расскажу об Эдуарде Б., сыне некогда известного писателя, сибарите, жизнелюбе, острослове, одним словом, человеке замечательном во всех отношениях, что без сомнения подтвердят завсегдатаи московского ипподрома и ресторана “Прага”. Подобно мечте своей жизни – Нью-Йорку, Эдуард полон контрастов и противоречий. Он образован, но догадаться об этом можно только по тому, как он держит вилку. Его можно назвать остроумным, если бы его юмор не был так циничен, симпатичным, если бы правильные черты лица не портила капризная черточка возле уголков губ, присущая слабохарактерным людям. Наконец, его можно было бы назвать щедрым, если бы источником его благосостояния не являлись неправедно нажитые деньги. И только его предприимчивость не вызывает никаких сомнений. Судите сами. Известную многим с институтской скамьи формулу товарно-денежного обращения “Деньги – Товар – Деньги” наш герой переосмыслил по-своему, в результате чего старая формула приобрела новый вид – “Рубли – Валюта – Рубли», где в качестве валюты чаще всего фигурировали американские доллары... Недавно в программе Время прошел репортаж о задержании шпиона одной из иностранных разведок. Так вот, кроме найденных в тайнике секретных документов, чекисты обнаружили крупную сумму настоящих рублей, предназначенную для обслуживания агентурной сети. Я повторяю, настоящих, не фальшивых. А теперь задумайтесь, откуда у них наши рубли? И ладно бы этот случай был единственным. Так нет! Ни один из задержанных в последнее время шпионов на территории Советского Союза не испытывал недостатка в наших деньгах. Ни один! И когда возмущенные граждане спрашивают нас о том, каким образом к западным спецслужбам попадают советские рубли, я задаю себе другой вопрос: а каким образом к Эдику попадают американские доллары?..
     НАДЕЖДА.   Мерзавец!
     ПЕТР (читает).   Я сидел в своем кабинете за удобным письменным столом и, глядя в окно, наблюдал за тем, как строители возводили новый дом. Глядел и думал. Не о работягах, честным трудом зарабатывающих нелегкий хлеб, а о своем приятеле Эдике Б., с которым случайно встретился возле Интуриста. Как так вышло, что сын некогда известного писателя, получив хорошее образование и возможность заниматься полезным делом, в итоге выбрал позорную стезю валютного спекулянта? Что послужило толчком к этому? И была ли грань, преступив которую, некогда добропорядочный мальчик неожиданно для всех превратился в закоренелого преступника? Не знаю. Но разница между нынешним Эдиком и тем семнадцатилетним юношей, стоящим перед выбором – кем быть, слишком огромна, чтобы объяснить ее каким-нибудь одним обстоятельством, повлиявшим на его дальнейшую судьбу. Да и не в этом состоит задача журналиста. Наша святая обязанность – подобно врачам-диагностам, вовремя заметить проявление симптомов заболевания и сообщить об этом обществу, чтобы люди, ответственные за его здоровье, разобрались в причинах заболевания и назначили компетентного врача. Кто им будет – терапевт с горькой микстурой или хирург с острым скальпелем – решать не нам, хотя и у нашей газеты, естественно, есть свое принципиальное мнение по этому вопросу. Главное – не дожидаться того, когда за дело возьмется паталогоанатом. (Снимает очки.) Вот так!
     ИВАН.   Да уж...

Пауза.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (жалобно).  Петечка, это про кого...  так?
     ПЕТР.   Гм-м... Это, мама, про... гм-м... ну, в общем, пусть тебе Эдуард сам скажет.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Не надо, я поняла. Я только не могу понять, кто это написал. Не уж-то опять Аркадий?
     ПЕТР.   Да, мама... Больше некому.
     НАДЕЖДА.   Он же один у нас такой талантливый и принципиальный. Правда, Петь?
     ПЕТР (Надежде).   Прошу тебя, не начинай.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (жалобно).   Петечка, а что... это уже опубликовано в прессе?
     ПЕТР.   Насколько я знаю, еще нет.
     НАДЕЖДА.   Не успел, гаденыш! (Эдуарду.) Вовремя ты его... (проводит рукой по горлу.)   
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду, жалобно).   Так ты еще и Аркадия убил?
    ЭДУАРД.  Да ты кого, мам, слушаешь? Ты...
    ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (причитая).   Говорила же я тебе, не ходи на ипподром, не ходи, нечего тебе там делать! Как сердце чувствовало!
     ЭДУАРД.   Ты... Да ты кого слушаешь, мама! Ты на Надькину хитрую рожу посмотри! Она же шутит! Она сама его убила, а теперь шутит!
     НАДЕЖДА.   Так значит, не ты?
     ЭДУАРД.   Не я!
     НАДЕЖДА.   А откуда у тебя эта статья? Только не говори нам, что это тебе Аркадий, перед смертью, раскаявшись в грехах, подарил. Или, может, скажешь, вы ее вместе написали?
     ЭДУАРД.   Дура!
     НАДЕЖДА.   Убийца!
     ПЕТР (Эдуарду).   Ну, ты... это... веди себя прилично.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Эдик! Как ты можешь?
     НАДЕЖДА.   Ну конечно! Это когда я работала директором торга, была для него и Наденькой и Надюшенькой, а сейчас кто я? Просто дура! (Ивану.) А ты чего молчишь, сидишь, как истукан? Мужик ты или нет, в конце концов! Дай ему по морде!
     ИВАН.   Эдуард Семенович! Вы уж, пожалуйста...
     ЭДУАРД.   Вань, хоть ты не встревай...   
     НАДЕЖДА (Эдуарду. Начинает плакать).   Не смей так с ним разговаривать! Он и так плохо спит... Он тебе не мальчишка какой! Он уважаемый человек! Врач! Завотделением! Он тебя на пять лет старше! А ты ему...
     ЭДУАРД.   Что я?
     ПЕТР (хлопает ладонью по столу).   Хватит!
     ЭДУАРД.   А чего она...
     ПЕТР (хлопает ладонью по столу). Я сказал, хватит!

Пауза.

     НАДЕЖДА (плачет).   Я... я все понимаю... я только одного не могу понять: за что он меня так не любит. Вроде все для него делала... старалась. А он? Вы не поверите... но даже сейчас я бы ему всё простила... И оскорбления, и вольную жизнь, и убийство детдомовца... А вот нелюбви ему не прощу. Никогда! Запомни это, Эдичка!   
     ЭДУАРД.   Да ладно тебе.
     НАДЕЖДА.   Никогда!
     АЛЛА (Надежде).   Не плачь. Поверь мне, самые неблагодарные в мире люди – младшие братья. Не стоят они наших слез.
     ПЕТР (Надежде).   Правильно, плюнь на него... Нашла из-за кого расстраиваться.
     АЛЛА (Надежде).   Давай мы ему лучше отомстим... докажем, что это он убил Аркадия.
     НАДЕЖДА.   А чего доказывать-то? И так понятно – он.
     ЭДУАРД.   Начинается.
     АЛЛА (Эдуарду).  Так, где ты, говоришь, взял эту статью?
     ЭДУАРД.   Здесь, в соседней комнате, точнее, в письменном столе Аркадия.
     АЛЛА.   Когда?
     ЭДУАРД.   Сегодня. Перед поминками.
     АЛЛА.   А откуда ты узнал, что есть такая статья и что она находится там, где ты ее нашел? А?
     ЭДУАРД.   Так Наташка же в пятницу во всеуслышание объявила, что Аркадий писал о валютчиках.
     АЛЛА.   Ах, да... Ну и что?
     ЭДУАРД.   А то, что раз статью не напечатали, значит, он ее не закончил, и, стало быть, она лежит где-то здесь, в столе.
     АЛЛА.   Гладко... Так... Чего бы еще спросить? Ты не врешь?
     ЭДУАРД.   Да что б меня сестра никогда не простила!
     НАДЕЖДА (Эдуарду).   Интересно, как это ты мог найти статью, если мама с Наташей после смерти Аркадия разбирали его бумаги и ничего не обнаружили?
     ЭДУАРД.   Откуда я знаю? (Надежде.) А что? Они искали именно эту статью?
     НАДЕЖДА.   Нет, но...
     ЭДУАРД.   А я искал именно эту, потому и нашел.
     НАДЕЖДА.    Понятно... (Ольге Дмитриевне.) Мам, скажи, пожалуйста, ты видела эту статью, когда наводила порядок в письменном столе Аркадия?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Кто? Я?
     НАДЕЖДА.   Да, ты.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    Я – нет.
     НАДЕЖДА (Эдуарду).   Слышал? Мама говорит, что не было там никакой статьи, и быть не могло! Потому что нет таких дураков, которые бы поверили тому, что накануне опубликования разоблачительной статьи у кого-то еще, кроме тебя, были причины убивать Аркадия. А все твои слова о том, что ты нашел ее после того, как мама с Наташей перерыли весь стол, смешны и наивны.   
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Боже мой!
     НАДЕЖДА (Эдуарду).   Так что признавайся, не то хуже будет!
     ЭДУАРД.  Ты знаешь, я все-таки еще немного подожду.
     ПЕТР.   Эдик, послушай меня. Надя права. Будет лучше, если ты расскажешь всю правду до того, как ее узнает милиция. Потом помочь тебе будет намного сложнее. Подумай!            
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я вспомнила!
     ПЕТР.   Что?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я видела эту статью у Аркадия на столе после убийства. Я ее убрала в другое место, а потом забыла про нее и поэтому Наташа, когда мы вместе с ней разбирали письменный стол, ее не нашла. Да... А потом вспомнила и принесла обратно.
     АЛЛА.   Зачем?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что зачем?
     АЛЛА.   Зачем вы принесли статью обратно?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я... я не знаю... просто так. Дай, думаю, верну на место.
     АЛЛА.   А зачем уносили?

Пауза.
 
     ЭДУАРД.   Спасибо, мама, за помощь. Но лучше бы ты этого не делала.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я, правда, видела!
     ЭДУАРД.   Мам, не надо. Всё равно тебе никто не верит. 
     ИВАН.   Ну почему же! Мы, Ольга Дмитриевна, все вам верим... (Обводит всех взглядом.) Ведь так?

Пауза.

Что, нет?    
     ЭДУАРД.   Послушайте! У меня алиби. Четырнадцатого мая, в день убийства Аркадия, я был сначала на ипподроме, потом в “Праге”. Всё. И давайте закончим на этом.
     АЛЛА.   А вот это неправда!
     ЭДУАРД.   Что неправда?
     АЛЛА.   Я тут посмотрела программки с ипподрома и готова подтвердить, что Эдик не пропустил ни одного дня, когда проводились бега. Но одной программки, как раз за четырнадцатое мая, здесь нет.      
     ПЕТР.   Что? Ну-ка, дай сюда! (Забирает программки, листает их.)
     ЭДУАРД.  Ладно, не трудись. Ее действительно нет. Ипподром в тот день неожиданно закрыли. Я, как и многие, об этом не знал, а потому пришел туда вместе со всеми.
     АЛЛА.   Так значит, алиби у тебя все-таки нет?
     ЭДУАРД.   Ну почему же? Полдня я играл, делал ставки с людьми, которые, надеюсь, еще помнят об этом. А потом пошел в ресторан. В общем, все как обычно.
     АЛЛА.   Ничего не понимаю! Так ипподром же, ты говоришь, был закрыт.
     ЭДУАРД.   Ну да... был.
     АЛЛА.   А где ты играл?
     ЭДУАРД.   На трамвайной остановке.
     НАДЕЖДА.   Вконец заврался парень.
     ЭДУАРД.   Да нет же... вы не поняли! Слушайте. Объясняю еще раз. Я пришел на ипподром...
     АЛЛА.   Так.
     ЭДУАРД.   Он оказался закрыт...
     АЛЛА.   Понятно.
     ЭДУАРД.   Те, кому не захотелось расходиться, остались и стали играть... ну, делать ставки на номер первого появившегося трамвая.
     АЛЛА.   Как это?
     ЭДУАРД (Алле).   Ты когда-нибудь на трамвае ездила?
     АЛЛА.   Да.
     ЭДУАРД (Алле).   Видела, над остановками висят таблички с номерами маршрутов? Так вот. Ты ставишь на один маршрут из этой таблички, кто-то на другой, кто-то на третий, и так далее... Понимаешь? И тот, чей трамвай приходет на остановку первым, срывает куш... Это если в общих чертах.
     НАДЕЖДА (Петру).   Он что, издевается?
     ЭДУАРД.   Да нет же! Зачем мне вас обманывать, если это легко проверить.
     ПЕТР (Надежде).   Для лжи это, пожалуй, слишком красиво. Если только он, как ты говоришь, не издевается... Не знаю.
     ЭДУАРД.   Можете не сомневаться! Я ведь не завмаг, лгать не буду.
     НАДЕЖДА.   Что ты хочешь этим сказать?
     ЭДУАРД (Надежде).   Я хочу сказать то, что только у тебя из присутствующих здесь нет алиби.
     НАДЕЖДА.   Нет, есть! И я о нем уже говорила.
     ЭДУАРД.   Помню, помню. Ты сказала, что в день, когда убили Аркадия, впервые в жизни самолично принимала товар. Но имена людей, которые могли бы это подтвердить, назвать отказалась. И потом... Ты в мае получала коньяк “Камю”?
     НАДЕЖДА.   Не помню. Кажется, получала. А что?
     ЭДУАРД.   В свободную продажу он поступил?
     НАДЕЖДА.   Естественно, нет.
     ЭДУАРД.   Но в магазине на складе он все же был?
     НАДЕЖДА.   Я же сказала, что получала.
     ЭДУАРД.   Ну вот! В продаже “Камю” не было, а отравлен Аркадий был, напоминаю, пеланиумом, добавленным в этот коньяк, достать который может далеко не каждый, за исключением, разумеется, Надежды Семеновны.
     НАДЕЖДА.   Ты что думаешь, я одна его в Москве получала? Ошибаешься!
     ЭДУАРД.   Знать ничего не хочу! Но даже если и вправду найдутся в магазине Ивановы, Петровы, Сидоровы, которые подтвердят твое алиби, в чем я сильно сомневаюсь, никто не сможет отрицать того, что ты в течение дня не покидала магазин. А, учитывая тот факт, что отсюда до магазина самое большее пять минут ходьбы, ты вполне могла, предварительно подлив отраву в коньяк, навестить больного родственничка, быстренько вылечить его от гриппа и благополучно вернуться назад. И никто бы этого не заметил!
     НАДЕЖДА.   Это ты хорошо сказал.
     ЭДУАРД.   Что?
     НАДЕЖДА.   Что меня никто не мог заметить. Молодец!
    ЭДУАРД.   И самое главное... Когда я тебя упрекнул во лжи, я, прежде всего, имел в виду твое обвинение в том, что только у меня были основания для братоубийства. Так вот, наверное, все здесь согласятся с тем, что если у кого-то и были причины убивать Аркадия, благодаря статье которого тебя не только турнули с кресла директора торга, но и едва не засудили, как засудили твоего дружка Соколова из Елисеевского, то только у тебя.
     НАДЕЖДА.   Я не пойму, чего ты хочешь, чего ты добиваешься?   
     ЭДУАРД.   Я, как и все здесь, хочу убедиться в том, что моя родная сестра Надежда Семеновна непричастна к убийству моего двоюродного брата Аркадия.
     НАДЕЖДА.   Ну и... Давай, давай, договаривай, что дальше?
     АЛЛА.   По-моему, Надя, он хочет тебя раздеть.
     ЭДУАРД.   Фу, какая гадость! Не раздеть, а посмотреть, что директор продуктового магазина носит в своем большом-пребольшом портфеле.
     НАДЕЖДА.   Нет у меня большого портфеля, дома оставила. А сумочка вот она, смотри. Я не валютный спекулянт, мне скрывать нечего. (Достает ридикюль, вытряхивает вещи на стол.)  Паспорт, губная помада, тени, кошелек, ключи, платочек.
     ЭДУАРД.  Ты там все вытряхнула-то? Ничего не забыла?
     НАДЕЖДА (встает, бросает в него ридикюль).   На! Смотри, зараза!
     ЭДУАРД (осматривает ридикюль).   Опять осечка.
     НАДЕЖДА.   Я могу сесть? Надеюсь, Петя, ты проявишь ко мне снисхождение и разрешишь не раздеваться? Мне, учитывая возраст, особенно хвастаться нечем, и потому я не уверена, что это доставит хоть какое-то удовольствие моему мужу.
     ИВАН.   Конечно, конечно! Это совсем необязательно. Садись, пожалуйста! (Подвигает Надежде стул.)  Вот так.
     НАДЕЖДА (садится).   Спасибо, Петя.

     Входит Варвара, протягивает обертку заказного письма.

     ВАРВАРА.   Вот... в поганом ведре нашла.
     ПЕТР.   Что это?
     ВАРВАРА.   Банденроль.
     ПЕТР.   Бандероль? (Берет обертку.) А содержимое где?
     ВАРВАРА.   Не знаю. Это все... (Ольге Дмитриевне.) Во, смотрите, какая махонькая! Я ж говорила, что та была не та!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ладно, ладно, все уже поняли, что та не та, нечего сто раз повторять... Ступай на кухню.

Варвара уходит.

     ПЕТР (рассматривает обертку).   Город Хабаровск, Егорычев С.С. Да... интересно, кто это?
     ЭДУАРД.   Сказали же, старый приятель.
     ПЕТР.   Это я помню. Я имею в виду, чем он занимается, что он делает в Москве?
     НАДЕЖДА.   Известно что – людей убивает.
     ИВАН.   Ну, это, Наденька, мы еще точно не знаем.
     НАДЕЖДА.   А ты что, думаешь, это сделал кто-то из нас?
     ИВАН.   Что ты такое говоришь? Я... я просто хотел сказать, что нам не мешало бы выяснить о нем побольше.
     НАДЕЖДА.   Вот выпиши себе командировку в Хабаровск и выясняй. А мне надоело! Мы зачем сюда пришли? Забыли, по какой причине собрались? Так я напомню. Мы пришли поминать Наташу, а не устраивать стриптиз-шоу для советского дипломата!
     ИВАН.   Наденька, ты перепутала. Мы пришли поминать Аркадия Павловича!
     НАДЕЖДА.   Вот ты его и поминай. А я буду поминать Наташку!
     ЭДУАРД (Ивану, вполголоса).   Ну, чего сидишь, давай, наливай. Сказано же – помянуть. Ну?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Нет, Надя, так нельзя. Аркадий, конечно, был человеком, я бы сказала, непростым, даже странным, но все равно это твой брат, и наш долг проводить его по-людски.
     ИВАН.   Правильно, Ольга Дмитриевна.
     ПЕТР.   Согласен. Ну что ж, давайте выпьем. Пусть земля ему будет пухом... Им обоим.
    
Все выпивают.

Конец второго действия

               

                ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Богато обставленная комната в квартире Ольги Дмитриевны Батраковой. В центре – стол. На столе – тарелки с кутьей, блинами, медом,  кашей, икрой, закусками, графины с водкой, бутылки с вином. Ольга Дмитриевна, Петр, Алла, Надежда, Иван и Эдуард закусывают.


     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Аркадий и Наташа очень дополняли друг друга. Он всё больше молчал и слушал, а она и минуты на месте усидеть не могла, так и крутилась возле него, так и крутилась... И надо же такому случиться. Один за другим... Один за другим...
     ЭДУАРД.   Знать, постарался кто-то.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что делается!
     НАДЕЖДА.   Да... Встретить бы этого кого-то из Хабаровска и самого бы его так... пеланиумом. (Ивану.) Ты давай закусывай, закусывай.
    ИВАН.   Я вот все думаю: почему Егорычев назначил встречу Аркадию в аэропорту, а не где-нибудь в Москве, у Большого театра, например?
     ЭДУАРД.   Почему он не назначил встречу у Большого театра, я тебе, мой сладенький, потом объясню... наедине.
     АЛЛА.   Значит, он прилетел откуда-то или, наоборот, куда-то улетал.
     ИВАН.   Правильно. Только ведь в Шереметьево-2 из Хабаровска прилететь нельзя, а вот улететь куда-то за границу или, наоборот, вернуться оттуда – очень даже можно.
    НАДЕЖДА.   Постойте, постойте. Мы же, кажется, уже решили, что телеграмму дал сообщник, а сам Егорычев все это время находился в Москве. Вы что, забыли?
     ИВАН.   Да, но зачем ему назначать встречу так далеко от Москвы?
     НАДЕЖДА.   А может, он живет где-то рядом? Вы об этом подумали?
     АЛЛА.   Нет.
     ИВАН.   А мне почему-то кажется, что Егорычев улетал за границу... Или, наоборот, прилетал.
     НАДЕЖДА.   Глупость!
     ИВАН.   Мне кажется...
     НАДЕЖДА (Ивану).   А тебе не кажется, что было бы лучше, если б ты не совался, куда не следует, со своими идиотскими предположениями, а сидел и молча закусывал.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (укоризненно).   Надя!
     ИВАН.    Я... я не понимаю. В чем дело? Надежда! Я... я... в конце концов, имею право на собственное мнение или нет? Как ты со мной разговариваешь? Даже если мы находимся в гостях у твоей мамы, уважаемой Ольги Дмитриевны, это никоим образом не дает тебе права оскорблять меня. Я... я требую уважения к себе! Да! Именно так! Уважения!
    
Пауза.

     НАДЕЖДА.   Ты чего, Вань?
     ЭДУАРД (Надежде).   Я тоже тебя не пойму. То ты с пеной у рта доказываешь, что это мы с Петей всех поубивали, то затыкаешь мужу рот, стоит ему намекнуть на то, что это сделал не Егорычев. Ты бы уж как-нибудь определилась с приоритетами.
     НАДЕЖДА.   А... все вы хороши!
     ПЕТР (Надежде).  Зря ты так. Тем более что Ванины слова, по-моему, не лишены смысла.
     НАДЕЖДА.   И ты туда же.
     ПЕТР.   Я о другом. Слушайте! По словам Наташи, Егорычев был старым знакомым Аркадия. Учитывая возраст Аркадия, можно предположить, что речь идет о студенческом знакомстве, поскольку его школьных приятелей мы более-менее знаем; а так как Аркадий учился на журфаке, мы вправе предположить, что Егорычев по профессии тоже журналист.
    ЭДУАРД.   Логично.
    ПЕТР.   Причем журналист, возможно, часто бывающий за границей. Это обстоятельство, в какой-то мере, может служить основанием для версии, по которой Егорычев совершал убийства в Москве проездом, во время служебных командировок за рубеж.
     ЭДУАРД.   Здорово! Убил Аркадия – и за границу. Убил Наташу – туда же. И ищи-свищи его после этого.
     ПЕТР.   Это, ко всему прочему, объясняет быстрое перемещение Егорычева по стране и то, что встреча была назначена не где-нибудь, а именно в Шереметьево-2.
     ЭДУАРД.   Все ясно! Слушайте! Дело было так! Накануне четырнадцатого мая Егорычев звонит из Хабаровска Аркадию – обещает приехать. Тот приглашает на эту встречу Наташу и Петра. Они не приходят, Егорычев убивает Аркадия и благополучно улетает за границу. Причем, улетает либо в тот же день – четырнадцатого, либо на следующий – пятнадцатого. Потом он, значит, возвращается в Хабаровск и двадцатого июня присылает телеграмму, в которой назначает Аркадию встречу в Шереметьево. И тут Ваня прав – Егорычев, видимо, торопился, раз не мог заехать в Москву сам. Да... именно так... торопился.
     АЛЛА.   А зачем ему вызывать Аркадия двадцатого июня, если он сам убил его четырнадцатого мая?
     ПЕТР.   Видимо, таким образом Егорычев хотел выманить Наташу.
     АЛЛА.   Не понимаю.
     ПЕТР.   Здесь все рассчитано очень тонко. Скажите, кто из близких родственников умершего человека откажется помочь его внезапно объявившемуся другу – лицу, связывающему их с покойным.
     ЭДУАРД.   Никто.
     ПЕТР.   А кто из родственников умершего должен пойти на эту встречу? А? Мне кажется, что Наташа, в нашем случае, единственная кандидатура. И Егорычев все рассчитал очень тонко!
     НАДЕЖДА.   Красивая история. По моему мнению, даже слишком. Осталось выяснить, насколько она правдива.
     ЭДУАРД.   Проще простого. Надо узнать, вылетал или прилетал человек по фамилии Егорычев из Шереметьево-2 четырнадцатого мая и двадцатого июня. Плюс-минус один день. И всё.
     НАДЕЖДА.   И всё... Легко сказать.
     АЛЛА.   Да... проблема.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Мне кажется, я могу вам помочь.
     НАДЕЖДА.   Как?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не помню, рассказывала или нет, но в соседней с Семеном Демьяновичем палате с таким же точно диагнозом лежала жена одного генерала с Петровки, милейшего человека и, кстати, большого поклонника таланта Семена Демьяновича. Я могла бы обратиться прямо к нему.
     ПЕТР.   Это удобно?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Думаю, да. Он сам не раз настаивал на том, чтобы мы звонили, если что случится... Вы знаете, прожив столько лет, я на собственном опыте убедилась в том, что приличных людей сплачивают не столько общие интересы, сколько общие несчастья. Да... (Пауза.) Так мне что, звонить?
     ПЕТР.   Звони!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Хорошо.

Ольга Дмитриевна выходит.

     НАДЕЖДА.   Как бы ни была стройна эта версия, но у нее есть один большой недостаток. Она никак не объясняет пропажу заказного письма. На Егорычева это, к сожалению, уже не спишешь.
     ПЕТР.   Это правда.
     ЭДУАРД.  Вы что, до сих пор не догадались, кто взял банденроль?
     ПЕТР.   Нет.
     ЭДУАРД (Надежде.)   А ты?
     НАДЕЖДА.   Тоже нет. Хотя... постой. Не уж-то Варвара?
     ЭДУАРД.   Ну, ты даешь!
     НАДЕЖДА.   Мама?
     ЭДУАРД.   Ну, наконец-то!
     НАДЕЖДА.  Надо же! И как я сразу не догадалась! Ну, правильно! Какая женщина удержится от того, чтобы не посмотреть, что находится в письме, посланном на имя такого профессионального сплетника, каким был детдомовец. Я бы, честно скажу, ни за что не удержалась... Правда, Вань?
     ПЕТР (задумчиво).   В общем-то, на маму это не совсем похоже. Хотя... А почему она так настойчиво скрывает это от нас?
     ЭДУАРД.   Спроси ее!
     НАДЕЖДА.   Видимо, она нашла там что-то не для огласки.
     ПЕТР.   Понимаю. Там было нечто такое, что могло скомпрометировать кого-либо из нас... Интересно, кого?
     НАДЕЖДА (Эдуарду, передразнивая его).   Вы что, до сих пор не догадались?
     ЭДУАРД (Надежде).  Конечно, догадались... Петра.
     ПЕТР.   Чего, чего?
     ЭДУАРД.   Ничего... посуди сам. Надька свое от Аркадия получила? Получила! Я тоже... Остался ты.
     ПЕТР.   Чушь! Бред!
     ЭДУАРД.   Знаешь, Петь, чем больше я думаю об этом деле, тем больше начинаю понимать, что без твоего участия, вольного или невольного, эта задачка не разрешится.
     АЛЛА.   Сейчас опять скажет какую-нибудь гадость.
     ЭДУАРД.   Отнюдь. Я просто попрошу вас еще раз обратить внимание на общеизвестные факты, а уж выводы делайте сами. Итак... Из трех известных нам участников несостоявшейся здесь четырнадцатого мая тайной вечери: Петра, Аркадия и Наташи в живых остался только Петя. (Алле.) Вопрос, май дарлинг: что бы это значило?
     АЛЛА.   Что его тоже должны убить?
     НАДЕЖДА (Алле).   Типун тебе на язык!
     ЭДУАРД (Алле).  Правильно, май дарлинг. Это, как бы сказать, невольное развитие событий. А вольное?
     АЛЛА.   Вольное? (Смотрит на Петра.) Я не понимаю.
     ПЕТР (Алле).  Он хочет сказать, что если Егорычев меня, третьего в этой компании, в скором времени не убьет, это будет означать то, что Егорычев здесь не причем, а убийцей Аркадия с Наташей являюсь я – единственный оставшийся в живых.   
     ЭДУАРД (Алле).  За что я люблю своего брата, так это за догадливость! Весь в меня!
     ПЕТР.  Да... перспектива. Знаете, я всё никак не могу отделаться от ощущения ирреальности всего происходящего. Более того, я только что поймал себя на том, что начинаю думать о Петре Семеновиче Батракове как о каком-то постороннем мне человеке. И, выслушивая обвиненения в его адрес, возмущаюсь не их очевидной абсурдностью, а упрямством и тупостью этого болвана... Вы меня понимаете?
     ЭДУАРД.   Насчет болвана – да. А вот по поводу всего остального, честно говоря, не очень.
     ПЕТР.   Вот и я себя не понимаю... Ведь это я всегда хотел убить Аркадия.
     НАДЕЖДА.   Ты-то за что?
     ПЕТР.   За всё... За ненависть, за страх. За то, что стоило ему обратиться ко мне с каким-нибудь вопросом, как я тут же начинал судорожно вспоминать: не виноват ли в чем. А ещё за то, что постоянно, каждую секунду общения с ним, чувствовал кожей, как где-то там, в его мозгу, крупинка за крупинкой, скапливается негативная информация обо мне.
     НАДЕЖДА.   Чего тогда ждал? Убил бы, и все дела.
     ПЕТР.   А что? Может это и в правду я его. А? Убил и забыл. Может быть такое? Убил и сразу забыл!
     ЭДУАРД.   Может, может! Амнезия называется.
     НАДЕЖДА.   Смотри, Вань, до чего довели мужика.
     ПЕТР.   Убил и сразу забыл! Что скажешь, Вань?
      ИВАН.   Гм-м... Я, конечно, не психиатр, но думаю, что ваши сомнения, Петр Семенович, для специалиста не покажутся такими уж беспочвенными.
     АЛЛА.   Что вы такое говорите, Ваня?
     ИВАН.   Видите ли... В сознании каждого человека заложен определенный стереотип поведения. Никто без серьезной причины в здравом уме не станет ради интереса вскрывать себе живот или прыгать с колокольни, поскольку у каждого из нас существует психологический барьер, ограждающий организм от подобных экспериментов. И человек, впервые совершающий убийство, совершает насилие не только над жертвой, но и, прежде всего, над самим собой. Поэтому чисто теоретически можно предположить, что после убийства брата сознание Петра Семеновича не выдержало стресса, и ради сохранения психики заблокировало память.
     ЭДУАРД (Петру).   Ну вот! А ты не верил, что убил. Давай вспоминай!
     ИВАН.   Другое дело, что, по-моему, подобное может произойти только с людьми с не устоявшейся психикой – с детьми, например, или, скажем...
     ЭДУАРД (Ивану).  То есть, иными словами, Петя, если он уже не ребенок, должен все хорошо помнить?
     ИВАН.   Я думаю, да.
     АЛЛА.   А если он помнит, что никого не убивал, значит, так оно и есть?
     ИВАН.   Безусловно.
     ПЕТР.   Нет-нет. Ваня прав, это я убил его.
     АЛЛА, НАДЕЖДА, ЭДУАРД (вразнобой).   Петя! Что? Повтори еще раз!
     ПЕТР.   А может просто представил себе это.
     АЛЛА.   Уф-ф-ф!
     ПЕТР.   Не знаю... Разница не велика.
     ЭДУАРД.   Ничего себе – не велика!
     ПЕТР.   Вы поймите, главное не то, кто убил Аркадия: я или не я, главное, что я, оказывается, был готов к этому.
     ЭДУАРД.   Нет, Петь, ты все-таки вспомни – может это ты его? А? Я имею в виду по-настоящему, не в мечтах. Ну? Честно, по-мужски?
     ПЕТР.   Уже и не знаю.
     АЛЛА.   А как же алиби?
     ПЕТР.   Что? Алиби? Ах да, алиби... Да нет, я же говорю – только представил... Ну чего прицепились? Нашли козла отпущения! Всё, отстаньте! (Протягивает стакан Ивану.) Налей до половины. 
     ЭДУАРД (протягивает стакан Ивану).   И мне.
     НАДЕЖДА (Ивану).   Давай всем наливай! Пожалуйста.
     АЛЛА.   А мне, Ванечка, Мозельского.

Иван разливает водку и вино по стаканам. Все пьют.

     НАДЕЖДА.   Голова болит! Опять давление, что ли?  (Ивану.) Измереешь?
     ИВАН.   Домой вернемся.
      ЭДУАРД.   Измереет, измереет... Если Петя нас когда-нибудь выпустит отсюда.
     ПЕТР.   Да никто тут никого не держит. Не желаете оставаться – можете уходить – скатертью дорожка.
     НАДЕЖДА (встает).   Вот и хорошо... Домой охота.
     ПЕТР.   Только не думайте, что, убежав от меня, вы убежите от вопросов, связанных с убийством Аркадия. Отвечать на них все равно придется. Не здесь, так в милиции. 
     ЭДУАРД.   Это что – шантаж?
     ПЕТР.   Шантаж, шантаж.
     ЭДУАРД.   Ну, если это шантаж, я остаюсь. А так бы честное слово ушел.
     ПЕТР (Эдуарду).   Вот и сиди. (Надежде). И ты тоже.
     НАДЕЖДА (Садится).   Эдик, ты не знаешь, чего он хочет? (Кивает в сторону Петра.)
     ЭДУАРД.   Говорит, что не хочет встречаться с милицией. (Зевает.) Боится, наверное.
     ПЕТР.   Да, боюсь! Боюсь, что мне, как всегда, придется расхлебывать за вас! А я, между прочим, недавно получил назначение, которого добивался всю жизнь! Всю жизнь я шел к этому! Ради этого, кто не помнит, с отличием окончил институт, аспирантуру, выучил два языка, подсидел трех начальников и четырех конкурентов. И ничего не боялся! А сейчас боюсь! Боюсь, потому что чувствую, как всё вот-вот рухнет из-за какого-то придурка, который по несчастью может оказаться моим близким родственником. (Эдуарду.) Ясно тебе?
     НАДЕЖДА.   Да не расстраивайся ты так. Авось, это и вправду Егорычев убил Аркадия.

Входит Ольга Дмитриевна.

А впрочем, гадать осталось недолго... (Ольге Дмитриевне). Ну, как?    
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (в волнении).  Минутку, дайте сообразить. (Думает.) Так... чего вы хотели?
     НАДЕЖДА.   Мы хотели узнать, разговаривала ли ты с генералом?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, да, разговаривала... да.
     НАДЕЖДА.   Ну и как? Это Егорычев? Он?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что? О чем ты?
     НАДЕЖДА.  О чем, о чем! Я спрашиваю...
     ПЕТР (Надежде).  Спокойно.
     НАДЕЖДА (Ольге Дмитриевне, спокойней).   Я спрашиваю, ты разговаривала с генералом или нет? Я понятно говорю?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).   Я не понимаю... я же сказала, что разговаривала.
     ЭДУАРД.   Мам, не томи!
     ПЕТР.   Замолчите! Тихо! (Ольге Дмитриевне.)  Мама, послушай меня. Мы, если помнишь, просили тебя узнать о том, был или не был человек по фамилии Егорычев С.С. в аэропорту Шереметьево-2 в дни убийств Аркадия и Наташи, а именно четырнадцатого мая и двадцатого июня... Ты узнала?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, конечно. Вернее, не совсем. То есть я узнала, что три дня назад, двадцатого июня, он точно там был.
     ПЕТР.   Ну что я вам говорил!
     НАДЕЖДА.   А четырнадцатого?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Нет... забыла.
     НАДЕЖДА.   Вот те на!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Видите ли, дело в том, что Егорычева Сергея Сергеевича, летевшего в составе туристической группы в Варну, нашли мертвым в зале ожидания аэропорта... двадцатого июня.
               
Пауза.

     ПЕТР.   Ты шутишь?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я? Нет, что ты!
     ЭДУАРД.   Убит? Отравлен?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, да... Да.
     НАДЕЖДА.   Невероятно! Это просто невероятно! Мрут, как мухи. (Ольге Дмитриевне.) Чем отравлен? Пеланиумом?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да.
     НАДЕЖДА.   Невероятно!
     АЛЛА.   Генерал еще что-нибудь сказал?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Так, ничего. В основном интересовался моим здоровьем... Да, еще он попросил меня обязательно позвонить ему, если я узнаю что-то новое об этом деле.
     ПЕТР.   Ты что... ему обо всем рассказала?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петенька, но ведь я думала, что это Егорычев всех убивает!
     ЭДУАРД.   Ладно бы ты одна. (Петру.) Напомни, пожалуйста, братец, кто тут нас весь день убеждал в том, что это Егорычев совершает убийства в промежутках между служебными командировками за рубеж... Ась? Не слышу!
     НАДЕЖДА.   Всё здесь, говорит, рассчитано очень тонко! Тьфу!
     ИВАН (укоризненно).   Надя!
     НАДЕЖДА.   Не могу!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, и еще он сказал...
     НАДЕЖДА.   Эдик, а что ты там говорил о перспективе?
     ЭДУАРД.   О чем, о чем?
     НАДЕЖДА.   Ну, о дальнейшем развитии событий: вольном и невольном.
     ЭДУАРД.   А! Я говорил: если Петя не убивал Аркадия с Наташей, значит, Егорычев должен убить Петра.
     НАДЕЖДА (Эдуарду).  Ну, это ты, парень, погорячился – Петю да убить. Скажешь тоже... (Петру.) Не на того напали, правда, Петь?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да послушайте же вы!
     ЭДУАРД.   Да уж! Прямо скажем, всем, кто хотел здесь собраться четырнадцатого мая, крупно не повезло.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Дайте же сказать!
     НАДЕЖДА (Ольге Дмитриевне).   Сейчас... (Эдуарду.)  Не повезло – не то слово! Правда, есть среди нас счастливцы, которые случайно выжили!
     ЭДУАРД.   А вот тут я категорически не согласен! У нас каждый кузнец своего счастья. И случайность здесь совершенно не причем.
     ПЕТР.   Может, хватит?
     НАДЕЖДА (отодвигается от Петра).   А ты вообще отойди от меня!
     ПЕТР.   Чего?!
     НАДЕЖДА (Петру).   Отойди, отойди...  так, на всякий случай.

            Ольга Дмитриевна хлопает книгой по столу. Пауза.

     ИВАН.   Ольга Дмитриевна! Вы хотели что-то сказать?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    Да, Ваня, хотела бы... Если, конечно, твоя жена не против.
     ИВАН.   Конечно, конечно, Ольга Дмитриевна, Надя не против.
     НАДЕЖДА (Ольге Дмитриевне).  Говори.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).   Можно?
     ЭДУАРД (Ольге Дмитриевне).  Извини, мама.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).  Спасибо. (Надежде.) Так вот. Я полчаса пыталась достучаться до вас, чтобы сообщить о том, что в убийстве Егорычева подозревается вовсе не Петя, как вы все думаете, а некая молодая блондинка в желтом плаще, которую видели в буфете с Егорычевым.
     НАДЕЖДА (разочарованно).  Ну вот!
     ЭДУАРД (Ольге Дмитриевне).  Так что ж ты молчала! Гм-м, впрочем, это не важно. Личность установили?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Еще нет.
     ПЕТР.   И не установят!
     НАДЕЖДА.   Это почему же?
     ПЕТР.   А потому что убийца бухгалтерских отчетов на месте преступления не оставляет... Правда, Надь?
     ЭДУАРД.   Ха! Это точно!
     АЛЛА.   Точно, да не всегда.
     ПЕТР.   Что ты имеешь ввиду?
     АЛЛА.   То, что в некоторых случаях желтый плащ может оказаться красноречивей бухгалтерского отчета.
     ПЕТР.   Желтый плащ? Причем здесь желтый плащ? Желтый плащ... Погоди... Ты хочешь сказать, что...
     ЭДУАРД.   Не может быть!
     ПЕТР.   Что это...
     НАДЕЖДА.   Наташка! Нет, я как сердцем чувствовала... Это Наташка!
     ЭДУАРД.   Какой же я дурак! Про всех подумал, а о ней даже не вспомнил!
     НАДЕЖДА (Петру).   Не нравилась она мне, честно скажу, никогда не нравилась!
     ЭДУАРД.   И ведь, заметьте, Наташа так и не сказала, когда ее спрашивали, что она делала четырнадцатого мая. Меня, говорит, здесь не было.
     АЛЛА.   Хотя Аркадий в тот день приглашал ее к себе.
     НАДЕЖДА.   Вот, вот! А если приглашал, значит, она обязательно бы прибежала. Уж я-то ее знаю!
     ПЕТР.   Постойте, постойте! Зачем Наташе убивать Егорычева? Они ведь даже не знакомы.
     ЭДУАРД.   А зачем надо было убивать кому-то из нас?
     ПЕТР.   Гм-м... И то правда.
     ЭДУАРД.   И что самое обидное... ведь мы знали о том, что Наташа встречалась с Егорычевым, знали, но никто из нас даже не подумал о том, что она могла быть убийцей.
     ИВАН.   И она знала, что мы знаем.
     НАДЕЖДА.   Правильно...  (Ивану). Ты это о чём?
     ИВАН.   О самоубийстве.
     ЭДУАРД.  Точно! Она знала, что мы знаем! Молодец Ваня! Вот теперь-то, кажется, всё встало на свои места. Слушайте. Дело было так... Егорычев накануне четырнадцатого мая позвонил из Хабаровска и сообщил Аркадию нечто такое, что вызвало его ссору с Наташей. Та убила своего жениха, а всем, естественно, сказала, что ни знать ничего не знает, ни ведать ничего не ведает, кроме того, что у Аркадия в тот день был Петр Семенович.
     ПЕТР.   Сколько можно говорить! Не было меня здесь!
     ЭДУАРД.   Но ведь Аркадий звал тебя? Звал! А раз так, значит, мог быть. На этом-то и строился план Наташи. Кстати, если б не свидетельство Аллы, неизвестно, как бы всё обернулось для тебя... Так вот. И всё бы ничего – родственники убитого подозревают друг друга, о ней самой никто и думать не думает, да вдруг из Хабаровска, как снег на голову, самолично прилетает Егорычев, предупредивший, на свою беду, об этом заранее. Ну а далее – всё просто... Наташа вызывается встретить его, чтобы первой узнать, с чем он пожаловал в столицу, а, встретив и узнав, убивает. И только потом до нее доходит, что ни на Петю, ни на кого-то другого это убийство уже не повесишь, поскольку – и тут Ваня прав – нам известно, кто именно встречался с Егорычевым в роковой для него час. А это значит, что ей, как ни крути, придется ответить за совершенные злодеяния. Вот по этой-то причине она и решила отправиться в царство Харона вслед за своими несчастными жертвами... Ну? Что скажите?
     НАДЕЖДА.   Я скажу, что маме надо срочно звонить генералу и сообщить о том, что мы нашли убийцу.
     ПЕТР.   Верно! Необходимо как можно быстрее утрясти это дело.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Хорошо. (Встает.) А что мне сказать по поводу пропавшего заказного письма?

                Пауза.

     ЭДУАРД.   Постой, постой, я что-то не понял... Мам, ты хочешь сказать, что рассказала генералу о том, что кто-то из нас подменил бандероль Егорычева?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Какие же вы сегодня тупые... Да, рассказала!
     ЭДУАРД.   Так значит, не ты взяла ее?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   За кого ты меня принимаешь? Заруби себе на носу – твоя мать за шестьдесят пять лет не то, что посылки – копейки чужой не взяла!
     ЭДУАРД.   Ах, как это не хорошо! Ай-яй-яй! Ничего не сходится. Совсем ничего.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ну, может, сейчас это и не хорошо, а в наше время в среде приличных людей это было нормой... Впрочем, чего вам, убогим, объяснять? Пойду звонить.
     ПЕТР (Ольге Дмитриевне).   Сядь!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что такое? Что-то не так?
     ПЕТР.   Всё не так! Ты даже представить себе не можешь, как здесь всё не так.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да скажите же, наконец, что случилось?
     ПЕТР.   А! (Машет рукой.)
     ИВАН.   Понимаете, Ольга Дмитриевна... После того, как мы решили, что Аркадия и Егорычева убила Наташа, а заказное письмо взяли, извините, вы, выходило, что никто из нас к этим безобразиям не имеет ровным счетом никакого отношения. Но теперь, когда выяснилось, что бандероль подменил кто-то из присутствующих, становится понятным, что убийца, скорее всего, находится среди нас.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Но, может, пропажа бандероли никак не связана с этим? 
     ПЕТР (Ольге Дмитриевне).   Да? Так почему бы тогда тому, кто ее подменил, не показать нам то, что в нее вложил Егорычев, чтобы мы сами могли убедиться в этом!
     НАДЕЖДА (Петру).   Спокойно.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Значит, надо найти того, кто это сделал, и спросить у него: для чего он ее подменил. Или найти саму бандероль.
     ПЕТР.   Да мы уже всё обыскали. Видела же.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Как это всё! В шкафах не глядели, в хозяйственные ящики не заглядывали. Чего сидеть-то? Ищите!
     НАДЕЖДА.   Мама права. Надо в ящиках порыться, и на антресолях.
     ЭДУАРД (потирая руки).   Не спешите! В ящики мы заглянуть всегда успеем, никуда яшики от нас не денутся, а вот Ваня... Ваня совсем другое дело! (Ивану.) Намёк понял?
     ИВАН.   Я...
     ЭДУАРД (Ивану).  Вот и хорошо! Выходи на видное место, выворачивай карманы... В общем, не мне тебя учить. Как потрошил сумочки, надеюсь, еще помнишь? Так что, давай, дружок, не бойся. Это не больно.
     ИВАН.   Я понимаю... да, да... я сейчас. (Встает, хлопает себя по карманам.) Да у меня, собственно, ничего такого и нет. Так, ерунда всякая. (Вынимает из брюк и кладет на стол связку ключей.) Вот ключи, (Вынимает один рубль.) деньги. (Роется в пиджаке.)
     ЭДУАРД (Надежде, шёпотом).   Кажется, твой сегодня сэкономил на обеде. Завтра рупь можешь не давать.
     ИВАН.   Ручка, снотворное, записная книжка.
     ЭДУАРД (Ивану).  Ну-ка, ну-ка... дай ее мне! (Забирает и листает записную книжку.) Еще что есть?
     ИВАН.   Нет, кажется, всё. (Осматривает карманы.) Всё!
     ПЕТР.   Всё, так всё. Пойдем осматривать ящики.
               
Все поднимаются со своих мест. Ольга Дмитриевна подходит к тому месту, где лежат вещи из карманов Ивана. Поочередно берет их в руки.
               
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Алла! Подойди сюда! (Алла подходит.) Прочти, что здесь написано? (Подает ей коробочку со снотворным.) А то я без очков не вижу.
     АЛЛА (читает по слогам).   Пе-ла-ни-ум. Это пеланиум.
     ЭДУАРД.   Что?! Что ты сказала?! (Подбегает к Алле.) Дай сюда! (Вырывает коробочку из рук.) Так! (Ивану.) Снотворное, говоришь!
     ИВАН.   Да. А что?
     НАДЕЖДА.   Эдик! Это совсем не то, что ты думаешь! Это просто снотворное! Это...
     ЭДУАРД (Надежде).   А ты откуда знаешь, о чем я думаю? А? А если знаешь, продолжи мою мысль! Ну?! Уверен – не ошибешься!
     НАДЕЖДА.   Вы же знаете, у него проблемы со сном!
     ЭДУАРД (Надежде). А у троих других – с пробуждением!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ваня! Как вы могли! Вы же интеллигентный человек!
     ИВАН.   Что вы... что вы такое говорите? Послушайте! Ольга Дмитриевна... Аллочка... Это просто... это просто совпадение... Уверяю вас... Что за глупость подозревать меня в смерти столь уважаемых мною людей... Ха-ха-ха... Это не смешно... Эдуард Семенович... как вы можете... вам должно быть стыдно за это... А вы, Петр Семенович! Вы же знаете, что я не убивал... знаете.
     АЛЛА (Ивану).  Не смейте вмешивать Петра Семеновича в ваши дела!
     ИВАН.   Нет, нет, Аллочка. Петр Семенович знает, что я не мог убить Аркадия Павловича... он всё знает!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ваня! Как вы могли!
     ЭДУАРД.   Мам, мне кажется, самое время звонить твоему генералу.
     ИВАН.   Постойте!
     НАДЕЖДА.   Ваня не мог этого сделать!
     ИВАН.   Постойте... Петр Семенович, я вас умоляю, скажите, что я не мог убить Аркадия Павловича!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петр! Что это значит? Что этот человек имеет в виду?
     ИВАН (умоляюще).   Петр Семенович!
     ПЕТР (Ольге Дмитриевне).   Видишь ли... Дело в том, что... В общем, одним словом... Алла, принеси стакан воды!
         
                Алла подает Петру стакан воды со стола.

Нет, нет, из-под крана, похолоднее.
     НАДЕЖДА (Петру).  А с Северного полюса тебе не принести? Пей и давай говори!
     ИВАН (умоляюще).   Петр Семенович!
     ПЕТР.   Алла! Я кому сказал!
     НАДЕЖДА (Петру).   Не ори на нее!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петя! Объясни мне, наконец, что происходит!
     ИВАН (умоляюще).   Петр Семенович!
     ПЕТР (Ивану).   Да ладно тебе, не ной! (Алле.) Будешь подыхать, стакан холодной воды никто не подаст... (Ивану). Чего разнылся: Петр Семеныч, Петр Семеныч!.. Он (Кивает на Ивана.) действительно не мог убить... по крайней мере, Аркадия. Свидетельствую.
     ЭДУАРД (Петру).  А остальных?
     ПЕТР.   Не знаю. Отстаньте!
     ЭДУАРД (Петру).  То есть, как это, отстаньте? Откуда ты можешь знать, убивал или нет Иван Аркадия, если ты в это время был дома с женой?
     ПЕТР.   Знаю и всё!
     ЭДУАРД.   И всё?
     ПЕТР.   Всё!
     ЭДУАРД.   Ясно. (Ольге Дмитриевне.) Мама, звони генералу.
     ИВАН (умоляюще).   Петр Семенович!
     НАДЕЖДА (угрожающе).  Петя!
     ПЕТР.   Да пропадите вы все пропадом! Воронье! Ладно. Иван не мог убить Аркадия, потому что в это время находился вместе со мной у Людмилы. Он оказывал ей медицинскую помощь. (Эдуарду.) Теперь доволен?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).  У какой Людмилы? У той, про которую рассказывала Наташа?
     ПЕТР.   Да, мама! Да!
     НАДЕЖДА (Ивану).   Так из-за этого-то ты и молчал?
     ИВАН.   Но Наденька! Я же обещал Петру Семеновичу!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я так и знала... Я как сердцем чувствовала. Ты все-таки обманывал мать.
     НАДЕЖДА (Ольге Дмитриевне).  Ладно б тебя одну. И вообще... Скажите, как можно верить человеку, который всех обманывает: мать, сестру, жену? Ну, жену-то ладно...
     ЭДУАРД.   Милицию...
     НАДЕЖДА.   Милицию?
     ЭДУАРД.   По словам Пети, в показаниях, которые он дал следствию, сказано, что Петр Семенович Батраков во время убийства брата Аркадия находился дома. Выходит, солгал. Нехорошо.
     НАДЕЖДА.   И что? Значит, у Пети нет алиби?
     ПЕТР.   Не меньше, чем у твоего муженька! Это, во-первых. А во-вторых, как вы, наверное, заметили, я не говорил, что находился рядом с Ваней во время остальных убийств. Тут я ему не поручитель.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).  А ведь еще три дня назад ты мне ручался в том, что знать не знаешь эту женщину.
     ЭДУАРД.   Ничего не понимаю. Послушаешь, у всех алиби. Копнешь – ни у кого нет. А когда это выясняется, оно, откуда ни возьмись, появляется снова. А! Я, кажется, понял! (Петру.) Вы с Ваней убивали напару. Ваня отравлял, а ты ему устраивал алиби!
     НАДЕЖДА (Эдуарду, ехидно).   Прикажете звонить генералу?
     ЭДУАРД.    Не надо. Сначала выясним, каким образом в организм имени Егорычева С.С. попал Ванин пеланиум.
     ПЕТР.   Вот-вот!
     ИВАН.   Но... я... я совсем не уверен, что это был мой пеланиум.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Скажите Ваня, только честно... А Наташу вы от бессонницы не лечили?
     НАДЕЖДА (укоризненно).  Мама!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я серьезно!
     ЭДУАРД (хохочет).   Лечил, лечил! И даже, можно сказать, вылечил!
     ПЕТР.   Кстати, Ваня! Что ты делал после поминок отца?
     ИВАН.   Это когда? В субботу?
     ПЕТР.   Да, да, в субботу, двадцатого.
     ИВАН.   Я отвел Наденьку домой, она внезапно почувствовала усталость, а сам пошел по магазинам.
     ПЕТР.   Долго ходил?
     ИВАН.   Да нет. Часа два-три... не больше.
     ПЕТР.   Ага. И людей, которые могли бы это подтвердить, у тебя, я так понимаю, нет?
     ИВАН.    Не знаю... трудно сказать.    
     ЭДУАРД.   Ну, всё! (Встает.)  Это уже становится неинтересно. Прямо-таки бесконечная сказка про белого бычка. Надоело.
     ПЕТР.   Что ты предлагаешь? Прибегнуть к пыткам?
     ЭДУАРД.   Я предлагаю сообщить обо всем генералу. В разумных пределах, естественно. А самим разойтись по домам. В конце концов, это обязанность милиции искать преступников, а уж, простите, никак не наша. Поиграли в детективов, и хватит. Лично я устал.
     ПЕТР.   А уж как я устал! Впрочем, как хотите, мне все равно. Можно и по домам.
     НАДЕЖДА.   И я устала. Но я категорически против! Вы что, не понимаете, что убийца кто-то из нас, из Батраковых! И мне, представьте, совершенно безразлично, кто это: муж или брат! Я не хочу лишиться ни того, ни другого! Понятно?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да, да, Наденька, правильно!
     АЛЛА (Надежде).   Что ты предлагаешь?
     НАДЕЖДА.   Я предлагаю сообщить всё, что мы знаем о Наташе. И то, что у нее был желтый плащ, и то, что она  встречалась с Егорычевым в Шереметьево-2, и то, что она отказалась сообщить нам, где была четырнадцатого мая, и то, что ее в этот день звал к себе Аркадий; одним словом, обо всех ее похождениях. Но только ее, и ничьих больше!
     ЭДУАРД.   Идея ясна. А как быть с заказным письмом?
     НАДЕЖДА.   Еще не знаю. Не думала. Но обязательно что-нибудь придумаю.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Я знаю, что сказать! Я генералу уже говорила, что Варвара ошибается в своих подозрениях. А теперь я снова это подтвержу. Скажу, что в бандероле на самом деле находилась книга Семена Демьяновича. У меня, кстати, где-то лежит его маленькая брошюрка. “Записки делегата XIX съезда КПСС” называется. Она как раз по размеру с найденной Варварой обложкой.
     ЭДУАРД.   А ту, фальшивую – сжечь!
     НАДЕЖДА.   Мама! Ты умница!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Да... вот умру, может, хоть кто-то добрым словом помянет.
     ПЕТР.   Не знаю, не знаю. Уж очень странная получается посылка.
     НАДЕЖДА.   Брось! Мало ли, что один мертвый придурок отправил другому мертвому придурку.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (укоризненно).  Надя!
     НАДЕЖДА.   Ну что? Договорились?
     ЭДУАРД (смотрит на Петра).   Даже не знаю.
     ПЕТР (после раздумья).   Ладно, договорились!      

                Все оживляются

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Ну, вот и хорошо, что договорились, вот и хорошо. Вы ж не чужие. Вы еще сами не знаете, как дорожите друг другом... К сожалению, люди, подобные вам, замечают это слишком поздно, чаще всего после похорон, а надо бы раньше.
     НАДЕЖДА.   Правильно, мама!
     ЭДУАРД.   Я предлагаю за это выпить!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Отличная идея! (Ивану.) Ванечка, голубчик, не спи, наливай. (Алле.) Аллочка, хочешь “Мозельского”? Давай я сама за тобой поухаживаю.
     АЛЛА.   Спасибо, Ольга Дмитриевна.

Иван и Ольга Дмитриевна разливают вино и водку по стаканам.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   У меня есть тост. За дружную семью Батраковых!
     АЛЛА.   За богатых наследников!
     НАДЕЖДА.   За сорок семь тысяч рублей каждому!
     ЭДУАРД.   Ура! Ура! Ура!

Чокаются и выпивают.

Эх, жизнь теперь начнется! Не жизнь, а сказка. (Ольге Дмитриевне.) Куда, говоришь, у меня командировка? В Среднюю Азию? А в Акапулько не было? Ладно, сойдет и Средняя Азия. (Поет.) “Ананасы, пальмы, баобабы и жена французского посла”.
     НАДЕЖДА (Ивану).   Ну вот! Эдик уезжает в Ашхабад, Петя с Аллой в Африку, одни мы с тобой остаемся в Москве.
     ЭДУАРД.   “Сидеть на сундуке и от живых сокровища мои хранить, как ныне!..” Пушкин!
     НАДЕЖДА (Ивану, капризно).   Не хочу сидеть на сундуке, хочу за границу!
     ИВАН (Надежде).  Хочешь? Поедем!
     НАДЕЖДА.   Хоть на две недельки!
     ИВАН.   Да хоть на три! (Петру.) Петр Семенович, скажите, как долго занимает оформление документов за границу?
     ПЕТР.   Трудно сказать... по-разному.
     НАДЕЖДА.   А сколько бумажек надо собрать?
     ПЕТР.   Много.
     НАДЕЖДА.   Какие?
     ПЕТР.   Всякие. Вот, скажем, для того чтобы оформить один заграничный паспорт для Аллы, я в пятницу отвез в ОВИР ее анкеты, советский паспорт, фотографии...
     ИВАН.   Паспорт?
     ПЕТР.   Да, паспорт. А для того, чтобы...
     ИВАН.   Минуточку! Петр Семенович, подождите. Я вас, кажется, не совсем правильно понял... извините, ради бога. Мне послышалось, вы сказали, что отвезли в ОВИР советский паспорт жены?
     ПЕТР.   Да. А что?
     ИВАН.   И сейчас паспорта у нее, стало быть, нет?
     ПЕТР.   Нет.
     ИВАН.   Вы уверены?    
     ПЕТР.   Что за вопрос, конечно. (После паузы.) Нет.  (Медленно поворачивается лицом к Алле.)
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Ивану).   О каком паспорте идет речь? Что происходит?
     ИВАН.   У Аллы в сумочке лежит чей-то паспорт. Не ее.
     ПЕТР (протягивает к Алле руку ладонью вверх.) Ну?!

Алла прижимает ридикюль к груди. Отрицательно качает головой.

     НАДЕЖДА (Алле).   Отдай по-хорошему!
     ПЕТР (кричит).   Паспорт!
     НАДЕЖДА (Алле).   Кому говорят!

Алла отдает Петру ридикюль. Петр вынимает паспорт из  ридикюля,  открывает  первую  страницу  паспорта.

     ПЕТР.   Да это же паспорт Егорычевой! Смотрите! (Передает пас–порт Надежде. Обращается к Алле.) Откуда он у тебя?
     АЛЛА (еле слышно).   Не знаю.
     НАДЕЖДА (листает паспорт).  А ты, Петенька, фотографию смотрел? (Передает паспорт обратно.) Глянь-ка!
     ПЕТР (смотрит на фотографию в паспорте).   Что за чертовщина? (Алле.) Ты?
     АЛЛА (еле слышно).   Я.
     ПЕТР.   Так, Петя... спокойно, не нервничай, всё будет хорошо. (Алле.) Объясни мне, что это значит. (Кричит.) Пожалуйста!
     АЛЛА (еле слышно).   Ничего.
     ЭДУАРД.   Ты, Петь, в серединку паспорта загляни... там, где страница о семейном положении.
     ПЕТР (листает паспорт, читает).   Дом бракосочетания, город Хабаровск, Егорычев С.С. Так... ничего не понимаю.
     ЭДУАРД.   А штамп о разводе есть?
     ПЕТР.   Нет.
     НАДЕЖДА.   Ни фига себе!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что? Что такое? Что происходит? Петя?
     ПЕТР.   Мам, спроси, что-нибудь полегче.
     НАДЕЖДА.   Куда уж легче. Всё ясно. Только как это правильно назвать, не знаю. Аллочка, не подскажешь?
     АЛЛА (еле слышно).   Что?
     НАДЕЖДА.   Если у кого-то две жены, тот называется двоеженец. А если у кого-то два мужа? Тогда как? Двоемужница?   
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что? Что я слышу? У Аллы два мужа? А как же... как же... Петя!
     ЭДУАРД (забирает у Петра паспорт).   Мам, не расстраивайся. У Аллы уже двое суток всего один муж. Так что твой любимый Петя у нее на сегодняшний день вне конкуренции.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Как же так?
     ЭДУАРД.   Так вот, бывает. (Петру) Что, Петя! Пропавшая бандеролька, я так понимаю, нашлась... (Примеривает паспорт к обложке заказного письма.) Ну и что будем делать дальше?
     ПЕТР.   Ты что предлагаешь?
     ЭДУАРД.   Я предлагаю думать!
     ПЕТР.   Давайте не будем. Всё уже придумали, всё решили. Что еще надо? Пошли, как договаривались, по домам.
     НАДЕЖДА (Петру).   Ну, уж нет! Ты нас здесь полдня мариновал, убийц среди нас выискал. Так вот! Я хочу знать, как и за что Алка убила моего горячо любимого брата! Понятно! (Эдуарду.) Думай! Она (Кивает в сторону Аллы.) всё равно сама ничего не расскажет.
     ЭДУАРД.   Значит, так. Что нам известно?
     НАДЕЖДА.   То, что Алка была замужем за Егорычевым и жила какое-то время в Хабаровске.
     ЭДУАРД.   Правильно. (Смотрит в паспорт.) Судя по записи регистрации брака, Егорычев, увы, ее первый муж, а значит, более законный, чем наш Петя.
     НАДЕЖДА.   Петя Алке вообще никто! Сожитель!
     ЭДУАРД.   Впрочем, это не важно. (Петру.) А вот, что на самом деле интересно, так это вопрос о том, является ли ваш брак, сейчас, после смерти ее первого супруга, законным? Не хочу тебя, Петя, огорчать заранее, но предчувствия у меня самые нехорошие.
     НАДЕЖДА.   Ну, его... думай дальше!
     ЭДУАРД.   Итак... Исходя из того, что Егорычев С.С. отправил Аркадию бандероль с паспортом своей жены, мы вправе сделать вывод о том, что наш двоюродный братишка знал об этом браке. Знал и молчал. Когда узнал – другой вопрос, но то, что знал, лично у меня сомнения не вызывает.
     ИВАН.   Он узнал об этом накануне четырнадцатого мая, когда, по словам Наташи, Егорычев позвонил ему из Хабаровска.
     ЭДУАРД.   Гм-м... может быть, может быть.
     НАДЕЖДА.   Правильно! Помните, Наташа говорила о готовящемся четырнадцатого числа представлении?
     ЭДУАРД.   Как же! С Петром Семеновичем в главной роли. Помним-с.
     НАДЕЖДА.   Вот именно, в главной... Представляете, какое представление, Аркадий приготовил для нашего бедного Петруши?
     ЭДУАРД.   Карнавал масок!
     ПЕТР.   Что?
     ЭДУАРД.   Я говорю, смотришь на иную красотку – думаешь, это – май дарлинг Батракова, а маску с нее скинешь, оказывается, май дарлинг Егорычева. Или наоборот...
     НАДЕЖДА.    Эх, Петя! Зря не пришел! Такого удовольствия лишил человека! (Эдуарду.) Но хватит об этом! Пошли думать дальше.
     ЭДУАРД.   Алка каким-то образом узнает о телефонном звонке из Хабаровска и о готовящемся представлении... (Алле.) Не скажешь, как узнала?
     ПЕТР.   Это я ей сказал.
     ЭДУАРД.   Ты?
     ПЕТР.   Да. Я сказал, что мне звонил Аркадий, спрашивал про какого-то Егорычева, все время хитро смеялся и ни с того, ни с сего, позвал в гости... Поделился, одним словом.
     ЭДУАРД.   А она сразу и догадалась. Понятно... Ну что ж, пошли дальше.
     НАДЕЖДА.   А дальше, узнав о готовящемся разоблачении, Алка сумела устроить дело таким образом, чтобы никто в назначенный день, кроме нее самой, к Аркадию не пришел...  Кстати, Петя, если не секрет, скажи, пожалуйста, было ли свидание с Людмилой четырнадцатого мая назначено заранее или произошли какие-то события, заставившие вас срочно встретиться и отказаться от намеченной встречи с Аркадием?
     ПЕТР.   Не твое дело!    
     ЭДУАРД (Петру).   Да ладно тебе! Ты же сам только что сказал о том, что вы с Иваном в это время оказывали медицинскую помощь Людмиле.
     НАДЕЖДА (Петру).   Можешь не отвечать. Мы и так знаем. (Ивану.) Вань, если я не ошибаюсь, ты ей делал промывание желудка? Я угадала?
     ИВАН.   Ты хочешь сказать, ее отравили?
     НАДЕЖДА.    Да! По-моему, дело было так... Алка подсыпала Людмиле пеланиум и сообщила о ее плохом самочувствии Петру. Тот помчался спасать подругу, в то время как Алка, предварительно устранив каким-то образом Наташку, отправилась к детдомовцу одна.
     ИВАН.   Постой, постой!
     НАДЕЖДА.   Что-то не так?
     ИВАН (Надежде).   Алла не отравляла Людмилу. Ее вообще никто не отравлял. Ее ударило током на работе, когда она возилась с электрочайником. (Эдуарду.) Так ничего серьезного... легкий шок.
     ЭДУАРД (Надежде).   И потом... Откуда, по-твоему, Алла узнала о Людмиле. О том, что у Петра есть любовница, я сам узнал лишь в прошлую пятницу.
     НАДЕЖДА.   А я говорю – знала! Селезенкой чувствую.   
     АЛЛА.   Это правда... я знала... но я ничего ей не делала!
     ПЕТР (Алле).   Знала?
     АЛЛА (Петру).   Двенадцатого числа... да, кажется, двенадцатого мая, мне позвонил Аркадий и сказал о том, что моя поездка в Африку не состоится, поскольку, по его сведениям, ты решил развестись со мной и жениться на своей новой любовнице.
     НАДЕЖДА.    И ты сразу помчалась убивать Людмилу?
     АЛЛА.   Нет, что ты? У меня и мыслей таких не было. Клянусь вам!
     ЭДУАРД.   Верю. Дальше!
     АЛЛА.   Дальше я краем уха услышала, что кто-то по телефону сообщил Пете о несчастном случае.
     ЭДУАРД.   После чего, посыпав голову пеплом, твой Петя умчался к Людмиле. А тебе сказал, что отправился к брату.
     АЛЛА.   Да.
     ЭДУАРД.   А ты?
     АЛЛА (еле слышно).    А я? Я ничего.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Алле).   Ничего?
     ИВАН (Ольге Дмитриевне).   Я думаю, Алла, воспользовавшись отсутствием мужа, решила лично убедить Аркадия отказаться от своего намерения выдать ее.
      ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Алле).   А он?
    
Алла опустила голову.

     НАДЕЖДА.   Представляю, что он ей ответил!    
     ЭДУАРД (Ольге Дмитриевне).   Ничего особенного! Уверяю вас! Он ей просто популярно объяснил, что рад бы помочь, да не может, поскольку со дня на день в одной газете выйдет статья под названием «Африканец»... или нет... «Африканские страсти», где будет подробно рассказано о том, как один советский посол, собираясь в одну из африканских стран, встал перед мучительным выбором: кого с собой взять. То ли незаконную жену, то ли законную любовницу, то ли на месте найти себе симпатичную негритянку.
     НАДЕЖДА (Алле).   Теперь я тебя понимаю! Я бы и сама ни за что не сдержалась... И уж я бы его не пеланиумом, как ты, а топором по башке! Топором!
     ИВАН (Алле).   Кстати! Позвольте спросить, кто вас научил пользоваться пеланиумом таким, извините за выражение, извращенным способом?
     АЛЛА.   Аркадий. Иногда, когда ему предстояла встреча с неприятным человеком, он брал с собой пеланиум. Это его успокаивало.
     ИВАН.   Разумно.
     АЛЛА.   Как только возникала конфликтная ситуация, и у Аркадия, по его словам, появлялось желание треснуть своего оппонента по уху, он доставал из кармана пеланиум и представлял себе, что собирается отравить его. После чего успокаивался и продолжал беседу в спокойном тоне.                                                
     НАДЕЖДА.   То-то, я смотрю, он при мне все время какую-то коробочку с лекарством вертел в руках! Так вот оно что! Ах, ты! (Задыхаясь от возмущения.) Ах ты, мозгляк паршивый! Глиста в сарафане!
     ИВАН.   Наденька, прошу тебя!
     НАДЕЖДА.   Урод! Я с ним в одной квартире пять лет прожила! Я его, дурака, таблице умножения учила! А он! Мне по уху!.. (Бьет кулаком по столу.) Ах, ты...
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Надя, Надя!
     ИВАН (Надежде).   Ну, что ты, что ты? Успокойся! Давай-ка выйдем. (Ольге Дмитриевне.) Извините... мы сейчас... одну минутку.
               
Иван берет Надежду под руку и ведет
к выходу. Надежда вырывает руку.

     НАДЕЖДА.   Выкормыш! Щелкопер прыщавый! (Ивану.) Отстань! Сама дойду, не калека! (Себе под нос.) Коробочку на стол! Кулаком в ухо…
    
Надежда выходит. Иван возвращается к столу.

     ИВАН.  Прошу прощения.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Ивану).   Мне вот что непонятно. Как получилось, что никому из вас и в голову не пришло подозревать Аллу? Почему?
     ИВАН.   Видите ли... Дело в том, что человек, обеспечивающий алиби другому человеку, в глазах окружающих имеет то же самое алиби. Так бывает достаточно часто, когда два преступника, договорившись, выгораживают друг друга. У нас изначально ситуация была несколько иной, поскольку преступник был один, а Петр Семенович, ни о чем не догадываясь, до последней минуты не открывал своё настоящее алиби, тем самым дав возможность скрыть его отсутствие у жены. Всё это нас и сбило с толку.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).   А ты почему ни о чем не догадывался? Ты же жил с ней! Видел ее каждый день?
     ПЕТР.   Я, мама, уже ничего не понимаю.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Петру).   Вот то-то оно и плохо, что не понимаешь!
     ЭДУАРД (Петру).   Когда ты узнал об отравлении Аркадия?
     ПЕТР.   На следующий день. Меня еще Алла, помнится, спросила, кто его убил? Я сказал, что впервые об этом слышу, а она...
     ЭДУАРД.   А она сказала, что ты этого не можешь не знать, поскольку как раз в это время был у брата.
     ПЕТР.   Да. Я ответил…
     ЭДУАРД.   ...что до брата не доехал, так как у тебя... у тебя... У тебя внезапно сломалась машина! Лопнуло колесо!
     ПЕТР.   Нет. Я сказал, что в последний момент был вынужден изменить свои планы. А Алла...
     ЭДУАРД.   А Алла возразила, что ни один здравомыслящий человек твоим россказням не поверит. А тем более милиция. Однако добавила, что ради большой и чистой любви к тебе согласна взять грех на душу – говорить всем, что ты провел день с женой. Так?
     ПЕТР.   Ну... Примерно.
    ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Алле).   И дальше что?
     ЭДУАРД.   А дальше, мама, Алла узнала две новости. Первая новость – малоприятная: от ее хабаровского мужа на имя Аркадия пришла какая-то посылка. Вторая – совсем неприятная: ее хабаровский муж прилетает сам.
     ИВАН (Ольге Дмитриевне).  И Алла, зная, что посылку принесут лишь сегодня, решается на ее подмену.

Входит Надежда. Садится за стол.

     ЭДУАРД.   Да. Но до этого Алла, сразу после пятничных поминок, помчалась в аэропорт, где встретилась с Егорычевым. Выпила с ним коньячку с пеланиумом грамм по сто и направилась к Наташке. Не знаю, что они там пили, но точно знаю, что Наташку, как, впрочем, и Егорычева, вскоре после этого сморил мертвецкий сон. А Алла с чувством выполненного долга возвратилась к единственно любимому мужу. Я говорю единственному, потому что других мужей на этот момент у нее уже не было.
     НАДЕЖДА (ехидно).   Сирота!
     ЭДУАРД (Алле).   Можешь ничего не говорить, я всё знаю, и я... (Задумался.) сейчас приду.
 
Быстрым шагом выходит из комнаты.

     ПЕТР (Алле).   Это правда?
     АЛЛА.   Нет, неправда! Я не хотела убивать Наташу! Я вообще никого не хотела убивать... Я просто опоздала... совсем немного, чуть-чуть! Когда я приехала в аэропорт, Сергей уже обо всем рассказал Наташе.
     ПЕТР.   Сергей? Егорычев?
     АЛЛА.   Да.
     НАДЕЖДА (Алле).   Кто он такой? И вообще, что это за история у тебя с ним?      
     АЛЛА.   История как история. Познакомились на первом курсе. Правда, тогда за мной ухаживал не он, а его приятель Аркадий... Когда я бросила учиться и вернулась домой в Подольск, Сергей писал мне письма, а после окончания университета приехал в гости. Погостил неделю и забрал с собой в Хабаровск.
     НАДЕЖДА.   А потом?
     АЛЛА.   Потом у нас было всё, как у всех. Жили хорошо: весело, дружно... Я вот сейчас говорю об этом, а самой не верится: неужели такое и в правду было?
     ПЕТР.   Он, что, бил тебя?
     АЛЛА.   Он меня любил! Но мне это уже было не нужно. Того Сергея, которого я знала раньше, не стало, а другого я не хотела... А когда терпение лопнуло, я сбежала. В одном плаще, без вещей, без документов, села в первый попавшийся поезд и вернулась к родителям.
     НАДЕЖДА.   Он тебя не искал?
     АЛЛА.   Нет. Наверное, он тоже устал от меня... Не знаю.
     НАДЕЖДА.   И что ты делала в Подольске?
     АЛЛА.   Переживала... А однажды, проснувшись, внезапно поняла, что свободна. Тогда я купила себе новое платье, перекрасила волосы и махнула в Москву.
     НАДЕЖДА.   И сразу же позвонила Аркадию?
     АЛЛА.   Вот еще! Я и телефон-то его давно забыла. Ни я, ни Сергей отношения с ним не поддерживали, и он, кстати, до последнего времени даже не знал, что мы женаты...
     НАДЕЖДА.  Ладно. Ты лучше вот что скажи: зачем ты решила скрыть от Петра свое замужество?
    
Входит Эдуард. Садится за стол.

     АЛЛА.   Я не скрывала, но особенно и не афишировала, поскольку в то время, когда мы познакомились, я принадлежала сама себе, что для замужней женщины, согласитесь, было странно, а рассказывать всем подряд свою историю не считала нужным.
     НАДЕЖДА.   А когда Петя сделал тебе предложение, чего смолчала?
     АЛЛА.   Я не знала, как он ко всему этому отнесется и, чего там греха таить, не была уверена в том, что дождусь от него повторного приглашения. А тут как раз стараниями мамы я получила новые документы, взамен якобы утерянных, и по ним снова стала холостой.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Вот уж воистину: одна ложь рождает другую.
     АЛЛА.   Ольга Дмитриевна! Я понимаю, что недостойна быть вашей снохой. Простите меня, если можете и, пожалуйста, поверьте, что не могла я поступить иначе! Никак не могла! Ведь я их усыпляла не потому, что хотела этого... Я защищалась! Я защищала свой дом, свою семью, своего Петю. Наконец, я защищала всех вас, черт возьми!
     ИВАН.   Но убивать-то зачем?
     АЛЛА.   Ванечка, миленький, ну что я могла сделать! Они же, как злые дети, мимоходом разоряющие вороньи гнезда. Неужели мой разрушенный мир, мир, который я честно выстрадала, стоит одной газетной публикации! Неужели желание одного мужчины отомстить бросившей его женщине стоит чести и карьеры другого мужчины!
     ИВАН.   Ну, ладно, ладно... А Наташа?
     АЛЛА.   Я и ее не хотела убивать! Правда! Я просто опоздала, совсем немного, чуть-чуть... Он уже успел рассказать ей обо мне. После того, как мы поговорили с Сергеем в аэропорту, и он уснул, я помчалась к ней. Я умоляла не выдавать меня. Я ей всё рассказала: и то, как в первый раз выходила замуж, и то, по каким причинам бросила мужа, и то, почему скрывала свое замужество и... И, как вы думаете, что я услышала в ответ? Наташа сказала: несмотря на то что меня нет в списке ее врагов, она, тем не менее, считает своим долгом довести начатое Аркадием дело до конца, и вывести меня на чистую воду...  Вот, поэтому-то я её и... и всё.    
     ИВАН.   Понятно.
     АЛЛА (опускает голову).   Простите меня.

Пауза.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Алле).   Бог тебе судья! (Эдуарду.) Стара я для того, чтобы камнями-то бросаться. Мне свои грехи пора замаливать, а не чужие считать. (Петру.) Живите, как хотите.   
     ЭДУАРД (Ольге Дмитриевне).   А мне что? Мне тем более всё по фигу. Не моя жена своих мужей на тот свет отправляет. (Кивает на Петра.) Пусть у него голова болит.   
     ИВАН.   Да, правильно, пусть решает сам.
     ПЕТР (Надежде).   Ты что скажешь?
     НАДЕЖДА.   Ну... Спасибо за Аркадия ей, конечно, не скажу, негуманно, но бутылку Мозельского, так и быть, поставлю.   
     ПЕТР.   Понятно. Ну что ж. Тогда поступим так, как договаривались. Ты, мама, позвони своему генералу, только не сегодня, завтра, и расскажи всё, что знаешь о Наташе... Давай я тебе после все подробно объясню, хорошо? А сейчас я предлагаю разойтись. И... И спасибо вам.
    ЭДУАРД.   Не за что, братишка.
     ПЕТР.   Да! И вот еще что. В связи со скорым отъездом за границу приглашаю всех на прощальный ужин в «Метрополь».
     ЭДУАРД.   С этого и надо было начинать! Поехали!
     ПЕТР.   Дату сообщу позднее.
     ЭДУАРД.   Ну вот! (Петру.) Тогда давайте хоть выпьем за это что ли.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (Эдуарду).   Хватит!
     ЭДУАРД (Ольге Дмитриевне).  На посошок!
     ПЕТР.    Ладно, Ваня, наливай на посошок.

Иван разливает вино и водку по стаканам.

     АЛЛА (поднимает голову).   Вы что, меня прощаете?
     ЭДУАРД.   Батраковы не злопамятные! Но и ты, май дарлинг, когда в следующий раз кого травить надумаешь, не забудь, пожалуйста, про нашу доброту и ласку.
     ПЕТР (встает, поднимает стакан).   Товарищи! Скажу честно – тронут. Очень. Вы даже представить себе не можете, как это неожиданно. И я, в связи с этим, хочу предложить тост за всех вас, за самых близких мне людей, за мою родню... Вы не поверите, но только сейчас, в эти минуты, я по-настоящему осознал, что это такое, близкая родня! И я... я горд, да, да, я горд тем, что являюсь ее частью...

                Звонок в дверь.

Черт! Как не вовремя! (Ольге Дмитриевне.) Кто это?
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.    Не знаю? (Кричит.) Варвара, открой!

В комнату входят Попов в штатском и два милиционера.

     ПОПОВ.   Закусываем? Ну, ну! Здравствуйте, товарищи!
     ПЕТР.   Здравствуйте.
     ПОПОВ.   Так, разрешите узнать, кто из вас... э-э-э (Смотрит в бумажку.) Батракова Алла?
     ПЕТР.   В чем, собственно, дело?
     ПОПОВ (Петру).  Так все-таки, кто?

                Все смотрят на Аллу.

     АЛЛА (еле слышно).   Я.
     ПОПОВ.   Можно посмотреть ваши документы?
     АЛЛА (еле слышно).  У меня их нет.
     ПОПОВ.   Тогда вам придется пройти с нами в отделение.
     ПЕТР (надевает пиджак, вынимает из кармана удостоверение и протягивает Попову).   Я депутат Моссовета Батраков Петр Семенович. Представьтесь, пожалуйста.
     ПОПОВ.   Оперуполномоченный капитан Попов.
     ПЕТР.   Объясните, капитан, в чем дело?
     ПОПОВ (кивает в сторону Аллы).   Ваша дочь?
     ПЕТР.   Жена.
     ПОПОВ.   Понятно. Ваша жена подозревается в нескольких убийствах.
     ПЕТР.   Кем подозревается? На каком основании?
     ПОПОВ.   На основании оперативных данных.
     ПЕТР (кричит).  Каких таких данных?!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Петр. Не кричи. Спокойно.
     ПЕТР (Ольге Дмитриевне).   Прощу прощения... (Попову.) Вы мо–жете сказать, на основании каких данных арестовываете мою жену?   
     ПОПОВ.   Товарищ Батраков… вы же понимаете, не могу, не положено.
     ПЕТР.   Капитан... как вас по имени-отчеству?
     ПОПОВ.    Виктор Ильич.
     ПЕТР.   Виктор Ильич, поверьте, я должен это знать... (Махает удостоверением депутата.) Пожалуйста! Ну?
     ПОПОВ (вполголоса).   Ну... В общем, несколько минут назад к нам поступили два анонимных звонка. Сначала позвонила женщина, а сразу за ней мужчина. И они почти слово в слово сообщили о том, что некая Батракова Алла отравила трех человек, а в данное время находится по вашему адресу. Вот, собственно, и всё.
     ПЕТР.   Всё...
     ПОПОВ.   Да вы не волнуйтесь! Разберемся. Напрасно держать не будем. (Алле.) Ну что, гражданочка, пройдемте.
     АЛЛА.   Петя!
     ПЕТР (Алле).   Всё будет хорошо... ты это... иди, не волнуйся... все будет хорошо... всё будет хорошо...

Алла в сопровождении Попова и двух милиционеров выходит из комнаты.

(Надежде.) Продали! За тридцать сребреников продали!
     НАДЕЖДА.   Да ладно тебе! Тоже мне – потеря. Другую найдешь, моложе.
     ЭДУАРД.   И потом... Каких таких серебрянников? (Петру.) О чем ты? (Надежде, полушепотом.) Сколько будет сорок семь разделить на три? Что-то я в уме не соображу.
     НАДЕЖДА (Эдуарду, полушепотом.)   Пятнадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей шестьдесят шесть копеек.
     ЭДУАРД (задумчиво, полушепотом).   Ага, к пятнадцати тысячам шестьсот шестидесяти шести прибавляем сорок семь тысяч...
     НАДЕЖДА (Эдуарду, полушепотом).   В сумме выходит шестьдесят две тысячи шестьсот шестьдесят шесть рублей каждому.
     ПЕТР (садится на диван).   Всё посчитали.
     ЭДУАРД.  Да, теперь, кажется, всё... (Ольге Дмитриевне, громко.) Ну что, мне пора. Спасибо, было очень вкусно, особенно лапша понравилась. Давненько, признаться, такую не едал... Всем счастливо оставаться. Аривердерчи!
     НАДЕЖДА.   Эдик, подожди нас. Мы тоже уходим. (Ивану.) Собирайся живее. (Ольге Дмитриевне.) И мне все понравилось... Конфеты брать не буду, и так растолстела. (Ивану.) Ну что, собрался? (Ольге Дмитриевне.) Ладно, мы пошли. Я загляну как-нибудь на неделе. Хорошо? (Целует в щеку.) Пока!

Эдуард, Надежда и Иван уходят.

     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА (садится рядом с Петром на диван).  Как ты, сынок?
     ПЕТР.   Я сегодня лишился всего, чего имел. Наследства, карьеры, жены... И родни, видимо, тоже лишился навсегда.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Все перемелется... А что касается Эдика с Надей, отболит – забудется, и ты, дай бог, еще простишь их.
     ПЕТР.   Я не о себе. Это они мне теперь никогда не простят своего предательства.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Не знаю... Может, ты и прав. (Вздыхает.)  Ну и что собираешься делать?
     ПЕТР.   Не знаю. Пойду куда-нибудь.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Домой?
     ПЕТР.   Домой? Вряд ли.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   К любовнице?
     ПЕТР.   Куда-то же надо идти одинокому мужчине.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  А как же Алла?

Петр пожимает плечами.

Не понимаю я тебя. Не скажу, что Алла мне нравилась, но... я всегда старалась уважать выбор своих детей, каким бы он ни был.  (Качает головой.) И все-таки не понимаю тебя.
     ПЕТР (обнимает Ольгу Дмитриевну за плечи).   Всё-то ты, старая, понимаешь! И отец всё понимал. Иначе бы не написал такого завещания.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что теперь об этом говорить.    
     ПЕТР.   Да. Поэтому, давай, просто посидим, помолчим...
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Помянем...
     ПЕТР.   Отца...
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.  Аркадия...
     ПЕТР.   Аллу...
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Что ты такое говоришь? Грех! Скажи лучше – Наташу.
     ПЕТР.   Наташу. И Егорычева тоже надо помянуть.
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Господи, прости нас грешных!
     ПЕТР.   Аминь!
     ОЛЬГА ДМИТРИЕВНА.   Аминь!

               
З а н а в е с.