Зеркало времени

ЗАГЛЯНИТЕ  В ЗЕРКАЛО ВРЕМЕНИ
Когда вы смотрите в обычное зеркало, то видите себя и малую часть окружающей обстановки, и только в данный момент, объем изображения зависит от размеров зеркала. В зеркале времени вы видите прошлое в той величине, и в том временном пространстве, которое ограничено только объемом сведений доставшихся нам. Прекрасно, если вы себя не изолируете от того, что видите. Попытайтесь сделать, в какой-то мере, самого себя участником тех событий, пропустите все через душу свою… Возможно, тогда вы поймете, что жившие в прошлом не слишком отличались от вас характером поведения. Мало того, вы и окружающее вас, в данный момент, в чем-то  повторяете судьбу прошлого. Абсолютно верно заметил Екклезиаст, Проповедник, когда-то, в далеком прошлом: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Возможно, просто вы не задумывались над тем, что и судьба ваша повторяет чью-то, затерянную в памяти веков, вплоть до мельчайших деталей.
И я, заглядывая в зеркало времени,  ничего не собираюсь придумывать, а повторяю слово в слово то, что сказал о нашей памяти тот же Екклезиаст: «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется у тех, которые будут после».
И хотя «не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием», я готов предложить вам заглянуть в зеркало времени самим и увидеть:
Монаха средневековья Раймунда Луллия, узнать о том, как превращал он обычную ртуть в золото, причем, в количествах поражающих воображение, узнать о его бессмертии и той роли, которую он сыграл в открытии Америки;
Как и за что казнили еврейского финансиста Зюсса;
Истинную причину заговора против Юлия Цезаря и о роли судьбы, не давшей ему возможности избежать гибели:
За что  пострадал английский король Эдуард Второй Плантагенет;
Были ли роковыми для потомков французского короля Филиппа IV Красивого проклятия магистра ордена тамплиеров графа де Молэ;
И много, многое другое…
Я предлагаю посмотреть в зеркало, чтобы вы увидеть могли тайны прошлого!

ЗЕРКАЛО  ВРЕМЕНИ
Но начинать приходится не с самого интересного, с характеристики самого зеркала времени
Оно постоянно с нами, но мы смотрим в него и ничего не видим, поскольку не учились в него смотреть, или считали: а зачем нам оно? Правда, попыток заглянуть не в само зеркало, а в зазеркалье было немало. Хотя, если руководствоваться здравым смыслом, стоило бы подумать, а что там искать, тем более без источника света, способного выхватить из тьмы хоть что-то? Свет мудрости едва ли поставит перед собою такую задачу? Оно – бессмысленно! А вот в то зеркало, в которое мы смотрим, не подготовленные к восприятию,  сегодня, трудно увидеть хоть крупицу нормального прошлого. Столько искривлений времени и пространства претерпело оно? Так что, вполне может называться кривым зеркалом. С кривым зеркалом, имея дело, мы еще сохраняем видимость здравомыслящих, и радуемся, как дети, тому, что удается увидеть в нем необходимое, интересное! Радуемся, если историки или археологи найдут свидетельства прошлого, позволяющие убрать с поверхности зеркала хотя бы одну морщинку, мешающую видению нашему, разгладить и выпрямить хоть крошечную часть его. И беда еще в том, какими будут комментарии к обнаруженному, исследованному? Не исказят ли их в угоду кому-то, или чему-то? Живущие привыкли, экономя время свое, доверять комментариям, хотя делают это, на мой взгляд, напрасно. Остается справедливый вопрос: есть ли возможность, глядя в зеркало времени, видеть в нем истоки сегодняшнего дня? Достаточно ли трезвой мудрости у нас для такого шага? Знаю, есть письменные источники, говорящие нам о тех, кто не только заглянул в него, но и сравнил изображение прошлого с современным ему. Одним из таких мудрецов был Проповедник,  мир знает его по имени  Екклезиаст, пользуется его сравнениями и изречениями. И ведь, действительно, так прекрасно им сказано: «И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростью все, что делается  под небом…»
         Но хотелось бы добавить к этому: мудрость без сердца делает наш взгляд холодным, не растопит такой теплом кору тайн прошлого, а без этого, что с чем сравнивать? В тоже время, сердце без мудрости только эмоциональные взрывы вызовет и не высветит связи прошлого с настоящим и будущим.
И к тому же, наверное, и условия еще иные важны, без которых бессмысленно начинать само исследование.
           Взгляд брошен в небо голубое,
           Такой прекрасный светлый день!
           Мир созерцания, покоя,
           Не потревожит память тень,
           И мудрость охватила лень.

           Совсем иное дело – ночь,
           Пора тревог, растут угрозы.
           И, если леность превозмочь,
           То глупость убегает прочь,
           И не уйти от мудрой прозы…
Но опять же, кто исследующий: «жаворонок» или «сова»?  Я предпочитаю ночь, когда «жаворонки» спят и ничто не стоит на пути размышлений. Ночь - это время совы, значит, недаром сова является символом мудрости. И все же не хочу быть категоричным в этом вопросе, все зависит от силы привычек, от того, какова острота зрения ищущего?
          К великому сожалению, те, кто мог бы помочь людям со слабым историческим зрением, разобраться в событиях, извлеченных  из зеркала времени, служат не истине, а искажают ее в угоду тем, кто за такие искажения платит. Кривое получается изображение» Ну, до чего же кривое!
«Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того не стоит считать!» - говорил Екклезиаст. И слова эти обращены к лжеисторикам тоже.
Прямо и чисто зеркало времени, даже следов в виде морщин на нем нет тогда, когда светлым, не зашоренным взглядом ищется в нем искомое. И каждый живущий имеет право искать в нем свое, особенное. Только вот, находит ли?  Искатели напоминают мне толпу, стоящую у картины Малевича «черный квадрат». Взгляд живой, свежий,  не испорченный влиянием мыслей чужих, не зомбированный, ну, скажем такой, каким бывает взгляд ребенка, ничего кроме черного изображенного на холсте квадрата не видит. Что же  взгляд ребенка тогда извлечет? В таком случае, думается мне, взгляд ребенка, да и не только его, просто не задержится на «квадрате». Но посмотрите, как ведут себя остальные, солидные, слывущие искусствоведами? Проигнорировать ли мне их мнение? Не могу, и потому вглядываюсь, пытаюсь хоть что-нибудь понять… «Черный квадрат»  чем-то напоминает мне окно в непроглядную темень комнаты, в которой я никогда не бывал прежде. Это даже не прямоугольник двери, приглашающий войти, а проем черного окна. Разум подсказывает: «Глупость все это»!» Но желание казаться не глупее других, делает дело свое. И стою, как и все другие, у картины Малевича в задумчивости, как и все другие «задумчивые» с пустой головой и отупевшим взглядом. И чувствую, не хватает здесь трезвого взгляда ребенка и крика его: «А король-то – голый!»
Познать истину, взглянув в зеркало времени  это – тяжелое занятие, радости душе не всегда несущее.
И введение, хочется закончить словами того же Екклезиаста: «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

ЦВЕТОМ   С  СОЛНЦЕМ  СХОЖЕ.
О чем первом следует подумать, прежде чем в зеркало времени взглянуть? Что миром правит нашим?  Чему род человеческий поклоняется? Богу, думаете вы? Нет, не Богу, о нем вспоминают, о нем думают, когда мир изменяет свое отношение, становясь жестоким, нетерпимым. А пока терпится и любится, деньги, золото нужны, чтобы удовлетворять желания свои. А цвет золота с цветом солнца схожий. Радует взгляд наш.
Говорит Екклезиаст мудрый в главе одиннадцатой: «Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце». 
Но, смотреть на солнце незащищенными глазами нельзя, глаза слепнут. Жить можно слепому, только, что это за жизнь будет? Аромат полей весенних носом почуешь, свежесть раннего утра – кожей своею, вкус ягоды виноградной – языком определишь. Но все это только малые частицы подаренных Богом человеку ощущений, и заменить они зрение не могут. Мне вспоминается слепая красавица, познавшая душевную красоту мужчины, сделавшего все, доступное ему, чтобы она прозрела. Чудо свершилось, она увидела мир полный чудных, ярких красок. Она ликовала от нахлынувших на нее чувств. Он, стоя в стороне, плакал от радости, что она прозрела. Но, он ушел, с давящей болью в душе. Красавица едва обратила внимание на его малую щуплую фигуру, с опущенными плечами, с крупными веснушками на плоском лице и торчащими в стороны ушами. Бегло, неряшливо скользнув взглядом, достаточным для того, чтобы сравнить его с другими мужчинами, проходившими мимо, прошептала: «Какое убожество!». И все прежние органы чувств, которыми красавица определяла присутствие любимого, разом уступили в силе одному – зрению. Зрение подвело ее.  Красавица, пожалуй, найдет еще свое счастье, и он, возможно, каким-то образом, утешится? Мир так уже устроен, мы часто теряем. И о цене потерянного, нам может подсказать только время.
Золото цветом своим на солнышко похоже. Да, и действием его по слепоте напоминает. Только не глаза слепнут, а душа. А жить со слепой душой значительно сложнее, чем потерявшему зрение. Слепая душа всегда путь неправильный выбирает. Куда заведет, кто знает?..
Солнце оставило след свой в металле,
Сколько оттенков у золота есть?
Мать и отца за него убивали,
Душу свою продавали и честь.

Пота соленного, крови пролито
В войнах великих и мирном быту.
Сколько невинных и слабых убито?
Сколько сгорело, страдая, в аду?
Кто знает, когда желтый мягкий металл, не поддающийся коррозии, начал свое победоносное шествие по земле?  Ясно, что на заре цивилизации человек отдавал предпочтение твердым металлам, а золото в чистом виде слишком мягкое, мало интересовало его. К тому же, в природе оно не только редко встречается, но и в малых количествах, россыпью или  вкрапленное в кварц. Недаром крупным золотым самородками имена личные присваивали. Следует знать, что «дикари» еще жили с чистой, непораженной алчностью душой. У части людей душа такой и осталась, и называют их – «не от мира сего». Эта часть людей, живя и в нашем, цивилизованном мире, не подчинена воздействию золота. Такие люди служат не ему, а красоте.
Тот ищет золото зари,
Любуется закатом.
Металлом золотым – цари,
И те, кто стал богатым.

Заря угасла, ее нет,
Металл остался в силе,
Сверканье золотых монет,
Прозаик сделал былью.

Что до зари? О ней поэт
Стихи свои слагает,
Его творенья много лет
Немногие читают…
Мягкость золота, его изумительная ковкость, позволили позднее человеку создавать такие украшения, которые из других материалов не сделать, к тому же изделия из золота – вечные, способные самому господину времени противостоять. И стал человек украшать себя безделушками блестящими, из золота сделанными. Свойство обращать внимание на все блестящее, выделяющееся из окружающего, не только человеку свойственно, но и птицам многим. Недаром наша длиннохвостая сорока получила прибавку к названию – «воровка»; беда птицы – не может устоять от соблазна стащить все блестящее в свое гнездо. Зачем она это делает, думаю я? Ответ напрашивается один: чтобы обратить внимание представителя другого пола. Исходя из этого, думаю: «Какого пола представитель рода человеческого стал украшать свое тело первым?»  Определенно ответить не могу? Скорее всего, это были мужчины?.. Я хочу провести и здесь аналогию с миром пернатых, где самцы пестротой своей окраски резко выделяются на фоне самочек, со скромным сереньким оперением. У дикарей склонность раскрашивать свое тело более выражена у мужчин. Станет мир цивилизованнее,  мужчин станет числом меньше, возникнет среди женщин «конкуренция», появится необходимость сделать себя привлекательной, особенно в тех случаях, где женщина себя считает обиженной природой. Следуя правде, нужно сказать, что женщин, довольных всем, просто не существует. Женщины, менее склонные к выдумкам, вначале приглядывались к действиям мужчины, выясняли, что подойдет к их фигурам, из того, что придумывали их мужья, затем, отобрав у мужчины предмет одежды, поступали с ним так, что у потомков никогда не возникал вопрос о половой принадлежности тех или иных ее деталей. Поэтому многие предметы одежды, которыми прежде украшали себя кавалеры (туфли на высоком каблуке, чулки, кружева, лосины,  рейтузы, и многое другое) стали теперь считаться предметами только женского обихода. Украшения из золота настолько стали нравиться людям, что они стали накапливать их. Потом золото стало мерилом ценности обмена. До него шкурами животных расплачивались. Пробую представить шкуру быка в виде платы за какую-то вещь, трудно это в голове укладывается. Ведь значительно удобнее расплатиться тем, что на тебе висит или в карманах твоих находится. Золото еще не использовалось для чеканки монет. Очень удобной в этом отношении была гривна Киевской Руси, украшение, которое носили на шее. О ней поговорим более подробно ниже, когда коснемся монет, имевших хождение на территории нашей страны.
Говорили древние греки, что человечество пережило два периода жизни,  и что оно вступило в третий. Первый назвали золотым веком жизни, второй – медным. Мы живем, по их определению, в самом тяжелом – железном веке. Пытались люди хотя бы на короткий срок побывать в золотом веке, для чего устраивали праздники, предаваясь бездумному разгулу и веселью. Правил миром в золотой век бог Сатурн. И празднества в Древнем Риме назывались сатурналиями. И сегодня мы видим разгул и веселье там, где его быть не должно. Напоминает мне оно пир во время чумы.
В одном древние греки ошибались - с названием того периода, в котором мы живем. В железном периоде пребывания человечества, не железу, а  золоту стал подвластен наш подлунный мир. Это оно стало мерилом значимости всего на нашей планете.
Кто знает, для чего  был создан сей металл?
Возможно, - индикатор для порока?
Мир биться за него не уставал
Но в тайне сохранить – одна тому морока!
Если обратиться к такому древнему документу, каковым является библия, то в нем упоминание о золоте начинается с главы 13 Бытия, в ней  говорится: «И поднялся Авраам из Египта, сам и жена его, и все, что у него было, и Лот с ним. И был Авраам очень богат скотом, и серебром, и золотом».
И еще, в главе 25  Исхода сказано: «Вот приношения, которые вы должны принимать от них: золото, и серебро, и медь».
Эти факты, скорее всего, свидетельствуют о том, что своего золота у евреев не было. Они не занимались золотоискательством. И взращиванием плодов от земли занимались среди них немногие.  Они были скотоводами. А вот, о монетах, о деньгах, в этой части библейского документа – ни слова.
Скорее всего, металлы, как средство обмена, были редкими тогда, и только шли на вес. Потом уже, значительно позднее из металлов начнут чеканить монеты.
Постепенно золото стало набирать силу. Хорошо знали древние греки о порочном влиянии золота на душевную сущность человека. Писали об этом и в мифах своих. Ну, скажем, в мифе о царе Мидасе, попросившего у бога Аполлона дар превращать все в золото, к чему бы он не прикоснулся.  Бог выполнил просьбу тщеславного, но неразумного...
Да, все, живущие до нас,
Приверженцы различной веры,
Желали злата свыше меры,
Примером мог служить Мидас.

От олимпийцев дар тянулся,
Казался он таким простым,
Все становилось золотым,
К чему бы он не прикоснулся

Статуей стала золотой
И дочь, любимая Мидаса,
Миг необдуманный, пустой,
И смерть царя была ужасной.

Хлеб в руки взял, он золотой,
И золотой – любая пища.
Хотя б воды глоток, простой,
Он смерти, как спасенья, ищет…
Сила воздействия золота ослабила физическую силу рук человеческих, прежде определявших значимость человека. Сила вообще постепенно стала сдавать свои позиции, сначала уступая разуму, а позднее золоту и иным ценностям. Следовало бы вспомнить, как презрительно звучали в устах римлян во времена братьев Гракхов слова: «Риторика» и «грек». С этими словами были связаны знания. Римляне использовали накопленные греками знаниями, сами рук к ним не прикладывая, считая единственно достойным занятием – сражения!  А ведь риторика позднее сделала известными и нашему миру имена многих великих римлян. Греки – были учителями, несущими науку, искусство. Когда же римляне научились ценить учителей своих? Когда прозрение пришло, когда свет разума разогнал тьму невежества.
У силы недостаточно ума,
Презрительны слова: «Риторика» и «грек».
Но жизнь вмешается сама,
Даруя презираемым успех,

В историю времен вошел Сенека,
В риторике был славен Цицерон.
Ум добивается великого успеха,
Когда над силою главенствует закон.
 Накопив ценностей, можно было покупать за них и силу, и разум стал подчинять все своим желаниям. И малый ростом, и слабый полом, мог стать повелителем, или повелительницей силы большой. Пленных теперь перестали убивать, их превращали в рабов. Чем сильней и выносливей был раб, тем выше была его цена. Появилось деление людей на богатых и бедных. И мы с вами познали на себе это явление после развала Советского государства, до того, чувствуя себя равными среди равных, пусть и условно...
У кого-то – серая сермяга,
У кого-то шуба из песца
У того нет дома,  он – бродяга,
У того два замка, три дворца.

У того вода, кусочек хлеба,
У того – обед на сто персон.
У того ночлег под крышей неба,
У того под кровлей дома сон.

Тяжкий труд до ночи, без просвета
Тот не разгибал своей спины.
А другой - пирует до рассвета,
Он на иждивенье сатаны.
И любовь стала сдавать свои позиции, уступая натиску золота. Она еще продолжала жить, пусть и не слишком привольно, среди бедных, у тех просто не было иных ценностей, кроме своих чувств. И любящие одаривали ими друг друга. Но и здесь иногда приходилось не долго сопротивляться притягивающему звону золотых монет, если к богатству примешивались еще хоть какие-то чувства, кроме брезгливости и омерзения. Покупать любовь в наше время способно не только за материальные ценности, но и за саму возможность продвижения к цели выбранного жизненного пути. Посмотрите на красоток Голливуда, отдающих свое тело тем, кто может им помочь сделать актерскую карьеру. Следует признаться, что среди таковых, красавцев не находится. Может быть, мною руководит мужской инстинкт, но, признаюсь откровенно, смотреть на внешность продюсеров, киномагнатов, режиссеров, показываемых на экранах кино и телевидения, без омерзения не могу, представляя мысленно сексуальные сцены их с молоденькими красавицами 
На выбор спутника жизни богатство влияло до революции, и еще больше влиять стало после развала Союза. Это объясняется не величиной самого богатства, а отношением к нему. Награбленное, оно не имеет истинной цены. Поэтому его швыряют куда попало, удивляя даже западный мир, привыкший к богатству, бессмысленностью расходов «новорусских»! И все же, и здесь действует принцип рыночных отношений: чем красивее предмет желаний, тем большей становится его цена. А раз хотя бы что-то определяется ценой, то оно может быть приобретено, куплено.
Правда, уже в древности мудрые задумываются о тщетности множества желаний. Так. Гораций восклицает: «Quid brevi fоrtеs laсulamur aevo multa!» (К чему нам в быстротечной жизни дерзко домогаться столь многого?)
В мире нашем, признаться, нет ничего красивее и желаннее женщины. Уже в древности стали оплачивать сексуальные услуги, и не только деньгами! Неспроста звучит, Пушкиным написанное, но не возникшее на пустом месте стихотворение – «Египетские ночи». Впрочем, как и стихотворение Лермонтова, посвященное грузинской царице Тамар, начинающееся словами: «В суровых теснинах Дарьяла, где Терек бушует во мгле…» В них любовь к женщине оплачивалась жизнью мужчины. Признаться, в.жизни это не было редкостным исключением, поскольку пределом желаний мужчины  является возможность владеть женщиной одному, не деля ее с другими.
Красивая женщина все чаще и чаще будет продаваться на рынке, за нее станут расплачиваться золотом. Или просто брать за деньги на содержание. Представляю себе, как возвысился принц Абдалла среди шейхов арабских, купивший за 1 млн. долларов пребывание в его гареме, в течение одного года,  Жаклин Кеннеди, жены убитого в Далласе президента Соединенных Штатов Америки?
 Обладание большим количеством женщин будет свидетельством состоятельности богатого человека. В сералях восточных владык, в гаремах современных арабских шейхов будут находиться сотни наложниц, хотя многие из них и никогда не прикоснутся к ложу своего господина.
Правда, не меньшей ценностью в восточном мире обладают чистокровные арабские скакуны. Их шейхи тоже по нескольку сотен имеют.
Ну, не странно ли для европейца сравнение: женщины и кони?..

СЛАБОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
В Западной Европе своих золотых приисков не было. Золота не добывали. Но знали, что за золото можно многое приобрести. О нем мечтали, потому что оно давало реальную власть. Мечты рождали сказания. А как проверить достоверность сказаний тех? Отправиться на поиски с кайлом и лопатой? Возможно, для того, чтобы даже мысли такие не появлялись, мифологическое золото помещалось в недоступные для человека места, скажем, в глубины вод реки!  Не отсюда ли  миф о золоте Рейна, положенного в основу сказания «песнь о нибелунгах»? И множественные сказки, и рассказы о поисках сокровищ, почему-то имеющих всегда несчастливый конец.
Глухая ночь и полная луна,
Или фонарь, и та ж глухая ночь,
А клад тот охраняет сатана,
И пошутить с  искателем не прочь!

Копает тот, а клад уходит вглубь,
Он руки тянет, в руки не дается.
Не сатана, а славный, добрый плут,
За спину спрятался, смеется.

Искатель понял: «Что-то тут не то?»
Творит молитву, осенив крестом,
И видит – там не клад, а черт те что?
Ну, скажем, ступу деревянную с пестом…

А, если клад из золота, камней, -
Тут нужно стариков послушать, -
Вести себя достойно, поскромней,
Чтоб черту не отдать за клад тот душу!
А впрочем, истины ради, особенной склонности к поискам золота у европейцев все же не было. А вот желаний к расходу его у них было хоть отбавляй.
Таверна, харчевня, кабак –
Названье, какое – неважно!
Здесь женщины, водка, табак…
В кармане звенит – вот что важно!

И «дама» к столу подойдет,
Покажет кокетливо ножку.
И выпьет вина за твой счет…
А деньги текут понемножку.

Здесь грубые шутки и смех,
Друзья тут же, разом, на вечер,
Коль выпивку ставишь для всех!
Уйдут, коль платить тебе нечем.

Не стоит здесь  шум поднимать, -
Ты пил и гулял тут на славу, -
Не стоит  судьбу проклинать,
Когда позовут вышибалу.

Очнешься в канаве, где мусор
и грязь,
С чугунной главою от хмеля,
Был вечером барин и князь,
В канаве – обычный Емеля.
Накапливать золото в Европе не любили. Если мы встречаем в художественной литературе сказание о бароне, накапливающим в подвалах своего замка богатства, то речь идет только об редких исключениях из правил, говорящих о том, что тут следует думать о серьезных изменениях в психике такого владетеля. Такой склонностью обладают, возможно, старики, близкие к старческой глупости. Хотя, судя по некоторым хроникам,  исключения все-таки встречались. Правильно, наверное, говорят: «Нет дыма без огня». Золото в Европу шло с Юга, и особенно с Востока.
Причудливы сказания Востока:
Воспета чудная любовь,
Рождались в нем великие пророки,
Потоками лилась людская кровь.

О справедливости готовы толковать,
Хоть деспотизм без чувства меры
Над жизнью здесь не станут горевать,
И отдадут бессмысленно за веру.

У одного есть слава и права,
И на столе из золота посуда,
У ног его другого голова,
Которого считают сыном «блуда».

Да что и говорить, богатств таких
В Европе не видали бедной,
Придут с Востока золото и стих,
И математика, и химия, наверное…
Это восточные властители накапливали баснословные богатства в виде золотых изделий. Ранее других они же  чеканили золотые монеты. Богатство всегда было основой крепкой власти. На золото можно было нанять тех, кто составит костяк воинских отрядов. А они нужны были потому, что власть требовала безоговорочного повиновения.
Но, нужно знать – наемный воин
Отечеством твоим не дорожит,
На поле боя – хладнокровен…
За деньги будет каждому служить.

Кто больше даст, к тому и перейдет,
Заплатишь, будет славно биться,
И меч его тогда не подведет,
Жестокостью  не ведает границы.
 Между властью и людьми добрых отношений никогда не было, на каком бы уровне это не происходило. Во взаимоотношениях между людьми преобладала жесткость, если не сказать, жестокость. Она была на всех уровнях иерархической лестницы. Король держал в повиновении своих баронов, имея права казнить и миловать их. Барон в своем поместье вел себя, как неограниченный властелин. Он вершил суд, у него был свой палач и своя виселица. От его аппетита зависело благосостояние его подданных. Он обладал правом первой брачной ночи с невестой, выходящей замуж за крестьянина. Да мало, какими еще правами обладал он?
Не нужен адвокат и прокурор,
Власть феодальная без меры,
А честный ли, бандит ли, вор,
Неважно и какой он веры?

Суровый приговор барона,
Взгляд ледяной, холодный,
«Преступник» станет пищею
воронам,
Иль своре псов голодных!»
Бароны между собой постоянно вели грызню за обладание богатствами, главным из которых являлись права на землю. Кто-то терял свою землю, кто-то обогащался за счет этого. Поэтому были крупные и мелкие феодалы.
Обладая большими землями, феодал иногда превосходил военной мощью своего сюзерена, короля, которому обязан был беспрекословно повиноваться. Если бы не страх отлучения от церкви за измену государю, королю не удержать бы власти над своими подданными.Страх отлучения от церкви, автоматически освобождавшее от подчинения вассалов, вот что удерживало пирамиду власти. Бургундский  герцог Карл Смелый имел войско большее, чем его король – Людовик Одиннадцатый. Но, Карл Смелый не пытался покорить Францию, зная, что папа римский в этой войне поддержит короля!  А вот, граф Анжуйский Вильгельм Плантагенет, высадился со своим войском в Англию и завоевал ее, став английским королем. Почему католическая  церковь разрешила это? Не потому ли, что англосаксы были менее послушными руке папы римского, проживая  на острове?
Анжуйский граф Плантагенет,
Норманн решительный, отважный,
В истории оставил след,
В Британию прийдя однажды.
Напомню, что графство Анжу, как и север Франции, были завоеваны норманнами, выходцами из Скандинавии, поэтому их подчинение французскому королю было, относительно условным, и действовали они, не ставя в известность своего сюзерена.
То ль духом англосаксы пали,
То ли был неопытен их вождь,
От норманнов в битве не бежали
Но на милость сдаться довелось.

Безусловно, велика заслуга
Мирных англосаксов покорять,
В зареве пылала вся округа.
Рать разбита, некуда бежать.

Были таны, а теперь бароны,
И иная зазвучала речь,
Завладел английскою короной
Не французский, а норманнский меч.
Самой частой слабостью человеческой души является властолюбие, проявляемое и в малом, и в большом. И пояснять тут нечего, стоит только посмотреть, что творится вокруг. Властолюбие  не довольствуется тем, что имеет, хотя того, чем обладает, более чем достаточно, и не для одного поколения. Попробуйте определить границы желаний Чингиз-хана, Александра Македонского, Наполеона? Стать властителями мира? Исчезло ли это желание в наше время? Нет, не исчезло, оно приняло только иные формы. К вершинам власти ведут разные пути.
. Повелевать государством можно не только по праву рождения, но и по праву превосходства разума над серой посредственностью, запряженной в колесницу алчности. К примеру, алчность французского короля в соединении с невероятной набожностью, стали прекрасной мишенью для французского аббата Бернарда Клервосского, побудившего короля организовать второй крестовый поход, одновременно сделав практическим правителем Франции аббата Сугерия. Пытаюсь понять, чем объяснялся выбор Людовика VII, остановившего свое внимание на Сугерии аббате монастыря Сен-Дени, который в отсутствие Людовика управлял государством? Аббатство это служило усыпальницей французских королей. Не в этом ли кроется ответ на вопрос? Но приходит и прозрение, пусть и смутное, почему государи пользовались для управления государством своим услугами духовных лиц, таких как, кардиналы Ришелье и Мазарини. Просто духовные лица, наверное, отличались значительными знаниями в сравнении с дворянами. Хотя, следует признаться, духовные лица того времени святостью не отличались.
Что для него священный сан,
Он признанный страной вельможа,
И золото течет в его карман,
Казнить, иль миловать он может!

Врагов в стране у них немало
Сословий разных, без изъятья,
И либо славят кардиналов,
Иль шлют угрозы и проклятья
Замечу, кстати, что Второй крестовый поход не решил территориальных вопросов в Палестине. Зеленое знамя Аллаха продолжало развеваться над ней! И, хвала  Сугерию, не давшему Франции утонуть в море экономических неурядиц, пока тупица король был войною занят.. Вот  и возникает исторический вопрос, кто был нужнее Франции: аббат, или король?
Боже,  сколько еще вопросов рождает зеркало времени?  Ищу ответ на каждый вопрос и часто не нахожу на него ответа. И опять обращаюсь за помощью к Екклезиасту. И вот, что говорит он: «У мудрого глаза его – в голове его…»
Что было в голове Павла Полуботько, когда ему должно было позаботиться о золоте Малороссии?  Поможет ли нам разобраться изречение Екклезиаста: « Бог дает человеку богатство и имущество и славу, и вот нет для души его недостатка ни в чем, чего бы он не пожелал, но не дает ему Бог пользоваться этим, а пользуется тем чужой человек»?  Павел Полуботько, малороссийское золото, заключенное в бочонки, поместил  в подвалы  английского банка. Какими интересами руководствовался он, принимая это решение? В зеркале времени усматривается только то, что золотом этим Украина воспользоваться никогда не могла, и не может сейчас! Оказывается,  Полуботько, действиями своими, преподнес щедрый дар и без того богатой державе. Значит, опять прав Екклезиаст!  А вот историки малороссиянина Полуботько почему-то за это не осуждают?
Ах, Полуботько, ах, мудрец,
Подался в Англию когда-то.
Что ожидал он, наконец?
Как золото вернуть обратно?
Беспричинно осуждается историками и писателями «мотовство» императрицы Елизаветы, хотя в государственную  казну руки свои она не запускала, оплачивая свои «женские» расходы только из своего кармана. Зеркало времени дает ответы на вопросы поведения дочери Петра, любившей балы и спавшей под многими одеялами. Красива была внешняя сторона жизни императрицы. Но никто не  знал, как ей приходится расплачиваться за внешнюю мишуру?  Не хватало денег на дрова для отопления помещений дворца, и приходилось ей прятать озябшее тело под одеялами в спальне, продуваемой холодом и сыростью! И стол ее не блистал изысканными блюдами, поскольку купцы отказывались выделять ей все необходимое в кредит, считая ее некредитоспособной. Слабость императрицы к платьям и шелковым чулкам – была одной из черт ее характера. Два сундука, набитые чулками, да десять тысяч платьев, вот что помнят потомки из того, что оставила она, отправляясь в мир иной, почему-то забывая, что она семь лет вела победоносную войну с прусским королем, а война эта стоила очень больших денег! Отсюда следует сделать вывод, не из-за платьев ее  в казне российской после смерти императрицы оказался только рубль серебром?
Нам говорят, что дочь Петра
Казну российскую сгубила, -
Балы роскошные с утра,
И десять тысяч платьев сшила…

Все это так. Все это так!
Чулки и платья много стоят
Семь лет войны – такой пустяк,
Что, право, и не стоит спорить…
Забывают еще и о том, что императрица много строила, при ней было отстроено и здание академии наук.
Да разве только к ней оказались несправедливыми потомки? Правилом стало,  человеческую слабость крупного государственного деятеля,  искусственно делать преобладающей в перечне деяний его! Забыты славные походы, лишения, сложности решения военных задач, риск, наконец. Так римский полководец Лукулл, выигравший множество сражений у Понтийского царя Митридата VI  Евпатора, представлен в истории сибаритом, на первый план, ставящий застолье. И известна стала всему миру, когда-то сказанная им фраза, когда дворецкий заявил, что к нему на пир никто не явился: «Лукулл пирует у Лукулла!»
Что осуждать того, кто пил и ел,
Объем желудка не предел!
Способен быстро расширяться,
Как  брюхо жирного клопа,
И жизнь, пожалуй, не плоха,
Не съесть огромное богатство!
Мир велик и ценностей  в нем великое множество, а желания человеческие беспредельны. Вспомните, хотя бы «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина. Автор хотел показать, как наказывается беспредельная жадность. А мне образ старухи нравится тем, что она подспудно, методом проб и ошибок продвигалась к заветной цели, обладанию вечной молодостью. Ну, скажем, попроси она сразу молодость, чтобы она получила? Молодость, наверное, получила бы, но с постепенным  угасанием ее во времени. Прошло сорок лет, и опять она старуха! Но, проверяя через покладистого мужа возможности золотой рыбки, она пришла к единственно правильному решению, стать владычицей морскою. Имея постоянно в услужении всемогущую рыбку, исполняющую самые непредсказуемые желания, по возможностям своим старуха становилась равной богу.
Судить о богатстве по одежде или по образу жизни, значит, заранее совершить ошибку. Определите слабость человека в особенностях его национальности, и получите правильный ответ?..
Поляк любит веселую, полную праздности жизнь. О нем принято говорить: «Сверху шелк, а в брюхе – щёлк». Ожидать духа накопления у поляка не следует.
Иудей, внешне живя скромно, еще скромнее одеваясь, бережливо относится к богатству. И если оно достаточно велико, пускает его в оборот. Он не позволит ценностям лежать без движения.
Он роль играет бедняка,
И пища на столе простая,
Казна еврея велика,
И хищников вокруг большая стая.
          
            Чтоб обобрать, задумают погром,
Приходиться бросать насиженное место,
Не защитят король или барон,
Как хищники – они того же теста!
 Недаром первыми ростовщиками были евреи. Первыми банкирами тоже были они. Их изгнали из большинства стран Европы, но они нашли себе пристанище в Северной Италии. Там и образовалось первое банковское объединение, названное Ломбардским. Оттуда финансовая экспансия постепенно распространялась на всю Европу. Потом, когда финансовая погода изменится, появится финансовая империя Ротшильдов, постепенно распространившая свое влияние на весь мир.  Заведение, где под залог вещей, выдавались деньги, в России называлось «Ломбардом», напоминая нам этим названием о том, что ростовщичество было узаконено в Ломбардии.
Иудей не станет деньги зарывать в землю. Отсюда, не следует искать еврейских кладов. Их никогда не было. Не было и «копей царя Соломона» Они возникли в голове Хаггарда, создавшего великолепную фантастическую историю о поисках  этих копей.
Я не хотел анализировать события недавнего прошлого, потому что и без зеркала времени, видно, к чему привел бездумный дележ того, что прежде составляло единое целое – достояние огромного государства СССР. Хороша поговорка русская: «Не лыком шиты». Пословица позволяет надеяться, что при случае мы в грязь лицом не ударим. Действительно лицом не ударим, но в грязь по самую макушку залезем. Посмотрите, каких потрясающих экономических успехов мы добились, развалив великую страну? Плакать хочется, видя нищих и бездомных, каких прежде не было. Так, что поговорки не для нас писаны. Представить хочу названия денежных знаков на территории бывшего СССР, и не могу
латы, леи, литы –
Всех не перечесть,
«мы не лыком шиты»
Хоть и лыко есть.
Каждый выбирал себе подходящее, но главное, чтобы на российские были  непохожи – знай наших!
      Полтинники, рубли, четвертаки,
Семишники и что-нибудь, иное…
Хоть на Руси живут не дураки,
Названьям денег не дают покоя

Пришел развал, и каждый за свое:
Возникли литы, леи, латы.
Чеканит каждый, денежки кует,
Ну, а живет, признаться, не богато.

Такого свет, пожалуй, и не знал,
И не было еще таких примеров,
Чтоб государственный  развал
Из нищеты рождал миллиардеров.

Определить достоинство монет
Нам не помогут вид и форма
Коли всего за десять лет
Проводится две денежных реформы.
И живут наши миллиардеры, миллионеры и иные богатенькие, потряхивая мошною от тщеславия,  и трясясь от страха за жизнь свою
Боясь внимание привлечь
Своею слабостью, богатством,
И потому спокойно не прилечь,
Повсюду  зависть чувствуя,
коварство.

Иное дело, когда человек – беден:

Богатства нет – покой, порядок.
И может спать спокойно, жить
Пусть и бандит гуляет рядом. –
Денег нет, и не за что убить?

ВСЮДУ  ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ.
Так звучали начальные слова припева залихватской не то русской, не то – цыганской песни про Соколовского гитару и про ресторацию, называемую в далеком прошлом «Яром». Что поделать, если звон серебряных и золотых монет услаждал слух и в те времена лучше райской песни. Ушли в прошлое и «Яр», и Соколовского гитара и цыганский хор, с цыганками во множестве широчайших цветастых ситцевых юбок, с шелковыми шалями на плечах и в монисто из множества тонких золотых монет. Почему из монет? Да только вид золотых монет делает взгляд цыганки томным и влажным, стреляющим искорками алчности из глубины бездонных черных глаз. Речь цыганки тут же становилась медоточивой, и слова сами собой лились изо рта: « Протяни руку, дорогой! Погадаю, всю правду скажу» 
А правда та шла из глубин времен кочевых, бродячих, когда отпочковались цыганы от индусов, отделились от родимого гнезда и покатились по земле, как перекати-поле,  остановки делая непродолжительные в шатрах цыганского табора. Всю Европу, от Пиренеев до берегов матушки – Волги, покрыли шатры цыганские, с кострами поблескивающими в сумерках летних вечеров, бренчанием гитар, цыганскими плачущими напевами, и запахом приготовляемой на кострах пищи. Отвыкли руки цыганские от тяжести, большей, чем колода замасленных карт, извлекаемых цыганкой из бездонного объема одежд. Желание загулявшего купца отдалило мужчин- цыган от обычных занятий: конокрадства и лужения медной посуды. Последние навыки были связаны с лужением свинцовых бляшек, при изготовлении из них фальшивых золотых монет. Недаром со словом «цыганское золото» ассоциируется подлог. В ресторане «Яр» цыганы выглядели нарядно: в красных атласных рубахах, подпоясанных тонким ремешком, в плисовых штанах и хромовых мягких сапожках, так и тянущих цыгана пуститься в пляс.
Ушло то времечко безвозвратно, и современный цыган пользуется электронной аппаратурой, позволяющей ему только рот открывать, имитируя пение.
Пройдет время, уйдут свидетели прошлого и останутся белые пятна неведомого, незнакомого. Но вернутся они, как и все в мире, когда-нибудь, на круги своя.

В истории любой немало белых пятен,
И нет возможности заполнить их.
Стараюсь я, чтоб людям стал понятен,
И ложь не содержал созданный мною стих.

Но, если мне раскрыть не удалось,
Тогда останется одно:
Чтоб в труд не заскочила ложь,
Не трогать просто белое пятно.
      Придет время, и исчезнуть из употребления деньги обычные, расплачиваться будут кредитными карточками. Правда, это не означает, что исчезнуть негативные ощущения. Уверяю, мошенничество останется, приняв другие формы, более изощренные, трудно улавливаемые.   
Деньги, которыми мы пользуемся при расчетах, представлены бумажными  купюрами и разменными
металлическими  монетами. Но к бумажным деньгам человечество пришло в семнадцатом столетии, прежде  все деньги чеканились из металла. На востоке на изготовление монет шли медь, серебро и золото. Хоть и редким  стал золотой сотер с изображением Митридата VI  Евпатора, но он имеется во многих музеях мира. Немалое количество таких золотых монет попало в руки римского полководца Лукулла.  В самом Риме мелкие монеты ассы и сестерции изготовлялись из меди. Самой крупной монетой древнего Рима  был динарий, изготавливался он из серебра. Чеканка монет из золота стала производиться при Юлии Цезаре.
Каждое государство имело свою развивающуюся монетную денежную систему. Вспомните Францию с ее сантимом, денье, пистолем, ливром, луидором, франком…
Я не стану касаться денег этого и других государств. Хотелось бы познакомить вас, хотя бы с теми, которые имели хождение на Руси и России. 
На Руси денег из золота не изготавливали. Самым распространенным денежным металлом было серебро, постепенно вытесняемой медью

ГРИВНА – СЛОВО СТАРОЕ
. Слово «гривна» пришло из Киевской Руси. Так называлось украшение, носимое на шее в виде обруча. От него вниз свисали пластины серебряные, кружевом серебряных же  проволочек соединяемых. Создавалось нечто, похожее на ожерелье. Но от него можно было быстро отделить пластины, используемые для оплаты покупок. Потом стали выпускать первые монеты. Первые гривны  представляли собой стограммовые кусочки серебра с рублеными концами, давшими основание потом называть их еще и рублями. На гривнах  времен князя Владимира можно было видеть грубо выполненный рисунок с надписью «Владимир на столе,  а се его серебро». На гривнах времен Ярослава Мудрого рисунка не было, но была надпись – «Ярославле серебро»
Потом стала чеканиться монета в форме диска, за которой осталось название «гривна». Гривна уменьшалась в размерах, ее стали  называть и гривной и гривенником,  достоинством она была равна десяти копейкам. В силу рубль вошел. Соответственно, монета в 20 копеек называлась двугривенным. Во времена Гоголя слово «гривенник»  звучало не чаще слова «гривна», означая одну и туже монету. Гривны и гривенники были серебряными. Более крупной монетой, равной пяти гривенникам, была «полтина» или «полтинник» Значимость этой монеты со временем увеличивалась. Начинала она чеканиться из меди, при Петре Великом она уже была из серебра, а во времена Екатерины II  полтина стала золотой, весом 0,6 -0,8 грамма. При императоре Николае Александровиче Втором полтина была крупной монетой, чеканенной из серебра, последние полтинники и размерами и содержанием повторившими царские, были отчеканены в 1922-1924 гг. советской власти, хотя на всех монетах стоял только один год – 1924-й. Монета эта быстро стала исчезать, поскольку состояла почти из чистого серебра.
. Старики, шагнувшие из XIX века в  XX, принесли с собою нам понятие о гривеннике, которым в обиходе называли монету, достоинством в десять копеек. Все реже и реже звучали слова гривенник, двугривенный, полтина.  Потом исчезли из обихода.  Казалось мне, что само название «гривна» кануло в Лету. Но, пришли времена, и вернулась гривна в Украину в виде бумажных купюр. Сделано это было в пику России, на волне искусственной русофобии. И, кажется мне, что едва ли создатели «гривны» знали о том, что в Киевской Руси этим словом называлось? Да и гривна эта слишком тощей выглядит по сравнению со своей прародительницей. Ну, словно такой, как когда-то говорили о вобле, что она представляет из себя кита, дожившего до коммунизма.
Хоть говорят, язык наш груб, -
А я считаю – дивным, -
Создал когда-то слово – рубль,
Родил червонец, гривну.

Принял в себя – алтын и грош,
Прижились, как родные,
Призванье должно?.. Довелось
Принять и все иные!

Пришли другие времена,
Куда деньгам  деваться,
И поменяли имена,
Иными стали зваться.

Монеты изменили суть,
Ушли из обихода,
Но на себе они несут
Все прошлое народа

Полтина ли, империал,
Лобанчик, иль целковый,
Народ про них не забывал -
Торговли есть основа.

Хоть поменяли внешний вид,
Другого стали веса.
О них я стану говорить,
Считаю, с интересом.

ЗА  МОРЕМ  ТЕЛУШКА  ПОЛУШКА…
Самой маленькой по достоинству монетой когда-то была полушка. Сравнивать ее с грошом не следует. Во-первых, он выглядел бы представительным господином, по сравнению с этой девицей-недомерком. Во-вторых, грош выглядел бы гора-горой, над нею, бедняжкой, возвышаясь. Но, главное, жили они все-таки в различные временные отрезки, и не только в любовные, но и в деловые отношения между собой никогда не вступали. Мелкая полушка была такая нахальная, во все щели базарные лезла. А что без нее сделаешь, если это была монета бедноты, голытьбы беспросветной? Но пришли для полушки мрачные времена. Тьма монгольская, хмурь татарская, заполонили землю русскую. Вот тогда полушке пришлось с «таньгой» встретиться и долго терпеть ее грубое, восточное воспитание. Пришедшая от тюркских народов таньга, сменила  свое имя на более звонко звучащее «деньгу», вдвое величиной превосходила местную страдалицу, от долгого употребления потерявшую значимость в весе. Полушке трудно было противостоять тюркской красавице «таньге-деньге», а когда славянская деньга появилась, еще труднее стало. За московскую деньгу давали две похудевшие полушки, а за красавицу деньгу новгородскую целых четыре, серебром отсвечивающих, полушек давали. Шло время, Русь Москва объединила, а полушка все еще в серебряном одеянии щеголяла. Но, когда Россией женские особы стали править, Анна Иоанновна, да Елизавета Петровна, серебро на наряды их пошло, и пришлось полушке платье сменить, на более бедное, из меди изготовленное. А во второй половине XIX века почему-то государям российским ее название не понравилось, и сменила ее название надпись «1/4 копейки» Исчезла полушка, только  и осталось имя ее в поговорке: «За морем телушка  полушка, да рубль перевоз»
Хоть мала собой полушка,
Но серебрена она,
Протянул, и меда кружка,
Ковш пьянящего вина.

Ну, а то, что за границей
За нее теля дают.
Там такое, брат, творится, -
Деньги медные куют.

Что с них спросишь, все же –
немцы,
Деловой хотя народ,
Но куда им, бедным, деться,
А у нас – наоборот.

За границу к ним не едем,
Ни в карете, ни в теплушке.
Нам не нужно вашей меди,
Нам достаточно полушки.

ЖИЗНЬ  МОЯ  -  КОПЕЙКА.
Чем торговля больше на Руси развивалась, тем больше требовалось мелкой, разменной монеты. Не хватать стало деньги. Ханский Сарай своего монетного двора не имел. Пришлось самим русским  монету эту чеканить. Случилось то,- дай Бог памяти,- в XIV веке, вот только в каком году произошло, не помню. И Москва, и Новгород Великий стали друг от друга независимо свою деньгу чеканить. А тут еще, Господи прости, вслед за Москвою, да Новгородом, и другие князья, захудалые, тоже стали свою деньгу делать. Разная деньга получилась. Непорядок по Руси пошел. Пришлось силу руки своей Москве неразумным показать, чтобы не своевольничали!. Подмяла Москва Русь под себя, объединила
Но до вольного Новгорода рукой так просто не дотянешься. Богат и славен он. С 1534 года стал Новгород свою деньгу серебряную с изображением копья чеканить, а Москва деньгу с изображением сабли.
Новгородскую, по копью изображенному, «копейкой» стали называть, а московскую – «сабельницей», поскольку не копье было изображено, а сабля. Оказалась новгородская деньга, или копейка, как ее теперь стали называть,  вдвое тяжелее, а, следовательно, и вдвое дороже московской сабельницы  стала. Правда, еще долгое время, по памяти старой, московскую называли деньгой, а новгородскую – «две деньги». Постепенно новгородская деньга вытеснила сабельницу, и стала называться одним названием – копейка.
«Жизнь моя – копейка!
Одолел сутяга…
С  горя  мне налей-ка! –
Говорил бедняга.

Бес меня попутал,
Что с купцом связался?..
Был, конечно, глупым,
Что к нему нанялся!

Обещал целковый,
А отдал – полтину,
Стоит его слово,
Только половину

Ставит Богу свечку,
Лик нежнее шелка
С виду, как овечка,
Но, с душою волка.

Не жалей трактирщик,
На семишник лей-ка.
Водку малый хлыщет,
Жизнь его – копейка!»

ДЕНЬГУ  БЕРЕЧЬ  НАДО
Мир на Руси, как гость дорогой, ну, как солнышко осенью поздней, редко появлялся. Князья меж собой, как собаки  грызутся, монголов друг на друга науськивают.  А деревни горят, а дым черный над землей стелется. Подхватывает ветер огонь, с места на место переносит, дымы в клочья рвет, всю округу чадом заставляя дышать!  А мужики бегут кто куда! А скотину гонят и режут! Рев животных, лай собак, крики людей огласили округу!  Но вот, все ж таки замирились, вроде бы,  хлеб растить надо, выращивать животину надо, торговлю вести надо. А как без денег быть? Полушек да гривен не достает. Те ж татары, с Ханом-Батыем пришедшие, требуют, не только мед, хлеб, да мясо! Таньгу подавай им!  Трудное это слово для языка русского. Тут же мы, русы, его в «деньгу» переделали. Таньга, деньга, – какая разница для человека русского? Ему бы только платой от своих, да монгольских охальников избавиться! Нет деньги в кошеле, жди неволи ордынской. И свой князь ордынцам может дитя, жену и самого продать за невыплату оброка! Срок небольшой, осенним временем ограниченный. Собрал урожай, пора и на рынок, в город собираться. Собираются сельчане гуртом. Недаром поговорка есть: «Гуртом и отца  бить легко!»
Одному никак нельзя, обидеть в пути не сложно. Хоть и недалече стольный город князя удельного, но по дороге тать ожидать может? И не только в ночь глухую, но и в божий день ясный, когда солнце радуется, чистым воздухом умываясь. Так что, самый резон гурьбой ехать. Недаром пословица была такая: «Семеро не один, коня отдадим, а с воза не слезем»
У ворот городских главных служка княжеская встречала в сопровождении стражников. За въезд по деньге с двух возов требует. Платят мужики, куда ж деваться от нехристей? Хоть и не велика монета, да только лишняя в кармане мужика не валяется. «Слава Богу, хоть на этот раз по-божески взяли, - думает мужик, в печали своей, радуясь, - по прошлому году деньгу с каждого воза брали! Правда, год тот вдвое был урожайнее нынешнего». На рынке, куда возы приехали, ступить негде. Насилу место разыскали, чтоб притулиться, да товар свой простой, деревенский, разложить. Сколько тут народу разного. И свои купцы, и немецкие. До чего ж странный народ этот немцы. Кафтаны короткие, задницу видать, портки узенькие, до колен, на ногах чеботы тоже короткие. Глянешь, смеяться хочется  - ну, чисто кузнечики, вот только прыгать не умеют. И восточные басурманы есть. Тех по длинным халатам, да тюрбанам на головах отличить можно. И немцы, и басурмане восточные, каждый приехал со своей монетой. Как мужику, деревенщине, разобраться, когда счет ведет свой по полушкам, деньгам, да гривнам?  Слава Богу, на рынке меняла княжеский сидит, обменивает их деньги на русским понятные. А то слышишь: талер, гульден, грош…  А что такое, сколько деньги в них, не известно?
Во времена тишайшего царя русского Алексея Михайловича деньгу стали из меди чеканить. И ходили одновременно серебряная копейка и медная, одинаковой стоимости. Пришлось деньге такое незаслуженное претерпеть унижение. Против царя не выступишь, «помазанник» все же он.
Потом официальная монета - деньга исчезла. И свое название только во множественном числе  сохранила – «деньги». Правда, в обиходе нашем приходится иногда слышать такие выражения:
«Бережливый мужик, умеет деньгу беречь!», или «Поехал мужик деньгу зашибать!»
Пришла к нам тюркская таньга,
Деньгою русской стала,
Сравнить с полушкой, - дорога.
Та сиротой осталась.

А сироте, куда идти?
Лишь только в услужение,
Пришлось, вздохнув,
свернуть с пути –
Нормальное явление!

Но в поговорках осталась,
За жизнь свою цепляясь,
Но жизнь оставила, ушла,
А в памяти – осталась!

 ГРОШ  ЦЕНА  ЕМУ В  ДЕНЬ  БАЗАРНЫЙ.
Когда сейчас произносят слово «грош», сразу представляем себе нечто, чрезвычайно мало стоящее.
Часто слышно выражение «гроша медного не стоит», что означает - меньше цены уже и быть не может. А ведь был когда-то грош «особою значимой», величаемой.
Родился грош в Чехии, в стольном городе Праге. Чехи, народ рассудительный, серьезный, по деловитости немцам не уступающие. Потому своей монетой пользовались. Не нравились им ни талеры, ни марки, ни пфенниги. И грош пражский не из меди, а самого настоящего серебра, металла вечного, душою белого, чеканился. А рядом с Чехией, если на восток податься, проживал народ легкий, веселый и задиристый. Нрав настолько легкомысленный, что не додумался даже до того, чтобы собственную монету иметь. И пользовались тут, в Польше, всякой, в том числе и пражским грошом. Но, вот, как-то польскому князю Мечиславу мысль добрая в голову пришла: «Так, без гроша собственного, польского, и лицо свое потерять можно…  Надо бы свою монету чеканить? Да, вот беда, нет в Польше человека, который мог бы этим заняться?»  По счастью ли, или несчастью, давно в Польшу евреи просились. Их последовательно изгоняли из Англии, Франции, Испании, Италии, Германии. Часть евреев в Византию направилась, а часть у границ с Польшей над задачей оседлости билась.
Мечислав встретился с одним из них, представившемся посланцем, и долгую беседу с ним имел. Нарисовал еврейский посланец такую радужную картину князю польскому, что у того слюнки изо рта потекли. Да и то, что оставалось поляку, привыкшему к балам и веселью, мечом владевшему, да с карманом дырявым и вечно пустым, делать. О поляке пословица русская говорила: «Сверху шелк, а в брюхе – щёлк». Дал согласие Мечислав на переселение евреев. В 1173 году понаехало их видимо-невидимо, как при нашествии саранчи. Но, работа закипела. Товары рекой потекли, и польский грош появился, евреями отчеканенный.
А к нам уже, на Русь Великую, пришли оба гроша: и пражский, и польский. И вошли-то на Русь не с парадной двери, как полагалось бы, а с черного хода, как тать,  пробираясь. Вошли, и прижились на Руси. Подумали, подумали русские люди, и решили: «А чем мы плоше, чтобы чужими грошами пользоваться?  Что, мы грош свой не отчеканим?»  Вот и стали свой, русский, грош чеканить. Только значимость гроша почему-то со временем мельчать стала. Что причиной тому было, я уж и не знаю, за давностью лет, забылось это? Из серебряной монеты грош медным становился, из крупного – карликом стал. И стали к нему относиться пренебрежительно, а потом и вовсе отказались от него. Вспоминают иногда, употребляя во множественном числе, с ударением на последнем слоге – «гроши несчастные». А вот в Украине они знатные, великие вельможи, заменяющие само слово «деньги». Только ударение при этом ставится на первом слоге: «гроши»  Что поделать, привыкли в Украине на ляха, как на господина своего смотреть. XXI век настал, а украинские политики от этой вредной привычки никак не отучатся, в рот поляку заглядывать, совет от него получая!
Да, и деньге конец пришел,-
Вдруг появился грош,
Употребление нашел,
На деньгу не похож.

Есть пражский грош,
Есть польский грош,
И русский грош родился,
Как будто, именем похож,
Но здорово гордился.

А за душою нет гроша,
Цена тебе какая?
Когда в хозяйстве ни шиша,
Никто не поминает!

ЗВУЧИТ  И  БЛЕЩЕТ, КАК  ЧЕРВОНЕЦ
Эти слова принадлежат А.С.Пушкину. Они звучат в стихотворении  «К Баратынскому». Ходили в России деньги, номиналом и выше рубля. Их чеканили из золота. При Петре Великом появился «червонец», десяти рублям по значимости равный. Среди всех других золотых монет прошлого петровский червонец отличался внешним видом. Отлитый из золота большой чистоты, красноватого оттенка, он словно был озарен багровыми лучами заходящего солнца.
Вот почему с блеском червонца сравнивает Пушкин стих собрата по перу.
Думается и мне, грешному, что пора пришла тогда России миру себя показать. И показала не только красою золота своего, но и удивительной мощью своею. Заставила Европу призадуматься, что не медведи  Русь представляют, а люди славные, да работящие!
Бытовали на Руси еще два наименования золотых монет: «империал» и «полуимпериал». Империалом называли монету десятирублевого достоинства, а полуимпериалом – золотых пять рублей. Вдумайтесь, исходя из этого, какова была тогда цена рубля?
Можно встретить в литературе прошлого название – «Лобанчик». Это относится к названию золотых монет, тайно чеканившихся с 1735 по 1868 год, их еще называли тогда «голландским червонцем». У нумизматов нашего времени лобанчик еще называют «известной монетой».

Блеск, нищета, паденье, взлет.
Пожарищ дым, и дым сражений.
Россия двигалась вперед,
В цепях побед и поражений.

И наступил ее расцвет,
Морскою сделалась державой.
Ждала Москва так много лет,
И, наконец, добилась права.

Пистоль подвинься, талер стой!
Взгляни на новую монету,
Червонец русский золотой
Пошел гулять по белу свету.

Прошли века и вновь Москва
В тисках голодных и оковах,
Россию обняла тоска,
Царит в ней лихолетье снова.

В развале все, и денег нет,
Ликуют немец и японец.
Но появляется  на свет
Советский золотой червонец.

НЕ  БЫЛО НИ ГРОША, ДА ВДРУГ  АЛТЫН
Смотрит современный зритель пьесу  А.Н.Островского под таким названием, не имея понятия об алтыне, но, понимая, что грош представляет слишком малую денежную единицу. Представляет, что по ходу действия пьесы, приваливает кому-то счастье великое. А ведь это счастье, в виде алтына не слишком велико, поскольку алтын представляет собой всего-навсего три копейки. Я, живя во времена советской власти, не видел монеты с названием алтын. Хотя и прекрасно знал, что монету в 15 копеек, в то время распространенную, люди старшего возраста называли пятиалтынным, и отсюда мог прийти к простому расчету, дающую искомую цифру три. Канул безвозвратно алтын в пучину прошедшего времени, но благодаря великолепной пьесе русского великого драматурга долго еще будет жить хотя бы самим названием своим. Звучание самого слова «алтын» говорит о его восточном происхождении. По-татарски «алты» - это шесть. Но мы уже условились считать алтыном три копейки. Существует ли в данном случае противоречие? Нет никакого противоречия. И представляя собою три копейки, алтын сохраняет себя, как счетную единицу. Дело в том, что в старину глубокую алтын был равен шести московским деньгам, или трем новгородским. Но копейка, родившаяся из новгородской деньги, и называлась копейкой, поскольку на ней было изображение копья. Московская же саблиница равнялась трем деньгам. Вот, и все, алтын, сохраняя свой счет «шесть», стал равняться трем копейкам. Алтын до начала XVIII века чеканился из серебра. Царь Петр, нуждаясь в серебре для ведения Северной войны со шведами, распорядился выпускать алтыны из меди, а чтобы об этом ведомо было, на нем было написано «алтынник». Деньги давно в алтынах не считают, а вот слово это продолжает жить, хотя многие и не знают уже о его значении.
Когда  пришел на Русь алтын,
Мне, правда, неизвестно?
Когда пожарищ вился дым,
Разыскивал он место? 

Или когда степняк – монгол
Кочевье свое бросит?
Забьет в подворье первый кол.
И помощи попросит?

В алтыне, проще говоря,
Обычных три копейки.
Что три копейки сотворят
            Средь денежной семейки?

Но, что поделать, если счет
Ведется на алтынах?
Алтыну старому почет,
С советскою полтиной!

СКАЖЕТ СЛОВО – РУБЛЕМ ПОДАРИТ
Два полтинника рубль составляли. Рубль был самой крупной серебряной монетой. Случилось как-то, что пришлось рубль из меди чеканить.
С пруссаками идет война,
Хоть виден путь к победе,
Нет серебра, пуста казна.
Чеканят рубль из меди.
  Был тот рубль велик и тяжел. Так, в 1725-26  годах рубль представлял собою медную плиту весом 1,6 килограммов. Десять рублей весом пуду были равны. Представляете, каково пришлось Ломоносову, когда он за свою оду, посвященную восшествию на престол Елизаветы Петровны, получил от государыни 3000 рублей такими рублями.
Да, отвалили меди воз
За созданную оду,
И Ломоносову пришлось,
Для денег взять подводу.
Рубль могли и целковым называть, если он представлял единую монету, а не состоял из разменной. Среди простого народа название целкового могло и искажаться.: «целковик», «целкач», «целкаш».
Название «целковик» встречается  в «Мертвых душах» Гоголя. Одна из героинь этого романа Коробочка набирает понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комода. В один мешочек все целковики, во второй – полтиннички, в третий – четвертачки.
Возможно, последнее название рубля и легло в образование имени героя Горьковского  рассказа «Челкаш».

НИ  СТРОКИ  БЕЗ  ТРЕШНИКА,  НИ СЛОВА  БЕЗ СЕМИШНИКА
Пишет Некрасов в поэме своей «Кому на Руси жить хорошо» про писаря из Адовщины. Трешник в ней означает копейку, а семишник – две копейки. Дело в том, что в средине  XIX века в России была проведена денежная реформа, при которой новая  копейка стала равна старым  трем, а новые две копейки старым семи.
Так повелось, с дедов, отцов,
Чтоб к девушке идти, поверь мне,
Купить кулечек леденцов.
Обязан парень «на деревне».

А значит, должен быть алтын,
А худо-бедно, хоть семишник.
А нет, останется один,
Уйдет девчонка на девичник.

Конечно, леденцов там нет.
            Грызут там семечки подружки.
Потом, картошка на обед,
Да хлебный квас из медной кружки. 
Да, на деревне, чай не в городе жить, на виду у всех, как вошь на бумаге, вычесанная. Тут девку просто тронуть нельзя. Тут поухаживать за ней надо. Может, потому и цена ее большой становилась
Что сказать вам о делах тех давних
Собирались на деревне парни,
Плечи поразмять, девчонок встретить.
Приглядеться, в душу, кто войдет.
Да костер желаний разожжет,
Станет лучшей для него на свете.

С нею незаметно час летит
Вот уже пропели петухи.
А расстаться не хватает воли,
С нею он готов и под венец,
Смертный свой принять готов
конец,
            На смерть биться во широком поле.

ЭХ,  БОГАТСТВО ТЫ, СЕРМЯЖНОЕ!
Пережил крестьянин барщину, оброк.
Что сказать, наверно, хрен не слаще,
Наступил, пришел расчета срок,
И крестьянин горько, горько плачет.

Зной жестокий, дождь залил, и град,
Саранчи пришли прожорливые стаи,
А бывает, много лет подряд,
Голод жмет, да нету урожая.
Кто уходит из мира, не оставив памяти о себе? Вложил силу рук своих, мысль из мыслей своих, а чьих рук дело, а чей замысел воплощение нашел, - не известно?  Говорят: «Народ создал!»
Танцуют под музыку чистую, серебряными колокольчиками звенящую, золотым звуком гудящую, но имени создателя не оставившую. Спрашивает кто-то: « Чья музыка?»  Отвечают, плечами пожимая: «Народная, вроде бы?»
Слышны песни слова, приятные, нежные, чистые, смысла глубокого, поучительного.
Спрашивают: «Кто написал?»
Ответ слышен, с лицом перекошенным, но добрым, не злым: «Слова, кажется, народные?»
А, что такое народное, спрашивается? Народ сам по себе не бывал организованным. Народ – это толпа из тел человеческих, мыслей разных и наклонностей. В ней, как в поговорке той: «Кто в лес, кто по дрова». Созидательным творчеством толпа никогда не отличалась. Вот, разрушить, поломать, - иное дело! А, что касается песни, тут и вовсе с творчеством дело не клеится. Подумать бы головой телячьей, пошевелить бы помидорами своими: «Как народ песню сочинял?»
Мысленно рисую я сход крестьянский, деревенский, старостой созванный. Стоят в армяках, в портках грубых, посконных, ноги в лаптях переминаются. А перед строем, как на военном плацу, староста в картузе, пестрядевой рубахе, в штанах суконных, в сапогах из юфти, похаживает, острым взглядом соколиным, посматривая. Говорит староста, бороду лопатой свою вперед подавши: «Скоро барин наш на деревню пожалует!  Какой песней, ораторией будем, мужики, встречать его? Ансамбль ложечников есть у нас, есть!  И есть Федот Нетот, умеющий из горшков глиняных звуки приятные уху извлекать. Но, вот песни хорошей нет! Давайте, придумывать будем, что ли?»
Мужики все по селу  талантливы, да речисты, как и по всей России необъятной. Вот только  писать некому, ибо  единственный грамотный человек на селе – староста. Тетрадь даже есть у него особая и карандаш черный, пречерный. Этим карандашом староста знаки какие-то странные ставит в тетради своей. Тетрадь ту барину одному показывает. А так, в быту, только на память свою и надеется. Если ошибается староста, то только в пользу свою. А, если бумагу серьезную писать приходится, то к писарю волостному обращаться нужно. А где денег на писаря сыскать? Беден, ох, и беден наш народ русский. Пока царь-батюшка додумался мужика хоть какой-то грамоте научить, тот только сообразительностью природной из всяких сложных положений выходил. Ну, научился мужик, мало-мальски грамоте, читает медленно, по слогам; палец заскорузлый послюнявил, за карандаш берется… Хоть, правда, редкостное занятие для мужика – грамота. Больше за сохой, да плугом приходится время расходовать. Ну, а нотную грамоту знающего, в народе искать, и вовсе бесплодное занятие. Сочинять стихи, да музыку к ним мог только уж очень грамотный человек. Он мог происходить из крестьян, но уже крестьянством давно не занимающийся. Таких людей, вышедших из сословия своего, разночинцами в России называли.
Не было значимых людей среди крестьян. Не было среди них и святых! И богатеев никогда, до отмены крепостного права не было.
Крестьянин денег не имеет,
Все производит сам.
Коровой, лошадью владеет,
И верит только небесам.

Есть куры, гуси, овцы, козы.
В избе его холстины ткут,
Одежа теплая в морозы…
А по спине гуляет кнут –

То не додал, то не добыл…
Да, что сказать, в неволе.
Пять дней на барской пашне
был.
А на своей два дня, не более.

И так бывает, иногда,
Земля крестьянская тощает,
Живут, жирея, господа…
Оброк лишь только обещают.

Тогда, быть может, был бы толк,
Деньга б в хозяйстве появилась.
Хозяин добрый, а не волк,
Да и крестьянство б не ленилось!
При оброке мужик мог целиком заниматься своим хозяйством, отдавая значительную часть урожая помещику своему. Становился он и хозяином времени своего.
Но о замене барщины оброком крестьянин в далекие времена только мечтать мог, связывая надежды свои с приходом доброго царя, и милосердного помещика. Хорошо бывает, когда барин в Питере живет, временами на село, жалуя, поручив ведение хозяйства деревенскому старосте. А староста, он – всякий бывает. Один – прижимистый сквалыга. Другой – пьячница, да распутник.
Я думаю, не народ, а разночинец какой то сказ про помещика и старосту когда-то сочинил, я  уже, по простоте душевной, крестьянской, то там, то там  изменив, да подправив кое что, вам дарю его.
…Приехал один барин в имение свое, старосту кличет. Долго непутевого разыскивали. Да, нету его! Куда подевался, руками разводят?  Барин уже ногами стал потопывать,  когда староста заспанный, помятый, в перьях куриных в голове, пред очи барина предстал. Передаю диалог, возникший  между ними:
- Ты где это время находился?
- В овине, барин, сушился.
- А если б овин загорелся?
- Вышел бы я, барин, да погрелся.
- Говорят, в селе моем люди богато живут?
- Богато, барин. Хлеб жуют,
  Когда он есть, да хлеб, да кашу!
  Да, что сказать про жизню нашу?
  У семи двор – один топор,
   Да, без обуха тот, который  год.
   Трое ворот, и все – на огород.
   Одни не закрываются, другие не отворяются, а третьи – черт знает, где валяются!
- А говорят, что кони у меня хороши?
- Хороши, барин,  спереди поставить две души,
   Чтоб кони те не бились, не скакали,
   Да семеро с боков, чтоб кони не упали…
   Все готовят с толком, впрок…
- Кстати, ты собрал оброк?
- С Валейки, да Еремейки – по две копейки.
   С Ивана, да Фадейки – по полушке, и полкопейки…
- Почто, так?
- Да он – беден, как бес,
   По три дня постной каши не ест.
-  Подавай, староста, денежки мои?
- Барин, да пришли такие дни,
   Шел я Ордынкой, зашел в кабачок, выпил винца на пятачок,
   На денежку закусил, на полушку – табачку купил,
   Духовитый такой, ты понюхай,
   Да, брехеньку – маленьку послухай…
- Что мне делать с тобой, - помирать?
- Да не нужно совсем горевать,
   Вся жизнь наша сказка, а смерть развязка, а гроб – коляска, и ехать, мой барин, не тряско! 
А, если серьезно говорить о крестьянстве, то они, составляющие основание человеческой пирамиды, на плечах своих все несущее, питающее все человечество, была и самой эксплуатируемой его частью.
Хочется вот, что сказать о крестьянах, от которых  кровь и плоть моя идут:
Он не жалел ни рук, ни ног,
Таков его удел,
Избу сам построить мог,
Земля – его надел.

Святым он стать не мог,-
Тех  знаний нет, и слога,
А Бога чтил, но видит бог,
Живого и земного.

Без разъяснений не понять,
Писания святого.
Употреблял он слово «мать»
Значения иного.

Проходит много, много лет
Цвет золота на ризах
Икон, иного злата нет…
С овец и коз настрижен.

Одежда часто не чиста.
Коровий дух, свиной.
Он верит в Господа Христа,
И веры нет иной.

Живут крестьянская семья,
Родители, подруга,
Детишки малые, земля,
И сельская округа…

Весь мир страданий и забот,
Он изначально вечен –
Простой крестьянин, хлебороб,
Перстом судьбы отмечен.
Не здорово жаловали крестьянина правители всех времен, хуже, чем со скотиной обращаясь. Но до такого додуматься, чтобы довести до полного разорения, чтобы в селах по две-три семьи осталось, а деревни некоторые и совсем обезлюдели, не наблюдалось что-то. Не повезло России! Сначала провели коллективизацию, убрав из села работящего мужика. А нынешние власти и вовсе  разорили крестьянина, оставив крестьянское подворье без орудий труда. И хоть живуче крестьянство наше, но, сколько агония умирания длиться будет, не знаю?..

ЕРАРХИЯ  -  МАТЬ  ПОРЯДКА
«И увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет».
Екклезиаст. Глава 4.
Я не думаю, что человеку когда-то жилось легко и беззаботно, даже тогда, когда век назывался золотым?  Коль первым предметом, который человек сделал, было оружие, о чем тут добром можно говорить? Правда, по началу оружие создавалось для охоты на зверей и для защиты от них, потом уже для охоты на себя подобных. Найти причину для войны не трудно. Скажем, для улучшения генофонда племени нужно было получить женщин из других племен. А кто же отдаст их добровольно? О купле и продаже, тогда речи не могло идти, а обмениваться еще не научились. Вот и пускали в ход дубины, с концами утолщенными, да суковатыми..
Были дела тогда такие:
Сцепились мужики нагие,
В руках огромные дубины.
Друг другу не покажут спины.

Повсюду слышен хруст костей,
И череп тут и там расколот…
Потом зажаренных «гостей»
Съедят, свой, утоляя голод.

Время бежит быстрее мысли, отлетают листочками легкими, невесомыми, времена года. И человек от юности, что на заре его создания была, переходит в пору возмужания. Поумнел, вроде бы, руки искуснее и тверже стали. Из пещер естественных, холодных и сырых, перебрался он в здания рукотворные, научился дворцы и храмы великолепные строить. Красоту тела своего, человеческого, познал он, из мрамора и другого материала подобие его, созидая и творя. И боги звериный облик свой сменили на человеческий, избрав самый яркий и красивый из того, что был под руками. А, вот, нравы остались прежними. Над желаниями царить сила продолжала.
Гостям, возможно, повезет,
Тогда  не грузом нагруженны,
А каждый девушек ведет,
Чтоб и друзьям достались жены.
 Не хотели люди служить любви, умоляя ее о милости, предпочитали все силою брать. Женщин коленопреклоненно не умоляли о любви, а, схватив, зажав в стальных объятиях, уносили, похитив, прочь. Так, Левкипид - Фебу и Гилайеру, братья Афаретиды похитили. Неистовый Идас похитил Марпессу. От героев греческих не отставали и боги. Владетель подземного царства Аид похитил Персефону, когда та собирала цветочки на лугу. Посейдон, владетель пучин морских пытался похитить Меланиппу, и довел бы дело до конца, если бы не стал на пути бога мудрый кентавр Хирон, равный по силам богам-олимпийцам. Вспомни читатель, как верховный бог Зевс, обернувшись быком, похитил красавицу Европу. А разве люди не следовали за богами, подражая им? Что же удивительного в  том, что причиной воспетой слепым Гомером Троянской войны стало похищение Парисом красавицы Елены? Гостей, непрошенных, ждал суровый прием. Но, о нем знали похитители невест…
Пора пришла обзавестись женой,
Ее похитить нужно у соседа.
Идти приходиться войной,
И ждать решительной победы.

Иль голову свою сложить,
Под топором, мечом, секирой.
Венере  следует служить,
Чтоб получить подарок милый.
Был один народ, который, утратив свой воинский пыл, смиренно добивался невесты, служа безропотно своему будущему тестю. Это были иудеи. Так, библейский Иаков, давший свое имя «Израиль» народу и стране, служил тестю своему Лавану четырнадцать лет. Иакову нужна была Рахиль, а Лаван, хитрющий, сначала отдал старшую дочь свою Лию, и только потом, Иаков получил искомое. И пришлось ему вдвое больше работать на Лавана.
А у евреев мирный путь
Служить работником у тестя,
И ждать, что тот когда-нибудь
Подарит дочь свою в невесты.
Шло время, но люди не изменяли звериной сущности, заложенной в них. Изменялся только вид оружия, да возрастали масштабы войн. Посмотрите вокруг и подумайте, сколько сегодня создано оружия против человека. Пусти его все в дело, не только людей не останется, не только живое исчезнет, но и сама планета едва ли уцелеет? В войнах редко было только желание захватить территорию – земли необжитой в древности было много. Вот желания обрабатывать ту землю, всегда не доставало. Тяжек труд человека, посвятившего себя служению земле. С раннего утра и до заката, обжигаемый солнцем и ветрами, земледелец с мотыгой, или серпом, с тоскою глядел в небо: «Не пошлет ли Бог дождя благодатного?» или, «Может, даст Бог день светлый, да ясный, с ветерком легким, ласковым, пот с лица убирающим, чтобы успеть срезать колосья хлеба созревшего!» А, еще оставался главный вопрос: будет ли урожай достаточным не только для того, чтобы прикормиться?  А чем была лучше работа каменотеса в каменоломнях? Мокрый от пота, задыхающийся от пыли непроглядной, с камнережущей пилой, шлифовочными пластинами? Не смел он работы прекратить своей, пока знака не получал от надсмотрщика. Кусок ячменной лепешки, да ковш тепловатой мутной воды, подкисленной перебродившим, превратившимся в уксус вином, чтобы раб животом потом не маялся, и снова за пилу и шлифовальный камень берись! А в серебряных и оловянных рудниках, под землей, во тьме, у клочка света, вырываемым чадящим факелом, человек кайлом откалывал куски породы… Кто согласится труд такой выполнять добровольно? Нужны были люди, которых можно было заставить все это делать. Такими людьми станут  рабы. Сотни, тысячи рабов, говорящих на разных языках, но все хорошо понимающие речь плети из буйволовой кожи, только один храм бога в Древнем Египте обслуживали! А сколько их было всего? И в храмах, и на царских работах, и рабов в семьях египетских? Рабов, главным образом, поставляла война. Она давала возможность отобрать и имущество порабощенных. Чем больше возникало желаний, чем многообразнее становились они, тем большего количества для выполнения их нужно было рабов и рабынь. Крепкие, здоровые, к  тому же, способные рожать новых рабов и рабынь. Встречались рабы и из рода-племени своего. Это те, кто взяли долг, да не смогли вовремя вернуть его. Тот, кто в долг дал, господином становился, а потому волен был по усмотрению своему распоряжаться телом раба, прежнего соседа своего.
Были и такие, кто, рабом не став, от милостей другого все-таки зависел. И не раб, но и еще не господин. Миру живому свойственно иерархическое устройство. Особенно это проявляется тогда, когда живые существа живут общностью, стаей. Действия всех тут должны быть согласованными, подчиненными одному требованию, а не желанию отдельной особи. И ведущий в коллективе (вождь, вожак) должны обладать отличительными чертами характера, выгодно выделяющими его преимущество. На первом этапе человеческого общества решающую роль играла физическая сила.
Потом она медленно стала уступать место разуму. Разум стал пользоваться услугами силы всех, кто вошел в сферу его влияния
Властью не делились,
Создали законы.
Разуму дивились,
Силе, бив, поклоны.
Сила постоянно требовала своего подтверждения. А подтверждение требовало грубого обращения с претендентами на власть. Стычки за место вожака или вождя были постоянными. Вождь имел право выбора лучшей части добычи, право на самую привлекательную и сильную самку. Так что,  для того чтобы смертно биться, имелись серьезные основания. Но желать богатства, еще не означает возможности ими обладать…
Слух по земле идет, растет,
Что город есть богатый
И золотые в нем не в счет,
Гребут его лопатой.

Пришел воитель, обложил,
И день, и ночь штурмует,
И нечем горожанам жить
Съедобным не торгуют.

Еще мгновенье, город взят,
Идет теперь расправа,
За городской стеною ад,
Что делать, Боже правый?

Вождь победителей суров,
Кто гнев его остудит?
Снесет он тысячи голов,
А остальных – осудит!

Ограблен город и сожжен,
Добычу валят в кучу.
Вождь отберет красивых жен,
И все, что есть, получше…

Потом других черед придет,
В добыче – его доля,
Но терпеливо каждый ждет,
Пока хватает воли.

Из бедных хижин и дворцов
Все заберут богатство,
Детей и женщин, и отцов
Печальна участь – рабство.

Расценки разные у них:
Красивый, юный, сильный
Пойдет за пару золотых,
А старых - ждет могила.
Бывало и так, что воин, показавший в битве  храбрость, незаурядную, увидев в куче добычи что-то здорово влекущее к ней, не дожидался своей очереди, хватал его, дерзко глядя при этом в лицо вождю.  Это был дерзкий вызов, который пропустить просто так было невозможно. Что было делать вождю? Наказать дерзкого, показавшего чудеса храбрости при штурме города? Нельзя, не поймут остальные воины! Храбрейшего казнить? И вождь принимал единственно правильное решение – оставить понравившуюся вещь храбрецу. При этом следовало, по-отечески, в знак поощрения, похлопать по плечу гордеца, дав понять всем окружающим, что храбрость безрассудная может и в будущем рассчитывать на благосклонность. Что поделать, приходилось делать «хорошую мину при плохой игре. Но горе тому, кто решился бы это повторить, не имея особых заслуг… 
Один не вытерпел, схватил,
Вождь кисло улыбнулся,
Еще один, не попросив,
К добыче потянулся.

Остановил вождь наглеца,
Ощерив зубы в гневе:
«Ты дележа  не ждешь конца,
И мне, вождю не веришь?

На наглеца вождь посмотрел,
Лицо мрачнее тучи. -
В бою ты был не слишком смел,
А лапы тянешь к куче!

 Схвативший первый, мной
  прощен, -
 Храбрейшим был он в деле,-
 Дарю ему одну из жен,
 Любою пусть владеет!

А ты сверхскромым был в бою,
С мечом не лез на стены,
Считал бесценной жизнь свою,
Готовый был к измене»...

Угроза – не пусты слова,
Вождь меч свой поднимает.
И с плеч скатилась голова,
Был дерзок – понимают!
           Чем более цивилизованным становилось общество, тем больше прав становилось у вождя, и условий для их разнообразного проявления. Это привлекало многих к желанию завладеть властью. Не исчезло это желание и сейчас, даже ярче, образней стало, поскольку возможностей для реализации его стало значительно больше, и не требуется для этого большой физической силы. Больше наглости, хороший криминальный опыт, и, естественно ложь. Самой несусветной, самой чудовищной лжи верят, если она приятна в обществе постоянно обманываемых. «Non alium videre patres; aliumvenepotes  аspicient»  (Это то, что видели наши отцы, это то, что будут видеть потомки) – сказал как-то Манилий, и он был абсолютно прав.
Пока общество людей не знало торговли, а пользовалось только услугами прямого обмена, оно ничего не накапливало. Переход к торговле потребовал эквивалента стоимости. Трудно вести обмен предметов различной значимости и назначения. Требования к эквиваленту: должен был долго служить, не меняя своего вида, и не иметь значительного объема. Ну, скажем, как переместить эквивалент стоимости, если он имеет размеры мельничного жернова? Не удивляйтесь, каменные деньги такого характера имели хождение в мире прошлого. Скажем, на отдельных островах Полинезии и некоторых районах Мадагаскара. Человечество многое перепробовало, пока, наконец, не остановилось на металлах, которым стали придавать определенную форму при чеканке и наносить на них определенные знаки, поскольку с начала их создания, появились и те, кто начал создавать фальшивые деньги, желая участвовать в распределении даров роскошной жизни.
Золото и серебро устраивали торговцев своей универсальностью распространения, и потому что, находясь в природе в малых количествах, они всегда обладали большой ценностью. Слишком большой труд вкладывался в добычу этих металлов. Затраченным трудом и определяется стоимость золота.
Не более того, что вложено в него:
Трудом людским и временем.
А Бог найти ль его помог?
Так в том всегда сомнение?
Не стоит, наверное, слишком много уделять сил своих и времени слабостям человеческим. Потакание слабостям своим разрушает душу и уродует тело. А раз так, что стоит объявить их греховными. Вера в могущество разума и возможности его использования – и есть той целью, которая должна стать смыслом существования.
Прошли те времена, когда являлся Бог,
Чтоб укрепить у слабых силу веры,
Знамением своим давать надежду мог,
И все ж безверие было тогда без меры.

И, обращаясь с просьбами к нему,
Не жди,  перед тобою не предстанет,
Не действуй вопреки рассудку своему,
Не то спасение твоей могилой станет.
Кто породил греховные желания? Известно всем, даже детям, - дьявол. Это он пытался искушать Иисуса Христа,  кстати, и золотом в том числе. Думается мне, что к созданию золота антипод Бога руку свою обязательно приложил. Знал Антихрист, что оно не подвергается коррозии, не изменяясь во времени, а поэтому, может нести на себе незаметно всю греховность человеческую, сконцентрированную и во времени, и в пространстве. И превратилось золото в предмет не только накопления, но и в предмет вожделения.
Невозможно, на сегодня, определить цену, заплаченную человечеством, за право обладания им. Во истину, золото – самый проклятый металл, не утративший до нашего времени своего вредоносного значения. И во имя его совершается большинство преступлений на земле!
Кто знает, когда желтый мягкий металл, не поддающийся коррозии, начал свое победоносное шествие по земле?  Известно только, что это случилось тогда, когда человек ни читать, ни писать еще не умел
И еще, древние греки, наверное, ошибались с названием того периода, в котором мы живем. В железном периоде пребывания человечества, не железу, а  золоту стал подвластен наш подлунный мир.

МУЧИТЕЛЬНЫЙ  НЕДУГ
«Кто любит серебро, тот не насытится серебром; и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета»
Екклезиаст. Глава 5
      Если подсчитать всех погибших в сражениях, число потрясает своей величиной. Если проанализировать все убийства, захлестнувшие пространство бывшего Советского Союза, уже после развала, становиться ясно, что причины их кроются не только в разгуле национализма, о котором так часто горят, но и в желании, под шумок, завладеть имуществом, богатством «ближнего». Национализм это только инструмент, который позволяет незаметно забирать то, что принадлежит многим, отводя подозрение в искренних намерениях, внешней исключительной показательностью защиты «национальных интересов». Словно, не видят поборники национальной идеи, что народ, ими защищаемый, продолжает погружаться в пучину исключительного невежества и невиданной прежде бедности. Появились в неисчислимом количестве бездомные, избравшие местом жительства свалки для отбросов, детская чудовищная беспризорность, полная неграмотность тех, кому должна принадлежать будущность нации. Следует добавить к этому откат к прошлому, - слава Богу, - пока ограничивающийся символами прошлого казачества. А поддержание идеи национальной значимости основывается на освобождении от мнимых пут национального рабства, для чего переделывается вся предыдущая история, или создается новая, мифическая в основе своей. Особенно наблюдается это на тех территориях, которые до революции государственностью своею не обладали. И везде это все замешено на крутой русофобии. Даже у тех, кто стоит у истоков создания Руси.
Мы надели жупаны –
Это лишь полгоря,-
И атласные штаны,
Шириною в море.

Нужно доброе извлечь,
Не овечью шкуру,
Не стальной двуручный меч,
Чтоб махать им сдуру!

Вот бы уровень поднять
Человечьей жизни,
А не нужно поминать
Прошлое отчизны.

Что прошло, то не вернуть, –
Суета сует, -
Только в будущее путь
Отыскать суметь.
А следовало бы всем, забыв о прошлом, окунуться в реальность настоящего дня, и от общих рассуждений перейти к конкретным делам, касающихся каждого из нас, в отдельности.
Кто бы, и что бы не говорил, но существует круг опасений вполне реальный, когда вы возвращаетесь поздно домой, минуя одну пустынную улицу за другой, да, еще в придачу, когда они плохо освещены. Каждой клеточкой своего тела вы ощущаете опасность, ни формы, ни объема ее не определяя, она в большинстве своем сводится к тому, что кто-то желает отведать кусочек вашего тела, или очистить содержимое вашего кошелька. Все иное, находящееся вне обычного человеческого измерения, наполняет душу вашу безотчетным страхом, но ничего определенного в себе не несет, и зависит только от изощренного состояния вашей психики. Только безудержная фантазия сценариста кино, рисует картины человеческих страданий при встрече с созданием потустороннего мира. Часто создается впечатление, что сценарист и режиссер такого кино только что сбежал из закрытого, строго охраняемого, психиатрического заведения. Едва ли воображение может идти далее выпитой вампиром крови? Что еще может сделать дух, даже подыскавший для себя телесную оболочку? Древние были практичнее нас, принося жертвы умершим, они молили их не для  того, чтобы те не тронули их телесной оболочки, а только, чтобы, затаив зло, не изменили хода течения судьбы. Психика древнего человека была здоровой. Они и понятия не имели о том, что когда-то будут созданы заведения для пребывания в них душевно больных. Страдания близкого нашему сознанию состояния человеческого тела  в счет не принималось. Современный человек должен молиться конкретному временному явлению, и ничему иному. В Америке, выходя на вечернюю прогулку, нужно не молиться о  предотвращении  встречи с бестелесным исчадием, а иметь в кармане деньги, величина суммы которой определяется стоимостью дозы наркотика. Она спасает двух людей одновременно, одного от смерти, другого от чудовищно неприятных ощущений «ломки». Едва ли, кто-то берет с собой молитвенник или книгу заклинаний, чтобы ими отогнать земные силы зла? А вот мелкие деньги брать надо!
Все неприятные истории встреч банальны, до тошноты, потому что грабитель должен быть законченным придурком, чтобы ожидать большой поживы, нападая на случайного прохожего? Расчет  диктуется только острой необходимостью нападающего, и дальше удовлетворения низменных человеческих потребностей не идет. Цицерон говорит: «Diviriaum fructus est in copia,  copiam declarat satietas». (Плод богатства – обилие. Обилие – довольство). Когда идет речь о продуктах питания и предметах необходимости, с Цицероном можно согласиться. Когда же речь идет о роскоши, его фраза становится спорной.
Иное дело, если речь идет об огромных денежных средствах. Пути их приобретения различны, хотя конец един: расшвырять их, ибо прогулять  можно, а проесть нельзя.
Анекдотически звучит случай, разбираемый в суде, кода на вопрос, что сделали обвиняемые с похищенной цистерной спирта, прозвучал ответ: «Продали!!
А на вопрос, куда дели деньги, прозвучал короткий, но удовлетворивший всех, ответ: «Пропили!»
Господь, Бог наш принял одно, самое мудрое решение из всех возможных, давая нам понять, что из награбленного, с собой на тот свет человеку ничего не унести, а жизнь настолько скоротечна, что испытать всего, выходящего за  рамки человеческих возможностей, нереально.
«И как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет из труда своего, что мог бы он понесть в руке своей». – Говорит Екклезиаст.
Вот и подумайте хорошенько над тем, что вам нужно?

    НАСЛАЖДЕНИЕ  ЛИ?
«И если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это – дар Божий».  Екклезиаст.
Вдумайся всяк, читающий и мыслящий, в слова древнего мудреца о богатстве!  Речь идет не о богатстве вообще, а о разумной доле его.
Я лично не знаю, принесло ли кому-то истинное счастье наслаждаться богатством, тем более, таким, которое совершенно случайно свалилось на голову? Личного опыта не имею, поскольку никогда не жил в условиях полного достатка, поэтому приходится обращаться за ответом к истории. Неоднократно приходилось встречаться с теми людьми, блестящая жизнь которых заканчивалась полным крахом, разорением, развалом, и, казалось, без всяких надежд на возрождение. Все надежды разбивались, как сосуд из хрупкого стекла. Но, если эти люди довольствовались малым, достаточным для удовлетворения физиологических потребностей, жизнь налаживалась.
Все определялось положением человека в иерархической лестнице того времени, в котором он пребывал.
Я бы не сказал, что жизнь древнеегипетских владык, обладающих огромными богатствами, протекала в сибаритстве, наслаждениях и изнеженности, как это кажется отдельным личностям нашего времени, не находящих иных целей для своих сокровищ. В глубине времен, из сведений, дошедших до нас, известно, фараонам постоянно приходилось доказывать, что они еще достаточно здоровы и физически сильны, чтобы править государством. Одряхлевших, физически слабых фараонов, просто умерщвляли. Позднее от практики убийства царей отказались. Но фараон и сам должен был заботиться о физическом вместилище своей души, понимая, хотя бы то, что он для всех остальных  является олицетворением верховного бога Ра на земле, а бог никак не может быть слабым и тщедушным. Вспомните, в именах фараонов содержалась частица имени верховного бога, скажем в имени Рамсес, это была частица «Ра» - имя бога солнца. В имени Тутанхамон – это слово «Амон», тоже означающее имя бога солнца. Известно, что Рамсес Второй был мужчиной громадного роста, около 2-х метров, могучего телосложения, вполне соответствовал  физическому совершенству, в то время, как Тутанхамон был изнежен и слаб. Но эти недостатки можно было объяснить юностью фараона. Не успел он еще возмужать, в силу мужскую войти! Изнеженная, проводимая в наслаждениях жизнь, физическому и духовному развитию не способствует  Древние египтяне, начиная жизнь свою на земле, готовились к жизни в царстве мертвых. Накопление богатств было связано с жизнью загробной. Этим можно было объяснить перечень всего того, что должно было сопровождать умершего, включая связки чеснока и лука, иные полезные вещи, обнаруживаемые в их захоронениях. Сокровища, помещаемые в гробницу, где покоилась мумия умершего фараона, должны были, по мысли древних египтян, позволить вести обеспеченную жизнь в царстве мертвых.
Что нужно мумии иметь,
Когда предстанет пред богами,
В том мире, где владыка – смерть.
Где время – за семью замками?

Способность с ними говорить, -
Жрецы очистили уста, -
Способность мыслить и творить –
Жизнь в мертвом  царстве не проста.

И нужны кубки и посуда,
И золото, коль оно есть,
Пусть будет в форме, или в грудах,
Не самому придется несть!

И спрятать нужно все надежно
От свор грабителей могил,
Ведь что поделать, коль несложно
Им перебраться через Нил!
Были в далекие времена, да, есть и по сей день те, кто избрал ремеслом своим ограбление мест захоронения. Редкое захоронение в долине фараонов оказалось не ограбленным еще в древности. Археологов охватывает ликование, если древнее захоронение оказалось не полностью ограбленным, если что-то вспугнуло грабителей и не дало возможности довести ограбление до конца. А это, в свою очередь, наводит на грустную мысль о том, что были в древности и высокопоставленные вельможи, чиновники, скупающие награбленное, не боящиеся мести бога смерти Анубиса! Какому богу они поклонялись, если даже всесильный бог смерти не пугал их?
Мертвым от живого не отбиться
Заступ и лопату не поднять,
Будет ли в гробнице находиться,
Или катакомбы занимать?

И грабитель ни во что не верит,
Что ему молитва, или крест?
            Не удержат ни замки, ни двери
И до тайных доберется мест.
Судя по тому, что мумии фараонов не сумели воспользоваться сокровищами, оставленными им в посмертное пользование, а это тонны золота, - а при жизни своей вели довольно скромную жизнь, подготавливая себя к загробной жизни, - счастливыми их никак не назовешь!

БЕССЛАВНЫЙ  ПОХОД
Fortuna  vitreа est; tunc cum splendet fragitur 
Судьба – стекло; блестя – разбивается 
                Публий Сир
Богатства позволяют удовлетворять почти все желания физиологического характера. Но большая часть желаний все же лежит за пределами физиологических потребностей, а с учетом материальных  возможностей, действует отрицательно, развращает людей, делает их изнеженными, слабыми, не способными к физическому сопротивлению к физически сильным, беспощадным в силе своей, завоевателям. Так было в прошлом. В конечном счете, приходит осознание того, что богатством его обладатель дурно воспользовался. Так бывает и сейчас. Так будет и в будущем. Впрочем, иначе это и быть не может. Удовольствие истинное приносит только то, что с великим трудом достигается.
Власть требует затрат «огромных»,
Осмелюсь утверждать уверенно, -
Приходит к власти скромный, стройный,
В через год, на внешний вид, беременный.
Когда в Древнем Египте забыли о физическом здоровье нации не только фараон, но и его окружение, Египет вначале оказался под властью гиксосов, а затем надолго покорился Ассирии.
И ассирийцам, азиатам, прежде, смелым, решительным, физически здоровым, не долго пришлось наслаждаться всем тем, что они завоевали. Рабы день и ночь трудились, выполняя прихоти чужеземцев. Возводились огромные храмы, дворцы, висящие сады и прочее, и прочее. Но не повезло Ассирии, она, отяжелела от награбленного, разленилась, предпочитая рабский труд даже там, где это делать необходимо только самому, отдала предпочтение пиршествам и забавам.
И если ее царь Саргон, которого считают самым богатым человеком из тех, кто когда-то жил на земле, еще не только занимался накоплением богатств,  но и уделял большое внимание строительству и укреплению государства, а потому и успел передать правление своему приемнику, то, что можно сказать о последнем ассирийском царе Сарданапале? Он и оказался последним потому, что, обладая огромным богатством, не нашел иного применения своим сокровищам, как за счет их вести изнеженный образ жизни, купаясь в роскоши. Пришло время, и оказать должное сопротивление завоевателям Ассирия не смогла. Легко Вавилон покорил Ассирию, превратив ее в свою провинцию. Можно ли было это предвидеть?  Можно. Но роскошная жизнь, забавы расслабляли и уходило прочь само желание – задуматься. И прав Гораций, говоря:
«Quid quisque vitet, nunquam homini satus, сautum est in horas?»  (Человек не в состоянии предусмотреть, чего ему должно избегать в то или иное мгновение). 
Бесславным был его поход, -
Рассчитан на удачу, -
Рабами стал его народ,
В неволе стонет, плачет.

Нет и оракула вины, -
Двусмыслен был ответ.
Исход предсказанной войны
Сулил немало бед.

Оракул только не сказал,
Кому беда грозит.
Но, были уши и глаза,
Чтоб трезво оценить.

Он к своей пользе его свёл,
Беспечен был и весел,
Врага б возможности учёл,
Тогда б сидел на месте.

Теперь в коляску запряжён,
На праздник в Ниневии,
Врага катает, его жён,
Противиться не смея.

И по спине гуляет плеть,
Под злобные насмешки,
Пока не остановит смерть,
В раздумье, иль в спешке.

Крюками стянут его труп
В зловонную канаву.
Молитвою не помянут –
Таков конец бесславный.

Чтобы в войне не проиграть,
Нужна была б разведка,
Оружие, готовить рать,
Стрелков расставить метких.

И в битве место подыскать,
Чтоб войско развернулось.
А на удачу уповать
Способна только глупость

ВСЕМ  В  НАЗИДАНИЕ
Per quae lucsuria divitiarum taedio ludit.
(Забавы, пресытившейся, забавами роскоши)
 Сенека
Не воспользовался опытом прошлого почему-то и последний царь Вавилона. Совсем, не желая, того, он оставил слишком заметный след в том историческом документе, каковым является библия. Вот как закончил жизнь свою царь Вавилона  Валтасар (Бельшацар)…Я обращаюсь к библейскому материалу:
После смерти Навуходоносора могущество Вавилона стало клониться к упадку. При царе Вавилона Валтасаре грозные войска персидского царя Кира приблизились к Вавилону. Валтасар, уверенный в крепости двойного ряда стен столицы, предавался пиршествам и разврату. На одном из таких пиров он велел принести сосуды, вывезенные Навуходоносором из иерусалимского храма. Из этих священных сосудов царь и его вельможи начали пить вино. Вдруг на противоположной стене пиршественного стола показалась человеческая рука и написала непонятные слова. Разгадать их никто не мог. Тогда призвали иудейского мудреца Даниила. Даниил разобрал надпись: «Сосчитаны дни твоего царствования, взвешены на весах твои дурные дела и разделено твое государство между мидийцами и персами. Кир взял Вавилон и присоединил к Персии, а  десятки тысяч иудеев вернулись из плена к себе, а Иудею.
Сменила вечер бархатная ночь,
Но духота с небес ещё струится,
Не в силах ветерок дремоту
превозмочь,
Чуть-чуть заставил листья
шевелиться.

И, наконец, устав, совсем уснул,
А небеса усыпали светила,
У берега реки негромкий слышен
гул.
Тьма тяжкая живое поглотила.

На стенах крепостных перекликалась
стража,
На город надвигались отдых сон,
Движения почти исчезли разом,
Заснул огромный шумный Вавилон.

Лишь во дворце царя бушует жизнь,
Собрались тысячи вельможей,
И отовсюду всадники неслись,
По зову сердца и царя, быть может.

В огнях сияют царские чертоги,
А в подземельях стон и звон оков,
И изваяний каменных здесь много,
Быки у входа с ликами богов

Курятся благовонья, запах пота,
Смолы горящей им не перебить,
Столицы на ночь заперты ворота,
И даже мышь сквозь них не
пробежит.

Кого теперь бояться Валтасару?
Отец его – Навуходоносор
Оставил сыну мощную державу,
Не знавшую беды до этих пор.

Огромный зал. Высокий потолок.
Горят у стен большие чаши с
маслом.
Прозрачный курится и стелется
дымок.
То там, то там свеча погасла.

Рабы меняют их, внимательно следя,
Чтоб свет был мягким, ровным.
А чтобы зал был теплотой объят,
Пылают угли в бронзовых жаровнях.

Внутри дворца бокалов стук и звон,
И музыка простая льется,
Заздравная царю звучит со всех
сторон,
А Валтасар ликует и смеется.

Он возлежит на царском ложе
И цветником вокруг в нарядах жены,
Полураздетых тьма ещё наложниц,
Рядами рослых стражей окруженных.

Пирует Валтасар, который день
подряд.
Припухли веки от еды и хмеля,
Над ним лишь опахала шелестят,
Взглянуть в глаза царю никто не
смеет.

Огромный стол, заваленный едой,
Смешались все дары земли и моря,
Неведомое здесь увидится порой,
Здесь невозможны шум и споры.
 
Поодаль ломятся столы от яств и
вин,
Мелькают руки, тянутся за ними,
И ладана витает легкий дым,
Все запахи приправ, смешав с своими.

Там пьют, едят, там шутки, смех,
Там голых женщин обнимают,
Там каждый испытал и радость и
успех,
Там злых богов так часто поминают.

Там виден алчный, похотливый взор.
Швыряют на пол со стола объедки,
Там все давно забыли про позор,
Недобрым словом, поминая предков.

Сменили музыку еврейские напевы
Плывут в тяжёлом воздухе дворца.
В расцвете красоты, танцуют девы –
Бесспорно образцы создателя, творца.

Сплетаются в движеньях руки, ноги
Изгибы тел чудесны, без прикрас,
Здесь в позах эротические Боги.
Здесь царство безмятежное проказ.

И вновь по знаку всё сменилось,
Начались грубые и плотские утехи.
В глазах гостей двоилось и троилось,
Тут не до легких шуток, смеха.

Чем больше хмель одолевал гостей,
Спадали чаще с душ их покрывала,
И действия разнузданней, смелей,
Им нежности уже не доставало.

По членам пробегал любовный
трепет.
А в жилах их чудовищный огонь,
            Им юных дев уже не нужен лепет,
Они взорвутся, только дева тронь.

Похоже, здесь порок любой, разврат
Приправой стали к яствам и вину,
Вступают в связь сестра и брат,
У друга обесчестят здесь жену.

Кровосмесительство – не грех
Здесь, на пирах у Валтасара,
Кого-то в блуде ожидал успех,
А чья-то жизнь спокойно угасала.

Храм похоти земной и грубой,
Такой нигде не ведал сам Эрот,
            Тела людей мешались голой грудой,
Где руки слишком действовали, рот.

Поз смены, как в калейдоскопе,
Где страсть кипит, визжит, зовёт,
Мелькают спины груди, «попы»…
И тут же кто-то ест и пьёт.

Бесшумны и рабы, и слуги,
Скользят, как тени, меж гостей,
Здесь царство яств и царство блуда,
Здесь храм безумнейших страстей.

Смерть не служила здесь помехой,
Рабы убрали всё, и трупа нет,
Печаль не прерывает смеха,
Тут танцовщицу заменял поэт.

Сулит царю он в этом мире славу,
И царство в жизни неземной,
Хвала всегда приятна Валтасару,
Он – сибарит, скорей,  а не герой.

Поднялся царь, и всё умолкло,
Он пошатнулся, икнул, говорит;
«Что в бронзе, кажется, вино умолкло?
Из золота и серебра пора нам пить!

«Из кубков тех мы будем пить вино,
Доставленных отцом из Иудеи,
Пусть их Ягхве пьёт с нами, заодно,
Перечить мне и он не смеет!

Кто там шипит ужом, подать на свет,
Кто б ни был, пусть познает кару,
Прошло не менее семидесяти лет,
Иуда под пятой у Валтасара.

Оливковых нет рощ и виноградных
лоз.
Огонь пожарищ пусть не полыхает,
Потушен он давно потоком горьких
слёз,
Над Иудеей прах ещё летает.

Что кара мне богов, пусть содрогнется
мир,
Желания мои безмерны и бесценны,
Сегодня с вами продолжаю пир.
Мои слова пусть слышат эти стены.

Легко я пью  из божьего сосуда,
И вам вино приказываю пить,
Нет ничего прекрасней блуда.
Пусть нас Ягхве благословит!»

Вдруг треск и, свечи в пляс,
Отвисла челюсть Валтасара,
Запрыгал в пляске правый глаз,
И сердце, кажется, в живот упало.

Тяжелый грохот зал потряс,
От страха кровь застыла в жилах.
В огромных чашах свет погас,
Из воздуха рука явилась

Вдоль по стене перстом ведёт,
И четко пишутся слова под ним,
Царь потрясён, он не поймёт:
«Мене, мене, текел, упарсин».

Рука исчезла. Надпись – нет.
Все замерли, кругом ни звука,
Лица на Валтасаре нет,
Трясутся мелко чресла, ноги, руки.

Усильем воли, сдерживая дрожь,
Он восстаёт живым из праха.
Он снова царь и вавилонский вождь,
Победу, одержав над страхом.

Сбежались мудрецы, астрологи и
маги.
Сияют письмена на извести стены.
Что в них заключено, земные блага,
Иль предсказанье гибели страны?

Ответа нет, хотя царь ждёт,
И тут царицу мигом осенило.
Ушла, вернулась, за руку ведёт
Пророка, иудея, Даниила.

Слова из уст пророка Даниила
Обрушились, как тяжкий молот,
В них убежденность, вера, сила,
Хотя пророк довольно ещё  молод:

«Слова начертаны те Богом,
Хоть и четыре – грозный смысл,
Бог слов использует немного,
Но в них заключены и смерть, и
жизнь.

Не забелить, не вырубить слова,
И изменить нам не дано,
Сосчитаны грехи и взвешены дела,
И наказание определено.

Исчислено всё, наконец,
Ты взвешен царь, стал очень легким,
Таким когда-то был и твой отец –
На вид тяжел, а пухом лег он.

Такого не бывало встарь,
Ведь «упарсин» – раздел и тесно,
Ты царство потеряешь царь,
Достанется оно мидянам, персам.

Использовавши Божие сосуды, -
Хоть тело крепко, как гранит, -
Ты превратишься в пепла груду,
Но перед этим будешь ты убит.

Ты сеял зло, теперь ты видишь
всходы,
Добавлены несчастья прошлых лет,
Кровавых дел закаты и восходы,
Воспоминания растаяли, их нет.

Не плевела, взошли те зерна,
Посеял их отец, Навуходоносор,
А сыну собирать приходиться
бесспорно,
За всё один он понесёт позор.

Не ты был, царь, творец истории,
А отвечать придётся, всё же.
            Ведь даже твой отец – орудием,
не более -
            Был в промысле великом божьем.

А время мчится, словно от погони,
Бег лёгок, скор его, игрив,
У тёмной ночи – вороные кони,
А белоснежные у дня расчесы грив.

Сегодня срок истёк терпения,
Разрушил Валтасар до основания,
Что создавалось столько времени –
Всё государственное здание!»
Кстати, говоря о Мидии, следует упомянуть еще об одном царе, обладающим сказочным богатством. Имя этого царя – Крез. Наверное, слышали такое выражение: «Богат, как Крез». Я думаю, что часть богатств Креза составляли прежние богатства Ассирии и Вавилона.

СПАРТИНСКИЙ  ПИР
Rarus enim ferme sensus communis in illa fortuna
(При  столь высокой судьбе редко когда встречается простой здравый смысл). 
                Ювенал 
Эллада, воспетая поэтами, была девственно сурова. Береговая линия изрезанная, требовала осторожности в мореплавании, но морская стихия была одновременно и мачехой, и кормилицей, подавала на стол греков рыбу. Разведение коз, овец, коров – основное занятие древних эллинов. Они были бедны, но горды. Их боги вели себя подобно тому, как живут и ведут себя земные существа. Лучезарный Аполлон,  могучий Атлант и другие бессмертные, сами пасли свои стада на скудных пастбищах. Аполлон не окружал себя музыкантами, а сам оглашал округу игрой на звонкозвучной кифаре. Бог лесов Пан играл на простой свирели незатейливые мелодии, Но эти мелодии привлекали множество нимф и дриад, устраивающих под них свои хороводы. Боги не чурались контактировать с людьми.  В круг их любовных отношений и земные красавицы входили. О красоте и физической силе и боги, так же, как и люди того времени заботились основательно. Люди могли стать свидетелями, как богини плескались в водах скрытых от глаз людских водоемах. Правда, за возможность видеть красу богинь смертные часто платили жизнью своею. Вспомните о судьбе охотника Актеона, превращенного Артемидой за такой проступок в оленя, и растерзанного собственными собаками.
Здоровой, полной забот и о духе, являлась жизнь древних греков. Душевное и физическое у эллинов считалось единым. «Mens sano in corpore sano – maximum bonum est» (Здоровый дух в здоровом теле – есть величайшее благо) – говорили они. Пища самая простая: молоко, оливки, рыба, козий сыр, овощи, фрукты и ячменные лепешки. Пища эта была на столе, как бедняка, так и богатого. Вино пили умеренно и только разбавленное водой.
Ну, как тут не вспомнить об Екклезиасте, говорившем: «Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не дает ему уснуть»
 По великим праздникам на столе афинян появлялись пшеничные лепешки и куски соленой и вяленой осетрины, привозимые из далекого Пантикапея, с которым Эллада вела интенсивную торговлю. Праздничный стол могли украшать вареные куриные яйца и куски козлятины. Физические упражнения, до обильного пота, и здоровый образ жизни, презрение к смерти, делали греческого воина опасным противником. Недаром, 300 спартанских воинов в течение суток сдерживали натиск огромного персидского войска, состоящего из десятков тысяч воинов. Пусть кто-то говорит, что не трудно было сдерживать многочисленного врага, находясь в узком проходе?  Но, ведь узкий проход только обеспечивал надежный тыл держащим оборону, а не покой на линии фронта, где нужно было без устали отражать удары врагов. Не понятно поведение персидского царя Ксеркса? Можно только удивляться той цели, которую ставил перед собою повелитель огромной державы, имеющий неограниченные возможности, но глупые желания и отвратительно плохих исполнителей. Что заставило Ксеркса идти войной на маленькую Спарту, не обладающую и тысячной долей только тех богатств, которые находились в персидском обозе, и доставшиеся спартанцам, разбивших и изгнавших из Греции многочисленное персидское войско?
Постыдно Ксеркс из Греции бежал,
Свое богатство растеряв повсюду,
Спартанский вождь такого не видал:
Дивился золотой, серебряной посуде.

Велел он повару персидского царя
Готовить пиршество, как принято у
персов,
И греков пригласил. Ни слова говоря,
За стол, уставленный едой, уселся.

Пред ним поставлен козий  сыр,
Ячменная лепешка, соль, вода,
Победный начиная пир,
Спартанский вождь сказал: «Беда,

Таким богатством, персы обладая,
Пришли сюда, - поверить трудно, -
Что получить от нас они желали?
Земля наша бедна, живем мы скудно!»
И действительно, бедность греков видна была невооруженным взглядом. Монеты персов чеканились из золота, а у спартанцев и афинян монеты из бронзы и серебра. Они были и малого размера. Никакого золота. Никакой роскоши.
Наступит время, когда греки, участвуя в завоевательных походах Александра Македонского, познакомятся с роскошью востока, заразятся ею. А с нею придет к ним и нравственное разложение. На Востоке человеческая жизнь ценилась менее всего. Раболепие пришло оттуда. Восточный деспот был неограниченным повелителем  и живота, и имущества своих подданных. Это он требовал кланяться и целовать ему ноги. Все жили милостью владыки. Он не терпел и мелкого своеволия, жестоко расправляясь не только с вельможами, но даже со своими детьми.
 Распутство и изнеженность разложат древнегреческое общество и станут греки рабами римлян
Подобное произойдет затем и с римлянами.
За богатство следует платить. Только не замечали и не замечают люди, что плата слишком велика.
Изнеженному – пытка труд,
Ученье – мука для лентяя,
И только вор, да явный плут
Живут, труда не замечая.

ПРЕДВИДЕТЬ,  НЕ ЗНАЧИТ -  ПРЕДОТВРАТИТЬ
Fors etiam nostris invidit qutstribus aures   
Судьба отказывает даже в ушах,
которые могли бы выслушать наши жалобы.

Чтобы делал человек, если бы ему были известны все вехи судьбы его? Не знаю я. Но не уверен в том, чтобы он хотя бы пытался изменить в ней направление, ведущее к концу? Зато уверен, что он стал бы во сто крат несчастнее, если бы точно мог знать о времени прихода смерти. Естественно, лучший вариант тот, который предоставлен нам Создателем. Иными словами, лучше не знать своего конца, а главное, не пытаться  его ускорить! Всегда ли мы довольствуемся своим незнанием будущего? Малую часть человечества вполне устраивает отсутствие видения перспектив будущего, большая же в попытках осознать их - обращается к различного вида предсказателям. Гадание на картах, по внутренним органам животных и птиц, по звездам  и еще многому, чему нет ни конца, ни краю. Волхвы, оракулы, пророки, колдуны и ведьмы. И сколько их? Хоть пруд пруди. И верят им, и деньги несут. Хотя, следовало напомнить и о том, что никому не удалось перехитрить судьбу свою. И пусть находятся те, кто ее, судьбу, начисто отрицают, свидетельств тому, что от нее не уйти – масса. Многим примерам я был лично свидетелем. О других можно почерпнуть из истории прошлого. Предсказание – дело серьезное, это не набор известных многим  фраз: «К вам придет богатство, вы  будете счастливы, вам угрожает трефовая дама, но ее козни будут преодолены вами…» Поразительно одно в таких предсказаниях: богатство и счастье располагаются рядом, по замыслу гадальщика они синонимы друг друга. Никто не говорит об умеренном владении материальными благами.
Создание материальных благ – условие обеспечения жизни всем необходимым. Спрашивается, а зачем избыток материальных благ, если они ничего положительного в себе не несут? Увлечение созданием богатства и его бесконечное накопление всем своим характером похоже на хроническое психическое заболевание, с периодами обострения и ремиссии. Но, вот беда, случаи выздоровления от этого страдания бывают крайне редкими, хотя полностью их исключать нельзя. Лучше чувствует тот, который избежал этого страдания. Но счастливца нет там, где речь идет о самом большом богатстве – времени. Каждый имел в своей жизни колоссальные потери времени, дарованного нам при рождении, которое мы называем жизнью. Что и говорить? Все зависит от того, как мы им распоряжаемся? Есть люди, которые за короткий период жизни успевают сделать такое, что не под силу многим, бездарно расходующим время свое. Хорошо еще, если мозг осознает, что пора за дело настоящее приниматься. И всем известно, что ни за какие сокровища жизни не купить, ангел смерти – неподкупен.
Summum nec metuas diem nec optes   
(Не бойся последнего дня и не желай его).
Марциал

       Тело протестует, хочет жить!
Разумом понять пытаюсь Бога,
Временем своим не дорожил,
Я считал, отпущено так много.

Прожигал без цели и расчета.
А когда понятие пришло,
Оказалось, что дружил я с чертом,
Зло осталось, а добро – ушло.

Я стремлюсь хоть что-нибудь
исправить,
Но разрушен сам телесный храм.
Время потерял, к чему лукавить,
Что осталось, я не знаю сам?

Отрекаюсь от «дурного братства» -
За девизом – только пустота.
Не гонялся за мирским богатством,
Рад тому, что хоть душа чиста.

Только с нею я приду на суд,
Остальное будет недоступно.
Крылья правды в небо ль понесут?
Может быть, они хоть неподсудны?..

ЗЛО  НА  ПУСТОМ  МЕСТЕ  НЕ  РОЖДАЕТСЯ
Vitam regit fortuna, non sapientia -   
жизнью управляет не мудрость, но судьба 
Цицерон
Заговоры против властелина на пустом месте не возникают. Они, как плод на дереве, успевают вырасти и созреть. Заговор всегда сопровождается насилием и совершается тогда, когда законного пути для изменения политического положения в обществе нет. Чтоб заговор был успешно осуществлен, нужна в худшем случае инертность тех, против которых он совершается, в лучшем – моральная или физическая поддержка населения.
И еще следует учесть роль судьбы в осуществлении такого действа. Показателен в этом плане заговор против личности, оставившей яркий след в истории человечества. Я не ставлю перед собой цели убедить людей, отрицающих вообще существования такого понятия, как судьба. Я предлагаю задуматься и проанализировать факты, и – ничего больше!
Гай Юлий Цезарь – фигура чересчур яркая в истории человечества. Чтобы стать таким, нужны условия, формирующие ее, и, естественно,  личные качества. Я не стану подробно освещать их, а только вскользь и кратко коснусь их.
Римский диктатор Корнелий Сулла победил своего противника Мария, сторонника республиканской партии, военной силой, началась расправа над сторонниками Мария. Ежедневно появляются на стенах домов проскрипционные списки, включающие тех, которых следует убивать без суда и следствия. В этих списках и имя Цезаря из рода Юлиев. Но, следовало бы знать, что род Юлиев  вел свое происхождения от троянца Энея. По мифу Венера была матерью Энея, отцом царь Трои Приам. Судьба пощадила  троянского царевича, уцелевшего в троянской войне, и он, в поисках счастья, оказался в той стране, которую мы теперь называем Италией. Здесь Эней женился на Лавинии. В честь ее Эней построил город Лавинию. От Лавинии у Энея родился сын, которого родители назвали Юлом. Он то и считался родоначальником рода Юлиев. Таким образом, подчеркивалось божественное происхождение принцепса. Но и этого, оказывается, мало знать, чтобы понять особенное отношение римлян к младшему отпрыску рода Юлиев. Оказывается, Ромул, легендарный основатель Рима, по женской линии был потомком Юла. Это хорошо знали римляне того времени, а поэтому считали, что казнить потомка основателя Рима – святотатство. Но и без этих исторических изысканий, сам Гай Юлий Цезарь был, несмотря на молодой возраст, личностью неординарной.
 Нужно, наверное, было обладать какими-то качествами, чтобы заслужить уважение народа Рима, чтобы тот стал заступником в таком деле, где с волей народа диктатор мог бы и не считаться. И Сулла не пошел против римского плебса. По требованию народа, ему смерть заменяется ссылкой в провинцию, в данном случае – в Грецию.  Повод для этого – юный возраст Гая Цезаря. Хотя, из уст диктатора с вздохом вырывается тогда: «В этом мальчишке таится слишком много Мариев!»
Сулла пытается заставить Цезаря развестись с женой Корнелией, дочерью сенатора Цинны, когда-то бывшего единственным властителем Рима. Замысел прост – объединение двух знатных и к тому же популярных в Риме родов для диктатора нежелательно. Цезарь отказывается. Сулла конфискует все ценности, составляющие приданное Корнелии. Поведением Цезаря римляне, пусть и скрыто, восхищаются.
 Путь в ссылку омрачен захватом пиратов. Свобода Цезаря определена ими выкупом в 20 талантов серебра. Талант мера веса 26,2 кг и денежная единица соответствовала этому весу. (Сумма по тем, да и по нашим временам – огромная)
Цезарь возмущен, считая, что он стоит не меньше 50 талантов, он обещает всю эту сумму, весом более тонны трехсот килограмм серебром,  выплатить, когда достигнут Греции.  Но, клятвенно при этом объявляет, что после этого снарядит корабль для погони за ними, а когда поймает, то прикажет всех повесить на реях корабля, а капитана – распять на мачте. Тридцать восемь дней он находится у пиратов. Ведет себя не как полагается пленнику,  а шутит, забавляется, читает им стихи своего сочинения и  называет пиратов неучами, если те не восторгались ими.
Пребывание в плену заканчивается. Оба обещания, данные пиратам, Цезарем выполнены полностью. Опять восторг у римлян, узнавших об этом инциденте.
Умирает первая жена Цезаря Корнелия в молодом возрасте. Цезарь держал надгробную речь по усопшей. Он был великолепным оратором и исторг слезы у многих римлян, славящихся суровостью характеров. Такого еще никогда не происходило, чтобы при погребении молодой женщины произносилась надгробная речь. Надгробные речи держали при похоронах только старых матрон, да и то, не всегда! А здесь – молодая? Многим консервативно настроенным сенаторам это не понравилось, но римский народ принял этот поступок Цезаря благожелательно. Долго еще в Риме говорилось об этом случае. Дочь от Корнелии впоследствии была выдана замуж за Помпея Великого. Так, что Цезарь был тестем Гнею Помпею Великому.
Будучи смотрителем Аппиевой дороги, Цезарь много расходовал собственных денег на поддержание ее в должном порядке. А сколько личных средств он, будучи эдилом, расходовал на народные увеселения, театры, пышные церемонии, обеды? Римский народ это видел, и сам выискивал ему новые должности и почести, чтобы его вознаградить. Ласка, доброжелательность, снисходительность, зажигательные речи Гая Юлия Цезаря не забывались
Прав был  Плавт, как-то сказавший: 
Ut quisque fortuna intitur ita praecellet,
atque exinde sapere illum omnes dicimus.
Каждый возвышается в меру того, как ему благоволит судьба,
а мы на основании этого говорим, что он – умница.
Если Цезарь и шел к власти, то шел умело, обдумывая каждое свое действие. Он знал, что после смерти осталось много сторонников Мария. Чтобы привлечь их на свою сторону, Цезарь поставил на холме изображение Мария и богинь Победы, а у подножия их сложил массу золотых вещей и другие трофеи, добытые им после победы над кимврами.  Но щедрость была не так расценена, как предполагал Цезарь.
Слух о поступке Цезаря быстро распространился по Риму. Стали раздаваться крики: «Цезарь замышляет тиранию!   Он подкупает народ щедростью!»
Собрался срочно сенат. На нем с обвинением в адрес Цезаря выступил Лутаций Катулл, римский консул, пользовавшийся наибольшим влиянием у римлян.
Цезарь отвечал четко и аргументировано на все вопросы обвинений, и в заключение заявил, что он ни перед чем не отступит, если его действия будут на пользу Риму и его жителям.
Сенаторы были удовлетворены, признав действия Цезаря полезными для Рима. А Цезарь получил множество друзей через марийцев.
О Цезаре, как талантливом полководце, его победах и расширении границ римского влияния не стану останавливать внимания. Они, как поле широкое, распаханы вдоль и поперек не только писателями, но и тружениками кинематографа, так трудно что-то добавить к этому, может, только за исключением того, что поле оказалось ими основательно изуродованным.
В плане личной жизни не все складывалось так идеально, как бы Цезарю хотелось. Вторая жена Цезаря Помпея была женщиной чересчур общительной с мужчинами. Слухи о ее легкомысленных сексуальных связях, пока тоненьким ручеечком текли, не выходя далеко за пределы имения Цезаря. Возможно, что она допускала кое-какие вольности сверх меры, поскольку римское общество само пуританством не славилось? Возможно, в слухах немало было просто домыслов матери Цезаря Аврелии, строго следившей за нравственностью невестки? Но, как бы то ни было, возникает вопрос: тяготился ли второй женой Цезарь, или нет? Любил ли он ее? Ответа на него история не дала. Но та же история подарила о Помпее нам сведения почти анекдотические. Высокородные римлянки должны были совершать жертвоприношения Доброй Богине, имя ее тогда не называлось иначе, но, скорее всего, речь идет о культе древнегреческой богини Деметры. Храм, посвященный этой богине, находился на склоне Авентинского холма.
У римлян, наряду с общими праздниками, был праздник чисто женский, в честь богини Женской или Доброй. Римские матроны проводили его в своем обществе, не допуская присутствия мужчин на нем. Мужчины не имели права даже находиться в одном доме с женщиной в этот день. Ночью женщины священнодействовали, потом следовали игры и музыка. Но нашелся молоденький римлянин из знатной семьи, по имени  Клодий, на лице которого еще не появилось растительности, нарушивший это правило. Увлеченный любовью к жене Цезаря и по договоренности с ней, он надел женскую одежду, и внешне не отличимый от молодой женщины, был тайно проведен в дом служанкой, посвященной в эту маленькую тайну. Ему было велено постоять и подождать. Но молодой человек, потерявший счет времени в темноте, решил двигаться дальше самостоятельно. Избегая освещенных мест, в полутьме, он столкнулся с еще одной служанкой, на беду оказавшейся рабыней Аврелии, матери Цезаря. Та, полагая, что перед нею женщина, не обращая внимания на вялое сопротивление, увлекла мнимую женщину к комнате, где находилось множество других женщин. Уже у самого входа, держа Клодия за руку, она спросила: «Кто ты, и откуда?»
Юноша ответил: «Я жду Абру».
 Аброй называли служанку хозяйки дома матроны Помпеи. Тембр голоса, как ни старался Клодий, выдал юношу. Служанка подняла крик. Женщины из зала  бросились на этот крик. Клодий бежал, но его настигли и, слегка поколотив, выгнали на улицу. А дальше события развивались по сценарию, хорошо известному человечеству. Каждая женщина, вернувшись домой, рассказала о происшедшем своему  мужу. По Риму помчались слухи. Скоро весь Рим знал о происшедшем.  Молодому человеку угрожали не только кары небесные, но и земные, к тому же тяжкие, он обвинялся в святотатстве, нарушении неприкосновенности жилища, в прелюбодеянии и еще в нарушении массы иных законов. Ему угрожала смертная казнь. Но большинство римских граждан не хотело смерти молодого, только начинающего взрослую жизнь  человека. К тому же,  Цезарь срочно развелся со своей женой. Сенат же не мог без претензий оскорбленного мужа разобраться в существе происшедшего, добиваясь объективного решения вопроса. В сенате спросили Цезаря, как он определяет характер преступления, совершенного против него?
Цезарь сказал просто: «Мне ничего не известно относительно того, в чем обвиняют Клодия?»
«Но почему ты тогда развелся с женой?» - спросил кто-то из сенаторов.
«Потому, - ответил Цезарь, - что на мою жену не должна падать даже тень подозрения».
А теперь коснемся самого существа заговоров, поскольку это тема рассматриваемой главы.
Дважды Цезарю пришлось иметь дело с заговорами.
В одном случае, он сам был в числе заговорщиков, во втором – заговор был против него самого. В первом случае он поддерживал патриция, известного своим резким поведением и стремлением к власти, Луция Сергия Катилину. Того самого Катилину, против которого со своей знаменитой речью выступал один из величайших ораторов древности Цицерон:
«До каких пор, скажи мне, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением!»
Но Катилины на суде не было. Он – сбежал. Судили двух ближайших помощников его: Лентула и Цетега.
Выручил подсудимых Цезарь, заявивший: «Убивать без суда и следствия  людей, выдающихся по происхождению и достоинству, несправедливо и не в обычае римлян, если это только не вызвано чрезвычайными обстоятельствами Обвиняемых можно задержать, и содержать в изоляции. И когда наступит спокойное время, все выяснить обстоятельно!»
Цицерон знал, что и Цезарь причастен к заговору, но выступить против человека, имеющего такую любовь народа, не посмел.
Правда, тогда же, когда Цезарь выходил из сената, на него вдруг напала группа молодых людей, вооруженных мечами. Что бы произошло тогда, если бы не сенатор  Курион, поспешивший на выручку прикрывший своей  тогой Цезаря? Он благополучно вывел его из сената
Говоря о втором случае заговора, можно поставит вопрос: знал ли Цезарь о готовящемся против него заговоре? С уверенностью ответить на этот вопрос невозможно. Скорее всего, знал, но не придавал значения тем сведениям о заговоре, которые достигали его ушей. Он привык к риску, поскольку вся его жизнь прошла в борьбе, но из всех затруднительных случаев выходил победителем. В борьбе важны не только сила, но уверенность и расчет. Силу своего тела он создал сам. Будучи от природы болезненным, он не стал готовить себя к изнеженной жизни. В том мире, в котором проходила жизнь, не все зависело от него самого, но решающее значение имело то, чему он решил себя посвятить, как относятся к нему окружающие? Друзьями Цезаря были актеры, знатоки греческой литературы, вольноотпущенники, ветераны войн с многочисленными шрамами на открытых частях тела. Он мог подолгу беседовать со старыми гладиаторами, отпущенными на свободу. Его стихией был плебс, римский народ. Недаром Марциал сказал как-то:
  Principis est virtus maxima nosse suos. (Величайшая добродетель государя – знать подвластных ему людей)
Честолюбие Цезаря было велико и постоянно нуждалось в пище. Но кормил он его в тайне, не давая ему проявиться, если этого не требовали обстоятельства. Не будь такого прожорливого честолюбия, не было бы и самого Цезаря, вошедшего в историю яркой личностью и оставшейся в ней известным навсегда. Цезарь обладал великолепной способностью долго и внимательно слушать, ни чем не выявляя своего отношения к предмету разговора - качество не так часто встречающееся в человеческом обществе. Речь Цезаря, если обстоятельства вынуждали его к этому, велась неторопливо, с тщательно продуманной, железной логикой убеждения. Она могла быть и страстной, зажигательной, но не теряющей от этого своей убедительности. Если бы он свою жизнь посвятил риторике, то вошел бы в число известных миру ораторов. Во всяком случае, вступая в полемику с таким знатоком ораторского искусства, каковым был Цицерон, Цезарь никогда не проигрывал ему. По убедительности и логическому обоснованию он превосходил Цицерона. Язык Цезаря   считается до  сих пор образцом латинской литературной речи  классического периода. Лаконичность простота и изящность стиля отличают его Стоит познакомиться с его произведениями:  «Записки о гражданской войне»,  «Записки о галльской войне», чтобы понять это.
Но главное чего достиг Цезарь, так это то, что он создал вокруг своего имени ореол благожелательности, доступности и простоты. Он был популярен в народе. Эта популярность и была надежным щитом в борьбе с соперниками за власть. Не так просто было справиться с Помпеем,  у которого при жизни была приставка к имени – Великий. Победа над ним обошлась Цезарю огромной дырой в популярности. Многие ему не простили гибель талантливого полководца. Не знали в народе того, как сжалось сердце Цезаря, а на глазах появились слезы, когда ему принесли голову Помпея. Понимая, что с гибелью Помпея между ним и римским народом возникнет стена отчуждения, какую сломать будет совсем не просто, Цезарь допустил большую ошибку, отпраздновав триумф по случаю этой победы. Римляне были огорчены этим триумфом, ведь Цезарь победил не чужеземных вождей и не варварских царей, а уничтожил детей и род  знаменитейшего в Риме человека.
Цезарь продолжал допускать одну ошибку за другой. Я ищу этому объяснение? Не в том ли состоит дело, что условия деятельности Цезаря изменились. Одно дело бороться за власть, и совсем другое – пользоваться ею, добившись цели! Одно дело, командовать легионерами на поле боя, где все подчинено железной дисциплине, и, совсем другое, когда приходиться вести государственные дела, находясь среди недругов, где даже видимого насилия причинять не позволено. В войсках Цезарь у всех  на виду.  В нем  видят своего,  когда он, как и все легионеры, совершает беспрестанные переходы, когда, как и они, скудно питается., спит не в шатре, а на повозке или носилках, под открытым небом. Все видят, что Цезарь не спит, обходя и проверяя укрепления лагеря, или городские стены и ворота. Видят, что рядом с ним нет отряда ликторов. Рядом только раб, умеющий писать, сзади воин с мечом, чтоб защитить консула от внезапного нападения со стороны спины – и все, никакой иной защиты! Здесь, в мирной жизни все иначе. Враги Цезаря раздувают пламя неприязни, используя эту, и не только эту ошибку. Он, будучи практически единовластным правителем Римской республики, соглашается на избрание его диктатором пожизненно. Зачем, спрашивается?  Эта несменяемость в сочетании с неограниченным единовластием - открытая тирания, разве это не ясно? А тиранию Суллы и гибель множества достойных римских граждан еще многие в Риме помнили. Нашлись и такие «друзья», в их числе был и Цицерон, которые предлагают чрезмерные почести, приняв их,  Цезарь становится неприятным и ненавистным самым благонамеренным людям. Было ли у Цезаря стремление к царской власти? Возможно? Но ошибка его заключалась в том, что он не проявил достаточной твердости, позволив прижизненно поставить себе памятники. И хотя, он публично отказался от царской короны, которую ему подносил на празднике «священных бегов» Антоний, но не проследил за ее дальнейшей судьбой, вследствие чего  народ увидел эту  же корону, венчающую голову статуи Цезаря.  Основания для заговора появились. Нетрудно было найти и человека, который мог возглавить заговор. Таким человеком стал Марк Деций Брут по прозванию Альбин.  Он происходил по отцовской линии от знаменитого древнего  Брута, по женской – знатного рода Сервиллиев. Тем, кто не помнит истории Древнего Рима, напомню о том, что прежде им правили цари, потомки Ромула, в числе которых был и последний царь Тарквиний Гордый. Изгнание римского царя Тарквиния Гордого произошло из-за того, что сын его надругался над Лукрецией женой Коллатина. Римляне во главе с Юнием Брутом подняли восстание против царя и изгнали его. В Риме была учреждена республика. Само имя «Брут» образовано от латинского слова «Brutus», означающего – тупой, грубый. Связано оно с тем, чтобы не пасть от руки Тарквиния Гордого, юному Юнию приходилось долгое время, находясь при дворе царя, разыгрывать роль дурака. Подытоживая, следует сказать, что Брут времен Цезаря был потомком первого римского консула времен республики, А это многого значило!
Цезарь благоволил Бруту, он был вторым в списке наследников Цезаря в его завещании, хотя и бился на стороне Помпея Великого против Гая Юлия, и был пощажен после поражения последнего. До нашего времени дошла версия известная из античных источников, что Брут был внебрачным сыном Юлия Цезаря.
Одно достоверно, Брут был чересчур честолюбивым. Через три года он должен был стать консулом. Так что, если Цезарь становился царем, то исчезала сама должность консула, ибо республика превращалась в монархию. Недовольных, возможным, отстранением от властных должностей было, кроме Брута, много: Кассий, Долабелла, Туллий, Каска и другие. Намечен для реализации заговора  день мартовских ид, когда соберется сенат. Идами называлась средина месяца. В данном случае это было 15 марта.
До Цезаря доходили слухи о заговоре против него, упоминалось имя Брута при этом. Не мог, скорее, не желал поверить этому Цезарь. Ведь он относился к Бруту даже лучше, чем к Антонию. Только двум им он беспредельно доверял. Когда некто сообщил Цезарю  о том, что заговор против него возглавляет Брут, Цезарь ответил самоуверенно, показывая пальцем на свою грудь:
«Никогда меч Брута не коснется этой груди!»
Забыл он об изречении: «Aditum nocendi perfido praestat fides». ( Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить).
Спокоен и уверен ли был в неуязвимости своей на самом деле властелин Рима? Нет. Ряд неприятных знамений и пророчеств смущали его. Как-то он сам проводил гадание по внутренностям животного, и был потрясен, не обнаружив среди них сердца. Потом предсказатель сказал Цезарю:
«Поберегись, Цезарь, мартовских ид! Звезды  предвещают угрозу твоей жизни!»
Как истинный римлянин, Цезарь не боялся смерти, считая это только переходом в другую жизнь, но тревога поселилась в его сердце.
Ранним утром, когда только первый луч солнца проник в спальню, Цезарь был разбужен громким стуком. Открыв мгновенно глаза, он увидел, как разом открылись двери и окна его спальни. Открылись тогда, когда царило полное безветрие…  Цезарь был удивлен еще и тем, что лежащая рядом на ложе жена,  вздрагивает от рыданий во сне. Цезарь осторожно разбудил ее. Она, плача, уткнулось ему в плечо. Он долго успокаивал, поглаживая теплое податливое тело. Успокоившись, она сказала:
- Мне приснилось, что я держу в объятиях твое мертвое тело.
-Глупенькая, успокойся, видишь, я жив и здоров! – говорил муж, обнимая жену и целуя ее.
- Я боюсь за тебя!  Не ходи сегодня в сенат!  Перенеси заседание на другое время…
Цезарь поднялся с ложа, направляясь на мужскую половину дома. Находясь там, он позвал раба и велел ему срочно вызвать к нему Антония. Он уже твердо решил послать Антония, чтобы тот распустил сенат.
Последние слова Цезаря слышал входящий в помещение  Марк Деций Брут.
- Что ты задумал, Цезарь? – спросил претор, понимая, что неспроста Цезарь зовет к себе преданного ему человека. Все перемены в настроении консула, а вернее диктатора опасны, когда на карту поставлена не только судьба заговора, но и жизни всех заговорщиков. Слишком многие уже посвящены в тайну заговора. С каждым часом все труднее  ее сохранять. А там, она вот-вот вырвутся на свободу…
- Решил отменить заседание сената – сказал просто Цезарь
- Но почему? – спросил, делая удивленный вид, Марк
- Много странного произошло со мной за короткий период времени. Меня беспокоят слова предсказателя… Я говорю тебе, как человеку, от которого у меня нет тайн,  опасность подстерегает меня.
- Неужели Цезарь настолько стал суеверным, что, услышав от прорицателя слово, и не проанализировав всех возможных последствий, он решается отменить намеченное на мартовские иды заседание сената?
- А как расценить хлопанье дверей и окон в спальне моей? А сон Кальпурнии, угрожающего характера?..
- Что мне ответить Цезарю на это,- с насмешкой сказал Альбин.- Посоветую, сообщить сенаторам, что Цезарь отменяет заседание сената только из-за дурного сна его жены. Им следует подождать, когда к ней придут более добрые сновидения?
- Напрасно ты смеешься, Марк, к знамениям следует относиться серьезно? Через сны боги многое пытаются передать нам, смертным. – Цезарь, говоря это, нахмурился, у переносицы собрались глубокие складки. – Кроме того, я не просил бы тебя комментировать мои желания. Я прошу тебя выполнить мое поручение – пойти в сенат и распустить его!
- Я не сделаю такого. Если ты подвержен суевериям, то распусти сам сенат! Тебя сенаторы послушают лучше, чем меня!
- Я так и сделаю! – сказал решительно Цезарь.
- Я буду ждать тебя в сенате! – сказал Брут, направляясь к двери.
Цезарь вышел наружу и тотчас был окружен многочисленными горожанами.  К нему в это время подошел какой-то раб и хотел с ним поговорить, но толпа не дала ему этого сделать, оттеснив в сторону. Раб пытался приблизиться несколько раз, но тщетно, и он вынужден был отступить и войти в дом, где попросил Кальпурнию, чтобы она разрешила ему переждать в ее доме возвращения Цезаря, так как у него имеются важные известия для него. Кальпурния, пожав плечами, разрешила.
Между тем Цезарь, окруженный горожанами, продолжал путь к зданию сената. На пути своем он встречает старика, предсказавшего ему несчастье с началом мартовских ид.
Приветствуя предсказателя, Цезарь сказал: «Ты был неправ, делая предсказание. Сегодня 15 марта, иды наступили, а ничего не произошло?»
Предсказатель ответил: «Ты прав, иды уже наступили, но они еще не кончились!»
 У самого входа Цезаря ожидал Артемидор из Енида, знаток греческой литературы. Он случайно  узнал о готовящемся убийстве Цезаря и поспешил, чтобы вручить ему свиток, в котором было написано все, что ему удалось узнать о заговоре против диктатора Рима. Но тут к Цезарю потянулись множественные руки со свитками, сопровождаемые устными просьбами. Цезарь, не читая, стал передавать их окружающим его рабам. Артемидор вплотную подошел к Цезарю, сунул свиток в его в руки, шепнув:
- Прочитай это, Цезарь, срочно!  Это чрезвычайно важно.
Но Цезарю не дали развернуть свиток. Судьбе не угодно было, чтобы Цезарь остался живым!
Ему не давали возможности развернуть свиток, и друзья, и враги, постоянно приближаясь и мешая. Так он и пал мертвым на пол зала сената, с двадцатью тремя ранами, нанесенными ему мечами, не успев заглянуть в свиток.
От судьбы никуда не уйти,
И на быстром коне не ускачешь!
К ней неведомы тропки, пути,
Чтоб не делал, не будет иначе.

Предсказанья, знамения есть, -
Все считается выдумкой, ложью,
Жизнь размята, растерзана честь
И к кончине идешь бездорожьем

ДЕМОКРАТИЯ  -  ИЛЛЮЗИЯ  СВОБОДЫ.
Pati natae  -  рожденные для подчинения   
Сенека
Не согласиться с Сенекой, значит отвергать истину. Гляньте вокруг себя раскрытыми глазами, и увидите постоянное стремление вернуться к тирании, той ее форме, когда отсутствуют законы, охраняющие право человека не только на свободу, но и на самую жизнь. И сегодняшний день не является исключением!  Но, вернемся для иллюстрации мысли к фрагментам истории прошлого…
Убийство Цезаря не стало точкой отсчета времени, ведущего к возрождению республики, демократии, пусть и основанной на чудовищном рабстве. Часто, более часто, чем хотелось бы, слышали люди в Древнем Риме то, что мы постоянно слышим сейчас: о защите прав человека, о благе народа. Мне, лично, все эти высказывания напоминают связку ключей и отмычек в руках вора-домовушника. Произнося их, никто не говорит о собственных, шкурнических желаниях, заработать на этих словах, к тому же, заработать немалые блага по минимальной цене. Общество следует считать почти  превосходным, если к власти в нем приходит человек, главной чертой которого является тщеславие, при том условии, что он еще и обладает большой долей трезвого аналитического ума. Тогда он ведет государственный корабль в нужном направлении, заботясь не только о своей мошне. Хотя даже о зачатках демократии, в таком случае, и думать, не приходится. Печально, но у тщеславия есть ахиллесова пята – она легко пробиваема для лести, а, коль так, то всегда находится группа льстецов, которые, обделывают свои делишки, славя на все лады власть имущего. Составляется  великолепно звучащий хор, в котором тонкий, негодующий голос истины едва слышимым становится.
Лозунги демократии о свободе, равенстве и братстве всегда были демагогичными. Жизнь показывает, что даже между братьями мир и согласие царят в детстве, при условии, хотя бы условного, подчинения одного другому. Но когда дети вырастают, становятся взрослыми, обзаводятся семьями, семейные дела становятся для них главными, а братские чувства отходят на второй, третий и четвертый план. Нередко,- об этом тоже говорят примеры, взятые из жизни, - братья отчаянно враждуют меж собой. При этом каждый считает себя правым. Когда же говорят о равенстве, то в словах о нем уже изначально заложена ложь. Равенство – качество, разрушающее сам стимул прогресса, оно антагонистично коду самой жизни. Наши органы, составляющие целостный  организм, неравноценны, при необходимости каждого. И мы, оказывая первую помощь пострадавшему, учитываем это, обращая внимание в первую очередь на те, которые выделены в группу «жизненно-важных». А это свидетельствует о том, что одни органы доминируют над другими. Частичка человеческого общества, семья, разве в ней все равны? Уже, не считая того, что дети не могут быть равными взрослым, ни по физическим возможностям, ни по жизненному опыту, нет равенства и между взрослыми. Если муж и жена  равны, во всех отношениях, друг другу, такая семья обречена на развал. В крепкой семье много усилий приходится применять обоим супругам, чтобы не произошло раскола. Действует система  просьб и прощений, поскольку безгрешных людей не бывает. Я не стану углубляться в систему внутрисемейных отношений, сама тема огромна и, к тому же, не бесспорна. Замечу только, тот в ней, который более одарен природой,  со свойственным для этого качеством несобранности, склонен уступать пальму первенства более организованному, тому, у кого чувство «порядка» доминирует, является основой поведения. Для иллюстрации этой мысли я предлагаю посмотреть, как одевается ученый, как организован его быт, как он относится к своему отдыху и сну? Что с ним станется, не прояви о нем кто-то самой элементарной заботы? Вышесказанное является  предисловием к тому,  что происходит в любом демократическом обществе. К вопросу свободы в нем мы еще вернемся. Кто доминирует в обществе? Тот, кто привержен к порядку. Правда, порядок, устанавливаемый им не всегда нравиться большинству, и тогда создаются органы правопорядка, методы действий которых выходят далеко за пределы обычной человечности. Я предлагаю вспомнить тем, кто забыл, и назову тем, кто ничего не слышал и не знал о действии «Нового порядка», насаждаемого Гитлером на территориях Европы. Виселицы, концлагеря, массовые расстрелы и гибель самой трудоспособной части населения – вот, что такое, «Новый порядок»! И стоил этот порядок ни много, ни мало, а целых 50 миллионов жизней. И это - при поражении фашистской Германии. А в случае победы  фашистской Германии, в мире не нашлось бы места целым народам и расам.
Нам, живущим в XXI веке привычны слова: демократия, тирания, геноцид. Мы их часто употребляем, не вникая в суть самих этих понятий, но замечаем, что что-то происходит не то, чего бы каждому из нас хотелось? А хотелось бы нам свободы. Но и здесь, в понятие Свободы вкладываем каждый свое представление о ней, имея в первую очередь свободу собственной личности. Почему-то  она постоянно не вписывается в ту систему свобод, которая создана властными структурами. Я предлагаю  взглянуть, как осуществляется эта свобода в той стране, которую назвали оплотом демократии в мире, США? Взгляните на свободу хотя бы глазами тех, кто были убиты ни за что, ни про что, когда они делали предпраздничные покупки детям своим в магазине, или, когда сидели в кафе, куда они пришли после трудового дня, чтобы встретиться с любимым человеком, предвкушая радость общения. Убиты, ошалевшим от свободы  неудачником, решившим прославиться на весь мир убийством свободных, ни чем не обязанных ему людей!
И свобода никак не вписывается в те действия, которые совершает полиция, пуская в ход резиновые дубинки, слезоточивый газ, водометы, резиновые пули, при разгоне мирной демонстрации людей, вся вина которых состоит в том, что терпение их лопнуло, и они захотели мирным путем выразить свой протест, то есть попытаться сделать тот самый глоток свободы, о которой многоголосно поет пресса!
Свобода по-американски дорого обошлась Сербии. Не Сербия на кого-то напала, как это хотят представить политики на Западе, а ее сделали ответственной за разрушение единого государства, прежде называемом Югославией. Кстати, это произошло с нами, живущим прежде в единой стране, где самым эксплуатируемым всегда был русский народ. К русским я отношу белорусов и малороссиян, с польской «легкой» руки которых их стали называть украинцами. Получил ли кто-то при развале истинную свободу? Не ощущает ли получивший  костлявой руки «свободы», сдавившей так горло, что дышать приходится с хорошо выраженной одышкой.
Если бы не было чудовищной формы насилия, существовала ли бы демократия вообще? Нет, и не было никогда,  свободы в демократическом обществе. Была и есть только иллюзия свободы.
В любой демократии есть два полюса: богатство и бедность. И есть ярко выраженная несовместимость между ними, приводящая к постоянным конфликтам. Покоем и стабильностью демократия не обладает. Для создания  видимости этой стабильности  и существует армия насилия, глушащая все попытки возмущения. Если таких мер не хватает, возникает бунт в обществе. Если конфликты затягиваются, то возникает тоска по твердой руке. Недаром демократия всегда предшествует тирании. А тирания может быть личной  или групповой. Групповой, не в пример личной, так легко прятаться под личиной опять же, демократии.
Демократия Древнего Рима родила диктатора Цезаря, с возможностями царствующей особы. Приход тирана сопровождался возникновением группы борцов за демократию. А, если разобраться хорошенько, то всем этим борцам, дела никакого не было до общественных свобод. Каждым двигала определенная цель, личная по содержанию, общая по форме. Какими личными чувствами руководствовались, скажем,  борцы с тиранией Цезаря? Брут, будь диктатура постоянной, никогда бы из претора не стал консулом, а ведь должность была очень высокой, равной современному президенту страны. И чтобы стать им, ему нужно было только два года ожидания. И отделяла от этой должности его только фигура самого Цезаря. Повод вполне достаточный для замысла расправы с Цезарем! Долабелла когда-то привлекался Цезарем к суду по обвинению в вымогательствах, которые он проводил, пребывая, в провинции. Он был оправдан сенатом, но зло затаил. Кассий был недоволен Цезарем потому, что тот  предпочел ему Брута, когда определял достойного стать претором. Туллий Кимвр и Каска  были недовольны тем, что их брат изгонялся Цезарем из Рима. Таким образом,  не было ни одного участника заговора, который бы действовал только во имя спасения демократии, не преследуя своих личных целей.

СВОБОБОДА  СТОИТ СОКРОВИЩ
«Видел я рабов на конях, а князей ходящих, подобно рабам, пешком.
Екклезиаст 
Есть ли сегодня человек свободный?  Я полагаю – нет такого, как  и не бывало когда-то. Правда, внешне это выглядит иначе. Неволя  приняла закамуфлированную форму, хотя мы слышим из средств массовой информации о существовании того же, ничем не прикрытого  рабства, и не менее жестокого, чем в древние времена. Я уже не говорю о сексуальном рабстве, в которое вовлечены не только взрослые, но и дети. Как ни странно, при этом, самих рабовладельческих стран нет. Теперь человек попадает в рабство только благодаря глупости своей и доверчивости тоже, просто он, слушая о несчастье кого-то, попавшего в рабство, считает, что подобного с ним не произойдет. В древние времена свободный человек хоть знал, что может стать рабом, и всегда был готов к этому.
Цепь на груди сегодня золотая,
На голове – такая же корона,
А завтра на ногах – стальная,
Склонился до земли в поклоне.

Сегодня и вельможи в услуженье,
И он действительно великий,
А завтра в рабском униженье,
Целует ноги ставшему владыкой.
 Рабом можно было стать в результате военных действий, быть проданным за невыплаченный долг, и можно было стать рабом по рождению. В последнем случае рабство было терпимее всего, поскольку о свободе такой раб ничего не знал, ни дух его, ни тело в такой ипостаси никогда не пребывали
В былые времена, богат ли, беден,
Прославленный философ, или воин
Сегодня под звездой живет свободы,
И уважения великого достоин.

Однако переменчива судьба:
То ль в битве оказался слаб,
Богами не услышана мольба,
Вчера свободен был, а нынче – раб!

Сегодня, как в былые времена,
У каждого, - о чем тут речь, -
Висит, пусть даже невидна,
Неволя, как дамоклов меч!
И, наконец, о какой свободе может идти речь, если человек опутан тьмой-тьмущей условиями? Одни условия действительно условны и вытекают из сути самого понятия человечности. Все другие надуманы власть имущими, и объединены в свод законов. Такие законы контролируют не только биологию человека, но и вторгаются в область его мышления. И что самое интересное, человек оказывается виновным и в том случае, если ему об этих законах абсолютно ничего не было известно, если в сути своей эти законы преступны, а выполнение их – нарушение закона Божьего и нравственности человеческой.
Пусть каждый задумается хотя бы над высказываниями гаранта конституции Украины, стремящейся стать демократическим государством. Суть высказываний президента Украины состоит в том, что человек должен нести уголовную ответственность только за то, что он не верит в голодомор, как  геноцид украинского народа,  т.е. предлагается безоговорочно верить событиям 75 – летней давности, в той интерпретации, какая навязывается насилием. Насилие и демократия рядом, – каково! А кто свидетель геноцида, спрашивается? Живым достоверным  свидетелям на тот период, согласно судебно-процессуальным нормам, должно было быть не менее восемнадцати лет, то есть они должны были быть зрелыми людьми.  Иными словами свидетелям геноцида должно на сегодняшний день исполниться от 93 года и выше. Все ли они к этому возрасту сохранили саму возможность аналитического мышления? Они могут говорить только о самом факте голода, но не быть при этом достоверными свидетелями идейной направленности его! Это уже не свидетель, извините, – а подставное, и возможно даже кем-то оплаченное лицо.
Богатый, бедный и богатый,
Один с открытою душой,
Несет с собой кирку, лопату.
Другой несет живот большой.

Душа открыта, не открыта,
Но в ней сидит большая ложь,
Одеждой дорогой прикрыта,
И лишним словом не тревожь

В карманах горсти золотых,
На зависть людям бедным,
Прости их Господи, прости,
Не подадут монеты медной.

ХЛЕБА  И  ЗРЕЛИЩ!
Этот лозунг пришел к нам из седин далекого прошлого. Я понимаю, зрелища нужны для того, чтобы отвлечь внимание от тягот жизни, придавленных ею. Они  нужны и тем, кто придавил собой себе подобных.  Это возможность на время отвлечься от вопросов повседневного управления людской массой. И для обеих групп – уход на время от самой реальности бытия.
Я пытаюсь объяснить себе тягу человека к зрелищам, и понимаю, что что-то неуловимо важное ускользает от меня. Может, думаю, человек изначально запрограммирован на зрелищные мероприятия? Так же, как запрограммирован мозг на программы сновидений в период основного отдыха?  Может, скоротечная жизнь наша, замкнутая в бытовые условия, монотонно текущие, серые, будничные, ищет чего-то необычного, встряхивающего, будоражащего ее?  Знали ли в древности о действии наркотических средств? Знали. Но не уходили они в мир иллюзий и забвений, разрушающих здоровье. Они искали замену им в других раздражителях.  Естественно, самым сильным раздражителем для жизни является ее антипод – смерть. Поэтому и все зрелищные мероприятия вначале носили кровавый характер. Люди, в невежестве своем, и богов своих награждали своими, человеческими чувствами, полагая, что вид смерти и крови приятен им. Богам в жертву приносили самое дорогое – жизни. Удивительно, но человеческие жертвоприношения практиковались на всех континентах земного шара. Не потому ли, что сами жизни, даруемые богам, были самым дорогим достоянием для дарующих. Вспомните, что написано в Библии, в главе 22  Бытия: « И простер Авраам  руку свою, и взял нож, чтобы зарезать сына своего». Что было самого дорогого у Авраама, если не первенец его, которого он так долго ждал. Этой жертвой подчеркивается величайшая сила любви к Богу.  А далеко на западе, на землях, отделенных водами Атлантического океана, жрецы приносили в дар богам своим истекающее кровью сердце молодого мужчины, победителя соревнований. Они отдавали Богу самое ценное, чем обладало общество. Пройдет время, и в жертву будут приносить не мужчин, а женщин, но обязательно юных и красивых, чтобы смерть их радовала глаза богов. Общество человеческое умнело, и стало приносить в жертву то, что считалось менее ценным, жизни, едва теплящиеся в человеческом теле. Речь шла о стариках. Цицерон как-то сказал: «Vitam adolescentibus vis aufert, senibus vaturitas». (Молодых лишает жизни насилие,  стариков – преклонный возраст). Но Цицерон жил в то время, когда общество достигло уже духовной зрелости. Страшилось старости, но не лишало жизни их преждевременно.
Человеческое общество Древнего Рима уже богам жертв не приносило, но захватывающие зрелища насилия и смерти стали массовыми. Для демонстрации их стали строить специальные помещения. И сейчас возвышаются в Риме останки одного из них, называемого Колизеем. В таких помещениях устраивались гладиаторские бои, потом кровавые расправы над первыми христианами. Со временем зрелища человеческой смерти с арен уйдут, но осталась до наших времен на аренах расправа над быком в некоторых странах, скажем корриды в Испании. Издевательство над жизнью животного почему-то объявляется праздником? Недалеко ушли и мы, живущие в XXI веке, наш мозг ежедневно подвергают атакам чудовищного насилия над сущностью человеческой на экранах кино и телевидения. Потом удивляются, откуда у нас маньяки, садизм?
Предков наших, славян, не затронуло рабство. Не устраивали они гладиаторских боев. Но уйти от человеческого жертвоприношения им все же не удалось. Если в столкновении с вражеским племенем славяне терпели поражение, его объясняли гневом богов. Следовательно, надо было умилостивить их… Неурожай – тоже знамение недовольства богов. Но, в общем-то, боги славян не были злыми.  Славяне были язычниками, верили в  Хорса (солнце), почитали женское божество Мокошь, небесного Дажьбога, скотского бога  Волоса и других. Эти боги, как и все остальные, требовали почитания, но не требовали человеческих жертв.  Все изменилось с приходом северных людей – русов.  Вражды особой между пришлыми и коренными не наблюдалось. Золота нет, земли бери, сколько хочешь, зверья  в лесах видимо-невидимо, рыбы в реках, хоть руками лови. Из-за чего враждовать-то? Произошло сближение, да, настолько тесное, что вместе они образовали общность, названную русскими, а земля, на которой они жили, стала называться Русью. Русы принесли с собой балто-скандинавский культ Перуна – бога войны и громовержца. Этот бог требовал крови, в том числе и человеческой.
Светлый день умирал, тени пали косые.
Солнце катится вниз, под землею уснет,
На пространстве, где будет Россия
После ратных трудов собирался народ.

Богу платится дань, капищ двери открыты,
Слева, справа разводят большие костры,
Поминают всех тех, кто в сраженье убиты,
И молитвы не длинны, и слова в них просты.

Был удачен поход, или был неудачным,
Спросят волхвы у Бога, он дает им ответ,
Здесь страшатся всего, но не стонут, не плачут,
И веселья большого у капища нет.

Боги требуют жертв, человеческих, прочих,
И цена этой жертвы всегда дорога,
Коль с победой пришли, не уснут этой ночью,
И упьются досыта Боги кровью врага.

Если враг победил, как узнать – в чем причина?
Чем Перун недоволен, и что надо ему?
Принесен будет в жертву соплеменник – мужчина,
Та же участь постигнет молодую жену.

Ну, а если иные встречаются беды:
Дичь исчезла в лесу, и посев не взошел,
Виноваты в беде будут бабы и деды,
Значит, срок умирать им сегодня пришел.

Жертвы бьются в крови, начинаются пляски,
Очищенье живых происходит огнем,
После плясок, вина, ночь похожа на сказку,
И печали уйдут с наступающим днем.
Каждое событие в племени сопровождалось проведением определенного ритуала. Многие из них напоминают наши театральные представления.  Присмотритесь внимательно к танцам народностей Африки, они много сохранили до сих пор от прошлого. С появлением письменности события, реальные и вымышленные, стали записываться.
Из древности к  нам пришли записанные на папирусах, пергаменте, а потом и на бумаге, описания событий этих в виде сказок, рассказов, повестей.
Появился и театр, где описываемое передавалось в действиях, лицах. Не умеющие читать, теперь могли видеть. Написанные в прозе и стихах произведения, стали переделываться в удобные формы для сценического изображения, а потом и создаваться только в такой форме – возникла драматургия.
Человек теперь мог видеть жизнь прошлого, настоящего и будущего, соприкоснуться таких событий, участником которых он мог бы быть, сложись иначе обстоятельства жизни его. Он настолько входил в сценические действия, что воспринимал все виденное и сердцем, и душой своей, любя и ненавидя лиц, игравших на сцене.
Актеры, вначале люди жалкие, рабы в большинстве своем, со временем стали высоко цениться. С ними стали искать дружбы и свободные. Мы уже  видим актеров в  окружении римских государственных деятелей.
Сохранили актеры свою значимость и в нашем обществе.
При царе Алексее Михайловиче театр нашел себе место и в Москве. Государь посещал театр, хоть и считал посещение его делом греховным. Но, помолившись богу о прощении его за грех лицедейства, он не отрекался от театра, а продолжал «греховно» посещать его.
Театр стал необходимостью в духовном развитии государства. И постепенно репертуар театра отходил от времен Еврипида к современным событиям. Появилось много талантливых русских драматургов. Правда, судьба их во многом зависела от того, как отнесется к их произведениям государь, или государыня. Нелегко было Фонвизину с его «Недорослем» и «Бригадиром», хотя государыня Екатерина Великая просвещенной была и гордилась чрезвычайно этим, и совсем иначе сложилась судьба «Ревизора» и «Горе от ума» во времена правления Николая Павловича, которого в советское время называли душителем свободы.
Становится театр недоступным для большинства людей, это – первый шаг к душевной бедности. Беден репертуар его – обмеднение душевное в двойне! Те зрелищные мероприятия, которые проводятся сейчас, служат одной и той же цели – оглуплению. 

НЕ СТРАШЕН ЧЕРТ, СТРАШНЫ ЕГО МАЛЮТКИ.
На сцене «Ревизор», блестящие актеры,
А в ложах и партерах – знать.
Все стихло, устремились взоры
Туда, где царь. Ведь надо понимать,

От милости его немалое зависит,
Что пьесу, драматурга ждет?
Поморщится, и зал ее освищет,
И пьеса, пусть и славная, умрет.

Державный цензор. Пресс царя
Испытан был «Борисом Годуновым».
Все остальное, проще говоря,
Для действия льстецов становится основой.

Давайте, на минуту мы замрем,
Чтоб в тот апрельский день переместиться,
И, может быть, немного подождем,
            Засветятся добром у театралов лица?

Действительно, 19 апреля 1836 года  вечер был в Санкт-Питербурге особенный – на сцене Александринского театра российскими придворными актерами в первый раз была поставлена комедия в пяти действиях, с названием «Ревизор», сочиненная господином Н. Гоголем.
Зрителей, купивших билеты на премьеру, ожидало одно из самых замечательных событий того времени. Кто бы из них мог предполагать, что на спектакль придут сам Государь российский Николай Павлович и его наследник Великий князь Александр.
Инспектор российской труппы А.И.Храповицкий записал тогда: «Государь император с наследником внезапно изволили присутствовать,  и был чрезвычайно довольным, хохотал от всей души.
А.И. Вольф, хроникер того времени, подтверждает: «Успех был колоссальным. Публика хохотала до упаду, и осталась очень довольна исполнением. Государь, уезжая, сказал: «Тут всем досталось, а больше всего мне».
Известно, что император Николай I присутствовал и на третьем представлении комедии, и опять был доволен. Кстати, Государь также благосклонно принял и комедию А.Грибоедова «Горе от ума», повелев ее поставить на сцене императорского театра.
Но, следует сказать, что успех комедии «Ревизор» принес ее автору не только душевное удовлетворение. Вот, что пишет через десять дней после премьеры комедии Гоголь своему другу, замечательному актеру М.С. Щепкину: « Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший признак истины и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия… Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня. Бранят и ходят на пьесу…»
   Откуда было знать о том, что император прекрасно знал, что творится в его государстве, пытался исправить, но, погрязшую в пороках страну не легко было вытащить из грязи. Государь часто сам исполнял роль ревизора. Чиновники, знавшие об этом, тряслись от страха при посещении департамента государем.
Что было бы с Гоголем, если бы император оказался недовольным?
Не все так просто в мире нашем,
На всех живых не угодить.
И тот, кто души наши вспашет,
Кричать не должен: «Как тут быть?»

Не всякий понимает шутки…
А если та не в бровь, а глаз?..
Не страшен черт, страшны малютки,-
Всяк должен помнить каждый раз!
Естественно без вымысла при сочинении художественных произведений не обойтись. Есть люди, живущие вымышленной жизнью, так входя в роль, что она для них становится реальностью.
Особенность характера такая,
Так ловко лжет, не умолкая.
Сам верит в это глубоко.
Но, впрочем, лжи причины ясны:
Дурное показать прекрасным,
Хоть сделать это нелегко.
Стоит ли удивляться юмору, ложному изложению реальности, где гипербола является стержнем.
Это очень характерно для жителей южных регионов. У нас – это одесситы. Для Франции – гасконцы, марсельцы,
На автовокзале Парижа встречаются гасконец с  марсельцем. Возникает разговор:
- Знаете, у нас растут шампиньоны высотой с дуб.
- О, это поразительно! Ну, а у нас дубы вырастают под шампиньонами.
Или…
…Марселец стоит, задрав голову и смотрит вверх, приложив ладонь в виде козырька ко лбу, защищаясь от солнца.. Подходит гасконец, спрашивает: - Что ты, приятель там увидел?
Марселец, показывая пальцем в сторону церкви, говорит: «Бьюсь об заклад, такого отличного зрения, как у меня, нет ни у кого. Ты, например, видишь муху, ползущую по колокольне этой церкви?»
Гасконец отвечает, не долго думая: « У меня зрение не такое острое, как у тебя, зато слух у меня великолепный. Я не вижу этой мухи, но я слышу, как она ползает».

Жители северных широт, менее обласканные солнцем, прибегают к наивной, безвредной лжи тогда, когда повествуют о тех событиях, которые случились с ними во время путешествий. Ведь так бывает трудно сознаться в том, что большие деньги были потрачены на то, что можно было в избытке получить дома.
…Где только мне не довелось побывать? – говорит, растягивая слова,  путешественник приятелю, пришедшему его встречать.
- А в Америке ты побывал, надеюсь? – перебил встречающий.
- Почти.
- Как это, почти?
- Да я добрался до берега океана, а Америка как раз напротив и находится. В бинокль хороший видеть можно!»
И опять, короткий рассказ из французского юмора:
- Эх, знавал я славных моряков, - рассказывает бравый моряк Мариус. – Видите эту трубку для табака? Мне ее подарил сам Жак Бар…
- О Мариус, ты преувеличиваешь: Жак Бар умер больше двухсот лет назад.
- Двести лет? Уже! Как летит время!  Что ни говорите, не успеваешь оглянуться, а старость тут как тут! – восклицает Мариус.
Ложь заложена в природе вещей. Нет человека, который бы вольно, или невольно, никогда не солгал. Ложь простительна, когда употребляется во имя спасения. Ложь еще терпима, если она не причиняет существенного вреда. Ложь недопустима в устах правителей. Но, к сожалению, властные особы более всех пользуются ложью, пытаясь представить свою фигуру в глазах их незнающих, более значимой и более привлекательной. Образцом, непревзойденной лгуньи может служить императрица Екатерина Великая. Почитая вольнодумие Вольтера, государыня говорит об мыслившимся при ней крепостном рабстве: «Чтобы осталось все, как есть, чтоб не страшиться никаких неминуемых последствий»
Впрочем, если бы устроить соревнование по использованию лжи в политике, ни один из деятелей прошлого не смог бы конкурировать с теми, кто находится сейчас у власти на всех участках былой великой России, или Советского Союза. Я не стану указывать, кто лживее из них? Предоставляю это сделать самому читателю. Подсказка только будет такой: там, где более всего оказалось бедных, там и самый лживый представитель власти!

РАСЧЕТУ  НЕ  ПОДДАЕТСЯ
«Neque, ut omnia quae praescripta et imperata sint, defendat, necessitate ulla cogitur» (Никакая необходимость не принуждает его защищать все то, что предписано и приказано), - сказал как-то Цицерон
Передача событий минулого часто сопровождается  гиперболизацией, события вырастают до такой значимости, что становятся доминирующими при взгляде на то время. Такой стала Троянская война, взгляд на которую передан нам Гомером. События локального характера, осада небольшого городка, Гомером изображена потрясающими событиями глобального масштаба. Читаю хронику и дивлюсь тому, как долго сопротивлялся полчищам хана Батыя Козельск, названный ханом «злым» городом. Хроникер прошлого, описывая те времена, так увлекается, стараясь показать славную борьбу русских воинов, что создается впечатление,  что вся Монголия обложила крохотный русский городок. Миллион монголов, не меньше!.. Я пробую представить себе миллионную орду Хана-Батыя, и не могу этого сделать. Мне земной поверхности вокруг городка не хватает, чтобы разместить ордынцев. Ведь каждый монгол, кроме той лошади, на которой сидел, вел еще одну, свежую, в поводу. Где этих лошадей разместить, как их прокормить? У меня расчет не выходит. И, сдается мне, что речь шла, возможно, о десятке тысяч монгольских воинов. Такого числа вполне достаточно для городка, с населением в несколько сотен человек.
Гиперболизм нельзя считать ложью, это добровольное заблуждение, имеющее в основе своей желание усилить значимость своего, родного, близкого.
Так трудно отделять от правды ложь,
Моя душа находится в сомнении:
            Продуманную ложь услышать ль довелось,
Или особенность нарушенного зрения?

Возможно, слишком многое порой, -
Сравнений нет, невидимы причины,-
И холм кому-то кажется горой,
Огромными и древние Афины!

Хвастливость и обман соседствуют всегда,
И человек в обман тот твердо верит.
Деревни превращает в города,
В ворота превращает узенькие двери.

Гипербола – особенность южан,
Быть может, потому, что солнце сильно
греет.
И чуть заметный, маленький обман
В огромную гиперболу созреет.
В качестве иллюстрации этих мыслей хочется привести еще один короткий рассказ, посвященный особенностям мышления южан, заселяющих юг Франции взятых из французского юмора.
…Встречаются гасконец, бордосец и марселец. Между ними происходит следующий разговор:
Гасконец. В Тулузе страшная зима. Замерзла даже река Гаронна, вся льдом покрылась!
Бордосец. У нас в  Бордо еще холоднее: снег глубиной до пояса выпал 14 июля.
Марселец. В Марселе зима была куда ужаснее: там стоял такой мороз, что по кипящей воде катались на коньках.
 
ПРОСВЕЩЕНИЕ  И  РАБСТВО
Non enim paranda nobis solum, sed fruenda sapientis est 
Мы должны не только копить мудрость,
но и извлекать из нее пользу.
Цицерон
Мудрость без анализа прошлого, настоящего, без создания модели будущего, невозможна. А познание прошлого без науки?.. А наука без просвещения?..
Ничего нет удивительного в том, что средневековье отличалось удивительной дремучестью взглядов. Руси повезло, ее южный сосед Византия унаследовала просвещение эллинов. И греческие монахи, приглашаемые русскими князьями, несли грамоту на Русь. Русская княжна, дочь Ярослава Мудрого, Анна, выходя замуж за французского короля, поставила подпись свою под брачным контрактом, в то время, как жених, за неграмотностью, был вынужден был поставить крестик.
Может ли невежественный человек стать мудрым без просвещения? Может ли он ощутить без него свободу?
У свободы есть союзник давний,
Просвещеньем названо оно,
Но, признаться должен я, печально,
Что свободным стать не суждено.
Петр Великий не страшился народной Свободы, развивая в России  просвещение. Вокруг него царило рабство. Хотя, царем было запрещено употреблять в конце письменного прошения, или обращения к любому сановнику  слова – «раб твой». Петр понимал, что невежество камнем великим стоит на пути прогресса, только через науку может государство быстро развиваться.
Хотелось видеть бы царя,
Петра, сидящего на троне,
Каменья, золота горят,
Бриллианты светятся в короне.

А он бежит по трапу корабля,-
Сидеть на троне нет охоты,
Глаза решимостью горят,
На лбу сверкают капли пота.

Нет, демократом царь не стал,
Но к побрякушкам равнодушен.
Сам налегает на штурвал,
Россия в море, и на суше.
И не пожалел император, при скупости своей в расходовании государственных средств, на образование
Издание книг при Петре было огромным, в 10-15 раз большим, чем это было в так называемый «Просвещенный век Екатерины».
Представить трудно, какие огромные средства расходовались при этом, учитывая состояние полиграфии в те времена.
Девять книг из десяти, издаваемых российским императором, сгнивали на складах. И все же одна десятая их находила читателей.
Одному, даже обладающему чудовищно огромной властью, не очистить «авгиевы конюшни российского невежества. Да, расчистить  «авгиевы конюшни» российского невежества умнейшему государю не суждено было.
Екатерина Великая пошла еще дальше, она лично сочинила оду с прекраснейшим названием «Ода на истребление в России названия раба». Начиналась та ода прекрасными словами: «Красуйся радостью Россия, восторгом радостным пылай!»
Сколько великих людей  работало на ниве просвещения в тот период времени, а количество рабов не уменьшилось, а увеличилось. Рабство российское имело не столько внешнюю сторону свою, оно коренилось в глубине души каждого русского человека. И не странно,  существовало два полюса в обществе: на одном просвещение, на втором – рабство.
Да, государыня велика,
Деяний всех не перечесть.
Страданья тоже многолики,
И рабство крепостное есть!

Указ о вольности дворянства
Со словом «раб» не совместим.
И мы с упрямым постоянством
О слове том всегда скорбим.

Ну, что поделать, это слово
В душе у каждого живет,
И стало крепкою основой,
Как сердце наше и живот.

ОСТАНОВИСЬ МГНОВЕНИЕ…
Нам все равно, в каком мы веке?
В каком пространстве мы живем?
Леса исчезли, гибнут реки,
А мы спокойно хлеб жуем.

Отсчет ли с сотворенья мира,
Иль от рождения Христа?
Нас жмут к земле цари, кумиры…
Душа славянская проста.

На небе видим хвост планеты, -
Ну, значит, будет недород.
Нам дела нет до всей планеты,
Встречаем дважды Новый год.

А с сентября ли, с января
Считать приход его, начало?
Ведь сказки русские не зря
Есть «про бычка» и «про мочало».
Хорошо живется дикарям в тропиках. Смена года границ не имеет, тепло, даже жарковато, а так, разница только в том, дождь ли идет, или сухой ветер веет. А у нас?  Зиму с летом не спутаешь!  А в остальном, наша сельская жизнь была схожей, забот только больше у нас, чем у них. Нам кожухи надевать надо, а они голенькие, черненькие в набедренных повязках бегают, или в фартуках спереди срам прикрывающих. А так,  как и они, понятие мы о часах, минутах и секундах не имели. Сельская жизнь определялась рассветом и закатом. Стемнело, спать нужно ложиться, рассветает – вставать! Да и Новый год на селе никто не встречал, может, кроме барина? В ночь с 31 декабря на 1-е января почивали на полатях, громким храпом всех, оповещая, что спим. Никаких торжественных встреч. Встречали новый год пофыркиванием савраски, мычанием – буренки, да и иными голосами вся живность, в крестьянском подворье живущая.
Иное дело в городах. Там у знатных и именитых часы, время стрелками показывающие, были. Но жили по тем часам, только те, кто их имел. Сверять их ход было негде. Не звучали тогда сигналы точного времени, а о радио, или иной, какой, связи понятия не имели. А что уж говорить о просторах российских. Кто тогда знал о часовых поясах, если и сегодня, Киев вопреки географии, по иному времени живет, чем Москва, хотя в одном часовом поясе находятся.
Благословенно время на просторах матушки России. Так и хочется крикнуть: «Остановись мгновенье, ты…» И вспоминаешь о том, что такие слова должен был произнести  доктор Фауст, душу дьяволу продавший. Вздрогнешь, через плечо плюнешь, перекрестишься…  А вдруг остановится время, что тогда делать будем? В каком промежутке между Старым и Новым годом? У всех людей, как у людей, промежутка между ними нет, а у нас – целых две недели. И то, слава богу, что две недели, могло быть и подольше. Ведь до Петра Алексеевича Новый год на Семенов день приходился. Дети наши его строго соблюдают, отправляясь 1-го сентября на школьные занятия. А остальные – нет. Что поделать, если перенесли его на день Василия Великого, то есть на 1-е января. Слава Богу, хоть церковь по-прежнему святых дней придерживается. По ним на селе всегда жизнь свою вели, ведя свое летоисчисление, то ли со дня сотворения мира, то ли с Рождества Христова?.. Народ наш, находясь в положении раба, бунтовать по вопросам ему неведомым не мог. Ему было наплевать, в каком столетии он живет. Недаром многие, шагнувшие из века  XIX  в XX,  при первой переписи населения, проводимой в СССР, не могли ответить на вопрос, когда они родились?  День рождения привязывали к значимым событиям, таким, скажем,  как русско-турецкая война.

ЭХ, ПРОКАТИМСЯ!
Пространства России, похожи на линию горизонта, сколько бы не двигался, а конца им не видно.  Наполеону, высадившемуся в Тулоне, после непродолжительного пребывания на острове Эльба, понадобилось несколько дней, не слишком торопясь, не загоняя лошадей до пены, чтобы достигнуть славного города Парижа. Там его ожидал престол, впопыхах оставленный сбежавшим королем, из рода Бурбонов, Луи XVIII.
Попробовал бы Наполеон добраться по относительно неплохим дорогам, преодолевая по 150 верст в день из Петербурга в Москву? На это ему бы потребовалась неделя.
После смерти Екатерины Великой, Иркутск еще больше месяца жил под управлением умершей. Фельдъегерь, посланный туда взошедшим на престол императором Павлом, достиг Сибирского губернского города только через 34 дня. А ведь он ехал на перекладных, на каждой следующей станции его ожидала свежая смена лошадей.
Матушка-императрица Елизавета Петровна в конфуз попала, плохо разбираясь в географии доставшегося ей в правление государства.
Вступая на престол, она решила удивить гостей, приглашенных на коронацию видом людей, живущих на территории России. Знала она о существовании самой далекой части государства, именуемой Камчаткой. Повелела Государыня предстать пред ясны очи ее штабс- курьеру Шахтурову.
«Поезжай, голубчик, на Камчатку, да доставь ко дню коронации моей шесть девиц камчатских, благородных и приятной внешности!» - приказала она.
Штабс-курьер перечить особе царской не посмел, а может, тоже не ведал, где та Камчатка, Богом забытая, находится?
Поехал по земле русской, благословенной. Без клубочка волшебного до Иркутска докатил, а потом начались дебри дикие, тропы звериные. Совсем измаялся Шахтуров, бородой до пояса оброс, животом маленько отощал, но повеление государыни выполнил, таки. Через шесть лет, когда государыня Елизавета Петровна успела и забыть об отданном ею повелении, появился Шахтуров в Иркутске с девицами камчатскими благородными, к тому времени обрюхатившимися и матерями ставшими. Вот только отцов установить не могли?  Как сквозь землю те провалились. Чудны дела, твои Господи, землю российскую создавшего!

Зело Россия велика,
Годами нужно ехать на телеге,
И на санях по льду и белу снегу.
Прошли года, прошли века,

Хотя страна и меньше стала,
Но все же велики просторы –
Поля, леса, высоки горы,
Но жаль одно, что дух свой утеряла!

ЯЗЫК, СКОРЕЕ МЕРТВ, ЧЕМ ЖИВ?
Внешне, казалось, что Римская империя, распространившая свою власть не только на страны Средиземноморья, но и за пределы его, пышно процветает. Но клокотало общество, рождая триумвираты. В первый входили Марк Красс, Гней Помпей, Юлий Цезарь. Каждый из них был яркой личностью, пользовавшийся огромной популярностью. Но, вступив в борьбу друг с другом, они, естественно, раскалывали римское общество. После гибели всех трех триумвиров, возник второй триумвират: И опять,  каждый из трех, входящих в триумвират, люто ненавидел двух других. И сражались римляне, находясь под различными знаменами, друг с другом, сея смерть и ненависть. Это был прообраз того, с чем встретилась Россия после Октябрьской революции, в войне, получившей название «Гражданской»  С гибелью Цезаря, покоя не наступило. Борьба продолжалась. Гибли талантливые, смелые, решительные люди, в борьбе между собой. Близ г. Филиппы, в Македонии, Октавиан Август и Марк Антоний разбили войска, возглавляемые  Брутом и Кассием. После поражения Брут и  Кассий жизнь кончили самоубийством. Погибли и другие, кто участвовал в убийстве того, кто укрепил державу, заплатив за это цену великую. По приказу Марка Антония был убит Цицерон. Цена, заплаченная, действительно была велика! После проведенной переписи Цезарем, в Риме вместо 320 тысяч жителей, оказалось всего 150 тысяч. Пришлось права гражданства давать и не римлянам: грекам, египтянам иудеям…И некоторые из отпущенников надели тоги с широкий пурпурной каймой на подоле – знак сенаторского достоинства. И селились они теперь на Эсквилине и Виминале – холмах, на которых прежде селилась только римская знать. И. в триклиниях (столовых в римских домах) поднимали рабы чаши с валернским вином,  на амфорах содержащих которое, стояли печати с указанием  времени их изготовления (годы обозначались именами консулов)
Исчезли места в Риме, отведенные для продажи рабов, прежде обозначаемые воткнутым в землю копьем. Теперь продаваемого раба, с покрашенной белой краской ногой,  можно было увидеть даже на форуме.
Прежде рабов, ставших свидетелями событий, в Риме допрашивали под пыткой. Теперь такой вид допроса был отменен.
Беда и с римскими знаменами произошла. Боевое знамя  представляло собой серебряного орла на древке, нижний конец которого был заострен. Если древко вытягивалось из земли перед боем трудно,  это был дурной признак. Как же можно расценить вообще потерю знамен?
Орлы были отбиты парфянами у Марк Красса при Карах. в 53 году, и у Антония в 35 году до н.э. во время его парфянского похода!
Потеря знамени знамение ужасное – с точки зрения древних римлян!
Изменения коснулись и самой веры. В Риме появился храм высшего египетского божества  Изиды - дань увлечения Цезаря египетской царицей Клеопатрой, от которой у него был сын, названный «Цезарионом». Потом появился храм богини Кибелы.
Изменения коснулись и денежной системы. Во времена Юлия Цезаря отчеканены были «ауреусы», первые золотые монеты Древнего Рима. В музеях многих стран можно теперь обнаружить такие «ауреусы». Каждая такая монета имеет вес, чуть более восьми грамм. До него самой крупной монетой в Римской республике были динарии, изготавливаемые из серебра. Предполагают, что чеканка монет из золота была результатом нехватки серебра, вызванного большими материальными затратами Первого консула. А золото у него было достаточно. Кроме награбленных богатств на востоке, только из одной Галлии им было доставлено в Рим более 8, 5 тонн золота.
 Рим утопал в роскоши.  А римляне продолжали сражаться между собой. Погиб Антоний с женой Клеопатрой. Рим успокоился только с приходом к власти Октавиана-Августа. Но возврата к обычаям предков не наступило. Прав был Тит Ливий как-то сказавший:
«Non tam commutandarum quam evertendarum rerum cupidi» (Стремясь не столько к изменению существующего порядка, сколько к его извращению).
И действительно, правящие римским государством императоры поражали воображение своей жестокостью, распущенностью, извращениями. Имена их вошли в историю: Нерон, Калигула, Каракалла, Диоклетиан.
   
Арена цирка. Запах крови
В застывшем воздухе витает.
Нерон сидит, насупив брови,
Глазами молнии, метая.

  А на лице остатки грима.               
  Лоб, поредевший  рано.
Сегодня зрелище для Рима
Дают по замыслу тирана.

А на арене крик и боль.
Внизу не гладиаторы,
Невиданный ведётся бой…
Сражаются  сенаторы.

Вино недавно с ними пил,
Шла  круговая чаша.
Играл он с ними и шутил.
Друзья они вчерашние.

Шёл между ними разговор, -
Такое  не приснится, -
Стихи читал Нерон – актёр,
А у друзей – пустые лица.

Не слышит ликованья он,
Такого не стерпеть!
Не долго думая Нерон,
Друзьям, дарует смерть.

Вакх отошёл, но не успеть
Родных, спасти б, любя,
Кричат: «Идущие  на смерть,
Приветствуют тебя!»

И бой похож на бойню,
Изнеженны  в сенате,
Сенаторы не воины,
Ослаблены   развратом.

Один упал, и пал – другой,
Проливши много крови,
И рука тянутся с мольбой,
Но лик того – спокоен.

Он палец обращает вниз,
Под крик и визг народа.
Сенатора покинет жизнь,
Из знатнейшего рода.
Додуматься до поджога города мог только утративший разум человек. А как можно еще назвать    человека, по приказу которого были убиты родной брат и мать? Принял по его приказу яд  и учитель, философ Сенека…
Рим к преступлениям
привык
Проснётся  утром ранним,
И до небес вознесся крик:
«Смерть – лютому тирану!»

Бежит толпа, и млад, и стар,
Их не сдержать законом,
А в вечном городе пожар,
Задуманный Нероном

Нерон бежал, душа слаба,
Месть быстро настигает.
Он поражён мечом раба
Успев сказать: «Какой актёр
сегодня погибает!»
На этом фоне только император Траян выделялся сдержанностью своего характера, и вошел в историю, как добрый государь, хотя при нем тоже шли войны, и граница государства на востоке достигла Дуная. Дальше пройти не удалось. Свою удаль и силу здесь показали славяне. Траян понял, что славян ему не покорить, чтобы охранять границу от их нападения, была создана цепь искусственных сторожевых холмов, позволивших римлянам сигнализировать друг другу при приближении воинственных славян. До сих пор сохранились остатки его, получившие название «Траянова вала». Время ускоряет бег свой для расплывшейся в границах империи. То там, то там возникают очаги сопротивления тирании Рима. Все сложнее и труднее гасить эти очаги. И, наконец, волна дикого германского племени вандалов врывается в город. Сопротивление сломлено. Римляне испытали на себе все то, что прежде несли другим на остриях своих мечей. Видимо, преступление его жителей было настолько велико перед Всевышним, что не только исчез народ, но и язык его стал мертвым языком, используемым только юристами, медиками, да в научных трудах. Я, да простит меня читатель, решил использовать отдельные изречения на этом языке великих деятелей далекого прошлого, показав, что красивый, четкий язык может тоже умрет, если он становится ненавидимым частью общества. Изучайте на опыте римлян, что делать нужно для того, чтобы язык ваш жил и развивался?
Боже, упаси вас при этом насилие использовать!  Насилие – это уже болезнь, а как лечить болезнь, вы, определенно, не знаете?

СРЕДНИЕ  ВЕКА  БЫЛИ  ТАК  СЕБЕ  -  СРЕДНЕНЬКИМИ.
Peioraque saecula ferri temporibus,
quorum sceleri non invenit ipsa nomen et nuklio natura metalio
Времена хуже железного века, и их преступлению сама природа не находит названия,
и она не создала металла, которым можно было бы их обозначить.
 Ювенал
Раннее средневековье, позднее средневековье, суть того – не важна. Важно, что оно возникло на развалинах величайшей империи – Римской, в тот момент, когда у нее развилось искусство, литература, а главное был создан свод законов – «Римское право». Право кончилось, его сменила вновь физическая сила.
Я не сгущаю темные краски, описывая тяжкие времена Римской империи. Я предлагаю обратиться к Публию Корнелию Тациту, величайшему римскому историку и писателю, чьи «История» и «Анналы» посвящены истории империи от Тиберия до Доминициана. Я понимаю глубокую тенденциозность историка, ненавидящего цезаризм, разрушающего человеческую личность, убивающий все лучшее в человеке, превращающего его в  духовного раба. Мне понятен трагизм его повествования, поскольку оно созвучно со всем тем, что приходится мне переживать сегодня. И все же, предоставляю ему слово: «На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела с  незапамятных времен: цветущие побережья Компании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая  жестокость бушует в самом Риме: все вменяется в преступление – знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель. Денежные награды, выплачиваемые доносчикам, вызывает не меньше негодования, чем их преступления. Некоторые из них получают за свои подвиги жреческие и консульские должности, другие управляют провинциями императора и вершат делами в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, вольноотпущенников – против патронов. Если у кого нет врагов, его губят друзья!.. Не только на людей обрушились бесчисленные бедствия; небо и земля были полны чудесных явлений; вещая судьбу, сверкали молнии и знамения – радостные и печальные, смутные и ясные – предрекали будущее. Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело – не заботиться о людях, а карать их!»
Машина разрушения была запущена из глубины самого римского общества, когда император мог позволить все. А самих императоров стали слишком часто менять
Прости меня читатель, но сравнение того общества, в котором я сейчас живу, по трагичности напоминают мне времена римской империи! У физической силы процесс разрушения превалирует над созиданием. С чего начала она свои действия? С разрушения всего, что поддается силе рук и примитивным орудиям, которыми они вооружены. Дивные строения превращались в развалины, мраморные статуи, любоваться которыми разуму доставляет величайшее наслаждение, разбивались молотами. Мы любуемся, приходя в восторг тому, что нам оставили варвары: богиню красоты Венеру без рук, богиню победы Нику без головы.
Как должна быть красива
Голова стройной девы.
Не ищу грубой силы
В этом женственном теле.

В складках легкой одежды
Слышу музыку бури,
И несётся надежда
В струях светлой лазури.

Нет, и не было птицы,
Чтоб за Никой угнаться,
Взгляд спокойный лучистый,
Может в миг оборваться,

Заискриться восторгом,
И политься напевом,
В поле битвы просторной
Зашумят крылья девы.

Хлещут мощные крылья
Светлой, нежной богини,
Ты – не канула былью,
Ты – прекрасна и ныне.

В вихрях пламенной страсти,
И в сраженьях кровавых
Приносила ты счастье
И триумф, лавры славы.
Но, следует напомнить о том, что и сами римляне поступали так же в первые столетия существования своего государства, когда врывались в древнегреческие города. Разрушали, жгли, убивали. Так при взятии Сиракуз римским центурионом был убит величайший механик древности, знакомый каждому из нас при изучении математики и физики, Архимед.
Спать не ложился Архимед,
Весь в мыслях и расчетах
Над этим думал много лет,
И вот, конец работы.

Все формулы, материал,
Последние усилия,
Он доказал, неправ Дедал,
Носить не будут крылья.

Иное дело, Архимед,
Сложнейшие расчеты,
Машина создана, не бред,
Поднимется в два счета.

Не видит солнечных лучей,
К удаче тянет руки,
Ему не слышен звон мечей,
И замерли все звуки.

Не обернулся и тогда,
Когда ворвался воин.
«Ты подожди, мне некогда!» -
Отвел того ладонью.

Римлянин дерзостью взбешен
Седого старца  грека,
И в спину поразил мечем
Раба, не человека…

Откуда знать  невежде,
Что гения убил,
Что думать нужно прежде,
Чем пробу делать сил.

Когда та мысль проснется?
Пройдет немало лет,
Когда еще  найдется,
Такой же Архимед…
Пал Рим, и на просторах Западной Европы воцарилась дикость. Правда, сохранилась та категория людей, чье предназначение - труд. Они пашут, сеют, разводят домашних животных, собирают мед диких пчел, ловят рыбу, охотятся на диких животных. Есть те, уделом которых и в этом хаосе было служение красоте, желанию описать ее, вылепить, высечь из камня. Правда, утрачены приемы, сам характер созидания, изделия стали грубыми, не соблюдены пропорции, композиция. Но время идет, человек учится.  А господство силы, вмешавшись в характер трудовых процессов, приведет к тому, что произойдет опять расслоение людей. Это уже не рабство, хотя элементы его, содержащие насилие, превалируют над элементами свободы. Опять есть  такая категория людей, которая изначально презирает сам труд, отнимает продукты труда у тех, кто их создает. Это наблюдается во всем живом мире, но в самой жестокой и беззастенчивой форме выражено у человека. Как этих людей называть? Да, как угодно: «пахан», вождь, князь, король…
Я думаю, что мы все еще не забыли, как при развале нашей великой страны,  на всех просторах ее действовали многочисленные банды убийц, рэкетиров, управляемые «паханами-уголовниками» и паханами из партийной коммунистической элиты. Форма обогащения  не изменилась. Изменились средства и внешний облик. Придет время, и вернутся «паханы» к  римскому праву, поскольку нужно как-то и защитить награбленное? 
Король – самая крупная фигура в феодальной уголовной иерархии прошлого, стоящий во главе национального территориального образования, раздававший в ленное пользование своим преданным людям, с правом последующей передачи потомкам, селений, городов, с их населением, лесных, речных и других угодий. Величина и значимость лена определяла дальнейшее иерархическое деление, от которого в наш язык и вошли такие названия, как герцог, маркиз, граф, виконт, барон. Дворянин, не имевший своего лена, назывался – шевалье. В свою очередь, каждый ленник (вассал) короля имел своих ленников. Такое деление позволяло держать людей в повиновении. Естественно, наблюдалось подражание во всем королю. Каждый герцог и барон имел свой двор, своих дворян, свое воинство, иногда настолько огромное, что могло составить конкуренцию самому королю. Примером подобного могло служить поведение графа Анжуйского Вильгельма, вассала французского короля, завоевавшего Англию, и ставшего английским королем. Позднее потомки его сумеют навязать Франции тяжелую войну, длившуюся более ста лет, и получившую название «Столетней войны», той самой войны, которая в конце ее родит величайшую героиню Франции – Жанну Д’Арк. 
Историю соперничества французского короля Людовика XI  с его вассалом, а, по сути, самостоятельным государем Бургундским герцогом Карлом Смелым, прекрасно описал английский писатель Вальтер Скотт в своем историческом романе «Квентин Дорвард»
      У каждого крупного или мелкого феодала резиденцией являлась крепость, труднодоступная, с массой естественных  и искусственных преград, делавших ее неприступной. Взять такой замок приступом до изобретения артиллерии делом было очень трудным, требующих немалых жертв. Содержание замка в добротном состоянии, военного отряда, составлявшего ее гарнизон, многочисленной дворни требовало немалых денежных средств. Нужно еще добавить средства, уходящие на пиры, увеселения, массовые прогулки и охоту, когда вытаптывались и подвергались потраве крестьянские наделы, кормящие не только крестьян, но и феодала, которому они принадлежали.
И захудалый государь,
И государь великий
С вассалов шкуру драли встарь,
Законы были дики.

Где деньги взять, в казне их нет?
И кто подумать мог,
Когда в теченье многих лет,
Тяжелый есть налог.

Есть борода – плати,
Нет бороды – тебе б, да знать:
Чтоб в город въехать и войти,
Монеты нужно дать.

Гриб отыскал в лесу – плати!
За лишние палаты,
За крест на шее, бог прости,
За голод, холод платят…
Скрипели колеса груженых продовольствием телег, мычали и блеяли животные, которых подгоняли кнутом, а они движением поднимали тучи пыли, повисавшие в воздухе. Шли женщины с корзинами на плечах, а в корзинах видна была зелень, недавно сорванная с грядок, еще хранившая на себе капли утренней росы. Цветом зари окрашивались плоды в корзинах. Все лучшее от земли несли, взрастившие их. Все это поглощали раскрытые ворота замка, как пасть ненасытного чудовища. Через некоторое время они выплевывали пустые возы, пустые корзины, и людей с хмурыми, оледеневшими лицами. Знать, прием, оказываемый им там, был далеко не ласковым. Владельцу замка всегда было привозимого и приносимого мало, и он требовал еще, и еще… Откуда крестьянам было знать, что их владельцу нужны не только пища и вино, ему нужно было доброе платье, и не только себе, но и дворне, и воинам. Но они не видели выхода, когда поборы становились не под силу и разоряли их хозяйство, тогда и брались за топоры, косы и дубины.
То там, то там возникнет бунт,
А смуты – повсеместны,
Нет, милосердия не ждут,
Горят в огне поместья.
Иногда и сам барон убеждался, что брать с крестьян уже нечего. Обращал тогда внимание на соседа своего. День и ночь вынашивал мысли, как бы напасть и отобрать?  Не гнушался захватывать и отдельных путников в надежде на то, что получит за пленника выкуп. Долго они мучались в подземельях замка, ожидая свободы.
Луч солнца по стене скользнул,
Сквозь бойницы внутрь замка,
В подвалы лишь не заглянул,
Где стал бы он подарком

Для тех, давно забывших свет
В промозглых казематах,
Свободы ждущих много лет,
И бедных, и богатых.

То ль выкуп нечем оплатить,
Иль мучают из мести?
Живыми продолжают гнить…
Барон без долга чести.

Что толку к совести взывать?
Глаза его такие –
Отца и мать готов продать,
Гоните золотые!
Чем можно было еще поправить худеющее постоянно наследство? Удачной женитьбой на богатой наследнице, пусть это и будет противу морали христианской, пусть при этом и будет совершено грубейшее насилие? Рыцарская любовь красива только внешне, к источнику, лишенному конкретности. Рыцарь избирал себе даму сердца, не пылая к ней чувствами, часто уже находящуюся замужем за кем-то. Разъезжал по Европе, очумев от дури. Встречал такого же придурка, как и он сам, трубил в рог свой и громко возглашал: «Если вы, рыцарь, не согласитесь с тем, что самой добродетельной и красивой дамой на свете является донья Марта, я готов сразиться с вами пешим, или конным. Трудно было первому встречному признать такое, не видя самого объекта, и сражение начиналось. Результат нетрудно было предсказать: смерть, возможность стать калекой.
Он донье Марте дал обет,
Копье за добродетель поднимая,
Удар нанесен в голову, ослеп,
Теперь он глупости внимает.      

Надежда на друзей, вассалов
подвела,
Очистили подвалы и карманы,
И с каждым днем все хуже шли
дела.
Воспоминания терзают, словно
раны.

Теперь он стар, и не поднимет меч,
И близких нет, чтобы закрыли очи,
Когда ему придется в землю лечь.
Печальны и тоскливы дни и ночи.
Поведение такого рыцаря прекрасно описал Сервантес в своем знаменитом «Дон Кихоте».
А какова была судьба той женщины, которой посвящались серенады, и в честь которой ломались копья?
В жизни рыцарской семьи, замужняя женщина, на деле оказывалась самой несчастной в поместье. Ей оказывались мнимые знаки внимания. Все остальное настолько тяжко и беспросветно, что трудно без сожаления ее жизнь описывать. Женился феодал чаще всего, преследуя политические и материальные цели, любовью в его отношениях с женой и не пахло.
Эти же цели можно было решить, служа при дворе государя. Можно рассчитывать на милость государя, но для этого следовало оказать ему великую услугу. А где этот подвиг во имя спасения государя можно было совершить? Совершенно верно, на войне!  А что еще умел делать барон, кроме искусства владеть оружием? Можно было это искусство показать на рыцарском турнире. Глядишь, государь достойно оценит его, и пригласит ко двору своему?

День яркий солнечный такой.
Вдали – дубы и буки,
А здесь всё занято толпой,
Мелькают лица, руки.

Там алый бархат, тут – сукно,
Тут шёлк, а там – дерюга,
Объединяло всех одно,
Собралась вся округа.

Проверить Англии бойцов,
Увидеть в деле лучших,
Надежда робкая отцов
На подходящий случай.

Товар из рук, из сердца прочь,
Возможность только эта,
Пристроить поскорее дочь,
Пусть даже за калеку.

Кругом шуты и менестрели,
Ростовщики, цыгане…
Всё лучшее своё одели
Иомены и дворяне.

Оруженосцы и пажи
У рыцарей богатых.
На шляпах ленты, плюмажи,
Блестят на солнце латы.

И шарф цветной на рукаве,
Под цвет одежды дамы,
Рогатый шлем на голове,
Вид дерзкий и упрямый.

Помост, трибуна, балдахин
От солнца прячут лица,
Площадка ровная под ним,
Где гости будут биться.

Гарольдов знак, и понеслись,
Помчались друг на друга,
Кого-то шлем свалился вниз,
Там лопнула кольчуга.

Сшибались копья и тела.
Храп лошадей надсадный…
Того подпруга подвела –
Слетел с седлом…Досадно.

Копьё, соломою сломалось,
Чужих коснувшись лат,
Кому-то здорово досталось.
И улизнуть бы рад…

Барон Оркнейский – Танебург
Считал себя удачливым,
Хоть потерял и глаз, и слух,
И кое-что в придачу.

Признаться, счастлив был до
слёз,
Пусть кто-то и поспорит,
На четвереньках шёл и полз,
Чтоб влезть ему в историю.

А вот Шэлсбэри не попал,
Не видел дальше носа,
Копьем поддетый, наземь пал –
Вот суть всего вопроса.

Шлем, всё что было, сохранил,
Хоть мозг – сплошная каша,
Зато наследник счастлив был,
Подняв за предка чашу.

Прошло всего лишь полчаса,
И в пыли скрылось поле.
Лишь голубые небеса
Светлы, полны покоя.

Турнир закончен. Трубит рог,
Барон «блеснул успехом».
Со шпорой потерял сапог.
Барону не до смеха…

В историю турнир войдёт
Или о нём забудут?
Иль кто-нибудь перо возьмёт,
Бумаг испишет груды?
Государи Западной Европы редко приносили благоденствие стране, которой они управляли. Скажем, даже такой государь, как французский король Филипп Красивый, сделавший многое для укрепления государства. Это про его время правления говорили: «При его правлении Франция была великой державой, а французы – несчастнейшими из людей»
Прием у короля. Ну, как цветник,
Куда ни глянь, сверкают краски.
У каждой дамы светлый лик,
От радости сияют глазки.

Парча и бархат, кружева,
Каменья, цепи золотые,
Так трудно подобрать слова,
Чтоб описать дела пустые…

Здесь королевства созван свет:
Маркизы, графы и бароны,
Но в тех цветах нектара нет,
И души черны, как вороны.

Крестьянский пожирают труд,
Как саранча, до основания,
Что доброго они несут
Через века и расстоянья.
А легендарный английский король Ричард Львиное Сердце, прославившийся своей необычной силой и храбростью, был бездарным политиком, своими бесчисленными военными авантюрами приведший Англию к бедственному экономическому положению. И сама его гибель во Франции, когда он штурмовал  очередной замок, была выгодна истосковавшейся по нормальной жизни Англии.
Престол занял Плантагенет,
По счёту , Ричард Первый,
А был ли Англии расцвет,
Иль цвет был тускло серый,
Дошло, наверное, не зря,
И факты есть, чтоб свериться,
За нрав и силу короля
Прозвали Львиным Сердцем.
От Бога получил он дар –
И нет предела силе,
Кто мог бы выдержать удар,
Который наносил он.
Жизнь королю не дорога, -
Рука б не подвела, -
Когда он рассекал врага
От шлема, до седла.
Король, скорее просто воин,
Но не Баярд, не Сид…
Не стал свободным гроб
Господень,
Не смог освободить.
С позором кончил он войну,
Арабы дали выход,
В австрийском побывал плену,
И выпущен за выкуп.
Страна его платить устала,
Пуст Англии карман,
Осталось желтого металла
Лишь на булавки дам.
Вернулся в Англию король,
Из плена, не похода,
И вновь бунтует его кровь, -
Уж такова природа.
И денег нет, и беден мир, -
Об этом Ричард знает, -
И всё ж на рыцарский турнир
Баронов приглашает.
Коль на ристалище король,
То не потеха, битва,
Рекою будет литься кровь,
К Всевышнему молитвы
В походах жизнь свою провёл,
В заморской стороне,
И смерть во Франции нашёл.
В доспехах, на коне.

АМАДИС  ЗАОЗЕРНЫЙ.
Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. И это также суета и томление духа.
Екклезиаст
Близость феодального замка радости округе не несла. Правда, иногда местным крестьянам приходилось при набегах укрываться за стенами замка. Но, чаще всего, барон предлагал своим крестьянам самостоятельно выбираться из беды. Замок мог выдерживать долгую осаду, но только при малом числе людей, находящихся за стенами. И не всегда барон доверял свою жизнь своим вассалам. И для этого у него было немало оснований.
Темнеет замок на скале,
Навис он над рекою.
В день ясный, и во мгле,
Округе не давал покоя.

То звонкий рог звучал,
То конский стук копыт,
Барона юного встречал
Орлиный клекот, крик.

То зайца гонят, то лису,
Поля, посевы топчут.
Олень, затравленный в лесу,
И пир до полуночи.
Пытаюсь представить  образ странствующего рыцаря, но, что-то постоянно мешает мне. Могу представить себе еще, что рыцарю надоела оседлая жизнь. Он устал от охоты, пиров, головной боли. Его стал тревожить образ  доньи Лауры, жены соседнего идальго. И он дает обет служения ей. Не ведаю, соответствовало ли это этикету поведения, созданному гениальным Мигелем де Сааведра (Сервантес), описавшего обет служения Дон Кихота Ламанчского Дульцинее Табосской.
Обет служенья должен несть
За честь оружье поднимая,
Вот только есть ли эта честь,
О даме ничего не знает.
А может желание совершать подвиги в честь прекрасной дамы, побудило юного оболтуса чтение повести о подвигах Амадиса Галльского, или Амадиса Заозерного, или иного Амадиса, черт их всех запомнит…
Оставлен замок за спиной,
Назад вернется ль, нет?
Копье с ним, меч и вороной.
Сражений виден след?..
У нас на Руси  ни рыцарей, ни, тем более странствующих рыцарей, никогда не было. Просторы не те, да и трудно встретить придурка, который бы дрался только за то, что кто-то не хочет признать какую-то неведомую ему «донью» Глашу самой добродетельной и красивой на свете!
Долго находится рыцарь в пути, но что-то не встречаются ему  ни огнедышащие драконы, ни замораживающий взгляд змея чудовищного. Хотя испытать жары и холода ему часто приходится.
Сегодня яркий светлый день,
А завтра дождь и стужа,
Сегодня сон подарит тень.
Ночлег на завтра нужен.

То душит жаркая  броня,
Морозит  холод тяжкий.
То шпорит резвого коня…
Едва ползет бедняжка.
Во всех сказаниях и повестях о странствующих рыцарях все есть: и доблесть, и храбрость, и благородства хоть отбавляй. В них есть торжественные встречи в замках королей, попытки пошатнуть влюбленность в избранный рыцарем идеал. И никто не пишет о том, что безденежье было тем пороком, который преодолеть рыцарю было невозможно. Где прислонить уставшую голову?
Путь рыцаря совсем не прост,
И часто меч трудился!
То едет прямо, во весь рост.
На круп коня склонился!

То светел, ясен небосклон,
То где-то ждет  засада.
Коль деньги есть, пирует он,
А денег нет – досада!
Показалась харчевня, разлапистая, просто сколоченная, но в ней есть жарко пылающий очаг, есть посуда и есть, кому приготовить и из чего приготовить. Можно выпить вина, можно настойки или пива, наконец.  Есть возможность и постель получить… Но, все это – при условии наличия денег!
Стоит харчевня близ дороги,
Накроют стол, еда – проста,
Постель  для путников немногих,
Мошна должна быть не пуста.

Но не поставят на постой,
Не ждут жаркое, пиво, хлеб,
Пусть даже странник не простой,
И на щите – фамильный герб.
Но странствие идет, а деньги, как вода сквозь пальцы просочились, не задержать их, и мысли тусклые, в голову лезут. Тут уже не до вызова  противника…
Пуст кошелек, в нем ни гроша,
Не завалился за подкладку…
Молитвою жива душа,
Но нет овса его лошадке?..
Безденежье и время  всю влюбленность, все чувства светлые, как ржавчина металл, съели. Приходится подумать и о том, как силой добыть средства на жизнь!
Что делать, в мире этом
Когда приходится платить.
Не размножаются монеты,
А нужно спать, и есть, и пить?

Забыт им долг, забыта честь,
Живот тоскливо ноет,
Куда девались гордость, честь,
Обычным занялся разбоем!

МЕНЕСТРЕЛЯМИ ВОСПЕТЫЕ
Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло.
Екклезиаст. глава 7
По Европе бродили в одиночку, или в сопровождении оруженосца, рыцари. Чаще всего они обходились малым, потеряв наследство, надеясь в странствованиях восполнить потерянное. Преодолев немалое пространства, и, убедившись в том, что кроме лишений и унижений, странствование ничего доброго не несет, рыцарь начинал понимать, что нужно жить под сенью закона, нуждаясь в нем, и обходя его постоянно. В единстве этого не достичь. Надо было идти на службу к могущественному феодалу или объединяться с такими же, как он, в рыцарское братство. В раннем средневековье, как грибы после дождя, возникали и разрастались монашеские военные ордены.
Бродяге-рыцарю, утратившему дом,
Был предоставлен выбор невеликий,
Заняться воинским трудом
В военном братстве, многоликом.

В нем действует монашеский устав,
В нем служат Господу, не даме,
И рыцарь, крестоносцем став,
Ведет себя, как подобает в храме.

Посты, молитвы, ратные дела,
Походы долгие и вновь молитвы.
Рука магистра рыцарей вела
В кровопролитнейшие битвы.

Дела успешно шли, и орден богател,
Скупая земли и давая ссуды,
Иных, мирских, велось немало дел,
Сулящих деньги, золотые груды…

Но, что поделать, - бес силен,
Противиться любви не всякий может.
Плохой у рыцаря-монаха сон,
Любовь и зависть сердце гложут.

И слухом полнится французская земля:
В грехах  увязли  тамплиеры,
Монахов-рыцарей огромная семья
Наказана должны быть для примера!

Чтоб неповадно было и другим,
Очистить души их огнем и пыткой.
Пусть небо закрывает смрадный дым
Народ встречает казнь со смехом и улыбкой.
Монашеских военных орденов на Руси не создавалось. Руси чаще приходилось иметь дело не столько с религиозным фанатизмом, сколько с врагами, желающих русских земель и богатств. И в желании поживиться русскими землями военные рыцарские ордены были одними из первых. Им здорово не повезло, Встреча, оказанная князем Александром Невским, надолго отбила им охоту шалить на границах Руси. Православие и русский менталитет со временем из врага делали ближнего своего, нередко тот и не помнил, из каких таких земель на Русь с войной приходил его предок.
Не в пример немцам, швейцарцами, шотландцам, и иным, не служили русские наемниками у западных государей. И поведение на чужой земле, если выпадал такой случай, было достойным всяческой похвалы и подражания. К примеру, герой войны 1812 года князь Михаил Семенович Воронцов оплатил из своего кармана, не из государственной казны, за все, съеденное и выпитое солдатами и казаками в Париже. Для этого ему пришлось продать большую часть своих имений. А цель была одна – не оставить ничего дурного в памяти французов о пребывании на их земле русских.
Когда мы утратили веру свою, забыли о поведении предков своих, многие стали предателями и наемниками. Вспомним, хотя бы, русскую освободительную армию (РОА), служившую гитлеровской Германии. По фамилии генерала, командовавшего ею, предателей стали называть «власовцами». Может быть, наступит время такое, когда в ненависти ко всему советскому, найдутся политиканы, которые станут из власовцев формировать образы русских национальных героев, как это сейчас делают на Украине с теми, кто верой-правдой служил Гитлеру в карательных батальонах «Роланд», «Нахтигаль» и эсесовской дивизии «Галичина»?

ГДЕ  ГРОБ  ТОТ,  ГОСПОДЕНЬ?

Nullum scelus rationem haber 
(Никакое преступление не может иметь законного основания)
 Тит Ливий
Феодальная раздробленность Западной Европы не позволяла вести крупные войны на европейском континенте, хотя спокойной жизнь не назовешь, нападения феодалов друг на друга были частыми. Причина: недостаток средств, а отсюда, самое простое желание обогатиться за счет соседа. К сожалению, большими богатствами соседи не обладали. Но все чаще и чаще приносили купцы сведения о богатстве мавританских стран. Воображение христианских властителей рисовало им сказочные сокровища. Но ума все же хватало, хотя бы для того, чтобы понимать, что в одиночку с сарацинами, как тогда называли магометан, не справиться. Для нападения нужно было объединяться. И предлог был определен достаточно благородный: освобождение Гроба Господня. Один вопрос сверлит сознание мое, неужели богословы того времени  не понимали, что сами разговоры о гробе Господнем попахивают здорово кощунством. Говорить о таком гробе, значило, говорить о смерти Бога. Но, Бог – бессмертен! Что, или кто может убить великого, всемогущего и бессмертного, самого создателя мира во всем его многообразии? Можно говорить о страдании и казни человеческой  ипостаси Бога, задуманные им самим, как условие для прощения человечеству грехов. Бог, страдая, в облике человеческом, принял на себя кару, которую должны были понести люди за жизнь их беспутную? Смерть его отринула земную оболочку, ярко высветив Его божественную сущность. Он воскрес Можно было сражаться за место рождения Христа. Но, почему-то о нем тогда не говорили?  А ведь оно  и сегодня является местом поклонения для всех христиан. Нет ни одного христианина, пожалуй, который бы не видел по телевизору, или не слышал об очищающем огне, вспыхивающим в  пасхальные празднества! Но защищать это место от неверных не следует. Бог в защите смертных не нуждается. Это мы нуждаемся в его защите, и молим Его о помощи. Вера в Его милосердие не требует пустого ожидания. Нужно следовать велению сердца в такие минуты, оно не подведет, не обманет… Не следует вести себя как повел Фома Верующий во время наводнения.
…Уютная деревенька утопала в зелени трав и дерев чудесной долины. Воздух, пряный от запаха трав, ручей с чистым желтым песочным дном, пение птиц, яркие зори и закаты услаждали души жителей. Но, вот, как-то разверзлись небеса. Забили небесные барабаны, ослепительные молнии прорезали погрузившуюся в темень округу. С небес полились потоки воды. В какие-то мгновения  ручей превратился в реку, лужи в озера, вода стала быстро прибывать, заливая дома. Люди, бросая живность, захватив кое-что ценное, а то и, ничего не взяв с собою, кинулись спасаться. Один Фома, крепко верящий в Бога, и полагавший, что вера в Спасителя, гарантия его спасения, спокойно стоял на высоком крыльце своего дома. Помолившись Богу о спасении, он продолжал смотреть, как бегают соседи, как воют собаки и мачт коровы. Вокруг плескалась вода. Он видел, как прибыли в деревню лодки, как на них взбирались соседи. Фоме кричали: «Садись!»  Фома спокойно отвечал: «Меня Бог спасет!»  Нашлись еще в деревне некоторые люди, боявшиеся расстаться с нажитым добром. Подступающая вода заставила их забраться на крыши. На крышу забрался и Фома Верующий. Вновь приплыли лодки за людьми, терпящими бедствие. И вновь отказался Фома, творя молитву, и отвечая соседям, зовущим его: «Меня Бог спасет!»  Деревня скрылась под водой. Промерзший, промокший Фома, сидел на трубе дома и взывал к Богу. В небе показался вертолет, покружив над водной гладью, вертолетчики направились к замеченному ими на трубе человеку. К Фоме опустили веревочную лестницу, но упрямый Фома, глядя в небеса, сказал посиневшими губами: «Не надо, меня Бог спасет!»
Вскоре где был последний спасающийся человек, плескалась вода.  Через какое-то время всплыл и труп Фомы, глубоко верящего в милость Бога.
А душа праведная, верящего в беспредельную любовь к себе Спасителя, предстала перед божьим престолом.
Не давая возможности что-то сказать Богу, душа с упреком обратилась к нему:
«Я трижды, веря в твое могущество, обращался к тебе, взывая о спасении»…
Бог перебил Фому, удивленно пожимая плечами: «Как, неужели к тебе не подплывали лодки, и не прилетал вертолет, которые я посылал, чтобы спасти тебя?»
Рассматривая с точки зрения религиозного права  цель крестовых походов, приходится многому удивляться. Ну, хотя бы тому, что не могло быть гроба у Иисуса Христа, если бы мы и представили телесную смерть Спасителя!. Погребение производили без гроба, зарывая труп в землю, либо, если покойный был из семьи, живущей в достатке, его помещали в склеп. Тело Иисуса без гроба поместили в склеп, который для себя приготовил Иосиф Аримафейский. Разве этого не знали священники? Тем более, что санкционировал крестовый поход не простой священник, а сам Папа Римский Урбан Второй. И нужно не забывать, что Христос после смерти воскрес, вознеслась в небеса не душа его, оставив тело на земле, а он сам телесно. Если бы речь шла о завоевании места рождения Спасителя, то и здесь главным аргументом должно было бы то, что Господь в состоянии сам защитить себя, без помощи слабых рук человеческих, ибо мощь его не имеет границ. Так что ясной становится цель, а отсюда и ясным должно было бы познание последствий – с нечестивыми мыслями к святыне не идут. Иными словами, цель была изначально не достижима.
Одни тоскуют по Сиону,
Другие веруют в Христа,
Какие могут быть законы,
Коль совесть грязна, не чиста.

Очиститься бы надо. Надо.
Суть очищения проста,
Придти всем человечьим стадом,
Ко «гробу» Господа Христа.

А путь туда не прост, далек,
На море злобствуют пираты,
Восток, он только и Восток,
Там – халифаты, эмираты.

Прогнать служителей ислама,
Прихода ждет Иисус Христос.
При попустительстве Урбана,
Крестовый был решен вопрос.

Кресты нашили на одежде,
Детей оставили и жен,
Но в географии невежды,
           Где тот находится, Сион?

И каждый город и селенье,
Что на пути встречались им,
Их приводили в исступленье,
Взывали: «Град Иерусалим?»

Путь затянулся, далеко,
И башмаки поизносились,
И прокормиться нелегко,
Иные мысли появились:

«Чего идти, коль здесь – евреи,
Убийцы Господа Христа!»
И бьют, и грабят, не жалея,
И совесть, кажется, чиста.

По берегам гуляли Рейна,
Насилуя еврейских жен,
Дома, пограбив Майнца, Кельна,
Крестовый подвиг завершен.

А сколько гибло их самих,
Недоедания, болезни,
Вернулось нищих и больных,
На месте бы сидеть, полезней!

Но часть их все же добралась,
Готфрид Бульонский бился славно,
Людей рубили, как дрова,
А участь жителей печальна.

Магометан всех извели.
Набив евреев в синагоге,
Забили двери, подожгли,
И славили молитвой Бога

Иерусалим священный пал,
Очищен город от неверных,
Христос от буйства их устал,
От них несло бедой и скверной.
В крестовых походах решались не только межгосударственные отношения, коверкались судьбы множества людей, непонимающих, что их судьбами играют те, кому религиозные споры, только поле личных устремлений. Им не ведом был какой-то, далекий, Иерусалим, они и жизнь саму видели только в объеме своего земельного надела, не далее.

КОГДА  ЖЕ, НАКОНЕЦ  ИЕРУСАЛИМ  ПОКАЖЕТСЯ?
Звонят торжественно колокола многочисленных соборов. Торжественно  провожает город защитников гроба Господня в Иерусалим. Распаленные проповедями священнослужителей, красочно описывающих  ужасы страданий «кротких», следующих учению Спасителя, христиан от неверных, сарацин, этих истинных служителей сатаны; описывающих, как тяжко видеть Иисусу Христу с высоты небес надругательства над гробом его, жители готовы по первому же зову взяться за оружие. Угрозы расправы с врагами веры христовой поражали своим несоответствием призывам Великого Учителя к прощению врагов своих. «Жечь их!.. Резать!» - то тут, то там выкрикивалось в толпе. Пока все, отправляющиеся в поход были здоровы и свежи, одежда была целой, на ней у каждого были кресты нашиты. Крест был символом надежды на милость Господа Бога, символ спасения от нечистого. Конечная цель похода многим была известна из текста Святого писания. Вот только где находится город Иерусалим, никто толком не знал. Поэтому, передвигаясь по просторам европейских земель, при виде впереди находящегося города, или селения, толпа криками ярости выражала мнение, что перед ними, наконец-то, показался Иерусалим. Огорчение  и уныние охватывали крестоносцев, узнавших, что это города и села принадлежат братьям и сестрам во Христе.
О том, что следует еще пересечь море, чтобы попасть в Иерусалим, большинство и не догадывалось. Просто они никогда не видели морских просторов.
Идут отряды пешим строем,
А там, и  конные ряды.
            Врага не видя пред собою,
Пока надменны и горды.

Нашиты на плащах кресты -
            За гроб Господень будут биться,
Но нет душевной чистоты,
И нет жестокостям границы.

Где север, запад и восток?
Воители идут, не зная,
А путь тяжел, а путь – далек,
И Бога с бесом поминают.
Путь к Иерусалиму оказался и долгим и трудным. Не по ровной, накатанной, дороге путь людей пролегал, и долы, и горы, и реки встречались. И не все плавать умели. Сколько их потонуло на переправах, кто считал? Одежда поизносилась, на многих клочьями  свисала, по которым и определить характер ее было нельзя. Из носков башмаков пальцы голые выглядывали, веревками носки стягивали. Ил просто, связав их, надевали на палку и несли за спиной. Запасы продовольствия, взятые из дома, давно закончились. Денег на покупку их не было. Ночевать приходилось там, где темнота заставала. В те времена населения было мало, селения и города встречались редкою. Не имея возможности купить припасы, христианское воинство обращалось к обычному грабежу. Грабили всех и все подряд. Исключение составляли укрепленные замки местных феодалов. На прием в них могли еще рассчитывать конные рыцари с оруженосцами, но не рядовой люд. Пешие крестоносцы превратились в головорезов и разбойников, нарушая законы божьи, требовавшие: «Не убей! Не укради! Не возжелай жены ближнего своего!»
А по пути – разведка боем,
Хоть настоящий был разбой.
Селенье огласилось воем,
Коль становились на постой.

С бедой не справиться такою,
В слезах крестьянская семья,
Живое тащат, неживое,
То там, то там визжит свинья.

Горят костры, скотину режут,
Насилуют крестьянских жен,
Забыв, что здесь не враг повержен,
Крестьянин, свой же, побежден.

До полуночной темноты,
Идет грабеж, стенаний полно.
Глядят на это с высоты
Луна и звезды хладнокровно.

Но вот ночная мгла ушла,
Пора и дальше отправляться.
А на дубах висят тела,
Кто пришлым стал сопротивляться.
Но в рядах крестоносцев находились и такие люди, которых, по нашим, современным меркам, следовало бы относить к маниакально одержимым. Сражаясь с мусульманами, они действительно верили в святость своих действий, они сами прощали себе во имя этого святого дела преступления против того, что мы сегодня объединяем единым словом «человечность».
Песчаный берег моря, и скала,
На ней развалины строений,
Тишь. Глушь.  Идет молва,
Что здесь – обитель привидений.

В ночи ужасны, без прикрас
Тут чудища гуляли, веселились, -
Да сохранит Господь всех нас
От всяческой нечистой силы.

А возглавляет нечисть ту -
Тень в чёрной маске, с камнем
алым,
С молитвою не проведёшь черту,
Считай, что жизнь твоя пропала.

Здесь на скале когда-то замок был,
В нём жил хозяин здешних мест,
Ему, как говорят, сам бес служил,
Он душу заложил ему и честь.

Земля  скудна, суглинок и песок,
Болота, скалы, щебень, да провалы,
Туманы частые, да снег высок
Убожество природы укрывали.

На берег катятся угрюмые валы,
И слышны крики одиноких чаек.
Здесь нет дорог. Не тянутся волы,
И путник не покажется случайный.

Колышет ветер низовой вереск
И вётел одиноких щиплет листья.
Не слышно пенья петухов окрест.
И даже нор нигде не видно лисьих.

Здесь по утрам господствует туман,
Как саван землю плотно укрывает,
Но солнце разорвёт его, дурман
Болотных испарений улетает.

Над гладью моря парус промелькнёт,
На горизонте лодка замаячит.
Здесь время очень медленно течёт,
И небо слишком часто горько плачет.

И поздней осени не часты перемены,
Бушует непогода, злые бури.
Песчаный берег в водорослях, пене,               
Гуляет ветер на просторах бурых.

Высок, обрывист берег, крут,
Здесь нет, и не было причалов,
Лишь совы здесь нашли себе приют.
Природа замерла и, кажется усталой.

Суровые места. Суровый дух,
Здесь жители не ведали покоя,
Здесь нежностью не баловали слух.
А род занятий – частые разбои.

Ограблен ли купец, или сосед,
Всем всё равно, была б пожива,
А если за душою денег нет,
Крутой барона нрав познают живо.

Большой предложат выкуп, коль богат,
Не платишь, цепи и темница,
И всё равно, купец ты, иль аббат,
В цепях здесь были поважнее лица.

А беден? Всё зависит от того,
Какое настроение барона,
Служить ты будешь вечно у него,
Иль очи выклюют вороны.

Но всё это – превратности судьбы,
Доходы от разбоев редки, хлипки,
Так много у барона голытьбы,
Что на лице не частая улыбка.

И выказать желание не сметь,
Пустых здесь не бывало споров,
Чуть что и по спине гуляет плеть,
Бока строптивого попробуют и шпоры.

Земля бедна, зато богато море,
У берегов прозрачные глубины,
Здесь сети заполняют скоро
Огромные и жирные рыбины.

Захочешь порыбачить – уплати,
Такой иной рыбалки нет на свете.
Хоть подати довольно велики,
Зато пустыми не бывают сети.

И есть ещё надежнейший доход.
Вдоль берегов рядами часты рифы.
Барон жесток, сложил  народ
О преступлениях сказания и мифы.

Когда корабль на рифы занесёт,
И крепко корпусом усядется на них,
Уж лучше пусть поджаривает чёрт
Того, кто вдруг останется в живых,

Чем вынесет его на этот берег,
Да в руки попадёт владетеля ватаги.
Обрежут губы, нос, оставят череп,
Такой же участи  подвержены бродяги.

И постоянно совесть не чиста.
Просить у Бога грешными устами?
Нередко поминали чёрта и Христа,
Их часто, поменяв, местами.

Ещё одна особенность барона,
Лица его никто не видел, маска,
Темна, как перья, у вороны,
На лбу светится камень красный.

Той маски не снимал барон,
Ни днём, ни ночью, ни на час,
Он в ней встречал свой первый сон,
Он встретил в ней и смертный час.

Нет в маске прорезей для глаз,
Свободны подбородок, нос и рот.
И грозен громовой барона глас,
Услышит кто, так оторопь берёт.

Ушло барона тело в мир иной,
Оставив неприкаянную душу.
Опустится на землю мрак ночной,
От моря тянется туман густой на сушу.

Дрожит, клубится, поднимается.
Хохочет филин, ухает сова.
И постепенно из тумана появляется
Огромной чёрной тенью голова.

Вокруг нее бушует адский пламень,
Земля вздымается, трясётся,
На маске виден красный камень…
Вблизи всё разбегается, несётся.

И запустел клочок земли,
Никто на нём не поселился,
Сторонкой, далеко обходят корабли,
И гордый замок развалился.

Промчалось много лет, века,
Исчезли многие народы,
По-прежнему природа здесь дика,
Животных те же, местные породы,

Кривое деревцо, кустарник жалкий
Торчат из трещины скалы,
Всё также над водой летают чайки,
Всё также катятся холодные валы

И сохранились мифы той поры,
Строений новых тут не появилось.
Как прежде здесь не видно детворы,
Как прежде молодёжь не веселилась.

Как прежде только надвигалась ночь,
И от скалы, где прежде замок был,
Все люди торопливо убирались прочь,
Дурную славу «замок» заслужил.

Но, как-то, на закате дня,
Здесь незнакомец появился,
Он вёл за повод своего коня,
И дикой местности дивился.

Ну, ни души, ни струйки дыма,
Из труб какого-то строения.
Здесь мрачно всё и нелюдимо,
Хорошее исчезло настроение.

Сегодня был значительный пробег,
И нет надежды, подкрепиться,
И следует немедленно искать ночлег,
Здесь в темноте не трудно провалиться

В расщелину, их так здесь много,
К тому же местность не знакома.
Надежду утерял он отыскать дорогу,
Вокруг ни огонька, ни дома.

Коня, стреножив, отпустил,
Не торопясь, направился к скале,
Забраться на неё ещё хватило сил,
Но почему-то помутилось в голове.

Присел, потом прилёг, уснул.
И чудится ему, что камни оживают,
Какой-то слышен непонятный гул,
Вокруг него огни мелькают.

Открыл глаза и что за чудо.
Он в глубине огромной залы,
Его ведут, толкают грубо.
Вот факелы зажглись, светлее стало.

Он видит стол, на нём еда
Простая. Выбор крайне скудный,
Грибы, овсянка, рыба и вода,
На досках всё, на глиняной посуде.

Ни слуг не видно, ни гостей,
Бесшумно ловко двигаются тени,
Гибки, без тела и костей,
Сквозь них видны и пол, и стены.

Трон у стола и тень на троне,
И в маске с камнем алым.
Нет ни повязки, ни короны,
О титуле заботились здесь мало.

Тень заскрипела громко, глухо:
«Садись за стол и подкрепись!
Потом придёт черёд для слуха,
Да не спеши ты, не давись…

Одни с тобою мы сегодня,
Я повесть расскажу свою,
Исполню волю я Господню
И ничего не утаю.

Сюда забрёл ты не случайно,
Явился волей Господа сюда,
Душе мятежной, неприкаянной
Помочь уйти из мира навсегда.

В присутствии твоём условие такое,
Всё точно запиши и людям передай.
Иначе тоже не найдешь покоя,
Ты только ложью уст не оскверняй,

Велики или нет мои грехи,
Простит господь меня, не знаю,
Но небеса ко мне глухи…
Ты кончил есть, я начинаю…

Вина пришла ко мне тогда,
Когда за Гроб Господень бился,
Всё б ничего, да вот беда,
Я в Матерь Божью влюбился.

Не чтил любовью христианской
А плотской, грешною, мужской,
Я бредил ею постоянно,
Я сон утратил и покой.

Глаза открою – вот она,
Закрою их, она в объятьях,
Что может делать сатана,
Когда не действуют заклятья.

Чтоб как-то справиться с любовью,
Я не жалел последних сил,
Я вражьей упивался кровью,
Пощады Бога не просил.

Отважен, сил не знал предела,
Кровь без разбора проливал,
Потом познал пусть и не смело,
Что всех единый Бог создал.

Прозрение пришло не сразу,
Мешали  часто ярость, гнев.
Я видел смерть, чуму, проказу,
Но я любовь не одолел.

В святой земле нам не везло,
Бог дать победу не хотел,
Несли невиданное зло,
Всему, однако, есть предел.

В пустыне как-то заблудился.
Конь пал. Ни капельки воды,
Вот я тогда переродился,
Не избежав большой беды.

Чуть в стороне лежала чаша,
По краешку ее затейливая вязь,
Вода в ней золотом окрашена,
Я пил ее, нисколько не боясь

Потом ослаб и потерял рассудок,
Нить прошлого соединил,
Я брел пустыней много суток,
Но жизнь и силу сохранил.

Всё остальное смутно помню,
События, как в страшной сказке,
Плен у врагов. Побег. Погоня
И слепота. И эта маска…

Сгорел, душой оцепенел,
В ней много появилось трещин,
Казалось мне, что уцелел,
Не мог любовью насладиться
женщин.

В моих сосудах яд, не кровь,
Мне не передать свое наследство,
Мне не познать любовь,
И тела женского красу и совершенство.

Калейдоскоп сплошных страданий,
И возвращение домой.
Я тенью стал от ожиданий.
Без маски я слепой, немой.

В грехах своих я виноват один,
Напрасно в суете растрачивая силы,
Путь Господа неисповедим,
И не познать его, ступив на край
могилы.

Но и потом, переступив черту,
Душа моя, расставшись с телом.
Вдруг попадает в пустоту,
Где нет движения и дела.

Недаром говорил Христос,
Что мертвые не видят и не слышат,
Но Богу не задашь вопрос,
Он недоступен, он – Всевышний.

Я тенью по земле брожу,
Я с жизнью не имею дела,
Не знал я и того, кому служу,
Я тень, без чувств и тела.

День наступил, и меня нет,
Настала ночь, я появился.
Такое длится много лет,
Я среди них со счёта сбился.

Мне пытка тяжкая - тоской,
Я по ночам людей пугаю,
И жду, когда придёт покой,
И верь мне, ничего не знаю.

Живу я только в темноте.
Кругом меня одна пустыня.
Давно канули в Лету те,
Кого я знал и помнил имя.

Под маскою моею жизнь и смерть,
Я умирал, но избегая тлена,
Еще не раз мог умереть,
Жизнь честь отдать за сюзерена.

Ослеп давно, я не имею глаз,
Взамен их камень благородный,
Я часто смерти выполнял приказ,
Уйду сегодня с именем Господним,

Уйду с дождём, под завыванье бури,
Когда всё смертное укроется, замрёт,
И душу  грешную по небесам лазури,
Хранитель, ангел мой не понесёт!»

НЕНАСЫТНОЕ  ЖЕЛАНИЕ
            Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им, разве только смотреть своими глазами?
Екклезиаст  Глава 5
Время стремительно неслось, время крестовых походов миновало, а желание обогатиться за счет «ближнего» оставалось ненасытным. Особенно ярким, непреодолимым оно оставалось у тех, кто считал себя обиженным то ли судьбою, то ли сюзереном. Почему король пожаловал соседу земли лучше и крестьян богаче, а не ему? Не учел даже личного вклада в проведение крестового похода. Что толку, что угодья барона Манфреда находятся в той части страны, которую называют обжитой…
Не всегда, даже в обжитых человеком землях, можно любоваться красотами природы. Не все они богаты лесами, где в изобилии водятся кабаны и косули. Не всегда земли  прудами изобилуют, в которых рыба так и просится в сети. Не всегда земля королевского ленника богата распашными угодьями. И не всегда земли предков, которые потомком унаследованы, находятся вблизи столицы сюзерена, а, следовательно, не часто при дворе королевском приходится бывать, и надеяться на милость королевскую. Земли барона Бурхштедского были одними из худших в округе. Одно их безусловное преимущество заключалось в том, что через них проходила  дорога, идущая из Северных графств в столицу королевскую. Предки  барона извлекали немалую прибыль, облагая высокими  поборами проезжих  купцов с товарами. Как ни бедна была земля поместья барона, но урожай ячменя  был достаточным не только, чтобы лепешки ячменные выпекать в достаточном количестве, но и пиво варить отменное. И овса хватало не только для корма лошадям, но и на кашу с киселем овсяным. Не избыток, но достаток был постоянным. Это позволяло  являться на зов государя с добрым отрядом всадников и копейщиков.

Считался, рыцарь без упрека,
И чтил он рыцарскую честь.
Хоть невысокого полета,
Ему не чужды лесть и спесь
 Все изменилось как-то сразу, после смерти баронессы Элеоноры. Супруга барона была женщиной набожной, тихой и доброй. Она была для него и добрым советником. Пока супруг в окружении молодцов мотался,  выгоняя из нор лис, Элеонора вела хозяйство рачительно. Говорят: «Если  женщина настолько умна, что обращается за советом к мужчине, то вряд ли она может стать настолько глупой, чтобы следовать ему!» Этого правила баронесса неукоснительно придерживалась, делая вид, что нуждается в совете мужа.
Все было бы хорошо, если бы не одно, не сумела она подарить стареющему барону наследника. Трудно сказать, почему барон после смерти жены не стал искать  замену умершей. Его охватило безумие, он метался по замку, проклиная все живое. Проклятия неслись и к престолу Создателя. Замковый капеллан, пытавшийся словами из святого писания утихомирить богохульника, должен быть отступить. Теперь в слове его нуждались два десятка воинов и незначительное количество придворных слуг. Сельский люд ходил в приходскую церковь в селении, расположенном неподалеку от замка. Правда, количество прихожан постоянно сокращалась по причине, о которой будет сказано ниже. Крестьяне привозили все необходимое для существования барона, но тоже в значительно меньшем количестве. Сказывалось отсутствие хозяйственной руки. Жажда наживы целиком овладела душой барона. Кажется, он не сознавал даже того, что накапливаемые им богатства по смерти его некому будет передать. Сам факт такого рода достоин осуждения, но от того едва ли имеет тенденцию, ведущую к исчезновению. Барон настолько ошалел в своем желании, что не только  резко увеличил таможенные сборы на товары, перевозимые купцами по дорогам его владения, но и перешел к прямому грабежу, и не только в ночное время. Это заставило крупных купцов в складчину нанимать значительную вооруженную охрану, а купцов победнее искать обходных путей передвижения. Вскоре дорога заглохла, да травою заросла на  том же основании, как «заледенела» дорога из Мурома во Владимир-град, когда оседлал ее Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Но там Илья Муромец против Соловья-разбойника вышел, а вот тут не нашлось того, кто бы попытался усмирить барона Бурхштедского. Барон переложил тяготу поборов на крестьян своих. Последние, не выдержав жизни бедной, обрекающей их на смерть голодную, стали разбегаться. Устал барон гоняться за беглыми. Рукой махнул на крестьян.
Жестокий век, не до улыбки.
Богатства ищут, кто, как может:
Один вассалов ободрал до липки,
Другой – снимает по три кожи!

Властитель третий, видит Бог,
           Ведет себя, как было встарь,
Законным делает налог,
Меняя только календарь.
Говоря о календаре, я ничего  не придумываю, такое в истории прошлого было.
К примеру, правитель Галлии Лукий ввел на подвластной ему территории календарь собственного изобретения. В нем не двенадцать месяцев, как это было положено в древнем римском календаре, а четырнадцать. Это позволяло Лукию собирать налог дополнительно еще два месяца.
Но вернемся к барону Манфреду. Решил он поискать еврея покладистого,  который бы ссудил под земли его сумму достаточную для содержания воинов и челяди немногочисленной. Но евреи, ростовщики, не клюнули на приманку, понимая, что реализовать землю в государстве, где к ним относятся более чем подозрительно, будет непросто. К тому же полагаться на слово, бароном данное, было занятием слишком проблематичным. Слишком дурная слава о бароне отпугивала евреев, готовых в иных случаях и рисковать, там, где прибыль была значительной. Дружинники барона пока еще терпели. Хоть и жалованье было невелико, и кормежка не слишком изысканной, но это компенсировалось почти полным отсутствием риска потерять жизнь свою. Замок постепенно приходил в запустение. Издалека он выглядел внушительно грозным. На донжоне его еще красовалась лепка, изображающая родовой герб барона – поднявшегося на задние лапы медведя, с девизом – «Не тронь меня!»  При тщательном рассмотрении  можно было увидеть поврежденные непогодой камни стены, глубокие трещины, в которых поселились растения, а в одном месте на уровне верхней бойницы красовалась глубокая и огромная щель, позволяющая сквознякам беспрепятственно прогуливаться по помещениям башни. Стены самого замка  сохраняли достойный вид, хотя отдельные зубцы покосились, вместо окон зияли огромные бреши. По стенам вверх взбирался дикий виноград и иные вьющиеся растения. Сохранился ров, заполненный водой из ближайшей реки. Безотказно действовал перекидной мост. Жизнь сконцентрировалась в правом крыле замка. По ночам из окон его вырывались снопы тусклого желтого света, все-таки далеко видимые за пределами замка. Сегодня наступала ночь, занимательная в том отношении, что ее барон решил посвятить обзору накопленного им богатства, находящегося  в большом, окованном толстыми стальными полосами сундуке. Хранился сундук тот  в глубоко расположенном под замком подземелье. Туда вел потайной ход. Создано было это подземелье на случай того, что замок будет захвачен неприятелем. Прежде подземелье сообщалось подземным ходом, ведущим из подземелья далеко в сторону от замка. Но, как-то произошел обвал пород составляющих крышу того хода. Пришлось подземелье укрепить каменным сводом, а отверстие, ведущее от замка заложить каменной стеной. Образовался довольно внушительных размеров каменный мешок. Входной двери ведущей в потайной ход из комнаты не было видно. Да ее просто не было. Внизу, под одной из каменных плиток пола находился небольшой рычажок. Нажатие на него приводило в действие сложный механизм, Он отодвигал в каменной стене, незаметную невооруженным взглядом часть, открывался узкий проход, рассчитанный на прохождение только одного человека Нажатие на подобный рычаг с другой стороны, изнутри, приводил к закрытию проема в стене. И, никаких следов в каменной кладке не оставалось. Об этом механизме, как и потайном ходе, ведущем в подземелье, знал только сам владелец замка. Для посещения выбиралось время после полуночи, когда движения в замке замирали. Заходить в комнату, где располагался рычаг, приводящий в движение механизм, было строго запрещено как воинам, так и челяди. Эту комнату борон выбрал под свои личные апартаменты.  Во избежание случайностей посещению предшествовало еще и ожидание резкого ухудшения погоды. Так было и сегодня, когда ночь обещала быть не самой приятной. Ветер еще с вечера долго разгуливал по помещениям замка, заглядывая в каждый укромный уголок. Колебался огонь смоляных факелов, освещающих жилые помещения замка и переходы, ведущие к ним. Испуганные тени шарахались и прыгали по серым древним стенам. Постукивали кое-где сохранившиеся ставни, да обветшалая кровля замка. Редкие деревья, находящиеся вдали от замка, сильно раскачивались из стороны в сторону, теряя листву и мелкие веточки вместе с нею. Быстро ночь входила в свои права Чернильная темнота поглощала один за другим предметы, словно проглатывало их оголодавшее чудовище. Небо стало чернее земли, густые тучи, сливаясь друг с другом, быстро катились по нему. Напрасно было искать в них разрывы, позволяющие лунному лучу выскользнуть за пределы их, или дать возможность  проблеснуть хоть одной звездочке. Ветер усиливался, стуки в замке его стали более слышимыми. Жалобный свист и вой доносились со дна долины. Внезапно темноту ночи прорезала чрезвычайно  яркая молния. Не успела она еще погаснуть, как ударил чудовищной силы гром. Отзвуки его долго раскатывались по всей округе. После этой  вспышки яркого света тьма стала еще глубже, еще непроницаемее. Но, не надолго. Вновь яркая вспышка озарила клубящиеся тучи небес, а к земле  яркой изломанной ослепительной линией метнулась молния. Новый удар грома, еще  ужаснее прежнего, потряс замок. Казалось, что он после этого удара рухнет. Мгновение и небо опять раскололось, и огненное лезвие проскочило от края до края горизонта. Местность словно вспыхнула, озаренная ярким светом.
Картина грозы и бури  не интересовали барона, он встал со скамьи, на которой сидел и наклонился к плитке пола.
Какой он на земле оставит след?
Он обобрал крестьянскую округу.
Наследника богатства нет,
Давно похоронил любимую супругу.

С того и началось, как будто бес вселился, -
Отрада сердцу – золото одно, -
Его добыв, плясал и веселился,
Из чаши пил заветное вино.

Но время шло, характер стал иным,
Забавы и пиры оставлены бароном,
Наружностью – он трупом стал живым,
Любимой птицей – черная ворона.

Не ведают, когда барон умрет?
Отпущены года ему, недели?
С крестьян своих три шкуры он дерет,
Бежал народ, куда глаза глядели.

Есть в замке потаенный вход,
Ведут к нему замшелые ступени,
На плечи давит низкий свод,
Дрожат от старости ослабшие колени.

Раз в месяц он спускается сюда,
Чтоб посмотреть накопленное им.
Сегодня здесь он, также, как всегда,
Ступая тяжело, спускается один.

Трещит смоленый факел, и чадит,
Чуть тускло все пространство освещая,
Щебечет, сам с собою говорит,
При виде золота душа барона тает.

Окованный сундук наполнен златом.
Осмотр окончен. Поворот ключа.
Богатство прежде добывал булатом,
Струилась кровь по жилам горяча.

Теперь она не согревает тело,
Видны узлы из синих вздутых вен,
Давно барона сердце занемело,
И не предвидится заметных перемен

Барон копил богатства понемногу.
Держал в подвале крепком под замком.
Хотя в молитвах славил  Бога,
Но с божьим словом не знаком.

Жадней, наверное, ростовщика еврея,
Он шкуру даже с нищего сдерет,
Вдову с детьми не пожалеет.
Он только видом золота живет.

Был прежде у него доход,
И, говорят, совсем немалый.
Но проходил за годом год,
И замок  стал заметно
обветшалым.

Округу боевой не будит рог,
И звуки жизни не несутся,
А у барона, видит Бог,
Нет воли, чувствам не проснуться
Барон давно переступил черту времени, о которой говорят с долей иронии: «В зрелом возрасте человек настолько уже стар,  что осознает ошибки, и еще настолько молод, что продолжает делать их»

В гнетущей тишине ложится на кровать,
Закрыл глаза – свежо воспоминанье,
В нем продолжает золото сверкать,
Оно его надежа и страдание

Заныло сердце в сладостной истоме
Кинжалом грудь вдруг пронизала боль.
Крик удержал, и только тихо стонет.
Мгновение пришло – остановилась кровь.
Следует, естественно, сказать, что в Западной Европе искать клады, оставленные феодалами по смерти своей, дело бесполезное. Как правило, они умели транжирить, а не собирать. Наследники должны были отчаянно благодарить судьбу за то, что предки им не передали хотя бы многочисленных долгов.
Беда одна - карман дырявый,
И не зашить за много лет,
Летят налево и направо
Пригоршни полные монет.

С чего началось, кто  поймет?
Сгубили роскошь, хлебосолье?
Иль мысли пагубной полет -
Искать забав в широком поле?

ЗА  ЧТО  ЗЮСА  ПОВЕСИЛИ?
Есть мучительный недуг, который я видел под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем во вред ему.
Екклезиаст.  Глава 5
Само слово ростовщичество свидетельствует о том, что деньги, которые даны кому-то в долг, растут. Как быстро растут, зависит от величины процента, под который их дают. А величина процента – от того, какая вынужденная срочность заставляет клиента искать деньги. В любом случае, деньги растут, независимо от того вложены они в производственное дело, или потрачены на увеселения? Чтобы стать ростовщиком, одного наличия свободных денежных средств недостаточно. Нужно еще иметь к этому особый склад души, напоминающий хищника, не просто насыщающего свой желудок плотью, а испытывающего наслаждение от мук и страданий жертвы. Чем более растянуто это во времени, тем большее чувство удовлетворения испытывается. Простота самой проводимой операции, скрывает от взора окружающих человеческие трагедии.
Сужать монеты под процент, -
Есть логика наживы,
Но может наступить момент,
Коль лживые позывы,

Обман, заведомый обман
Процентщика обманут.
      Пошире раскрывай карман,
      Ведь денежки не вянут.

У ростовщика свой идеал,
И жесткие условия,
На честь свою он наплевал,
На совесть и тем более.

Слезой горючей не прожечь,
И сердце словно камень,
Пусть голова скатится с плеч,
Он поднимать не станет.
Величина трагедии зависела от имущественного и общественного положения того, кто вынужден был обращаться за займом.
Это мог быть молодой мот, кутила, наследник влиятельного лица, обладающего значительными материальными ценностями. Молодой человек не может воспользоваться ими, пока не наступил сам момент передачи наследства, а деньги срочно нужны. Нужны, не в далеком будущем, а сейчас, и немедленно! Он всем своим воспитанием не подготовлен к ведению финансовых дел, не знает величины самого наследства, оценивая его приблизительно, на глазок. Он устал от ожидания смерти родителя или ближайших родственников, не имеющих иных наследников, кроме него. Жизнь в обществе ему подобных «мотыльков» так приятна и неутомительна, вот только презренного металла почему-то в карманах постоянно не достает. Он с легкостью необыкновенной сорит вокруг себя деньгами, с такой же легкостью подписывает все новые и новые долговые обязательства. Что ему величина процентов, под которые ему отпускают требуемые суммы? Нужны деньги – и все, тут! Ну, наконец-то, с долгом величайшего удовлетворения повеса встречает известие о кончине «драгоценного» родителя! Руки у него теперь развязаны. Он потирает их от предвкушения полной свободы в вопросах их траты. Вступив в права наследования,  вдруг узнает, что наследство, которое он так страстно ожидал, принадлежит уже не ему. Оно теперь служит тому тишайшему человечку, одетому в скромное темное платье, с многочисленными пятнами, оставленными не только долгим сроком его ношения, со слезящимися глазами и лицом аскета, который вкрадчиво убеждал его, беспутного, в необходимости экономии. Он не верит случившемуся, пытается оспаривать, физически сопротивляться. Но, приходят королевские судебные приставы, и выставляют за дверь того, у которого теперь изо всего огромного богатства, только и остались унаследованная  фамилия, несколько медных монет в кармане, да длинная шпага, с простым эфесом. Прежние многочисленные приятели оставляют неудачника. Остается  два выхода. Первый, затеять дуэль с первым встречным, в надежде, что его убьют в ней. Самоубийство, как средство ухода из жизни не рассматривалось, поскольку церковью осуждалось, а труп решившего таким образом покончить с жизнью счеты, либо выбрасывался за пределы города, либо хоронился на свалке, вместе с трупами погибших животных. Второй выход,  продать дороже жизнь свою, предложив руку и шпагу тому, кто в ней еще нуждался.
Ростовщик, имея дело с мотом, должен был хорошо знать материальные возможности того, чтобы оценить возможную степень риска. Он должен был в случае неудачи, обеспечить наименьший объем потери и проверить тщательно все пути отступления. Иными словами, ростовщик должен был напоминать паука, заготавливающего пищу себе впрок, с только той особенностью, что его сигнальная нить не должна была быть прервана кем-либо со стороны.
Лучшим клиентом  для процентщика была женщина из состоятельной семьи, нуждающаяся срочно в наличных деньгах. Такая особа плохо разбиралась в любых финансовых вопросах, и ее легко можно было надуть. Как правило, женщина пыталась уладить свои дела тайно от мужа, а значит, закрывая брешь в карманах своего любовника. Следовательно, она всегда боялась огласки, и ее, при необходимости, можно было шантажировать. Правда, настоящий финансовый волк редко пользовался таким преимуществом, памятуя, что лучше иметь дело с разъяренной тигрицей, чем с женщиной, задумавшей месть.
Notumqae furens quid femina  posit .
Известно, на что способна разъяренная женщина! – говорил еще Вергилий
А в том, что в случае разглашения тайны, в возможности мести со стороны женщины и сомнений не должно было быть.
Имея дело с женщинами, отпадала необходимость в долговых письменных обязательствах, поскольку в  те старые, но далеко недобрые времена, женские особы, если это не было оговорено особыми законами, правом на наследование имущества, за исключением на чисто женские украшения, не пользовались. К примеру,  известный всему миру английский поэт Байрон, получил наследство, а с ним и звание лорда, по смерти своего двоюродного брата, не оставившего после себя наследников мужского пола.
Деловые бумаги с женщиной не вели. Она просто приносила  ценную вещицу в залог выдаваемой ей денежной суммы. Безусловно, вещь оценивалась значительно ниже ее действительной стоимости.
Ростовщик всегда избегал возможного материального риска.
Самой неприятной для человека, занимающего финансовым ростом своих доходов, была встреча  с бедной вдовой, оставшейся с выводком  детей, не знающей, как их прокормить! Такая особа приносила с собой, самое ценное, что она имела. Эта ценность, как правило, в глазах ростовщика не стоила времени, чтобы ею заниматься. Женщина устраивала на его глазах душераздирающие сцены отчаяния. Сколько криков, слез, сколько унижений. Но, легче было бы разжалобить камень, добиться, чтобы из него заструились слезы, чем разжалобить ростовщика, для которого такие сцены стали привычными. Процентщик вздыхал, морщился, досадливо поводил глазами, давая посетительнице понять, что она напрасно тратит здесь время. Наконец, с чувством особой снисходительности, он брал ее «драгоценность», небрежно бросая ее в ящик стола, и отсчитывая деньги в самых мелких монетах. Ограбленная, низко кланяясь «благодетелю», уходила прочь. После ее ухода, ростовщик, довольно улыбаясь, долго рассматривал предмет, доставшийся ему за истинные гроши, понимая, что на этот раз ему действительно попала в руки большая ценность. Через некоторое время ее можно было реализовать за большие деньги, зная, что вдова не вернется. У нее никогда не станет денег, чтобы выкупить заложенную вещь.
Ростовщичеством преимущественно занимались лица иудейской нации. Здесь имел место исторический и религиозный отбор. Еврей, давая соплеменнику деньги в долг, не имел права назначать проценты, за это он был бы осужден еврейской общиной. Он был бы также осужден, если бы дал гою ссуду, без назначения процентов на нее. А осуждение еврейской общиной было очень, и очень серьезным наказанием.
Пиастры, ефимки, дублоны.
Пистоли, цехины, гинеи –
Их ищут повсюду бароны,
Они в кошельках у евреев.

Их взять  у еврея непросто,-
Они не растут на деревьях
Проценты великого роста,
Под замки, угодья, деревни.

Потом, разоряясь, бароны,
Возложат вину на евреев.
Но, кто заставлял брать дублоны,
Пиастры, пистоли, гинеи?

И все же, рискуют евреи,
Их грабят, их бьют, убивают…
Но, кстати, пистоли, гинеи
В карманах у них прибывают.
«Non  aestivateone censis, verum victu atque cultu, terminator pecuniae modus».(Размеры состояния определяются не величиной доходов, а привычками и образом жизни) – определил еще в древние времена Цицерон.
Фигуры ростовщиков, изображенные в художественной литературе, поражают своей колоритностью и, одновременно, бесчеловечностью. У меня нет никакого желания комментировать фигуру Гобсека, талантливо описанного Оноре де Бальзаком. Не думаю, чтобы у меня описание было бы лучшим?  Не стану копаться и в дебрях человеческой души, готовящейся к преступлению и выполнению его в отношении человека, когда это заставляют делать желания материальных благ. Не думаю, что найдется в мире человек, который сделает это лучше Ф.М Достоевского. Думаю, что ни у кого не возникнет желания оспаривать лавры и  А.С. Пушкина, описавшего сцену с ростовщиком,  в короткой, но не ставшей от того слабой,  пьесе «Скупой рыцарь»
Я хотел бы обратить внимание на исторические лица, ставшие известными миру из-за рода своих занятий. Даже, находясь в фаворе у государя, ростовщику нужно было действовать и осторожно, и осмотрительно. Что ожидало «удачливого» дельца, если он, уверовав в силу свою, забывал об этом?
Да, миновали времена мрачного средневековья, когда иудею, занимавшемуся ростовщичеством, следовало самому беспокоиться не только о возможности ведения своего гешефта, но и о своей личной безопасности.  Обратимся за примером к истории. Собирается третий крестовый поход. На это деньги большие нужны.
И снова собирают рать
Крестового похода,
Вот только б денежки собрать
Но так малы доходы.

Опять глаза обращены
В еврейскую общину,
Из суммы той, что обещали,
Не больше половины.

Берлин и Вена, и Париж
Расплатятся едва ли,
Евреи им покажут шиш,
Как липку обобрали.

Мошной своей не потрясут
Английские купцы,
Ну, что положено, дадут,
А, там, считай концы.
В Англии такому походу предшествовала коронация молодого Ричарда Плантагенета, прозванного Львиным Сердцем. Еврейская община, занимавшаяся ростовщичеством и пополнявшая английскую казну за счет обширной торговли, которую она вела, решила сделать подарок королю. Вот, что из этого вышло:
«Nemo altero fragilior est nemo in gastinum sui certior
Всякий человек столь же хрупок, как все прочие, всякий одинаково не уверен в завтрашнем дне» -  говорил Сенека, словно предвидя описанный ниже исторический случай.
День коронации настал
            Для  «Льва – Плантагенета»,
Совет купцов дары послал,
Король в ответ на это,

Ту делегацию прогнал,
Толкали в спину, в шею.
А всякий думал, дан сигнал
Для грабежа евреев.

Архиепископ Болдуин
Ответ дает за всех:
«О, мой король, мой господин
Брать у евреев – грех!»

Ричард поехал на Восток,
Погромы прокатились,
Отличился тогда Йорк,
Евреев всех убили.

Велел наместник разыскать,
Виновников погрома.
Виновной оказалась знать,
Все в мантиях, коронах.
                Ростовщику, каким бы он ни был богатым, многое было не позволено. Он не мог, к примеру, в окружении вооруженной и содержащейся на его деньги свите крепких молодчиков.
Не мог он  рассчитывать на дворянский титул, хотя его состояние могло быть значительно большим, чем десятки дворянских, взятых в совокупности. Он даже не мог себе позволить носить одежду по своему выбору. То ему предписывалось носить на голове особого покроя колпак, то цвет его одежды должен был быть желтым, то на левой стороне его одежды должна была красоваться шестиконечная звезда царя Давида.
А на еврее – должен знак,
Нашит цветной материей,
На голове одет колпак,
Без них ходить не смеет!

Еврея можно оскорблять,
Плевать в него, смеяться,
И нищие, не только знать,
Способны издеваться!
Все  делалось, наверное, для того, чтобы еврей не мог раствориться в толпе, хотя и без того обладал многими естественными признаками, выдававшими его семитское происхождение.
Главное, еврей не имел право скупать земли. Он мог находиться при дворе государя, но только в качестве финансового донора.
Отношение к евреям в те времена было едва терпимым. При катаклизмах естественного и общественного характера первыми принимали на себя удар евреи. Их обвиняли во всех грехах. Даже в том, что буря и наводнение вызвано наказанием господа за то, что они предоставили евреям место на своей земле. Их притесняли, их избивали, их изгоняли, обвиняя в накоплении богатств, даже в тех случаях, когда они были беднее церковной крысы. Можно представить себе, какой ненавистью был окружен еврей, обладающий большим богатством? Его всегда считали причиной бедности всех остальных, правда, иногда и не без оснований. Чувство зависти преувеличивало величину богатства еврейского финансиста. Только имея  надежного покровителя, можно было рассчитывать  на сохранение не только богатств, но и самое жизни. Иногда удавалось достичь самого высокого положения в обществе, льстящего его обладателю.
Так в Ансбахе, резиденции маркграфа Карла Вильгельма Фредерика, процветал гешефт Исаака Натана, сколотившего неслыханное состояние. Великолепнее его дома не было в округе. Сам маркграф не побрезговал появиться в доме известного иудея, когда тот выдавал замуж свою дочь.
Но повторяю, в нашем мире богатству не только завидуют, его люто ненавидят. Наступил XVIII век. Мир становился цивилизованнее, не делая его менее жестоким.
            Внешне люди стали более терпимыми. Но осталось одно правило, значимое и до сих пор: нажить большое богатство честным путем невозможно. И, зная это,  не всякому, занимающемуся финансовыми делами, удается спокойно дожить до глубокой старости. Показательна в этом  судьба Йозефа Зюсса Оппенгеймера, вошедшего в историю под именем просто еврея Зюса. Это о нем написал одноименный роман Леон Фейхтвангер. История  показательна, не боюсь повторить это слово, для  многих еврейских семей, может только за исключением ее слишком печального конца. В истории немецких феодальных дворов богатые еврейские денежные тузы рассматривались князьями и городскими властями, как удобный объект для выколачивания средств, когда в деньгах появлялась необходимость. Еврею позволяли обогащаться,  благоприятствуя  в его сомнительных, с правовой  точки зрения, делах,  предоставляя всевозможные поблажки. И эти поблажки превращались в случае необходимости в «преступный» гешефт, позволяющий отбирать накопленное и добытое обманом и вымогательствами сразу и одномоментно. Еврей был в таких случаях предпочтительнее своего, к примеру, скажем немца. Немец, привыкший к повиновению и порядку, не был бы способен на финансовые и иные авантюры. Русский, как и еврей, способен к авантюрам, но он, в отличие от иудея, не может противостоять своим желаниям, рождающимся в слишком больших количествах…
И так, в Штутгарте появился купец Зюс, человек приятной внешности, более похожий внешностью на итальянца, с прекрасными манерами, убедительной и обоснованной речью. Купец по призванию, он сколотил торговлей приличное состояние, и не мог не обратить внимания на себя герцога Вюртембергского. Появление нового обладателя больших денег было весьма кстати для Карла Александра, который славился своим расточительством, и вечно нуждался в деньгах. Вскоре между ними установились самые доверительные финансовые отношения. Нет, Зюс не занимал никакой официальной должности при дворе герцога, хотя его и называли иногда министром финансов. Зюс, пользуясь покровительством Карла Александра, сумел все административные посты раздать своим креатурам, получив за это кругленькие суммы в золотой валюте. Он отчеканил на 11 миллионов монеты, правда, не совсем полноценной, облегченного веса. И это принесло немалые барыши. Он учредил соляную, табачную и винную монополии, дававшие приличные поступления в казну герцога. Продавал за хорошие деньги привилегии. Обременительными налогами он вызвал к себе лютую ненависть народа.. Дворец Зюса был просто великолепен. Ни одно здание Штутгарта не могло конкурировать с красотою дворца «министра финансов». Никто так не одевался элегантно,  как этот, сорокалетний, представительного вида человек. Казалось,  ничто не может повредить ему. Но судьба распорядилась по-своему. В полном разгаре здоровья, собираясь совершить конную прогулку, в Людвигсбурге,  скоропостижно скончался герцог Карл Александр. Случилось это в средине марта 1737 года. Зюсс Оппенгеймер, находившийся в том же Людвигсбурге и  в то же самое время, узнал о происшествии, пытался, опередив других,  бежать в Штутгарт. Но этого сделать ему не удалось. Он попал в желанный Штутгарт, но только под охраной.  Зюс, еще надеясь на благосклонность герцогини, прибыв в Штутгарт, тут же, в сопровождении охраны, предстал перед герцогиней Вюртембергской, выражая ей свои соболезнования. Затем, в сопровождении тех же людей, направился к своему дворцу. Увидев у дворца своего стражу, Зюс понял, что его дела плохи. Он понял, что все, что он делал для блага герцога, в отсутствие того, лягут в основу обвинений против него, ненавистного всем, еврея. Долго тянулся судебный процесс. Зюсса пытали, пытаясь выведать, куда спрятал тот часть своих сокровищ? Поместив бывшего всесильного человека в железную клетку, его выставили в Штутгарте для обозрения народу. 4-го февраля 1738 года Зюс был повешен. По проведению Господню повесили, прежде всесильного человека, на виселице, сооруженной в 1597 году по велению герцога Фридриха для алхимика Хонауэра из того железа, которое алхимик обещал превратить в золото.
   Постепенно действия отдельных ростовщиков утрачивали свою значимость. Заменили их  банки и ломбарды.
И все-таки ростовщики слишком долго мозолили человечеству глаза, чтобы о них можно было так быстро забыть. Повторяю, на этой ниве особенно уверенно чувствовали себя евреи, благодаря природной способности быстро налаживать между собой связи, даже находясь друг от друга на значительном расстоянии. Никто другой не смог бы образовать сеть коммерческих контор, опутавшую всю Европу. Кляли их правители европейских государств, изгоняли евреев за свои пределы, но вот избавиться от зависимости никак не могли, поскольку постоянно нуждались в деньгах…

ПОЛУЧЕН ЛИ  БЫЛ  МАГИСТЕРИЙ?
Insani  sapiens nomen ferat, aequus iniqui,
Ultra quam satis est virtutemsi petar ipsam 
(И мудрого могут назвать безумцем, справедливого – несправедливым,
если их стремления к добродетели превосходит всякую меру.)
Цицерон.
Был еще один, «чистый» способ получения золота: искусственный. Подлог и фальшивое золото в эту рубрику не входят.
Золота в первых крупных цивилизованных государствах было предостаточно. Но его никто из властителей не считал избыточным. О нем не только знали, из него не только создавались ювелирные произведения, но и были попытки искусственного получения. То есть, мы уже сталкиваемся с серьезными попытками в древности получать металлы химическим путем. Откуда им было известно о возможности трансмутации веществ, в том числе и металлических? Да, в наше время из ртути, путем бомбардировки элементарными частицами, при огромных энергетических затратах, удалось получить золото. Но цена такого золота чудовищно огромна, чтобы запустить такую установку для практического его получения необходим чудовищный по величине расход энергии.. Предки наши не обладали энергетическими установками. Значит, речь могла у них идти только о холодном синтезе. Откуда черпали сведения первые алхимики? И почему они обратили внимание на ртуть и серу?..
Подвергать все сомнению, свидетельство нормального умного подхода к анализу. Но нельзя не знать, что в древности человек обладал таким же мышлением, как и наше, и поиски пытливого ума были такими же. И если вы видите чашу римского императора Тиберия, изготовленную из сплава алюминия,  подаренную ему неизвестным автором, то не ищите в этом факте подлога. Имеется еще один факт того, что этот легкий металл, полученный всего лишь около 180 лет тому назад, был уже известен в древности. Так, на гробнице китайского полководца Чжоу-Чжу, умершего в начале III века, украшения выполнены из сплава, состоящего на 85% из алюминия.
Пора отнестись  к ученым древности с должным уважением. Если в Ираке были обнаружены предметы, дошедшие до нас из глубокой древности,  покрытые тончайшей пленкой золота, то можно сделать только два вывода. Первый, древним была известна гальванопластика, иными словами, они знали об электричестве. Второй, они обладали неизвестным нам способом нанесения позолоты, толщина слоя которого измерялась в микронах, то есть, в тысячных долях миллиметра. А это – фантастично!
Мы, европейцы плохо знаем историю одного самого большого по численности населения государства мира. Называем мы его на Руси Китаем. Когда в Центральной и Восточной Европе вели племенной образ жизни, о письменности ничего не зная, философы Древнего Китая в своих трактатах указывали на возможность трансмутации химических веществ.
Восток давно опередил Европу,
Открывший порох, золото и шелк.
Купцы с востока проложили тропы,
Отсюда путь великий шелка шел.

В Европе золото не добывали,
Не знали ничего о шелкопряде.
За золотом отсюда посылали
Военные, разбойничьи отряды.
Когда в Европе тайны врачевания находились в руках шаманов и волхвов, использовавших суеверный страх соплеменников, повергающий их в транс, китайские мудрецы искали секрет долголетия, синтезируя лекарственные вещества. В обрывках трактатов дошли до нас указания о создании искусственного золота, удлиняющего жизнь. Из него изготовлялись пилюли бессмертия. Об этих пилюлях пишет китайский принц Лиу Ан, живший во втором веке до нашей эры. В трактате китайского ученого Вей По Иангом (второй век до нашей эры) метафорическим языком подробно излагается рецепт приготовления  пилюль бессмертия. Неоднозначность истолкования  метафор и сложной символики привели к тому, что загадочные формулы древнекитайского философа досконально не расшифрованы до настоящего времени.
Мы память прошлого пытаемся понять,
Бросая взгляд на древность с превосходством.
Не можем своей радости унять,
Коль обнаружим с нашим взглядом сходство.
Такой, естественно подход,
Не открывает глубины всей тайны,
И мы, трудясь над ней не один год,
К открытию придем, скорей всего,  случайно.
Известно только современным мудрецам, что в китайские пилюли бессмертия входила киноварь.
Дошло до нас и предание, говорящее о том, что Вей По Ианг решил проверить действие пилюль бессмертия на себе и двух учениках. Он, и один из учеников приняли чудодейственные пилюли и умерли. Умерла и собака, проглотившая пилюлю случайно. Увидев результат действия пилюль, второй ученик сбежал, опасаясь, что его могут привлечь к ответственности за их гибель. Каково же было удивление сбежавшего, когда спустя некоторое время, он увидел своего учителя, собаку и товарища по учебе живыми, получившими бессмертие. Когда он стал просить учителя о том, чтобы тот ему дал пилюлю бессмертия, тот отказал.
Немало трактатов о возможности превращения веществ одного в другое подарили миру древние египтяне.
Один из них, Болос из Менде, живший в III веке до нашей эры, писал о том, что в трансмутации простых металлов в благородные, различается четыре периода: В первом, названным меланозом, происходит почернение металла. Во втором, лейкозе, металл белеет. В третьем, названном ксантозом, происходит пожелтение металла. И, наконец, в четвертом, иоз,  происходит покраснение металла. 
К сожалению, труды алхимиков Египта, Персии, так же, как и Китая, не конкретны, содержат огромный мистический материал, поэтому трудны для расшифровки.
Арабские ученые были значительно конкретнее в своих трудах
Во времена Гаруна-аль-Рашида, при дворе его жил выдающийся арабский алхимик  Джабир ибн Гайяна, являющийся крупным сановником знаменитого халифа. Он оставил массу книг по математике, алхимии, медицине, философии. Он первым из ученых получил азотную кислоту, нашатырь. Он оперировал с хлорной ртутью, азотно-серебряной солью. Он описал опыт получения золота.
   Из вышесказанного можно сделать вывод, что человечество, не довольствуясь малым количеством драгоценного металла, разыскиваемого им, пыталось получить его искусственно в достаточном количестве.
       Вот тут нам и придется столкнуться с тайной Раймунда Луллия, монаха минорита. Может быть, она покажется читателю фантастической, но я, пусть и кратко, считаю необходимым изложить короткие вехи жизни этого замечательного ученого. Предупреждаю, что я не пионер, ему посвящено немало строк, в том числе и многими биографами.
Имя Раймунда Луллия стало известным в Европе  после того, как он в 1271 году написал книгу «великое искусство», в которой были помещены чертежи его машины, позволяющей узнать Высшее Откровение, иными словами вычислить свое будущее. Да, машина Луллия была невероятно примитивной.  И все-таки, она использовала саму возможность теоретического обоснования  логики математических машин будущего.
         Но начну я краткое жизнеописание Луллия не с этого эпизода, а со дня его рождения. Он появился на свет между 1232-1235 годами (год рождения знаменитого алхимика так точно и не установлен) на острове Мальорка в городе, называемом Пальма. Семья  богатая, пользовалось широкой известностью, была вхожей во дворец Арагонского короля Иакова Первого  Это было немаловажно, ибо позволило юному Раймунду с детских лет находиться при королевском дворе и получить блестящее образование. Насколько были велики познания молодого человека дает основание тот факт, что он стал воспитателем Иакова Второго, будущего правителя острова Мальорки. Такое высокое положение при дворе обеспечивало Луллию безбедное существование, позволяя себе многое. Но бездеятельность претила Раймонду. Слишком кипучая натура требовала действий. И он начал писать. Написанные им произведения говорят о незаурядном таланте автора. Стиль творений многоплановый: лирика, сатира, сентиментальные, с элементами эротики,  романы. Писал Раймунд только на родном ему каталонском языке. Он стал родоначальником литературы в своей стране, поскольку каталонский язык не считался тогда литературным.
Назвать затворником талантливого писателя было невозможно. Луллий участвовал во многих молодежных проделках.
Кто знает от чего, когда
В мозгу возникнут завихренья?
Что будет делать он тогда?
Какие слушать поученья?

Бретеров, славных молодцов,
Поющих ночью серенады.
Мужей, тревожащих, отцов,
И дев, скрывающих досаду.
Наверное, одна из самых распространенных ошибок молодости заключается в неправильном выборе объекта своей внезапно вспыхнувшей любви. Подобное случилось и с Луллием. Сердцу не прикажешь, смелые любовные взоры Раймунд адресовал красивой и набожной сеньоре Амбросии де Кастелло,  которая ежедневно посещала мессу в одном из храмов города Пальмы. Луллий всеми доступными средствами пытался обратить внимание женщины на себя. Он посвящал ей любовные стихи, искал встреч с ней. Тщетно… Попытки петь под окном дамы сердца тоже ни к чему не приводили. Окна дома ее плотно прикрывали ставни. Балкон оставался пуст.
Наше только сумасбродство
Приходит юному на ум,
И нет иного руководства,
И нет мужских серьезных дум…

Ах, где ты, «Юности зерцало»
Кто пишет юному устав?
            Изнанкой жизнь его блистала,
Он, не познав ее, устал!

Как женщины поймать вниманье?
Младому сердцу не понять,
Приходит поздно пониманье,
И на судьбу нельзя пенять.

Она дерзка и своевольна.
Перстом коснулась чувств, и крах.
И к Богу тянется невольно,
           Он, к удивлению, - монах.
Луллий решился на поступок, который мог бы привести его к религиозному преследованию, но не мог не обратить на него внимание избранницы сердца. Во время мессы, когда сеньора Амбросия полностью была погружена в слова проповеди священника, по каменным плитам храма раздался громкий цокот копыт. Раймунд, нарядившись в самое лучшее свое платье, в шляпе с длинным пером, появился в храме, сидя верхом на лошади. Все, присутствующие на молении, прервав восприятие проповеди, понимали, ради кого Луллий решился на такой безумный поступок. Все молящиеся поворачивают свои лица в сторону сеньоры Амбросии. Женщина поднимается с колен, лицо ее мертвенно бледно. Она впивается взглядом в лицо безумца. Луллий молчит, он ждет.  Женщина резким движением сбрасывает  мантилью, обнажает грудь свою, усеянную кровоточащими язвами. Луллий был  в шоке. Молодой человек уже не слышит вырывающихся изо рта женщины резких, хлещущих, как бичом, слов:
«Взгляните, безумец, чему вы посвящали свои сонеты!  Вам было недостаточно моего молчания в ответ на ваши пылкие серенады! Может быть, после того, что вы увидели, вы  избавите меня от своего присутствия? Конечно, клясться в вечной любви проще, чем видеть порок ее…
Раймунд всю ночь не спал. Перед его глазами стояла сеньора Амбросия. Он слышал ее гневные слова. Под утро ему привиделся Бог.
Раймунд оставил королевский двор, суливший ему прочное материальное благополучие, и отправился на свой родной остров в Средиземном море. Нет, он не поселился в отчем доме, а облюбовал себе небольшую избушку вблизи вершины горы Мирамер, находящуюся далеко от жилья людей. Там он предался серьезным размышлениям о смысле жизни. Кто знает, что рождалось в голове молодого человека? Но, известно, с этого момента жизнь его слишком круто переменилась. Он стал чересчур набожным.
Но нужен сложный склад ума,
Чтоб мудростью заняться,
Подскажет жизнь ему сама,
С чего должно начаться?
Покончив с затворничеством, Луллий начинает путешествовать. В своих путешествиях Луллий многому учится, одновременно он излагает свои взгляды на алхимию  и знакомит с созданной им машиной ученых Франции, Германии, Италии. Он становится слишком известной личностью.В Неаполе в 1293 году он знакомится с Арнольдом да Вилланова, известным алхимиком, которого, обвиняя в колдовстве, заставляли часто менять место жительства.
Подвал сырой, огромный, темный.
Пол земляной. Расчерчен круг,
У стен гранитных закопченных
Кули стоят… и хлам вокруг.

И тяжкий дух, и запах серный.
Да стол и перегонный куб.
Старик сидит в хламиде серой,
Лицо аскета… и беззуб.

Поставец на столе, свеча,
И манускрипт пред ним раскрытый.
Слова заклятий, бормоча,
Он в книге ищет смысл сокрытый.

Письмен неведомых и чудных.
И лоб испариной покрылся, -
Так трудно проявиться чуду, -
На стол старик облокотился.

И снова впился в манускрипт.
Вдруг в горне вспыхнул пламень.
Глаза полезли из орбит,
Увидев философский камень.
Следует заметить, что Вилланова оказался первым химиком, связавшим эту науку с медициной. Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (Парацельс) основатель ятрохимии (врачебной химии) появится значительно позднее Вилланова. Вилланова стал удачно применять порошки из химических веществ там, где до него пользовались кровопусканием, причиняя чудовищный вред врачующемуся. Знакомство с Вилланова, перешедшее в искреннюю дружбу, обогатило Раймунда. В 1309 году Вилланова объявит всему ученому миру о том, что им получен магистерий – философский камень. Через три года Вилланова погибнет во время кораблекрушения. Неизвестно,  познакомил ли Вилланова своего друга Луллия с открытием философского камня? Скорее всего, тайну философского уамня Вилланова Луллию передал.
У золота манящий блеск,
Страстей мятежных бурный всплеск,
Разгадка тайн – не вера.
Собрав в комок остаток сил,
Он серу, ртуть, смешав, варил,
И славил Люцифера.
 Луллий, путешествует по миру сначала с Вилланова, а затем и самостоятельно не только с научными, но и миссионерскими целями.
Кто скажет теперь, действительно удалось Вилланова найти универсальный трансмутатор? И не явилась ли смерть его результатом этого открытия?

ТАЙНА  РАЙМУНДА ЛУЛЛИЯ.
In divitiis inopes  quod, genus egestatis gravissimum est. 
Испытывать нужду при богатстве – род нищеты наиболее тягостный 
Сенека.
Тьма поглотила округу, ни огонька, ни светлячка, словно густые, черные чернила залили землю. На таких же темных, как и земля,  небесах бесполезно было искать хотя бы слабый лучик луны или проблеск звезд, густые тучи плотно укрыли небесные светила. Легкий ветерок, вначале слабо шелестевший листвой,  усиливался с каждой минутой. Вскоре он уже посвистывал, шумел и, наконец, разразился оглушительным шумом  и ревом, превращаясь в бурю. Порывы ветра ломали ветви деревьев, небольшие деревья, словно в частых поклонах, до самой земли сгибались. Потом все, словно по указанию невидимого дирижера, мгновенно стихло. Наступил момент ожидания грозы. Внезапно ослепительный голубой свет пронизал темень ночи. Вслед за ним раздался оглушительный грохот, отзвуки его долго раскатились по всей округе. Еще один разряд молнии, и потрясающий удар грома. Вскоре  громы грохотали непрерывно. Потом начался дождь, вначале редкий и мелкий, затем поливший, словно из ведра.
Настроение короля соответствовало непогоде, бушевавшей за стенами королевского замка. Король любил увеселения, праздную жизнь. Денег на забавы не хватало.
Следовало хотя бы кратко познакомить читателя с этим интересным образчиком правителя того мира, в котором приходилось жить и действовать Раймунду Луллию.
Итак,  ко времени нашего повествования, Эдуард II английский король был красивый мужчина, лет 32, широкоплечий и широкобедрый, роста чуть выше среднего. Волосы светлые, глаза серые, рот чувственный, с пухлыми губами. Вот уже восемь лет, как он был женат на дочери французского короля Филиппа Красивого, Изабелле. Королева не любила мужа за его мужицкие замашки. В исторических хрониках того времени нет указаний о том, чтобы английский король одаривал свою супругу пылкою любовью? Кажется, напротив, она никогда не была объектом его внимания. Возможно, благодаря именно ее стараниям, многие королевские дома были наслышаны о странностях поведения их английского собрата. Король любил лично участвовать в строительстве того, или иного здания, вследствие чего на его одежде всегда можно было видеть пятна от извести. Правда он как много строил, так и многое из построенного, им  самим, разрушал, не довольствуясь видом созданного. Вел себя король со строителями просто, по-приятельски, запанибрата, позволяя их обнимать себя за плечи, пить с ними эль, и называть им себя просто Эдуард. Они никогда не добавляли при этом слова «сир», как этого требовал королевский этикет. Он любил боксировать с грузчиками, пить с моряками, любил участвовать в конных скачках с конюхами, поскольку тогда еще не появилось слово – «жокей». Проще говоря, король любил развлечения, и не жалел денег, ни на их проведение, ни на тех, кто мог его развлечь. Вместе с королевой в Англию приехал молодой красивый беарнец, шевалье де Гавестон. Король так сдружился с веселым, остроумным французом, что не отпускал его от себя. Королева заподозрила супруга в противоестественной связи с беарнцем. Ревность привела ее в бешенство, когда она увидела на Гавестоне свои драгоценности из свадебного ларца. Ей удалось, в мести своей, привлечь на свою сторону многих английских баронов. С их помощью ей удалось потребовать от супруга казни Гавестона, как государственного изменника. Молодому человеку отрубили голову, тело четвертовали и выставили на показ в четырех главных городах королевства. Но, положение королевы от этого лучше не стало. Место Гавестона заменил Хьюг Диспенсер, еще  внешне привлекательнее, чем казненный. Мало того, что король знаки своей влюбленности открыто перенес на Диспенсера, родственники королевского фаворита были приближены к особе королевы, став, по сути, для нее шпионами и скрытыми тюремщиками.
Но вернемся к событиям, предшествующим появлению Луллия в Англии. Финансовое положение Эдуарда II не было катастрофическим, но оно и не было устойчивым, Проще говоря, король нуждался в деньгах, и не знал, куда за ними обратиться? Евреи денег не давали, предлагая вначале расплатиться с тем долгом, который король успел сделать.
Король английский Эдуард
Собрал придворных на совет:
«Я поделиться был бы рад
Вестями добрыми, но нет.

Казна пустеет с каждым днем.
Расходы все съедают,
Доход не золотым дождем
А грязным снегом тает!»
Король остановился, оглядывая потупившихся, прячущих взгляды советников, мудрецов. Единственный из присутствующих смотрел спокойно, выдерживая взгляд короля, когда тот скрещивался с его взглядом. Это был шут, сэр Эддингтон, сидящий рядом с Хьюго Диспенсером. Если бы на голове у него не было шутовского колпака, мало кто усомнился бы в физических и духовных достоинствах этого человека. Ему было лет двадцать пять. Он был высок ростом и широкоплеч. Высокий лоб, без единой морщины, широко поставленные глаза, с танцующими в них лукавыми искорками, прямой нос и всегда, с выражением насмешки чуть полуоткрытый рот. Шут всегда действовал успокаивающе на короля, Эддингтону позволялось многое. По сути, он был зеркалом, в котором король мог видеть отчетливо свои промахи. Шут давно намекал королю о его непомерных расходах, о пустом растранжиривании казны. Вздохнув глубоко, Эдуард Второй продолжал:
«Налогов не хватает. Денег нет.
А пошлины раздуты без предела.
Какой друзья дадите мне совет.
Где денег взять? Каким заняться делом?

Войну начать, так надобен предлог?
Чтоб войско снарядить, опять же,
денег надо.
Когда бы сам решить вопросы мог,
Не собирал бы вас с печалью и досадой».

Молчат советники, потупив в землю
взгляд,
И оторвать с земли его не смеют.
Совет не прост, он не сулит наград,
А примерять топор не следует на шее…

Молчанье затянулось, и монарх
Спросил у Эддингтона напрямую.
Ответил тот: «Да, есть один, монах,
Тебе я, государь, его рекомендую,

В алхимии великий дока он,
Не служит дьяволу, он – францисканец».
Король воскликнул: «Слушай, Эддингтон.
«Случайно, то не Луллий ли, испанец?»

«Он самый, государь, машину изобрел,
Мыслительной зовется та машина.
           Бог мысль послал, иль сам ее нашел?
Но действие ее непостижимо!»
Каким-то образом Луллию  было дано знать, что встречи с ним желает сам английский король.
Знал ли Луллий о расточительном характере короля? Возможно. Полагал ли он хоть малое, о чем придется говорить с Эдуардом Вторым? Скорее всего – да.
Встреча состоялась в королевском охотничьем домике,  в двенадцати милях от Лондона. Король не стремился поразить францисканца мрачным зрелищем огромного темного королевского замка, с гуляющими по переходам, коридорам и залам потоками сырого промозглого воздуха. Государь понимал, что младшая ветвь ордена св. Франциска проповедует отказ от богатств, выступает против церковной роскоши. И поэтому у него были серьезные сомнения в том, что он получит нужное ему золото? Возможно, встреча только пустая трата времени, ничего доброго не сулящая? Трудно представить, чтобы человек избравший образ жизни минорита, разговаривающий на языке простой толпы, может дать ему золото? А, если даст, то, каково его происхождение? Не то ли это золото, которое в мгновение ока превращается в глиняные черепки? Правда, Эддингтон говорил ему, что Луллий является доктором богословия, говорит на многих языках мира. И очень серьезный противник в религиозных диспутах.
«Представьте, мой государь, как Луллий посрамил  нашего доктора философии Дунса Скотта, несравненного спорщика, возглавляющего университетскую кафедру? - говорил, улыбаясь, шут.- Скотт задал присутствующей на диспуте аудитории вопрос: «Какая часть речи – Бог? И Луллий, ни секунды раздумывая, встал с места и сказал, потрясая собравшихся  своим ответом: «Бог  не может быть частью чего-то, в том числе, частью речи. Бог – это целое!»
Как ни странно, король волновался, ожидая монаха, по словам шута, имеющего власть нал золотом.
И вот Луллий предстал перед английским королем. Без чувства трепета и замешательства выслушал просьбу Эдуарда Второго и ответил:
Да, Государь я мог бы изготовить для вас золото, если это будет угодно Богу моему!
«Что для этого необходимо?» - спросил король.
«Прежде всего, благорасположение всевышнего. Нужного взаиморасположения солнца и луны, от которого зависит создание магистерия, философского камня. Пусть вас не волнует вопрос о том, что сама луна, как светило, не слишком самостоятельно, так как светит нам отраженным солнечным светом. Но, раз она  вмешивается в дела земные, значит роль ее велика…Кроме того, мне необходимы ртуть и сера, от количества  которых будет зависеть величина созданного мною золота. Успех моей работы обусловливается моим религиозным состоянием»
«Что ты хочешь получить за свою работу монах? – спросил король, впиваясь взглядом в лицо Туллия.
«Вы знаете, государь, что орден наш своей главной заботой считает обращение неверных в лоно нашей церкви? Мне будет достаточной платой за золото, если оно будет обращено на возращение заблудших в  истинную веру».
«Но я не священник, - возразил король, - словом своим я не могу язычника заставить стать христианином!»
«Мне это известно, - вздохнул Раймунд, - но вы государь могли бы израсходовать золото на организацию нового крестового похода, для освобождения гроба Господня от верующих в аллаха!
Эдуард нахмурился, вспоминая о том, сколь дорого обошлись христианским государям эти походы, пусть и с временными положительными результатами? Но, сказать вслух ожидающему монаху, что он никогда не будет стремиться к выполнению условий Луллия, означало – отказаться от денег, которых катастрофически не хватало. Поэтому английский король своим королевским словом скрепил устный договор.
Луллий принялся за работу. Доступ к башне королевского замка, в котором алхимик обосновался для всех, даже ближайшим советникам короля, был запрещен. В башне по вечерам что-то гудело, и единственное узкое окно выпускало голубое ослепительное сияние.
Прошло совсем немного времени, и золото было предоставлено королю. Его оказалось много. 60000 фунтов, что составляет 25 тон. Даже по меркам нынешнего времени цифра эта  слишком впечатляет. А в те, отдаленные, времена это была вообще огромнейшая величина. Золото изготавливалось Луллием из ртути, свинца и олова. Самое удивительное состояло в том, что изготовленное золото было самой высокой пробы.
По поводу золота Луллия до сих пор идут споры, высказываются различные предположения. Большинство их пессимистично рассматривают саму возможность создания золота. Но, признаться должно, из того золота были отчеканены золотые монеты и имели широкое хождение в мире до 1360 года. Кстати, Раймундовы золотые нобли королевской чеканки можно и сейчас увидеть во многих музеях.
Говоря о возможностях создания золота из ртути,  следует сослаться  на деяния еще одного алхимика, значительно большего ранга, чем Луллий. Им  был папа римский Иоанн  XXII. В 1334 году глава римской церкви оказался обладателем несметных сокровищ. Сам папа в написанных им алхимических сочинениях  сообщал, что наработал золото при помощи философского камня – магистерия.  Можно не верить папе, но золото было, а это – факт!
Свою часть договора Раймунд Луллий выполнил, чего не скажешь о короле английском. Какова ждала короля Эдуарда плата за нарушение королевского слова?..
Знаю только твердо, самого крестового похода на золото Луллия не состоялось. Философу пришлось самому разъезжать по разным странам и самому пропагандировать христианское учение. А это было небезопасным занятием. И, если бы у меня целью было бы описать эту сторону жизни Луллия, то пришлось бы написать довольно объемистую книгу, полную самых занимательных и драматических эпизодов.
Более, насколько мне известно, вопросами создания золота Раймунд Луллий не занимался. Осталось человечеству только восклицание этого замечательного алхимика: «Дайте мне море ртути, и я превращу его в  золото!
И вот еще, подаренные им человечеству слова: «Алхимия – весьма необходимая божественная часть тайной натуральной философии, составляющая  и образующая единую, не всем известную науку и искусство, которые учат чистить и очищать потерявшие ценность драгоценные камни и придавать им присущие свойства, восстанавливать  немощные и больные человеческие тела и приводить их в должное состояние и в наилучшее здоровье и даже превращать все металлы в настоящее серебро, а затем и в настоящее золото посредством единого всеобщего медикамента, к которому сводятся  и были сведены все частные лекарства».
Гляну в зеркало времени, и думаю: «До чего ж правы были Луллий и ему подобные! Говорить о трансмутации металлов, когда химия и физика только учились ходить, с трудом поднимаясь с колен, и пошатываясь из стороны в сторону. И думается мне, придет и такой взрыв в науке, позволивший заниматься изменением строения решетки вещества, не бомбардируя его элементарными частицами
Я, преподнося историю о Луллии, напомню то, что сказал о возможности превращения ртути в золото известный английский физик Фредерик Содди, еще в 1913 году: «Принципиальных препятствий для превращения ртути в золото не существует. Следует только снять из атомных ядер ртути по одному протону, снять с внешних орбит по одному электрону, выполнить эту операцию для всех атомов ртути, и она, ртуть, тотчас же окажется золотом.
Кстати,  в 1947 году  из изотопа ртути с массовым числом 196 путем бомбардировки замедленными  нейтронами, американские ученые Ингрем, Гесс и Гайдн,  получили золото
Предлагаю читателю обдумать слова, когда-то сказанные Арнольдом да Вилланова: «Скажу тебе, сын мой, что такое философский камень, Солнце, луна, агат суть камни. Но наши камни мертвы под землей. Сами по себе они не действуют. Настоящее золото или серебро можно получить только при участии человека. Наш философский камень естественный: он действует как природа…»
Но продолжим о Раймунде Луллие. Обманутый королем он много путешествовал. Его видели во многих странах, в том числе и в Армении. Он проповедовал Евангелие, не раз бывал избитым. Но однажды…
Случилось это в Тунисе  29 июня 1315 года, когда Луллий проповедовал Евангелие на северо-африканском базаре, стремясь обратить мавров в христианство. День был обычный. Скопление людей, Избыток солнца, пыли, человеческого пота, и разных запахов, от запаха жареного мяса, до запаха верблюжьего помета. И, естественно, очень много криков. Крики, расхваливающие товар, крики громко спорящих.  Крики муэдзина с минарета мечети. И в эту какофонию звуков вплетался металлически звонкий голос монаха Луллия. Трудно было ассоциировать по юношески звонкий голос восьмидесятилетнего старика. Его призывы отречься от Корана и восславить Господа Иисуса Христа, прежде не вызывавшие гнева «правоверных», сегодня вызывали раздражение. Вначале только отдельные посетители базара зло косились в сторону человека, одетого в грубую сутану. От расправы удерживал его внешний вид, старика с большой седою бородой. Раймунд не обращал внимания на злобные взгляды, он к ним привык за долгие годы странствий. Он готов был и физически пострадать во славу Христа. И это случилось,   обозленные мусульмане выгнали проповедника за пределы города и до смерти побили камнями…

БЕССМЕРТИЕ  -  ДАР, ИЛИ НАКАЗАНИЕ? 
Quid  quisque vitet nunquam humani satis
Caytam est in horas/
Человек не в состоянии предусмотреть,
чего ему должно избегать в то или иное мгновение?
Гораций.
Славный выдался денек для генуэзского купца, восседающего сейчас на верблюде, второй верблюд, нагруженный тюками, шел позади. Впереди и сзади шли многочисленные слуги, многие их которых были вооружены. Глядя на  крепко сколоченную фигуру купца, можно было понять, что действовать мечом и копьем, как и торговать, было ему делом привычным. Полуденная жара и насекомые не беспокоили купца. Чувствовал он себя сегодня великолепно. Товары проданы, закуплены тюки шелка, пряности. Можно и отправляться домой. Ветер свежий западный быстро наполнит паруса и понесет по волнам Средиземного моря. Так хотелось размять затекшие от долгого сидения ноги, что  купец Стефано Колумб решил оставшуюся часть пути до порта пройти пешком. Он  сполз с верблюда и пошел рядом с ним. Уже подходя к самой территории порта, Стефано в зарослях тамариска заметил человеческое тело. Что-то заставило купца подойти к лежащему. То, что он увидел, удивило генуэзца. Человек был в одежде монаха францисканца, судя по многочисленным лоскутам, пришитым к ней, в знак обета бедности, монах относился к миноритам. Лицо было залито кровью, в волосистой части головы видны были многочисленные раны. Раны были и на других частях тела.
По всему складывалась картина того, что человек был побит камнями. В мире мавров такая форма расправы была довольно распространенной. Оказалось, что человек был еще жив. Тянущиеся следы крови на земле, и помятая растительность, свидетельствовали о том, что человек был еще живым брошен и сюда приполз сюда самостоятельно. Раненый, не раскрывая глаз, но, почувствовав приближение людей, застонал.
«Пить! – тихо произнес монах по-испански.
«Ты испанец? – спросил монаха генуэзец, почему-то по-итальянски.
«Дайте хоть каплю воды!» - на этот раз просьба была произнесена на чистом тосканском наречии итальянского языка.
Колумб приказал слуге принести воду и вино. Он налил в чашу вино, разбавил водой и поднес к черной от крови дыре, которая когда-то была ртом. Тонкой струйкой он стал вливать жидкость. Раненый делал глотательные движения. Часть вина стекала на подбородок и шею, но часть была выпита. Раненый глубоко вздохнул. Потом открыл глаза.
- Кто ты? - спросил генуэзец.
-Монах. – Ответил раненый.
-Кто тебя избил?
- Мавры.
- За что?
- Я славил имя Господа нашего Христа
- Как ты мог позволить совершать такое в Тунисе, стране, населенным маврами, свято верующих в Аллаха?
- Я славил имя Господа нашего Христа – повторил упрямо, хоть и слабым голосом монах.
- Имя твое, святой отец?
- Раймунд Луллий.
Как ни далек был от философии и богословия генуэзский купец, но мало кто из просвещенных людей не слышал этого имени.
- Луллий из Мальорки? – спросил Колумб.
- Да.
- Я доставлю тебя живым,  или мертвым на твою родину – пообещал купец.
По всему было видно, что монах умирал. Колумб не знал, чем ему помочь. Монах чуть видимым знаком попросил купца наклониться к нему. Когда Колумб нагнулся, то услышал, как умирающий произнес: «Я, находясь на пороге вечности, открою тайну, касающегося тебя купец. Один из твоих потомков откроет Новый Свет».
Произнеся эти слова, монах затих, голова его слегка склонилась на бок. Грудь больше не поднималась. Купец недоуменно пожал плечами, услышав странное предсказание Луллия. Мог ли он знать, что слова Раймунда Луллия были пророческими. Через 177 лет потомок Стефано Колумба откроет Новый Свет, названный потом Америкой. Свое обещание генуэзский купец, предок Христофора Колумба выполнил. Тело великого алхимика, путешественника и проповедника слова Божьего было доставлено на его родину.
На острове Мальорка, куда было доставлено мертвое тело монаха-минорита, на могиле установили плиту с надписью: «Раймунд Луллий, благочестивые убеждения коего не были никому ненавистны, лежит здесь в дивном мраморе. С тысяча триста пятнадцатого начал быть без чувств»
Конец этой надписи не понятен мне. Нет законченности действия. Без чувств, не означает смерти.
На этом можно было   бы и закончить повествование о великом, возможно, алхимике, если бы не…
В 1475 году, спустя 160 лет после описанных событий, трехмачтовик «Сириус»  направлялся из Гвинеи в Португалию. Цели корабль не достиг. Его настиг на полпути жесточайший шторм. Корабль потерял управление, и его стало относить далеко на запад. Потрепанное судно дало течь и стало медленно погружаться. Моряки, оставшиеся в живых после перенесенного шторма, на двух шлюпках решили покинуть судно. Захватив небольшой запас воды и пищи, они отправились на восток, надеясь, в конце концов, встретить на своем пути землю. Только одному не хватило места в спущенных лодках. На него просто махнули рукой, как на ненужный балласт. Это был старик, единственный пассажир, оплативший свой проезд в Европу. Никто из членов команды не знал ни имени его, ни конечной цели путешествия. Удалось ли шлюпкам добраться до берега, осталось неизвестным? А вот пассажиру, оставшемуся на тонущем судне, повезло. Почти затонувшее, оно продолжало дрейфовать в море, позднее названном Карибским, пока его не прибило к утопающему в тропической растительности острову. Этот остров спустя века получит название Эспаньола. Незнакомец встретил радушное гостеприимство среди туземцев. Он провел среди них два года, изучая язык их, обычаи и занимаясь тем, что для местных жителей казалось странным: изучал морские течения, направление ветров, расположение звезд, и многое другое. Делал он это при помощи инструментов, которые удалось найти на полуразвалившемся корабле, доставившем его сюда. С помощью местных жителей ему удалось разобрать такелаж и перенести на берег. Доски, остатки парусины, бревна тоже сносились на берег. Потихоньку путешественник занялся постройкой большой лодки. Оказалось, что он совсем неплохо разбирался в навигационных вопросах. В конце 1477 года путешественнику, в одиночку, удалось пересечь Атлантический океан и добраться до острова Мадейры.
Весну 1478 года Христофор Колумб встречал на острове Мадейра. Как-то в таверне он встретился с незнакомцем. Это был среднего роста старик, лет восьмидесяти. Лицо, бронзовое от загара, с карими, не по возрасту живыми глазами, потрясало своей худобой, Оно напоминало голый череп, обтянутый кожей. Высокий лоб с глубокими поперечными морщинами, две глубокие складки, тянущиеся от крыльев носа до уголков рта, тонкий прямой нос и широкий рот с узкими губами дополняли портрет незнакомца. У незнакомца не было с собой денег, чтобы заплатить за бокал вина и скромный обед. Он почему-то из всей массы присутствующих обратил свое внимание на Колумба, подошел к нему, и, отведя в сторону, показал небольшой камушек, прося совета, где бы он мог обменять его на деньги. Колумб проявил интерес к незнакомцу и предложил вместе пообедать и выпить по бокалу вина. Пока шло неторопливое насыщение,  тот своими рассказами за бокалом вина так заинтересовал Колумба, что тот пригласил своего нового знакомого в дом своей тещи, жившей на острове Санту-Порту. Христофор Колумб любил этот остров,  где царствовала патриархальная жизнь. Здесь не нужно было спешить. Здесь жизнь текла неторопливо, было время все обдумать, пересмотреть, выявить свои ошибки. Домик, принадлежащий теще, располагался недалеко от берега моря. Узкая тропинка, петляющая среди густой зелени, вела к крохотной бухте, укрытой от ветров, спуск был пологим, берег золотистого мелкого песка, два небольших возвышающихся камня в воде у самого берега, и морская бескрайняя гладь впереди. Дом был небольшой, но уютный, с открытой верандой, продуваемой морским, чуть пахнущим бромом, воздухом. На веранде стоял стол, рядом два плетеных кресла. В этих креслах часами просиживали Колумб и его случайный гость, который в благодарность за оказанный приют, рассказывал хозяину о ветрах и течениях далекого и пока еще неведомого генуэзцу острова. Христофор Колумб многое из того, что говорил незнакомец, записывал. Поправив здоровье, продав изумруд за приличные деньги, незнакомец стал собираться в путь, на родину.
«Где она? – спросил Колумб, провожая случайного гостя.
«Остров Мальорка! – ответил тот.
Интересовался ли Христофор Колумб именем того, кому он оказал гостеприимство, неизвестно? Об этом биографы Колумба не повествуют, но создается впечатление, что знал.
Подробности того, что сообщил незнакомец Христофору Колумбу, его биографы так же не донесли до нас. Несомненно одно, снаряжая  свою экспедицию в неведомые западные просторы Атлантического океана, генуэзец знал и направление  пути, и конечную цель его. Он не вел свои корабли наугад, как некоторым бы хотелось это представить, и совершенно неслучайным было открытие Америки! Трудно представить и то, чтобы король и королева Испании, довольно скупые особы, ограбившие морисков, и дрожащие над каждым эскудо, выделили б деньги,  дали бы корабли на случайную экспедицию в неведомое отправляемое?
Известны детали путешествия Христофора Колумба и открытие им Америки. А вот о том, вернулся ли домой путешественник, гостивший у Колумба не известно? И еще один вопрос: гостил ли у будущего знаменитого мореплавателя  сам Луллий? Постановка такого вопроса, при всей своей невероятности, имеет право на существование. Во-первых, Клаус Гофман, ученый, прекрасно знающий дату побития камнями Луллия в Тунисе, делает странное замечание, идущее вразрез с каноническим 1315 годом, позволяя себе заявить о том, что знаменитый алхимик, по некоторым источникам, умер «не позднее 1333 года» И  это еще не все, существуют легенды, приписывающие Луллию Раймунду обладание квази-бессмертием. Спустя несколько столетий после тяжких страданий за преступное вмешательство в течение законов природы, он вымолил у Господа ниспослание смерти. Как ни странно, но существует много свидетельств  о том, что Раймунда Луллия встречали в разных местах с разрывом в десятки и даже сотни лет. Возможно, что это были разные люди, носившие одно и тоже имя? Луллию приписывают авторство более 4000 работ по философии, математике и особенно, алхимии. Для того чтобы совершить такую огромную работу, занимаясь одновременно проповедованием Евангелие, одному человеку, действительно и сотни лет не хватит. Напрашиваются, само собой, два вывода. Первый, если их создал один Раймунд Луллий, то это подтверждает легенду о квазибессмертии его. Второе, если Луллий было не один, а множество Луллиев, то следует признать странным то обстоятельство, что все они были чрезвычайно талантливы и были склонны к реализации одних и тех же идей!
Если признать за истину первый вывод, то следует согласиться с тем, что Арнольд да Вилланова все же раскрыл тайну магистерия, хотя и расплатился жизнью за его создание. А Раймунд  Луллий, его друг и последователь, проверил силу философского камня при создании им золота английскому королю Эдуарду Второму. Не исключено и квазибессмертие Раймунда, нарушившего законы природы, данные ей в пользование Создателем. Квазибессмертие и нужно было Луллию для долгих лет страданий и покаяния. О таком бессмертии говорится и в Библии, его получил Каин, сын Адама, за убийство своего брата Авеля.. Не удивляйся читатель тому, что из всех алхимиков прошлого, я предложил тебе Раймунда Луллия?  Это не случайно, не так уже и много  алхимиков на свете, золото которых можно подержать в руках. А золотые монеты, выполненные из золота высокой пробы, называемые «раймундами» есть и ныне. И еще несколько слов… Из всех «делателей» золота человечеству более подробно известна жизнь странствующего монаха францисканца Луллия Раймунда. Но, оказывается, жизнь этого «непоседы», очень образованного человека полна тайн, которые раскрыть пока никому не удалось, хотя  вопросами его жизни и деятельности занимались многие историки и исследователи. И я хотел бы, чтобы ты, читатель, прикоснулся к ним.
Тайна первая. Предположим, что Луллий не обладал возможностями  трансмутации ртути, свинца и олова в золото. Тогда, закономерен вывод: к золоту английского короля  Эдуарда Раймунд никакого отношения не имеет. Тогда, еще закономернее, возникает вопрос: откуда у короля транжиры вдруг появилось сразу огромное количество золота, причем, самой высокой пробы? Насколько известно, Англия того периода времени не обладала колониями, не вела заморской торговли, и никогда на территории ее не обнаруживали ни коренных месторождений, ни россыпного золота. Ограбить своих баронов король не мог, нет тому исторических сведений. Насколько известно, войн на территории Англии тогда не велось. Для ведения войн следовало бы  иметь огромное войско. А это, опять – деньги! Правда, король мог использовать золотые предметы церквей и монастырей. Но, ни один король не рискнул совершить что-то подобное. Ссора с папой, пусть и находящимся не в Риме, а в Авиньоне, не прошла бы даром. Об этом бы узнал и возмутился бы весь христианский мир. И, наконец, почему исследователи всех времен связывали имя короля Эдуарда  со странствующим алхимиком Луллием, к тому же лицом иностранного происхождения?
Действительно своим рождением Луллий никак не связан с Англией. И это факт
Ну, а вторая тайна -  бессмертие Луллия оставим на совести тех, кто сообщил об этом человечеству. Я не стану проверять достоверность этой легенды, пришедшей ко мне через 700 с лишним лет
Так просто все былое отрицать,-
Для этого не нужны аргументы,-
А, если что-то нужно доказать,
То нужны только факты, документы.

А, где их взять, коль семь веков прошло?
Сгнило, утеряно, сгорело,
Иль в тайниках запрятано на зло,
Иль, рано появившись, не созрело?

Но, почему  бы, все же, не поверить,
Пытаюсь как-то факты объяснить?
Я тайне древней открываю двери,
Она имеет право в нашем веке жить.

СУДЬБА  ЭДУАРДА ВТОРОГО
«И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных богатство, и не искусным – благорасположение; но время и случай для всех их»
Екклезиаст. Глава 9
Скажем, чего недоставало английскому королю Эдуарду Второму? Красота мужская, достойная поклонения женщин, сложение – атлетическое, вызывающее искреннею зависть большинства мужчин, да и голова на плечах, не половой набитая – царствуй на славу своего народа! Его, как властителя, к благородным занятиям приучали: владению всеми видами холодного оружия, поскольку огнестрельного тогда еще не придумали. С утра у него начинались физические нагрузки, тело, силою наливающие. Потом скачки на конях по крестьянским угодьям. Что до того, что вслед вполголоса и мысленно проклятия земледельца неслись? А король, что?.. Его к строительству домов, крепостных стен тянет? Будь иною судьба, не будь врагов у него, поднялся бы король до звания Великого строителя, ну, скажем, как у царя Грузии, Давидом-строителем прозванного. В кузнице днями готов торчать английский король, молотом по раскаленному металлу удары нанося. Да, разве это королевское занятие? Где рыцарские турниры, глаза, радующие выбитыми глазами, да зубами?
Где, наконец, войны, славу Англии, приносящие? Таскается король, как простолюдин, по кабакам, с мужиками мастеровыми эль распивая. Жене, привыкшей к французскому королевскому этикету, никакого внимания.  Нет, король к гибели своей шел, не сознавая, что не того ждут от него воинствующие феодалы и рыцари, ни к чему иному не привыкшие, кроме, как мечами потрясать, да копьями, не забывая еще при этом и грабить? А попытки короля обуздать тех из них, кто открытое непокорство проявляли, только число врагов внутренних увеличивая. И подняли они руку на помазанника, добившись от папы избавления от его вассальной зависимости. Его врагами станут жена и сын, тоже носящий имя Эдуарда. Они сбегут из  Англии только для того, чтобы высадиться на берегах отечества в сопровождении большого числа лучников. Мать сумела посеять в сердце сына ненависть к отцу, описывая его извращенные половые вкусы. Участие в войне с Англией определили  Иоганн Геннегау и другие голландские сеньоры, а также некоторые английские феодалы, наиболее крупным из них были лорд Мортимер и маршал Англии граф Норфолк.
Ранним утором 22 сентября 1325 года флотилия снялась с якорей. Чайки с криками то ли ликования, то ли гнева кружили над палубами кораблей. Погода вначале была отличной, дул легкий попутный ветер,  и суда легко скользили по воде, как огромные белоснежные лебеди. Потом ветер сменил направление, став встречным. Теперь суда, с трудом преодолевая сопротивление ветра, буквально ползли. Через двое суток показались берега туманного Альбиона, с одинокими домишками под соломенными крышами. За низкими изгородями были видны стада тонкорунных овец.
Опасение встречи с королевскими военными силами Эдуарда Второго сменились звуками ликования, когда высадившиеся узнали, что навстречу им спешит его высочество Генри Ланкастерский. Двоюродный брат короля с армией баронов и рыцарей прибыл, чтобы послужить королеве и ее сыну. С ним также прибыли лорды-епископы Герифорд. Норич и Линкольн. Сеньоры епископы привезли с собой крупные суммы денег и обязались еще поискать по сусекам  своих епархий.
Что в ответ предпринял Эдуард Второй? Заперся в Тауэре и издал ордонанс следующего содержания:
«Принимая во внимание, что Роджер Мортимер и другие предатели, враги короля и королевства, применив насилие, став во главе чужеземных войск, пытаются низвергнуть королевскую власть, король приказывает своим подданным бороться против врагов любыми средствами и уничтожать их. Жизнь следует сохранить королеве. Ее сыну и графу Кентскому. Кто доставит королю голову изменника Мортимера, получит награду в тысячу гиней.
Кажется, платить королю было нечем? Он золото, изготовленное Раймундом Луллием, успел промотать. Приходится изумляться такой способности транжирить деньги! А может быть,  заслуга в расходовании королевских денег принадлежала семейству Диспенсеров?
Возможно, лондонцы знали об истинном положении дел и не поверили в кредитоспособность короля? Во всяком случае, к приказу короля  они отнеслись равнодушно, и спасать короля не собиралась.
Король понял, что оставлен своими вассалами. Поэтому покинул Тауэр, сбежав в Уэльс. Фаворит последовал за королем. Что касается остальных сторонников короля, то их оказалось мало, и надежд на победу у них не было, так что, не удивительно, лорд Диспенсер и его родственники поспешили в свои укрепленные замки, хотя понимали, что особенного сопротивления оказать не могут.
Сын Эдуарда был провозглашен королем Эдуардом Третьим.
Диспесеров судили королевским судом. Старший Диспенсер был осужден  на обезглавливание и повешение после того, как его волоком протащат по улицам Бристоля, города принадлежавшего ему.
Осужденный спокойно выслушал приговор. Потом его привязали за ноги к конской упряжке, с поломанными костями и разорванными сухожилиями дотащили на площадь перед замком и отсекли голову на плахе. Привязав мертвое тело за подмышки, его повесили, а голову, водрузив на пику поставили рядом с телом.. Таким же образом был казнен сторонник короля и враг лорда Мортимера граф Арундель И, наконец, в цистерцианском аббатстве в долине реки Тау граф Ланкастерский захватил короля, канцлера и  фаворита Хьюго Диспенсера.
Захватили в то время, когда король трудился в кузнице,  выковывая звенья металлической ограды.
Атлетического сложения король не оказал никакого сопротивления.
Чтобы потешится над поверженным королевским фаворитом, его одели в крестьянскую одежду, связали за спиной руки и, усадив на самую маленькую и тощую лошадь, которую смогли разыскать в округе, стали возить  по городам и селениям. Глашатай выкрикивал при этом:
«Люди добрые, полюбуйтесь на графа Глостера, полюбуйтесь на этого негодяя, принесшего столько вреда королевству.
24 ноября 1325 года 33-х летнего Хьюго Диспенсера  подвергли казни. Я не стану описывать детально ее. Если сейчас люди упиваются лицезрением мук человеческих на экранах телевизоров, то, что говорить о том времени? Казнь была не мучительной для осужденного, сколько была невероятно безобразной по своему исполнению, напоминая характером работу мясника разделывающего свиную тушу.
Смерть свергнутого короля тоже была насильственной, но свершалось злодеяние скрыто, под покровов темной ночи, в замке Корф, прославившимся тем, что в нем по приказу короля Иоанна Безземельного были умерщвлены двадцать два французских рыцаря. Поговаривали тогда, что в убийстве короля принимали участие мятежные английские бароны: Роджер Мортимер, Джон Мальтраверс, Томас Беркли, Томас Гурней. Насильственная смерть короля дала возможность в последствии говорить о божьей каре за обладание  проклятым золотом монаха Луллия. А я полагаю, что причиной всему не происхождение золота виновно, а необычное, непривычное для окружающих поведение короля английского. Ведь значительно проще управлять пятнадцатилетним Эдуардом Третьим, чем его 39 летним отцом. Не отпустил времени Господь королю для покаяния за пользование проклятым золотом, алхимией созданном, в то время, как монаху для этого были даны столетия! Может, потому, что не смог, как следует Эдуард Второй золотом воспользоваться, к тому же еще слово королевское нарушив?

ЗАНОЗА  В  ЦЕНТРЕ  ПАРИЖА
Нет  человека праведного на земле,
который делал бы добро и не грешил бы.
Екклезиаст.
Король Франции Филипп IV, из рода Капетингов, прославился своей редкостной красотой, почему и получил приставку к имени своему – Красивый. К красоте следовало бы еще добавить политическую и военную активность, позволившею стать ему неограниченным властелином государства. Он основательно прижал своих баронов, многих из них казнив, он выиграл войну с Англией в Аквитании. Мало того, он сделал то, чего никому еще не удавалось сделать, он пленил Папу Римского, переселив его в небольшой городок Франции Авиньон. Теперь папе приходилось танцевать под дудку Филиппа Красивого. Тому теперь, через папу легко было оказывать давление на независимых ему лиц. Шесть государей Европы числились его вассалами, брачными и иными союзами он охватил все пространство, от Бискайского залива до России.
Его Величества казна
Заметно  похудела,
И бедность рыцарей видна,
Хоть с виду горды, смелы.
Все эти действия требовали огромных денег. Любыми путями, не гнушаясь ничем, он прибирал к своим рукам капиталы и состояния.
Он не только обобрал евреев, чем нанес удар по объединению ломбардских банкиров, он обложил налогами церковную казну и монастырские земли.
Король не гребовал ничем,
            До нитки обобрал евреев,
Хоть феодалов « не совсем»,
Но, пискнуть не посмели.
 Золотые монеты, выпускаемые его монетным двором, становились с каждым годом легче, а ценой дороже. По его указанию стали выпускаться фальшивые деньги. Бремя налогов вело к разорению и голоду. Возмущение выражалось бунтами, а заканчивались они длинной вереницей виселиц.
Что делать, нужны деньги?
Филипп Красивый день и ночь,
По Лувру ходит мрачной тенью,
Ведь нет желающих помочь.

Евреи изгнаны давно,
А у придворных – вошь в карманах.
И королю не суждено,
Содрать с крестьян три шкуры прямо.

Земли надела не возьмешь,
Живут на грани разоренья,
А на полях бурьян, не рожь,
Начался голод, без сомненья.

Источник есть еще один –
Он в сердце самого Парижа,
Магистр тех денег господин,
В кольчуге ходит, а не в ризах.

Тампль черной глыбою во мгле
Как шип торчит в самой столице
Магистр великий де Молэ.
Заслугой ордена гордится.

Их в колдовстве бы обвинить,
Под пыткой вырвать тайны кладов,
Потом владетеля казнить,
И парижане будут рады.
Среди этой бури королевского беззакония только одна сила была не подвластна Филиппу Красивому – орден тамплиеров. Это была огромная военно-религиозная организация, созданная для отвоевания гроба Господнего. Она была сильно разветвлена, ее отделения, замки, поселения были разбросаны по всей Европе, включая земли далекой Галиции. Крестовые походы дали возможность обогатиться ордену. Он стал владельцем бесчисленных богатств. Поговаривали, что тамплиеры владеют тайными гаванями для своих кораблей, что они ведут торговлю со всеми странами, включая неверных. Центром этого объединения рыцарей Креста была крепость Тампль, находящаяся в Париже. За стенами ее всегда находилось несколько сотен вооруженных крестоносцев, готовых к отражению любого многочисленного врага. Надежность этой крепости была такова, что французский король хранил здесь свою казну. Великим магистром во времена Филиппа IV Красивого был граф Жак де Молэ, прославившийся походами на Палестину. Он был последним европейским правителем земель, находящихся там. Многие дворяне из знатных родов Европы  мечтали надеть длинный белый плащ с черным крестом – традиционное облачение рыцарей храма. Через пески пустыни шли крестоносцы освобождать от сарацинов святые места.
Отбивали города, захватывали многочисленных пленников. В казну ордена поступали за пленных богатые выкупы. Высших ступеней иерархии достиг граф Жак де Молэ, надев когда-то золотые шпоры. Он занял высший пост, став Великим магистром ордена, Ему завидовали многие государи,  де Молэ никого не боялся. Могущество его никто не мог оспаривать, в том числе и король Франции, в столице которого и была резиденция Великого магистра.

АВИНЬОНСКИЙ  ЗАТВОРНИК
Слова из уст мудрого – благодать, а уста глупого губят его же.
Екклезиаст.   Глава 10
Солнце высоко поднялась над горизонтом, ярко освещая Авиньонскую долину. Весна уже заканчивалась, впереди было лето. Темно-голубые небеса начинали бледнеть, предвещая жаркий день. Оливковые рощи и виноградники чередовались с группами обычных деревьев, с участками земли, занятыми под пшеницу, уже начинающую созревать, и огородные культуры. С востока и юга долину окаймляли горы, изломанные  очертания вершин которых, четко вырисовывались на фоне небес. На крестьянских наделах в одиночку и группами трудились крестьяне с обнаженными загорелыми торсами. Склонив головы к земле и подставляя солнцу спины, они изредка  выпрямлялись, чтобы отдохнуть, отереть пот с лица,  и откинут прядь прилипших ко лбу волос. По проселочной дороге двигалась группа вооруженных всадников. По тому, как лошади гарцевали, временами переходя с галопа на рысь, можно было догадаться, что и лошади, и путники не успели устать. Латы на всадниках блестели в солнечных лучах. Только один, возглавляющий кавалькаду, был без брони. Одетый в синий, зауженный в талии, камзол, с широкими разрезными по бокам рукавами, и в такого цвета штаны из бархата, заправленные в высокие сапоги со шпорами, он был вооружен только небольшим кинжалом. Широкополая шляпа, глубоко надвинутая на лоб, скрывала лицо всадника так же, как тяжелый, ниспадающий складками плащ лилового цвета скрывал очертания плотной фигуры его. По почтительному обращению к нему остальных всадников, можно было догадаться о значительном месте занимаемым им на ступенях иерархической лестницы. Действительно, мессир Ангерран де Мариньи, а это был он, являлся  вторым человеком в государстве после короля Франции Филиппа IV Красивого. Человек незнатного происхождения, он, благодаря  цепкому уму, умению находить быстро решения самых затруднительных вопросов и, безусловно, благоволению судьбы, сделал головокружительную карьеру при короле, став первым советником короля и его первым министром. Король, приблизив к себе человека из третьего сословия, сделав его правой рукой своею, мог не сомневаться в его преданности, поскольку тот, живя в атмосфере чудовищных зависти и ненависти, всегда сопровождающих первых лиц государства, знал, что его судьба и сама жизнь целиком зависят от расположения государя. Де Мариньи слыл жестоким человеком. Да, это было так, действительно он был жесток.  Но кто тогда мог прославиться мягкостью характера? Следует сказать, жестокость не была врожденной чертой характера коадъютора, а диктовалось только возможностями выполнения королевской воли. В условиях феодальной разобщенности быть добрым и снисходительным было не просто опасно, а и преступно. Сколько пришлось принять не популярных решений, чтобы заставить непокорных баронов, хотя бы, пригнуть головы. Каким надо было быть изворотливым, чтобы держать на коротком поводке близких короля, тянущих руки свои к французскому престолу? Дорога, по которой сейчас ехали всадники, была извилистой и следовала поворотам и изгибам Роны, одной из самых крупных рек Франции. О том, что та находится здесь же рядом, свидетельствовала стена высокого зеленого тростника, тянущаяся слева в десятке метров от дороги. Сотня метров, и впереди показался мост через Рону, соединяющий две южные провинции Прованс и Лангедок. Рядом городок Виьнев-Лез-Авиньон. Не заезжая в Вильнев,  де Мариньи направил коня к мосту. Копыта коней застучали по серым камням моста. Мост был велик, больше 16 арочных перекрытий. Кто его строил? Судя по массивным каменным опорам у основания арок, это была работа римлян. Мост остался позади, и перед всадниками  цель поездки - город Авиньон. Авиньон внешне напоминал крупную испанскую крепость. Зубчатые стены, на них видны были галереи с навесными  бойницами. Снаружи, вокруг города, оливковые деревья, тростник и иная южная растительность, еще далее стеною поднимаются горы с неровными очертаниями, отчетливо видные на фоне голубого неба, и почему-то кажущиеся синими. Ворота, ведущие в город, были открыты, стражи у ворот, почтительно склонив головы, пропустили всадников внутрь города. Вдоль улиц находились многочисленные небольшие лавки. Вход в каждую из них, как и принято, на юге Франции, был прикрыт только занавеской. Вывески торговцев нарисованы на полотне. При движениях ветра они напоминали флаги кораблей. Простолюдины, перебросив через одно плечо грубого полотна курточку, работали в тени, дети играли прямо посреди улицы, не заботясь, что могут быть сбиты скачущей лошадью или попасть под колеса проезжающей кареты. Здесь, на городской площади каждый чувствовал себя, как дома. Здесь принято было беседовать с друзьями, здесь же заключались сделки. Лица горожан резкие, немного суровые, речь громкая, резкая, значительно отличающаяся от той, которую слышат ежедневно парижане. Особенно внятно звучат здесь гласные звуки, так что могло показаться человеку, случайно попавшему в Авиньон, что он находится за пределами Франции. Люди, живущие тут, любили прихвастнуть, сочинить небылицу и сделать так, что она становилась достоверностью. Скажем, встречаются здесь провансалец и житель Лангедока. Жарко, оба отдуваются.  Житель Лангедока  говорит авиньонцу: - «У нас в прошлом  году стояла страшная жара. Неподалеку от моей деревни ручей высох настолько, что из песка выгребали  лопатами живых раков.
-Да, - кивая головой, соглашается авиньонец, -  а у нас, дружище, жара была такая, что их собирали уже вареными.
             Кое-что в городе еще сохранялось от античного Avenio – города, игравшего большую роль в прошлом, как римская колония. Вереницы арок на улице Птит-Фюстери, явно носили характер римского сооружения, большие тесаные камни уложены друг на друга были с такой точностью, которая не характерна для французских строителей. Между камнями не было скрепляющего раствора. Сохранилась колонна с каннелюрами, прежде составляющая часть аркады. Возле папского замка имелась еще одна аркада – остаток античного акведука. Ангерран де Мариньи уже дважды бывал в этом городе. Его спутники здесь были впервые, поэтому смотрели, широко раскрыв глаза. Авиньон был значительно чище Парижа. Здесь не было парижских узких улочек, с текущими по ним ручейками сине-зеленых, издающих зловонный запах, нечистот. Сам воздух был свеж. Не валялись груды отбросов, так характерных в то время для столицы Франции. Впереди показался кафедральный собор Нотр-Дам-де-Дом, представлявший собой удачно выполненную перестройку древнеримского храма. Дивились спутники первого французского министра и одежде местных жителей, больше напоминающую испанскую. Прованс в описываемый период отличался  относительным покоем, здесь реже полыхали пожары войны, и реже проливалась кровь. Наверное, поэтому Филипп Красивый избрал его для пребывания папы римского. Все здесь внешне напоминало крепость. Большие здания напоминали форты, а дворцы и церкви смахивали на малые крепости. Недаром, позднее, в 14 веке здесь выдержит осаду папа Бенедикт XIII..В момент приезда в город представителей королевской власти папа римский сам проводил служение в церкви Нотр-Дам-де-Дом. Он, в сером простом одеянии, но в папской тиаре, стоял у мраморного алтаря, имевшего форму стола, опирающегося на пять мраморных колонн. Установлен был этот алтарь еще в 1180 году. Сегодня, как тогда полагалось в период богослужения, папа находился лицом к молящимся. Приехавшие спешились и вошли в собор, но в глубину собора не стали проходить, полагая одним своим появлением привлечь к себе внимание. Этого им удалось добиться. Наскоро закончив мессу, папа направился к приехавшим. Де Мариньи и его спутники приняли благословение христианского иерарха. Далее все пешком направились к папскому замку.  Папский замок был наиболее грандиозным из всех сооружений. Глядя на него, казалось, что эту цитадель создавал какой-то азиатский тиран,  а не должна была она служить резиденций наместника кроткого христианского Бога. Искусство здесь было принесено в жертву безопасности. Толщина и высота стен были таковы, что могли бы вызвать зависть любой крепости. Все создавалось на случай внезапного нападения. Изнутри замок был укреплен  так же хорошо, как и снаружи. Большой двор окружен  со всех сторон башнями и высокими куртинами. Овладев  крепостными воротами, осаждающий враг ничего бы не добился –  ему бы предстояло начинать последовательно один приступ, вслед за другим, и овладев всеми защитными строениями,  пришлось бы еще встретить перед собой неприступную башню. В одной из восточных башен находился зал, где собирались инквизиторы, рядом помещалась комната для пыток  Внешне она походила на закругленную вверху воронку. В стене была устроена печь, в которой раскалялись железные орудия  пыток. Здесь же находилось механизм именовавшийся «Бдение» Оно состояло из заостренного кола, конец которого был вырезан в форме грани алмаза. Несчастного еретика  сажали на кол  и привязывали веревками так, чтобы он не мог изменить положение тела. Да эта комната повидала в себе многих и многих еретиков женского и мужского пола. Особенно в период поголовной ереси, охватившей когда-то Прованс… И до сих пор провансальцы с ужасом вспоминали герцога Симона де Монфора, командовавшего северофранцузскими крестоносцами, предававшего альбигойцев казням и разорению
Гнездом заразы стал Прованс,
«Движенье альбигойцев»
И крестоносцам дан аванс:
«За грех не беспокойтесь!

Разите их и в пух, и в прах,
Под ногти вбейте клинья,
Отличит Бог на небесах
Виновных от безвинных!

Мирские песни запретить,
Пускай исчезнут танцы,
За ересью будут следить
Отцы- доминиканцы.

Огнем всю ересь выжигать,
За души бедных биться,
Особый тайный суд создать
С названьем – инквизиция!»
Приезжих не интересовала борьба с еретиками. К виду пыточных комнат люди того времени привыкли, как к нечто, обыденному, повседневному.  Сегодня сюда приезжие не заходили. Пройдя мимо, они затем прошли через рядом находившийся переход в виде галереи и оказались в четырехугольной башне, богато украшенной фресками. Головы фигур были выполнены в благородной манере и с необыкновенным изяществом. Фигуры, высокие и прямые, в одеяниях, облегающих стан с ниспадающими внизу складками. Все они  изображали библейских пророков, предсказывающих пришествие Христа.  В ней приезжие остановились, в то время как папа провел Ангеррана де Мариньи через скрытую от посторонних глаз небольшую дверь в скромно обставленную комнату, внешним видом и убранством напоминающую обычную монашескую келью.
-Что заставило вас, мессир, покинуть Париж, чтобы оказаться здесь? – спросил папа, опускаясь на простое ложе, покрытое куском грубого серого полотна. Гостю своему он предложил сесть на широкое, выполненное из серого ноздреватого камня сиденье. Впрочем, сидеть рядом с наместником бога на земле считалось бы святотатством. Коадъютор не отказался от приглашения. Сидя напротив папы, Мариньи мог видеть движения лица собеседника. Это был дар Божий первому министру королевства, позволяющий ему легко улавливать малейшие нотки лжи в словах собеседника.
-Ваше святейшество, как вы понимаете, я бы не приехал к вам ради спасения души моей. Поездка осуществляется по поручению короля. То, что происходит в самом сердце Франции, не может не беспокоить моего повелителя. – Мариньи остановился, проверяя реакцию папы.
Бледное, одутловатое лицо папы, с мешками под глазами, оставалось совершенно спокойным, он ждал продолжения. Разговор велся на французском языке, родном для обоих, поскольку папа был по национальности француз. Иного, правда, и не следовало ожидать после того, как папу римского восьмидесятишестилетнего Бонифация VIII,  в присутствии кардинала курии Дюэза, хранитель французской печати Гийом де Ногарэ за бороду стащил с престола, преподав чудовищный урок насилия над наместником Бога на земле. И понятно, как еще могла голосовать курия при избрании нового папы, если пятнадцати французским кардиналам противостояло только семеро итальянцев? Что поделать, власть папы была резко урезана уже тем, что папский престол был перенесен из Рима в Авиньон?  А помогла французскому королю слава его предка. Святой  Людовик дед Филиппа Красивого был канонизирован, и это дало его внуку возможность избегнуть многих неприятностей, даже таких, как насильственное свержение папы римского Бонифация
Непросветленный дух, он, как туман, густой,
Что прячется за ним, на самом деле?
Как хорошо, коль предок твой святой.
Струится святость в грязном темном теле.

Чем святость ту твой предок заслужил?
Как все ел, пил и не чурался женщин.
Душой своей король не дорожил,
Осталось в ней немало язв и трещин!

Порою с уст его срывалися слова,
Которых простолюдин постыдился б,
По миру прокатилася молва
Престол его не в Риме находился.

За то, что кровь неверных проливал,
Евреев, сарацинов в Палестине.
И на копье младенцев поднимал,
Христово прославляя имя.
 Отсюда, само отношение к нанесению оскорбления священной особе, в описываемое время. Только подумать, какое наказание понес за излишнюю грубость к священной особе папы его обидчик?  За это де Ногарэ был отлучен от церкви. А то, что это отлучение оказалось временным, это уже никого не беспокоило, хотя, всякому здравомыслящему было понятно, папа Климент V  уступил нажиму французского короля Филиппа Красивого и снял отлучение с канцлера Франции. Снять церковное наказание прерогатива самого папы. Кто может осуждать папу, если кому-то и не нравятся принятые им решения?
Мариньи продолжал после короткой паузы: - Государь обращается к вашей милости, взывая к справедливости!..
- Ко мне не доходили вести о том, чтобы кто-нибудь из баронов поднял голову? – заметил папа, с иронией в голосе.
 - Дело не в баронах, а в более серьезной угрозе! Эта же угроза витает и над святым престолом.
А исходит она от самого существования ордена тамплиеров…
- Насколько мне известно,- заметил Климент V – до сих пор угрозы со стороны рыцарей храма не было. Напротив, мне известно, что король поручил государственную казну охранять рыцарям ордена, и она находится в одной из башен Тампля. Это ли не доказательство тому, что король верит тамплиерам?  Великий магистр граф де Молэ кроме того является крестным дочери короля. Да и встречи между ними проходили всегда дружелюбно, ни одного неприятного инцидента. Мне даже стало известно о том, что король сам просил го принять в орден в качестве командора…
- Но капитул ордена ответил отказом! – случайно вырвалось у Ангеррана де Мариньи.
« Не этот ли отказ стал черной тенью, промелькнувшей между Великим магистром и королем? - подумал папа. – Но само вступление короля в члены ордена не могло диктоваться временной, случайной прихотью государя? Впрочем, это и не порождение простого желания? Скорее всего, этот, сидящий напротив меня крепкого сложения бывший горожанин и конюший Юга де Бувилля, дорвавшийся до власти, надоумил короля сделаться Великим магистром ордена? И, король нарвался на самый категорический и высокомерный отказ, свойственный прямой речи Великого магистра.. Я даже представляю себе, каким гордым был  ответ де Молэ: «Среди командоров наших не может быть государей!» Так, кажется, записано в их уставе?
- Но, зачем нужно было стать одним из командоров ордена? – задал вопрос папа, чтобы удостовериться в правильности возникших только сейчас у него подозрений.
- Да, только для того, чтобы быть в курсе всего, что происходит за стенами крепости Тампля. Вы представляете, ваше святейшество, что во Франции находится до 15 тысяч хорошо обученных ведению боя рыцарей? Для того чтобы их содержать, нужны огромные деньги! Во время войн – эта тяжесть несколько уменьшается, за счет того, что бремя их содержания падает на плечи населения страны, где ведутся военные действия. Сейчас христиане потеряли с таким трудом завоеванные земли на востоке. И нет таких полководцев, какими были Ричард Львиное Сердце, отобравший у магометан  сильнейшую крепость Аккру, стерегущую подходы к Иерусалиму со стороны моря, и нет Людовика Святого, захватившего город Дамьет в Нижнем Египте. Христиан сарацины изгнали. Иерусалимское королевство перестало существовать. Для чего теперь нужны тысячи тамплиеров? Кому и чему они служат? Твердо можно сказать одно, они не служат теперь прославлению Господа нашего Христа. Они нарушили свой строгий монашеский устав. Они отвратились от служения христианству, они стали торговать золотом. В их ряды проник порок, он стал проклятием для христианской морали. Они превратились в служителей дьявола. Те еретики, которых святая инквизиция наказывает за богоотступничество, младенцы по сравнению с монахами-воинами, носящими крест на плаще и дьявола в сердце!
- Что предлагает король? – спросил Климент V, выслушав коадъютора.
Его Величество король предлагает  собрать христианнейший собор, чтобы запретить орден и начать после этого судебный процесс, как на распространителей ереси. И еще, следует, пусть и посмертно, объявить папу Бонифация еретиком. Достаточно религиозных смут во Франции. Существование умершего символа может служить поводом для появления антипап. А они, как я полагаю, являются угрозой порядку, царящему в церкви.
- Но я могу все это сделать только после того, как поступит заявление человека священного звания, занимающего не последнее место в нашей иерархии. Такой человек у вас, мессир, есть?
- Его нет! Но, есть человек, который может сделать открытое заявление по этому поводу. Остается только, чтобы он был утвержден вами …
- А, если он, в период судебного следствия откажется от своего заявления? – перебил де Мариньи папа. - Вы уверены в своем человеке?
- Уверен, потому, что им является мой младший брат, Жан де Мариньи, священник небольшого прихода вблизи Тулузы.
- А о месте дальнейшей службы вашего брата вы подумали, мессир?
- Да, он должен стать архиепископом Санским.
- Передайте государю, мессир, что желание его будет удовлетворено! – сказал папа, поднимаясь, давая этим понять, что вопросы решены.
Добившись согласия папы  римского, а правильнее сказать, авиньонского, Ангерран де Мариньи поспешил возвратиться в Париж, где его ждало немало еще нерешенных государственных дел.
Впрочем, де Мариньи, когда отправлялся на свидание с папой, и не сомневался в положительном решении дела. Мог ли папа, находясь в почетном заточении, находясь во власти короля, и зная о том, что произошло с его предшественником, возражать?
Итак, Вьеннский собор, созванный папой Климентом V,  решил начать процесс против тамплиеров, запретив деятельность ордена повсеместно. Умерший папа Бонифаций был объявлен еретиком. В основу этого был положен  тот факт, что он умер в состоянии умопомрачения, и не принял святого причастия.
Когда-то, с давних пор,
Когда ловили вора,
И приговор был скор,
И, как всегда, суровым!

Теперь не действует закон,
И обнаглели воры,
И папа не повысит тон
В «тюрьме» - какие споры?

В истории такой пример,
За гроб Господень бился, -
На плахе чести тамплиер,
Достоинства лишился.

ПРОКЛЯТЫЙ  КОРОЛЬ
Quae venit indigne poena, dolenda venit.
(Незаслуженное страдание особенно мучительно).
 Овидий 

 С Великим магистром ордена король внешне, до сих пор, поддерживал самые дружеские отношения, вынашивая зловещие планы захватить богатства тамплиеров. Ему удалось обманом в 1307 году захватить крепость. Благодаря папе римскому, находящемуся, по сути, затворником Авиньона, иными словами во власти французского короля,  удалось начать против тамплиеров невиданный в истории судебный процесс. К ответственности было привлечено более пятнадцати тысяч рыцарей-монахов. Судебный процесс растянулся на целых семь лет. Сколько было совершено преступлений, чтобы выведать тайну нахождения золота ордена Расправы над крестоносцами не давали желаемых результатов. Их пытали, им рубили головы, их сжигали на кострах, но выведать тайну нахождения сокровищ не удавалось.
Каков достигнут результат
Событий не случайных?
Куда запрятан Тампля клад,
На век осталось тайной?
 Организации ордена за пределами Франции оказались недоступными для Филиппа Красивого. Многие из них влились в орден госпитальеров, многие перешли под власть местных государей. Угрозы отлучения от церкви не действовали. Власть золота была выше христианских религиозных ценностей. Долее всего пришлось претерпеть мук самому Жаку де Молэ и его ближайшим помощникам. За все деяния ордена нести ответ пришлось ее Великому магистру..
Он сидел, поджав колени,
Пальцы рук, сцепив свои,
Полон горечи сомнений,
Где ошибок натворил?

В мускулистом сильном теле,
Сила сломленной была,
Прежде слушать не хотел он,
Хоть давно молва плыла.
Да, доходили к де Молэ кое-какие слухи о коварных замыслах короля Филиппа, но не верил им. Не мог даже представить, что наступит такой момент, когда его самого заключат в его же замке, и будут пытать? Как же он ошибался в льстивых, полных дружелюбия, заявлениях короля. А ведь Великий магистр по силе военной организации, военному опыту намного превосходил короля. Как же он ошибся, доверился и позволил королевским лучникам войти в Тампль? А ведь, совсем нетрудно было догадаться,  что основной целью короля было завладение золотом ордена! Но, не легко найти то, о чем знал только он, Великий магистр  ордена, только он, и никто иной, знал все тайны кладов Тампля. Даже разобрав крепость по кирпичику, добраться непосвященному до сокровищ было не возможно. Посвященных в тайну сокровищ тамплиеров, за малым исключением,  в живых не осталось. А из стариков выбить тайну невозможно!
 Ничто не могло сломить упорства семидесятилетнего старика. А ведь трудно представить того количества пыток, которые он за семь лет нахождения в заключении, перенес! Клад оказался недоступным для французского короля. Нужно было заканчивать судебный процесс по делу тамплиеров. Пытки пунктов обвинения не добавили, а продолжать следствие становилось небезопасно... Страдания, испытываемые тамплиерами, делали их в глазах народа, святыми.
Весенний день 1314 года начался боем колоколов Нотр Дам де Пари, его подхватили звоны других церквей Парижа. Со всех концов города потянулись люди к площади, на которых были вкопаны столбы и лежали огромные кучи хвороста. День был холодным, от Сены к площади тянулись языки тумана, небо было плотно окутано облаками. Временами начинал моросить мелкий дождь. Люди поеживались от холода, но не расходились. Не всякий раз увидишь казнь, да еще не простого преступника, а самого Великого магистра тамплиеров. Обычной казнью для рыцарей было отсечение головы. Другого наказания для дворянина не бывало. Вешали воров. Сжигали только еретиков.
Тамплиеры обвинялись в ереси. Ни один из них не желал покаяться в грехах..   Показалась телега, в сопровождении отряда королевской стражи. Король опасался возможности попытки освобождения тамплиеров, поэтому на площадь было стянуто немало преданных ему воинов. С телеги на возвышение, где стояли столбы, были приведены три старика в лохмотьях. Одежда их успела истлеть за годы заточения. Сквозь многочисленные дыры просвечивали истощенные тела со следами перенесенных пыток. На головах осужденных были бумажные колпаки с изображением чертей. Жак де Молэ и двое его спутников были привязаны к столбам крепкими веревками. Охапки хвороста охватили столбы с казнимыми. Глашатай стал перечислять «преступления» осужденных. Каких только мерзостей не «творили» старцы. У современного человека перечень их вызвал бы желание рассмеяться нелепостям, возводимым в ранг преступлений против Христа. Ну, скажем, чего стоило одно целование огромной лягушки в зад.
Крест не спасает от врага,
Он символ тех, и тех.
Жизнь христиан не дорога,
Казнь вызывает смех.

И совесть папы не чиста,
В чаду судейских дней,
Во имя Господа Христа,
Жгут на кострах людей.

Под пыткой вырвана вина,-
Не всякий терпит боль,-
Под сутаною – сатана,
А не Христа любовь.
После окончания списка, оказавшегося длинным, рассчитанным на разжигание религиозной ненависти толпы, по знаку, данному королем, в хворост были брошены пылающие смоляные факелы. Фигуры приора Нормандии и главного досмотрщика  сразу скрылись в огне пламени костров. Почему-то хворост вокруг столба Жака де Моле вспыхнул не сразу.
И природа заболела,
Становилась на дыбы.
Да, неправедное дело…
На костер взойдут монахи,
Храма божьего рабы!

Ветром вдруг костер задуло,
То дождем его зальет.
Взор Филиппа стал угрюмым –
Нерадивых горе ждет.

Наконец, свершилось дело,-
По дровам огонь плясал.
Напряглось магистра тело,
Голос громко зазвучал. 
Да, король не ожидал от старика, измученного пытками, истощенного недоеданием, сломленного духом, такого громкого, по-юношески, звонкого голоса, слышимого во всех концах большой площади.
 Собравшаяся толпа услышала проклятия из уст великого тамплиера в адрес короля.
В них он обещал скорую гибель, как самому королю, так и всему его потомству до тринадцатого колена. Не обошел проклятиями он и папу римского, и первых помощников короля в их неправом деле.
Как ни странно, пророчество Жака де Молэ свершилось. Династия Капетингов закончилась на внуках его. Следует сказать, что смерть каждого, проклятого Великим магистром, была мучительной, и носила насильственный характер
Правы предания, иль хроники наврали?
В истории страны не мало типов,
Известно, только тяжко умирали
Потомки короля – Красивого Филиппа.

Свершилось ли проклятье де Молэ,
Или давно перстом судьбы начертан?
Я предоставлю мудрствовать молве,
Сам эпизод истории – исчерпан!
Канули в глубь истории главные действующие лица описанного действия. Умер и сын Филиппа, сменивший его на престоле. То ли, проклятие де Молэ свершилось, то ли сам по себе Людовик Х был личностью ничтожной, но все, что сделал его отец для усиления Франции, как дым развеял по ветру сын, прозванный народом «Сварливым». Вновь подняли головы бароны, вновь Франция стала похожей на лоскутное одеяло.
Печален был конец и того, кто был настоящим творцом могущества Франции, мессира Ангеррана де Мариньи. Ложно обвиненный в воровстве государственных денег, покинутый друзьями, преданный родным братом, он был казнен. Казнь его была обставлена с такой же помпезностью и широтой, как и тамплиеров, разница была только в виде самой казни. Если де Молэ был сожжен и пепел его развеян, то де Мариньи был, как вор, повешен на Монкофоне, той самой, известной всему миру  виселице, которую избрал для казни юной Эсмеральды Виктор Гюго, автор знаменитого романа «Собор Парижской Богоматери»
Не у всякого короля спальня розами пахнет, не всякого короля запах крови возбуждает. Бог не вмешивается в дела смертных, хоть они молят его, вслух восклицая: «Помоги, о, Боже!» Определена изначально нить человеческой жизни, судьбой называемой. Может ли человек поменять то, что невидимыми знаками, прошлым определено?  В силах ли он изменить судьбу свою? Потомки короля Филиппа IV Красивого, как и он сам, из корня Людовика Святого идут. Спрашивается,  как могло такое случиться, что от святого такое «гнилое» потомство пойдет? Может, и правда, что судьбу потомков короля Людовика IX, полки на сарацинов водившего, в ранг святого возведенного, изменило проклятие Великого магистра ордена тамплиеров, графа Жака де Молэ? Был ли небесам магистр угоден, свой меч в крови купающий, что оно услышало крики проклятий сжигаемого на костре просто человека, невинного в тех преступлениях, которые инкриминировала ему и его товарищам, королевская власть? Может, меняется сила заклятий от того, какая сила разума и воли в них вложена? А может, и не заклятия кого-то, а само положение властителя, его власть и богатства, толкают на преступления окружающих, независимо от того, какую перекладину в иерархической лестнице они занимают?  На ненасильственную смерть еще мог рассчитывать иногда простолюдин, крестьянин, на Руси в то время смердом называемый. Жизнь феодала была короткой и, как правило, насильственной смертью заканчивающейся. Слишком много было лиц, окружающих господина своего, мечтающих и желающих укоротить ее! Причины и поводы к тому были различные: личная месть, желание властью обладать, богатствами, «благодетелю» принадлежащими. Желание обладать предметом сексуальной страсти были крайне редки в те времена, как причина политического и военного противостояний. Хотя, многие авторы художественных произведений и делают любовь, неудовлетворенную, стержнем своих повествований. Скажем, Александр Дюма – отец, причиной политических напряжений между Англией и Францией делает любовную страсть герцога Бекингемского к Анне Австрийской, королеве Франции. Любовные чувства даже фоном редким были в вопросах обладания властью. А методы исполнения были простыми: яд и кинжал. Великого князя Юрия Долгорукого из жизни яд убрал, а сына его, князя Андрея Боголюбского, просто ножами и кинжалами зарезали. Так, что же удивительного в смерти потомков короля Филиппа Красивого, которые умирали в молодом возрасте, в тяжких мучениях. Значит, яды были такими, не мгновенно действующими. Но, не причем тут воля Господня! Бог мелкой местью не занимается. Он осуществляет высший суд. Не может он снизойти до расправы над человеком мелким, злобным и грешным, если он даже в «помазанниках» ходит. Сам грешный властитель земной менял судьбу свою, изменяя своим деяниям.

В  РАЗБОЕ  ЗЛАТО ДОБЫВАЯ
Не следует забывать, что кроме разбойников феодалов, по земле бродило немало вольных людей, считающих, что чужой кошелек должен быть открыт и для них. Часть их считала приемлемым только бескровный метод отбирания денег: кража и обман. Такие люди могли действовать в людской массе, где было можно и выбрать жертву, и, в случае необходимости, раствориться. Мошенники и воры могли объединяться в шайки, что облегчало выполнять «контролировать» наличность того, кого собирались «облапошить».
Разбой, и есть – разбой,
На море и на суше.
            Разбой – не значит, равный бой.
В нем только слабых душат.

А на тропинке ли лесной,
Иль на большой дороге,
Разбой, и есть – разбой,
Занятие немногих!!

Прошло уже немало лет,-
В сказаниях народных,
И в песнях многими воспет
Разбойник «благородный»

Нет, он не грабит всех подряд,
Имеет предпочтение,
Делиться может,- говорят,-
С беднейшим населением.

Но, полагаю, ни к чему,
Перед собой лукавить,
Не силе рук, и не уму…
За что бандита славить?

Не добрым делом, грабежом…
Не сложная наука,
С ножом, дубиною, ружьём,
С мечом и метким луком!

Ты можешь быть непобедим, -
Но ни к чему отвага,
Ты безоружен и один –
Разбойников ватага!

И нападут из-за спины,
Внезапно из засады,
Когда на небе нет луны,
Когда нет друга рядом.

Разбой есть малый и большой.
Разбойники – бароны
Идут разбойники войной,
            В регалиях, коронах…

РУССКИЙ  РАЗБОЙНИК – НЕ РОБИН  ГУД.
Благороднейший разбойник
Славный парень Робин Гуд,
И язык у парня бойкий,
За спиною крепкий лук.

Славно бьется. Метки стрелы,
Всех побед не перечесть.
И в России – люди смелы,
И пограбить что-то есть –

Дорогих каменьев груды,
Да, серебряных  монет.
Есть в России Робин Гуды,
А лесов Шервудских нет.

Впрочем, их у нас не мало,
Только нет в лесу дорог.
Их и так не доставало,
Бездорожье, видит Бог!

Вещь иная – чисто поле,
Там – дорога широка,
Разгуляться есть на воле,
Есть могучая рука.

Благородства не хватает,
Наш разбойник водку пьет,
А потом не понимает,
На кого, и с чем идет!
Я полагаю, что нет никакой необходимости описывать подробности действий работников «ножа и топора». Характер за тысячи промелькнувших лет не изменился. Изменился только вид оружия, с которым отправляются промышляющие разбоем. В древнее время, не самое гуманное с моей точки зрения, время, когда людей распинали на крестах, травили дикими зверями, заставляли убивать друг друга на арене цирка, у писателей и поэтов не поднималась рука, чтобы описывать подробности кровавых действий, в том числе и выполняемых разбойниками. Удивительно, когда, проживая в стране, идущей по пути «демократизации», я не могу включить телевизор, чтоб не видеть на экране жуткой картины пыток и смерти, более подходящей для картин, наблюдаемых на бойне. Для чего это делается? Может, идет искусственное  культивирование жестокости? Неудивительно, что это ведет к росту детской преступности и появлению большого числа маньяков. И поневоле летит мольба моя: «Пусть сохранить Господь каждого нормального человека от встречи с душевным уродом, избравшим путь обогащения – грабеж!»
И нет необходимости напоминать, что разбой не имеет национальной окраски. Шайки часто бывают интернациональными.
Разбойники были во все времена,
В любом государстве «шалили».
Когда становилась держава больна,
Они размножались, плодились!

Ни казни, ни пытки для них не препон,
И что для них дьявол, иль Бог?
Всегда обходили порядок, закон,
Ведь он защитить их не мог!

И мирные средства для них ни к чему,
Не нужны им ловкость, обман.
Лишь золоту служат они одному,
Их путь не извилист, а – прям!

Чтоб золото, деньги, иное добыть, -
Душа их блуждает в потемках, -
Готовы пытать и готовы убить
Дрожащего в страхе ребенка.

НА  МУРОМСКОЙ  ДОРОГЕ
Мне вспоминаются слова старинной разбойничьей песни: « Едут с товарами, в путь из Касимова, Муромским лесом купцы»…
Занятное, прибыльное дело – торговля!  Куда только не несется мысль купца? Каких только земель не повидает он, куда только не занесет его судьба торговая: за леса дремучие, за пески сыпучие, за «Океян-море»… А людишек скольких повидает: в тюрбанах и балахонах белоснежных, с завитою бородой, хною окрашенною, с глазами миндалевидными, как чернослив темными, а зрачками, как иголки колючими; в малахаях  беличьих, с рожами плоскими, с глазами раскосыми; в шелковых бурнусах с кожею темно-оливковою, с волосами короткими курчавыми, с губами толстыми и слюнявыми. Да и западные человеки, с ножками тоненькими, в чулочках нитяных и суконных, в кургузых кафтанах и узких брючках, до колен, и такие острые, и торопливые в движениях, словно от долгов бегущие… Занятное дело торговля, но хлопотное, да, и для жизни опасное. Тюки да ящики, сундуки, да корзины с товарами, глаза к себе завидущие притягивающие. А кошели со звенящим серебром, не только глаза притягивают, но и руки тонкие, с длинными жилистыми пальцами…
Беда поджидает купца и на воде, и на суше, и в степи широкой и раздольной, и в лесу темном, едва свет солнышка пропускающим, и в теснинах меж горами высокими. Скользит ладья торговая по волнам-барашкам от Шемахи до Астрахани, а в низовьях Волги, что ее ждет? Душе легче становится, когда стены кремля астраханского покажутся. Кланяются купцы воеводе местному серебром звонким, да платьем шелковым, чтобы до прилавков астраханских допустил. Кланяются  игумену монастырскому, что кельи для ночлега дал, до руки благословляющей допустил, опять же, звоном серебряным сопровождая. Потом путь до Касимова по волне волжской, светло-серой. Хороша Волга-река, ох, и хороша! Широка, глубока, привольна для люда всякого. Русских, татар, чувашей, марийцев, мордвы и иного народу, не на русском языке говорящем притянула она к берегам своим. С половины России Волга дань водою берет. Потом, не человеческим, мутным да соленым,  а потом прозрачным, ключами, да родниками студеными, пробивается земля. От тех ключей ручейки крохотные текут, в ручьи, да речушки собираются. Ну, а потом уже реки малые и большие в Волгу стекаются. И катит воды великие Волга-матушка в море Каспийское. Кормятся люди, на берегах Волги обитающие по-разному. Одни трудом тяжким, в ярмо впрягаясь, тянут баржи и ладьи супротив течения. Бурлаками тех людей прозывают. Не мудреная работа бурлацкая. Лямку через плечо, лаптем в землю упираешься, грудью мускулистую воздух захватываешь. Трещат хребты бурлаков, песня из глоток хрипло вырывается. Рубаха мокрой становится. Баржа двигается вдоль берега крутого Другие хлебопашеством, да огородину выращивая. Купцы торговлей мошну наполняют.  А гультяи, которых тут немало ошивается?.. Часть их босяками зовут. Голь перекатная, ноги темные, задубелые, с пятками порепанными, с ногтями изогнутыми, не стриженными. Путь вечером един, наезженный и нахоженный – в кабак. А там чего? Глаза зельем задиристым залил, гордость полезла, по карманам прежде затасканная, глянь, кулаки в ход сами пошли. Конечно, по роже, давно немытой, и самому достанется! А где ночь после проведет, то околоточному, или бурьяну, под забором растущему, известно?  Проснется поутру детина, в голове что-то мутное, но злость вся куда-то ушла, а гордость опять в карман, али за пазуху спряталась. Облака по небу несутся, разрывы малые синие, на проталины весенние похожи. Ветерок волосы, свалявшиеся, чуть шевелит и мысли дельные выдувает. Надобно деньгу зашибить. Для чего, спрашиваете? Опять же на дорогу до кабака, что тут непонятного?  Волю водкой заливать! Зимой с волей не нагуляешься. На печь теплую тянет. Лежишь в тепле, весны дожидаючись. Мечтаешь… Вот выглянет солнышко золотое, землю студеную мягкой сделает. Потекут ручьи журчащие, степь и поле водой напоят. Лапти тогда  долой, да, айда, на бережок волжский. Что человеку надо-то?  Хлеба кусок с салом, или с конопляным маслицем. А главное, наледь зимняя с души, как талая вода сойдет. А там и в артель бурлацкую. А может и так, собралось полсотни удальцов из голытьбы – вот тебе и орда уже! А орду и к воле потянуло. Воля-то она, воля и есть, с непривычки не знают, что с ней сделать, как поступить. Собьются под руку атаманову  и на купцов охоту заведут. Прятаться есть где, - островки на Волге имеются. Вот там и поселяются. По ночам костры жгут, мясо жарят из скотины домашней или из дичины, тут уж как придется, где раздобудут? Рыбу в листья лопуха завернутую в золе пекут, песни удалые, да и неудалые, но долгие, да тягучие, поют. Струйки дыма с мелкими искорками поднимаются вверх и вьются в ночном воздухе, полном влаги и свежести реки. Облака, прикрывавшие небо, рассеиваются, на темном ночном небе загораются крупные звезды. Костер ярко горит, отбрасывая желтые блики на лица и сгорбленные, развалившиеся фигуры людей, окружающих его. Ночь прошла. Дозорный направляется к берегу Волги, следит за речной гладью, в ожидании добычи. Вот расшива купеческая из-за угла островного на стрежень выруливает. Знак подает сторожевой. Ребята бегом в струги, да наперехват купцу. Выскочит купчина толстопузый, икону над головой держит, пытается речами сладкими увещевать разбойничков. К  охранникам им нанятым обращается, улещает их, обещая вознаграждение большое. Но тут со стругов летят веревки с крючьями, в борта расшивы впиваются, да лезут на нее, прыгают разбойники с кудлатыми, да чубатыми головами, усатые рожи казачьи то там, то там мелькают, бьются со сторожами купеческими. Трещат и лопаются, как арбузы спелые, под кистенями головы христианские. Побитых и чуть живых за борт бросают. Вестимо, до берега никто не доплывет, уж больно широка и быстра река. Кипит работа, на струги товары купеческие перетаскивают. Паруса, в клочья рваные, ее поникли, словно лебедь умирает корабль. Потом поджигают его, и  долго корабль пылает, да коптится на нем, поджаривается, купец, за шею к мачте привязанный. А его, небось, дома детишки, да женушка с прибытками ждут? Коль зарвутся гультяи с казаками, посылает царь-надежа, солдат своих с пушками. Воеводы царские быстро наведут порядок. Кого батогами до смерти запорют, кого в острог пошлют,  разбойничков на виселицы, а виселицы те по воде спускают, чтобы видел народ, да страшился! Дань на народ наложат, как же без дани обойтись? Награбленное вернуть надо. Правда, не тому, кто потерял, а в карманы воеводские.  А атамана в клетке в Москву везли, и там, на лобном месте смерти лютой предавали. Тишина после воцарялась на волжских просторах, только неведомо, надолго ли?

ЕХАЛ  НА  ЯРМАРКУ  УХАРЬ-КУПЕЦ…
Дин-динь, длинь!  Дин- динь, длинь – позванивают колокольчики  под дугой. Поскрипывают возы, переваливаясь на ухабинах дороги. Вдоль Матушки-Волги вначале дорога шла. Деревни, города русские. Все чаще перелески  и лесочки встречаться стали. Потом и вовсе дорога лесом пошла. Вот и сегодня лес холодный, грустный, молчаливый. Туман густо укрыл землю, едва видно воз, двигающийся впереди, да шагающего рядом с ним возницу. А над головами вверху шелестящая переливающая волнами серая листва. Туман понемногу рассеивается, все светлее и светлее становится лес. Крупные капли тяжелой воды, жемчужинами, падают на дорогу и траву, густо растущую вдоль нее. Чуть в стороне вдоль дороги часовыми вытянулись во весь рост высокие, косматые, рыжие сосны, а из травы любопытно выглядывают шишки сосновые, большие и пустые. Воздух с каждой минутой становится прозрачным и чистым. Похоже, солнце из-за леса поднималось. Вот золотисто-багровым пламенем вспыхнули вершины деревьев, Все выше поднимается солнце, и все ниже спускаются вглубь лесной чащи солнечные лучи, красными языками слизывая краски осеннего леса. Мало птиц осталось на зиму, потому голосов их не слышно. Зато веселее слышатся голоса людей в обозе. День вселяет в купцов и обозников веру в то, что лихие разбойники не рискнут напасть на вооруженных людей, эскортирующих купеческие товары. Не видят, что за ними внимательно смотрят немало глаз из глубины лесной чащи. Не суждено этому купеческому каравану быть ограбленным. Атаман разбойничий резонно решил не рисковать из-за кож и тюков с материей. Торговать разбойникам товарами не с руки, а кошели купцов – тощие пока. Иное дело, с ярмарки бы пустые подводы двигались. Придется подождать до другого раза. Пусть купцы думают, что их в пути охранял Николай- угодник. Будут кошели звенеть от деньги, тогда и рискнуть животами можно.
А так, пусть и дальше позванивают колокольчики под дугой: Дин-динь-длинь!  Дин-динь-длинь!  Все глуше звенят колокольчики, все тише. Потом, и вовсе – смолкают. Тишина в лесу, тишина, нарушаемая только временами неясными шорохами и дождем из желтых кружащихся в воздухе листьев.

КАЗАКИ – РАЗБОЙНИКИ
Племя бурливое, неспокойное, волелюбивое, до бескрайности. Желает жить по своим крестьянским законам. Жили всегда в соседстве с воинственными племенами и народами, заставивших казаков с пленок оружием, конем, да плетью заниматься. Нужные царю люди, границы его, уязвимые, в неприкосновенности держащие. Были бы еще нраву покорного, цены б казакам не было б?  Чем больше укреплялась власть царская, вслед за вонами продвигаясь, тем сложнее были отношения ее с казаками. Не желая полностью под царя идти, вольности свои, казачьи потерявши, казаки стали продвигаться не только на юг, но и на Восток.
«Да, - вздыхают казаки,-
Времена настали,
Хоть расходы велики,
А беднее стали!

С каждым годом, с каждым
днем,
Все сложнее биться,
Не поссорившись с царем,
Нарушать границы».

На Восток – границы нет.
Велики просторы,
И шагают много лет
Через реки, горы.

Там построят городок,
Назовут острогом.
А восток, и есть – восток,
Позабытый Богом

Да, народу мало здесь,-
Малы, да, раскосы,-
Золотишко тоже есть,
Что река приносит.

Не жалеют, отдают,
За огонь и водку.
Из оленей шкуры шьют,
Кожаные лодки.

Все пространство,
Вглубь и вширь,
За рекой Уралом,
Называется Сибирь,
А Россией стала.
Встречали казаков по-разному: то мясом вареным с кореньями какими-то, то копьями, да стрелами. Но, что стоят копья, да, стрелы супротив огненного боя. Примерились местные с пришлыми, уважать стали. А казакам без огневых припасов не обойтись. Вот и приходится с Москвой, да Питером дружбу вести. А у царя рука долгая, да тяжелая. Опять приходится на восток двигаться.  Так до краю земли казаки и добрались.
Вода холодна и  соленая
И горы, что дымом курят,
Пусты берега, опаленные,
Идти казаку не велят

А  ЗА  ТЕРЕКОМ…
Горы красивы для глаз, но тяжелы для ног. Зелень горных лесов может прокормить малое количество скота, а для земледелия и совсем не пригодна. Чем заняться, чтобы прокормиться?
Суровы дети гор,
Здесь земледельем не заняться.
Разбой, грабеж, какой тут спор,
В сказаньях будет прославляться.

Убить, похитить, взять в полон –
Достоинство и честь героя!
Но, если сам погибнет он,
Не плачут здесь, не ноют.

За Тереком живет казак,
Хоть христианин, православный,
Разбойник тот же, как-никак
Деяньями чеченцу равный.

СТРЕЛКА  МАГНИТНАЯ
Величайшим изобретением человечества явилась обычная магнитная игла. Укрепленная на плавающем кусочке дерева, упрямо показывающая одним концом на север, она позволила мореплавателям оторваться взором от берегов и рискнуть плавать в безбрежных просторах морей и океанах. Влекло не простое любопытство познания неведомого, а приобретение богатств. Из обжитого средиземноморья людей увела жизнь на просторы Атлантики.
Поделили землю, поделили.
Говорят, за морем есть земля…
На суда пехоту посадили…
Оказалось, съездили не зря!

Там туземцы, искренни, как дети,
Предложили пришлым хлеб,
да соль.
Взгляды добротою, лаской святят,
Непродажна и чиста любовь.
Не знали европейцы, что у туземцев существовало предание, что вернутся к ним боги из-за океана, светлоликие, с голубыми глазами, что приняли они пришельцев за богов, давно покинувших их землю.
У европейцев круглые глаза,
В песке детишки золотом играют,
Рубины, яхонт, бирюза…
Сокровища в Европу уплывают.

Сначала шел простой обмен,
За безделушки – золото туземцев.
Но наступило время перемен -
            Изъято все, куда туземцам деться?

Туземцам европейцы дали бой,
У тех вооруженье – луки.
Под пули устремляются толпой,
И в казнях лютых принимали муки.

Язычники познали крест святой,
Насильем насаждали веру.
Остался только призрак золотой,
Невежество и беднота без меры.

Огнем кругом  земля объята,
Насилуют повсюду, грабят жгут,
На море властвуют пираты
И галеоны с грузом ждут.

И ПРИБЫЛИ ПЛАВУЧИЕ  ДОМА
Остров невелик, но утопающий в зелени, красоты неописуемой. Такие называют одним словом – рай. Нет на острове диких зверей, ничто не угрожает жизни островитян. Круглое лето, жара, чередующаяся с относительной прохладой, приносящейся с муссонными дождями. Хижины из бамбука, продуваемые свежим ветерком, крытые пальмовыми листьями. Юбки у женщин из сплетенных трав, короткие передники из таких же трав у мужчин. Голые детишки, не знающие иной одежды кроме той, что подарила им природа. Вера одна – в предков. Нужно почитать их, ушедших далеко, чтобы они, в обиде своей на живущих, не принесли беды.  А так, чего желать еще, в лагуне рыбы водится всякой. Ткнешь дротиком, и она уже трепещет на кончике легкого бамбукового копья. Залез на дерево нарвал плодов всяких… Но, кончилась райская жизнь с пребывшими на плавучих домах белых. Они все ценное выманили за цветные стеклянные бусы, маленькие зеркальца и прочую мелочь. Мало того, они принесли и болезни с собой, а может это обиженные невниманием предки наслали беду, От болезней много померло людей. Остальных теперь зарабатывают приготовление копры.

Пушки и ружья палят. И помчались гонцы.
Всем говоря о беде и о крахе,
После с товаром приедут сюда и купцы,
Слово  христово несут и монахи.

Прежней свободы не станет следа.
Знамо, купец  не живет без обмана,
Да, и монах для того и приехал сюда,
Чтобы заблудших вести к Божью храму.

Вот и забудут туземцы дедов и отцов,
Вот и  забудут религию предков,
Надолго запомнят ограбивших их подлецов,
Да и монаха, забывшего совесть,  нередко.



 
ОДНОНОГИЙ  СИЛЬВЕР.
Закрою глаза, и вижу одноногого пирата, опирающегося на примитивный костыль, хитрого, по-своему «порядочного» морского волка. На плече его сидит говорящий попугай, выучивший совсем немного слов, но прекрасно выкрикивающий: «Пиастры, пиастры, пиастры! В этих словах, означающих название золотых, заключен смысл всей жизни пирата, портрет которого так прекрасно был выписан Стивенсоном. Напишись рома, главного спиртного напитка, получаемого из сахарного тростника , пираты хором подхватывают припев веселой пиратской песенки.
Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Ой-хо-хо и бочонок рома!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Ой-хо-хо, и бочонок рома!

В произведениях писателей образ пиратов в какой-то степени облагорожен. Я пытаюсь увидеть хоть какие-то, пусть и незначительные, черточки джентльменства у флибустьера, и не вижу их. Джентльмен удачи стоит вне закона. Следовательно, элементы общественных законов в пиратском обществе не действуют. Никто не описывал наличие на пиратском корабле человека духовного звания. Ему там просто делать нечего. Я не представляю, пусть даже в самом зачаточном состоянии, веры в Бога у этих людей! Значит и все формы заботы о  душевном состоянии отброшены прочь. Да, и дьявол не является для пирата символом поклонения. В обществе бродяг морей действуют и развиваются только инстинкты, обеспечивающие основы биологического существования. Из животных по поведению пират ближе всего к волку, но в отличие от волка он и не думает о биологическом воспроизводстве себя, как вида. Удовлетворяет сексуальные потребности при случайных встречах с лицами женского пола. Спиртное, в большом количестве потребляемое, снимает состояние душевного напряжения. Освобождаются ярость, месть, злоба. И не удивительным становится свирепая жестокость. Злоупотребление спиртным делает пирата человеком, не заботящемся о своей внешности, как впрочем, и о физическом состоянии тела. Пират, внешним видом, скорее всего, напоминает бродягу, избравшего местом своего пребывания  районы городских трущоб. Поэтому трудно представить, что хозяйство пиратского корабля выглядело образцовым. Я не сомневаюсь, что огромное внимание уделялось мореходным качествам судна. Это давало возможность иметь преимущество в быстроте хода. Следует учесть, что купеческие суда загружались до отказа, осадка их была глубокой, они становились менее поворотливыми, да и скорость их значительно снижалась.  Преимущество пирата складывалась и в особенностях психики самих флибустьеров. Человек, находящийся в состоянии алкогольного подпития в значительной мере освобождается от чувства страха. Он преувеличивает свои возможности. Постоянный риск делал пирата бесшабашным, не ценившим ни свою жизнь, тем более не ценившим жизнь врага своего. Одним словом, пират был отъявленным мерзавцем. А капитан пиратского судна, командуя мерзавцами, должен был своим отрицательным поведением  значительно превосходить всех остальных лиц, находившихся на корабле. Это был негодяй из негодяев. Естественно не все пираты преуспевали в своем преступном промысле. Да и жизнь их была не слишком продолжительной. Пребывание на берегу требовало особенной осторожности, а она притуплялась изрядно выпитым ромом. Да и на море за пиратами охотились военные суда с моряками, хорошо разбирающимися в ведении морского боя, отличавшиеся храбростью, и всегда имеющие трезвую голову. Повезло тем пиратам, которым, пусть и скрытно, покровительствовали официальные государственные круги. Более других на путь покровительства национальным пиратам вышла Англия. Те, кто не был подготовлен к превратностям бродячей морской жизни, скоро становился добычей военных судов, шею его крепко охватывала петля, в то время как тело несколько мгновений билось, повиснув в воздухе
Веселое и беспутное братство морских разбойников возникло в далекие времена, когда мореплавание только стало зарождаться. Естественно, поиски средств для плавания   начинался там, где плескались морские воды, и где был материал для постройки кораблей. Не имея  компаса и других навигационных приборов, мореплаватели предпочитали плавать вдоль берегов, не пытаясь выходить на просторы океанов. Сколько неприятностей ожидало первых открывателей морских путей? Вспомните описание невероятных приключений, выпавших на долю Ясона и его друзей, названных в честь корабля «Арго» - аргонавтами. А ведь путь их пролегал вдоль северных берегов современной Турции, а конечным пунктом назначения была Колхида, часть современной Грузии. Жители прибрежных  селений, не имевшие кораблей, пользовались дарами моря, если оно прибивало к берегу терпящее бедствие судно, или выбрасывало на берег из глубин обломки корабля, товары, находившиеся на нем. Они считали это подарком своих богов. Потерпевшие морское крушение, скажем, у берегов Тавриды, не могли рассчитывать на сердечное участие к ним прибрежных жителей. Те просто приносили их в жертву своим богам. Ожидать случайного кораблекрушения приходилось долго, Плавания в те времена были редкими. Чтобы ускорить встречу с «даром моря», стали сооружать лодки и нападать на не ожидавших неприятностей мореплавателей. Так появились пираты. Их порою плодилось так много, что они становились бичом для мореплавателей. Так было у берегов Крыма, так было у берегов Мавритании и других участков Средиземного моря. Но особенно много развелось пиратов, когда открыли Новый Свет. Испанские корабли перевозили регулярно товары, в том числе и много золота, из открытой ими Америки, были желанной целью для морского отребья, собиравшегося со всех концов, как Европы, так и Северной Африки. Многочисленные флибустьеры, объединялись в братства, где национальность не всегда имела какую-либо значимость. Острова Карибского моря буквально кишели корсарами. Чтобы подавить саму возможность сопротивления купеческих кораблей, корсары учиняли дикие расправы, потрясавшие своей жесткостью.
Редко предводитель корсаров был человеком могучего телосложения. В большом теле, просто скроенном, трудно найти скрытый уголок, где мог бы пребывать неукротимый характер, хотя и добродушие – качество явно неподходящее в характеристике пирата. Трудно вообще  предполагать наличие души у флибустьера? Какой-то темный, непроглядный, издающий тлетворный запах смерти, кусок массы?.. Если верить в переселение душ, то трудно представить,  в теле какого отвратительного животного, могла пребывать душа пирата, чтобы найти для себя подобное по характеристике тело человеческое? Что касается капитана пиратского корабля, возглавляющего шайку морских разбойников, то наличие чего-то, хоть чем-то напоминающее душу, в нем и представить было невозможно. Стало быть, беспокоиться о божественной бессмертности души, ему не следовало. Да, он даже и не задумывался над таким вопросом. Главаря  боялись все, даже самые отпетые, самые непредсказуемые по своей свирепости. Он, не колеблясь ни секунды, пускал в ход оружие, а он им должен был владеть безукоризненно. Убить беззащитного, без причины, без предупреждения, возможно того, кто не раз спасал его самого, с риском для жизни,  он мог так же просто, как человек убивает муху. Главарь должен был быть существом неукротимой ярости, мгновенно принимающим самые верные решения. Он должен был быть изворотливо умным, чтобы руководить разношерстной группой отъявленных негодяев. Иными словами, он должен был быть негодяем, возведенным в высочайшую степень. Он должен был великолепно знать морское дело и умело пользоваться перечнем тех навигационных приборов, которые были в то время на вооружении мореплавателей. Глава корсаров должен был много пить рома, не пьянея, и быть всегда на чеку. От его действий,  в разгулявшейся компании  вооруженных людей, способных тотчас пустить его в ход, зависело будущее пиратской шайки. И в довершении всего, он должен был страстно любить золото и другие драгоценности. Величина добычи  зависела от степени наглости и удачи. Удача, при этом,  была единственной богиней, которой поклонялся и которую молил пират, бороздя пустынные просторы моря.
Наконец, кажется, повезло. Идет, глубоко зарываясь в воду, купец. Погоня, расправа – дело нескольких часов. Сам вид полуобнаженных, причудливо одетых и вооруженных до зубов, парализовывал действия людей, никогда не державших в руках оружия. Расчет несчастных был только на то, чтобы покорностью, спасти свои жизни. Но, тщетно! Подогретые ромом головорезы, набрасывались на мирных купцов и членов команды купеческого судна, резали, кололи, никого не оставляя в живых. Чтобы никто не мог рассказать о нападении и привлечь военную эскадру для преследования корсаров. Добродетельных пиратов, ограничивающихся только грабежом, было трудно сыскать в пиратском братстве. Насытившись кровью, не оставив никого в живых, все ценное перетаскивали к себе на корабль. А «купца» пускали на дно. Награбленное следовало куда-то сбыть, чтобы превратить в золотые монеты. А это было для пиратов делом не легким. Где-то следовало найти покровителя. Или, хотя бы, такого влиятельного человека, который бы, не гнушаясь, вступал бы в сделку с пиратами. Нужны были и места для стоянки, где можно было пополнить запасы воды и провизии. Нужно было найти пристанище, пусть и временного характера, где можно было очистить днище от раковин, затрудняющих скорость хода судна, где можно было отремонтировать корпус и такелаж, где можно было заняться ремонтом парусов
В порту с утра кипит работа,
Там днища  чистят и смолят,
Там крепят ванты, реи, шкоты,
О чем-то спорят, говорят.

Французы, мавры и мулаты,
Собрались здесь из разных стран,
Торговцы, грузчики, пираты,
Повсюду крики, шум и брань.
 В Средиземном море пиратам покровительствовали владетели Туниса, Алжира и Мавритании. Да и генуэзцы  часто сквозь пальцы смотрели на проделки пиратов, сами  при случае, не брезгуя этим занятием. Что касается  просторов Атлантики, то более других мест корсаров устраивали острова и воды Карибского моря. Здесь было легче спрятаться, легче было захватывать участки побережья и грабить прибрежных жителей. Легче было обогатиться, так как здесь шли морские пути, используемые испанцами для перевозки награбленных в Америке богатств. Объем награбленного не останавливал пиратов. Припрятав добычу, они отправлялись за новой. Чтобы припрятанное не затерялось, составлялся документ, где зашифрованными знаками, знакомыми только главарю шайки пиратов, обозначали расположение клада. Предводитель, хорошо зная алчную сущность своих людей, часто избавлялся от тех из них, кто намеренно или случайно становился свидетелем захоронения клада. Кто мог спросить главаря о том, куда делись люди, сопровождавшие его с сокровищами? Памятуя о возможности познакомиться с его клинком или пулей, выпущенной из пистолета, лишних вопросов капитану не задавали. Он же, пожимая безразлично плечами, говорил лениво: «Что-то Том и Френсис не торопятся возвращаться на судно? Загуляли ребята. Думают, что мы ждать их будем, пока они цветочки станут собирать? Поднимай паруса! Обойдемся и без них!»
Галеоны с сокровищами ждут нас! Полный вперед!»


Восходы яркие и зори,
Небес лазурь, или закат.
Когда спокойно тихо море,
Муссон ли дует, иль пассат…

Надуты ветром паруса,
Иль полный штиль, они – обвисли?
Иль темны, грозны небеса,
И волны разгуляться вышли?

Готовый ко всему купец,
Пусть велики его затраты,
И славит Бога: «Наконец,
Свободен путь, и нет пиратов.

Но не всегда купцу везет,
Придется выложить дублоны…
Или пучина моря ждет,
Иль рабство вдалеке от дома?

Ну, а пирата – счастье ждет?
Надеяться на что-то смеет?
В конце концов, к тому придет
С пеньковым галстуком на шее.

На рее виснет корабля.
Или на площади базарной,
В петле красуется не зря.
Труд выбрал сам неблагодарный.
Что делали с награбленной добычей? Делили ее между членами пиратской команды, пропивали, прогуливали, продавали перекупщиками, Пиратский срок жизни был невелик. То падал корсар, проткнутый шпагой во время нападения на корабль, то умирал от ножа, пущенного в ход в пьяной схватке, в таверне, то отплясывал пляску в петле из пеньковой веревки, когда  попадал в руки  правосудия. Для острастки трупы повешенных обмазывали смолой, чтобы они дольше сопротивлялись гниению. Виселицы такого характера располагались на равном удалении друг от друга вдоль побережья, часто посещаемых людьми, ходившими под флагом «веселого Роджера»
Иногда величина добычи была так велика, что ее невозможно было быстро прогулять. Ее прятали в укромных  местах, уничтожая свидетелей спрятанного клада. Пиратские клады стали основой создания множества рассказов и повестей.

Будь поумней, кровавый Кидд,
В петле не отбивал бы пляску,
Не в землю золото б зарыть,
А ездить в кожаной коляске…

Делиться нужно с королевой,
От милостей ее ни шагу.
В дворце бы гордо, смело,
Ходил бы в рыцарях, со шпагой!
Действительно, двум самым известным корсарам, англичанам по национальности, Генри Моргану и Френсису Дрейку, поделившимся награбленным с королевой Англии Елизаветой I, удалось не только избежать «пенькового галстука», но и быть возведенными в дворянство.
Но эти примеры, не служили многим морским головорезам, тропкой для приобретения в конце концов мирной жизни. По складу характера они не способны были жить иначе. И продолжали они бороздить океан на свой риск и страх.
Лазурь небес сливается с водой.
Как покрывало, без морщинок, гладкой,
И цвет такой же, нежно-голубой.
Корабль дрейфует – все в порядке.

Повисли паруса, их шторм не потрепал,
Который день безветрие царит,
И рулевым покинутый штурвал
Слегка качается. Команда мирно спит.

В своей каюте грозный капитан
С помощником сидит за рюмкой рома,
Таким бывает редко океан,
Непредсказуемость его давно ему знакома.

На горизонте появились облака,
Меняется их быстро цвет и форма,
Опасность поджидает моряка,
Спокойствие – предвестник бури, шторма.

Но вот задул и свежий ветерок,
Полезли моряки на ванты, реи.
Сегодня ветер дует на Восток,
На мачте вновь «Веселый Роджер» реет.

Появится купец, на абордаж пойдут,
Добыча в кошельках, глубинах трюма.
А мирные купцы приют себе найдут
В глубинах вод, бездонных и угрюмых.
  И не следует полагать, что первыми мореплавателями были европейцы, и первыми пиратами тоже были они. Просто мы плохо знаем историю такой великой морской державы, какой когда-то был Китай. Страна, находящаяся на берегах трех морей, находящаяся  на значительно высшем уровне развития,  чем были европейцы, не могла не пользоваться услугами моря. В 1499 году флорентинцев взволновало письмо , полученное из Лиссабона от их земляка Джироламо Серниджи. Он писал в нем о знаменитом плавании Васко да Гамы к берегам Индии. Но в этом же письме Серниджи писал о том, что лет за восемьдесят до Васко да Гамы берега Индии посещали  белые «длинноволосые, словно немцы, люди», которые приходили туда на 20- 25 больших кораблях.
Потом было установлено, что великий китайский мореплаватель Чжан Хэ, возглавлял флотилии, состоявшие из десятков больших кораблей с экипажами, насчитывавшими около 30 тысяч человек. Китайцы обследовали не только берега Индии и Персии, Аравии, Сомали. Они открыли восточные берега Африки, побывали в глубинах африканского континента. Забирались за Ленные горы Эфиопии. Побывали в гаванях Вьетнама, Явы и Суматры. Упадок минской династии в Китае послужили основанием для свертывания морских путешествий китайцев. А малым судам путешествовать было небезопасно. Опять мешали этому пираты. Кстати, и сегодня путешествия в акватории Южного Китайского моря небезопасно даже для огромных океанских кораблей. Причина – пираты. Вооружение их и корабли стали современными, действия, как и прежде, варварскими.
Что еще сохранило зеркало времени о портовых городах прошлого, являющихся воротами и окнами в светлый широкий мир?
В морских портах далекого прошлого не стоял, характерный для нашего жестокого времени, неумолчный поскрипывающий звук портальных кранов, перемещающих по воздуху огромные металлические контейнеры с грузами; не слышалась барабанная дробь гранулированного промышленного добра, падающего с высоты в железные чрева морских левиафанов. Не стояло над портом сизое марево от перегара дизельного топлива, поглощаемого ненасытными судовыми двигателями.
Прежде здесь  был слышен легкий шуршащий  звук катящихся к берегу морских волн. Хлюпанье воды о борта кораблей, поскрипывание корабельного дерева, звуки подаваемых команд, да топот снующих портовых грузчиков и матросов.  У причалов стояли суда, самых различных размеров и оснастки, уже давно разгрузившихся, со спущенными парусами, швартующиеся корабли, или паруса поднявшие, и выглядевшие огромными лебедями, расправляющими крылья свои перед выходом  в открытые морские просторы. Там, у кромки причала, можно было видеть иногда  одиноких рыболовов с примитивными удочками. В стороне от них, призывно покрикивали торговцы мелким товаром, зазывали матросов купить их. Женщины с минимумом одежды, служившие богине любви Венере, бросающие призывные взгляды  в поисках жертвы. И, естественно, группы мальчишек, готовых в любую минуту броситься помогать, чтобы заработать на посылках пару медных монет.
А воздух какой!  Прожженный солнцем, и ставший слишком бледным от этого, настоянный на запахах соснового дерева, смолы, с чуть-чуть едва заметным специфическим привкусом брома и йода.  А бескрайние дали бирюзового цвета воды, без масляных пятен от нефти. А ясная лазурь небес, без полос дыма устремляющихся к нему.

МЫСЛИ  КАМЕННОГО  ЧЕЛОВЕКА.
– Nillum intra se vitium est
Ничто не является пороком само по себе 
Сенека
Ну, что можно извлечь из камня-ракушечника, который добывали в каменоломнях Пантикапея, работая пилами, и который добывают сейчас открытым способом камнережущими машинами на окраинах гор. Керчи?  Форма осталась та же, размеры стали немного меньше, с учетом того, что мышцы современного человека стали менее развитыми в сравнении с теми, которыми  вы восторгаетесь, глядя на скульптуры древних. Это рассуждение не касается наших женщин. Женщины нашего времени, полагаю, могли бы не только конкурировать с древнегреческими матронами, но еще вызвали бы появление блеска заинтересованности в глазах эллинов, ведь своих красавиц они в грош не ставили, находя величайшее удовольствие в однополой любви. Мужчины же нашего времени, за ничтожно малым исключением, с осанкой близкой к той, что вы видите у мерзнущего на морозном ветру, у древних кроме чувства острой жалости ничего бы не вызвали. Но вернемся к холодному, ноздреватому ракушечнику. Ни оттенками цвета он не радует глаз, ни ощущение тепла не вызывает. Серые, однотонные, больших размеров кирпичи. И все же, некоторым гражданам нашего города он принес немало самых приятных, самых радостных минут. Я бы сослался на мнение двух следователей, старых моих приятелей Александра Евстифеева и Карпачева Ивана, будь они живы сейчас, которые занимались в отдаленные советские времена анализом хозяйственных дел гражданина N. Я помнил прежде фамилию подсудимого, такую звонкую, словно колокольчиками звенящую, но по истечении большого времени просто-напросто забыл ее.  Впрочем, я уверен, что фамилия подсудимого была позаимствована из большого числа исконно русских фамилий, хотя по национальности он был еврей. Был он грузен, лысоват, возраст ближе к пенсионному, но приятной внешности. И это несмотря на то, что следственный изолятор быстро  удаляет налет интеллигенции, делает одежду неряшливой, хотя бы она вышла из-под искусных пальцев знаменитого Кутюрье. Удивительно, как ему удавалось, но Давид Аронович сохранял и выправку, и абсолютно цивилизованный вид, он был до синевы выбрит, лицо упруго и свежее. Не хватало только галстука на шее, да отутюженных брюк. Насколько память подвластна мне, я помню все смертные грехи, в которых обвиняли этого вполне достойного человека. Мне так и осталось непонятным с тех пор одно явление, почему у нас не предупреждают преступление, а только наказывают за него? Ну, скажем, Давид Аронович жил не заграницей, а в СССР, где экономическая деятельность  регламентировалась множеством законов, не позволяющим обогащаться даже там, где не страдали интересы государства, и не причинялся ему материальный ущерб. Ну, что стоило кому-нибудь, занимающему не последнее место в правовой системе, сказать просто, но не елейным образом:
«Хватит, Додик, угомонись, наконец!»
И я думаю, у Давида Ароновича хватило бы ума, хотя бы для того, чтобы нырнуть в тень, да глубже, где различать темное от светлого, праведное от грешного, затруднительно.
А так, плавал человек открыто, не скрываясь, не только не платя налогов, но и не зная, за что их и кому следует платить?
Жил человек весело, наслаждаясь жизнью, не чураясь знакомств и не навязывая их. Посещал вечерами лучший в ту пору ресторан «Керчь», где не просто набивал свой желудок пищевыми продуктами, а требовал от директора ресторана Соболевской только деликатесов. Нет, он не уединялся в скрытую от глаз кабинку, чтобы вкушать их там тайно. Ел и пил на виду у всех. И, признаться откровенно, слюнки у присутствующих не текли при виде того, как кусок превосходно приготовленной осетрины отправляется в рот Давида Ароновича. В  то благословенное время деликатесами полны были прилавки всех  гастрономов города, ими удивить было невозможно. Давид Аронович предпочитал всем другим маркам коньяк «Арарат»,  ну, в крайнем случае, соглашался на «Москву» или «Киев» Снимал гурман номера-люкс для интимного времяпрепровождения с молоденькими девушками, обязательно небольшого роста, худенькими, с маленькой, как у  мальчишки, грудью. Казалось, что, общаясь с такими особами женского пола, он пытался поделиться с ними избытками своей энергии, пытался регулировать толщину своего  подкожно-жирового слоя. Был Давид Аронович трижды женатым. Каждой, оставляемой им женщине, он дарил дом с отличной мебелью. Детей у него не было. Бог не наделил его такой особенностью. Впрочем, не было заметно у него и особенной печали по этому поводу. Может быть, я так и не узнал бы о существовании гражданина N, и не пришлось бы пером коснуться его личности, если бы в городе Керчи не произошла очередная смена прокуроров. В прокуратуре появился дельный, энергичный прокурор по фамилии Клешня, а по имени Семен. Ничего дурного об этом человеке не скажу, знающий, понимающий, открытый… Голова была лысой и блестела, словно полированная,  взгляд серых глаз внимательный и доброжелательный. Одним словом, - прекрасный человек. Только заметил я одну особенность в правоохранительной системе. Появление каждого нового прокурора почему-то сопровождалось одновременным возбуждением множества уголовных дел, даже доводимых, представьте себе,  до логического конца. Но эти дела и раскрывать не следовало, они и без того видимы были окружающим. Открывай, заводи, наполняй зафиксированными на бумаге фактами. Следуя такой тенденции, в условиях чересчур частой смены прокуроров, думаю я, преступность была бы вообще сведена к нулю. Да вот беда, какая, не часто менялись они. Как бы то ни было, а при прокуроре Клешне Давид Аронович оказался в следственном изоляторе, и вместо ресторанного разносола, теперь ему приносили стандартный обед из столовой, что находилась рядом с рыболовным объединением «Югрыбпоиск». Обед, правда, приличный: первое и второе, и обязательно компот из сухофруктов. Государство заботилось о грешных людях. Не в пример, следователю Саше Евстифееву, чей завтрак, или обед составляли стакан сухого столового вина за 18 копеек и два жаренных в сале пирожка с ливерной начинкой, стоившие каждый аж по четыре копейки. Хозяйственные уголовные дела тянутся подолгу, требуя немалого количества экспертиз, сверок, поездок.  Поэтому пребывание Давида Ароновича на деревянных нарах затянулось. Ну, наконец-то, следователи городской прокуратуры облегченно вздохнули, расследование по делу было закончено, и 18 томов его, горой великой возвышались на судейском столе. Я не стану знакомить читателя с  обвинительным заключением, самом творческим произведением следователя, не стану останавливать внимание  и на остальных действиях судебного следствия. Остановлюсь на последнем слове обвиняемого, оно – прекрасно раскрывает все, свойственное нашему  представлению об уголовном характере деяния «предпринимателя».. Естественно, у Давида Ароновича, как это свойственно семитам, были не лады с произношением буквы «р», и мне жаль, что я не могу на бумаге изобразить особенность произношения моего героя этой труднопреодолимой буквы. Я просто буду удалять эту неприятную букву там, где это можно сделать, или заменять буквой «г», чтоб не нарушить самого смысла, передавая речь обвиняемого. Итак, я начинаю: «Гаждане судьи! Я тут услышал так много, что понять не могу, в чем меня все-таки обвиняют? Но, более всего меня возмущают упгеки в том, что я нанес оггомный ущерб госудагству. Я не воговал, не убивал. Назовите, кого я оггабил? Я делал то, что должно было делать министегство стгоительства. Делал, не получая ни копейки, на свой стгах и гиск.  У меня нет контогы. Контога – это я: Я и диэктор, я  мастер, я и бухгалтер, и все, что вам угодно. Чьими советами я пользовался? Только своими. Если следуешь чужому совету, то и совегшать будешь чужие ошибки, а не свои. Гудник, шахта, кагьер, как би ви все это не называли, мне не пгинадлежат. Чтоб там габотать, я должен всем платить. Когда габотает моя команда?  Когда габочий день кончится. Чтоби габочие остались погаботать после смены, я плачу им, в два газа больше, чем платит госудагство. Камень нагезан, его вывезти нужно. Мне нужны машины для вывоза камня. У меня их нет. Я иду в автопгедпгиятие. Диэктор его не дгуг и пиятель мой, но он – газумный человек. Ми долго беседуем, без наводящих вопгосов. Потом я плачу деньги, мне дают машины. Камень везут на станцию. Но у меня нет там вагонов. Попгобуйте получить их без газноядки?  А я получаю! Потому что плачу наличными! Мне еще нужно знать, куда камень везти, кому камень нужен?  А для этого я мотаюсь по стгане!  За какие деньги, спгашивается? Госудагство пгодает камень по 10 копеек за штуку, я – по 20 копеек. И ви это называете большим гешефтом? Это – слезы, а не гешефт! Меня благодаить нужно, я поставляю камень, где из него дома и коговники стгоят, дома в сельской местности. Не будь меня, они бы годами ждали этого камня. А я им на ладошке его пгиношу! И  ви это называете темными делами? Тогда назовите мне светлые? Какая коммегция ! Считать копейку госудагственную надо! Что я нажил, спгашиваете? То, что на мне! Я не копил денег, я их гасходывал. Все они госудагству достались! Что я у вас пгошу в своем последнем слове? Да ничего. Я и в тюгме не пгопаду, и там такие, как я, нужны…
Я слушал его выступление и думал: «А ведь он прав, какие барыши могут быть, при таких расходах? Мне этот человек, положительно, нравился. Он жил в свое удовольствие, но не даром хлеб с маслом ел! А главное, деньги и золото власти над ним не имели.

МИШКА  -  АРИСТОКРАТ
Non esse cupidum pecunia est, non esse emacem vectigal est   
Не быть жадным – уже есть богатство,
не быть расточительным – доход.   
Цицерон
Встреча была случайной, совсем непродолжительной, но запоминающейся. Он, сидя  напротив меня, дружелюбно протянул руку и представился:
«Мишка-аристократ».
Я без особенного энтузиазма пожал протянутую мне руку. Я не удивился тому, как назвал себя незнакомец. До этого на киноэкранах нашего приморского города Керчи демонстрировался фильм с таким названием. Кроме того, я знал, что один из таксистов нашего города получил такую кличку. Не удивляйтесь тому, что таксисты были в ту пору лицами в городе известными.  В ту пору автомашин с шашечками было мало, «кот наплакал». Хотя город был и пролетарским, но желающих прокатиться на такси было хоть отбавляй. Те, кто ловил рыбу в водах Индийского океана, Атлантики и у берегов Антарктиды и которых в городе называли «загранщиками», прибыв домой, после продолжительного и утомительного рейса, пыль в глаза пускали друзьям и знакомым, демонстрируя свои «умопомрачительные» экономические возможности. Они теперь пили спиртное только в ресторанах, и не какую-то водку там, да вино «Портвейн Таврический», а только «Советское шампанское», да коньяки выдержанные, чтобы все видели, что они тоже не лыком шиты. Они уже автобусами не пользовались - только такси! Поэтому всех водителей «волг с шашечками» в городе знали, к ним обращались по имени, но дружелюбно, с заискивающим, уважительным звучанием голоса. Правда, когда пользовались такси для междугородных поездок, знакомство с водителем было необязательным. Таксисты такие рейсы не любили, в них направляли в виде профессиональных нагрузок за провинности. Это объясняется твердой таксой на проезд. До Симферополя – 5 рублей, до Краснодара – 5 рублей 50 копеек. Таксисту накинуть рублевку, приписать километраж здесь было делом почти невозможным. А потом, еще ищи пассажира на обратный рейс. Устроиться работать таксистом было трудно, работа считалась престижной. Да и сами таксисты говорили полушутя: «Сумку харчей набить? Дело – плевое!» Это уже потом, когда автомашин станет много, трудности в поисках такси исчезнут. За 3 километра пути заплатил рублевку, таксист уже доволен!
Времена дефицита таксистов кончились. Тот, что сейчас сидел напротив меня со стаканом газированной воды, успел переквалифицироваться, но кличка за ним сохранилась. Похоже, она ему нравилась, он ею гордился.  Мишка-аристократ  был среднего  роста, русоволосый, сухощавый мужчина, с правильными чертами загорелого лица, из деталей которого наиболее запоминавшейся  был часто улыбающийся рот, полный золотых зубов. Мне, хорошо знакомому  с анатомией человека, показалось вдруг, что число зубов значительно превышает положенное. А в том, что многие  из них не нуждались в золотом покрытии, сомнений у меня не вызывало. Вскоре мы беседовали просто и непринужденно, словно давно знакомые. Я привык к тому, что в разговоре с кем-то, я много говорю, выполняя роль первой скрипки, но на сей раз должен был сдаться и уступить пальму первенства «Аристократу». Речь того изобиловала словечками из местного жаргона, дающими мне право отнести его к коренным керчанам. Тематика самая разнообразная, от анекдотов, извлеченных из гробницы египетского фараона Снофру, - да будет он велик и могуч, - до свежайших сплетен, почерпнутых из запасов местных торговок рыбой. Говорить с новым знакомцем на серьезные темы  было бесполезно. Кругозор его был ограничен знанием правил уличного движения. Кажется, его образование  закончилось на уровне неполной средней школы, и более тяжелого груза, чем знание четырех основных правил арифметики, без знания дробей, он из нее не вынес. Зато он обладал удивительной способностью из малых чисел, располагающихся столбиком, извлекать немалую выгоду для себя. К тому  моменту, когда мы перешли к теме строительных ископаемых керченской земли, он обнаружил удивительное  знание не только особенностей их залегания, но и техники эксплуатации. Оказалось, что Мишка-аристократ  с извозом покончил раз и навсегда, и возглавил бригаду шабашников, добывающих камень-ракушечник в каменных разрезах города. О том, что дела его идут неплохо, свидетельствовали личная автомашина «Волга -24» и массивное золотое кольцо на пальце левой руки. Он не преминул похвастаться им:
«Тридцать грамм весит!»
Пожалуй, он не лгал, говоря о весе кольца. Более огромного и более безвкусного ювелирного изделия мне не доводилось видеть. Я заметил, говоря ему прямо в лицо:
«А почему бы тебе не заказать кольцо весом в 60-70 граммов?
Он не заметил моей иронии и ответил просто и лаконично: «На пальце не поместится».
Увидев, что я хладнокровно отнесся к демонстрации его сокровища, он даже как будто потускнел, сник как-то. Ну, не мог же я объяснить своему новому знакомому, что золото и я  - просто несовместимы. У меня дома искать  золотые вещи было делом абсолютно безнадежным. Оно ни при каких условиях ко мне не приближалось. Даже в том случае, если разменивалось на денежные купюры. Так уж распорядился Господь Бог, наш Создатель. Он трижды лишал моих родителей не только имущества, но и крыши над головой, заставляя все начинать с нуля. И часть заботы  своей в воспитании  бессребреника перенес на меня.
Я никогда богатством не владел.
Жизнь – самое великое богатство,
И в ней я малого хотел –
Не пораженным завистью остаться!

Чтобы душа свободною была,
И в мире красоты парила.
Чтоб только добрые дела
Рука моя без устали творила.

Прекрасен мир, о чем тут говорить,
За жизнь, пусть полную сомнений,
Не устаю Творца благодарить,
И повторюсь: «Жизнь – чудное явление!
Я был, и остаюсь абсолютно равнодушным к тому, что называют предметами роскоши. Если мне приходится видеть предметы, изготовленные из золота, то я любуюсь только художественной работой. При этом у меня никогда не возникает желания обладать таким предметом. Похоже, это редкое качество я успел передать и потомкам своим. В моей квартире нет ничего ценного. Необходимую для жизни мебель и бытовую технику я не собирал на свалках, но если бы она была туда попала, я уверен на 100 %, что это не заставило бы роющихся там с радостными воплями  бежать к ней в предвкушении славной добычи.
 Электроприборы и электрическая бытовая техника  были всегда надежны в употреблении, долговечны, ибо многие из них перешагнули полувековой рубеж. Это свидетельствовало о том, что их создавали в Советском Союзе, а не за рубежом. О том, что они живы и продолжают надежно трудиться, они доказывали издаваемыми громкими звуками. А холодильник  при этом еще начинал дрожать так, что, казалось, он пуститься  в пляс собирается. Этого  всего, естественно, мой собеседник не знал, а моя реакция  на материальные блага так шокировала его, что он тут же стал собираться, поглядывая на часы, и высказывая сожаление о том, что не может продолжать беседу из-за дел, которые ему еще предстояло выполнить. Мы с ним  расстались. Но о его делах  я часто слышал от его  новой жены, которая работала в одном здании со мной. Дина Николаевна прежде была обычной женщиной, хлебосольной и доброй в меру. Теперь она стала человеком тоже неравнодушным к золоту.  Кольцо Мишки-аристократа покорило ее сердце и завладело душой. Супруги вели свои денежные дела отдельно друг от друга. Бизнес мужа процветал до тех пор, пока в нашем городе не появился новый прокурор, по фамилии Гавриш. Похоже, этот прокурор нашел-таки ключик, открывающий для руководителей «каменных бригад» замки тюремных камер, а на первых порах двери простого следственного изолятора. Туда и направили, отобрав автомашину и золотое кольцо, Мишку-аристократа. Неблагосклонной оказалась Фемида к бывшему таксисту, хотя он был нраву простого и общительного, ни у кого ничего не крал, никого не ограбил, ни убил. Он был просто толковым  посредником между производителем  и потребителями. Беда в том, что  деятельность посредников не была определена правовым полем нашего государства. Такие люди в условиях полного отсутствия рекламы, мотались по стране, расходуя энергию и средства в поисках заказчика.  Им бы цены не было в нормальном обществе. А у нас их продуктивная деятельность определялась сроками тюремного заключения. Но Мишке-аристократу и здесь, более всех  из других арестованных, не повезло. Он почему-то, не страдая физическими недугами, в полном расцвете сил, чуть перешагнув возраст Христа, скоропостижно скончался в следственном изоляторе…
Что тайной может стать?
Особенность рождения?
Конечно, если не считать
Сам факт предупреждения.

Знаменье есть, иль нет его,
Рожден был просто плод,
И все, и больше – ничего,
Живой, и не урод.

И станет тайной жизнь сама,
Деяния его,
Сведут кого-то и с ума?..
А дальше?  Ничего!
 Смерть подозреваемого не остановила представителей следственного аппарата. Они продолжали поиск сокровищ, которые должен был оставить после себя умерший. Домик, в котором  жили Мишка-аристократ с Диной Николаевной, был обстукан и исследован так, словно его подготавливали к консервации на долгие века. Земля приусадебного огорода была перекопана и просеяна так скрупулезно, словно здесь работали археологи, а не какие-то там Пинкертоны. Но сокровищ не было. Ни следа, даже маленького. Корова их слизнула, что ли? Правда, государство в лице неутомимых тружеников  правопорядка, хотело для компенсации ущерба, причиненного Мишкой-аристократом, лапу наложить хотя бы на сбережения  неутешной вдовы его. Но вот беда-то какая, все денежные операции в сберегательной книжке были совершены до вступления женщины в замужество. Пришлось дело прекратить за смертью обвиняемого. Вдову оставили в покое, и она продолжала искать. Ей удалось найти крупненькую сумму в советских рублях, числом приближающуюся к миллиону, и совершенно случайно. Нашла она их, когда полезла в курятник, чтобы вытащить оттуда умершую от старости курицу. Жизнь внезапно разбогатевшей женщины не оказалась счастливой. Объявить себя богатой, чтобы найти сребролюбца и вступить с ним в брак, она не могла. А как распорядиться такими огромными деньгами,  не знала. Странно, одно в поведении далеко неглупой женщины произошло: вместо того чтобы расходовать привалившие к ней деньги, она не нашла ничего более путного, как добавлять к ним по крохам, совсем небольшие суммы, откладываемые из зарплаты, а также полученные от продажи цветов, разведением которых она и занялась. Забота о сохранности денег быстро старила ее, лицо ее из белого стало темным, подурнело, она стала выглядеть значительно старше, чем ей было на самом деле. Не деньги служили ей, а она – им.  Круг интересов ее сузился, знакомые отстранились. Детей у нее не было. На что она надеялась, отказывая себе в малом, и любовно разглаживая старенькие потертые купюры, прежде чем их собрать в пачки?
Пришло время, и обесцененные деньги превратились просто в бумагу. Не выдержав несчастья, она заболела и слегла. Соседи и не знали, что происходит рядом с ними. Только одна, заметив, что соседки давно в огородике не видно, зашла в дом. Пред ней предстала старая истощенная женщина с клубом сбившихся на голове седых волос. Она что-то пыталась сообщить , водя по одеялу, укрывающему ее, тонкими, как плети руками. Не долго мучилась Дина Николаевна и через день беззвучно отошла в мир иной. Соседи, собравшись в складчину, похоронили ее, помянув рюмкой водки жизнь ее несчастную. А мне только и осталось добавить к сказанному: Что ни говори, а золото знает, похоже, что ему делать предназначено? Попавшим под влияние его, трудно выйти с неповрежденной душой. Правда, и телу тоже немало вреда причиняется. Но это уже как у кого выйдет...

Подошло время попрощаться с зеркалом времени, хотя, полагаю, у всякого из вас всегда имеется возможность вновь заглянуть в него. Хотелось бы увидеть в зеркале том душевный прогресс среди людей живущих, и особенно власть имеющих сегодня. Увы, приходится с сожалением констатировать, что  происходит медленная пока, но набирающая скорость, их деградация. Приходится отметить, что истинно, по-государственному мыслящих людей история сохранила не многих.
Одного из них я вам напомню. Луций Квинций Цинциннат в 460 году до нашей эры был назначен консулом. Примирив  враждующие партии в Риме, восстановив значение сената, он вернулся к сельскому уединению. В 458 году во время войны с эквами и  сабинами он вновь был призван в Рим и облачен диктаторской властью Послы, приехавшие просить его вернуться к государственной деятельности, застали Луция за обработкой своего поля. Цинциннат внял просьбе прибывших, отправился в Рим, разбил врагов, и на шестнадцатый день, сложив с себя полномочия диктатора, вернулся на свое поле.
Таких людей средь видимых на современном политическом поле пока не усматривается.