Гость

     Было 7 часов утра. Петя сидел на краю кровати, низко опустив голову, и разглядывал пальцы на ногах. У него слегка кололо правый бок, что по необъяснимой причине обычно становилось предвестием каких-то событий. Он досчитал до пяти и встал с кровати.
     На улицах – любимая Петром зима. Причем, на самом деле, не то чтобы он любил снег и мороз. Просто однажды, посчитав, что надо обзавестись любимым временем года, Петя взвесил все «за» и «против», и тогда титул фаворита был отдан зиме.
     Человеком он был молчаливым и, что называется, себе на уме. Друзья у него водились, но, как правило, виделся он с ними редко. Чаще всего это случалось вечером или ночью, а местом встречи почти всегда была кухня в Петькиной квартире. Она обладала каким-то не очень понятным свойством – когда в ней появлялись гости, она как будто заставляла мозги шевелиться быстрее и говорить обо всём и ни о чём. Хотя обстановка там была невзрачная: простая мебель, дурацкие занавески, клеёнчатая скатерть, тусклый свет, полка над маленьким столом, корзинка с пуговицами и пакетированным сахаром... Но вместе с тем – почти осязаемый налет из слов на стенах, плотный слой пережитого опыта, рассказанного в историях за чашкой чая. «Хоть книгу пиши», – говорил часто с легкой ухмылкой Петя после внеочередной встречи.
     Сегодня – понедельник. И хоть Петя нигде не работал уже месяца два, он ощущал тяжесть первого буднего дня. У Петьки был строго налаженный режим сна и бодрствования. Но в график всегда могла встроиться ночная встреча. В этот день так и случилось.
     Вообще, в свои двадцать три года жизнью Петя был, в целом, доволен. У него была своя однушка в тихом и мирном районе города. Был хорошо налаженный навык, который позволял ему зарабатывать деньги, чтобы хватало на жизнь, и, что немаловажно, доставлял ему радость. Была и девушка, но именно что «была», в прошедшем времени, хотя Петька об этом совсем не жалел. По крайней мере, сейчас. Одно только, как ему казалось, необходимо было решить. Надо было хорошенечко влиться в жизнь, как-то наладить чёткость мира что ли, обосноваться. Обращаться к философии или чему-то, что должно бы вроде хоть в какой-то мере отвечать на возникающие вопросы, он не собирался. Он решил, что должен устроить себе пробел, какой-то деятельностный вакуум, в котором, поварившись, как пельмень, он бы что-то понял. Потому и уволился. При этом и без тени апатии на сердце.
     Наверное, странную форму для жизни он для себя сейчас избрал. Ладно бы вёл дневник наблюдений или читал что-то, что обходными путями навело бы его на размышления. Или бы хоть почаще из дома выходил. Но Петька был не так прост. Или, наоборот, слишком прост. Он ждал. Вопрос о том, сложно ждать чего-то или просто, только стоял на подступах к его голове. Естественно, он и не знал, чего ждёт. А вот только знал, что воздух потрескивает вокруг него, полы поскрипывают – что-то или кто-то идёт, а то и уже пришло и почти по-хозяйски лезет в холодильник. Только молчит.
     Пете часто снились сны. Сейчас особенно. Чего он только не повидал. Как-то их интерпретировать он не спешил, ведь доступен ему был только странный сонник с дурацкими толкованиями типа «если вам приснилась сосиска, ждите удачи в делах». Такому доверять он считал смешным. Но что-то в этих снах было. Один вот ему запомнился очень отчетливо.
     Светлая широкая улица. Погода прохладная, как ранней весной или в середине осени. Он (и он ли это был? скорее всего, да) бесцельно шатается по городу, щурясь от белого солнечного света. Тут впереди возникает старый дом, дорога упирается прямо в него и разбегается в две стороны. В доме пять этажей, фасад его заштукатурен и покрашен в бледно-желтый цвет. Он угловой, заворачивает вправо. На уровне третьего этажа тянется красивый широкий карниз. И на нём сидят, о чём-то беседуя, мужчина и два чёрных кота, один постарше, другой помладше. Мужчина одет в фиолетовое пальто, а на головах у котов – по маленькому чёрному цилиндру. Петя решает остановиться и понаблюдать за ними. Коты аккуратно сидят, обвив себя хвостиками, мужчина слегка болтает скрещенными ногами и о чём-то им мягко повествует, слегка водя руками по воздуху. Но вдруг все трое его замечают и решают, что им лучше скрыться от любопытных глаз. И тогда господин в фиолетовом пальто уходит по карнизу направо, завернув за угол дома, а парочка в цилиндрах движется в противоположном направлении. Сам не зная, как так вышло, Петя оказывается во дворе дома, причем довольно далеко от стены смежной с лицевой. С этой стороны дом был красно- или коричнево-кирпичный, с балконами, козырьками подъездов и приятными обжитыми окнами с занавесками. Таким был весь дом, кроме небольшого недоразумения на четвертом этаже. Вместо окна здесь была дверь, а перед ней – узкая площадка с винтовой лестницей. Она была металлическая, светло-мятного цвета, кое-где немного облупившаяся и заржавевшая. Петя сначала стоит вдалеке, а потом решается подойти поближе и подняться на площадку. Теперь перед ним деревянная дверь, рядом с ней почтовый ящик и небольшое тёмное окошко, видимо с очень плотными шторами, где скрывается подглядывающий кот. Дверь внезапно отворяется, на пороге стоит тот самый господин в фиолетовом пальто, за ним – совершенно тёмная, но совсем нестрашная комната. Он приглашает Петра войти, причем как-то мысленно, не произнеся не слова. Дальше мрак. Одно только – волшебник в какой-то момент задал вопрос об отношении к религии...
     Если бы Петька умел писать рассказы или рисовать мультфильмы, он бы наверняка что-то с этим сном сделал. В прочем, где-то там он надеялся, что когда-нибудь у него может получиться.
     Так он и жил последнее время. И жил бы, наверное, дальше. Но вот уже вечер. День прошел. Среди его итогов приготовленное собственноручно вкусное блюдо по незнакомому рецепту, ободряющая прогулка по парку, починенный на будущее велосипед. Итоги эти, как почти всегда, как-то автоматически подводились на кухне. В большой кружке плавала распустившаяся заварка, которой было слишком много, на тарелке – надкусанный с двух концов бутерброд. В затылок настойчиво светил уличный фонарь, и это даже чувствовалось кожей. Где-то слышен свист. А, может быть, сопение простуженного носа. Петя хватается за свой – нет, здоров. Он встает и идет в соседнюю комнату искать источник звука. Поняв, что дело пустое, возвращается в кухню. На соседнем стуле сидит худой мужчина.
     – Вечер добрый, – говорит Петя, проходя на своё место. Он даже немного удивлен своему спокойствию. Появление же незнакомого человека на его кухне его не удивляет. С кем не бывает.
     Незнакомец молчит. Петька решает, что гостю надо налить чаю. Кружка стукает дном о стол.
     – Спасибо, – говорит незнакомец и кладет три ложки сахара. – Я надеюсь, вы не обиделись, что я без приглашения.
     – О чем речь.
     – Хорошо.
     Минут на пять комната погрузилась в тишину. Атмосфера места не помогала.
     – Какими судьбами здесь? – спросил, наконец, Петя. Он уже совсем перестал воспринимать ситуацию как что-то из ряда вон.
     – Видите ли, я вообще всю жизнь вот так – по городам, по странам. К разным людям прихожу, кому нужна помощь. Сегодня вот у вас. Завтра, кто его знает, куда отправлюсь.
     – Это что за работа такая? Ангел что ли?
     – Ну, зачем же сразу ангел. Я, в общем, от вас ничем не отличаюсь, только что странствую.
     Петька задумчиво хмыкнул.
     – Имя-то у тебя есть, а, странник?
     – Это ты мне должен сказать.
     – Это как так?
     – У нас правило такое – нас в новом месте должны заново называть.
     – Ох, ладно, – без особой охоты согласился Петька, – будь Степаном.
     Новоиспеченный Степан едва заметно кивнул.
     – Ну и что, как ты мне помогать собрался? – вернулся к разговору Петя.
     – Пока не знаю. Надо подумать. Расскажи, как ты живешь. Тогда и сообразим.
     – Психотерапия?
     – Нет, что ты. Разве похож я на психотерапевта?
     «И правда, не похож совсем» – подумал Петька.
     – Ну, родился я, значит, двадцать три года назад, в августе. Учился в школе, потом закончил университет. Ничем особенным, наверно, не выделялся никогда. Работал, уволился. Теперь вот о жизни захотел подумать, – намеренно важным тоном сказал Петька.
     – Всё?
     – А что еще? Существенного больше ничего.
     – Ясно. Так что надумал?
     Петя слегка развёл руками. Мол, как видишь. Степан раскатисто чихнул.
     –  Ой, прости, простыл где-то, видать, – сказал он и, чуть присвистнув, шмыгнул носом.
     – Это ты свистел тут? – после недолгой паузы спросил Петя.
     – Ага, извини. Беда.
     Петя подумал, что, наверное, он в какой-то момент сошел с ума, но не заметил, когда именно. Может, когда поскользнулся в парке сегодня? Или когда поставил зацепку на шарфе? Вот, точно, когда бабка на рынке уронила ему на ногу авоську с помидорами. Сомнений быть не может.
     – Кстати, о бабусе с помидорами, – сказал Степан.
     – Ты как это…? – начал было говорить Петя, но не успел.
     – Как думаешь, как ее зовут?
     – Откуда ж мне знать.
     – Ну, напрягись.
     Петька сделал вид, что пытается разгадать эту глупую тайну, хотя на самом деле готовился ткнуть пальцем в небо.
     – Марьяна Андреевна?
     – Галина Семёновна. Впрочем, близко.
     – Буду знать, – от нечего сказать ляпнул Петька.
     – А как думаешь, есть у нее дети? Домашние животные? Обои какого цвета у нее в прихожей?
     – К чему ты клонишь? Не пойму никак.
     – Да ни к чему. Представь, что это игра такая. Ну?
     – Дети – наверняка. Кому она столько помидоров-то покупала. Животные. Ну, пусть будет кошка. Старушки, наверно, любят их. А обои – это уже совсем бред.
     – Эх, ну самое интересное ведь, – с легкой досадой и нетерпением пробурчал Степан.
     – Хм, – Петька недолго подумал. – Обои зеленоватые, в ромбик, коричневатый по контуру. – Резко проговорил он и стал ждать реакции от своего странного собеседника.
     – Не поверишь! Ты прав. Они и правда в ромбик!
     Петя сдвинул брови и ухмыльнулся. Вряд ли это правда, но чем чёрт не шутит.
     – Сыграем еще?
     – Нет, достаточно, – сказал Степан и слабо махнул рукой.
     Петю так и подмывало спросить, что вообще происходит. Но он решил, что это ни к чему не приведет. Пусть будет абсурд. Может, об этом хотел сказать колющийся правый бок с утра.
     – А ведь если бы я тебя не спросил сейчас о той бабусе, ты бы и усом не повёл.
     – А надо?
     – Конечно! – Степан остановился, но по глазам видно было, что в голове он вертит шестерёнки. – Вот ты так и живешь. Вспомни, как ты жизнь свою описал. Вот четыре глыбы, милевых камня – роддом, школа, университет, работа. Трудно не заметить. А ни одной букашечки, ни одной ракушечки. Всё существенное ты в большом усматриваешь. Если усматриваешь вообще.
     –  И что? – равнодушно спросил Петя, хотя на самом деле был взволнован: этот странный человек сходу высказал ему то, о чем сам Петька себе не говорил (и вряд ли думал), хотя теперь был как никогда согласен.
     – Пока не знаю, рассуждаю просто.
     Снова молчание, на этот раз более гнетущее.
     – А вот ты задумывался когда-нибудь, откуда берется музыка?
     – Что тут думать. Из головы сочинителя, из музыкального инструмента…
     – Ну а в голову как попадает? И как она складывается? Сама по себе что ли? Может быть, она уже где-то есть единая, а потом просто выбирает подходящую голову. Может статься, она и мыслить способна сама. Или мозг имеет способность вбирать в себя отдельные ее части и формировать что-то?
     Петьке хотелось сказать, что у Степана поехала крыша. Но тот выглядел таким увлеченным в своих размышлениях, что Петька не посмел.
     – Ладно, фиг с ней с музыкой. А какие у тебя отношения с твоими пальцами ног?
     – Ты бредишь, друг, – не выдержал Петя.
     – Ничего ты не понял. Сложно тебе что ли, – лицо оратора погрустнело.
     – Ну, подожди. Такие вещи просто не решаются. Надо подумать, – Петька решил ответить на вопрос, каким бы абсурдным он ни был.
     Спустя минуты три он снова заговорил:
     – Начнем с того, что их десять, а я один. И они все одной группой, если не единым фронтом. Да, пожалуй, верно сказал. Они как будто идут передо мной, ведут меня. Они, наверное, самоотверженные что ли. Вот иногда же врезаются в диван, и больно так. Но это как будто покровительство и защита с их стороны, – на этих словах Петька понял, что несёт какую-то несусветную чушь. Хотя это всё он не выдумал, он старался серьёзно рассуждать, насколько только возможно в этой ситуации. А от Степана он, наверное, ждал, что тот рассмеется ему в лицо.
     – Интересно, – произнес хмурый Степан.
     – А всё-таки, – не выдержал Петя. – К чему это всё?
     – Вот ты остановился, чтобы подумать о жизни. Наверное, ты ждешь какого-то откровения и озарения, которое в момент придет и сразу объяснит всё. Так дела не делаются.
     – А как делаются? – сказал с плохо скрываемым нетерпением Петя.
     – Я не знаю. Но я вот, что хочу сказать: если ты будешь отвечать для начала на простые вопросы, если научишься вникать в детали, то и к обобщениям в конечном итоге придешь. Когда, если не сейчас. Это как вышивка – картина только из крестиков составится. Ты же этого ищешь. Наверное, вот я к чему всё это вёл.
     Наступила третья, завершающая тишина. Оба собеседника замерли в своих позах. Петька, подперев подбородок кулаками, прокручивал недавний разговор. Степан тихо оглядывал кухню – он готовился уходить.

     На улице было еще темно. Часы показывали половину девятого. Петя пытался повернуть голову, но почувствовал боль в шее. Он открыл глаза. Его собеседник испарился, а сам Петя сообразил, что заснул несколько часов назад, не поняв, как это произошло. Неясно еще одно – был ли вообще этот разговор, кто всё-таки был этот странник и куда он делся. Вполне возможно, что это был сон, потому что по своей абсурдности он неплохо встраивался в компанию тех снов, которые Пете снились последнее время. Уже почти поверив в то, что это всё его больное воображение, и легонько почесав левый висок, Петя увидел: на другом конце стола стояла кружка с недопитым сладким чаем.