На книжных полях - социология

На книжных полях места немного, потому заметки очень краткие и фрагментарные.
 
Социология? Ну, пусть будет про социологию. Дисциплина явно выродилась через излишнее усложнение и фрагментации. Процветают маркетинговые и электоральные опросы, а также всякая хрень, типа «феминистской социальной теории» и анализа фреймов. Ну, еще, конечно, кто грант первый засосет. В одной РФ несколько обществ социологов, друг друга не признающих. И в личном (групповом) качестве: мы всех нулями почитаем и единицами себя. Такая специальность.
Но почему же социология так выродилась. Ведь в борьбе за свое предметное поле она подавала такие надежды! Дело, скорее всего, в отрыве «общества» от «природы». Конечно, когда греки открыли «природу» они заложили основы науки и абстрактного мышления, но забыть про «природный субстрат» - это значит выхолостить и то, и другое. Вот и приходится «нынешним» спецам пробавляться грантами об изучении «толерантности»…
Однако заметки здесь без претензий на критику или на профессиональный разбор, даже если книги по интересующей тебя специальной теме. Только лишь краткие впечатления о том, что больше всего бросилось в глаза. По случайной выборке.


Этапы развития социологической мысли
 Раймон Арон

Для знакомства с классиками западной социологии эта книга - лучшая.
 Плюс: автор не просто историк-комментатор, но и сам крупный социолог. Злоба дня и позиция автора проступают сквозь описания истории социальной мысли.
 И все же, все же. Арон по масштабу явно не Токвиль, не Монтескье... Фигуры мыслителей мельчают. О современных «научных сотрудниках» уже и говорить нечего.

Старый порядок и революция
 Алексис Де Токвиль

Социологический шедевр! Классика политической мысли. Работа и сейчас представляет огромный интерес, хотя про французскую революцию с тех пор столько понаписано. Дело даже не в фактах, а в уроках по их анализу. Превосходный стиль, предложения напоминаю своей емкостью и лаконичностью блеск цицероновских фраз. Сейчас так не пишут, увы.
 «Это удивляет; но история переполнена подобными зрелищами. Не всегда на пути от плохого к худшему приходят к революции. Чаще всего случается, что народ, безропотно и словно не замечая терпевший самые тягостные законы, яростно отбрасывает их, едва только бремя становится легче. Режим, разрушенный революцией, почти всегда бывает лучше того, который непосредственно ему предшествовал, и опыт учит, что наиболее опасный момент для плохого правительства это обычно тот, когда начинаются реформы. Только какой-нибудь велики1й гений может спасти властителя, который пытается облегчить участь своих подданных после долгого угнетения. Зло, которое они терпеливо сносили как неизбежное, кажется нестерпимым, едва лишь им приходит мысль от него избавиться, Словно все устраненные злоупотребления позволяют лучше обнаружить оставшиеся и делают ощущения от них еще более мучительными: зло уменьшилось, это правда, но обострилась чувствительность» , - некоторые даже называют это положение «законом революции Токвиля».
 Для тех, кто вообще далек от социологических схем, можно проиллюстрировать эту теорию сконструированным бытовым примером. Вот - Мужик Бабу Бьёт. А она терпит. Он еще сильнее бьет – а она любит. Вообще разошелся: куражится, издевается – а той деваться некуда. Потом немного ослабил вожжи, подобрел, расслабился, заснул или оказался в неудобном положении. Тут его и зарезали! Вот схема возникновения русской смуты-революции, согласно «закону Токвиля».   
 
Долгий путь
 Питирим Сорокин

Воспоминания Сорокина имеют будирующее воздействие, причем, в обоих значениях. Пришлось до(пере)читывать эту книжку в связи с 120-летним юбилеем социолога, и сопутствующим этому мероприятиям. Это было нелегко, иногда очень скучно, повествование казалось суконным». Но порой было весьма интересно.
 Вот миленький образчик, посвященный дореволюционным временам: «Великий Устюг стал одним из главных мест, где я отдыхал, учился и занимался революционной деятельностью». Именно так. Питирим Сорокин имел несчастье принадлежать к генерации «геростратов», которые с азартом поджигали собственный дом и радовались, когда пламя, наконец, занялось. Вскоре, правда, пришлось прыгать из окон и спасаться в разные стороны. Сорокину повезло – удачно устроился в Америке. Но многим ведь Не Повезло. Мы далеки от морализма, да и нет такого морального права. Читая сорокинские воспоминания, неоднократно ловил себя на мысли, что никак не могу сблизить себя с героем – настолько обстоятельства жизни и образ мысли далеки. непохожи. Да, и можно ли осуждать постфактум человека, который потерял в революцию обоих братьев, которого самого чуть не «шлепнули» большевики в годы красного террора, на которого обратил неодобрительное внимание даже сам картавый революционный вождь, (Статья Ленина «Ценные признания Питирима Сорокина»). Речь идет не о правовой, не о моральной и даже не о политической ответственности (вклад Сорокина в подготовку революции ничтожен). Но закономерно поставить вопрос о той интеллектуальной рефлексии, которую проявил (или нет) наш герой уже постфактум, анализируя причины русской революции или описывая события молодости, будучи умудренным старцем. Вот «товарищ Иван», которому не пошла на пользу четырехмесячная отсидка в тюрьме, ведёт революционную пропаганду на лесных полянах. Ему еще далеко до полного совершеннолетия, учительская семинария не закончена (исключили), а шестнадцатилетний «вьюноша» уже учит других «бороться за свободу». На основании каких знаний и опыта? Молодости свойственны заблуждения, и смешно было бы нам осуждать юнца, который испытал резкий переход в своей жизни и был подхвачен потоком господствующих умонастроений (наглядное подтверждение модных тогда теорий психических эпидемий Г.Тарда и Г.Лебона). Но ведь и потом эта деятельность не получает критической самооценки и продолжается вплоть до падения «самодержавия». Потом – «жизнь в царстве смерти». Очень наглядно: голод, болезни, террор, всяческие преступления как обычный «бытовой» фон тех лет. Навскидку «страницы из русского дневника» могу сравнить с петербургскими дневниками Зинаиды Гиппиус. Конечно, в литературном отношении они несопоставимы с «автобиографическим романом», но историческая оценка будет, пожалуй, схожей. Вот злые большевики прорвались на историческую сцену и утопили Россию в крови. Ну, а кто расчищал им дорогу, агитируя в эсерах или поддерживая террористов (так чета Мережковский-Гиппиус сделала имя Б.Савинкову). Да большевики оказались страшней, но ведь возникли они не сразу. Связывает ли Сорокин свои пропагандистские усилия с ужасами революции. Не-а! Кажется, такая мысль не приходит ему в голову, или, по крайней мере, надолго там не задерживается. В отечественной моральной и интеллектуальной традиции идея личной, персональной ответственности за свои слова и дела и за их последствия ни тогда, ни сейчас не обладает большим авторитетом. Кто нам посылает испытания и спасает от бед? Бог, конечно – такая идея, подспудно или явно, лежит в основе поступков и мыслей даже революционных позитивистов, вроде выдающегося социолога П.А.Сорокина.
 Правда, сам Питирим Александрович разительно изменился под влиянием выпавших на его долю испытаний. С позитивизмом и прогрессизмом было во многом покончено. (Хотя след ряда «масонских» идей сохранился). Да, он не раскаивается в непосредственно своей революционной деятельности в царской России, но «снимает» это противоречие на уровне более широких обобщений.
 Да, в начале века молодого Питирима Сорокина, как и многих его современников, захватила не только волна революционного энтузиазма. Но и сопряженная с этим вера в «прогресс». Однако пережитые в ходе революции и гражданской войны ужасы, не могли не повлиять на основания мировоззрения самого П.Сорокина: «Волна смерти, зверства и невежества, захлестнувшая мир в ХХ цивилизованном, как считалось, столетии полностью противоречила всем сладеньким теориям прогрессивной эволюции»…
 Сорокин очень часто варьирует эти идеи, особенно в связи с работой над грандиозным трудом «Социальная и культурная динамика» и др., где он приходит к выводу о глобальном кризисе так называемой «чувственной суперсистемы», выражением которой и были войны и революции переживаемого им столетия. Опасность возрастала также в связи с глобальным характером этого кризиса, помноженного на новые разрушительные возможности техники. Потому, «во всей человеческой истории едва ли найдется другой, столь же критический период с точки зрения сохранения жизни на земле, столь же пораженный безумием людских масс и особенно правящих кругов, столь же отмеченный превращением человека в самого дикого и опасного из зверей. Человек-убийца, человек-разрушитель принес смерть телу, духу, уничтожил в себе Божье подобие. Всё гибло – тело, дух, вековая мудрость, прекрасные мечты».
 К сожалению, всё это плохо прочитано, а еще хуже воспринято как современниками, так и потомками. Если «долгий путь» Питирима Сорокина привел к подобным прозрениям, то не приведет ли их игнорирование к новым кризисам и потрясениям революционного или схожего характера?   
 
Представление себя другим в повседневной жизни
 Ирвинг Гофман

 Весь мир - театр...
 Драматургия Ирвинга Гофмана...
 Все это широко известно, но в этой классической работе можно найти много нового и забавного.
 Но в начале книги, в предисловии А.Ковалёва меня привлек вывод комментатора:
 "Гофман, по-видимому, придерживается мнения, что социальная микросистема взаимодействия лицом-к-лицу не может быть прямым отражением макросоциологических структур и законов, так,  что о последних трудно судить на основании законов микросоциологии" (С.26).   
 


 
Советское нижнее белье. Между идеологией и повседневностью
 Ольга Гурова
 
Познавательная книжка получилась у социологини из Новосибирска, бывшей аспирантки Европейского университета в СПб. Когда читал, вспомнился стих «пролетарского « поэта» Маяковского о какой-то советской спартакиаде 20-х годов. Там фигурировали «белые майки» и «черные трусики». Причем, речь шла о мужиках. Сейчас же трусики мы представляем на девушках (ну, или на детках). Как изменилось словоупотребление. Восемьдесят лет назад речь шла о спорте, а не о сексе; об элементе спортивной форме, а не о белье. Белье было другое. Нужны новые вербальные средства и технологии, поясняет Гурова, опираясь на Ж.Бодрийяра. Интересно, без упоминания его или Н.Элиаса, потеряла бы книга свою познавательную ценность? Да, после распада великих социологических парадигм, остается писать на темы гендера и повседневности. Хотя бельевая тема не хуже всяких других и хорошо сочетается с ними. К примеру, читаю в так называемой «Новой» газете как журналистка с ласковым мальчиковым именем Слава разбирает теле-газовую войну и сравнивает советский и нынешний агитпроп: «Советская агитация при всей своей мерзости была продумана и оснащена прочным идеологическим фундаментом: шаманские заклинания о нашем величии и ничтожности многочисленных врагов призваны были заменить колбасу по 2.20 вкупе с французскими (да и всякими прочими) лифчиками. А что теперь?»
 Действительно – что?..   
 
Введение в социологию музыки
 Теодор Адорно

Из «Введения в социологию музыки»:
 «Ни одному из запуганных, завлеченный в сети идеологии, измученных работой миллионов людей нельзя – перед лицом всех этих сложных переплетений обстоятельств и сложных взаимозависимостей – указывать перстом на то, что он должен и как он должен понимаь музыку или хотя бы интересоваться ею. И даже возможность освободить человека от этого имеет человеческий смысл, поскольку раскрывает перспективу таких условий жизни, при которых культура перестает быть ношей на плечах людей. Может быть, ближе к истине тот, кто мирно смотрит в небо, а не тот, кто правильно понимает Героическую симфонию. Но капитуляция людей перед культурой приводит к выводу о капитуляции культуры перед человеком, заставляет думать о том, во что превратились люди…»
 (Избранное: Социология музыки. С.26).
 Конспирологи вон уверяют, что песенки «битлов» сочинил Адорно….

Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения: Жизнь вторая: Эпоха Брежнева
 Борис Грушин

Конечно, в застойные времена было "море лжи". Но и представления "шестидесятников" о нашем обществе были не менее экзотичны. Проводимые контрабандой соцопроса были, мягко говоря, неадекватны.
 Потом одна химера сменила другую.
 
Историческая личность
 Малькольм Брэдбери

Просматривая «Историческую личность», подумал, что нынешняя социология – это ПАРОДИЯ (или карикатура) на современное общество.
 
Современная социология зашла в тупик во многом из-за того, что игнорировала человеческую Природу. И вот энтузиасты «самопально» городят новые концепции, которые объясняют общество, исходя из биологических факторов. Иногда получается любопытно:

Цивилизация каннибалов
 Борис Диденко

Такие - да не такие.
 Очень похоже на правду. Многие подозревают о том, что видовое единство человечества - это миф. Но ищутся второстепенные признаки: цвет кожи, ай-кью и т.д.
 А тут четкое разделение на людей и нелюдей.
 К сожалению, научных доказательств не хватает. Да и у автора не бывло таких возможностей.
 Но гипотеза весьма интересная:

 Человечество, как теперь выясняется, не является единым видом. Люди ошибочно придали слишком большое значение расовым и национальным, физиологическим и культурным особенностям, без меры «увлёкшись» ими, они «проморгали» различия видовые, различия сущностные. Человечество делится в первую, «головную» очередь именно по этическому признаку — на хищное, агрессивное, морально невменяемое меньшинство и подавляющее большинство нехищных людей. Вызвано это самим процессом антропогенеза.
 Человечество, согласно гипотезе, выдвинутой профессором Б.Ф.Поршневым, в своём становлении прошло страшную стадию «адельфофагии» — умерщвления и поедания части своего собственного вида. Произошел переход части популяции палеоантроповых гоминид (предтеч человека) к хищному поведению по отношению к представителям другой части популяции. Но именно эти взаимоотношения и привели к возникновению рассудка (само-осознания, «овладения собой как предметом»). Наличие реальной смертельной опасности, исходящей от внешне похожего существа, дало возможность прачеловеку посмотреть на себя как бы «со стороны».
 Из данной концепции антропогенеза с очевидностью следует вывод о моральной (видовой) неоднородности человечества, по своему поведению (вернее, по его мотивам) разделяющегося на стадных, или общественных людей, и хищников, точнее, хищных гоминид. Этих последних нельзя называть людьми в этическом смысле этого понятия: у них есть рассудок, но нет Разума, понимаемого как рассудок плюс нравственность. Главное же отличие людей от животных это — нравственность (совесть), понятие к животному миру неприменимое. Но бесспорно, что часть представителей т.н. Homo sapiens совестью не обладают.
 И нынешнее человечество — это не единый вид, а семейство, состоящее из четырёх видов. Хищные гоминиды — нелюди-суперанималы (сверхживотные ~ 2%): предельно агрессивные потомки инициаторов адельфофагии; и суггесторы (псевдолюди ~ 8%): коварные, лицемерные приспособленцы. Суггесторы являются паразитами в отношении более сильных, в отношении же равных себе и слабейших они ведут себя как настоящие хищники. Представители всех «элит» обществ ведут себя именно так.
 Нехищные люди составляют подавляющее большинство человечества, они характеризуются врождённым неприятием насилия. Диффузный вид: конформные люди ( ~ 70%), легко поддающиеся внушению; и неоантропы: менее внушаемые люди ( ~ 10%), обладающие обостренной нравственностью. Нехищным людям присуща предрасположенность к самокритичному мышлению, не всегда, к сожалению, реализуемая.
 Это действительно виды в самом что ни на есть буквальном — психофизиологическом (генетически обусловленном) — смысле. Межвидовое скрещивание даёт дегенеративное, вырождающееся в последующих поколениях потомство, несущее в себе диаметрально противоположные хищные и нехищные поведенческие признаки, что несовместимо с психическим здоровьем. Именно этот феномен описал Григорий Климов («Князь мира сего», «Красная каббала» и др.), но причин существующих процессов дегенерации определённой части человечества он указать не смог. Иногда первое поколение межвидовых гибридов выказывает, наоборот, резко повышенную жизненную энергию, — т.н. гетерозис. Это то, что Л.Н.Гумилёв определил как пассионарность. Но в целом причин подобной индивидуальной сверхактивности гораздо больше.
 Дегенератов в мире насчитывается около 10%. Определённая часть нехищных людей поневоле, в силу обстоятельств, или же чаще по недалёкости, ведёт охищненный образ жизни, находясь в психологической зависимости от чистокровных хищников. Они-то и составляют «диффузный штат» подручных хищных гоминид.
 Насчитывается ещё и часть диффузных людей, подверженных различным комплексам неполноценности, но неспособных адекватно их подавить, заместить каким-либо полезным делом. Большого умышленного зла они не несут, но вот выдать, сдать, донести, устроить мелкую пакость (часто со страшными последствиями) — на это они горазды! Из них же — даже на самых мелких постах — получаются «великолепные» самодуры. В народе подобных типов именуют «говнистыми». Всего охищненных диффузных субъектов насчитывается не менее 15%. Хищные гоминиды, межвидовые гибриды и охищненные диффузные люди все вместе и составляют мерзкое «войско сатаны» в составе человечества.
 Все названные выше цифры приблизительны — в разных этносах и социумах они колеблются в весьма широком диапазоне, но средний, ориентировочный порядок их именно таков. Таким образом, помимо расовых и национальных, имеются наиболее существенные различия в человечестве: видовые". (Борис Диденко. Хищное творчество: этические отношения искусства к действительности. Москва, 2000 г.).   
 
Приехали...