Эта яростная идея справедливости...

Мои комментарии по поводу книги Дж. Ролза "Теория справедливости", а также его критики Робертом Нозиком (в книге "Анархия, государство, Утопия") и, наконец, критики их обоих Ротбардом будут даны в конце этой главы. Приведенный отрывок из труда современного английского философа вполне репрезентативен.
    Кто хочет, может, помимо моих комментариев, прочесть полный текст книги Джона Ролза "Теория справедливости". Новосибирск, издательство Новосибирского университета. 1995 г.
***

Глава I
Справедливость как честность


1. РОЛЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ
Справедливость — это первая добродетель общественных институ-
тов, точно так же как истина — первая добродетель систем мысли.
Теория, как бы она ни была элегантна и экономна, должна быть
отвергнута или подвергнута ревизии, если она не истинна. Подобным
же образом законы и институты, как бы они ни были эффективны
и успешно устроены, должны быть реформированы или ликвидирова-
ны, если они несправедливы. Каждая личность обладает основанной
на справедливости неприкосновенностью, которая не может быть
нарушена даже процветающим обществом. По этой причине спра-
ведливость не допускает, чтобы потеря свободы одними была оправ-
дана большими благами других. Непозволительно, чтобы лишения,
вынужденно испытываемые меньшинством, перевешивались большей
суммой преимуществ, которыми наслаждается большинство. Следо-
вательно, в справедливом обществе должны быть установлены свободы
граждан, а права, гарантируемые справедливостью, не должны быть
предметом политического торга или же калькуляции политических
интересов. Единственное, что позволяет нам неохотно принимать
ошибочную теорию, — это отсутствие более лучшей теории. Ана-
логично, несправедливость терпима только тогда, когда необходимо
избежать еще большей несправедливости. Будучи первыми доброде-
телями человеческой деятельности, истина и справедливость беском-
промиссны.
Эти суждения наверняка выражают наше интуитивное убеждение
в первичности справедливости. Без сомнения, они выражают это
весьма сильно. В любом случае, хотелось бы исследовать, являются
ли эти и подобные им спорные положения обоснованными, и, если
это так, как это можно показать. Для этих целей необходимо раз-
работать теорию справедливости, в свете которой эти утверждения
могут быть интерпретированы и оценены. Начнем с рассмотрения
роли принципов справедливости. Давайте предположим, дабы была
понята идея, что общество — это более или менее самодостаточная
совокупность людей, которые в своих взаимоотношениях осознают
определенные обязывающие их правила поведения и которые, по
большей части, поступают согласно этим правилам. Предположим,
далее, что эти правила устанавливают систему кооперации, предназ-
наченную обеспечить блага тем, кто следует правилам. Но хотя
общество и представляет общественное предприятие во имя взаимной
выгоды, для него характерны конфликты интересов, как, впрочем, и
их совпадение. Совпадение интересов заключается в том, что социаль-
ная кооперация делает возможной для всех лучшую жизнь по срав-
нению с тем, чем она была бы, если бы каждый жил за счет
собственных усилий. Конфликт интересов выражается в том, что лю-
дям небезразлично, как большие выгоды, полученные из сотрудниче-
ства, распределяются между ними, поскольку в преследовании собст-
венных целей они предпочитают получить больше сами и уменьшить
долю, которую нужно разделить с другими. Требуется определенное
множество принципов для того, чтобы сделать выбор среди различных
социальных устройств, которые определяют разделение выгод, и чтобы
прийти к соглашению о распределении долей. Эти принципы являются
принципами социальной справедливости: они обеспечивают способ
соблюдения прав и обязанностей основными институтами общества.
Они же определяют подходящее распределение выгод и тягот социаль-
ной кооперации.
Назовем общество вполне упорядоченным, когда
оно предназначено не только для обеспечения блага своим членам,
но и для эффективного регулирования общественной концепции спра-
ведливости. Иными словами, это общество, в котором (1) каждый
принимает и знает, что другие принимают те же самые принципы
справедливости, и (2) базисные социальные институты, в общем,
удовлетворяют, и, насколько известно, на самом деле удовлетворяют
этим принципам. В этом случае, хотя люди могут предъявлять друг
другу завышенные притязания, они, тем не менее, признают общую
точку зрения, которая позволяет выносить решения по ним. В то
время как склонность людей к преследованию собственных интересов
заставляет их быть бдительными в отношении друг к другу, общест-
венное чувство справедливости делает возможным их объединение во
имя безопасности. Между индивидами с различными целями общая
концепция справедливости устанавливает узы гражданского содруже-
ства; общее устремление к справедливости ограничивает преследо-
вание других целей. Можно полагать общественную концепцию спра-
ведливости фундаментальной особенностью вполне упорядоченного
человеческого общества.
     Конечно, далеко не все существующие общества вполне упорядо-
чены в этом смысле, потому что весьма спорно, что справедливо и
что несправедливо. Люди расходятся в том, какие именно принципы
должны определять основные условия соглашения в обществе. Но
несмотря на эти расхождения, мы все же можем сказать, что каждый
из них имеет концепцию справедливости. То есть они осознают
потребность в определенном множестве принципов относительно ос-
новых прав и обязанностей и готовы принять их. Эти принципы
также определяют правильное распределение выгод и тягот социаль-
ной кооперации. Таким образом, понятие справедливости как таковое
отличается от конкретных концепций справедливости, и в нем про-
является то общее, что имеется в этих различных концепциях
1
Тот, кто придерживается других концепций справедливости, может все
еще соглашаться, что институты справедливы, когда между людьми
не делается произвольных различий в отношении основных прав и
обязанностей и когда правила определяют надлежащий баланс между
конкурирующими притязаниями на преимущества общественной жиз-
ни. Люди могут прийти к соглашению в этом описании справедливых
институтов, поскольку понятия произвольного различия и надлежа-
щего баланса, входящие в концепцию справедливости, всегда открыты
для такой интерпретации, которая согласуется у каждого с принима-
емыми им принципами. Эти принципы позволяют выделить те сход-
ства и отличия среди людей, которые существенны для определения
прав и обязанностей, и они специфицируют, какое деление преиму-
ществ является подходящим. Ясно, что это различие между единствен-
ным понятием и концепциями справедливости не разрешает серьезных
вопросов. Оно просто помогает идентифицировать роль принципов
социальной справедливости.
Некоторая мера согласия в концепциях справедливости, однако,
не является единственным условием жизнеспособности человеческого
общества. Есть и другие фундаментальные социальные проблемы, в
частности проблемы координации, эффективности и стабильности.
Таким образом, планы индивидов должны быть согласованы так,
чтобы их действия были совместимы, и чтобы они могли осуществ-
ляться без того, чтобы чьи-либо законные ожидания постигло сильней-
шее разочарование. Более того, исполнение этих планов должно
привести к выполнению социальных целей такими способами, которые
эффективны и совместимы со справедливостью. И, наконец, схема
социальной кооперации должна быть устойчивой: она более или менее
должна подчиняться основным правилам и действовать согласно им.


2. СУБЪЕКТ СПРАВЕДЛИВОСТИ
Многие вещи могут полагаться справедливыми и несправедливыми;
не только законы, институты и социальные системы, но и самые
различные конкретные действия, включая решения, суждения и обви-
нения. Мы также называем справедливыми и несправедливыми рас-
положения и нерасположения людей, да и самих людей. Нашим
предметом, однако, является социальная справедливость. Для нас
главный субъект справедливости — базисная структура общества,
или более точно, способы, которыми основные социальные институты
распределяют фундаментальные права и обязанности и определяют
разделение преимуществ социальной кооперации. Под основными инс-
титутами понимаеся конституция и основные экономические и со-
циальные устройства. Таким образом, защита законом свободы мысли
и свободы совести, свободный рынок, частная собственность на средст-
ва производства, моногамная семья — это примеры основных социаль-
ных институтов. Взятые вместе в рамках одной схемы, основные
институты определяют права и обязанности людей и влияют на их
жизненные перспективы — кем они надеются быть и как они надеются
осуществить это. Базисная структура — это первичный субъект спра-
ведливости, поскольку ее воздействие весьма глубоко и присутствует
с самого начала. Интуиция говорит нам, что эта структура содержит
различные социальные положения, и что люди, занимающие раз-
личные социальные положения от рождения, имеют различные ожи-
дания, которые определяются как политической системой, так и
экономическими и социальными обстоятельствами. В этом отношении
институты общества с самого начала одни социальные положения
ставят выше других. Они существенно углубляют неравенство. Они
не только всепроникающи, но они также воздействуют на исходные
жизненные шансы людей; тем не менее, они не могут быть оправданы
апелляцией к понятиям заслуг. Именно к такого рода неравенствам,
по предположению, неизбежным в базисной структуре любого обще-
ства, должны в первую очередь применяться принципы социальной
справедливости. Эти принципы регулируют выбор политического ус-
тройства и основные элементы социальной и экономической системы.
Справедливость социальной схемы существенно зависит от того, как
приписываются фундаментальные права и обязанности, а также от
экономических возможностей и социальных условий в различных
слоях общества.
    Сфера нашего исследования ограничена в двух отношениях. Преж-
де всего, я имею дело со специальным случаем проблемы спра-
ведливости. Я не рассматриваю справедливость институтов и социаль-
ных практик вообще, как и отдельные случаи справедливости меж-
дународного права и отношений между государствами (§ 58). Сле-
довательно, если предположить, что понятие справедливости при-
менимо всякий раз, когда имеется распределение чего-то,
что рационально рассматривается как приобретение или ущерб, тогда
мы заинтересованы только в одном примере его применения. Нет
причин предполагать заранее, что принципы удовлетворяют базисную
структуру во всех случаях. Эти принципы могут не работать для
правил и практик конкретных ассоциаций или менее обширных со-
циальных групп. Они могут быть несущественными для различных
условностей и повседневных обычаев; они могут не проливать свет
на справедливость, или, лучше, честность добровольных совместных
процедур сотрудничества для осуществления договорных соглашений.
Условия международного права могут потребовать совершенно от-
личных принципов, выявление которых делается совсем иным образом.
Я буду удовлетворен, если мне удастся сформулировать разумную
концепцию справедливости для базисной структуры общества, вре-
менно рассматриваемой в качестве замкнутой системы, изолированной
от других обществ. Значимость этого социального случая очевидна
и не нуждается в пояснениях. Вполне естественно предположить, что
если мы имеем основательную теорию для этого случая, остальные
проблемы справедливости будут в свете этой теории более легкими.
С подходящими модификациями такая теория даст ключ для неко-
торых других подобных вопросов.
Другое ограничение заключается в том, что, по большей части,
я рассматриваю принципы справедливости, которые должны регули-
ровать вполне упорядоченное общество. Предполагается, что любой
человек поступает справедливо и играет свою роль в поддержании
справедливых институтов. Хотя справедливость может быть, как за-
метил Юм, осмотрительной, ревнивой добродетелью, мы все же можем
спросить, каким должно быть совершенно справедливое общество.

   Таким образом, рассматривается, главным образом, то, что называеся
теорией строгого согласия.
   Концепция справедливости не может быть дедуцирована из самооче-
видных посылок или условий на принципы; напротив, се обосно-
вание — это дело взаимной поддержки многих рассмотрений, которые
складываются в один согласованный взгляд.
   И последний комментарий. Нам желательно, чтобы принципы
справедливости были обоснованы потому, что на них согласились бы в исходной ситуации равенства: упор сделан на то, что эта исходная ситуация является чисто гипотетической. Естественно спросить, почему, если такого соглашения никогда не существовало в действительности, мы должны проявлять интерес к моральным или каким-либо
еще принципам. Ответ состоит в том, что условия, включенные в
описание исходного положения, именно такие, которые мы принимаем
в действительности. Или, если мы не делаем этого, нас можно было
бы убедить сделать это через философское размышление. Каждый
аспект договорной ситуации может быть достаточно обоснован. Таким
образом, мы объединяем в одну концепцию различные условия на
принципы, которые мы уже готовы в ходе рассмотрения признать
разумными. Возникающие при этом рамки рассмотрения выражают
нашу готовность к некоторым ограничениям честных условий социаль-
ной кооперации. Следовательно, один способ рассмотрения идеи исход-
ного положения состоит в том, чтобы полагать исходное положение
в качестве разъяснительного механизма, суммирующего смысл этих
условий и помогающего нам извлечь из них следствия. С другой
стороны, эта концепция также является интуитивным понятием, под-
лежащим самостоятельной разработке, дающей более ясную точку
зрения, из которой мы можем получить лучшую интерпретацию
моральных отношений. Мы нуждаемся в концепции, которая обес-
печит перспективное видение нашей цели: интуитивное понятие ис-
ходного положения делает это для нас возможным...

***

   Далее речь пойдет о полемике, которую развязал через три года после выхода в свет книги Ролза американец Нозик.
   Роберт Нозик, американский ученый в 1974 году выпустил книгу "Анархия, государство и утопия. - М., ИРИСЭН, 2008. 432 с. (Robert Nozik. Anarchy, State and Utopia. 1974, в которой раскритиковал, в смысле, творчески осмыслил, основные положения теории Ролза.).

   "Анархия, государство и утопия" совмещает в себе две важные особенности. Во-первых, это пример конструирования аналитической философии политики, попытки решения классических проблем политической философии на языке аналитической традиции, которая изначально была наименее политически ангажированным направлением в философии XX века и позже других философских традиций осознала возможность политической философии в рамках своего концептуального и методологического каркаса. А во-вторых, работа Нозика это оригинальное изложение оснований современной либертарианской политической философии, которая является прямой наследницей идей классического либерализма и до сих пор мало известна широким научным кругам в России.
   Согласно "Теории справедливости", индивид в обществе может свободно пользоваться произведенными им благами лишь при том условии, что будет одновременно отдавать компенсацию менее успешным членам данного общества. "Социальное и экономическое неравенство" в богатстве и власти можно признать справедливым, "если только оно приводит к компенсирующим преимуществам для каждого человека и, в частности, для менее преуспевающих членов общества". Благосостояние всего общества зависит от принятой в нем схемы сотрудничества. Перераспределение благ должно быть таким, чтобы наименее имущие индивиды хотели принимать участие в общественном сотрудничестве. Такое общество будет справедливым и жизнеспособным. В справедливом обществе получение немногими индивидами больших преимуществ оправдано лишь в том случае, если менее удачливые индивиды также смогут улучшать свое положение.

   Ролз представил обоснование государства всеобщего благосостояния, которое занимается широким перераспределением доходов с помощью прогрессивного налогообложения и масштабных бюрократических институтов. Если справедливость достигается за счет перераспределения, а единственным незаинтересованным арбитром, который может осуществлять перераспределение, оказывается только государство, то, следовательно, оправдано существование государства с широкими функциями и полномочиями. Государство компенсирует наименее имущим индивидам, перераспределяя богатства для обеспечения надлежащей общественной справедливости. В современных дискуссиях, когда говорят о таком "неминимальном" государстве и его функциях, часто используют термин "большое правительство" ("big government"), противопоставляя ему термин "ограниченное правительство" ("limited government"), который лежит в основании либертарианской концепции государства с урезанными полномочиями.
  "Теория справедливости" отражала доминирование леволиберальных интеллектуалов в западной академической среде в 70-е годы, представив философское обоснование их политического кредо. Она подвела, как казалось, твердый философский фундамент под убеждение, что свобода и социальная справедливость полностью совместимы, что эгалитарное общество, основанное на перераспределительном налогообложении, этически и рационально оправданно, что достижение справедливости с необходимостью требует перераспределения богатства в направлении равенства.
  Книга Нозика позволила возродить и утвердить обратные интеллектуальные процессы. Она легитимировала либертарианство как политическую философию в академическом мире, заставив рассматривать ее не как маргинальное течение, которое почти не имело сторонников среди академического истеблишмента, но как серьезную интеллектуальную позицию. "Анархия, государство и утопия" внесла большой вклад в изменение и, с точки зрения либертарианцев,  выступавших за широкое дерегулирование общественной и экономической жизни. Фридрих фон Хайек получит Нобелевскую премию по экономике в 1974 году, уже после выхода работы Нозика, а Милтон Фридман - в 1976-м. Вместе они подготовили идеологическую и теоретическую почву для масштабных неолиберальных социально-экономических реформ, которые произошли в Европе и главным образом в США в 80-е годы.
  Нозик показал, что свободные индивидуальные выборы неизбежно разрушат любую попытку построения эгалитарного общества. При этом этика, моральная философия, как и у Ролза, образует основание и определяет границы для его политической философии. В результате он представил современную теорию индивидуальных прав и минимального государства, доказав, что государства, основанные на перераспределении богатства, не являются морально оправданными, поскольку перераспределение неизбежно нарушает индивидуальные права.
  Обоснование минимального государства и теория собственности образуют две ключевые идеи книги.
  Нужно ли вообще какое бы то ни было государство - фундаментальный вопрос политической философии. Нозик однако не считает, что хорошо обоснованная теория анархии отменила бы сам предмет политической философии. Первое, что делает Нозик, - это опровергает анархию как единственное состояние, в котором не нарушаются права. (И не нарушаются ли?) В своем понимании прав и их границ он отталкивается от одной из формулировок категорического императива Канта, согласно которому необходимо всегда воспринимать человека как цель и никогда как средство. Человек вообще не может быть использован как инструмент для чего-либо против своей воли. Все люди наделены обширными и строго определенными правами. Политическая философия должна показать то, "какое пространство оставляют права индивида государству". Задача книги сводится к определению того, какова "природа государства, его легитимные функции и их оправдание, если таковое существует".
  Опираясь на классическую концепцию естественного состояния Локка, Нозик строит свой знаменитый мысленный эксперимент, в соответствии с которым государство возникает из доминирующей на данной территории защитной ассоциации без нарушения чьих бы то ни было прав, что позволяет преодолеть моральные возражения против государства, выдвинутые анархистами. При этом минимальное государство, обладающее монополией на защиту, возникает в ходе процесса типа "невидимой руки": государство не возникает как продукт чьего-то сознательного замысла или сознательного действия людей, но есть незапланированный результат множественных взаимодействий индивидов друг с другом, которые предполагают наличие своих собственных целей. Люди не имеют специальной цели по созданию государства, которое бы они определяли как логическое завершение или результат своих действий.
Объяснение с помощью "невидимой руки" позволяет отказаться от классической контрактной теории государства. Контракт не нужен для возникновения гражданского общества. Нозик пишет, что "эгоистические и рациональные действия индивидов в локковском естественном состоянии, безо всякого сознательного стремления к тому, будут приводить к возникновению охранных агентств, каждое из которых будет доминировать на какой-то географической территории". Каждая территория получает либо одно доминирующее агентство, либо несколько агентств, объединенных в федерацию и образующих, по сути, одно агентство. Такие защитные агентства служат базовым институтом, из которого впоследствии возникает минимальное государство.
Главная и единственная функция минимального государства - функция "защиты от насилия, мошенничества, воровства, обеспечение соблюдения договоров". Такое государство гарантирует запрет на агрессию одних индивидов против других. И только оно морально оправданно и справедливо. Любое государство с более обширными функциями будет нарушать право индивида на личную свободу от принуждения к тем или иным действиям. Минимальное государство соответствует либертарианскому ограничению: люди существуют отдельно друг от друга, и "в моральном плане ни одна жизнь не перевешивает другие так, чтобы можно было достичь увеличения суммарного общественного блага". Американский философ утверждает, что "некоторые вещи, которые индивиды имеют право выбирать в отношении себя, никто не имеет права выбирать в отношении других". Минимальное государство не должно использовать аппарат принуждения, чтобы заставить одних граждан помогать другим. Оно не должно запрещать какие-либо виды действий людей ради их блага или защиты (здесь исключаются только принудительные пути достижения благих целей, а вот о целях иного плана вообще не говорится). Такое государство не может контролировать то, что люди едят, пьют, курят, то, что они публикуют или читают, не может создавать программы социального страхования или всеобщего образования, не может регулировать экономику.
    Нозик в целом сохраняет восходящее к Веберу понимание государства как института, обладающего монополией на право решения того, кто и когда может применять силу. Необходимым условием существования государства является то, что оно должно сделать все возможное для наказания того, кто будет уличен в использовании силы без разрешения, тут и кроет ся противоречие: ведь право на применение силы оспаривает у государства криминал, а о нем, как об отдельной силе, встроенной в государство механизмами коррупции и не всегда видимой, автор ничего не говорит. Акцент перемещается на факт оправдания государства, которое не нарушает чьих бы то ни было прав, пусть даже это будут права криминала. Разумеется, криминал легко может обижать граждан и нарушать их права, но государство, которое не видит этого, под прикрытием ненарушения прав всех граждан, не защищает тех граждан, которые стали жертвами такого порядка вещей.
    Здесь американский философ прямо полемизирует с одной из разновидностей либертарианства - анархо-капитализмом, представителем которого был экономист Мюррей Ротбард, один из основателей Либертарианской партии США. Государство само возникает из анархии, даже если никто этого не желает и не прикладывает никаких усилий, причем генезис государства не сопровождается нарушением прав, уверяет Нозик, но это не совсем так: на практике из анархии вырастает произвол властей и диктатура самого черного толка.
    Другим краеугольным камнем "Анархии, государства и утопии" является теория справедливости, основанная на титулах собственности. Справедливость в имущественных отношениях опирается на два фундаментальных принципа - принцип справедливости присвоения ("лицо, которое приобретает имущество в соответствии с принципом справедливости присвоения, имеет титул собственности на это имущество") и принцип справедливости перехода ("лицо, которое приобретает имущество в соответствии с принципом справедливости перехода у кого-то, кто имеет титул собственности на это имущество, также получает титул собственности на это имущество"). Исправление несправедливости владения собственностью осуществляется только на основании двух указанных принципов. Принцип распределительной справедливости тогда утверждает, что "распределение справедливо, если каждый обладает титулом собственности на имущество, которое он имеет в соответствии с этим распределением". Справедливое распределение возникает из предшествующего справедливого распределения с помощью легитимных средств.
   Важная особенность этой концепции, противопоставляющая ее другим теориям распределения, состоит в том, что справедливость в имущественных отношениях обусловлена исторически. Справедливость распределения находится в прямой зависимости от того, как распределение возникло. Противоположные принципы, или принципы, основанные на конечном результате или состоянии, ссылаются лишь на то, как распределены вещи, то есть на то, кому что принадлежит, учитывая только фактическое распределение, но никогда не указывают, как возникло это распределение. Кроме того, концепция справедливости, основанной на титулах собственности, в отличие от концепции конечного состояния, не предоставляет аргументов в пользу большего по сравнению с минимальным государства.
Согласно Нозику, распределительное налогообложение в неминимальном государстве будет эквивалентно использованию людей в качестве средств, то есть противоположно исходному кантианскому принципу, задающему границы индивидуальных прав. (Нозику, конечно, и не снилось, с какой агрессией будут использовать рабский труд свободных некогда людей воплотителя теории утилитаризма в 21-м веке, в эпоху тотальной глобализации.)
    Индивид, строго говоря, не владеет самим собой, если другие индивиды имеют легитимные притязания на то, что он производит посредством своих талантов и способностей. Только сам индивид имеет легитимные притязания на продукты своих талантов, а следовательно, и абсолютные права собственности на них. Распределительные схемы, которые позволяют людям владеть продуктами своих талантов лишь в той степени, в какой они приносят прибыль менее талантливым, рассматривают людей в качестве только средства для улучшения положения менее талантливых. Или, другими словами, абсолютное владение самим собой означает абсолютное владение тем, что мы производим. Перераспределительное налогообложение берет некоторое количество того, что индивид производит, без его согласия и отдает эту часть другим. Таким образом, перераспределительное налогообложение не согласуется с принципом владения собой, а значит, является несправедливым.
      В этой связи широкую известность приобрели следующие высказывания Нозика: "налогообложение доходов, заработанных трудом, эквивалентно принудительному труду", а поэтому "забрать то, что человек заработал за n часов труда, это то же самое, что отнять у него n часов; это все равно что заставить человека отработать n часов на кого-то другого". Налогообложение заработанного трудом есть форма принудительного труда, а следовательно, является несправедливым. Это так только в чисто стерильной схеме, в реальной жизни никто не может утверждать, что всё им заработанное это плоды трудов только его рук. Тут больше разумных аргументов как раз у Ролза.
     Приведенные фундаментальные положения концепции Нозика позволяют набросать контуры либертарианского отношения к политике и к современной демократии. Мюррей Ротбард в своей книге "Власть и рынок: государство и экономика" писал, что "... демократию можно мыслить не как конечную ценность в себе, а как средство достижения других значимых целей. Такой целью может быть победа на выборах определенного политического лидера или смена направления политики. В конце концов, демократия - это всего лишь метод выбора руководителей и решения проблем, и она, разумеется, ценна именно как средство достижения других политических целей... Для либертарианца демократия - это полезный инструмент защиты людей от государства и способ расширения личных свобод. Очевидно, что оценка демократии зависит от того, как человек оценивает текущую ситуацию". Это означает, что политика в условиях современной демократии имеет ценность лишь как средство продвижения к либертарианскому обществу. И опять же это искусственно очищенное пространство, где все хотят только одного - осуществить свои (предполагается, заведомо благие) цели. Эгоизм и криминал вне подозрения, как и вообще у Нозика.
    На практике, однако, западное особенно, само современное демократическое государство остается по своей сути перераспределительным (ещё более, чем советская административно-командная система как стиль коммунистической власти в СССР), неминимальным государством, обладающим слишком обширным арсеналом полномочий в отношении своих граждан, что позволяет ему создавать множество привилегий, которые становятся объектом борьбы и причиной формирования различных политических сил. Политика здесь используется в основном как способ достижения неконкурентных преимуществ определенными экономическими группами интересов, в результате чего возникают нарушения прав, коррупция и экономические дисбалансы. Использование государства такими группами в своих собственных целях всегда основано на том, что государство изначально обладает нелегитимными полномочиями обогащать одних за счет других.
     Пока речь шла о помощи малоимущим и менее успешным, это ещё понималось обществом, или его частью, как допустимое, но когда государство, пользуясь вышеуказанной привилегией, начинает потворствовать обогащению и без того богатых, к тому же, тут же после получения дополнительного богатства покидающих Родину навек, то закрывать глаза на происходящее может только тот, кто либо сам в этом участвует, либо боится обнаружим свою осведомленность из страха мести.
     Либертарианцы, лукаво закрывая глаза на криминальную составляющую, начинают винить только и только гос. служащих, называя их пренеблежительно чинушами, жуликами и ворами, потому что надо же как-то скрыть факт возникновения новых сверхбогатсв за счет бюджета в условиях коррупции; но они не призывают к ликвидации этого нелегитимного полномочия раздавать экономические привилегии, что приведет к устранению и мотивов стремления к политическому доминированию, а хотели бы уже и вообще отдать всю власть над экономикой (а зн. и страной) в руки этих новых богачей от бизнеса и коммерции.
    Демократия для либертарианца есть переходная стадия на пути к подлинно свободному обществу, как они выражаются, свободному от всякого контроля над нуворишами, хотя, по выражению Ротбарда, демократия это как раз свойство такого общества. Свободное общество есть то, чего не существует. Оно еще должно состояться. Минимальное государство не предполагает наличия политики как инструмента достижения привилегий и влияния. Оно полностью отменяет политику в современном смысле. Это мы наблюдаем на российском спектакле власти вот еже более десяти лет. И общество, в котором существует только минимальное государство, есть уже постполитическое общество, находящееся в полулегальном плену у криминальной коммерции, финансов, поющих романсы, и бизнеса, который хотел бы все меньше производить и как можно больше получать прибыли.
    Работа Нозика ещё в середине 70-х вызвала широкий резонанс и множество возражений с разных сторон политического и философского спектра. Сам автор практически не отвечал на них, отказавшись писать бесконечные продолжения и разъяснения своей книги, как это делал, например, Ролз.
   Отдав должное красоте труда Ролза. Нозик приводит ряд вполне разумных (неубиваемых) контраргументов. Если Ролз утверждает, что общество это предприятие во имя общей выгоды, оно чревато неизбежным возникновением конфликтов на почве того, что людям небезразлично,
как распределяется прибыль от совместной деятельности между всеми членами общества. Сильные и здоровые, а также "самые умные" рассчитывают получить больше выгоды, если будут трудиться в одиночку, а слабые и склонные к общему котлу, будут думать, что эти прожорливые одиночки их всё время объедают, на том уровне, когда блага до котла ещё не дошли. Т.о., людям свойственно преувеличенное представление о той доле, которая им якобы причитается по справедливости и приуменьшать долю других компаньонов. Требуется масса принципов (среди них принципы социальной справедливости), чтобы всё это уравновесить. Выгоды и тяготы от совместной деятельности и необходимость их разделить по справедливости - это и есть главный  камень преткновения. на пути к справедливости и общему удовольствию. Но дело здесь не в том, как разделить, чтоб всем было поровну, а как разделить так, чтобы в итоге все выиграли, даже если это будет и не очень поровну. Ролз этого как бы не видит. Но и отдельно взятые индивиды, трудясь каждый сам на себя и уже точно получая ровно столько, сколько сами и заработали, точно также испытывают на себе давление несправедливости, когда начинают размышлять об условиях труда, о начальных данных, о местоположении и многих других вещах, в силу которых человеку кажется, что вот если бы он был на месте того, другого, более удачливого, то, конечно же, имел бы больше. И что тут возражать? Это и так, и не так - два Робинзона на двух соседних островах точно так же друг с другом бы ссорились. Ведь есть ещё ситуации, когда кто-то кого-то просто обманет или обворует. Это тоже вопиющая несправедливость. Так что же тогда?  Можно только посоветовать - "на чужой каравай рот не разевай". Однако преимущества коллективного сотрудничества столь велики, что остановимся конкретно на них.
   Итак, что именно в общественном сотрудничестве порождает проблему несправедливости. Можно было бы сказать, что принципы, основанные на титулах собственности, становятся неприемлемыми  в кооперативных условиях. А вклад отдельных людей, в целом, выделить всегда непросто, особенно если это совместный умственный или творческий труд. А ведь повсюду есть ещё разделение и специализация труда, и каждый человек это отдельная фирма в миниатюре. И где критерий "честных" цен? Так что надо сразу отбросить миф о том, что в обществе, состоящем из индивидов, все трудятся только на себя и всякий раз делают совой свободный выбор. Чаще всего, никакого выбора вообще нет, а есть сложившаяся практика. в которой они либо участвуют либо нет. А если да - то ничего там не могут менять. Так что говорить о справедливом распределении можно лишь очень условно, если только не понимать под этим принцип насильственного равного распределения невзирая ни на что. Общественное сотрудничество запутывает как будто бы дело так, что утрачивается ясное представление, кто на что имеет титул собственности. Но вместо того, чтобы говорить, что в отсутствие общественной собственности никакая теория справедливости  неприемлема, лучше бы сказать, что имеет место  случай применения корректной теории справедливости. Кроме того, понятие предельной продукта и предельной производительности ещё более сложны с точки зрения теории справедливости. Одно ясно: сильные личные стимулы  побуждают владельца ресурсов стремиться к предельному продукту, а сильное рыночное давление обеспечивает этот результат. Но не все те, кто отдает другим ценное для них имущество на основе иррациональных или произвольных соображений, тупицы, не понимающие своей выгоды.  Ролз говорит, что неравенство оправдано, если общая польза от этого увеличивается. И это, мол, даже полезно, чтобы создавать стимулы для отдельных людей. Но тогда уже нельзя говорить о неразложимой природе общественного продукта.
   Но главное: Ролз говорит лишь о неких идеальных членах общества - рациональных, непредубежденных, доброжелательных, которые, конечно, есть везде, но они - не все! Но у Ролза это исходное положение. Чаще всего, большинство имеет о себе, своих способностях, месте в обществе, и своих соседях по обществу весьма расплывчатые представления. Так что принципы справедливости выбираются за занавесом неведения ( чтобы не сказать - невежества, но всякий мнит себя Сократом и рвется управлять другими. Ролз, однако, считает, что именно так устанавливается справедливость - никто ни у кого ничего не выиграет и принципы справедливости, установленные таким способом, и станут результатом честного торга или соглашения. Но о чем, в отсутствие институтов (регуляторов) индивиды или члены общества могли бы так договориться, находясь ещё на берегу переправы? О том, что все равны, и о том, что наличное неравенство справедливо, в том случае, когда оно приносит пользу для всех. Да, это рационально, но несправедливо. Второй принцип - различия, гласит о том, что институциональная структура должна быть такой, чтобы наименее обеспеченные не сильно пострадали, т.е. при всех других системах им будет не лучше. Но кто сказал, что прямым голосованием было бы выбрано именно такое положение вещей? Массы вообще мало приспособлены думать о теоретических последствиях сложных решений.
   И вообще, можно ли придумать такую ситуацию, в которой условия действия исторического принципа оценки зависят от природных и прочих развившихся способностей, от упорного трудолюбия, ну и конечно же, от разного рода случайностей. Каждому человеку свойственно в той или иной степени рассчитывать, в его ли интересах затеяно дело, в которое его втягивают.  Но тут как раз уместно отметить, что любому человеку рискованно рассуждать с полной уверенностью в своей правоте, что если он так хорошо рассуждает о принципах, значит, его сам Бог поцеловал макушку. Ведь никто не знает, что таится в умах тех молчунов, которые по стратегическим соображениям пока никак себя не проявили. В такой ситуации странно было бы ожидать, что люди в массовом порядке предпочтут исторический принцип титульных прав, отдав именно ему предпочтение перед всеми другими. Различные вычисления индивида на вскидку по Ролзу никогда не заставят их выбрать принцип, основанный на титулах собственности. Это и есть обратный принцип. И тогда люди, окончательно запутавшись в том, что им лучше выбрать, соглашаются на неких предложенный сразу принцип, отказываясь от выбора ( что-то вроде ситуации, когда люди говорят - делайте так, как вы считаете нужным, надеясь, что так для них будет выгоднее всего ).   
  Т.к. теория Ролза не ведет к титульной концепции справедливости, равно как и к исторической, значит, в ней есть  какая-то запрограммированная причина, которая блокирует эти пути. Иначе следовало бы предположить, что это в теории Ролза исключено в принципе. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, надо очень глубоко копать. И очень. Трудно сформулировать истинный критерий глубины, так, чтобы он стал необходимым и достаточным. Однако вернемся к проблеме занавеса неведения, за которым индивиды Ролза якобы объективно, не зная, в чем будет их личная выгода, договориваются об исходных принципах, заранее исключая тем самым принцип титулов собственности. Однако эта завеса тайны обеспечивает и кое что другое: тут как бы содержится гарантия, ничем однако не обоснованная, что внеморальные индивиды, решая всё-таки моральную задачу, останутся сугубо рациональными и ни на един секунд не задумаются об этих самых запрещенных титулах собственности (принципах естественной свободы). Исторический опыт учит, что у нас нет достаточных оснований доверять суждениям о справедливости общественной структуры в целом,
поэтому оставим макроситуации на время в покое и будем рассматривать только гипотетические микроситуации, которые нам хорошо понятны. Если  и здесь принцип различия Ролза ( когда делят не поровну, но от этого, в конечном итоге, выигрывают все ) окажутся неприменимыми во всей строгости, то, значит, они не будут работать и в макрослучае, значит они не универсальны. И тогда мы придем к выводу, что раз общие принципы справедливости правильны и имеют универсальную природу, , то те принципы, которые не выдерживают проверки микроситуациями, не правильны изначально.  Такова традиция со времен
Платона, который полагал, что принципы проще узреть на расстоянии, а вот проверять их универсальность лучше будет вблизи, когда невозможен никакой обман зрения. Но у теории Ролза есть большой недостаток, в этом смысле: он полагает, что принципы в большом и малом будут различными, а не одни и те же. Это мы очень хорошо наблюдали в историческом процессе - верхи жили по одним принципам, а низы по другим, и все это называлось справедливым обществом. Как раз по Ролзу. А рамках его теории даже можно предположить, что макросистема в целом является справедливой, хотя ни одна из её отдельных частей таковой не является, но несправедливость одной части каким-то образом уравновешивается несправедливостью в другой. Такое возможно, но кого эта антиутопия устроит? К примеру, у человека по имени А человек по имени В силой отобрал 10 долларов. Потом у человека В человек С, будучи налоговым инспектором, изъял эти 10 долларов в качестве налога на сверхприбыль и положил их не себе в карман, а в гос. казну. В итоге всё вроде бы справедливо, общая сумма денег в государстве не изменилась, вот только вряд ли останутся довольными этой ситуаций А и В и сочтут такой ход дела справедливым. И будет ли это в целом удовлетворять универсальному принципу справедливости, и вообще есть много неудобств в том, чтобы рассуждать, опираясь только на интуитивную справедливость в описании сложных целостностей. Ведь нельзя тау уж просто отследить всё, что в них имеет значение. Справедливость общества в целом может зависеть от того, удовлетворяются ли некие наборы принципов, причем каждый из них может быть неоспорим, но в сочетании они могут дать весьма неожиданные результаты. И ещё больше удивления может вызвать то, какие именно институциональные формы удовлетворят всем принципам, вместе взятым. Здесь важно понимать, что речь идет не о том, что с увеличением масштаба возникают новые принципы, а то, что способ, которым старые микропринципы удовлетворяются в большом, может быть просто поразительным.
     Можно ли отнести все титулы собственности к относительно поверхностным уровням, к примеру, титулы на на части своего личного тела? Пименение принципа максимизации положения минимально обеспеченных "законно" могло бы содержать принцип  принудительного перераспределения человеческих органов - мол, походили зрячим 20 лет, а теперь мы ваши глаза пересадим несчастному слепцу, и не вздумайте возмущаться. Будет ли это справедливо? Или насильственное убийство сорокалетных, ради изъятия органов для умирающих двадцатилетних, если эта пересадка спасет им жизни? Если рассуждать так: мол, вы и так пожили сорок лет, а эти невинные почему-то должны умирать в двадцать. Нехорошо, надо делиться. Вроде бы справедливо, если рассуждать в целом, но если это касается лично вас? Готовы ли вы к такому "подарку" на свой сорокалетний юбилей?
   Конечно, это истеричные примеры. Но раз Ролз запрещает рассматривать микроуровневые примеры, то можно прибегнуть и к лёгкой истерике. Итак, на сновании чего строится утверждение, что фундаментальные принципы справедливости могут и должны работать только на фундаменте институциональной структуре общества? А разве, хотя бы теоретически, люди не могли бы вписать практику насильственного перераспределения человеческих органов или разрешение на эвтаназию по соображениям такой вот справедливости ( пожил Х лет, и хватит с тебя, дай другим пожить, не занимай пространство, всё равно от тебя никакой экономической выгоды ) загодя в фундаментальную структуру общества? Т.е. прямо в конституции государства статьей №1 записать это правило, как незыблемую основу справедливого социального государства?! Иначе придется признать фундаментальную несовместимость  теории Ролза с концепциями справедливости исторического толка, основанными на титулах собственности, раз сама теория Ролза описывает абстрактный процесс, имеющий практический результат. Ролз не приводит прямых аргументов, дедуктивно выводящих два его принципа из других утверждений, которые их подразумевают. Любая дедуктивная формулировка принципов и аргумментация Ролза звучала бы как утверждение относительно принципов в духе: если мы о чем-то договорились, значит, так оно и есть. Т.е. если мы, 12 человек, сидящих в этой комнате, договоримся после пятого стакана чая, что земля плоская, значит она плоская и никакая ни круглая. А кто так думает, тот просто идиот.
   И тут сторонники теории принципов Ролза и сторонники теории, основанной на титлах собственности, для которых любой набор отношений владения имуществом, возникающих на основе рукотворного права, т.е. легитимно, а значит, справедливо, сходятся, т.к. для Ролза любой набор принципов, возникающий из исходного положения, принятый вслепую и единогласно, является правильным набором принципов справедливости. Каждая теория устанавливает точку отсчета и процесс преобразования, и каждая принимает полученный результат, причем каждый результат, каким бы он ни был, должен быть принят в силу его истории. Это проблема любой теории, которая устанавливает точку отсчета и процесс преобразования, и принимает полученный результат за истину, нередко забывая добавлять: это справедливо лишь в рамках данных допущений, т.к. сами эти допущения не являются результатом данного процесса и не имеют соответствующего обоснования, в противном случае следовало бы начать с общих утверждений, доказывающих фундаментальную первичность процесса, или непосредственного с самого процесса. Но теория, основанная на титулах собственности, как и теория Ролза всё же имеют дело с процессом.  В первом случае это процесс, производящий наборы отношений владения имуществом, и три принципа справедливости, лежащие в основе этого процесса, - присвоение, переход и исправление - а сам процесс является для этих принципов объектом,  являются принципами распределительной справедливости, основанными на процессе, а не на конечном состоянии. Они определяют протекание процесса, но не фиксируют его завершение в определенной форме. И нет никакой калибровки для конечного результата. Ролз вводит процесс Р, чтобы сгенерировать свои принципы, люди, втянутые в это дело, в исходном положении находятся за занавесом неведения, так они договориваются о неких принципах, которые их всех устроят. Но сам процесс никаких принципов, которые можно назвать универсальными принципами справедливости, произвести не способен. К примеру, если шайка воров, договаривается о краже и все сойдутся на том, что каждый получит равную долю, или наоборот, компания альтруистов в порыве добрых чувств, вдруг решит все своё имущество поделить между собой поровну, это тоже не может быть признано универсальным способом решении проблем неравенства, предписывая всем собравшимся по какой-либо причине вместе, тут же заняться переделом своей собственности в целью уравниловки, т.к. для Ролза важен исключительно конечный результат, или идти всем вместе воровать а потом заняться честным дележом.
   То же относится и к принципу различия Ролза - сначала поделим все неравно, а потом увидим, что все от этого только выиграли, потому что тот, кому дали больше других, сумел сделать так, чтобы общественный пирог, который придется делить на неравные части, его заинтересованными трудами значительно увеличился в размерах, потому что и этот принцип Ролза также нацелен на конечный результат, хотя и относится к процессу идущему. И принцип различия устанавливает, к чему должен привести идущий процесс, и предполагает внешнюю калибровку, именно ей должен отвечать конечный результат, а всё, что не списывается в эту схему, отвергается. Однако то, что принцип регулирует непрерывный институциональный процесс, не делает его принципом, основанным на процессе, иначе принцип утилитаризма надо было бы также считать принципом, основанным на процессе, а не принципом, основанном на конечном результате. Так из структуры теории возникает дилемма Ролза. Спорить не станем: процессы замечательны, но тогда дефектна теория Ролза, не способная вывести принципы справедливости из самого этого процесса. Ладно, пусти процессы не так уж хороши. Тогда, извините, должно констатировать: принципы Ролза, полученные с помощью этого процесса для производства своих принципов, не имеют достаточной поддержки.
   Однако контрактные аргументы базируются на положении, что всё, возникающее из некого процесса, заведомо справедливо. Но если процессы так хороши, что могут лежать  в основе теории, то они могут с тем же  успехом быть хорошрими и для того, чтобы быть возможным результатом этой теории. Иначе никак нельзя.

   Один из самых любопытных контраргументов был сформулирован сторонником анархо-капитализма Ротбардом, который пришел к выводу, что очередная попытка отвергнуть анархизм и оправдать государство, пусть и минимальное, не оправдалась. Приведем некоторые возражения.
   Ротбард утверждает, что ни одно историческое государство не зарождается тем способом, как его описывает Нозик: государство возникает посредством насилия, завоевания и эксплуатации, то есть всегда через нарушение индивидуальных прав, а следовательно, никакое государство не может быть этически и рационально оправдано. Если бы Нозик был последовательным, то ему следовало бы защищать самому анархо-капитализм, а потом ждать, пока его государство само фактически возникнет из состояния анархии, понимаемого в качестве естественного состояния. Ротбард полагает, что индивидуальные права неотчуждаемы, а поэтому никакое существующее государство не могло бы быть оправдано. Кроме того, закон и государство могут существовать раздельно, а поэтому государство вовсе не является необходимым. Однако Ротбард ни слова не говорит о том, что, в принципе, и законы могут такими, что и людоед бы ужаснулся.
    Далее, убеждение Нозика в том, что доминирующее охранное агентство обязательно разовьется на каждой географической территории, является ярким примером нелегитимной априорной попытки решить, что бы сделал свободный рынок, то есть предписать ему некоторую изначальную логику. Ошибки всех троих (причем Ролз здесь менее уязвим, потому что он всё же оговаривает, что имеет в виду идеальный случай, когда отдельно взятое государство находится как бы в вакууме и не имеет никаких контактов извне, кроме того, все его граждане одинаково благонадежны и устремлены исключительно к творению благих дел. Других два автора никаких оговорок не делают, и рассуждают о реально существующем обществе, чего Ролз, разумеется. не делал, полагая без всяких на то оснований, что свободная полностью личность, без царя в голове и государства в виде институтов, вдруг начнет жить по благим законам с совершать восходящее развитие, толерантно, но и успешно. А вот этого вообще не бывает: на берегах Амазонки и в Африке до сих пор есть племена, которые сегодня живут так, как жили их предки тысячи лет назад.
  "Анархия, государство и утопия" не содержит теории налогообложения, кроме квалификации государственных налогов как формы принуждения. Вместе с тем представляется, что минимальное государство должно было бы облагать налогами своих граждан, чтобы содержать аппарат поддержания порядка и защиты от нападений, на что оно, согласно Нозику, не обладает полномочиями. Более того, сама доминирующая охранная фирма, еще до трансформации в минимальное государство, тоже должна была бы взимать налоги со своих клиентов. Это факт попросту скрывается от читателя.
   Однако, думается, мне, во всяком случае, все же можно было бы организовать успешное непринудительное государство и без налогов, но это, конечно, не в рамках чистых теорий Ротбарда, Ролза или Нозика, хотя и с учетом всех здравых мыслей, которые в них, безусловно, содержатся.

    Согласно же Ротбарду, минимальное государство остается все еще государством, которым владеет частная доминирующая фирма, и это очень правильное наблюдение. В то же время Нозик не приводит обоснования современной формы демократии, процедур голосования и других институтов современного демократического государства. Напротив, минимальное государство Нозика, согласно его же собственным основаниям, далее вполне могло бы легитимно обосновывать и максимальное государство, что означало бы оправдание патернализма или даже тирании, что почти всегда и получается при попытке со стороны склонного к криминальным действиям бизнеса ужать государство, припереть его к стенке.
   Нозик, как кантианский интуиционист, полностью выносит за скобки теорию прав. Права предполагаются им в качестве интуитивно понятных, и не предоставляется никакого аргумента в пользу их существования. Они не обосновываются посредством ни естественного закона, ни природы человека, ни природы универсума. А ведь без этого обоснования права легче потерять, чем сохранить.

***
   Выводы таковы: все правы понемногу, кто-то больше, кто-то меньше, но ни одна из этих теорий не может быть принята, как руководство к действию в чистом виде в суровой реальности будней 21-го века. Сломать государство легко, а вот построить его бывает очень трудно. Анархия не такая уж безобидная вещь, она перманентно беременна насилием и авторитаризмом. В анархии нет постоянной власти, но она будет непрерывно возникать в самых неожиданных и формах.
   Есть и ещё один аспект: всем этим теориям не хватает глубокой концепции человека, достойной универсальной теории организации власти. Что есть человек - эти теории не отвечают, ибо признать ответом на этот вопрос упрощенную формулу потребителя, рвущегося к некой абстрактной свободе, если он здоров, умен и силен, или, в противном случае, к справедливому перераспределении, всё же недостаточно. А если он привык трудиться артелью, сообща, жить на постоянном месте, почитать могилы предков и понятие отчизны для него превыше всего? Какая теория подойдет на такой случай?

**

   В идее Бога нет ничего чисто потенциального, но и бытие самой идеи в основе формально и актуально. Идея совершенства может исходить только от Бога. В каждом из нас есть что-то от идеи Бога. Это "что-то" и создает базу для рождения мыслей и чувств, связанных с идеей справедливости и истины. Но, как и любое чувство, не имеющее долгое время практического применения, чувство справедливости и способность к поиску истины могут угаснуть или перестать проявлять свои признаки. Люди, не ощущающие в себе наличия этих божественных даров, начинают говорить, что справедливость придумали слабые, а истины в принципе быть не может, и вообще у каждого своя правда. И возражать им бесполезно, ибо это разговор со слепо-глухим, однако мнящим себя единственно зрячим.
  В глобальном мире действует множество не всегда задекларированных теорий и практик одновременно, но преимущественно сейчас господствует система утилитаризма, правильнее сказать, что это уже официальная идеология глобализма. Но к чему она приведет, в конце концов, нетрудно догадаться - выделение верхушки, состоящей из нуворишей всех мастей, процветающий быт которых будут показывать все СМИ, создаст на время благостную картину успехов глобализации, но это будет длиться недолго, смещение центра тяжести (финансового, в первую очередь, в точку, расположенную много выше точки равновесия системы, в конце концов, опрокинет пирамиду. Истощенное основание не сможет удержать мироздание в безопасном положении. Так было не раз в истории человечества - исследование всех известных цивилизационных катастроф показывает: крушение мира всегда происходило на пике процветания, признаков бедности не обнаруживалось вообще. Современный глобализм умело маскирует нищету большей части населения стран запада и навязчиво транслирует через СМИ роскошный образ жизни новых миллиардеров, съезжающихся со всего мира в традиционные районы проживания богачей. Вокруг них создается довольно обширная сфера элитных сервисов, и это подкрепляет ложную идею о возможности мира, состоящего только из богатых. Но это, повторяю, опасная иллюзия, и крах наступает внезапно - при наличии большого количества богачей бизнес и коммерция начинают ориентироваться исключительно на потребительский спрос в этом высоко платежеспособном ценовом сегменте. Цены начинают резко расти, скачок цен может составлять сотни, а для некоторых видов товаров и услуг, тысячи процентов, что окончательно добивает небогатых и разоряет вчерашних нуворишей. Процесс этот само направляемый, однажды начавшись, он уже никогда не остановится, цены будут вырастать скачкообразно и многократно, пока не разразится тотальный коллапс. Логичным завершением таких историй становится война, которая очень хорошо умеет прятать концы в воду. Не зря же бытует поговорка: "Война всё спишет".
   Царство идеологий в мире двух систем - социализма и капитализма, сменилось господством не афишируемых, но неукоснительно внедряемых научных или полу-научных теорий и схем. Утилитаризм (получение пользы или выгоды любой ценой), навязанный всему миру под сурдинку - один из таких случаев. Предписания, как надо строить жизнь в стране по этой схеме, считаются обязательными к исполнению. Нарушение протокола чревато экономическими и политическими санкциями, хотя эта сторона дела публично редко обсуждается, всё преподносится, как причуды свободного рынка, над которым никто будто бы и не властен.
   Трудно придумать способ, которым можно было бы легально и безболезненно вывести мир из ступора. Однако что-то делать всё равно придется. Одно дело, катастрофы в отдельных точках земного шара, как это было раньше, и  совсем другое - когда катастрофа происходит в глобальных масштабах. Криминальный мир нуворишей не в силах выработать даже систему собственного спасения на этот случай. Ничего лучше, как переселение на другие планеты и создание искусственной жизни (на случай гибели всего живого на земле) и жизни в благоустроенных катакомбах или в замороженном состоянии, они не придумали. Ультралевая идея на западе и восточные фундаменталисты - не выход, а вход в ещё более глубокий провал. Самодовольство богатых и беспечность кормящейся подле сервисной власти, (в том числе и пишущей братии), рассчитывающей и впредь решать все проблемы за счет налогов на сверхбогатства - это не от большого ума,  их шаткое благополучие и жизнь оборвутся так же внезапно и ещё более катастрофично, как растут цены в начале финансового года или наступает зима в России.

Ещё одна работа на тему "А паразиты - никогда": http://www.proza.ru/2013/01/31/1924




   

(Далее - уже потом. А пока пойду лечить кота, он мужественно перенес второй инсульт.)