Байкал, зарисовка

                БАЙКАЛ

      Название этого озера, пожалуй, знакомо всем людям живущим на земле. Сравнить его можно, пожалуй, только с Эверестом. Одинаково величавы, каждый в своем виде. Один - самый высокий. Другой - самый богатый, не только пресной водой. Да и впадины байкальские не уступают, морским. Я всегда ждал с трепетом встречи с ним, хотя проезжал его тридцать восемь раз туда и обратно.
 
      Вот скажет один читатель:
      - Удивил, а я больше твоего проехал.
      - Да, повезло ему, - отметит другой, - которому не привелось ни разу увидеть это удивительное создание природы. А третий… Достаточно, все познается в сравнении.
 
      Когда поезд приближается к озеру, все люди начинают волноваться, просить соседей чтобы разбудили, если поезд проходит ночью, спешат занять место у окна днем. Однако все постепенно успокаиваются, ни кто еще не проспал это озеро, так как поезд идет вдоль берегов гиганта несколько часов.

      Впервые мне пришлось увидеть Байкал из окна товарного поезда. Нас призывников Советской Армии в конце пятидесятых годов ХХ столетия везли к месту службы в товарных вагонах. Семьдесят пять не знакомых друг другу парней были размещены на двуярусных нарах по торцам вагона. По средине стояла железная печка.
 
      Везли нас  две недели с Урала до Забайкалья. Октябрь. Месяц был, хотя и не очень холодным, в вагоне стояла резко континентальная погода. С вечера было жарко, а утром ужасно холодно. Везли всегда с таким расчетом, чтобы областные города проезжать ночью. А здесь утро и Байкал. Паровоз пыхтел, удаляя нас  с каждым оборотом колеса подальше от дома.

      Отдаляясь от реки Ангары, машинист дал длинный гудок и через какое-то время перед взором открылся вспученный живот озера. Все бросились к распахнутым дверям, к двум маленьким окошечкам, к щелям, не обращая внимания на давку, сажу, которая летела из трубы трудяги паровоза, падая на плечи, обнаженные стриженые головы, чтобы увидеть чудо.

      - Вот это сила, – кричали восторженно ребята, поражённые панорамным пейзажем.

      Другие заворожено молчали.

      Вдруг озеро исчезло. Наступила темнота. Густой, насыщенный сажей, едкий от сгоревшего каменного угля, дым, заполнил товарный вагон. Состав вошел в тоннель. Молодые здоровые парни, одетые во все, что было похуже в доме, весело забалагурили, начали закрывать окна и двери, плеваться, беззлобно материться, застучали спичечными коробками, и в вагоне то тут, то там стали вспыхивать на короткое время огоньки. В одних руках спички быстро прогорали, их столь же быстро заменяли другие.

      Байкал открылся также неожиданно, как и исчез, но не надолго. Все повторилось сначала. Мы ехали по берегу озера по не эксплуатиремой и заброшенной ныне колее. Железная дорога копировала все бухточки озера, а там, где камень круто спускался в воду, дорога уходила в скалы, в тоннель. Их было тогда несколько десятков.

      На станции Слюдянка паровоз устало остановился. Никакой патруль не мог сдержать юношеский порыв. В раздвинутые двери товарняка все парни устремились к озеру. С криками, свистом и визгом, как бабы, обгоняя друг друга, как кони на водопой, летела лавина молодых мужиков к воде.

      Байкал величаво катил по своему выпуклому, нажитому годами животу волны. Водяные пласты, не торопясь, важно, как и подобает авторитету, ложились на берег, и с достойным шуршанием откидывались обратно. Разгоряченная толпа молодых людей, достигнув кромки воды, затихла. Только отдельные балагуры, которые на людях готовы отдать свою жизнь за не понюшку, лишь бы на них обратили внимание, вбежали в чистейшую голубоватую воду...
      
      Но никто из них не ожидал леденящей встречи от всемирно известного озера. Ошпаренные холодом байкальской воды, как кипятком, они отступили в толпу с желанием в ней спрятаться от нервного неразумного порыва, продолжая что-то нервно вскрикивать, смеяться, пытаясь скрыть свое настоящее состояние души, взволнованной от реального контакта с этим природным феноменом.

      Никто не решился искупаться.

      Поздней, через год, когда я на скоростной «Ракете», приплыл из Иркутска, на берег озера, лишь тогда я понял какая в Байкале вода. Прозрачная и светлоозерная, как чистый уральский хрусталь. Брошенная в озеро монета, опускаясь в глубь, кувыркалась, блестела своими гранями на солнце. Монета ложилась на дно на глубине 3-5 метров среди мелких других монет и камушков, не всколыхнув на дне ила, которого здесь нет.

      Байкал прекрасен всегда. В любое время года. Зимой вода в озере замерзает в ноябре-декабре, и тогда по телу гиганта серыми лентами струится зимняя поземка.

      Я видел Байкал в штормовую погоду, когда сердитые волны били бетонные оградительные стены, защищающие железную дорогу от разрушения. Обессиленные толщи воды разбивались о камень, серой пеной ворчливо шипя, уходили обратно внутрь взбудораженной водной массы. В такую минуту страшно оказаться в его просторах.

      В тихую погоду озеро спокойно, и на его теле нет даже простой ряби, только шумливые реки, впадающие в озеро, нарушают его покой. В такие минуты вода озера спокойная, дремлющая, и лишь на горизонте видно то ли туман, то ли ночные облака, отступающие на запад, под напором теплых лучей солнца.

      Возвращаясь на запад, покидая Дальний Восток, Забайкалье и Байкал, всегда испытывал грусть, всегда смотрел на него с затаенной легкой печалью глубокого уважения, и  в такие моменты мне хотелось запечатлеть силу природы в своей памяти  как бы в последний раз…
      От станции Слюдянка в настоящее время железная дорога резко поворачивает влево от озера, устремляясь в горы. После первого тоннеля озеро уже внизу, и ты смотришь на него с высоты, как со смотровой площадки. После третьего тоннеля паришь над волнами словно орел. И озеро в твоих глазах то изумрудное, то голубое. Горы восточного берега в снегу, блестят на солнце, как серебряная оправа драгоценного минерала…

      И все.

      Байкал исчез, может быть до следующей встречи, может навсегда. Кто знает?..

      Однако в душе человека, который хоть раз ощутил встречу с этим чудом природы навсегда остаётся радость общения…