Рубить деревья убивать людей

В пансионе для стариков

Мой знакомый резко постарел. Это не из-за того, что перешел на инвалидное кресло – поэтому и переселился в пансион, продав городскую квартиру. Характер у него изменился. Стал мой знакомый еще более странным, чем раньше, когда я набросилась на коллекционера с жадностью золотоискателя. Тогда он еще пользовался компьютером, а вот сейчас врачи запретили, и сидит-унывает в кресле, клюет носом, о чем думает? Сестрички его пытаются развлечь, к другим одуванчикам подвозят, газетки подсовывают, телевизор включают. Но нет лекарства от интернет-зависимости, если тебе уже за семьдесят!

Радуется моим визитам, называет себя ”дураковатым, шаманистым”, оживляется и хитро щурится. Я рассказываю, как продвигается моя повесть о народных приметах и обычаях Карелии. Дедко-угрюмко обещает вспомнить сказки, которые записывал в молодости, проходя фольклорную практику. Правда, ”Калевалу” он не признает, интересуют бывшего криминального репортера современные ужастики. Из-за переезда мы давно не виделись, и я так и не узнала, чем же закончилось то самое тройное убийство в Кютяя. Ханну охотно рассказал, что после интервью, которое репортер все-таки взял и потом опубликовал, сочинив целый очерк об истории усадьбы, Кая Вяхякаллио арестовали.

Полиция осмотрела оружие в усадьбе. Оказалось, что двадцать восемь единиц были без права хранения, это и послужило предлогом для ареста. Эксперты сразу обратили внимание на кольт 357 Магнум, но не оглашали никакой конкретной информации на многочисленных прес-конференциях, чтобы преступник не успел скрыть следы. Из этого кольта было совершено преступление, но отпечатков пальцев не обнаружили, да и по словам обитателей усадьбы, оружие не пропадало из шкафа. Значит, кто-то из своих взял и положил на место. Но кто?

Подозревали писательницу Катри Лехто, мать Кая, известную своими резкими высказываниями в отношении либеральных порядков. В исторических работах, посвященных прошлому усадьбы, Катри подчеркивала роль шведских законов, защищавших частную собственность. Я хотела поштудировать ее тексты, изданные на финском, но Ханну посоветовал не тратить время, а пока он будет кушать суп-пюре, перейти на другой конец холла. Там, у окна, сидит та самая Катри Лехто.

Все же я почитала. Писательница подробно описывает пейзаж юго-восточной Финляндии, провинции Хяме (в русской летописи упоминается племя ”ямь”), какой она была в начале века восемнадцатого, когда усадьба уже существовала. Озеро посреди лесов, серые бревенчатые избы крестьян, полоски полей, вершины гор, покрытые в основном хвойными породами, отвесные скалы над водой, болота. Ничего не изменилось! До 90-х годов двадцатого века были недалеко от столицы заповедные леса и озера, казалось, что пограничные столбы, отгораживающие одно владение от другого, столетиями будут не просто памятниками истории, а действующими указателями границ, переступить которых просто так нельзя. Катри подробно рассказывает, как наказывали крестьян, заходящих без разрешения на чужие земли. Шведский закон строго охранял право собственника. В памяти народной остался страх, наверное, поэтому у коренных финнов такое уважительное отношение к соседу. А тогда, во время феодалов, было так: каждому ребенку старики внушали: ”Смотри в оба, когда идешь по грибы и ягоды. Там наше озерко, ”лампи”, там скала, а вот тут устье реки и зарубка на сосне. Гляди, как камни уложены: четыре валуна внизу, один, поменьше, сверху. Два человека его туда положили”.

Камни укладывали не только там, где поклонялись Хииси, лесному черту, а и на границах. Территорию свою дети должны были знать лучше чем «Отче наш»! Потому как суд всегда был строг и беспощаден к простому люду.

Об этом писала женщина уже после того, как ее сына приговорили к пожизненному заключению. Но условия заключения и срок тюремный совсем другие для собственников и бедняков, об этом хорошо знала писательница. Кстати, она стала издавать свои главные книги об усадьбе после того тройного убийства, когда ей самой было уже за пятьдесят. Возможно, на это были свои экономические причины – сынок-то разорил весь род, но и, как мне кажется, моральные. Любая мать пытается оправдать поступок ребенка.

Интересными мне показались и рассказы о том, как первые жители усадьбы, крестьяне, поклонялись языческим божествам отцу Айя и матери Яммя, собираясь у священных берегов речек или озера, забираясь на вершину горы к Хииси. Языческие верования всегда противопоставлялись лютеранским службам, последние посещались из страха, а первые всегда по зову души.

Эту теплоту и я почувствовала, живя в Финляндии, для меня саамская женщина Ая стала олицетворением матери природы http://www.proza.ru/2006/08/19-201

Каково же было мое удивление, когда Ханну рассказал мне про настоящую колдунью, ставшую святой, лапландку Миллу. Совпадение имен – я ведь тоже в Финляндии стала Миллой, а также слова, которые Милла, дочь Клементия, произнесла, умирая: ”Рубить деревья, все равно, что людей убивать”, настроили меня очень серьезно. Я стала читать и про саамку Миллу.



На фото китайская бабушка, у которой вырос демонский рог, источник: