Александр и его женщины. 4 часть. Верующая Вера

 
                Верующая Вера.


 Уже пять лет она ходила в церковь. И звали её Вера. Младше его на восемь лет. Худощавая, с тонкими запястьями, с постоянной приветливой улыбкой, она ничем не отличалась; и одевалась скромно - строго, и в разговоре уступала всем, и никогда, ничем не выделялась. Только красивые глаза, которые смотрели с
 добрым любопытством - эти глаза запоминались на всю жизнь.
   Вера работала в детском саду воспитателем. Жила с сестрой и мамой. Отец давно ушел. Она его почти забыла. И с мужем развелась и не хотела вспоминать о нем.
   После развода боялась всех мужчин. Боялась близости мужской. Даже в глаза смотреть боялась; та мужская сила, что из глаз светилась, сомнет, собьет, растопчет - ей казалось. Одновременно всех людей жалела и чувствовала в них себя; все люди - это и есть она.
   В её глазах равны все были: директор, нянечка, бомжи и президенты. Все люди Божии и даже атеисты. Вера мгновенно чувствовала человека; как посмотрел, как в кресло сел, как опустил глаза - здесь все понятно было. Понятна суть переживаний, понятна неуверенность в словах, понятна сила скрытая в движеньях. Человек - он каждую свою минуту  чувством проживает, пусть даже этого и не осознает. Вера, все услышанное - переживала сердцем, будто это с ней случилось.
   Такая вот блаженная дуреха. Да, она готовить не любила. Да, совсем не понимала подлости людской. Да, в быту была беспомощна и бестолкова. Да, уступала многим в умении любом. И многие вокруг её считали глупой, слабой и никчемной.
   Александру с ней было легко. Её "приятие всего"  почти не раздражало. Лишь иногда "выплескивал протест", бурчал, сердился, но не злился. Он понимал, её обидеть - это убить ребенка. Её глаза - не "бей лежачего" смиряли.
   Вера его любила.  Всегда молилась за него. В своих молитвах берегла и защищала все, что их соединяло. И Александр ей стал ребенком, большим и непослушным. По -своему несчастным, но родным. Роднее всех родных. А как иначе? Он же по её молитвам с нею. Она впервые увиделась с ним в храме. Он помогал художнику писать иконы. Вера тогда глаза к иконе подняла и попросила заботы Божьей для себя и для него.
   Теперь она сроднилась с его жизнью. Смирилась с тем, что раньше и помыслить не могла. Да, внезапно Александр был раздражен и даже злобен, как ей казалось без причин. Ну, что же! Человек такой. Он раб судьбы своей, как и она, как все. Пройдет и злоба, и непониманье, и все пройдет, и пусть проходит...лишь бы с ним быть рядом. Его исправить невозможно. Исправить никого нельзя. Нужно молиться. В терпении счастливым быть.
   Вера любила тихие часы их жизни. Сашка, нахмурив брови и слегка сопя-вздыхая, перебирал свои бумаги, бродя по комнате, как бы себя искал. Себя не находил. Её увидев, немного злился, казалось, он хотел для всех что-то исправить в этой жизни, всем что-то доказать, найти рецепт благополучия для всех. Смешной. такого не бывает. В эти минуты Вера его жалела, понимая, что помочь ему не в силах.
   Он доверял ей редко. Думал - не поймет, дуреха. Но однажды, ей назло, стал говорить о том, что люди не могут в мире жить и быть друзьями - лишь бы не стать открытыми врагами. И каждый тащит все в свое гнездо. И это бесконечно. "Такое впечатление, будто вышли из глубокой голодовки, из глубокой материальной нищеты. И, вырвавшись, всё на своем пути сметают... А чтобы не сбиться, постоянно лицемерят перед всеми. Сколько же мы лиц имеем? И какие мы на самом деле" - глаза у Александра в эти минуты призрением светились.
   От его злобы ей иногда хотелось плакать. Он ей в глаза смотрел, как будто вот она, только она единственная виновата. Она - во всем на свете причина всех несчастий. Она, только она должна исправить все.
  Она не плакала. А Александр и дальше душу изливал. "И где та вера коммунистов в коммунизм? Куда она ушла из душ руководящих коммунистов? А я тебе отвечу. там, в руководстве все сгнило. А обвиняют диссидентов. Мол из-за них, таких как я разрушилась великая страна. Разрушилась на деньги Запада. Смешные! С восторгом радостным все сгнили! Все! Все ждали перемен. Одни  - "Возьмемся за руки" мечтали, другие молча воровали. И еще спрошу. Куда девалась вера в Бога в семнадцатом году? В стране царя и Православии Руси Святой"... - и Александр вновь  выливал на Веру злость размышлений.
  Вера молилась молча, верила; душа его при жизни почувствовать должна любовь - заботу самой жизни, а значит Бога. Иногда он ей казался самым несчастным человеком. Беспомощным и одиноким. И правдою своею он только мучает себя. Да - он страдал в стране, как он считал тупых, со спящим разумом людей. Но Вера знала, Сашка, выдав ей очередную порцию протеста, душой смягчится. Вдвоем начнут обед готовить, (а он готовил очень вкусно), после обеда пойдут гулять. В кафе зайдут к соседке. До моря добредут. И, нагулявшись, домой вернутся. Она у телевизора начнет вязать, а он опять читать и спорить с невидимым врагом.
   Когда ложились спать - её так сильно обнимал, буквально всю в себя вжимал. Ей немного больно было, но терпела. Сашка, засыпая, освобождал свои объятия. Как только он уснет, мгновенно уходила. Он к этому привык.
   Дома утром, всегда молясь, просила этот день прожить спокойно в мире. Просила помощи и знала - молитвою своею всем поможет. А как иначе? Осуждать, негодовать, протестовать, конечно, можно. Но толку? Любимая страна уже который век идет мучительно себя терзая. Кто знает, может другой дороги пока нет. Хотя, пора бы себя увидеть и себе не лгать. И почему все любят так страдать! Все книги с таким желанием об этом повествуют.
   От боли нужно уходить, просто гулять по парку иль в лесу...Да где придется... И счастливо вбирать в себя спокойствие листвы, прохладу воздуха и тишину. Зачем терзать друг друга...
   Вера не понимала, как можно желать людям добра, выдумывая планы и всякие программы, если ты этих людей ненавидишь. Хочешь помогать - помогай, кто мешает.
   Она прекрасно понимала "личность - человека", но стоит личностям объединиться, все ломалось. Уже который век не научился человек жить с человеком в мире. И справедливости, где правит сила -её и не было и нет.
   Вера знала, весь городок, родные и друзья - все были против её связи с Сашкой. Никто не понимал, как рядом с ним душа её была спокойна. Что он её не любит - она знала. Ей просто рядом быть хотелось. Рядом с ним - всегда, всегда, всегда. Ей казалось, он не поймет, как трудно ему будет без неё.
   Вот и сегодня, придя с работы, пообедав, и быстро за собою все убрав, она спешила к Александру. И почему-то сегодня ей хотелось быть красивей, ярче и нарядней. Она помыла голову, и уложила волосы красиво. Оделась строго, но в зеркале себя увидев, решила яркости прибавить. Надела мамины сережки золотые, мамин браслет, колье. Вот так она предстанет перед ним.
   Её увидев, Сашка улыбнулся. Как-то по-новому взглянув, спросил: "Ты веришь в Бога? Что-то не похоже. Зачем все это нацепила?" И начал обижать так злобно! И все не так... И бабы - курицы - тупицы пусть молча моют пол. И жить они должны отдельно от мужчин. Озлобленно стал говорить, почти кричать о верующих, как отказе от борьбы. "Терпением проблему не исправишь! Нельзя счастливым быть рабом!" - кричал так громко, что соседка Ира появилась. И Сашка сухо попросил Веру уйти. И хорошо. Она вздохнула с облегчением.
   Ушла. Гуляла в парке. Забыть старалась все слова, которые хлыстали больно. Забыть старалась Сашкины глаза... глаза чужие... глаза затравленного зверя. Таким она его не знала.
   Был час Собаки. В это то время, день начинает улыбаясь, тихо-тихо, на цыпочках в ночь уходить. И воздух в этот час Собаки  менялся, улыбается, сверкая золотистым цветом. Вначале золотистое сиянье слегка штрихует все: тропинка, листья, прыжок котенка - все как бы смотрится через воздушное стекло, наполненное добротой, когда каждая минута жизни меняет облик свой, в себя вбирая разные оттенки уходящего заката.  Эти минуты собою  приносили неземной покой невидимой надежды, в молчании которой так легко дышать. И все  вокруг, сияя радостно, судьбу благодарило.
   И вот темно. Краски почти исчезли. И только высоко все так же торжествует свободный неба дух. А здесь все говорит - пора всем отдыхать. Пора... пора... Пора...
   Там, в воздухе все мы, - так Вера думала, гуляя. Она была уверена в бессмертии души. Все дышит в продолжении. И Вера, этой минутой упиваясь, повторяла: "Останься пеной Афродита. И слово в музыку вернись. И сердце, сердце устыдись с первоосновой жизни слито".
   Все понимает. Все!!! Не так она живет. И все не так живут. Заблудшие болтливые создания... в плену своих грехов... "Да обретут мои уста первоначальную немоту, как кристаллическую ноту, что от рождения чиста".
   Слова людские мерзки...Мерзки! И я умею лгать. Я - лгунья. Я с жизнью не справляюсь. И в глубине сомнений тьма. "Жизнь упала, как зарница. Как в стакан воды ресница. Изолгавшись на корню - никого я не виню". Что просила, то и получила. "Слепая ласточка в чертог теней вернется. На крыльях срезанных". Любимый Мандельштам, как ты меня спасаешь. Ты рядом. Ты со мной. Ты видишь все и понимаешь. Что бы ты сказал в ответ на мой вопрос - "Как дальше жить?" Уверенна, ты скажешь  -  "Его не надо мучить, себе не лги. Его не изменить и ты не сможешь ничем ему помочь, не сможешь создать благополучную семью.  Ты не ходи к нему..."
   "Слепая ласточка..."  - шла, повторяла, плакала. решила больше к Саше не ходить. К тому, кто всех дороже.