Районка

Районные газеты называют многотиражками и «большие»
журналисты относятся к ним довольно пренебрежительно. А я считаю – мне повезло, что моя журналистская стезя началась имен-но в районке, в небольшом городке Н на Волге. Журналистам ма-леньких газет и посвящены мои строки. Все герои условны и любое совпадение не имеет отношения к конкретным людям.

Время
Я всегда знала, что в городе Н. время течет по своему времен-ному счетчику. Оно неподвижно над городом, и, лишь за предела-ми улиц и площадей мчится вихрь жизни, унося людей как песчин-ки, вздувая события, разжигая страсти. А город вот он – тихая Рос-товская, с неподвижностью Девичьего монастыря и  старинных особняков, Ярославская – с вечным движением транспорта за пре-делы города и на рынок, монументальная набережная Волги, с  за-думчиво набегающими волнами, колокольня Успенского монасты-ря, освещенная солнцем,  площадь Коммуны. Если постоять на этой площади полчаса – встретишь всех, кто тебе нужен. Все улицы го-рода сходятся на этом кругу в центре города. Так было всегда.

Я вернулась в этот городок после трех десятилетий жизни в мегаполисе. Пригласили меня на столетний юбилей газеты, люби-мой и уважаемой в городе. Неподвижность его времени вернула меня в те далекие времена, ожили и заговорили своими голосами люди, с которыми я работала, жила, волновалась и радовалась. Я стояла на площади, мимо меня шли горожане, забытые мною в по-токе многочисленных ежедневных встреч большого и стремитель-ного города. Многие  меня узнавали, здоровались, радовались встрече. Пожилой , лысый человек вдруг встал передо мной на ко-лени:  «Матушка моя, как я ждал твоего приезда».И положил мне на плечи красивый Павловский платок. «Это тебе. Я ведь тебя до сих пор люблю, и все заметки твои вырезаю и храню. Даже фами-лия другая тебя не спрятала – по стилю твоему, по словам твоим узнал». И я вспомнила, как он ходил в редакцию, носил стихи о любви, короткие зарисовки и рассказики, и как сокрушался, что не за него замуж вышла.

Комсомольские взносы.
Моя жизнь в газете  - тоже песчинка времени, всего пятна-дцать лет из прошедших ста. Таков возраст районной газеты Но для меня они дороги и очень важны. «Как молоды мы были, как страст-но мы любили, как верили в себя» - эти строки про нас, тех, кто ра-ботал в газете в шестидесятые и семидесятые годы уже прошлого столетия. Пусть сейчас их называют застойными. Но мы жили на полную катушку, страдали, боролись, критиковали, отстаивали свое мнение. Журналисты активно участвовали в общественной и поли-тической жизни города. Я была членом бюро райкома комсомола. И когда шла или ехала по заданию редакции, выполняла и комсо-мольские поручения. Помню, в середине шестидесятых на бюро райкома комсомола поручили мне собрать членские взносы с ком-сомольцев колхоза имени Ленина. Центральная усадьба село Нефе-дово. До  Судилова меня довез автобус, а дальше десять километ-ров пешком по лесу, без попутчиков. Я шла и не думала о страхе. Я верила в себя. Знала, что надо успеть до темноты. Лес, поле, пере-лесок, деревня невдалеке, снова лес, опять поле. На окраине Нефе-дова меня встретили собаки громким лаем. Стая упорных дворня-жек не пускала меня на деревенскую улицу. Вышел молодой му-жик, собак прогнал, спросил, кто я такая. Оказывается, знает меня по публикациям в газете, и очень огорчился, услышав о задании райкома. Он – один из злостных задолжников. Но в дом пригласил, и денежки выложил. А потом проводил меня до дома секретаря комсомольской организации. Вот с ним мы обходили на следую-щий день деревни и собирали взносы.

Комсомольцы деревни резко отличались от нас, городских. Это были семейные, обстоятельные люди. У кого двое детей, а в каком-то дому уже и третья детская головка выглядывала из кро-ватки. С деньгами у всех было туго. Колхозы, даже крепкие, не очень  торопились рассчитываться наличными со своими работни-ками. В конце года выдавали на заработанные трудодни зерно, се-но, картошку. А чтобы иметь живые денежки, деревенский народ  должен был вырастить теленка, поросенка, курицу и реализовать плоды своего труда на рынке. Вот тогда и рассчитывались со всеми долгами. Взносы комсомола были смехотворно маленькими, но и эти копейки, надо было найти должникам, оторвать от скромного семейного бюджета.  Комсомолу платили, занимая друг у друга. И в каждом доме завязывался долгий, обстоятельный разговор. Я должна была ответить на все вопросы , возникшие у жителей отда-ленной от райцентра деревни, которую признали неперспективной и уже сообщили жителям о предстоящем закрытии школы и клуба. Все жителям это решение казалось большой глупостью, ведь в два посада выстроились пять десятков красивых, крепких  домов, в ка-ждом из которых счастливо  жили молодые, трудоспособные люди.

Я остановилась на ночлег в доме секретаря комсомольской ячейки. Он работал заведующим сельским клубом.  Жена – учи-тельница. На городской лад лежал ковер в зале. По заведенной на Руси деревенской моде, стояла в этой большой комнате красиво уб-ранная кровать – с подзором и задинками, белоснежной накидуш-кой на горке подушек. (Задинка-занавешивала боковую стенку же-лезной кровати, сшита из белоснежного батиста и украшена круже-вами, связанными вручную, подзор украшал низ кровати и из-под покрывала видны были только кружева, тоже ручной работы). Кружева, украшавшие кроватное убранство связаны самой хозяй-кой, ее мамой и бабушкой. А вот книжный шкаф – это уже новая мода, признак того, что живет здесь сельская интеллигенция. В книжном шкафу тесно стояли книги. Хозяева любили и знали по-эзию. Оказался в их скромной библиотека Басе и Рильке. Много томиков Пушкина и о Пушкине. Хозяйка призналась, что она пуш-кинистка. За вечерним чаем, хозяин дома рассказал о том, что до сих пор не согласен с тем, что отец пропал без вести на войне. Даже письмо Сталину писал, с просьбой найти его красивого и сильного папу. Много лет ждал ответа, но так и не получил.

 Очень просили жители Нефедова написать о том, что реше-ние о закрытии школы и клуба  принято неверное – умрет деревня. Достучитесь до верха – пусть там подумают – такова была просьба. Многие семьи уже в тот момент искали работу в городе и собира-лись покидать дедовские и отцовские дома. Они были правы -  Не-федово умерло, как и многие густонаселенные в ту пору села нашей области. Сейчас ни одного дома не осталась в этом некогда уютном и удобном для проживания людей месте.

     Страсти на страницах газеты разгорелись тогда нешуточ-ные – мы боролись за людей, за их будущее на родной земле. А они верили нам, писали.


Традиции.
Современная газете города традиции  старой сохранила. Это я поняла, когда увидела на улице женщин, в традиционных  для се-мидесятых годов прошлого столетия ,вязаных беретах. Об этих бе-ретах невозможно не сказать подробнее. Мохеровые нитки были жутким дефицитом и стоили дорого.  «Доставали», а именно так говорили в те далекие советские времена, один моток и делили на двоих .Берет вязали крупными петлями, чтобы ниток хватило. Он получался легкий, почти прозрачный. В берет для придания нуж-ной формы вкладывали капроновый платок. Счастливица гордо шла по городу в мохеровом берете. Это был высший писк моды . Много лет спустя он превратился в  основной признак советской женщин, обидно названной «совковой».Но в этом городе время не властно. Береты не перестали быть модным элементом одежды. Пожилые женщины шли и шли на юбилей газеты во Дворец куль-туры. Их было так много. Я невольно воскликнула: «Это читатель-ницы газеты идут на юбилей». Узнавала их, хотя не видела много лет. Шли учителя, работницы  заводов, преподаватели техникумов, по-новому названных колледжами, работники администрации, узла связи. Шли горожане. На сердце стало тепло – любят  газету и се-годня. Ее всегда читали первую, хотя и называли «кляузницей». Бе-режно вырезали заметки и хранили вместе с орденами и Почетны-ми грамотами.

 Фойе Дворца культуры  заполнялось и заполнялось. Вот под звуки оркестра женщины закружились в вальсе, столпились у зер-кала, выстроились в очередь в раздевалку.
Аншлаг. Зал полон. Зал затих.

Слово

Актер и журналист – профессии родственные : глаголом жечь сердца людей. В начале праздничного действа был спектакль. Са-модеятельные артисты показали драматическим действием исто-рию жизни газеты создании. Хорошая задумка автора сценария праздника. Мне понравилось. Все чаще столичные  и губернские зрители пренебрегают провинциальным  самодеятельным театром. А вот он, в таких маленьких городках он сохранился во всем своем великолепии, по всем законам Станиславского. Актеры верят в то, что произносят со сцены, потому что сами и читатели, и внештат-ные корреспонденты газеты.

Так уж полагается на дне рождения – чествовать именинников. Га-зета благодарна читателям за верность. Потому  вызвала на сцену и наградила самых преданных подписчиков. А уж потом пошли по-дарки и газете. Грамоты журналистам. И цветы, цветы, цветы.

      Для меня, жительницы большого города, утонувшего в совре-менной попсе, классическая музыка стала глотком живой воды. Молодые артисты Московского балета, столь же классического, как и районная газета, радовали зрителей профессионализмом и удиви-тельной артистичностью. Вот тебе и Васильев, Максимова, Лиепа – современники моего поколения. Молодые солисты – достойная им замена. Они удивительно грациозны, точны в движениях, прекрас-ны в танцах. И, оказывается, имеют имя – лауреаты международ-ных конкурсов. Зал рукоплескал и дружно кричал браво. И арти-стам, и журналистам. За такой прекрасный финал праздника.
Юбилей закончился, а воспоминания продолжились .Всплывали один за другим журналисты, с которыми я работала.

Сталин смотрит на Восток, Сталин смотрит на Запад.
Это был уникального характера человек – легкий. И по жизни словно летел, касаясь земли. Прошел войну  с первого дня    до по-следнего  и царапины не получил. Всех уверял, что родился в ру-башке. Мать ему об этом не раз говорила. Наверное, это правда. Попадал он в самые различные переделки и, как говорят, выходил сухим из воды.

 Начал Великую Отечественную войну в военном училище под Львовом. Попал под первую же немецкую бомбежку, и как он говорил, в белых подштанниках, бежал от немца не одну сотню ки-лометров. Был в одном из жутчайших боев под городом Ельня. И всю жизнь жалел, что не попал больше в эти места. А ведь там, во время отступления,  был закопан ящик водки, хотели с мужиками после войны выпить. Дошел до Берлина, а оттуда с эшелоном был отправлен в Манчжурию. И ни одного ранения, и всего две награ-ды: медали «За победу над Германией « и «За победу над Япони-ей».
Как говорил Дятлов,которого все называли Матвеич: «Сталин смотрит на Восток и Сталин смотрит на запад – главные медали войны.»  Он приходил в костюме и наградах два раза в месяц: в аванс и получку. Праздники. В эти дни был главным ходоком за спиртным. Купит на сто граммов меньше, чем заказывали, колбасы, кильки, сыра – сэкономит для посещения парикмахерской. Прихо-дил с покупками побритый, постриженный, наодеколоненный, и начинался праздник с танцами, коллективным пением, обязатель-ным выездом на зеленую.

Он постоянно попадал в истории, которые потом распутывала вся редакция. В горде с войны остался аэродром, а в шестидесятые появилась и местная пассажирская авиация. Самолеты доставляли пассажиров в отдаленные населенные пункты. Это был прогресс – дороги- каменки разбиты, до Озерного или Ордино можно было доехать только на гусеничном тракторе. Даже летом прицепляли сани и волокли пассажиров и груз по жидкой грязи. Редактор выпи-сал командировку Матвеевичу в Озерный, он должен был описать прелести полета, а потом побывать в колхозе. Дятлов командировку взял и исчез на три дня.

Появился под хмельком и привез материал совсем из другого колхоза. Редактор пошел на принцип – уволю.
Матвеич упал на колени – не губи, не могу сесть  в самолет.
-Почему, ты же всю войну прошел, смерти в глаза смотрел, -пытался вразумить его редактор.
 - Вот на самолете и смотрел,- заплакал  Матвеевич. И расска-зал историю, которая не забудется никогда.

Молодого лейтенантика Дятлова отправили командовать ба-тареей  зенитчиц. В сопках Кольского полуострова они защищали небо над Мурманском – день и ночь стреляли в определенный квадрат, перекрывая немцам воздушные коридоры. Девчонки – зе-нитчицы почти все были любовницами летчиков, нередко исчезали без разрешения командира в часть к своим возлюбленным. Надо выходить на дежурство, а солдата в юбке нет. Командир решил бо-роться с нарушителями дисциплины, сажал их «на губу», высечен-ную прямо в гранитной сопке. Рассерженные летчики, имевшие звания полковников, решили отомстить лейтенанту. Они знали, что самолет сельский житель видел только издалека, и ни разу не под-нимался на его борт.

Летчики пришли к командиру зенитчиц и предложили прока-тить его на самолете, расписав при этом прелести полета. Он с ра-достью согласился. Летчики посадили его в бомбовый люк и вклю-чили моторы. Пассажир сидел в люке, и в салон самолета торчала только голова.
-Костя держись, взлетаем, - крикнул пилот. - Набираем высо-ту.
-Костя, летим, высота 200 метров, не страшно?
-Не страшно,- отвечал пассажир.
-Взлетаем выше , 500 метров, не страшно?
-Нет,- ответил лейтенант.
И вдруг бомбовый люк открылся, мягкое тело пассажира вы-пало.
Он очнулся на земле, к нему склонились перепуганные летчи-ки. Дятлов так напугался, что потерял сознание и в бессознатель-ном состоянии наделал в штаны. Земля вокруг него воняла. Летчи-ки разыграли очень злую шутку – самолет не отрывался от земли, падал Матвеич секунды две, но за это время пережил жуткий шок от испуга. Он  не только наделал в штаны,  но и потерял дар речи.

Летчиков наказали, Матвеича лечили в госпитале от нервного потрясения. С тех пор он к самолетам близко не подходил. А исто-рия эта попала в один из военных романов.

Рассказчик он был изумительный, в лицах изображал сцены с непослушными зенитчицами,  разговор с недовольным летчиком -полковником, собственную беспомощность. Мы ржали до слез.
Матвеич был прощен редактором. Об этой истории узнал пер-вый секретарь райкома партии. Он пригласил Дятлова с собой в дальний колхоз « Путь  Ильича», куда он не смог долететь самоле-том.
Но и тут не обошлось без приключения. У секретаря райкома было военное ранение, и правую ногу заменял протез. Поэтому он так жал на газ, что машина мчалась как сумасшедшая. Грязь с про-селочной дороги летела выше «газика». А дорога там – с горы в го-ру. С секретарем райкома ругаться нельзя. Закрыв голову руками, Соловьев терпел. Но как только показались первые дома, обругал горе водителя матом, чего с ним вообще не бывало, и вышел. Об-ратно он добирался на перекладных и большую часть дороги шел пешком.

Змея.
Был Матвеич большой любитель природы. Он знал лес как никто другой, в самый неурожайный год приносил грибов и ягод. Однажды учительница биологии заказала ему ужа. Матвеич пошел в лес за грибами, как всегда прихватив бутылочку красного винца, и змею поймал. Только не ужа, а гадюку. Решил лекцию про нее детям прочитать. Он опустил земного гада в опустевшую бутылку, где гадюка свернулась клубком, и принес домой. Бутылку поставил в уголок комнаты, пробкой не стал закрывать – змея спокойно спа-ла на донышке, и лег спать. Утром, он взял бутылку, чтобы отнести подарок в школу, а змеи в ней нет. Он к жене: «Мария Ивановна, где моя змея, ты зачем ее выкинула, я ведь в живой уголок при-нес?»

Супруги обшарили всю квартиру – змеи не было. Мария Ива-новна предупредила соседей об опасности. Жители восьми квар-тирного двухэтажного дома вышли на улицу. Матвеич обследовал комнаты. Змеи нигде не было. Разразился скандал. Конечно, сооб-щили в редакцию, вызвали милиционера с пистолетом, чтобы тварь застрелить. Но пресмыкающееся так и не нашли. Ночевать дома люди не решились. Некоторые всю ночь сидели на заводской про-ходной, так как дом Матвеича стоял как раз напротив завода.

А Дятлова заставили спать дома – ждать змею. Матвеич при-нял для храбрости красненького и заснул.
-Проснулся я от ужаса,- рассказывал он. – Чувствую, на меня кто-то внимательно смотрит. Открываю глаза – змея. Она свилась в клубок у меня на груди, и, подняв голову, смотрит мне в лицо. Ме-ня прошиб холодный пот, пошевелюсь – хана. Решение принял мгновенно – рывок, и накрыл ее ватным одеялом, под которым спал.
Убитую змею, Матвеич показал всем соседям, просил проще-ния и говорил : «Она в бутылке так смирно сидела, я решил, что ей оттуда не выбраться. А она, гадина, выползла, и бутылка ведь вы-сокая, колдунья».

Мечта.
Была у Матвеича мечта всей жизни – аккордеон. Музыкаль-ный инструмент в конце войны он взял как трофей в Германии и вез его на поезде в Манчжурию. Он рассказывал, что была «эта музыка» с несколькими регистрами, перламутровая, с очень красивым голосом. Он ходил по поезду и играл ехавшим на новую войну солдатам вальсы.

Но случилось так, что все, кто ехал в одном купе с Матвеичем, отравились спиртом и умерли. В живых остался только он. Спас аккордеон – Соловьев в распитии горячительного напитка участия не принимал – играл на аккордеоне в другом купе. Пока Матвеича допрашивали следователи, аккордеон из купе исчез. Это была единственная и очень больная потеря на войне.

О таком инструменте и мечтал Павел Матвеевич всю жизнь. Но маленькая зарплата журналиста районной газеты не давала воз-можности аккордеон купить. За несколько лет до выхода на пен-сию, бухгалтер редакции  уговорила Матвеича «взять» аккордеон в кредит. В этот момент прибавили зарплату, и если отдавать эту прибавку два года в магазин, то, как раз и получалась нужная сум-ма для покупки аккордеона.

После нескольких бессонных ночей, Матвеич аккордеон в ма-газине заказал – самый лучший, немецкий с четырьмя регистрами. Ждал выполнения заказа долго, почти полгода. И вдруг звонок из магазина – получили. За инструментом пошли большой кампанией – все руководство. А мы в это время накрыли в редакции стол. Без обмывки  звучать не будет. В магазин пришел известный в городе музыкант – Коля Бородинский. Он инструмент опробовал, сыграл несколько вальсов. Все решили – инструмент прекрасный, поет как орган. Футляр от аккордеона нес Алексей Федорчук, зав партотде-лом газеты, а Матвеич накинул ремни на плечи и развернул меха. Так и шел он по улице с гордо поднятой головой с инструментом на плечах. Это был самый счастливый человек на свете. Все мы кла-виши потрогали, выпили и по второй, и по третьей – и за мечту, и за инструмент, и за Людочку - бухгалтера, и за талантливые руки Матвеича – музыканта.

Пришло время и сыграть. Матвеич гордо взял инструмент на плечи. Но смог только развести меха. Он запел: «И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука». Но музыка не слушалась, стонала и выла невпопад голосу. Хором мы подпевали, настраивая музыканта на нужный лад: «Ночь коротка, спят облака». Но долгие годы сыг-рали с Матвеичем злую шутку – он забыл, как играют на аккордео-не.
Закрыв футляр, и накрыв его по  традиции плюшевой тряпоч-кой, Дятлов оставил аккордеон в редакции. Предстояло подгото-вить жену. У него была замечательная спутница жизни – скромная и умная Мария Ивановна. Но эту выходку мужа она восприняла со слезами. Приобретение было явно не по карману скромно живущей семье. Несколько лет красивая игрушка, мечта всей жизни Матвеи-ча, стояла дома. Он вынимал ее из футляра, любовался, протирал мягкой тряпочкой, слушал звуки и тяжело вздыхал. Что думал он при этом – знает только он. Чтобы облегчить бремя покупки, ре-дактор почаще премировал Матвеича за работу, выписывал повы-шенный гонорар. Работник он, действительно, был незаменимый, уникальный. За что мы его все и любили. А аккордеон, в трудный для семьи момент, все же продали.

  Для солидности Матвеич носил красивые очки в золотой оп-раве. Стекла были без диоптрий, так как зрением наш ветеран не страдал. Он спускал очки на нос и, беседуя с человеком, смотрел  над очками. Применял и такой прием – слышит по коридору идет редактор, тут же берет телефонную трубку и, не набирая номера, беседует с человеком. Редактор видит – журналист работает и пре-тензий к нему не имеет. На него трудно было сердиться, так как любую самую безвыходную ситуацию, он представлял в таком ко-мичном виде, что желание обидеться пропадало.

Женщина приятная во всех отношениях.
Это удивительная женщина – Людочка.. Характеризуя ее, за-меститель редактора Михаил Егорович Овсянников сказал: «Есть просто женщины, есть  приятные женщины, а есть женщины – при-ятные во всех отношениях. Вот приятная во всех отношениях – Людочка».

И он был прав на сто процентов. Для меня она стала учителем жизни. Научила одеваться со вкусом и экономить деньги, держать в руках мужа и нравиться другим мужчинам. Ее присказка : «Хочешь жить – умей вертеться», носила и криминальный оттенок, и оттенок бабьей мудрости. В трудную минуту, когда надо  решиться на что-то, я говорю себе до сих пор: «Хочешь жить – умей вертеться».

Родилась она  в  дремучей Пошехонской деревне, шестым ре-бенком. Мать не хотела давать жизни этому плоду, парилась в бане, прыгала с высокого забора. А живущая в ней девочка цепко держа-лась за материнскую утробу, и набирала силу. Когда девочка роди-лась, ее назвали Людмила. В семье уже была одна Людмила – старшая дочь. Была такая деревенская примета, если новорожден-ного называют именем старшего брата или сестры – он умирает. Ему не хватает жизненного пространства. Умерла старшая сестра, а маленькая Людка росла озорной выдумщицей.

-Если не захочу идти пешком в школу,- рассказывала Людми-ла Ивановна,- притворюсь, что ногу стерла, заною, захромаю. Стар-ший брат возьмет меня на закукры  и несет всю дорогу. А я сижу да посмеиваюсь.
Так она всю жизнь и жила. Если день прошел, а она кого-то не разыграла, значит, он прожит зря. Женщины и злились и любили ее одновременно.
Именно Людмила Ивановна создавала в редакции семейную обстановку. Относилась к молодым сотрудникам с материнской любовью.

Я пришла в редакцию 3 июля 1963 года, через неделю после выпускного в школе. Надо было заработать стаж и направление от редакции в университет.. В середине июля меня командировали на встречу Терешковой в Ярославль. Выдали командировочные -25 рублей. Я увидела всех руководителей области, первую женщину – космонавта Валентину Терешкову. Была на седьмом небе от сча-стья. Грели душу и 25 рублей командировочных. По тем временам это были приличные деньги, совсем недавно в 1961 году рубль по-дорожал в десять раз. Зарплата у меня была 60 рублей. До Ярослав-ля меня довезли бесплатно – главный врач больницы взял с собой на машине, за гостиницу заплатил заворг горкома партии. Поэтому денежная купюра лежала в сумочке неразменной. В образовавшее-ся свободное время я пошла по магазинам. И увидела бесподобную немецкую комбинацию. Стоила она 23рубля 50 копеек. Не сомне-ваясь ни минуты, я купила сорочку. И была на седьмом небе от сча-стья. Нейлоновое кружево, белейший шелк – глаз не отвести. До-мой возвращалась очень счастливая. Была уверена, что сделала по-купку в счет выданных мне командировочных.

Утром следующего дня Людмила Ивановна положила мне на стол бланк командировочного отчета.
-Я возмутилась – зачем.
Она, улыбнувшись сказала: «Деньги государственные, надо отчитаться – куда ты их потратила. Занеси расходы на билеты, стоимость ночлега, командировочные на два дня – 3 рубля 20копеек. Вот и будет отчет».
Я опечалилась, но решила не сдаваться: Внесла стоимость проезда, ночлега, стоимость командировочных на два дня, а остаток решила списать на хозяйственные расходы. Однажды видела, как отец подружки так заполнял бланк командировки.

Спрятав улыбку, бухгалтер продолжила мое финансовое обра-зование : « Надо обязательно приложить билеты и квитанции, толь-ко по этим документам могу тебе оплатить командировку. А что это за хозяйственные расходы? – едва сдерживая смех, сказала она. Я немножко помялась и приподняла подол юбки: « Я купила себе немецкую сорочку». Покупка была оценена по достоинству, но графа : хозяйственные расходы безжалостно вычеркнута из отчета -не положены журналисту хозяйственные расходы.

Я ушла на свое рабочее место, а из кабинета бухгалтерии раз-давался смех бухгалтера и редактора. 25 рублей с меня удерживали по – частям. Редактор сделал внушение бухгалтеру, надо было объ-яснить молодому работнику, как оплачивается командировка. Но я не обиделась за науку, у меня под платьем была великолепная ком-бинация, зависть всех подружек.

В день зарплаты Людмила Ивановна с кассиром Инной Мак-симовной  шла из банка пешком и обязательно заходила во все ма-газины по дороге к редакции. Они высматривали красивые платья, кофточки, пальто, плащи. Выдав зарплату, отправляли нас поме-рить то или иное. Если не хватало денег, Людмила Ивановна тут же оформляла справку на кредит.

У кассира Инны Максимовны была особая тетрадочка, куда заносились долги сотрудников редакции. Список всегда был вну-шительный. Делая месячный отчет, Инна Максимовна твердила шепотом: «Есть – надо, надо – есть». Эта ее присказка до сих пор наполняет теплом мое сердце.

При всей  авантюрности Людмила Ивановна была она очень жалостливой и нередко страдала от этого. Как–то в редакцию при-шла цыганка с грудным ребенком. Людмила Ивановна и Инна Мак-симовна в этот день делали отчет и на обед не пошли. Женщины приютили цыганку, в их кабинете она перепеленала ребенка, на-кормила его грудью, жаловалась им на  старого и злого мужа, кото-рый бьет ее молодую и красивую. Она решила убежать от старика, а денег не хватает. Могут выручить ее сердобольные женщины, ес-ли купят у нее  золотые кольца, припрятанные на черный день. Женщины пробовали золото на зуб, смотрели на свет, мочили слю-ной. Настоящее. Купили обе по золотому кольцу и тут же надели на пальцы. После обеда их физиономии сияли ярче золота. Все осмот-рели покупку и позавидовали – везет людям.

Утром кассир Инна Максимовна пришла с заплаканными гла-зами. Вздыхала и причину слез не открывала никому. Бухгалтер за-держивалась. Пришла к обеду, когда Инна Максимовна все глаза выплакала.
Увидев заплаканную помощницу, посочувствовала : «Макси-мовна, ты чего».
-Да ничего, Ивановна, голова болит.
- Да ладно, голова болит. Кольцо поддельное купила.
Максимовна залилась слезами: « Я домой пришла, руки помы-ла, а палец и почернел».

 Инна Максимовна   жила очень скромно. На зарплату кассира редакции растила и учила дочь. В жизни у нее не было золотых ук-рашений. А тут цыганский бес попутал. Деньги в кассе в долг взя-ла, почти всю зарплату.
-Не  плачь, у меня тоже кольцо медное, я уже в милиции была, цыганку описала. Найдут их,- успокоила кассира Людочка.
Цыганка как в воду канула, а Инна Максимовна разбила сум-му долга по месяцам и готова была выплачивать. Людочка угово-рила редактора оказать Максимовне материальную помощь, да и сама подкинула из личных денег, за то, что спровоцировала на по-купку поддельного цыганского золота. Жила ее семья неплохо – супруг работал в военкомате и обеспечивал достойное существова-ние жене и трем детям.

Незадолго до пенсии у Людмилы Ивановны заболели почки и ей дали путевку в санаторий. Ехать предстояло в Ессентуки. Всей редакцией выбирали ей наряды. Она сшила шикарное велюровое платье с большим глубоким вырезом -  для танцев, купила несколь-ко дорогих костюмов, дорогие туфли. Все это померила и проде-монстрировала в редакции. Одобрили,  поездку обмыли, всем кол-лективом проводили на поезд. Подлечилась Людочка хорошо, только уже по дороге до Москвы в поезде попала в неприятную си-туацию. С ней в купе ехал хорошо одетый мужчина. Он поставил рядом с чемоданом Людочки свой необычной формы ящик. Забес-покоившуюся соседку он заверил, что в ящике ничего особого, представляющего угрозу здоровью нет. Ночью Людмила просну-лась от необычного звука, раздававшегося из-под вагонной полки, на которой спала. Вышла из купе, походила по вагону, и поняла, что надо просить помощи. Разбудила соседа, спавшего на верхней полке, и попросила поднять  сиденье. Из - под полки выскочила ог-ромная крыса и ,зарычав, оголила огромные клыки. Людмила Ива-новна грохнулась в обморок. Придя в чувство, она увидела, что крыса уже отгрызла угол чемодана , рядом валялись клочья велю-рового платья и дорогого костюма. Испуганная пассажирка кричала в истерике, успокаивать ее собрались проводники нескольких ваго-нов. Мужик извинялся и говорил, что везет ондатру на выставку, она всегда была смирная, он не предполагал, что она так легко вы-берется из специально сделанного ящика. А крышку он плотно не прикрыл, чтобы крыса не задохнулась. Остатки платьев Людочка привезла обратно, и очень долго сокрушалась, что не пришлось ей блеснуть в великолепных нарядах в санатории.

Не подумайте, что Людмила Ивановна ходила на работу толь-ко развлекаться. Она была лучшим бухгалтером во всем областном Управлении по печати. К ней ездили перенимать опыт бухгалтеры других газет. План по сбору объявлений, тогда не было такого по-нятия как реклама, газета наша перевыполняла всегда в два – три раза. Систему работы с клиентами разработала именно Людочка, она одна заменяла современные отделы рекламы в газетах и ус-пешно. Редактор жил за ней как за каменной стеной. И тираж газе-ты в те шестидесятые годы, теперь уже прошлого столетия, дохо-дил до шестнадцати тысяч экземпляров. Другие районки едва до пяти тысяч дотягивали. Газету в городе и районе очень уважали и к мнению журналистов прислушивались.
 
Два языка Верочки.
Знакомство любого корреспондента с журналисткой жизнью начиналось с машинистки – Веры Ильиничны Ястребовой. Печата-ла она двумя пальцами, но строчила на клавиатуре как пулемет.  И если бы в то время проводили конкурс машинисток, обязательно бы выиграла первенство. Первое общение с ней запоминалось на-всегда. Верочка в совершенстве владела двумя языками – русским и матерным. На матерном изъяснялась с удовольствием и смаком, та-кое заворачивала, что у новичка слезы из глаз брызгали от неожиданности оскорбления. А она шутила : «Не сердись, лучше правило запоминай», и становилась лучшим другом нового члена коллектива.  А тот навсегда запоминал правило русского языка, пересказанное машинисткой на матерном языке. Врезалось в память, как пулеметная очередь. Голос у нее был зычный, поставленный и мат раздавался на всю редакцию. Все знали – новичок в редакции. За этой машинисткой мы были как за каменной стеной. Она расставляла за нас знаки препинания, правила неверные лексические обороты, правильно писала названия колхозов и фамилии руководства, спасая журналистов от верной ошибки, а, следовательно, и скандала.
На войне она была недолго. Девчонок призвали в зенитный полк, охранявший плотину. А Верочка попала в радистки. Однажды их отправили в учебный центр, в глухое село. Там в землянке они отрабатывали азбуку Морзе. И надо же было случиться такому, что единственная бомба, упавшая за всю войну в этом месте, угодила именно в землянку радисток. Девчонок погребло заживо. Их отка-пывали целые сутки, а когда обняли и расцеловали живых и невре-димых, увидели у Верочки прядь седых волос. Несколько дней от пережитого шока она молчала, а потом заговорила – матом. С этим отпечатком войны она и жила всю оставшуюся жизнь. А работала она не только машинисткой, а еще и диктором на радио. Учил ее ни кто–нибудь, а сам знаменитый Левитан.

Часов в десять утра ей в редакцию звонила мама – Елена Пет-ровна и выясняла – какой суп для Верочки сварить на обед. Они долго обсуждали как разрубить сахарную косточку, чтобы бульон был наваристый, в какой момент опустить картошку, сколько по-ложить зелени. В половине первого Елена Петровна звонила дочке и приглашала на обед – суп готов. Елена Петровна вырастила ей единственного сына Гену. Как шутили в редакции – все гены были отданы Гене. До пяти лет мамой он звал Елену Петровну, а собст-венную мать называл не иначе, как Верочка. Он закончил военное училище, и довольно успешно служил в Армии. Но умер довольно рано. Сказалось, видимо, его отклонение в организме. Все органы располагались у него наоборот - сердце в правой стороне, печень – в левой, и так далее. И обнаружили это только на комиссии в воен-ном училище. Вызвали, с перепугу, родителей, не хотели прини-мать странно устроенного юношу. Но правостороннее сердце рабо-тало как часы, не было ни одного отклонения показателей, и Гена стал офицером.

А еще Вера Ильинична была знаменита своим бюстом – вось-мого размера. Такого в Угличе больше никто не имел. Вера Ильи-нична рассказывала, что на одной груди ей делали операцию, так, чтобы добраться до больного места, врачам пришлось счистить почти три килограмма жира. Но все очень быстро восстановилось, и разницы  в ее грудях не было заметно.

Почти каждый год она ездила в санаторий и привозила оттуда рассказы о курортных романах отдыхавших вместе с ней женщин. О своих приключениях не рассказывала, соблюдала верность сво-ему мужу Александру, лучшему киномеханику города.

Но однажды чуть не изменила ему. Было это во время поездки всем коллективом в Москву. Во время одной из университетских сессий я купила билеты в Кремлевский Дворец  съездов на концерт, и в Большой театр на оперу «Царская невеста». Собирались целый месяц – женщины шили наряды, закупали продукты, я договори-лась со своей тетей о ночлеге – них был частный дом в сто метров жилой площади. Для шестидесятых годов это был роскошный особняк. Для того, чтобы было не скучно, купили спиртное. Чтобы держать марку и не вонять в Большом театре водочными парами, приобрели коньяк. Целый ящик 125 –ти граммовых бутылочек. По-езд тронулся – обмыли путь. Не заметили, как – бутылочки опусте-ли все. Мужики сильно опьянели. Приехали незадолго до начала представления. В Большом театре старшее поколение редакции бы-ло впервые. Поэтому отнеслись ко всему происходящему очень трепетно. Завораживал зал, люстра, занавес. Все притихли и лишь взглядами выказывали друг другу восхищение. Тишина, оркестр тронул первые струны, медленно пополз занавес, и в глубине сцены показалась актриса. И вдруг в тишине огромного зала взрывом про-звучал резкий возглас: «А это что за ведьма такая». Головы зрите-лей дружно повернулись на голос – в нашу сторону. Мы сидели в ложах. Так пошутил Алексей Федорчук. Мы готовы были прова-литься сквозь пол. А он пьяный  хохотал – мы в деревне так всегда шутим.

Ночевать к родственникам мы приехали заполночь. Тетя уеха-ла в санаторий, а принимал нас ее муж дядя Ваня. Услышав мате-рок Верочки, дядя признал фронтовичку, так как  сам тоже прошел всю войну. Он с первого взгляда влюбился в Веру Ильиничну и на-значил ее хозяйкой дома. Верочка поддержала эту игру хозяина и на одну ночь вышла замуж за моего дядю. Они собирали стол, рас-ставляли закуски, рассаживали гостей. Вино лилось рекой, не пре-минули выпить и за молодых. Спать почти не ложились,  хотя спальных мест хватило на всех, столько было разговоров и впечат-лений.
На следующий день поехали во Дворец съездов, где посмот-рели прекрасный концерт. В редакции долго вспоминали эту поезд-ку, а дядя несколько лет передавал приветы Вере Ильиничне. Тетка шутливо спрашивала : «Как наша-то там живет», и было понятно, что они тоже с удовольствием обсуждали визит нашего коллектива. В 1980 году в Олимпиаду дом снесли, как и всю деревню Пехра –Яковлевская и вместо огромного коттеджа дали старикам малень-кую двухкомнатную квартиру на втором этаже. Старики не пере-жили этого и умерли почти разом оба.

Морская косточка.
Морская косточка Алексея Кузьмича чувствовалась всю жизнь. Он подходил к своему рабочему столу, снимал пиджак и вешал его на стул. Вдруг раздавался из коридора голос редактора : «Козлов». Алексей Кузьмич вставал, надевал пиджак, проверял узел галстука, положение пряжки на ремне, проводил рукой по пу-говицам  пиджака и делал первый шаг в направлении редактора. Возвращался – опять снимал пиджак, вешал его на спинку стула. Бывало, что вызывал его редактор несколько раз подряд, значит, есть замечания или вопросы к материалу. Козлов не торопясь снова и снова снимал пиджак, вешал его, а потом брал со спинки стула, надевал, проверял правильность узла галстука, положение пряжки на ремне, проводил рукой по пуговицам. Делал он это почти бес-сознательно – настолько велика была морская выучка соблюдать строгий порядок ношения военно-морской формы. Был Алексей Кузьмич мастер зарисовки. Он так красиво писал о лесных тропин-ках и птицах, о зверушках, встретившихся на деревенской дороге, о мелеющих речках, и пустующих полях. Чаще всего его посылали в командировку по письму, когда надо было разобраться в скандаль-ной ситуации. И разбирался, и очень толково писал. Носил он ши-карную зеленую велюровую шляпу и по ней знали Козлова в де-ревнях. В шестидесятые годы не было транспорта в редакции. При-ходилось много ходить пешком. Поэтому мы достоверно знали о жизни дальних деревень. Пока идешь с попутчиками десять – пят-надцать километров, они все и расскажут. Приходишь к председа-телю  и блокнот доставать не надо. Колхозники уже все нюансы скандала рассказали, и оценку дали, и подсказали, чего ждут от ру-ководства.
Писал Алексей Кузьмич в газету до глубокой старости. Его  зарисовки о природе печатали  и в областных и центральных газе-тах. Сейчас эта традиция ушла из газет, якобы, не восхищает чита-теля природа. А зря. Оторвавшись в большом городе от земли, че-ловек зачерствел и потерял способность созерцать мир. Потерял трепетность души.

Алка,не падай там…
В годы моей молодости горожане все знали друг друга до пя-того колена. Знали одежду друг друга, обувь. Утаить обновку было невозможно. У моего мужа были зимние ботинки с необычным ри-сунком подошв. Обнаружить его место пребывания не представля-лось никакого труда. Иду по улице и вижу – родные следы. Нск – город маленький. Одежду все покупали в одном магазине. Приве-зут пять видов зимних пальто, и весь женский персонал города разделился на пять категорий по расцветке и покрою пальто. Особую касту составляли партийно - советские работники и представители торговой элиты. Они покупали вещи со склада райпотребсоюза, привозили которые в очень ограниченном количестве. Мой муж работал в потребкооперации и доступ к дефициту имел. По красивым меховым шапкам, воротникам пальто и ботинкам и знал его город.

 И вдруг мы с Лидкой Кабакиной, моей верной подружкой по работе, в столовой увидели необыкновенной красоты мужские бо-тинки. Дорогие, плетеные, коричневые туфли. Таких в городе ни у кого  не было. И владелец ботинок нам был незнаком – мужчина невысокий, плотный, в красивом сером костюме стоял с подносом вдоль столовской стойки. После обеда мы проследили за ним – бо-тинки оставляли широкие отпечатки уверенно ступающего челове-ка.
-Ничего себе ножка, два моих следа по ширине,- померила я. Совершив обычный променад по магазинам, мы вернулись в редак-цию. Красивые ботинки были там. Так появился в газете новый за-меститель редактора – Анатолий Дмитриевич  Ермаков. Он приехал из Хабаровска, сдав там свою квартиру государству, и намерен был обосноваться в нашем городе. Мужик он был хваткий и очень бы-стро получил новую квартиру.
Номер новой квартиры, предоставленной Ермакову, инструк-тор райкома сообщил после обеда. Анатолий Дмитриевич тради-цию знал и отправил Матвеича в магазин. Пока завсельхозотделом ходил за спиртным, редактор наметил план действий на завтра. Бы-ли назначены помощники в перевозке мебели, заказана на одном из заводов машина, определено время переезда, назначены связные между командами. В те далекие шестидесятые годы прошлого сто-летия мало телефонов было в городе, и потому по любому случаю «брали ноги в руки» и бежали в нужную инстанцию.
Утром следующего дня в редакцию ворвалась бухгалтер ДО-СААФ тетя Клава Кисина и с надрывом заорала: «Ваш Ермаков умер. Вышел из райкома, упал у колонки и умер. Ему отказали в квартире».
Побледнев, Константин Алексеевич Жуков, редактор газеты, набрал номер телефона нашего инструктора райкома. Тот не отве-чал.
Устроили тете Клаве допрос с пристрастием.
-Он в пальто?
-В пальто.
- С воротником меховым.
-С воротником.-
-В кроличьей шапке?
- В кроличьей шапке. Да что я Ермакова не знаю, - взвыла Клава.  - Он это, его при мне на машину грузили и в морг повезли.
Редактор кивнул головой мне и Лидке Кабакиной: «Девчонки, вам особое задание. Идите домой к Ермакову, узнайте  у жены – где он, когда ушел, когда должен придти. Только не вздумайте сказать, что он умер. Держите язык за зубами, вида не показывайте. Бегом».
Мы помчались на другой конец города. Жена Ермакова Гали-на сидела на чемоданах и на чем свет стоит, ругала мужа.
-Ушел три часа назад, машина два раза приезжала, грузчиков нет, его нет.

Толком не объяснив, зачем приходили, мы помчались на но-вую квартиру. По дороге мы обсуждали, вот сейчас она ругает его, гадости говорит, а через час узнает, что муж умер, будет плакать ,просить у него прощения. Мы представили сцену похорон и сами едва не разрыдались. Дядька хороший, жалко его.
Прибежали в новый дом, там, на лестнице под дверью в новую квартиру сидели наши парни – журналисты. От скуки они уже вы-пили по соточке. Узнав о том, что Ермаков упал и умер на улице, заржали и не поверили Клаве Кисиной. Нас же с Лидкой настойчи-во препроводили в городской морг на опознание.
Мы вошли в здание морга. В маленькой комнатке сидела тол-стая неприятная бабка. В одной руке она держала булку, в другой – яблоко и смачно откусывая сочный плод ,жрала.
Я спросила – привозили ли умершего Ермакова.
-Фамилию не знаю, но с улицы мужика привозили. Иди, смот-ри,- кивнула она головой в сторону другого помещения.
-Нет, я боюсь.
-Чего бояться, пойдем, покажу,- она положила булку на стол и  с яблоком в руке двинулась в покойницкую.
На длинном столе, укрытый простыней, лежал вытянувшийся труп. Его узкие и длинные ступни, выдавались далеко над столом.
-Нет, это не он, - сказала я, вспомнив, как примеряла собст-венные ступни к широким следам Ермакова.
- Ты посмотри,- сказала бабка и отогнула с лица простыню.
Передо мной лежал незнакомый старик, и я медленно поплыла в обморок. До сознания дошел крик: «Алка, не падай там, выходи на улицу». Это кричала Лидка Кабакина, которая не пошла в по-койницкую, а ждала меня в тамбуре.

Очнулась я на улице, куда работница морга и Лидка выволок-ли меня.
Мы бежали от морга бегом, и истерически хохотали. Редактор был уже под хмельком – приходил Ермаков, выслушал рассказ о своей смерти и все выпили за его удачное воскрешение. Нас под-робно заставили рассказать всему коллективу как мы разговаривали с женой, как бежали в морг, удивились, что бабка может есть рядом с трупом яблоки и булку.
Но когда я дошла до описания ступней умершего, редактор серьезно спросил меня: «А откуда ты знаешь, какие у Ермакова но-ги?»

Подозрение редактора так меня обидело, что я разрыдалась. Меня успокаивали всем коллективом, сочувствовали, что столько эмоций пришлось пережить, а потом все-таки спросили: «Откуда ты знаешь, какие у Ермакова ступни». Я к тому времени уже была замужем, и все знали о нашей неземной любви с мужем. Женили нас  всей редакцией.

Обидевшись на всех, я ушла домой. Вечером, мы сидели с лю-бимым мужем, пили кофе, и я рассказывала ему о своих злоключе-ниях. А когда дошла до описания ступней покойника, муж тревож-но и с большим подозрением спросил: «А откуда ты знаешь, какие ступни у Ермакова?» Я зарыдала.
Скандал не успел разыграться, так как к нам пришел Ермаков. Он успокоил мужа, что никогда и ничего у нас с ним не было, и по этому поводу мужики решили выпить. Дома у нас стояла молочная фляга с медицинским спиртом, выданная для зверохозяйства. Муж не решался  хранить спирт в своей конторе и берег его дома.

Я почерпнула большой чайный бокал спирта и мужики с тол-ком и расстановкой под соленые грибочки и жареную картошку его выпили. Показалось мало. Я еще принесла бокал. Захмелев, они уже вдвоем стали меня пытать – откуда я знаю, какие у Ермакова ступни. Обладателю их тоже было очень интересно.  Я не стала раскрывать своей тайны и ушла спать. Утром мужа я разбудила с большим трудом. Он открыл глаза и попросил водички. Жадно вы-пил ковшик холодной колодезной воды и упал замертво. Сколько я его не тормошила, разбудить не могла. Закрыла его в квартире и ушла на работу. Не пришел в редакцию и Ермаков. Видя мою рас-строенную физиономию, редактор начал допрос. Я не стала скры-вать и рассказала, что Ермаков приходил к нам, и они с мужем пи-ли спирт. Мой попил водички и снова уснул. Видимо, тоже самое и с Ермаковым.

Спали оба почти сутки. Так запомнился переезд на новую квартиру Анатолия Дмитриевича Ермакова. Прожили в они недол-го,  вскоре уехали в Израиль.

Алевтина Крутецкая.