Глава 4 - роман-шутка МК

      Серафим Юрьевич Небесный в творческих муках завершал очередной публицистический фельетон:
«…не напрасно наши отцы проливали кровь дедов и прадедов! Отомстим за них нашим внукам, товарищи! Долбанём по бюрократии сплошным разгильдяйством и тунеядством! Сунем в рожу жуликам и олигархам - красные напряжённые пальцы, накрепко уложенные в пролетарскую дулю!»
Особенно удалась композиция из трёх перстов в концовке! Хотя…
Не любил Серафим Юрьевич эту муторную прозу.
 Другое дело – стихи!
Даже псевдоним себе выбрал специально: «Небесный».
Как звучит!? А!? Тем более, что родовая его фамилия была – Натощак. Серафим Юрьевич Натощак. Разве можно поэту так подписывать свои произведения? Катастрофа!
Химик-технолог по образованию, Серафим, ещё в студенческие годы, неожиданно начал слагать «вирши», причём с ярко выраженным уклоном в социальную тематику. (Чёрт бы её побрал!)
Шла Перестройка и Серафиму хотелось протестовать, обличать и …высмеивать. Своё первое серьёзное сочинение он назвал:
«Обращаясь к первоисточникам».
Эпиграф – «Возможна ли победа коммунизма в отдельно взятой за горло стране?»
(из эстрадного выступления)
 
Карлу Маркса - уважаю! Ох! Пытливый был мужчина!
И, ведь, как соображает – Капитал всему причина!
Скажем: нету капиталу, значит ты беднейший слой!
Тут душа заклокотала и гурьбой бросайся в бой!
Мироедов окаянных, паразитов – толстосумов –
Всех в одну большую яму пролетарии засунут!
Ну, а если худо-бедно: десять соток, пять курей?!
Для крестьянства это вредно! Раскулачивай скорей!
Раз торгуешь – купчик, значит; пишешь – гниль, интеллигент;
Сволочь всю прижать задача в исторический момент!
* * *
Вот и нет буржуазии! Нынче - фабрика, колхоз!
В смычке, с небывалой силой под уклон столкнули воз!
Всех догоним – перегоним! И частично удалось:
Например, по обороне мы сидим, как в горле кость!
Наш советский бронепоезд в тупичке пыхтит!
Дружелюбно – через прорезь на чужих глядит:
* * *
Фридрих с Карлой - исполины! Путеводные огни!
Коммунизма половину напророчили они!
Остальное - мы уж сами! Варит кумпол-котелок!
Коммунизм не за горами! С нами Партия, браток!
 
Иногда Серафим Юрьевич перечитывал своё, так и не вышедшее в печать, произведение и горестно вздыхал, вспоминая унизительную формулировку литературного консультанта:
«Уважаемый автор, ввиду неактуальности затронутых аспектов, некорректной постановки вопросов и явной незначительной художественной ценности, вынуждены отказать в публикации предложенного Вами опуса – «Обращаясь к первоисточникам».
Особенно возмущало, что стихи обозвали «опусом». Этого поэт С.Ю. Небесный не простил.
С утроенной энергией он погрузился в творческий процесс…
 
* * *
Наконец, в районной оппозиционной газете «Новый путь», как раз накануне распада СССР, появилось злободневное стихотворение:
«Союз нерушимый!»
Толстокожий, краснобокий апельсин – для кого тебя пупырчатый храним?!
Почему слюной заходится народ, но твои пятнадцать долек бережёт?!...
* * *
Дальше – больше: окрылённый успехом, Серафим Юрьевич затрагивал самые острые темы перестроечной эпохи. Вначале он хлёстко выступил на защиту робких кооператоров:
 
Граждане, кончай запой! Де-мо-би-ли-за-ция!
Лозунг выдвинем такой: «Бей кооперацию!»
Бей её, ядрён-батон! От неё все беды!
Зря, неужто, на рожон лезли наши деды?!
Попусту отцы сидели, мы балбесами росли?!
Плюрализмов захотели! На-ка, выкуси! Козлы!!
Рынок это же – толкучка, для ворья и стол и кров!
Довели страну до ручки! Бей кооператоров!
Строй им, видишь, не по нраву! Наш родной советский строй?!
Ничего. Найдём управу – вставим вам с такой резьбой…
Что по всем по закоулкам, ох прищучим, дайте срок
И придёт на смену булкам наш партийный кренделёк!
 
Затем, С.Ю. Небесный не пощадил и Октябрьский переворот 1917 года, причём сатирическая поэма «Смольный» была признана –
«Лучшим произведением года среди молодых авторов».
Отрывок из поэмы «Смольный»:
«…Зачем же революцию, я делал революцию?» - себя на койке спрашивал Ильич совсем больной.
Но Сталин сбоку грелочкой Ульянова охаживал и скорбно приговаривал: «Савсэм-савсэм, балной»
А Крупская крутила из «Искры» самокрутки и уверяла хрипло: «Прекрасный самосад!»
Вошёл Зиновьев мрачный – обматерил всех смачно: «Раз так вас и раз этак – устроили бардак!
Живём в стране Советов! Всех расстрелять за это! Как Вова все за это, мы как один – умрём!»
И посмотрел на Сталина. А тот сказал: «Всо правилно», потом сказал:
«Канэшно же, с тебя мы и начнём!»
Вот так всё начиналося. И Троцкому досталось… На что уж Лёва Троцкий хитрющий был мужик!…»
* * *
Очень скоро Серафим Юрьевич стал широко известен в кругах отечественных правозащитников.
Был даже период, когда довольно солидные издания (например, еженедельник «Круговерть»), практически, наперебой предлагали ему публиковаться. А потом …
Потом Серафим Юрьевич Небесный допустил скверную ошибку - самую серьёзную в своей лихой литературной биографии!
Он так вошёл в роль диссидента, что остановиться уже не смог. И, в результате, он начисто потерял политическое чутьё. Первый скандал приключился с пародией на Первого Президента:
 
Президент достал… консенсус. Затаил дыханье зал. Лидер этим аппаратом по трибуне постучал.
«Вот, товарищи, глядите – наш весомый аргумент. Демократию ведите! Проведём эксперимент!»
Улыбаясь, взял консенсус, сладострастно замычал. Раздались аплодисменты. «Одобряем!» - грянул зал.
…И президент объятия разжал, сказав, устало: «Была ты Демократия, вот Перестройкой стала!»
 
Поэта Небесного отругали все, кому не лень, за дурновкусие и вульгарность. А весьма маститый критик Детерминюк и вовсе зачислил Серафима в ряды «окаменелостей воинствующего быдла!»
 
* * *
 
Но Серафим Юрьевич не сдавался, увлечённо работая над грандиозной эпической притчей «Обречённые опричники», внезапно он сочинил «потрясающе гениальные» строки:
«…А в Кремле сидит пять тысяч… крепких задниц! Это – Съезд:
Эй, товарищ, слюхай! Слышу! Бог не сдаст – свинья не съест!…»
 
С каждым последующим сочинением, популярность Серафима таяла: сперва его перестали приглашать на мероприятия, вскоре прекратились публикации, и самые верные поклонницы не присылали больше трогательных писем с отпечатками губной помады. Все кругом, казалось, навсегда забыли опального литератора.
Несчастный Серафим Юрьевич искренне полагал основной причиной своих бед – людскую зависть. Воспоминания о собратьях по перу вводили его в состояние мрачного веселья.
Однако, нужно было как-то добывать средства к существованию, и Серафим занялся написанием публицистических статей для ультра - радикальных изданий. Изящный псевдоним и тезисы пришлось сменить. За последнее время, в зависимости от партийной принадлежности работодателей, Серафим Юрьевич Натощак подписывался, как - Семиколокольный, Халявкин и Американцев.
Последний гонорар Серафим получил, когда удалось, под именем Гениталия Кабинетовича, украдкой тиснуть в модном альманахе куртуазных маньеристов два озорных стишка:
 
«Круговорот идей в борделе»
 
Ай! Какие помидоры!
Чмокал попку – млел купец.
Гулко ухнула «Аврора»:
Угнетателям – конец!
 
Купчик вздрогнул, что такое?
Матросня вошла в бордель:
«Старший» сразу успокоил –
Похоронная артель.
 
Бескозырочку поправил,
Он, почти не матерясь,
Уважать себя заставил
И купца по роже – хрясь!
*
Вытащил… наган сурово.
Разрядил. В карман убрал.
Ай! Какие помидоры!
«Старший» попку – целовал...
* *
И «Курил одну лишь травку – не трогал и козявку»
 
Загремев кастрюлею, расплескал кефир,
Повалился навзничь «красный» командир.
Крышка по булыжнику катится ребром.
Комиссара «скорая» увезла в дурдом.
 
Вот такие ужасы, вот такой сюжет!
Нет печальней повести - семь десятков лет!
Плачет – убивается Усатый гражданин.
Делать Революцию будет он - один!
* * *
 
Воодушевлённый результатом, Серафим решил размяться в конкурсе на лучшую рекламу
(не более 4-х строк) для мебельного салона «Северный Буратино». За час он накропал четверостишие:
 
Одиноко на опушке, стул стоял и ветер дул.
Словно детская игрушка – чей-то славный, крепкий стул!
Кто же твой хозяин? Где он? Стул совсем осиротел.
Мир из стульев, видно сделан. Так Создатель захотел!
 
Ознакомившись с представленным вариантом слогана, мебельщики попросили Серафима быстро покинуть офис. Торгаши! Что с них взять?! Никакого понятия! Пожалеют, но будет слишком поздно!
Небесный в последний раз перечитал фельетон; аккуратно сложил листки в целлулоидную папку; встал из-за стола; приосанился, затем взобрался на табурет и, уже открывая форточку, отчётливо услышал, как незнакомый мужской голос строго произнёс: «Мощно тлеют отечественные очаги культуры!»
А за окном не было ни души! Когда вслед за таинственной фразой, ещё раздался чей-то глумливый смех, Серафим Юрьевич тоненько охнул и, схватившись левой рукой «за сердце», рухнул плашмя на диван.