Солнце сегодня не сядет

Смеркалось. Облака стремительно проносились над деревьями и растворялись вдалеке, превращаясь в равномерную гладкую синеву. Я стоял на пороге старого дома. Воспоминания ласкали мою зачерствевшую, как сухарь, душу и вызывали что-то наподобие ностальгии. Тоска налезла на меня колючим одеялом.

… Пять лет назад я вышел из этого дома на рассвете, в то самое время, когда солнце ещё не взошло, лишь лёгкое золотистое свечение над тёмной поверхностью реки оповещало о приближении утра. Я бежал по влажной траве, задыхаясь от туманной сырости. После смерти жены я не смог оставаться здесь больше. Я оставил свой дом, своих детей и внуков. Я оставил свою работу и поехал на поиски лучшей жизни, на поиски признания и славы. Обычный сельский учитель уехал покорять столицу. Сбежал тайком ото всех.

Спустя годы, когда я совсем обнищал, когда разрушились все мои мечты и надежды, я начал винить себя. За то, что я собственными грубыми руками внёс хаос и беспорядок в то гнёздышко, которое много лет старательно вила и оберегала от бед моя покойная жена. Я бросил своих детей и малышей-внуков. На долгие пять лет…

И вот я вернулся. Постаревший, нищий, ничего не добившийся. Быть может, остался бы – и всё было бы иначе? Всё непременно было бы иначе. Старые собаки не желали признавать меня и провожали лаем от самой станции. На месте маленького сельпо уже возвышался огромный супермаркет. Посёлок жил бурной жизнью, потопал в сочной зелени и ярких цветах. Вовсю трудился и дымился пузатый молзавод. Невероятно сладкие и родные запахи хлеба и сдобы доносились с хлебозавода. Тут и там слышались оживлённые разговоры молодёжи. Я с трудом узнавал в высоких юношах и девушках своих бывших учеников. А они меня узнавали. Здоровались. Сдержанно и вежливо. Лишь тень удивления задевала их лица. Седовласые женщины, с головами, повязанными цветастыми платками, не покладая рук занимались домашним хозяйством: точно так же, как и пять лет назад.

Ни о чём не спрашивали знакомые, которые встречались мне по пути. Лишь отводили взгляд или, напротив, подолгу задерживали его на мне. И от этого становилось мне всё тоскливее и горше. Всё больше сжимался и ссутуливался я, не смея поднять глаз на очередного встречного. И лишь Колька, баянист из местного клуба и заядлый выпивоха, пожал мою руку своей влажной ладонью и привычным хриплым басом спросил:

- Ну как там в городе, Михалыч? Верно, лучше, чем у нас? Говорят, оттуда возврата нет. А ты вернулся…

- Вернулся, - вздохнул я и отправился дальше.

Дом встретил меня радушнее всех в этом посёлке. Стоял, неизменный, с той же крышей из красного кирпича, с теми же окошками в голубых рамах, с той же широкой верандой, которая некогда была любимым местом для семейного чаепития. Я остановился у дома и долго на него смотрел. Мне не было прощения. Мне не было места в этом доме, в этом посёлке, и в сердцах моих детей… И я был готов уйти.

Оранжевый диск уже наполовину пропал за уровнем горизонта. Но мне хотелось, чтобы солнце сегодня не садилось, не пропадало в мрачной синеве леса, за сизыми холмами гор. Ведь это означало бы приход ночи – самого безрадостного времени суток: самого холодного, страшного и бесполезного.

И вдруг я заметил, что из-за двери высунулись белокурые головки моих внуков. А сквозь стёкла окон и очков на меня строго глядят мои дети. Внуки задорно улыбались и с любопытством разглядывали меня.

Тоска постепенно отходила. Её упрямо вытесняла слабая надежда. Моё солнце сегодня не сядет.

- Дедушка приехал! – звонко закричали внуки и побежали ко мне навстречу.