Записки графомана. 41. Сторублёвка

                (полубайка)

Писатель Константин Паустовский после того, как (по политическим мотивам) ушёл из уже не царской армии, работал трамвайным кондуктором. Один из его рассказов – о том, как кондукторов допекал некий старичок. У того не было других денег, кроме сторублёвой бумажки. А у кондукторов с утра ещё не могло быть сдачи. Так и ездил бесплатно. Каждый день. Как его удалось проучить – читай Паустовского.

Я – о другой истории со сторублёвкой, которая бытовала во времена моей макеевской юности.

Есть на Совколонии улица. Раньше – Заводская. Потом – Жданова. Теперь, кажется, Металлургическая. На этой улице – старое здание заводоуправления, ныне главконтора и техническая библиотека завода. Улица полупустынна, оживает только лишь когда субботники или раньше – демонстрации. На ней был сбор.

А так – тишина, малолюдье.

Шёл по улице мужичок. То ли в завком бумажку подписать, то ли в ОКС за чертежами, то ли на машинно-счётную станцию. Народу мало, сорить некому. Каждая бумажка на тротуаре видна.

Лежит возле урны – не то от “Гулливера” обёртка, не то вырезка журнальная. Непорядок – он ведь сразу в глаза бросается.
 
Присмотрелся мужичок – эва, да это ж деньги! И вот в чём проблема.

Зарплаты на заводе были не то, чтобы маленькие. Просто, давать их старались небольшими купюрами. В очень давние времена, сразу после обмена денег, когда скидывались ещё по рублю а водка стоила два восемьдесят семь и ещё оставалось на загрызть, давали рублями.

Потом ситуация в стране изменилась. После июня шестьдесят второго терпения у народа поубавилось, от бессилия что-то изменить пить стали побольше. Водка сначала из “Московской особой” превратилась в “Кристалл (дзидрайс)”, потом как-то устоялось – простая  по три шестьдесят две, да классика – “Столичная” с высоткой на этикетке по четыре двенадцать.
 
Но это для гостей. Для после получки – что попроще, а то и вовсе  трёхлитровый бутылёк “самурая” под пивко.

Народ – он ведь как? Дашь четвертаками – он четвертак и пропьёт. Потому старались давать мелкими. Тем более что магазины в округе – заводского орса. В общем, кругооборот пятёрок в природе. Как воды.

Я к чему повествую? Мужик, хоть и получал иной раз больше трёх сотен, но сроду не видал сотенной купюры.

Поэтому, работяга, подняв денежку, сперва и не поверил, что наша. Но – кремль вроде московский, да и вождь на Ленина сильно похож. Опять же, надписи “сто рублей” языками народов СССР  продублированы. Это его успокоило.

Про ОКС и про завком он тут же забыл. И о работе тоже. Нашему человеку если выпадает халява, много мыслей не приходит. Только одна.

В гастрономе, что на площади, бумажку не приняли. То ли из зловредности, то ли и правда не наторговали ещё, чтобы сдачу давать. Поэтому, тоскливо облизнувшись на развешанные по стенам гигантские картины “Девятый вал”, “Медведи” и прочие “Сосны во ржи”, мужик поспешил в соседний рыбный.  Там водки не было, а покупать селёдку просто так в голову как-то не пришло.

Но ему посоветовали поменять деньги в Госбанке (теперь напротив него гортеатр, а тогда стояли на постаментах потрескавшиеся безносые пионеры, дудевшие в кусочек проволоки да безголовые пионерки с барабаном). Сел мужик в трамвай и поехал.

(Шёл бы ты, дурак, куда шёл! То есть, на работу. Популярной в те годы была  мудрая наколка: “Вот что нас губит!” Изображали карты, водку и дамочку с неимоверными грудями. Данная история свидетельствует, что мадам символизировала собой богиню глупости Халяву.)
 
Вошёл мужик в прохладный вестибюль мимо дежурного, сказал, что ему надо. Тот показал, как пройти. Дал. Сказали, счас проверим, подождите.

Ни с того, ни с сего и другим мужикам приспичило деньги менять. Посидели (как выяснилось, на дорожку), а потом один и говорит мужику: “Ну что, пошли?”

И побывал работяга в таких местах, и в таких разговорах участвовал, что и теперь ходит и всех учит – не поднимайте с земли потерянных денег!

Видимо, подбросили и следили, удастся ли дураку разменять “коцанку”. Для пробы.