Спина

Часто я, сама того не замечая, поворачивалась к людям спиной. Жизнь мстила мне за это. Она мстила не так, как это делают люди. Люди мстят, отвечая злом на зло, не прощая, а радуясь своей изобретательности и мучениям своего врага. Жизнь делала это по-другому. Она наказывала, прощая совершенное мное  по ошибке или по – глупости.  Она учила любя, чтобы, мучаясь и решая вопрос, «почему» и «за что», я не совершила чего - то более гадкого и неприятного, не нанесла незаслуженной обиды по невнимательности, небрежного отношения к другим, собственного эгоизма и легкомыслия.
Сейчас, по прошествии многих лет, понимаешь, что Жизнь  учила, оберегая. И остается только   винить себя за сделанные ошибки. И уже не мучает вопрос «за что?».  Я нашла все ответы на это «за что?».
 
           Наступила моя последняя школьная осень (шел 1970 год).   Сентябрь у нас на Апшероне был солнечным: температура воздуха держалась весь месяц одинаково: 33 градуса по Цельсию. Но сильной жары не было. С моря постоянно дул свежий влажный ветер и спасал население от тепловых ударов. Солнце! Везде было солнце. Оно лилось  с неба на улицы, деревья, крыши домов. Оно отражалось в многочисленных окнах пятиэтажек и вытекало  на асфальт. Асфальт становился мягким, и на нем отпечатывались наши следы. В школу и обратно. И потом, когда начались серые дождливые дни, скучные, неинтересные, я этого не замечала. Для меня и в октябре, и в ноябре все казалось ярким, солнечным, радостным. Я была бесконечно счастлива.
   Я училась в десятом классе. Дорога в школу была напоминанием о прошлом учебном годе, таком непростым, таком мучительным. Вот я выхожу из дома, а меня поджидает Петька Щеглов, который учится на класс выше. Он провожает меня в школу каждый день. Я иду рядом с ним злая. Петька, хоть и красив  своей пышной огненно-рыжей шевелюрой,  идеально правильными чертами лица, мне не нравится. Мне нравится Витька Воронин! Я  только и мечтаю о том, чтобы он, а не кто-нибудь другой дожидался меня у калитки моего дома, и мы вместе шли бы в школу. Но ко мне прицепился этот Петька! Он мой ближайший сосед, наши матери дружат, и я ничего не могу поделать. Все уже смеются над нами, а мне не до смеха.
   Вот мы выходим на центральную дорогу, по которой идут в школу все ученики. Слышны шутки, смех, подтрунивания над нами. Мы идем молча. Досаднее всего, что все это видит и слышит Витька. И думает то же, что и все. Витькин лучший друг Чингиз Ахмедов  тоже все видит и слышит, тоже неправильно понимает ситуацию, но я почему-то ни на миг не задумываюсь, что думает и чувствует он. А задуматься не мешало бы.
  А вот мостик, проведенный через горную речушку, вытекающую в Каспийское море. Около мостика стоит десятиклассник Чингиз Ахмедов и держит портфели: свой, Витькин и Петькин. А на мостике, как в детской песенке про баранов, дерутся его одноклассники Витька с Петькой. Мы, девчонки из девятого, дошли до дерущихся и разняли их. Все сразу поняли, что драка была из-за меня. Новым шуткам не было предела. Мне же было обидно. Хотелось чего-то  необыкновенного, сказочного, романтики, а не потехи для несерьезных одноклассников. Я чуть не плакала от горя. Но надо было что-то предпринять, и я решилась. 
     Как-то в воскресенье Петька пригласил меня с братом к себе домой, когда родители его куда-то уехали. Он тщательно прибрал в доме. Приготовил угощение: сваренный мамой компот и какие-то фрукты, сорванные в своем саду. Мой младший брат что- то у него во дворе рассматривал, а меня Петька стал водить по комнатам, показывая, какой он прекрасный хозяин, умеет все делать сам, какой уют он может навести в доме. Как мне все это было не нужно! Вот если бы Витька меня позвал к себе! И, войдя в комнату, где был накрыт стол, я сказала Петьке, что мне из мальчишек никто не нравится, потому что у меня есть свой идеал, и никто из них на него не похож. И ушла, не попробовав угощения. Брат, так как был его другом, остался. Не знаю только, угостил ли его Петька чем-нибудь, или нет. Как заметила моя мама, Петька жадный - подарил мне на день рождения розы, лепестки которых уже стали осыпаться. Я его защищала: тетя Катя, Петина мама, продавала цветы, она бы не позволила ему сорвать свежие для кого бы то ни было. Но моя мама не согласилась: можно было для девушки, которая нравится, одну розу сорвать тайком. 
   Услышав мое признание, Петька сильно горевал. И, чтобы облегчить свою боль, передал наш с ним разговор Витьке слово в слово. С торжеством: Попова   не любит ни меня, ни тебя. Она мне сама сказала. И Витька поверил. Он стал ухаживать за другими девочками. О моем существовании он, кажется, забыл. Надо сказать, что он был обаятельным юношей, красивым  брюнетом с ярко-синими глазами, с правильными чертами лица. Даже черная круглая бархатистая родинка, расположившись на круглом лице, не портила его. Сам он, весь из себя чистенький, аккуратненький, умел держаться с  чувством собственного достоинства. Виктор нравился девочкам. Они охотно принимали его ухаживания, но отношения были короткими,  ничего серьезного из этих отношений не возникало. Я даже не успевала его к кому-нибудь поревновать. 
    А Петр победил. Не раз битый ребятами, он проявил хитрость и настойчивость. Били его ребята за то, что он бегал за мной, не столько потому, что я кому-то из них нравилась, сколько потому, что они недолюбливали Петра: кто ты такой, чтоб встречаться с Поповой?! Я слыла талантливым и умнейшим человеком в школе.  Хотя, я думаю, на самом деле я такой не была. Я была просто активной, и  на виду. Другие  девочки были умнее,  себя не показывали. А кто такой Петька Щеглов? Обыкновенный троечник. И чтоб ему, этому серенькому мальчишке досталась Попова?  После того, как он объявил ребятам, что из местных ребят мне никто не нравится, упорный Петя теперь беспрепятственно ходил за мной по пятам. Я с девчонками в кино - и он за нами, я у подруги засиделась, выхожу из квартиры – он тут как тут, меня на пороге дожидается. Хочешь – не хочешь  -  приходилось принимать его дешевенькие подарки и терпеливо дожидаться, когда его заберут в армию. Его призвали в августе, когда ему исполнилось восемнадцать лет, и после окончания школы он не успел никуда поступить. На проводах я сказала от радости такую речь, что тетя Катя прослезилась и преподнесла мне лишний кусок торта.  Виктор же поступил в только что открывшийся политехнический институт в городе Кировабаде. В Баку, столице республики, он бы не поступил, так как был троечником, и даже отличники с трудом поступали, так как был большой конкурс.
    И теперь, когда я училась в десятом классе, мне очень не хватало Виктора. Я ходила грустная, но недолго.
 Дело в том, что каждую пятницу ко мне стала подходить сестра Виктора, аккуратненькая, курносенькая, с каштановыми кудряшками, девятиклассница и передавали мне привет от Вити. Радости моей не было предела. Теперь я стала жить в ожидании счастья. Жизнь моя наполнилась новым смыслом: все, что я делала, я делала для Витьки Воронина: училась, писала стихи, оформляла стенгазету. Составляла сценарии для школьных вечеров. Я ведь была комсомолкой, входила в состав школьного комитета и отвечала за культурно – массовую работу в школе.
     На одном из заседаний комитета комсомола школы мы решили по традиции провести вечер встречи с выпускниками школы. Решено было провести его как всегда, в феврале, на студенческих каникулах, чтобы на вечер смогли прийти не только работающие выпускники, но и студенты.
   Я старалась, как никогда. Составила интересный сценарий, дала задание оформителям актового зала, подобрала ведущих, выступающих, репетировала с ними допоздна, уговорила учителя музыки помочь, и он согласился. Учителя нам всегда безотказно помогали проводить общешкольные мероприятия.
     От суеты и беготни, а надо было еще уроки учить, я не замечала усталости. Я жила в нетерпеливом ожидании: наконец–то я увижу Виктора! Скорей бы, скорей!
     Долгожданный день пришел. Сегодня вечером в школе праздник. Придет Витя. Я буду танцевать с ним, и только с ним.
            Уроки закончились, но я, как всегда, не спешила домой. Я решила заглянуть  в кабинет химии, к своему классному руководителю Сергею Мартиросовичу. Сергей Мартиросович не был самым лучшим человеком на планете. Возможно, он не был самым лучшим учителем. Но то, что он был самым любимым учениками – это  точно. У него был сумасбродный характер. Беспредельная строгость и непомерная несправедливость, непреклонность возмущали наши юные сердца, и мы с ним отчаянно спорили, пытаясь восстановить справедливость, отстоять свою правоту и … право не учить химию и при этом получать хорошие отметки. Сергей Мартиросович выслушивал все претензии. Он не жалел на нас своего времени, часами выслушивал кого молча, кого немного посмеиваясь. Не перебивая, но оставался при своем. По натуре он был трудоголиком, чего требовал и от нас, мы же жесточайше сопротивлялись.  Это было бесполезно. Получивших неудовлетворительную оценку учеников он оставлял после уроков и держал до тех пор, пока провинившийся не выучит параграф на «отлично». Он оставлял после уроков отличников, не спрашивая их согласия, и давал им задания повышенной трудности. Лабораторию при своем кабинете он оборудовал сам. Бывая на экскурсиях на заводах в городе Сумгаите со своими учениками, он выпрашивал химические препараты, колбы, пробирки, реактивы,  все бережно раскладывал на полках, сортировал, подписывал. Его кабинет и лаборатория оказались лучшими в республике. Это обнаружилось только тогда, когда его ученик занял первое место в республиканской олимпиаде и поехал защищать честь республики в Москву. Почти одновременно с этим в журнале «Химия в школе» была напечатана его статья со сценарием одного из мероприятий по химии. Комиссия из министерства образования, посетившая уроки нашего химика, вынесла выговор директору школы за то, что он игнорирует успехи такого талантливого  учителя, которого представила его к награде.  Как бы то ни было, мы любили Сергея Мартиросовича, сами этого не понимая. Нас тянуло к нему. Когда уроки заканчивались, и в школе не оставалось почти никого, у него в кабинете собирались ученики из разных классов. Разговаривали, спорили, интересовались работой учителя. Он ведь каждый раз придумывал что – нибудь  интересное, удивлял нас чем–то. Стремился к тому, чтобы мы полюбили его предмет. Предмет мы так и не полюбили.  Но его уроки запомнили. 
                Итак, я открываю дверь в кабинет химии, и перед моими глазами открывается чудесная картина. В кабинете собрался весь прошлогодний выпускной класс!  Гасан Алекперов чинит дверь, сорвавшуюся с петель, Алик Бабаев ему помогает. Увидев меня, он шутливо произносит «Кардон!» (вместо «пардон») и пропускает меня внутрь. Ребята расположились кто где: кто у стендов, кто у учительского стола, а самая большая группа стояла в середине первого ряда и о чем - то оживленно беседовала. Виктор Воронин был с ними. Увидев меня, он демонстративно повернулся ко мне спиной. Я прошлась по классу, здороваясь с юношами и  обнимаясь с девчонками. Они были рады меня видеть, ведь все мы, выполняя комсомольскую работу, проводили вместе много времени. И сейчас они стали взрослыми, а я осталась в их детстве.               
     Мы проводили вместе  много времени. В состав комитета входили Лидочка Пономарева, Чингиз Ахмедов из десятого класса. Люда Бондарева из нашего, девятого и еще кто-то из восьмого. Мы часто собирались за заседания, обсуждали и решали важные, как нам казалось, вопросы. Самым важным для нас была организация школьных тематических вечеров по школьным предметам или посвященным каким-нибудь датам, которые отмечала вся страна. Особенно мы любили проводить школьные «огоньки», подобные тем, которые показывали по телевидению. Мы пели песни, читали стихи, разыгрывали сценки. Сидели за столиками, пили лимонад, ели конфеты, пирожные и яблоки, которые покупали сами. В магазин ходили гурьбой, всем составом комитета. Нам было весело. Приготовления к подобным мероприятиям мы держали в секрете от одноклассников, чтобы им было интересно. Каждый участник знал только то, что он приготовил. Мы старались. Нам приятно было услышать высокую оценку своей работе.  Не только от ребят, но и от учителей, от родителей, если мы их приглашали. Во всех этих мероприятиях была одна прелесть – после торжественной, обязательной части были танцы.  Взрослые расходились по домам, оставив с нами одного из дежурных учителей, и мы вволю предавались развлечениям. Играли в «ручеек», пели песни, показывали фокусы, танцевали, наблюдали за влюбленными. Кто кого пригласит – тот в того и влюблен. Кто-то приглашает кого-то назло кому-то, кто-то отказывается от приглашения, и тоже назло. Мы, юное поколение, родившееся в пятидесятых годах, жили весело и беззаботно, веря в обещанное нам светлое будущее, которое скоро наступит. Надо только немного подождать. Мы взрослели, веря, что это самое светлое будущее нам преподнесут на блюдечке. Нам остается только одно: работать, работать и работать. Мы готовы были работать там, куда пошлет нас партия, великая, коммунистическая.  Многие из нас готовы были учиться, учиться и  учиться. Как учит та самая партия, единая и неповторимая. Одним словом, как писал нам завуч в характеристиках, мы были морально устойчивы и физически здоровы. Дружба наша была тоже несокрушимой. Мы были не только представители разных национальностей, добрая половина из нас были дети семей смешанных браков, но вопрос о национальности не стоял никогда, и никогда не возникало конфликтов на национальной почве. Было интересно изучать обычаи разных народов. Уважать их и следовать им. Мы перенимали друг у друга только хорошее, а от нелепых традиций, отнеся  их к пережиткам прошлого, отказывались. Мы любили читать. Наша страна была в то время самой читающей в мире. По крайней мере, об этом мы слышали по радио и телевизору, читали в газетах и книгах. Проверять - не проверяли. Да и кому бы пришло в голову сомневаться? Печатное слово - свято.   
     Такими вот мы были – молодость нашей эпохи – эпохи семидесятых. Мы даже не подозревали, какая трагедия ожидает нас через два десятка лет. Коммунистическая партия, казавшаяся нам несокрушимой, проиграет холодную идеологическую войну Америке. Начнется вражда, непонятно кем посеянная. Исчезнут прекрасные города, такие, как Одесса, Баку. Разбегутся люди, искорежив свои судьбы, и останется одно воспоминание о том, «как хорошо жили раньше».  Но до этого было далеко. А пока, мы радовались общению и свободе юности, которой не бывает у взрослых людей. Я живо беседовала со старшими товарищами,  интересуясь подробностями их жизни. Они с удовольствием делились со мной, интересуясь в ответ моими делами: я была их воспоминанием о школе. Я любила этот класс, любила их всех, потому что с ними учился Витька Воронин. 
        Он так и не повернулся ко мне лицом.
           Лица Чингиза я не видела. Смотрела, разговаривала с ним, но не видела. И никогда не задавалась вопросом, почему серьезный и трезвомыслящий Чингиз ходил с нами, девчонками, по магазинам покупать все необходимое для школьных мероприятий. Легкомысленный Виктор не ходил, считая это не нужным для мужчины. Поговаривали, что Чингиз влюблен в Лидочку Пономареву, вот и ходит с нами,  а та его не замечает. Не заметить Чингиза было невозможно. Рост около двух метров, кипельно-белое лицо с правильными чертами, без каких-либо недостатков, голубые глаза. Безупречное поведение. Дрался ли он когда-нибудь с мальчишками? Разумеется, дрался. Но мы этого не видели. Чингиз вел себя  достойно не только потому, что получил хорошее воспитание. Отец Чингиза, учитель по образованию, работал в поселковом совете председателем. Зарплата у него была – девяносто рублей. Этого было мало для того, чтобы содержать семью, а у Ахмедовых было пятеро детей, но, тем не менее, семья жила лучше других. Люди говорили, что отец Чингиза ворует, работая на такой должности, но относились к этому снисходительно. Чингиз же от этого страдал, чувствуя вину перед ровесниками, и никогда не выделялся среди них, покупая такую же одежду, обувь и школьные принадлежности, как и у всех.
Все во мне воспротивилось тому, что говорили про Чингиза и Лидочку. Чингиз не может быть влюблен в Лидочку, слишком она жеманная и кокетливая! Представить себе даже на секунду, что Чингизу нравилась я – нет! Это невозможно. Я смотрела на него как на солнце. Как смотрят на икону или что–то другое, святое и недоступное. Я считала себя недостойной внимания Чингиза,так, впрочем, думали и другие девочки. Сейчас меня берет досада на себя за ту ошибку…

      Уходя, я напомнила ребятам, что сегодня в семнадцать ноль-ноль мы ждем их на вечер. Хотя этого можно было и не делать – пригласительные билеты были всем давным-давно разосланы.
     Я шла домой из школы – новостройки по огромному пустырю. Чья – то умная голова придумала строить школы вдали от поселков: в недалеком светлом будущем она окажется в самом центре, население–то растет! Я шла, а в грудь мне бил сильный злой февральский ветер, пытаясь свалить меня с ног. Я шла, сопротивляясь этой стихии, зная, что надо дойти. Идти было трудно. Душа болела, обожженная обидой и недоумением. Не будь ветра, я бы, может быть, и заплакала, но природа-мать, суровая и мудрая, сталкивая меня с трудностями, учила преодолевать их, шагая вперед, несмотря на боль и отчаяние.
     Я справилась с собой. Несмотря на бушевавшие во мне внутри чувства, внешне я придала себе невозмутимый вид и пришла на вечер, как ни в чем не бывало. В голове ощущалась пустота. На душе – тоже. Я надеялась на то, что Витькино поведение – недоразумение, которое по каким –то непонятным мне причинам разрешится легко и просто. Но Виктор не пришел. Последняя надежда на то, что у меня с ним что-то получиться, угасла, сверкнув обманчивым веселым фейерверком. «Не все то золото, что блестит», а он действительно блестит, но только как битое стекло в помойной яме» - весело щебетала я с подружкой, делая беззаботный вид. Эти слова услышал Чингиз, который почему-то оказался рядом. Он сильно побледнел, отвел меня в сторону и спросил, к кому относятся последние слова, случайно им услышанные. Я сказала правду - к Витьке Воронину.  Чингиз протянул мне свою руку и пожал мою. Это рукопожатие, нежное и теплое, я запомнила на всю жизнь.
      Ночью я не спала. Переданные мне Чингизом теплота и нежность  не проходили и не давали уснуть. Я ничего не могла понять. Чему так обрадовался Чингиз? То, что мои язвительные слова относились не к нему, а к его лучшему другу? Но тогда выходит, что Чингиз – предатель? Но этого не могло быть!
    Мои раздумья ни к чему не привели. Я не догадывалась, что мир построен не так, как я себе это представляю. И то, что я смогу совершить чудовищную ошибку – я об этом тоже не догадывалась.
Правду говорят, что необыкновенно красивые люди долго не живут.
Чингиз погиб в 24 года в автокатастрофе. Молодой, неженатый. 

          Несколько лет спустя погибла в автокатастрофе вся семья Лидочки: ее родители, муж, двое детей. Это были порядочные, безупречные, внешне очень красивые люди. 
     На тот школьный вечер Виктор не пришел, и больше я его никогда не видела. Его родители получили квартиру в другом поселке, и семья Ворониных переехала на новое прекрасное место жительства. Виктор приезжал к своему другу Чингизу, бродил с ним по улице, на которой я жила. Искал со мною встречи, даже один раз решился постучать в нашу дверь. Но меня не было дома.
Обида на Виктора, нанесенная мне совершенно незаслуженно, жила долго, не заживая. Иногда я плакала, уговаривая себя забыть его. Ведь ничего не было. Не было? Было! Просто мы, бывает, забываем о  мгновениях, подаренных нам жизнью. Возможно, они не всегда были счастливыми, но значительными были, это точно. Жаль, мы не всегда это понимаем.
    Яркий солнечный день. Лето. Районный центр - поселок  Лок – Батан. Я иду по тротуару, а рядом со мной идет Витька. Его вызвали в военкомат, а я приехала посетить  маму, которая проходила лечение в больнице. Мы приехали на электричке и неожиданно встретились на вокзале. Я рада была тому, что надела свое лучшее платье, шелковое, темно-синее в красный цветочек. Оно как нельзя лучше шло мне. Мы тихо переговаривались. Я ждала Витькиного восхищения моей внешностью, моим умом, моим талантом, хотелось услышать, что я необыкновенная, не такая, как все.  Того же желал и Витька услышать от меня о себе. Он имел огромный успех у девчонок, скорее всего, не раз слышал то, что он красивый. Умный, необыкновенный. Избалованный женским вниманием, такого же восхищения  он ждал и от меня. Не дождался – и  решил действовать.
- Мне бы хорошо диктором работать.
- Тебе – диктором?- пораженно спросила я. Это я, я должна была диктором работать! У меня для этого все данные: голос, умение выразительно читать. Пятерки по литературе.
    Он, услышав в моем голосе недоумение, пояснил, 
-Воронин Виктор – диктор, диктор   -  Воронин Виктор. Звучит!

    Как  - то раз моя лучшая подруга, на несколько лет старше меня, следовательно, умнее, Нелли приготовила мне сюрприз. Она, работая у директора школы секретарем, отыскала  прошлогоднюю Витькину контрольную по химии и дала мне ее прочитать. Я осторожно взяла двойной листочек в руки и прочитала.  Затем вернула ее подруге: ей надо было положить работу на место. Чтение оставило неприятный осадок. Витька написал: «Возмем сасут с вадой…» У него было много орфографических ошибок. Теперь–то уж точно можно было сделать вывод о Витькиных интеллектуальных способностях. Я не могла любить человека с низким интеллектом. Но Витька… он вовсе не глупец! У него, как и у любого смертного, есть недостатки. Явную безграмотность я не могла простить никому. Но только не Витьке.
     И еще я вспомнила прошлогодний новогодний школьный вечер. Объявили белый танец. Я  вышла из круга девчонок и отважно отправилась приглашать на танец Витьку. Он стоял в кругу своих друзей и ждал. Они все одновременно смотрели на меня и тоже ждали. Вестибюль, в котором проводился праздничный вечер, был длинный, идти надо было долго, как под обстрелом любопытных глаз. Я обреченно шла, стараясь унять свое волнение. Через несколько лет я узнала, что волнение нельзя подавлять в себе. Наоборот, ему надо дать волю. И тогда оно само пройдет. Но тогда я не знала ничего такого и отчаянно волновалась. Я не отдавала отчета своим действиям. Я, сама не зная почему, неожиданно для себя самой, подошла к Юрке Каширскому и пригласила на танец его, юношу, который мне совсем не нравился. Он был старшим братом моей одноклассницы, пришел в школу, чтобы после праздника отвести сестру домой. Юра был лучшим учеником школы, любимцем Сергея Мартиросовича. Это он занял первое место в республиканской олимпиаде по химии. В Москве он тоже занял какое – то призовое место и  Сергея Мартиросовича наградили медалью. Юра же легко поступил в Азербайджанский Институт нефти и химии и был студентом первого курса. Виктору до Юры было далеко, но я об этом даже не задумывалась. Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что Виктор был настолько поражен моим поступком, что от ущемленного самолюбия приложил максимум усилий для того, чтобы поступить в институт. Представляю, с каким трудом ему давалась учеба с его – то  способностями. Трудно было семье материально: его отец был инвалидом Великой Отечественной войны, в семье было шестеро детей, Витя был средним сыном. После него оставались сестра и двое маленьких братьев. В то время подростков на работу не брали, но семье Ворониных сделали исключение. Виктора устроили сторожем в ЖКК. Уверена, что, став студентом, он тоже где – нибудь подрабатывал. И приезжал домой гордым и довольным собой. Вся многочисленная родня восхищалась им. У него было много хороших друзей. Не меньше было у него подруг. Но, видимо, жила в нем та давняя обида на меня за то, что я его опозорила перед друзьями, по его понятиям, не пригласив его на тот злосчастный белый танец. Вот он и повернулся ко мне спиной, показывая, что я для него - ноль без палочки.  Сейчас я понимаю, что равнодушный к тебе человек не станет поворачиваться спиной. Он тебя просто не заметит. Не заметит так, как я не замечала людей, была к ним пренебрежительна и несправедлива. Сейчас, став, увы! старухой, я сама себе поражаюсь. Как я могла не заглянуть в глаза рядом стоящему с Виктором человеку? Не заметить его волнения, его заинтересованности, возможно, его страданий.
      Не знаю, сколько мне еще отмерено, но я считаю себя счастливой. Даже несмотря на то, что многое сложилось неудачно. Я благодарна жизни за ее уроки. Я была не очень хорошей ученицей, и сейчас работаю над ошибками. Многое предстоит еще постичь. Но главное я усвоила: не так страшно уходить, зная, что тебя ждут те, кто никогда бы не повернулся к тебе спиной.