Вас помнят

Пиньк-пиньк.
Сейчас осень, и так странно слышать над прозрачной водой жизнерадостный голос синицы.
Сколько всего помнит эта прохладная земля? Эти облетающие ветви вековых дубов? Эти облака, широкими бледными мазками размытые по небу? Где-то вдалеке каркает ворон. Неправда, что он предвещает кому-то смерть. Есть старинная легенда, что ворон каркает, жалуясь на человеческую несправедливость.
А вот и сама благородная птица прилетела, села на березу, замолкла. Ворон, ворон, скажи мне что-нибудь. Не молчи, вещий ворон, не молчи...
Но ворон молчит... Не умеет он говорить по-нашему, только смотрит блестящими карими глазами, а бледное солнце играет на иссиня-черных, отливающих зеленью перьях.
Он подбирается, срывается с ветки в небо. Делает над речкой пару кругов, издает протяжный, похожий на орлиный клекот крик и скрывается из вида. По кому ты плачешь, птица? Кто брат тебе?
Пиньк-пиньк.
А синичка жизнерадостная, молодая еще. А уж легкая какая! На желуде сидит, а тот и не думает падать.
Река-то непростая, река эта - Лета... И я хватаю с земли пригоршни желудей, бросаю их в воду, швыряю вслед комья листьев, травы, земли... Жри, река времени! Скольких ты отняла у нас: великих и не очень, известных и безымянных... Не отбирай же этих, возьми ветки, грязь, камни...
Пиньк-пиньк.
Внезапно я останавливаюсь. А с чего я взял, что они ушли? По ним же поет эта крохотная желтая птичка, и ворон не просто так жалуется на людей.
У вас нет тел, кладбищ, могил, крестов, памятников, панихид.
Ваш прах давно улетел в небо тонкой, не чувствующейся в свежем воздухе струйкой.
О вас не говорят, не гордятся старыми фотографиями, не произносят пышных речей. Как правило, люди предпочитают делать вид, что вас никогда и не было.
Вас помнят.
Пиньк-пиньк.
Я протягиваю к синичке руку, насыпав в ладонь семечек. Она совсем не боится, подлетает, склевывает добрый десяток. Обжора...