Тойво

В шесть утра всех разбудил станционный мент, и пришлось выметаться с вокзала. С соседней скамейки поднялся человек лет под пятьдесят, высокий, мосластый, с голубыми глазами и тёмными вьющимися волосами. Его трясло с бодуна. Мы вышли на привокзальную площадь и пошли к центру села. Мне искать общагу, где остановились наши, до восьми часов, пожалуй, было бесполезно, а он держался за меня как за что-то устойчивое в этом подло уплывающем и трясущемся мире.
- Выпить надо, ой, выпить надо, не могу!
- Да где ж ты в шесть утра выпить найдёшь? Всё закрыто.
В огороде ковырялась ранняя бабка.
- Бабка, вино есть?
- Нету!
Он вытащил из кармана красную десятку и поднял в руке. Бабка как-то нечувствительно оказалась рядом, выдернула из руки червонец и открыла калитку.
Через минуту мы уже сидели в саду за столиком с трёхлитровой банкой вина, хлебом и миской с огурцами, помидорами, редиской с луком.
После первого стакана его перестало трясти.
- Ты скажи, что мне делать?!
Это я-то? Вчера из армии вернулся.
- Я ведь финн. Перед самой войной закончил танковый колледж. На выпускном перед нами сам Маннергейм выступал. - Я, - говорит, - отдаю вам на растерзание Ленинград, Псков, Новгород...  Ну, Ленинград мы так и не взяли, а под Псковом я сам в плен попал.
Вы, русские, вроде и умные, а дураки. В лагере стали спрашивать:
- Почему сдался?
Подыхать в лагере не хотелось, сказал:
- Не хотел за фашистов воевать.
Ну, меня на "тридцатьчетвёрку" пересадили, и на фронт, против немцев.
Когда война закончилась, я старлеем был. Вышел в запас, предложили на выбор любую южную границу СССР. Я в Молдавии воевал, решил туда ехать. Время голодное было, а моя Лайма там, дома, осталась, женился я на бабе с коровой. Пошёл работать на ремзавод, токарем стал, по пятому разряду работал. Голод кончился, корову съели, а баба осталась. Детей мы так и не завели. Стал с тоски пить, с бабой скандалить. С работы уволили. Последний раз, месяц назад, передрались с ней, и я уехал. Возвращаюсь, иду домой, а сосед увидел меня:
- Тебя милиция разыскивает, твоя заявление написала.
Я обратно на вокзал; поехал во Флорешты, там знакомый есть, обещал на работу помочь устроиться. Да не вышло. Сижу вечером на вокзале, куда ехать? А тут местные молдавские гангстеры вокруг петли нарезают. Я говорю,
- Да на тебе этот чемоданчик, там ничего нет, кроме грязных трусов! Я с зоны возвращаюсь.
Эти фраера даже не поняли, - какая зона, волосы у меня длинные.
- Тогда, - мол, - другое дело. Только извини, друг, мы своему главному доложимся.
Ну, раз я блатной, натащили вина, как надрался я с ними, посадили в поезд на Кишинёв, да на следующей остановке я почему-то вышел, вот сидим теперь с тобой. Что же мне делать? Вот ты как бы поступил на моём месте?
Честно, я и сейчас этого не знаю. На такое место лучше не попадать.
К восьми утра трёхлитровка опустела, Тойво перебрался в чайную на площади, а я пошёл искать своих.
Подхожу к общаге, а Антон, наш начальник, ещё не совсем одетый рулит в будочку на задах.
- Ты где это в такую рань надрался?!
Где, где. Знать, судьба.
И что он сделал, садюга? Посадил меня в машину и отправил работать, на участок. Хотя с другой стороны, приятно, что начальник считает, что я в любом состоянии могу выполнять свои обязанности.