Легенды развитого социализма

                Картошка, картошечка… и замполит

Картошка, картошечка… Сколько историй о тебе людьми сложено. Историй разных – смешных и грустных, весёлых и печальных, правдивых и вымышленных, поучительных и развлекательных. Самых необычайных историй, всех и не упомнишь. Одни написаны и опубликованы, другие передаются народной молвой из уст в уста. Вот и я, услышав однажды одну из таких от случайного собеседника, вспомнил свою историю, в которой незавидную роль сыграл замполит. Не удивляйтесь, именно заместитель командира армейского подразделения по политической части. Историю правдивую, не какую-то там небылицу.
В призрачном сумраке казармы на первый взгляд беспорядочно громоздившиеся двухъярусные койки казались замысловатыми фантастическими конструкциями. Это впечатление создавала тускло светившая синим светом лампочка над входной дверью, слева и справа от которой расположились два несуразных куба, называвшиеся печками. В воздухе стоял крепкий запах мужского пота и терпкий запах прелых портянок. Было далеко за полночь. Из разных углов помещения доносился многоголосый храп, создавая замысловатую какофонию всевозможных звуков от грозного будто бы рычания до лёгкого прерывистого посвиста. Порою какофония сливалась в стройный хор, подчинявшийся музыкальным законам, и, достигнув кульминации на высокой ноте, неожиданно смолкала, чтобы через мгновенье разразиться с новой силой уже бессвязными звуками. Тогда в наступившей тишине слышалось глухое невнятное бормотанье или достаточно громкий «выкрик», зачастую матерный. Аккомпанементом этой ночной симфонии служил почти непрекращающийся скрип и металлическое скрежетание разболтанных кроватей, покачивающихся под ворочающимися с боку на бок в беспокойном сне солдатами. А за окнами казармы царствовала дивная южно-украинская ночь. Надрывно гудели цикады и сверчки, безрезультатно пытаясь перекричать коленца и трели волшебника июньской ночи – соловушку. Всё вокруг дышало душистым ароматом цветущих степных трав и сладким дурманящим запахом цветов белой акации. На тёмном, почти чёрном небе мириады звёзд – вот на севере маленькая, но яркая Полярная, почти напротив неё – Сириус. Звезда древнего Египта. А сколько созвездий(!), всех и не перечесть. А вот, разрезая небосвод, протянулся широкой полосой почти с юга на север от горизонта до горизонта Млечный Путь. Новолуние. Ни один листочек не шелохнётся в замершем воздухе. Самое время свиданий до зорьки, до третьих петухов.
В казарме слева от входа, скрытый печкой, на нижнем ярусе крайней койки, разметав руки в тяжелом тревожном сне, лежал солдат. По существующему в армии негласному обычаю – «дедовщине» – нижние койки занимали солдаты второго года службы – «старики» или «дедушки», как их называли, имевшие ещё ряд привилегий: в строю становиться сзади, а в столовую заходить первыми, не выносить на мойку бачки с грязной посудой, ходить в лёгкие наряды или не ходить в них вообще, бегать в самоволки, пить вино или водку и прочее, прочее; в зависимости от имеющейся у них совести или страха, и совести командиров и начальников. Кроме того, они, то есть «старики», «гоняли» солдат занимающих в казарме второй ярус коек – «салаг» или «духов» и «молодых». Степень «гонения» тоже зависела от совести. Позже этот обычай принял более извращённый характер, а тогда, в семидесятые, о нём только ещё начинали втихомолку говорить… На соседней, через проход, койке, стягивая сапоги, сидел другой солдат. Он только что вернулся из самоволки от своей очередной подружки. Задвинув сапоги под кровать, он сладко зевнул в предвкушении долгожданного сна и потянулся, неловко зацепив соседа рукой. Тот встрепенулся и, грязно выругавшись, поднялся в постели на локтях, потом недоумённо покрутил головой.
– А, это ты, Ара!? Вернулся? – спросил он, различив в сумраке соседа и, зевая, продолжил, – Там в ленкомнате замполит сидит. Тебя ждёт. Сегодня на проверке шерстили жестоко.
Артур, так звали раздевающегося солдата, точнее Арутюн, потому что он был армянином, только кивнул в ответ. Затем, сняв китель и бросив его на табурет, стоящий в торце кровати, он сунул босые ноги в извлечённые из-под тумбочки шлёпанцы и, шаркая задниками по дощатому полу, вышел из казармы в коридор. В ленкомнате сотнями свечей сиял свет, за столом сидел замполит, положив рядом фуражку, и читал подшивку «Комсомольской правды». Это был человек лет тридцати с довольно раскормленной физиономией, и маленькими маслянистыми глазками. Воротник форменной рубашки был расстегнут, маленький зелёный галстук лежал рядом с фуражкой. Дверь в ленкомнату, тихо и протяжно скрипнув, распахнулась. Замполит повернул голову на звук. В дверях в брюках-галифе, линялой майке и щлёпанцах на босую ногу стоял рядовой Суркисян. Замполит поманил его пальцем, тот сделал шаг вперёд и закрыл дверь.
- Товарищ старший лейтенант! Рядовой Суркисян из самоволки прибыл без замечаний! - отрапортовал он негромко.
- Что же, ты, Суркисян, дисциплину нарушаешь? - начал старлей, - Что же, ты, меня подводишь, а? В каком виде пришел? - и в глазах блеснули злые огоньки, - Сию же секунду приведи себя в порядок!
Артур растерянно выскочил из ленкомнаты. Не прошло и полминуты, как он вернулся одетый по полной форме и, приложив правую руку к виску, снова доложил о приходе.
- Ну вот, это другое дело, - сказал замполит уже спокойнее, - Почему же всё-таки нарушаем?
- Понимаете, товарищ старший лейтенант, девушка одна у меня есть. Красивая очень, понимаете. Обещал ей прийти. Как можно обмануть, нельзя обмануть.
- Ладно, - махнул рукой старлей, - Три наряда тебе, чтобы больше не
обещал. Завтра поговорим, а сейчас иди, отдыхай.
- Есть, три наряда, есть, отдыхай! - ответил Артур и, круто повернувшись на каблуках кругом, вышел в коридор и быстро проскользнул в казарму.
В коридоре дневальный, стоящий у тумбочки с телефоном, проводил его взглядом. «Наконец-то замполит уйдёт, - подумал «салага», - Можно будет присесть спокойно». Вчера вечером был страшный переполох: приходил дежурный по авиационному полку, какой-то майор, и проверял их отдельную роту связи на предмет наличия самовольщиков, видно кого-то из солдат их небольшого гарнизона в городе засекло начальство. Замполит, дежуривший в роте на вечерней проверке, прикрыл отсутствующего Суркисяна и ещё двух «стариков», которые вернулись из самоволки двумя часами раньше. Через пять минут старлей покинул ленкомнату и, пройдя по коридору мимо откозырявшего ему дневального, вышел на улицу…
После завтрака связисты построились повзводно на развод. Солдаты стояли лицом к слепящему солнцу и жмурились от его ярких лучей. Несмотря на ранний час было уже довольно жарко. Позади них была стоянка вертолётов, а дальше взлётно-посадочная полоса, за которой до горизонта раскинулась степь. Пахло цветущими травами, стрекотали кузнечики. Далеко в степи виднелась антенна радиолокационной станции слежения за полётами. Командир роты, капитан Рауцев, был долговяз, худощав, лицо у него было неприятным, хотя имело правильные черты. Сейчас, объявив распорядок работы на сегодня: предполётная подготовка, а потом вечерняя и ночная смены полётов, он расхаживал перед строем и, занудно растягивая слова, распространялся о дисциплине в подразделении. После этого лично учинил утренний осмотр, то есть проверил пришиты ли чистые подворотнички, начищены ли сапоги, блестят ли бляхи на ремнях, побриты ли и подстрижены ли солдаты… Старшина роты, прапорщик Мищук - этакий низенький толстячок, похожий на сказочного колобка, подобострастно семенил следом за капитаном. Такие процедуры последний устраивал еженедельно, чем вызывал неприязненное отношение солдат к себе. Не только солдаты, но и офицеры, и прапорщики роты тоже недолюбливали своего командира. Держался он особняком, на всех смотрел как-то свысока и пренебрежительно. После осмотра, наказав нескольких человек за ненадлежащий вид, Рауцев спросил у замполита, хочет ли он что-нибудь сказать, но тот отказался. Он вообще очень редко что-нибудь говорил на таких мероприятиях. Суркисян и другие самовольщики поняли, что старлей об их проступке ни кому не сказал, и тайно обрадовались, поняв, что с замполитом будет легче говорить, замаливая грехи; что-нибудь написать или смастерить какой-нибудь стенд в ленкомнате, или ещё что-нибудь сделать. После этого старшина объявил состав наряд на новые сутки. Среди названных фамилий была и фамилия Артура. Командиры взводов быстро поставили задачи перед подчинёнными и распустили солдат, которые потянулись в курилку около казармы. Но эта привилегия распространялась на «стариков», а «молодые» и «духи» поплелись в казарму делать уборку, после которой все отправлялись по своим объектам для подготовки к полётам. Замполит подозвал к себе Суркисяна.
- Рядовой Суркисян, ко мне!
Артур, вознамерившийся было уже прикурить сигарету, быстро подбежал к старшему лейтенанту и вытянулся по стойке смирно.
- Товарищ старший лейтенант, рядовой Суркисян по вашему приказанию прибыл, ; нарочито доложил он.
- Сегодня вечером ты мне будешь нужен.
- А меня в наряд поставили.
- Ничего, заменят. Ты же в полётах участвуешь? Я тебя вызову, так что будь готов. Понял?
- Так точно!
- Вольно. Свободен!
- Есть!
Суркисян был оператором радиолокационной станции кругового обзора. Осенью он должен был идти на дембель. Замена у него была - молодой солдат прибыл весной из учебки. Артур уже поднатаскал его, и теперь, отработав половину смены вечерних полётов, со спокойной совестью шёл в самоволку в пригородный посёлок. Взводный лейтенант был какой-то несуразный, и не особенно обращал на это внимание. Да и было непонятно что его вообще интересовало…
Летом полёты были практически ежедневно. Поэтому, когда ставили в наряд Ару или его подопечного, Суркисян говорил старшине, что им наряд нельзя, что обучает «молодого» - готовит достойную смену и ещё много разных аргументов в свою пользу. При этом он даже ругался со своими годка;ми из других взводов - они тоже «обучали» свою смену и тоже не хотели работать перед дембелем, а хотели проводить время с девчонками. Но Суркисян имел влияние на старшину, тот всегда шёл ему навстречу, если конечно расписание суточного наряда составлял не командир роты, что иногда случалось. Поэтому его «молодой» напарник посменно с «молодым» электромехаником ходили в суточные наряды только в выходные дни - с субботы на воскресенье.
Полёты начались по расписанию второй смены, летали две эскадрильи. После часового перерыва на ужин они плавно перешли в ночные. Всё происходило без происшествий -  вертолёты коротко разбегались по полосе, летели по определённым маршрутам, а затем благополучно шли на посадку. Около двадцати трёх позвонил замполит и срочно вызвал Суркисяна в автопарк, находившийся на территории гарнизона. Надо было отрабатывать самоволку, никуда не денешься. Комвзвода, поворчав для порядка, отпустил его; место у экрана станции, позиция которой находилась в трёх километрах от части, занял «молодой» напарник. Через час, обогнув аэродром стороной, Артур предстал перед замполитом.
- Прибыл, хорошо! - встретил его старлей, - Быстро найди кого-нибудь из «молодых», да понадёжнее! Чтобы поменьше языком чесал и лишнего не болтал!
- Есть!
Они стояли рядом с вагончиком у выхода из автопарка. Ночь накрыла природу своей чёрной бездонностью. В воздухе не было даже дуновения ветерка. Тишину нарушал отдалённый свистящий рокот работающих турбин и хлопки лопастей винтов о воздух - летали тяжёлые Ми-6. Артур отправился вглубь автопарка, где вдоль забора, огораживающего его, стояли машины, в кузовах-кунгах которых работали коротковолновые радиостанции. Их маленькие окошки были плотно зашторены. Скоро Суркисян вернулся с Сашкой Рябчиком. Он прослужил всего семь месяцев, но чем-то уже заслужил расположение «стариков» к себе. Родом он был откуда-то из Сибири.
- Вот, товарищ старший лейтенант, парень надёжный, – сказал Артур.
– А, Рябчик,..  ну, хорошо, пошли.
Перед уходом из автопарка замполит заглянул в освещённую тусклой лампочкой дежурку, где сидел командир радиотехнического взвода и вместе с прапорщиком, дежурным по автопарку, покуривал, непринуждённо болтая о пустяках.
– Петрович, – сказал он взводному, – Я у тебя Рябчика забираю на пару часов.
– А кто у резервных движков дежурить будет? – спросил он.
– Ничего, дневальный последит, все равно службу несёт.
– Ну, так нельзя…
– Ничего, Родина сказала надо…
В сопровождении взятых им бойцов старлей бодро вышел из автопарка и, повернув направо, миновал ворота «чёрного хода» гарнизона. Они бодро зашагали по грунтовой дороге. Скоро слева от неё осталась позади едва различимая в кромешной тьме «фазенда» – небольшой, с крышей крытой черепицей, каменный домик, где жил замполит с молодой женой. Далее, как в строю застыли ещё две-три покосившиеся крытые камышом мазанки, теперь еле угадывающиеся белёными боками. Справа от дороги чернела лесополоса, перед которой были разбиты огороды. За ней проходила железная дорога, за которой начиналась окраина большого города – областного центра. Они шли довольно быстро. Пели цикады, после жаркого июньского дня веяло приятной прохладой. Всё бы хорошо, да назойливо звенели комары, норовя ужалить в шею или в щеки. Чтобы как-то отогнать их, Артур достал сигарету и чиркнул спичкой.
– Не курить! – тихо, но твёрдо сказал старлей.
Артур пожал плечами и спрятал сигарету в карман. Они прошли ещё немного. Вдруг старлей остановился и как-то воровато огляделся по сторонам, но этого его спутники в темноте не заметили.
– Всё, пришли, – сказал он.
Рядом с дорогой оказался полуметровый столбик.
– У столбика возьмёте два мешка, – продолжил он, – Вот тут начинается участок. Накопаете картошки, да смотрите, чтобы мешки полные были, иначе накажу! Понятно?!
– Ясно.
– Мешки отнесёте на точку к Суркисяну. Хочу жене сюрприз сделать. Рябчик, вернёшься на боевой пост. Понял? И чтобы тихо тут, и не курить…
– Понятно.
– Тогда я пошёл…
Замполит как бы растворился в темноте, его шаги быстро удалялись. Артур и Сашка постояли некоторое время, оглядываясь и прислушиваясь. Потом взяли мешки и сошли с дороги. Перебравшись через придорожную канаву, они очутились на картофельной делянке. Ботва была невысокая. Это была скоро¬спелая картошка, её ещё называют сорокодневка. Она мелкая, с тонкой, как папиросная бумага, кожурой. Её обычно варят в мундирах и едят не счищая кожуры, а поливая подсолнечным маслом или ещё лучше сметанкой и посыпая измельчённым укропом, петрушкой и зелёным луком вприкуску с терпко-сладковатой редиской…
– Ара, слушай, а как же копать-то? – спросил Рябчик, – Лопат нет. Да и в такой темноте её разве разглядишь?
– Не знаю как разглядим, а копать будем руками.
Почти час, матерясь в полголоса и отбиваясь от жалящих комаров, они ползали на четвереньках по грядкам и, вырывая кустики ботвы, на ощупь выбирали из земли картофелины и складывали их в мешки. Земля была тёплой и немного влажной. Наконец мешки наполнены доверху, копатели присели на них передохнуть и стряхнуть прилипшую к брюкам землю. Им страшно хотелось курить, но помня слова старлея они не доставали сигарет. Потом взвалив мешки на плечи, отправились на позицию локационной станции в обход аэродрома. Поравнявшись с торцом взлётно-посадочной полосы они снова присели на мешки покурить и отдышаться. Полёты были в самом разгаре; над их головами вертолёты со свистящим грохотом заходили на посадку, в небе маленькими звёздочками всюду мигали маячки.
– Зачем ему понадобилось ночью копать-то? – спросил Ряб¬чик, смачно сплёвывая горькую слюну.
– Не знаю. Он же сказал, сюрприз для жены. А тебе какая разница?
– Да, собственно никакой…
– Тогда пошли дальше,.. – сказал Артур и бросил окурок под ноги.
Спрятав мешки с картошкой под брезент в кладовке домика, они разошлись в разные стороны; Сашка – в автопарк к резервным движкам, а Суркисян – в самоволку в пригородный посёлок к своей подружке. Антенна станции равномерно вращалась прощупывая невидимыми лучами небо; полёты продолжались…
Ближе к полудню следующего дня к радиолокационной станции подъехал ГАЗ-66 из гарнизона. Рядом с водителем сидел замполит, а в открытом кузове сидел Сашка Рябчик. Он приветливо помахал вышедшим навстречу Артуру и двум своим годкам. Замполит выбрался из кабины и, приказав Рябчику и Аре погрузить мешки в кузов, зашёл в домик поговорить со взводным лейтенантом. Через пять минут, развернувшись, машина поехала обратно, увозя в кабине замполита, а в кузове лейтенанта – начальника станции, Суркисяна, Рябчика и два мешка картошки. Грунтовая дорога была вся в выбоинах, машину, мчащуюся на большой скорости, бросало во все стороны, замполит любил быструю езду, пассажиры в кузове подскакивали на скамьях. Шлейф густой пыли стелился сзади над дорогой, и ветер сносил его в сторону. Вот впереди уже замаячили ворота «чёрного хода» гарнизона, а справа от дороги из-за тополей появились белёные хатки, стоящие в ряд. Вдруг от одной из них навстречу машине поспешил старик, сильно прихрамывая и опираясь на клюку. Выбравшись на дорогу, он поднял палку и энергично замахал ею над головой.
– Остановись, – приказал замполит водителю, – Узнаем, что он хочет.
Машина резко затормозила. Пассажиров в кузове бросило вперёд и накрыло облаком пыли. Замполит высунулся из открытого окна кабины.
– Что случилось, отец?
– Да понимаешь, мил-человек, безобразие какое творится.
– Что случилось, кто тебя обидел?
– Да, понимаешь, гады какие-то ночью всю картошку выкопали. Весь участок в следах солдатских сапог. Разберитесь там, пожалуйста! Помогите, товарищ офицер! – взмолился старик.
– Не волнуйся, отец! – не моргнув глазом, ответил старлей, – Не волнуйся, разберёмся, иди домой… Поехали, – приказал он водителю.
Машина рванулась с места, обдав ошарашенного старика густой пылью. А он так и остался стоять на дороге опустив руки и недоуменно глядя ей вслед…
                Декабрь 2002 г.