1. Вольные в царском дворце

1. Вольные  в царском дворце.


   Вольные отряды, наемные воины, свободные клинки. Сколько красивых эпитетов, наверняка придуманных самими этими проходимцами чтоб оправдать свою дешево стоящую верность. Продажные клинки – вот как их правильно следует называть. Есть продажные женщины в чью верность и посулы не поверит ни один здравомыслящий мужчина, а есть эти – продажные клинки. Те же шлюхи только вооруженные. Те, кому все равно за кого и ради чего сражаться лишь бы платили, чья верность длится не дольше, чем деньги в кошеле нанимателя. И вот этим людям сейчас доверяют охрану королевского дворца, да и всей столицы. А скоро и всего королевства, если только Мадину  удастся протащить через еще папочкиных упертых старых чиновников парочку своих новых законов. Как же Леон ненавидел всех этих пришлых наемников, что в последние месяцы наводнили дворец со скоростью и в количестве тараканов захвативших какое-нибудь крестьянское подворье. Нет, не нужно понимать принца неправильно. За те пять с лишним лет, что прошли с гибели родителей он давно научился доверять и мудрости и дальновидности и опыту старшего брата, который ни на миг не раздумывая, взвалил на себя нелегкие обязанности и его опекуна и воспитателя и регента при малолетнем наследнике. Так же как и все заботы о том, чтоб их маленькое и не такое уж и богатое королевство не разошлось по швам и не стало добычей алчных соседей  - королей, князьев и баронов вечно жадных до чужого добра. И справлялся со всем этим Мадин, надо признать, весьма и весьма неплохо. И никогда ни словом, ни делом не посетовал что наследник престола вовсе не он, а младший сын почившего короля  – его высочество Леон де ла Варш  Одаси. Еще бы ведь матерью Мадина была простая наложница, подаренная королю в честь какой-то там очередной годовщины водворения на престол, и которую король, если верить дворцовым сплетням, опробовал прямо там же на одном из пиршественных столов. Спустя положенный срок красавица рабыня разродилась не совсем законным королевским отпрыском, правда признанным папулей сыном, и даже получившим их славное родовое имя но вот наследником бастард, пусть даже и признанный отцом, конечно же не стал. А вот Леон, родившийся спустя почти что девять лет, как и положено принцу в законном браке, едва ли не с дня своего зачатия был объявлен и наследником престола, и надеждой королевства, и защитником и опорой всех славных подданных, и прочая и прочая что из всего этого вытекало. Даже странно, что Мадин никогда не проявлял не малейшей неприязни к младшему брату, который, не успев даже родиться, уже стал его господином и повелителем. Сколько Леон помнил себя, старший брат всегда был где-то рядом, всегда был готов  дать совет, прийти на помощь, выручить из беды, взять на себя ответ за его Леона проказы. Именно Мадин, а не вечно занятый отец учил младшего ездить верхом, сражаться с оружием и без, стрелять из лука. Никогда не сетовал что ему, взрослому юноше, вместо того чтоб развлекаться со сверстниками, приходится возиться с братом-малявкой. Кто бы мог мечтать о лучшем старшем брате? Вот и когда карета в которой по горной дороге, к своей беде, ехали их отец и обе матери, сорвалась с обрыва не оставив в живых ни одного из своих путешественников Леон даже и не сомневался что брат как всегда не бросит его.  Как всегда скажет потерянному мальчишке, каким он тогда был, что же им теперь делать, как жить дальше, и позаботится обо всем. Так и вышло. Но эта его последняя идея просто верх глупости. Леону, не смотря на все ого доверие к старшему брату, это никак не нравилось. И не важно, как убедительно объяснил свое решение Мадин. А объяснять и убеждать он умел очень хорошо. На чиновниках и царедворцах натренировался. Не иначе. И что королевство у них совсем-совсем маленькое, и что жителей не так уж и много. И что если они позаберут большую часть подданных в королевскую армию в том количестве, что необходимо для охраны и дворца и столицы то не останется никого, чтоб работать в полях и на золотых рудниках которыми так богато их маленькое горное королевство. И некому будет платить налоги в королевскую казну, чтоб эту самую армию содержать. Так что пусть лучше их добрые подданные спокойно трудятся на процветание и благополучие их королевства, а жизнями рискуют и защищают их всех наемные воины, содержать которых благодаря такому умному решению брата они теперь могут себе позволить. И, кроме того, если не приведи Боги случится что-нибудь ужасное.  Нападение соседей там или еще что, чего в их мирном королевстве не происходило хвала тем же самым Богам вот уже почитай несколько поколений, то опять же, пусть уж лучше погибнет кто-нибудь из пришлых наемников, которых никому не жаль, а не кто-то из своих же подданных. Тогда они просто наймут новых, это точно будет лучше, чем, если семьи погибших на королевской службе начнут закидывать дворец жалобами просьбами, позаботится об оставшихся без защитника-кормильца господина  женах, детях, братьях, сватьях и тд. С наемниками таких проблем, конечно же, не будет. Вроде бы слова брата были разумны, но вот только Леону все это не нравилось. И сброд этот, заполонивший дворец и глядящий на придворных свысока, тоже не нравился, и свобода, которую на взгляд принца слишком уж много дал этим наймитам во всем доверяющий им братец принцу тоже не нравилась! Но спорить с братом он, привыкший доверять суждениям своего самого главного и самого верного советника, не решился. Тем более что кое-кто при дворе и без того уже тайком шептался что власти у лорда регента в последнее время слишком уж много и пора бы указать сыну рабыни на его место, а не позволять ему вертеть несовершеннолетним наследником как заблагорассудится. Леон терпеть не мог подобные разговоры и изо всех сил старался лишнего повода для недовольства этим придворным хищникам не давать. Да как они смеют? Да разве они сами не знают, как много Мадин трудится на благо их королевства, хотя он-то как раз и не обязан? Да где бы сейчас были все эти придворные лизоблюды, привыкшие к спокойной сытой жизни еще со времен покойного короля, и где бы был сам Леон, если б не старший брат. Но сделать ничего сейчас пока он еще не вступил в права наследства, он к собственному сожалению не мог. Ни с этими разговорами, ни с этими наемниками. Одни еще указом кого-то из прежних королей должны были одобрять всякое решение регента при не вступившем в права наследнике, прежде, чем оно может быть воплощено в жизнь, тем самым ограничивая его власть и не давая потеснить законного наследника и занять его место, будь у регента такое желание. А вторые не могли быть изгнаны если не из королевства то хотя бы и из дворца без того, чтоб вызвать ссору с убежденным в своей правоте братом, а  никому из них ненужного скандала принц вовсе не хотел. Ничего, ничего, до его совершеннолетия уже осталось всего-навсего меньше месяца. Потерпеть нужно лишь чуть-чуть, а там уж пусть брат не обижается, но первым, же указом новый король вернет в королевстве призыв подданных на королевскую службу. Хотя бы в дворцовую стражу если уж на все армию их подданных не хватает, а все эти продажные чужестранцы покинут дворец вместе со всеми своими надменными взглядами и снисходительными улыбочками в мгновение ока! И первым кто вылетит отсюда быстрее, чем болт сорвавшаяся с тетивы арбалета будет его светлость кокой-то там пятый или шестой граф какого-то там не выговори какого округа сеньор Франсиско де Кампаруччо, его, Леона, персональная головная боль и проклятие. Он хорошо помнил не доброй памяти день полтора месяца назад, когда брат представил ему этого высокого надменного типа в простых кожаных доспехах щедро усыпанных металлическими бляхами с длинным тонким мечом у стройного бедра. К возмущению юного принца наемный солдат даже и не подумал переодеть свои походные воняющие железом, маслом и потом, а так же наверняка и пролитой кровью  несчастных противников, доспехи и одеться во что-то более подходящее  перед выходом во  дворец. И верно, зачем бы он стал это делать? Подумаешь какая-то там аудиенция у какого-то там наследника трона. Леон снова, как и в тот памятный день, очень не изящно скрипнул зубами от злости и возмущения. Только глубокое уважение к старшему брату не позволило ему тогда прямо там, на глазах у всех придворных поставить на место его, явно не умеющего вести себя в приличном обществе, протеже. Уважение к брату, да еще злость, крепко смешавшаяся с изумлением, так и запылавшая в прозрачных светло голубых глазах наемника при словах брата о том, что отныне и сам сеньор Франсиско де Кампаруччо и его отряд становятся личными телохранителями наследного принца. Что отныне они полностью переходят в его распоряжение и подчиняться теперь должны только самому господину регенту да юному принцу. Вначале Леон тоже был вовсе не в восторге от новой идеи брата. Он что малая дитятя чтоб к нему приставляли нянек, пусть даже и вооруженных, но немного подумав и оценив перспективы, успокоился, решив, что командовать своим собственным отрядом наемных солдат вполне может быть очень, даже интересно и весело. Как же он был наивен! Как же жестоко посмеялась над ним судьба! Нет, весело-то конечно, может, и было, вот, только вовсе не ему! Но понял это он немного позднее. А тогда с трудом дождавшись окончания официального представления, навязанного ему отряда, как только появился первый же шанс улизнуть, он вскочил с места и, сделав своему новому телохранителю знак следовать за собой, быстрым шагом покинул тронную залу.  Оказавшись в первом же безлюдном коридоре принц, резко остановился и развернулся на пятках, едва не заставил врезаться в себя почтительно приотставшего от наследника престола наемника, (ну хоть какое-то представление о приличиях этот привыкший продавать свой меч по дешевке рубака к счастью имеет). Не терпящим ни малейшего возражения тоном, каким только и следовало говорить с подобными людьми, чтоб они окончательно не забыли свое место и не потеряли последнее уважение к своим нанимателям, он  принялся объяснять этому неумытому командиру цепных диких волков, именующих себя наемными солдатами, о полной недопустимости появляться в таком неподобающем виде в королевском дворце и оскорблять взоры благородных придворных и самого принца одеянием более приличествующем солдатской казарме, чем тронной зале. И был сполна вознагражден тут же смертельно побледневшим  наверняка от смущения, вызванного собственной неловкой промашкой лицом мужчины. Очень красивым надо признать лицом. Лицом с тонкими аристократичными чертами, довольно необычными для простого наемника. Теперь, когда так раздражавшая Леона холодная надменность покинула казавшегося прежде таким невозмутимым воина, юный принц даже невольно залюбовался этим тонким, прямым, пусть самую чуточку и длинноватым носом. Этими красивыми, бледно голубыми глазами, очень большими даже не смотря на чуть напряженный цепкий прищур мужчины… Этими красиво очерченными губами, чей легкий изгиб невольно наводил на мысль о тщательно скрываемой их владельцем едва заметной циничной полуулыбке вечно кривящей их.  Этими четкими линиями высоких скул и твердого, но не тяжелого, гладко выбритого подбородка. Аристократически бледные щеки хранили лишь самый призрачный намек на румянец, а завершали эту, более чем привлекательную картину слегка вьющиеся густы рыжевато каштановые волосы, в буйном беспорядке спадавшие на широкие плечи мужчины. Их необычный для здешних мест цвет странно роднил чужестранца наемника с Мадином, единокровным старшим братом Леона, унаследовавшим необычную для представителя правящего дома внешность от такой же чужестранки рабыни матери. Сам же Леон мог с гордостью похвастаться прямыми гладкими, словно шелк и черными, словно беззвездная полночь волосами и темно зелеными, словно густая листва в сумрачной дубовой чаще глазами истинного королевского отпрыска. А так же лицом, которое, судя по многочисленным поклонникам и поклонницам, что тщетно стаями увивались за юным наследником престола, тоже было далеко не лишено привлекательности.
 - Надеюсь, вы поняли меня синьор Франсиско де Кампаруччо - подвел итог своей проповеди и своим размышлениям юный принц. Он надеялся, что занятый мыслями о своей оплошности наемник не заметил того как юноша бесстыдно рассматривал его. Как  начав с лица, пройдясь едва ли не ласкающим взглядом по мускулистой мощной шее, лишь частично скрытой высоким воротом так возмутившего принца доспеха. Как после, полюбовавшись немного гордым разворотом широких плеч, одним рывком миновав сильное и красивое тело, невольно скользнул взглядом по узким бедрам, переходящим в длинные ноги и довольно внушительному бугру между ними. Так, стоп! Леон что рехнулся? Небо! Хоть бы никто никогда и ни за что не узнал, что наследник престола внезапно потерял всякий стыд и честь и что за мысли будит в нем этот грубый мужлан наемник! Юный принц усилием воли заставил себя отвести взор от так впечатлившей его выпуклости и вернуться к более безопасному лицу мужчины. И только теперь он обратил, наконец, внимание на то, что побледневшие крылья породистого носа раздуваются совсем не от смущения. И вовсе не осознание собственной невоспитанности сверкает в этих красивых голубых глазах. Несколько долгих мгновений командир наемного отряда сохранял молчание. Казалось, он явно собирается с мыслями, стараясь не дать воли своему гневу и не высказать тут же, не задумываясь, все, что видимо так и вертелось у него на языке в ответ на нравоучительную проповедь надменного юноши. Не забыть о том, что перед ним его новый господин наниматель и будущий король этой страны. На миг Леону с запозданием приходит в голову, что говорить в подобном тоне с вооруженным человеком, который, строго говоря, даже не является его подданным и чья верность более чем сомнительна да еще здесь, где они совершенно одни, возможно не было такой уж умной идеей. Но он тут, же с негодованием отбрасывает эти мысли, резко тряся спадающими на спину длинными, заметно ниже лопаток блестящими черными волосами. Да что, в конце концов, он ему может сделать? Напасть? Поднять руку на наследного принца? Да за такое и его самого и весь его отряд тут же четвертуют, безо всякого суда и следствия, стоит Леону произнести хотя бы слово. Убить и сбежать? Да ну. Прикончить младшего брата своего официального нанимателя? Того чью жизнь ему и доверили охранять? Тоже вряд ли. Даже и у этих диких волков должна быть если и не честь, то хотя бы профессиональная этика. И пойди гулять по всему свету слух о подобном подвиге хотя бы одного из их братии, то после такого и ему самому, да и любому другому из них, работу найти будет крайне сложно если вообще не невозможно. Ободренный этими мыслями юноша дерзко и сладко улыбается взбешенному его нравоучениями человеку. Но эта самодовольная улыбка придерживается на его лице очень и очень не долго, потому, что сумевший все-таки взять себя в руки мужчина, наконец, заговорил. Лучше бы он продолжал молчать!» Но нет! Предельно вежливым ядовито издевательским тоном снисходительно, словно малому и не слишком-то разумному ребенку, он принялся объяснять принцу, что его синьора Франсиско работа как телохранителя, состоит в том, что бы этого самого принца защищать и охранять. И что бы как можно лучше выполнять эту порученную ему работу, а не быть просто обычной нянькой при царственном дитятке, дорогостоящей и абсолютно бесполезной (Леон даже задохнулся от возмущения, но решил как и положено воспитанному принцу, дослушать собеседника до конца, пускай тот и был всего лишь наглым мужланом возомнившем о себе невесть что), так вот, чтоб делать то, для чего его и наняли как можно лучше,  синьор Франсиско должен быть готов в любой миг отразить малейшее нападение, нацеленное на принца. Должен быть готов отвести любую угрозу, направленную на драгоценную персону того, кого он обязан охранять. А понадобиться и собой закрыть от опасности, встав между ним и смертью. И делать все это вырядившись в блестящие шелка и изящные кружева, столь любезные изнеженным сердцам придворных щеголей, он никак не сможет. Так что как бы ни было ему синьору Франсиско неприятно оскорблять благородный и изысканный взор своего сиятельного господина неподобающим и грубым видом, а его благородный нюх не подобающим и не совсем приятным запахом, придется им уж как-нибудь потерпеть. Одному попотеть, не снимая необходимых ем по долгу службы доспехов, а второму на эти самые доспехи в сласть налюбоваться. Под конец этой явно издевательской отповеди Леон был готов с кулаками накинуться на непочтительного мужлана и плевать, что мужчина был и выше и массивнее, а главное явно намного сильнее оскорбленного принца. Дрожащим от негодования голосом он сообщил зарвавшемуся наемнику, что ни кому из них ничего такого терпеть больше не придется, поскольку служба этого недотелохранителя закончится прямо сейчас и здесь. Немедленно! Синьору наемнику,  конечно же, заплатят за потраченное время, Леон об этом распорядится, но чем скорее господин наемник и его люди покинут дворец, тем лучше. В ответ на это ничуть не смущенный мужчина только, что не расхохотался и по прежнему нагло заявил, что поскольку нанял его, и его отряд соответственно, лично господин регент, то и прогнать может только господин регент, а вовсе не малолетний принц раньше времени возомнивший себя королем.
- И прежде чем ты, твое высочество все-таки побежишь к братцу, просить, чтоб меня как можно скорее с позором выгнали из дворца, подумай-ка вот о чем. Лорд регент нанял меня и мой отряд не просто так, не из пустой прихоти, а руководствуясь заботой о тебе. Видимо у него есть очень веские причины полагать, что в преддверии приближающегося вступления в права наследования и последующей коронациями твоя жизнь может оказаться в опасности. Проще говоря, твое высочество твой братец боится, что кто-то может попытаться грохнуть тебя раньше, чем ты усядешься на трон и самому напялить твою корону. Твой брат беспокоится о тебе вот и нанял нас, потому что мы в этом самые лучшие. Подумай, стоит ли доверять свою жизнь кому-то худшему, чем лучший, только для того, чтоб иметь возможность вертеть им к собственному удовольствию?
    Как и предсказал проклятый наемник, брат наотрез отказался выгнать наглого и самоуверенного телохранителя из дворца.  Причем привел точно те же самые аргументы, что и синьор Франсиско, будь он трижды не ладен! Репетировали они их что ли, причем вместе? Как бы там ни было, а в первый раз в жизни, не смотря на все уговоры, мольбы, просьбы и доводы Леону так и не удалось уговорить брата передумать. Они даже впервые за вот уже много лет, по-настоящему поругались, когда доведенный упрямым принцем до белого каления Мадин в сердцах заявил, что когда Леон наконец станет королем, то тогда может сколько угодно плевать на здравый смысл и делать все что ему угодно. А до тех пор, пока за его жизнь отвечает брат-регент, этот самый брат регент будет делать все, что сочтет нужным чтобы эту самую жизнь защитить! Пришлось юному наследнику трона скрепя сердце смириться. Не ссориться же с любимым братом из-за какого-то там хама наемника? К счастью, Мадин и сам тут же поспешил прекратить ссору, обняв обиженно надувшегося младшего братишку, и пообещав переговорить с сеньором Франсиско немедля и наказать ему, чтоб впредь был с принцем почтительнее и учтивее и не забывал своего места. А главное исполнял свою работу так, чтоб лишний раз не докучать своему подопечному и, никоим образом, не ограничивать его свободу. Оттаявший и вновь убедившийся в неизменной любви брата Леон в свою очередь пообещал без дела не доставать лишний раз своего телохранителя и потерпеть его хотя бы до своей коронации. На том они и порешили. И с тех пор жизнь давшего столь необдуманное обещание принца превратилась в один сплошной кошмар. Что бы там ни говорил брат прежде, но подчинялся этот упрямый и своевольный наемник беспрекословно и без пререканий только исключительно приказам лорда регента, а его буйный отряд вообще только своему командиру и больше никому.  С юным принцем же сеньор наемник словно вел нескончаемую, не прерывную, непримиримую необъявленную войну. Любой приказ, любое распоряжение, любая самое мельчайшее пожелание или даже высказанные на пробу пара осторожных просьб юноши мгновенно подвергались упрямым солдатом нещадной критике. И синьор телохранитель тут уже ставшим за последние дни таким привычным снисходительно менторским тоном  предельно почтительно, так, что даже принц не находил при всем своем негодовании к чему придраться и вместе с тем абсолютно непреклонно объяснял юноше в чем тот в очередной раз не прав.  А так же, почему делать, так как он желает, абсолютно невозможно. Причем явно не жалея ни своего ни чужого времени объяснял это так убедительно и подробно, что по окончании очередной поучительной тирады Леон и сам уже, не смотря на злость, начинал чувствовать себя глупым капризным ребенком зачем-то упрямо докучающим занятым важными делами взрослым. И вот ведь гад! Всегда, каким-то непонятным образом, безошибочно угадывал, какие из приказов Леон передавал ему по просьбе брата,  а какие принадлежали самому принцу. Как только это ему удавалось, хотел бы Леон знать! И если на первые он только коротко по-военному кивал и тут же отправлялся их исполнять, то на вторые, лишь выразительно закатывал свои красивые глаза и с утомленным видом вновь, в который уже раз принимался объяснять принцу, в чем тот опять неправ и что тот опять не учел, а после естественно делал все по своему. Это было в тройне обиднее еще и потому, что помимо злости и раздражения надменный красавец-наемник вызывал в принце и совершенно другие чувства. Те самые, которые так смутили Леона в том памятном коридоре, когда он впервые удосужился внимательно рассмотреть навязанную ему братом няньку - телохранителя. И хотя принц и был еще очень молод и неопытен он прекрасно отдавал себе отчет в том, что именно это за чувства. Вот только что ему теперь сними делать, он не имел не малейшего понятия. Опыт не слишком-то серьезного  любовного флирта с ровесниками у него-то, конечно же, имелся, но на этом и все. Как нужно соблазнять взрослого и, несомненно, опытного мужчину старше себя лет примерно на десять, с чего начинать, чтоб не оказаться поднятым им на смех. Да еще и такого, который в упор не видит в тебе не только объекта желания но даже и просто взрослого человека, а только капризного и избалованного ребенка, который вызывает у него только вечное раздражение и презрение, Леон не знал. Как ему, не признав себя побежденным, прекратить это их с сеньором Франсиско дурацкую войну и превратить ее в нечто совершенно другое? По началу, когда эта, пока еще очень смутная и зыбкая мысль, посетила голову юного принца, она показалась ему совершенно не осуществимой. Но совсем недавно его внезапно осенила, как ему показалось совершенно великолепная идея. И чем больше он ее обдумывал, тем привлекательнее она ему казалась. Так что теперь он возлагал на нее очень даже большие надежды…
    Ты пойдешь на этот их как его там? – день святого урожая?  – Внезапно громко спрашивает Энрике, едва не заставив сидевшего подле стола Франсиско подпрыгнуть на тяжелом дубовом стуле. До того неожиданно и не к месту прозвучал вопрос для мужчины полностью погрузившегося в свои невеселые думы.
- Не день святого урожая – немного наставительно поправляет он своего помощника, а Праздник Весны и Обновления Жизни. Хотя празднуют они-то как раз будущий урожай, но называют все это куда торжественнее и претенциознее. Это, если ты мой друг еще не заметил, отличительная черта всех этих столичных жителей, говорить о простых вещах сложно и мудрено, чтоб простой человек ни хрена не понял и почувствовал себя полным идиотом.
- Да ладно тебе командир – засмеялся заговоривший первым мужчина – Мне-то ты чего доказываешь? Я ж ведь не этот твой принц, который в последнее время так тебя допек, что скоро, пожалуй, и сниться начнет.
 - Уже, - не весело усмехнулся Франсиско - Уже старина. Поверь, эта язва доведет кого угодно, и скажи спасибо, что иметь с ним дело приходится только мне, а вы обо всех его капризах узнаете только с моих слов. Не ровен час кто-нибудь менее терпеливый, чем я уже б ненароком зашиб этого королевского щенка, остались бы мы все тогда без работы.
- Что все настолько уж плохо, а командир? – командир лишь выразительно скривил лицо и причиной этой гримасы был вовсе не едкий дым, горящий на каменных стенах грубых медных светильников едва-едва разгонявших тьму в по-простому обставленной казарме, служившей наемному отряду одновременно и столовой и спальне и местом отдыха. « Ну, еще бы. Ведь нам, проклятым наемникам наверняка-то и этой роскоши не положено!» с легкой досадой думает молодой мужчина, стремясь снова занять мысли чем угодно только бы поскорее увести их подальше от черноволосого зеленоглазого красавчика. От принца с длинными и стройными ногами, с гибким странно притягательным телом, которое солдату никак не удавалось перестать желать увидеть хоть раз без всей этой парадно-шелково-кружевной шелухи – одежды, которую мальчишка, похоже, так любил. Этого красивого, взрослого, желанного юношу с характером вздорного ребенка. Нужно было немедленно, как можно скорее, перестать думать о нем, чтоб окончательно не испортить себе настроение. Хотя, надо признать, в последнее время он научился неплохо управляться с этим царственным ребенком. Тот просто до смешного не выносил никаких поучений, а так же терпеть не мог признавать, что он в чем-то не прав. Так что мужчине оказалось не так уж и трудно выводить упрямого и надменного парня из себя, чтоб тот перестал, наконец, доставать его своими глупыми идеями.  И чтоб в очередной раз принимался делать то, что и велел ему его телохранитель, ради собственной же безопасности. Молча, никому не трепя нервы, дуясь на очередную смертельную обиду, раз уж, видимо, прогнать наемника, он по  какой-то там уговоренности со старшим братом, к глубокому сожалению и самого синьора Франсиско тоже никак не мог.  И после этого счастливого открытия, мужчине уже больше не приходилось по десять раз на дню бороться с непреодолимым желанием  придушить царственного щенка. А не менее страстное желание разложить маленького упрямца на ближайшей лавке и, как следует, выпороть по его голой королевской заднице, временами было даже приятным.  Особенно когда он в красках представлял, как воплощает его в жизнь.
- Так ты пойдешь или нет? – вновь прерывает течение его мыслей помощник, чтоб его!
- Нет, наверно все-таки не пойду, - недовольный непонятно чем буркает командир и задумчиво и чуть слышно продолжает – Чего я интересно там не видел? Сначала эти гордые и чванливые аристократы перепьются, чтоб не раздражаться так сильно на заполонивших  их прекрасную столицу по случаю этого великолепного праздника крестьян. А после нацепят уродливые маски на всю свои надменные рожи, чтоб не приведи духи, никто их не узнал, и можно было без помех начинать трахаться. Кому угодно, с кем угодно и где угодно. И все это во славу будущего урожая. Отличный повод чтоб хоть раз в году признать, что они все-таки обычные люди, а не небожители, которыми себя считают и что им так же не чужды ни пьянство ни разврат ни все остальное. Мне это совершенно не интересно.
- А очень даже зря командир. Ты забыл упомянуть, что это единственная ночь в году, когда обычный парень вроде нас с тобой может попробовать какого-нибудь сладенького аристократа. И не исключено что даже и совсем молоденького и совершенно невинного. Такие первоцветы в эту ночь как раз и бывают самыми дикими и неистовыми. – И мужчина аж смачно прищелкнул языком в восхищенном предвкушении. – Хотя бы один раз попробуешь и всю оставшуюся жизнь, потом не забудешь.
- Мне это не интересно – равнодушно повторяет его командир, пожимая широкими плечами.  – Меня никогда не интересовали юные девственники, которым нужно полночи втолковывать, что бояться не стоит и что ничего ужасного с ними не произойдет. Всегда предпочитал пареньков сладких и развратных, которые знают толк в удовольствиях, и в своих и в моих. – «Тем более что того единственного девственника кто пожалуй все таки мог бы меня заинтересовать там то уж точно не будет», – добавил он уже про себя. Заботливому братцу - регенту наверняка даже не придется и беспокоиться о том, что королевич может внезапно проявить интерес к подобным развлечениям. Этот невыносимо надменный и самовлюбленный тип и сам никогда не пойдет туда, где придется так близко общаться со всякими там не мытыми мужланами. Франсиско даже усмехнулся, представив как юный принц, в презрении морща свой аккуратный носик, возмущенно сверкает неповторимой зеленью глаз, предложи ему кто-нибудь это немыслимое для его непревзойденного великолепия приключение.
   Снова и снова оглядывая что-то азартно кричащих возбужденных от предвкушения жестокого зрелища людей, заполнивших большой круглый зал с расположенной в его центре импровизированной круглой же ареной один из готовых к состязаниям бойцов с жадностью вглядывался в лица зрителей.  Раз в год в этой довольно большой зале проводились разрешенные только по таким вот дням вообще-то обычные бои без правил, но для необычных участников – молодых аристократов. И сейчас один из этих аристократов вот уже в который раз с надеждой обводит взглядом плотные ряды зрителей и в очередной раз с разочарованием убеждается что того кого он так надеется увидеть по-прежнему нет.
- Ты точно уверен, что он тут будет? – наверно уже в сотый раз за последние полчаса спрашивает он у стоящего рядом друга помогающего ему навести последние штрихи на положенном сегодня всем бойцам облачении. Тот только пожимает плечами. Вот уже третий год подряд сопровождает прислужник и верный друг юного бойца в подобных приключениях и еще ни разу не видел, чтоб тот так волновался. И, конечно же, приятель был абсолютно уверен, что дело вовсе не в предстоящих боях. Ведь друг вот уже в третий раз участвовал в этих состязаниях в честь праздновании Весны и  Ежегодного  и Вечного обновления жизни. Оба предыдущих раза юноша умудрялся в них выиграть и наверняка планировал повторить победу и в этом году. Но, в отличие от предыдущих празднований, в эту ночь он не собирался возвращаться туда, откуда сюда явился сразу, же после вручения ему завоеванной награды. Сегодня он планировал пойти в охватывавшем этой ночью всех без исключения безумии до конца. И для этого ему непременно нужен был тот кто похоже в последний миг передумал и сам того не зная подвел своего принца и спутал ему все карты.
- Он будет тут. Не сомневайся, – попытался хоть немного успокоить друга его помощник - Его друг уверил меня, что притащит его сюда обязательно. Понадобится и на руках принесет. Я же посулил мужику кучу денег и отдал только часть из них, а остальное пообещал передать только завтра. Так что уверен он сделает все возможное, чтоб его командир оказался тут как он и обещал.
- Будем надеяться, что ты прав и что этот твой «Мужик» нас не подведет, - Сквозь зубы пробурчал тот, кто готовился к выступлению, натягивая на голову кожаный шлем-маску, полностью закрывающий все лицо, служащий бойцам одновременно и гарантией неузнанности и защитой. Хотя последнее при полностью обнаженном выше пояса теле было, в общем-то,  не таким уж и важным, но сегодня всех собравшихся здесь волновала только зрелищность, а вовсе не здравый смысл. Юный боец поспешил повернуться спиной к приятелю, чтоб тот помог ему плотно зашнуровать маску. Его первый на сегодня бой должен был вот-вот начаться.