Абв, где ж Зикл?

  Командировки в Москву и Ленинград считались в бакинском СКБ чем-то вроде поощрения. С проживанием, как правило, проблем не возникало, а уж если работа предполагалась только в одном пункте,  можно считать - подарок.

   Анна Борисовна Пташко, руководитель конструкторской группы, в такие командировки ездила с удовольствием, особенно в Питер. К этому городу она испытывала особое, глубоко личное чувство. Нет, конечно, Москву Аня любила даже сильнее, все-таки почти шесть лет жизни, институт, замужество – все связано со столицей, но…

   Отец Анны, Борис Михайлович Рубинштейн, до войны работал на Морском заводе «Алмаз» и на флот был призван из Ленинграда. В начале 60-х  вышел в отставку, вернулся в любимый город и пошел, как он к Анькиному ужасу говорил, «работать кочегаром». На самом деле инженер-капитан первого ранга стал главным инженером одной  из ленинградских тепловых электростанций. Уже строилась кооперативная квартира, уже Аня прикидывала, в какой бы вуз после школы подавать документы, однако… Срок жизни отцу был отмерен короткий, всего 51 год.

   Все перевернулось, ничто из намеченного родителями не осуществилось. Осталось грустно-сентиментальное отношение к городу, по которому Аня Рубинштейн на каникулах гуляла с папой. И всю жизнь  названия Пять углов, Большая Охта, «Стерегущий» вызывали у нее чувство родственной сопричастности. Само слово Ленинград превратилось в понятие не столько географическое, сколько эмоциональное. А мороженое в «лягушатнике», «аппетитные блинчики» и птифуры в «Норде», большой угловой дом на Скороходова, где отец снимал квартиру, даже названия прыжков «лутц» и «риттбергер» (девчонки-ленинградки из этого дома хвастались), все это осталось неотъемлемой частью рано закончившегося детства. И не «вспоминалось», потому что никогда и не забывалось. 
   
   Командировка в НИИ «Гефест» складывалась удачно. Анна с коллегой, металловедом Екатериной Дмитриевной (Екой), без проволочек получили номер на двоих в ведомственной гостинице. Анна уже оставила чертежи на согласование, Ека провела свои консультации и тоже отдала протоколы на визирование. Проблем не ожидалось, в теме Анна разбиралась хорошо, требования к сварным швам этого самого головного института выполняла скрупулезно, чертежи должны проскочить на раз.
   Так что целых два с половиной дня можно посвятить прогулкам. План был составлен еще до отъезда. Само собой, Эрмитаж — Анна давно не навещала импрессионистов. Дневной спектакль в Кировском, причем совершенно не имеет значения, что дают, Аня хотела бы балет, Ека оперу. Ну и  БДТ, конечно.

   А сегодня они разбегутся в разные стороны, Ека с вечера уезжает в Зеленогорск навестить дальних родственников, Аня собирается погулять по центру. Надо зайти в Гостиный Двор, в Дом книги, в ДЛТ – хорошо бы сыну куртку найти, нужно прикупить ему несколько рубашек на вырост, короче — пройти стандартный маршрут провинциалов.

   В прошлой командировке, года три назад, в Гостином Аню чуть не сбил с ног мчащийся высокий мужик в дубленке, поймал за руку, извинился и побежал дальше. Через несколько секунд она услышала возбужденный комментарий, оказывается, это был Боярский.  На работе Ане пришлось несколько раз пересказывать коллизию девушке, в этого артиста влюбленной.

   Анна медленно шла по Невскому. Вот он, «лягушатник», но для мороженого холодновато, и вообще есть не хочется. За  мясными деликатесами надо будет зайти утречком в день вылета — таких охотничьих сосисок больше нигде не найти, и для Лешки буженины купить. Анна заставляла себя не думать о потрясающих пирожных «Норда», ускорила шаг, отвернулась, пробежала мимо, вот уже и подвальчик с колбасами… Все впустую. Она решительно повернула назад и спустилась в кондитерский. 
   Эклер и ма-аленькая «картошка»  смятение чувств  приглушили, и Анна решила попереживать по поводу диеты как-нибудь в другой раз.

   Она зашла в Елисеевский просто так, поглазеть, еще раз сравнить с московским.

   В том, на Горького, Ане был знаком каждый уголок. В день стипендии они с Лешкой покупали кофе: смешивали двести грамм арабики со ста граммами колумбийского, иногда выпендривались и добавляли пятьдесят грамм «харари». Ане ужасно нравилось наблюдать за процессом помола, слушать грохот зерен в верхнем конусе; она с нездоровым вожделением наблюдала, как из трогательного ящичка в нижней части старомодного аппарата пересыпают в фирменный пакет кофейный порошок с одуряющим ароматом. Потом они выбирали что-нибудь вроде баночки исландской сельди в вине и греческих или испанских маслин, переходили в булочную и покупали  свежайшие, очень белые, воздушные калачи.

   Что говорить, Москва – город хорошо знакомый, почти родной, и, главное, не связанный ни с чувством утраты, ни с несбывшимися мечтами. А вполне наоборот. Престижный вуз, жизнь, перенасыщенная событиями и впечатлениями: от джем-сешна в Строгановке до Гарри Гродберга в зале Чайковского, от собственного бракосочетания во Дворце на Ленинградском проспекте до «Женитьбы Фигаро» в Сатире. И если уж мост – так Крымский, а не Аничков. Папа делал ударение на «и» и утверждал, что надо произносить именно так, АнИчков. А здесь, в Питере, даже вывеска Театра Комедии огорчает, каждый раз всплывает воспоминание, как отец цитирует «Опаснее врага» и как бы вскользь упоминает о своем давнем знакомстве с Акимовым.

   Так, чередуя щемящие воспоминания с мажорно-московскими, Аня дошла до Литейного. И остановилась на углу. В «Гефесте» она в третий раз, в свободное от работы время всегда проходит этим маршрутом, и только сейчас, впервые, четко осознала, куда просто необходимо зайти. По крайней мере, попытаться. Да, сегодня тень Бориса Рубинштейна определенно витает где-то рядом и пребывает в отличном настроении.

   Анна прошла дальше, на другую сторону проспекта, внимательно осмотрелась. Банальность «ноги сами несли ее» никуда не годилась, не несли. А вот зрительная память включилась на полную мощность. Точно, этот дом и вроде бы вот этот подъезд. А вдруг заперт? Прошло, наверное, лет двадцать! Аня осторожно повернула ручку входной двери. Ничего и не заперт, и даже лифтовая шахта не заменена, все та же металлическая сетка, но сам лифт, конечно, другой. Аня медленно поднималась по чистой лестнице на второй этаж. Точно, три двери, ей направо. Россыпь звонков, штук восемь, не меньше, под каждым бумажка с фамилией. Так, начинается морока «ни в очках ни без очков». Близорукая Аня сняла очки, придвинулась вплотную, и первая же фамилия, которую она прочитала, была Степашина. И только теперь Аня разволновалась. Приперлась, дура. И что скажет? «Здрасьте, я тут проездом, вот решила попытаться, вдруг найду»? Ни цветов, ни сувениров, сама спонтанность, видите ли…      
               
    Аня  отошла от двери, оперлась на перила. Внизу кто-то вошел в лифт, залязгало, застучало. Э, да какая разница! Да, решила навестить, будет потом что сестре рассказать! Она ведь тоже все эти годы в Ленинград не писала, даром что старшая! Аня вернулась и решительно утопила кнопку звонка.

   Через минуту послышались шаркающие, но быстрые шаги, сверкнул блик в глазке, дверь открылась на длину цепочки.
- Здравствуйте, вы к кому? – совершенно не изменившимся, знакомым с детства голосом спросила Фаина Львовна.
- А я к вам, тетя Фаня! – голос у Ани дрогнул, уже ясно, правильно сделала, как можно было бы не прийти! – Но вы, наверное, меня не помните, я Аня Пташко.
- Не помню? Да я с вами и вовсе не знакома! Деточка, вы адрес не перепутали?
- Ой, конечно, - спохватилась Аня, -  не Пташко, а…
   И опять вступила в игру хорошая память, которой Анна имела все основания гордиться.
- Давайте я вам лучше пароль скажу…
- Какой еще пароль,- буркнула Фаина Львовна, однако не закрыла, отступила назад в коридор, стукнула в первую справа дверь:
- Ира, иди сюда, тут что-то непонятное, но интересное.
   Аня услышала еще шаги, поняла, что перемудрила, и быстро выпалила прямо в цепочку:
- «Абв, где ж Зикл? – Мнопр стуфхцч, Шш-щ! – Э-ю-я…»
   Все получилось! Аня не только произнесла это с нужными интонациями, но и заставила двух старушек в четыре руки снимать цепочку.
- Фаня, это же дочка Боруха Рубинштейна! - шумела Ирина Львовна. - Ты разве не видишь? Ты посмотри на нее, это же совершенно Борькины глаза! 
- Да, я Аня Рубинштейн, да, извините, я не сразу…  я так обрадовалась…

   Аня обнимала двух маленьких старушек и только что не плакала. Так втроем они вошли в очень большую комнату, где жила тетя Фаня. Муж Фаины Львовны умер в блокаду, дочь Людмила была замужем, жила на Петроградской стороне.

   Когда-то в незапамятные времена вся огромная квартира принадлежала отцу Фаины Львовны и Ирины Львовны, знаменитому зубному врачу Лейбу Зуцу. Но случилась революция, и апартаменты превратились в нормальную ленинградскую коммуналку. И вот в этой самой квартире, в своей одной, хотя и очень большой комнате, Фаина Львовна прописала Бориса Рубинштейна, который право-то на прописку имел, а вот своего жилья в городе – нет.

   Аня слышала всю эту историю еще в детстве, не вникая и не понимая, что тут такого особенного. Ну прописала старого, еще довоенного друга, почему взрослые повторяют что-то мелкое и не интересное, да еще с придыханиями и шуточками? Папа здесь и не жил, сразу снял комнату «через дорогу», на Владимирском. Понадобился серьезный жизненный опыт, чтобы понять: таки да, это был поступок.

   Фаина Львовна пошла ставить чайник, а Ирина Львовна разбудить мужа и принести оставшихся от вчерашних гостей конфет. Аня бродила по комнате, с умилением натыкаясь на знакомые предметы. Особый восторг вызвала любимая коробочка в виде халы. Когда-то маленькая Анька настолько разыгралась с этой шкатулочкой, что нечаянно разобрала ее на составные части. Папа, не прерывая разговор с друзьями, дал Аньке подзатыльник и халу починил.

   Электрическая пишущая машинка «Оптима» на столике возле окна была новенькая, рядом лежала исчерканная рукопись. Значит, тетя Фаня в свои семьдесят с чем-то продолжает работать, она была высококлассной машинисткой, стенографисткой и корректором.

   На диване лежал «Альтист Данилов», заложенный посередине какой-то открыткой. За старой черно-золотой китайской ширмой – Аня ее сразу узнала! - на тумбочке рядом с лампой  - свежий номер «Невы». Продолжив обход по периметру, на кресле Аня обнаружила знакомую книжку, «Дубовый лист виолончельный» Вознесенского. Она сама такую купила у спекулянта за 25 рублей.

- Да, я читаю одновременно 3-4 книги, но они все настолько разные, что мне не мешает, - сказала вошедшая в комнату тетя Фаня. – Анька, как же я тебя сразу не узнала? А вот Ирочка, даром что старшая, а разглядела! Но «паролем» ты нас, конечно, растрогала. Сейчас автор-исполнитель подойдет.

  Фаина Львовна поставила чайник на потертую керамическую подставку, вытащила из какого-то угла бабу-грелку, накрыла. Аня ахнула:
- Та же самая! Не разбилась, не износилась!
- Голова и чепчик – да, древние, но платье новое, лет десять, не больше! 
   В комнату спиной вперед вошла Ирина Львовна с большим подносом в руках. «От вчерашних гостей» осталось порядочно, включая хороший кусок торта. За ней вошел сильно постаревший Исаак Матвеевич, муж тети Иры. Расцеловавшись с Анной, он спросил, позволит ли гостья оскорбить себя початой бутылкой, и поставил вино на стол.

   Через час воспоминаний, поминания давно и недавно ушедших и обмена двадцатилетним комплектом новостей, разговор начал иссякать. Исаак Матвеевич ушел раньше: он уже сам не практиковал, но в сложных стоматологических случаях консультировал. По такому поводу и откланялся.

    Фаина Львовна спросила, нет ли у Ани фотографии сына, интересно поискать семейное сходство.
- Да, Мишка очень похож на меня, - ответила Анна,  доставая из сумки «Спутник москвича», - вылитый Рубинштейн, только еще светлее. Зато комплекция Лешина, еще и до двух метров дорастет, такой себе белый медвежонок.
   Под пластиком с внутренней стороны обложки записной книжки была вложена цветная фотография Леши и Миши Пташко. Ирина Львовна, рассмотрев и откомментировав Аниных красавцев, включая огромного котищу на переднем плане, взвесила на руке «Спутник»:
- Не тяжело постоянно в сумке таскать?
- Очень удобная вещь, посмотрите, сколько отделений, линейка, отрывные листочки, масса полезных сведений, карта метро…

   Аня почувствовала, что оправдывается, и смутилась. Не признаваться же, что именно Москва – тот город, куда бы ей очень хотелось возвращаться из всех поездок. Тетя Фаня что-то почувствовала и спросила:
- А как вам живется в Баку? Алексей твой привык? Он же вроде не бакинец.
- Нормально все, работа хорошая, мама и его родители помогли с квартирой. Нормально. Фрукты отличные, море… А Москва… Вот папу всегда тянуло в Питер, а жил то в Эстонии, то в Латвии. Уж как сложилось.

  Аня посмотрела на часы: половина пятого.
- Спасибо большое, я страшно рада была с вами увидеться, но пора. Мы с коллегой договорились встретиться  без пятнадцати шесть в фойе БДТ.

   Сестры дружно рассмеялись, Фаина Львовна сказала:
- Наивные молодые девушки! Вы всерьез думаете взять билеты? Кстати,  на какой спектакль вы сегодня не попадете?
- Вот, а вы и не знаете! – воскликнула Анна. - Я уже в третий раз приезжаю в «Гефест» вместе с одной дамой из СКБ…
- Так, и впервые к нам пришла, хулиганка, - вставила Ирина Львовна.
- Оставь девочку в покое, у нее своих дел предостаточно! Cпасибо, сегодня нашла время навестить. И сестрице своей скажи, чтобы с Людмилой возобновила переписку! Так что там у Товстоногова?
- …моя коллега и научила. За час до начала надо подойти к кабинету администратора с командировочным удостоверением — они всегда держат специальную бронь. И места очень приличные. Я так люблю театр, мне и не важно, что дают. Ну кроме каких-нибудь «Сталеваров» или другого Корнейчука, конечно…

   Фаина Львовна взяла с маленького столика с телефоном «Вечорку», открыла театральную афишу:
- «На всякого мудреца довольно простоты». Пойдешь со своей дамой на Островского? Полагаю, билеты, действительно, будут.

   Сестры переглянулись. Аня сразу поняла смысл пантомимы: наверное, ленинградские театралы на классику, к тому же не на премьерный спектакль, не пойдут, все видели, все  знают. Вот и хорошо, а мы с Екой пойдем.
- Рано еще, успеешь, это же рядом. Давай тарелку, я тебе еще торт положу, - сказала Ирина Львовна и налила полную чашку чаю.

- Кстати о фруктах, - Фаина Львовна тоже не хотела отпускать Аню. – Ты не встречала у вас там в Баку сушеный инжир? На рынке где-нибудь? У вас рынок-то есть?
  Аня рассмеялась:
- Есть, конечно! «Колхоз базарЫ» называется, очень богатый. И инжир, конечно, есть. Я Лешкиной тете каждый год посылаю в Москву «Кафиол», это прессованный инжир с черносливом, наш фармзавод выпускает.  По ее определению «для ленивого старческого пищеварения».
- Нет, нам можно без чернослива, нам от ангины. Мы его будем в молоке варить, и когда горло заболит, будем пить эту гадость в раскаленном виде по чайной ложке, - ответила тетя Фаня.
- И вовсе он не гадость, а очень даже вкусный! Но о таком лечении я не слышала.  Вообще инжир, да еще с молоком… Оно, знаете ли, на все и подействует! В общем, чего его защищать, инжир - он инжир и есть. Мы когда куда-нибудь в район едем, прямо с деревьев собираем дикорастущий, я из него варю варенье с кардамоном. А вам сушеный пришлю немедленно и сколько надо. Сколько надо?
- Ира, нам килограмма хватит? А он очень дорогой?
- Тетя Фаня, ну действительно… Я только точный почтовый адрес запишу. Я же вас сегодня без адреса нашла, интуитивно! Только и знала, что Литейный. И «Абв, где ж Зикл?» вспомнила, когда ваш голос услышала!

   Ирина Львовна умиленно вздохнула:
- Борькины интонации, Борькина мимика. Фаня, смотри, как у нее бровь поднимается… Ты когда в следующий раз со своими титановыми сплавами приедешь, приходи сразу к нам!.. У вас с гостиницей там все благополучно?
- Да, все нормально, туалет, душ, холодильник маленький, чайник.  Вполне.
   Аня положила в записную книжку листок с адресом, расцеловалась с сестрами, и на этом стихийный визит закончился.

   Анна шла, с трудом сдерживая улыбку. До чего же хорошо все получилось! Ей явно были рады, конечно, не из-за ее  собственных достоинств и красивых глаз, здесь помнили и любили папу и маму. И «Абв…» так вовремя выскочил! Аня уже придумывала, как бы поинтереснее преподнести всю эту историю старшей сестре, одновременно планируя, что обязательно добавит  к посылке с инжиром пару коробочек «Кафиола»…

   Она миновала Аничков мост, не замечая, куда идет,  и только у Елисеевского поняла, что идет совсем не в ту сторону, «ноги сами несли».  Начинался дождь — как же без него в Ленинграде! — Аня как раз была возле подъезда Театра Комедии.  Она заскочила под крышу, вытащила зонтик, и вдруг услышала:
- Нинка, а мы сушку-то какую оторвали, вот подвезло! - и Ане: - Чего встала, корова! Дай пройти-то!

   Ее крепко приложила своим баулом какая-то бабища, Анна посторонилась, оказалась у самой двери магазина, машинально вошла. Тут до нее дошел смысл услышанной реплики. Сушеные яблоки-груши бабищу так впечатлить не могли бы, Аня огляделась и к своему удивлению и радости увидела в кондитерском отделе на стеклянной витрине, на углу, аккуратную пирамидку светлого сушеного инжира.

   Через полчаса Анна снова нажимала звонок с бумажкой «Ф.Л.Степашина» под ним. На сей раз она не стала интриговать и говорить пароли. Только на вопрос «как это? где ты взяла?!» не удержалась и сообщила, что позвонила в Баку и ей немедленно трангрессировали два (на всякий случай) килограмма прекрасного фрукта. Можно и от ангины.
- Э-ю-я, - произнесла Фаина Львовна с понижающейся интонацией чувства глубокого удовлетворения. 

   В театр Аня успела, билеты они с Екатериной Дмитриевной получили,  места оказались хорошие. Для полного счастья было бы достаточно и Басилашвили, но был же еще и Лебедев в роли Крутицкого! День определенно удался, «э-ю-я».