Хриплович

Ещё одним учёным, с которым Вася решил обсудить свою теорию, был Иосиф Бенционович Хриплович, физик-теоретик из Института ядерной физики, преподаватель университета, личность не очень приятная.
На третьем курсе у нас началась квантовая механика. И мне вот так не повезло, что семинаристом по этому предмету оказался Хриплович. Поначалу я, не зная особенностей его характера, задала на первом же занятии какой-то вопрос для прояснения неясностей. Всё-таки квантовая механика – очень сложный предмет. Как-то известный физик Ричард Фейнман заявил, что он с уверенностью может сказать, что эту область физики никто не понимает. Василий, совершив своё очередное открытие – дискретного движения субатомных частиц, сделал главные парадоксы квантовой механики очевидными.
Но в то время, когда мы ещё были студентами, квантовая механика для меня представлялась более чем абстрактной наукой. Ничего в ней нельзя увидеть, пощупать. А как там ведут себя маленькие частицы, и есть ли они вообще – одному богу-создателю известно. И я преспокойно задала свой первый и последний вопрос Хрипловичу.
Он подпрыгнул. Потом затопал ногами, белки его глаз начали извергать бешенные искры. Он подскочил ко мне и стал орать. Натурально орать, причём не скупясь на оскорбления.
Вся группа замерла. Никто слова не произнёс. Потом, когда я рассказала об этой истории одному своему однокурснику, он сильно возмутился, что никто из наших студентов не встал на защиту девушки и не ответил на хамство Хрипловича. Наверно, своим ором он напугал бедных парней.
Сразу же после окончания семинара я отправилась в деканат, написала заявление, что желаю заниматься у другого преподавателя. В деканате мне пошли навстречу, и я начала ходить на семинары Кулакова. Юрий Иванович вёл занятия очень спокойно, отстранённо от учащихся, ходил-бродил с палочкой туда-сюда по аудитории. Меня всё это вполне устраивало.
Мне ещё раз довелось почти вплотную встретиться с Хрипловичем, уже на экзамене по квантовой механике. Он бегал по аудитории, опять сверкал белками, его поведение открыто выражало подозрение, что каждый списывает. Чуть кто шелохнётся, Иосиф Бенционович тут же подскакивает к этому студенту, обшаривая взглядом прилежащее к нему пространство.
И когда вдруг один из студентов сказал, что у него ручка перестала писать, он, прежде чем взглянуть на этого смельчака, сначала выкрикнул, видимо желая как-то наказать отчаянного:
– Фамилия?!!
– Калинкович, – ответил мой одногруппник Женя.
Хриплович в одну секунду замолчал, выражение его лица смягчилось. И он… произнёс добрейшим голосом:
– Ну, так сходите вниз, прикупите стержень.
Аудитория едва сдерживалась от смеха. Ситуация выглядела слишком очевидной и весёлой. Рядом со мной очень красноречиво улыбался Саша Брязгин, впоследствии ставший заведующим одной из лабораторий Института ядерной физики (ИЯФ), там же, где работал Хриплович.
Чтобы встретиться с Хрипловичем, Вася отправился в ИЯФ, и позвонил ему из проходной. Иосиф Бенционович ни в какую не хотел спускаться вниз, говоря, что у него ну ни минуты нет времени. Васе удалось всё же сказать ему что-то, после чего учёный соизволил выйти на проходную и даже (при нехватке времени!) проговорил минут сорок. Это произошло примерно в тот же период,  когда Вася второй раз общался с Кулаковым.
С самого начала Хриплович пытался выяснить, где Вася работает. К этому вопросу он возвращался в течение всей беседы. Вася уходил от ответа. Иосиф Бенционович так же, как и Сербо, не удосужился посмотреть на формулу. Сказал, что его учитель, покойный Герш Ицкович Будкер (основатель и первый директор ИЯФа – прим. автора) говорил, что можно без труда придумать тысячи теорий и много новых формул. А у Васи всего одна. Куда ему тягаться с Будкером!
Вася уже был не тот юный студентик, который первый раз увидел равнодушие Кулакова к его формуле. Он уже понял, что мир учёных не собирается встречать его теорию с восторгом. Поэтому воспринял слова Хрипловича спокойно. Под конец беседы всё же признался, что работает грузчиком. На тот момент Вася действительно тягал тяжести и тем самым зарабатывал на жизнь.
Хрипловича заявление обрадовало, он даже не пытался скрывать свои эмоции довольства. Начал философствовать на тему Васиной работы. На том Васино общение с Хрипловичем закончилось.
Но не совсем закончилась история с Хрипловичем.
Вася решил встретится с Диканским. Когда-то Николай Сергеевич был деканом физфака, это как раз пришлось на наше время. Студенты его просто обожали. Позже его избрали ректором университета.
И вот как раз в его бытность уже ректором, Вася с Сашей Булгаковым пытались обратиться к нему с теорией. Но к таким важным людям обычно не пройти, минуя секретаря. Вот и парням пришлось с ней столкнуться. Узнав о цели аудиенции, секретарша заявила, что по научным вопросам нужно обращаться к Шведенкову – замректора по науке.
К Шведенкову обращались, но толку никакого не было. Его абсолютно не интересовала новая теория. Тем не менее он сказал, что если кто-то из сотрудников университета захочет провести семинар по этой теме, пусть проводит. Он даже поможет ему с аудиторией. Если бы да кабы… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Когда я стала изучать Васину теорию и помогать ему с редакцией текста, то тоже подключилась к продвижению открытия. Меня возмутила реакция новосибирских учёных. Вот у кого мы учились! 
Я лично была знакома, правда довольно поверхностно, с сыном Диканского – Лёшей. Чем-то он был похож на отца – такой же харизматичный, собирающий вокруг себя людей. Хотя высшего образования так и не получил в то время. Отец подшучивал над сыном, что «в семье не без футболиста».
Я позвонила Лёше и пожаловалась ему, что мне надо встретиться с его отцом, а до него не допускают. Лёша пообещал разобраться с таким безобразием. Перезвонил мне через десять минут, сказал, что могу прийти на встречу с Диканским, назвал точную дату и время.
И вот мы сидим в кабинете Диканского. Вася объясняет ему свою теорию. Николай Сергеевич внимательно его слушает, но по выражению лица я вижу, что он ничего не понимает. Тем не менее он не перебивал Васю (хотя было бы лучше, если бы перебивал и задавал вопросы – это хоть означало бы, что он вникает в тему). Когда Вася закончил свою речь, помолчал немного, потом сказал:
– Я думаю, вам надо обратиться к Хрипловичу. Вы выступите на его семинаре.
Ну вот, приплыли!
– А он согласиться на моё выступление? – спросил Вася, зная, что Хриплович точно откажет.
– А мы можем сослаться на вас? – тут же вставила я.
– Да, можете, – кивнул Диканский.
Неужели он не знал Хрипловича? Или его ответ был просто отмазкой?
Вася позвонил Хрипловичу. И что он услышал? Иосиф Бенционович, не скупясь на отрицательные эмоции и всяческие выражения, ясно дал понять, чтобы Вася впредь никогда не обращался к нему с такими просьбами. А Диканский, если хочет, пусть сам проводит семинар и приглашает Васю с докладом.
Перед нашим переездом в московский регион, мы, гуляя по Академгородку, случайно встретили Хрипловича. Он шёл по другой стороне улицы. Бросив взгляд в нашу сторону, сделал вид, что не знает нас. В отличие от Васи, я не видела его более десяти лет. За это время он изменился. Его кучерявая, цвета смолы шевелюра поседела. Он казался жалким, одиноким, нереализованным. Я даже испытала по отношению к нему что-то наподобие сочувствия.