Человек, идущий против ветра

«Язвы мира век не заживали.
Встарь был мрак, и мудрых убивали,
Нынче свет, а меньше ль палачей?
Пал Сократ от рук невежд суровых,
Пал Руссо, но от рабов христовых,
За порыв создать из них людей…»
(Фридрих Шиллер.)

«О Русь, куда несешься ты?..»
(Н.В. Гоголь.)

 - Как Вы считаете, Владимир Павлович, в задаче про циклические палиндромы каким методом лучше сортировать? Думаю, «пузырьком» не стоит – программа будет много весить.

 - Господи, Володя, ты еще здесь?  - Пожилой учитель информатики задремал, положив голову на жужжащий принтер, и вздрогнул от неожиданности, разбуженный учеником.
Перед ним стоял высокий худощавый юноша с черными как смоль, чуть вьющимися волосами и узким лицом. Склонив голову набок, он смотрел на него умными серыми глазами в ожидании ответа на вопрос. Учитель, близоруко щурясь, взглянул на часы, висевшие на стене: половина восьмого вечера. Курсы программирования сегодня затянулись, вся группа под разными предлогами постепенно разбрелась по домам. И только один молодой человек не спешил уходить: он просидел за компьютером около трех часов и, кажется, никак не мог проморгаться от пляшущих перед глазами белых букв на ярко-синем экране.

 - Только на тебя, Вовчик, на олимпиаде и надеюсь, - вздохнул информатик, поправив очки, у которых не было одной душки. – От этих бестолочей толку, как от козла молока. – Он неопределенно махнул рукой. - Кстати, первый тур пятнадцатого, девятые-десятые классы едут в десять утра.

 - Да, я помню, - кивнул ученик. – Так что насчет сортировки?

 - Володя, - учитель нарочито строго посмотрел на того поверх криво сидящих на носу очков, однако не смог сдержать улыбки, - ты переучился. Всё, завершаем цикл. Давай по домам, на горшок и в люльку!

Мужчина вскочил, чуть было не опрокинув стул, на котором сидел, и, любовно проведя ладонью по своей лысине, принялся резво выключать компьютеры и натягивать куртку. Юноше не оставалось ничего другого, кроме как последовать его примеру.

***

Выйдя на крыльцо школы, учитель и ученик пожали друг другу руки и молча разошлись.
Улица неприветливо ударила в лицо порывом обжигающе-холодного ветра. Если поднять голову, то в желтом свете фонаря увидишь не то капельки тумана, не то колкую противную морось, не то зависшую в воздухе снежную крупу. Середина октября была похожа, скорее, на начало ноября – сизо-серое, унылое время, когда листья на деревьях уже не поражают буйством красок, а становятся бурыми и опадают, и только иногда среди густой кроны клена или березы можно заметить яркий, словно светлячок, багряный листик. Полуголые ветви деревьев плясали в такт завывающему ветру, по антрацитово-черным в вечернем сумраке лужам бежала мелкая рябь, и темные, с мутно-терракотовым отливом тучи гнетуще нависали над городом.

Юноша поежился и натянул на нос свою фетровую шляпу, с которой не расставался ни дня. Настроение было ни к черту. Замерзшими руками он прижимал к груди какую-то книгу, с которой коротал время на скучных уроках. Его вообще редко можно было увидеть без какой-нибудь книги. Он много читал, читал упоенно, взахлеб. Посмотрев на обложку очередного увлекшего молодого человека произведения, окружающие либо крутили пальцем у виска, либо давали тому подзатыльник, «чтоб не выпендривался», либо просто смеялись.

Невольно вспомнишь старую индийскую притчу, которую когда-то рассказала Владимиру его покойная бабушка. Эта притча повествовала о семейной чете, отправившейся в долгий путь через город на осле. Горожане, завидев их, показывали пальцами и говорили: «Гляньте только! Нищие! Едут вдвоем на одном осле!». Тогда жена слезла с осла и пошла рядом. Тут же на них снова устремились взгляды народа: «Смотрите! Муж-тиран: сам едет, а жена идет пешком!». Муж слез с осла, посадил жену, а сам пошел рядом. Вновь раздались возгласы горожан: «Тряпка! Подкаблучник! Жена на осле восседает,  а он пешком идет!». Тогда жена спешилась, взяла осла за поводья, и так супруги продолжили путь. «Вы только поглядите! – Усмехнулся какой-то прохожий. – Они не знают, как ослом пользоваться!».

Странно, как сильно люди преувеличивают подчас свою значимость, считая, что все, что бы ни делал человек, он делает, дабы узнать из мнение, привлечь внимание, либо задеть их неприкасаемую честь (хотя чаще всего говорить о таком понятии, как честь, вообще не приходится), или же намекнуть на свое к ним отношение, пусть даже такового не существует в принципе. Многим и в голову не приходит, что они могут быть кому-то просто не интересны. Как? Разве можно не поинтересоваться их мнением, разве возможно не обращать внимания на них? Что вы, что вы, господа, ей богу, как можно!

Откуда-то сбоку раздался пьяный гогот – у электрической будки стояла компания молодых людей быдловатой наружности с бутылками пива. С другой стороны, в одной из квартир старой хрущевки, бушевал семейный скандал: явно нетрезвый муж орал и колотил явно нетрезвую жену. Из соседней квартиры доносилось протяжное и фальшивое «то-олько рюмка во-одки на столе-е…», отчего становилось совсем омерзительно. Вот прошла мимо развеселая компания парней в обнимку с девушками, не сгибающимися под тяжестью социальной ответственности, обдавая всех в радиусе пяти метров тошнотворно горьким запахом дешевых сигарет. Откуда-то пахнуло чем-то кисловато-гнилым - должно быть, где-то в подвале издохла кошка…
Юноша презрительно сощурился, морща нос. Подумал – и повернул, направившись в сторону городского водохранилища. Ему необходимо было немного времени для того, чтобы прогнать навязчивое чувство глубочайшего отвращения ко всему, его окружающему.

У бетонного забора, тянущегося вдоль разбитого тротуара, сидела, кутаясь в рваные лохмотья, маленькая девочка лет шести. Держа в руке стаканчик для милостыни, она дрожала от холода и глядела равнодушным взглядом больших болезненно блестящих глаз с залегшими под ними глубокими тенями куда-то себе под ноги. На лице ее запеклась кровь – видимо, избил отец или мать. Рядом с ребенком, свернувшись калачиком, лежала озябшая дворовая собака – грязная, голодная, ничья. Такая же отверженная, как и малютка, ласково гладящая ее по плешивой спине.

Проходящий мимо парень выругался себе под нос – подобного рода картины навевали мучительные мысли о возмутительной несправедливости, царящей в мире и правящей им; и его внутренний мизантроп, взлелеянный  на протяжении долгих лет жестоким, равнодушным обществом, на время отступал, давая волю жалости и состраданию к тем, кто не заслужил подобной участи. Ни один мускул не дрогнул бы на лице подростка, если бы его взору предстал просящий подаяние пьяница. А вид бедного, продрогшего, голодного ребенка вызывал у юноши еще большую ненависть ко всем людям – черствым, равнодушным, слепым. Омерзительно слепым. А может, просто притворяющимся слепыми.

Он подошел к девочке, присел на корточки и протянул ей платок. Та, схватив его, вопросительно посмотрела в серые глаза старшеклассника. Он перехватил платок и вытер кровь с лица ребенка. Потом не глядя выгреб из кармана все деньги, что у него были, и, не считая, ссыпал в пластиковый стаканчик. Затем быстро поднялся и зашагал прочь, чтобы только не видеть больше этого лихорадочного взгляда. Вслед ему донеслось чуть слышное «храни Вас бог…».

Он зажмурился и встряхнул головой: эти слова, - такие искренние и такие бессмысленные, -
звучали как благодарное прощание крохотного, ни в чем не виноватого существа со всем миром. Миром, который даже не удостоил его поворотом головы.

Бог хочет предотвратить зло, но не может? Значит, он не всесилен. Может, но не хочет? Значит, жесток. Может и хочет? Тогда откуда возникает зло? Не может и не хочет? Тогда зачем же называть его богом?..

Эта крошка недолго промучается. Судя по изможденному виду и черным синякам под глазами, у нее явные проблемы с сердцем. Что ж, тем лучше для нее.

***

 - Опа! – Раздался вдруг над ухом юноши неприятный, прокуренный голос.

Тут же в воротник хлипкого плащика вцепилась сильная  рука, разворачивая пойманного лицом к ее обладателю. Им оказался высоченный, крепко сбитый парень лет двадцати, с бритой головой и сплошь покрытый татуировками. Встретившись с дерзко-презрительным взглядом старающегося не показать страха старшеклассника, скинхед криво ухмыльнулся и выдохнул ему в лицо едкий сигаретный дым. Тот надрывно закашлялся, а затем одарил хама столь наглым и злым взглядом, что сразу-же, без объяснения причин, был повален на землю мощным ударом огромного, увесистого кулачищи. И тут на него градом обрушились беспорядочные, яростные удары. Однако юноша не растерялся и ловко вскочил, увернувшись от занесенного для пинка тяжелого ботинка, и, схватив чудом подвернувшийся под руку кирпич, огрел им лысый череп бандита. Тот грохнулся на асфальт, словно пыльный мешок картошки; по лысине побежала капля крови, оставляя за собой алую дорожку. С трудом согнав нервный тик с лица, искаженного в тот миг каким-то диким выражением, молодой человек отбросил кирпич и устремился, не оборачиваясь, подальше от этого места.

Ему не хотелось знать, убил он парня, напавшего на него, или просто оглушил. В прошлый раз, когда ему «посчастливилось» напороться на целую банду скинхедов – их было человек пять-шесть – он чудом остался жив. Его поймали точно также, в темном переулке, всласть поиздевались, а затем избили до полусмерти.
Юноша не знал, чем он так привлекал подобного рода криминальных элементов. Должно быть, внешность у него слишком интеллигентная…

***

Шаг перешел в бег. Через десять минут он уже был на мосту. Золотистый свет уличных фонарей дрожал в антрацитовой глади воды, небо казалось серовато-желтым от нависших над городом тяжелых туч. Машины летели, сливаясь в одну сплошную гудящую полосу, мелькая фарами и  обдавая редких прохожих выхлопами и водой из грязных луж.

Юноша повернулся спиной к проезжей части и оперся на кованые перила. Внезапно налетел порыв ветра и сорвал с его головы шляпу. Она, одиноко кружась, опустилась на свинцовую поверхность водохранилища, и  скрылась, покачиваясь, словно утлая лодочка, на мелких волнах. Черные волосы растрепались и упали парню на глаза, закрывая обзор. Что ж,  пусть хоть некоторое время он не видит того всеобъявшего упадничества, что окружает его. Уронив голову на руки, молодой человек пытался не слышать звуков шумящего и шевелящегося за его спиной регрессировавшего зверинца; старался забыть обо всем, чем богат мир, в котором он живет. Его мир. Наш мир.

Ах, как же хочется не думать о компаниях скинхедов, бродящих по темным улицам в поисках очередной живой груши для битья. Как хочется не слышать пьяные крики из окон старых многоэтажек. Не видеть омерзительных банд с продажными девицами на каждом углу, обдающих тебя горьким запахом пива и дешевых сигарет. И как же хочется отделаться от стоящего перед мысленным взором взгляда болезненных блестящих глаз маленькой девочки с запекшейся кровью на измученном личике.

 А за спиной слышатся настойчивые гудки и хриплая ругань какого-то поддатого таксиста. И машины летят, и летят, и летят, сливаясь в одну пыльную, гудящую, слепящую огнями фар ленту. О Русь, куда несешься ты?..


Иллюстрация - собирательный образ мима с отсылкой к образу Марселя Марсо, автора пантомимы "Человек, идущий против ветра". - прим.автора.