Ветка во поле

ВЕТКА ВО ПОЛЕ
   На зоологии проходили загадочных зверей. Все это сразу поняли, когда на перемене к ним заглянула Матурина из «в»-класса и положила на стол плакаты.
   – У вас же зоология? – спросила она с холодной улыбкой. – Раиса Климовна велела сюда.
   – Ага! Еще посмотрим! Кто сказал? – вразнобой откликнулся класс «а».
   Это была Ветка Матурина, дочь большого райкомовского начальства. В библиотеке школы Бася видела выставку ее акварельных рисунков. Каждый рисунок из цветных кружков, которые, накладываясь друг на друга, создавали третьи цвета. Басю это смутило. Она хорошо рисовала цветными карандашами, но красок боялась. Не понимала, как можно что-то рисовать, если после каждого пятна надо сушить рисунок… Хотя было ясно, Ветка рисовать училась не в школе, и точно не в этой. Рисунки были подписаны короткими стихами… Рамки были плетеные из цветной проволочки. Даже под ложечкой засосало от такого яркого зрелища. Даже самой захотелось…
   А на плакатах-то были смешные увальни. Раиса Климовна щелкала указкой, обводила лапки, головы, глазки, носы… «Вы уже знаете, что есть млекопитающие, пресмыкающиеся, птицы. А кто же этот чудик? Это зверь с птичьим клювом или ящерица, покрытая шерстью?! Сначала ученые даже подумали, что шкура утконоса – подделка. Ну мало ли кто захотел да и пришил шкуре этот огромный клюв…» В это время послышалась слабая музыка. Неужели «Желтая субмарина?!» Радость дикая. Раиса Климовна оглянулась от доски. Все тихо. Бася как наяву увидела у доски Соню Велл. Но откуда? Потом снова. Так несколько раз: только шум, так и музыка просачивалась, а стихнет все – и музыки нет. До Баси дошло: это ж Саня Емец! Это ему отец прислал из Индии маленький портативный магнитофон! И у мальчишки терпежу не было – хотелось крутить его с утра до вечера.
   «И еще одна загадка – ехидна… Нечто похожее и на ежа, и на кикимору…» Все так и грохнули от смеха. Это была кличка одной училки, но Прокурорша об этом не знала. «Ехидну нашли в Австралии, а греки называли ехиднами гадюк…. Утконосы откладывали яйца, как змеи, и у них были молочные железы… Парадокс? Конечно. Но пока мы будем разгадывать эту загадку, Емец и Бубенцова быстро выйдут из класса и послушают свою музыку в коридоре…» Позор! Басю первый раз выгнали из класса, а она ничего не сделала… И они пошли под лестницу, где стояли швабры, и Емец включил Битлов. Какой ужас, какое счастье... Магнитофон был маленький чуть побольше книжки… И наверно музыку услышал кое-кто, и в дверь тихо заглянула… Вета Матурина. Она могла ничего не говорить, по улыбке было ясно, как она эту музыку заранее любит. Ни о чкм чем они не говорили, просто сидели на корточках и все. Саня смотрел на швабры как на пальмы. Вета сидела, положив на коленки гладкую черную головушку с заколотым на затылке узелком.
   После звонка они с Саней пошли в класс, тоже молча, и все уставились на них. Но они молчали и улыбались… А-а, все понятно, все понятно… Все сошло с рук, Прокурорша не ругала даже…
   И еще, на той же неделе случилось мелкое, но ужасное событие. Бася бежала по коридору, опаздывала, как вдруг с нее свалились панталоны, резинка лопнула. Она встала как вкопанная, горя от страха, что увидят. Но в коридоре уже никого не было, зато из-за угла, едва не столкнув Басю, вышла Ветка, расширила глаза и быстро подняла эти штуки под юбкой. А Бася прижала их руками.
   «На, возьми, – Ветка показала ей большую булавку, которую тут же и приколола прямо к юбке… – Добежишь ведь?» Бася кивнула и помчалась ясно куда, там сбросила панталоны с ног и долой их, в мусорное ведро. Она понимала, что ей достанется от матери, но куда деваться сейчас, посреди уроков? Домой не уйдешь.
   Она успела вернуться в класс до учителя, Гипотенузыча. Села, прижукла, сердце билось как бешеное. Но какая же бесподобная Ветка все-таки, как выручила… и главно, какая реакция, ведь каждую секунду мог кто  выйти и увидеть.
   Она теперь посматривала на Матурину издали, захотелось как-то подружиться поближе, может, вместе сходить куда-нибудь. Может, в кино, может, просто в библиотеке посидеть, поговорить о книжках… Интересно, какие книжки любит она? Но Матурины жили в городке замкнуто, чинились-гордились, ни с кем не знались. О них только шепотом переговаривались: поехали на базу за мебелью… принимали у себя артиста из Москвы… взяли путевки на Домбай… Это были люди другого класса…
   На 8 марта в школе занятия сокращенные, одни сплошные поздравления… Бася подписала редкую открытку с мимозой и несколько раз заглядывала в «в»-класс. Матуриной на уроках не было. Это была суббота, а в понедельник на двери школы уже висел огромный портрет Иветты Матуриной в черной рамке. Белый фартук топорщился как ватман, черные глаза смотрели восторженно, рот еле сдерживал смех. Как же так?
   У Баси не было горя. Она просто оцепенела, ее выдернули из розетки. Руки-ноги стали тяжелые, не поднять.
   На другой день занятия у старших классов отменили. Всем раздали широкие черные ленты на головы, на рукава. У больничной часовни сбор и митинг. «Смерть вырвала из наших рядов… Отличные оценки по всем предметам, музыкальная школа…» Как, еще и музыкалка? Ах да, скрипка же, да-да-да… Надо было пойти к ней в гости и тогда бы... «Она показала успехи во всех отраслях знаний, писала стихи, рисовала…»
   – Бася, ты чего, не слышишь? Ищу тебя, ищу…
   Это Ларина Дыханова.
   – Привет, Лара, ты где моталась?
   – Да вот, отдала статью в газету, как ее... соболезнование… Попросила завуч сходить…
   – Может, некролог?
   – Ага, его… Да там написано все то же, что тут говорят… Смерть вырвала из наших рядов… Сейчас выносить будут. У меня же ленты нет на рукав, я-то опоздала…
   Глухо заиграл оркестр. Бася так близко не слышала оркестр. Он бил по нервам. По глазам било солнце, какой яркий день-то получался…
   – Идем прощаться, все пошли…
   Бася вцепилась в Ларкину руку, в руку настоящего друга в радости и в горе – тут она почему-то поняла, что такое рука друга… Она вцепилась в эту руку и ждала, когда змейка людей ручьем придвинет ее к ослепительно-красному гробу с серебряными ручками.
   – Птичка! Птичка моя поднебесная! – тонкий крик заставил вздрогнуть. А это мать Матуриной упала на гроб и вцепилась в края. Ее бережно подняли. Мужчина все время держал ее, видимо, муж.
   Рядом с ней стояла старшая дочка, наверно, студентка, очень похожая на Вету, но такая забытая всеми. Идущая мимо гроба толпа людей задевала и отталкивала старшенькую, и она терпеливо проталкивалась обратно на свое место рядом с матерью.
   И наконец, течение принесло и Басю. Ветка вся в белом, это белое кипело газовыми волнами. Лицо темное, суровое, синяки под глазами, запекшийся рот.
   Что-то надо сделать, что-то сделать, но что?
   – Хотя бы в лоб поцелуй, – прошептала Лара и показала пример. А пример с нее можно было брать всегда… И Бася, погладив желтую ручку, молча поцеловала Вету в холодный лоб.
   Когда все простились, процессия двинулась хоронить. Но пошли почему-то вовсе не на кладбище, а свернули к школе, а потом и вовсе за город по шоссе. Солнце продолжало разливаться и ликовать, по дороге бежали ручьи, немилосердно распевали птицы свои оглушительные звонкие трели. Такое ликование и буйство природы ставило в тупик. Как может быть рядом горе и радость? Ветер трепал длинные концы черной ленты на голове и на рукаве, отчего картина весны все время зачеркивалась черными зигзагами. От этого все меркло в глазах.
   Рядом с ними оказалась старшенькая сестра, Инга.
   – Девочки, вы из ее класса? Нет? Ну все равно, вам же ее жалко.
   – Жалко. А что случилось?
   – Да я сама половину не знаю, я же только вчера приехала. Мама сказала, что Вета болела три дня. Каталась, говорит, на лыжах, сгоряча напилась ледяной воды и готово.
   Легла и сгорела. Папа был в командировке, мама думала, это просто простуда. Когда Вета стала задыхаться, повезли на скорой в больницу. Сказали, что поздно.
   – А ее платье? Откуда у нее невестино платье?
   – Это мое платье. Примета плохая, но не жалко.
   – Не жалко, не жалко…
   – Ой, боже, – заговорила Ларка, – Инга, так мы куда идем? Мы ведь не на кладбище идем?
   – Нам разрешили в роще, там, где лыжня.
   – Там, где лыжня… Понятно...
   Кричали птицы. Кричала мать. Невыносимо красиво играл оркестр, заливая всю опушку бурлящими звуками, заливали заснеженную землю клокочущие ручьи.
   – Крошечка, – вскрикивала мать, – зачем тебе лыжи? Ты должна была жить для искусства, для творчества. Какие лыжи, зачем?
   Потом говорила вовсе неразборчиво.
   – Зачем я тебя строжила, деточка, зачем никуда не пускала? Не надо было меня слушать. Ты вернись, все будет по-другому… Скажите, кого она любила? У нее был мальчик, я знаю. Как его зовут, где он?
   Но не было у Веты мальчика, которого она любила. Вета была еще маленькая девочка и ничего не успела... Только старалась, старалась до упаду для всех, чтоб не считали ее плохой и вот во что это вылилось…
   Когда вырос у рощицы маленький столбик белого камня с портретом Ветки в блестящем овале, процессия двинулась обратно. Шли молча, устали ноги, устали все глотать комок.
   – Веточка! – закричала опять бедная мать и побежала к могиле. – Как я тебя оставлю тут в поле? Тебе холодно, птичка моя!
   И сбросила свою шубу на холмик. Ее аккуратно подняли и усадили в машину. Подошли очень четко автобусы и все поехали в кафе.
   В огромном зале было хорошо накрыто, стояло шампанское и все, кто хотел, пили шампанское, как на свадьбе. Только все сидели одетые, чего-то стеснялись. Матери казалось, что она танцует вальс, и она легко разводила руками. «Видите, как все красиво?» – спрашивала она. Да уж чего красивого-то, совсем ты спуталась, тетя.
   Бася смотрела и ничего не видела. Она даже не помнила, как пришла домой и добралась до кровати. Спала почти сутки. Она с Ветой длинный важный разговор не договорила, так хорошо разговаривать ночью, когда никто не стоит над душой. Оказывается, Ветка только на вид суровая, как солдатик, а на самом деле она пустосмешка, и даже любит прыгать на диване, когда никто не видит. И она тоже хотела подойти в Басе, но почему-то думала, что мать ей не позволит. Мать ей много чего не разрешала, втом числе водиться с шантрапой…А вот кА кона узнавала – кто шантрапа, а кто нет? Вета придет снова, когда Бася прочтет ее дневник, оставленный у матери. Там столько написано про нее, Басю…
   Потом Бася проснулась, потерла глаза. В окно било солнце.
   «Я даже не знаю, как встать», – подумала Бася.
   Но ей пришлось встать, умыться, посмотреть в зеркало. Знакомая темноволосая мордочка хмуро уставилась на нее. Вон как заспалась, аж опухла вся. Ну что? Надо улыбнуться и жить дальше. Ветка оставалась с ней.