Чепсары. Главы повести Кацуки. Часть третья На кра

Главы повести «Кацуки». Часть третья: На краю великой державы. Чепсары 

     Повесть «Кацуки» рассказывает о времени 1981 года, когда герои повествования 22-летний Вячеслав Дубыкин и 26-летний Лев Шаин отправились по железной дороге через всю страну, а затем по Охотскому морю – с Таманского полуострова до Колымского края в город Магадан - в качестве винопроводников (сопроводителей бочкового разливного вина).



ЧепсАры 


Таёжные Чепсары ничем не отличались от глухоманной Хуту. Как и там, лишь маленькая станция, скорее  полустанок, да железнодорожный путь выводили местное население во внешний мир. Правда, кроме «железки» из посёлка в Ванино пролегала ещё и грунтовая дорога, малопригодная для транспорта по весне и осени и, отчасти, по дождливому лету.
Прошёл уже почти месяц, первый летний месяц со дня, когда Лёва и Славик прибыли на окраину великой державы. Непогожим дальневосточный июнь не был, но не был и жарким, как на оставшейся в противоположном краю страны солнечно-виноградной Кубани. Дальний Восток предстал иной планетой с совершенно незнакомой природой и климатом. Поражал он в первую очередь лесами с изобилием вечнозелёных хвойных деревьев - елей и сосен, кедров и лиственниц. Уходить далеко от полотна в лес кацукам не было надобности – он начинался недалеко от путей. Но и на краю лесного массива, на его ближайших опушках, иногда можно было наблюдать то хозяйственных белок с вопросительными знаками пушистых хвостов, то подобных белкам, но более юрких и наземных, невиданных зверьков. Были они короткохвостые, с полосатыми спинками,  ловкими лапками  и  умными мордочками, и называли их звучным, как морские камешки именем – бурундуки.
- На хомячков похожи, - вглядывался  в заросли Лёва. – Я держал в детстве хомячков - из школы их приплод принёс домой, - забавные…
Видя  подобревшее от воспоминаний и красное от портвейна лицо Лёвы,  трудно было поверить, что этот «Соловей-разбойник», запросто отрубающий головы курам и пальцы непутёвым людям, мог когда-то растить, заботиться  и лелеять безобидных зверушек из школьного «Живого уголка»…

Славик переставший бриться ещё в Токи, всё более обрастал первой в жизни мягкой бородкой. Обычная негустая щетина на его лице превращалась в рыжеватое пушистое курчавящейся руно. Вот уж какого цвета от бороды не ожидал он, тёмноволосый парень! Волнистые волосы на голове тоже отрастали и свисали уже до плеч. Но Славка всегда любил носить модные «патлы».
Лёве же по прежнему приходилось бриться раз в два дня. Скобля свой спартанский подбородок, он со вздохом вспоминал, что уже пробовал когда-то отпускать бороду, но она всегда вырастала у него неприглядно пучкообразной, как травяные кочки на ровной болотной ряске. Доставалось Льву мучаться и со своей гривой, как он называл свои густые кудри при расчесывании их: пластмассовые расчёски постоянно теряли зубья и ломались. Кудри в вагоне на засаленных нарах грязнились быстро, и Лёва каждодневно мечтал теперь добраться до цивилизованного населённого пункта, где есть парикмахерская, чтобы аккуратно постричься. И совсем  уже до кожного зуда парням грезилась баня, которой им ни в одном из посёлков пока не встречалось.
Прибыв  в Чепсары, они нагнали вновь опередившего их Алибабу, а также Васю с Иванычем,  Казаряна с Вольдемаром, и даже, почему-то застрявших на неперспективной станции еврейку Асю и Жору. В Чепсарах у ребят произошли и новые знакомства с не менее интересными и впечатляющими людьми. Ими из пёстрого контингента кацуков стали дагестанцы: аварец Макашарип, даргинец Султан и чеченец Казбич.

Макашарип был дедом лет шестидесяти пяти и сопровождал вино в одиночку. Он хуже своих земляков говорил по-русски, но открытей, бесхитростней и гостеприимней их относился, по его безобидному выражению, к «руссам».
- Руссы – болшой, крепкий народа,  много болшой земля владеет, - разводил руками вокруг себя он. - А ми тоже крепкий народа, - Макашарип стучал по своей недряхлой ещё стариковской груди, - но сопсе-ем маленький народа, и земля сопсе-ем маленький владеем…
Роста Макашарип был среднего, но в молодости, судя по большим тяжёлым кулакам и широкой кости, дюжим джигитом. Короткая седая стрижка и белая густая, как щётка щетина, покрывали голову и лицо аварца. Большой, красноватый нос с рытвинками глубоких пор и ярко-багровыми пятнышками и прожилками  на жирной коже был выразительнее, чем маленькие, спрятанные под густыми седыми бровями глаза неопределённого, полинялого от возраста цвета. Макашарип не курил, но много, непомерно много пил вина, только вина, сильно болея от него до ежедневного похмельного синдрома со слезливостью глаз, обильным потовыделением, трясением рук и ног. И только выпив, он на время становился дееспособным, весёлым и шутливым. И даже подпевал алибабаевскую песню, переделанную Славиком на акцентную дикцию аварца:

 «Ма-ка-ша-рип!  Ти посмотри, какая дженьщина»…

Макашарип с мальчишеской  гордостью говорил о своём песенном земляке аварце Расуле Гамзатове – великом поэте Дагестана, и о его знаменитых «Журавлях».
- Воть ето, Славошка, Левошка – человека! Такой человека - одна на вся Дагестан. У  даргинцев нета такой джигита!
Последние слова касались его земляка и коллеги даргинца Султана, везшего вино в паре с Казбичем, так же, как и русские армяне Казарян и Вольдемар, в двух вагонах. Почему в двух? Очень просто: дагестанцам отправители, кроме всех командировочных привилегий, платили ещё и за тоннаж. Ну и, вдобавок к государственному грузу, везли они для сбыта в дороге и своё собственное, излишнее домашнее вино…
Султан был лет на двадцать моложе Макашарипа - молчаливый,  неприметный ни ростом, ни внешностью кавказец с крючковатым носом, быстрыми глазками и скромной, но хитрой улыбочкой, говорящей о том, что человек он ушлый и сам себе на уме. С Султаном наши ребята общались мало, а вот с его молодым напарником довольно часто.
Чеченец Казбич подходил им в товарищи, прежде всего, возрастом. Представлял он из себя парня двадцати девяти лет, невеликого ростом и весом, но пружинистого, быстрого, резкого и категоричного. Волос у этого потомственного горца был русый, прямой. Широкая ровная чёлка, закрывая брови, свисала на глаза, один из которых заметно косил. Эти коричневые глаза смотрели властно, зорко, решительно. Нос Казбич имел искривлённый, явно и неоднократно перебитый в драках, губы тонкие, мстительные. А лицо покрывала гладкая, сухая, натянутая кожа, не знающая бритвенного станка, или здесь уместней сказать, сабельного лезвия... Глядя на такого, как было не вспомнить Славику лермонтовские строки о злом чеченце, затачивающем свой острый кинжал ещё в том, не братском для русских и чеченцев девятнадцатом столетии с его почти полувековыми кавказскими войнами!
Общаясь с «руссами», Казбич был ироничен и насмешлив над алкашами Васей и Алибабой,  независим  в суждениях с начитанным Славиком,  сдержан  в отношениях  с буйным Львом. Выпивки его не интересовали, карты тоже, женщины занимали отчасти, по крайней надобности. А вот к скупке золота и серебра он относился с пристрастием промысловика, выменивая на вино и деньги всё блестящее, отмеченное пробой - от обручальных колец и женских серёжек до столового серебра. А ещё, аккуратный в одежде и гигиене чеченец, физически брезговал бичей, коих с приближением к Ванино становилось всё многочисленней.
- Только у вас в России такое паразитство возможно, - говорил он на отменном русском языке, но так, будто сам проживал не в СССР, а где-то в небоскрёбной высокомерной Америке, где, между прочим, бездомных, веря субъективно-объективным советским СМИ, обитало гораздо больше, чем в России. Но о своих бичах-согражданах, кроме как в народной молве, да в одной конкретной песне Высоцкого, в стране не озвучивалось...
Потому не лишённый музыкального и поэтического слуха Славик, поклонник запрещённого  поэта, напевал, поглядывая на еврейские вагоны:

Ну а так как я бичую,
Беспартийный, не еврей –
Я на лестницах ночую,
Где тепло от батарей.

Эти песенные дальневосточные бичи неистребимо выползали из своих потаённых придорожных щелей и ниш и в Чепсарах - все одинаково чумазые и оборванные, лишайные и вшивые, мерзкие от гноящихся ран и грязи. Глядя на них, непроизвольно начинало чесаться тело у любого наблюдателя...
Но зато в Чепсарах произошло настоящее событие: Лёва, наконец-то, договорился  с кем-то из местных путейцев попариться в рубленной русской баньке!

Продолжение http://www.proza.ru/2013/03/09/861