Пётр и Дмитрий

         


  … - Ну и холодина у тебя, Артур. Бр-р-р. – розовощёкий  Дима опустил джойстик на колено и, поднеся ладони к губам, подул.
   Петя рассеянно на него поглядел:
- Самое абычто. – комично тонко констатировал он. – Вроде и не мороз ещё, а холодно, и отопление ещё не включили. Отец сказал, что только чрез неделю, это, подключат.
- Я даже играть не могу – пальцы стынут.
- Видно, что ты лажаешь. Когда мой  легионер каланчу обходил, тебе нужно было врубать факел, это наискосок и двумя пальцами «В» и «С» давить…
- Да я знаю! Что я факел не включал никогда!? Я бы тебя прикрыл, а ты япошку бы валил, и всё, там только супер-паук и уровень наш. Но, ты же видишь, я пальцами пошевелить не могу. А может, конфорки включишь?
- Эка, ты умный – включил давно. Как мы пришли, так и включил.
- А как ты думаешь, Артур, классуха заложит, что мы с химии того…
- Слиняли?
- Ну.
- Ну и пусть ****ит, срал я на неё, короста! У меня предки понятливые – скажу: живот заболел.
- Да?.. Я тогда тоже скажу. – нахмурился Дима. – Так говоришь, только через неделю... А у меня дома и воды горячей нет.
- Нет?
- Весь двор перерыли, конца не видно… Слушай, а у тебя одеяло есть?
- Одеяло? – Петя повернулся к шкафу со спальным бельём. – Одеяло есть. О, Саш, придумал, а давай укутаемся в одеяло, и будем горячий чай пить.   
- А когда согреемся, продолжим рубиться! – Дима оживлённо кивнул на экран.
- Лады! – вскочил со стула Петя.
- Тогда на кухню.
- А у тебя одеяла толстые?
- Как жопа у Вики.
Они дружно рассмеялись, вспомнив необъятные габариты завуча.
- Как ты без воды? – Петя сунул руку под горячую струю. – Я утром, наверно, издох бы, в таком дуборе, да ещё и ледяной водой умываться.
- А мой папа каждое утро в душ прохладный заползает: это, Сашка, чтоб взбодриться на целый день, говорит. А сейчас вода такая ледяная, что он перестал. – Дима погрузил посиневшие кисти под кран.
 Раскрывшись, кожа стала мякнуть.
- Бля-я-яя, как заебись... – выдохнул он и потрогал Петю за пальцы. – О, у тебя руки уже, как кипяток.
- Ну. – довольно млея, Петя прикрыл глаза. –  Мне кажется, будто от них тепло во всё тело проника-а-ает… Слушай, Саш! – он вдруг встрепенулся и уставился на друга. – А давай ванну наберём, и-и-и в пару посидим… ну, или… так посидим, представь, там, как в бане будет, или залезем, посидим. У меня ванна большая.
- Думаешь? – посмотрел ему в глаза Дима.
- И чаю заодно там же и попьём.
- А твои не придут?
- В лучшем случае часа через три, не раньше. Как раз отогреемся, обсохнем, да в «Легион» рубиться будем.
- Или в «Спарту».
- Можно и в Спарту. – ответил на взгляд друга Петя. – Можно в «Спарту». Давно, кстати, в неё не рубались.
Через десть минут они уже сидели в ванне, благоухающая мятной солью, в сизых островках пенки горячая вода источала пар и негу. Друзья с трудом умещались в вытянутой чугунной чаше, но жар и магическое действие морской соли  моментально расслабили суставы и, уже не обращая внимания на касания, они упирались бёдрами и ступнями в бока друг друга.
- Как классно… – не отрывая глаз, прошептал Дима. – А я так мечтал о ванне. Ты себе даже не представляешь, Артур, последний раз, что бы помыться мама вёдрами грела воду и в ванну носила, так я тебе скажу, так, как я тогда мёрз, я в жизни своей не мёрз. Ну, может, помнишь, только тогда…
- На «соревах»?
- Ну! Помнишь, как мы тогда колотились, в палатке? Я думал, издохну.
- Да помню я, как ты трясся. – рассмеялся Петя. – А-арту-ур, я сейча-а-ас превращу-у-усь в сосу-у-льку. – передразнил он друга и раскатисто захохотал.
- Ну! – по-доброму ткнул его локтем Дима. – Я тогда тебя веселил, потому что видел, что ты готов был разреветься.
- Я готов был этого Исаёнка зарубить его же американским топориком.
- О! Помню топорик. – аж встрепенулся Дима. – Красный такой, с ручкой специальной из каучука. Помню. Он ещё всё хвастался.
- Хвастался, а потом нажрался, как свинья, чуть нас всех не заморозил.
- Ты знаешь, Артур… – Дима выдержал многозначительную паузу. – Нужно было взять эту печку тогда, да разжечь её.
- Так мы малые были.
- Ну. А сейчас – *** бы мы мёрзли! – Дима аж привстал от возбуждения. – Я бы даже не постеснялся и всё бы ему с утра высказал. Он бы у меня узнал. И родителям бы сказал, что б знал.
- А прикинь, если б нам тогда лет по восемнадцать было.
- Во-о! Мы бы ему такой ****ы ввалили. Год бы в больнице провалялся. А давай, когда вырастем, дадим ему ****ы.
- Давай.
- Тогда договорились, в первый же день, когда тебе, ты же младше, исполнится восемнадцать, даём Исаёнку ****ы.
- И так конкретно даём! Скажем: ну что, вспомнил, падаль, нас, как холодом мучил!? Во как, за всё, в своё время получать придётся.
- Дха-а-а… - мечтательно выдохнул Дима. – Аж от этой мысли и ещё кайфовей сделалось. Две недели без горячей ванны, ты представляешь?
- Так сказал бы мне раньше. Лежи, вон, балдей.
- Дха-а-а… Прямо как в бане.
- Ну…
- О! А тебе Стас не говорил? – Дима приподнял разбухшие веки и заинтригованно посмотрел на Петю.
- Что?
- Значит, не говорил. Это он мне сегодня рассказывал, как раз перед тем, как мы с химии смылись. А я и забыл тебе сказать. Короче, Саш. Стас с Репой вчера в баню на Орловскую ходили зырить. И прикинь, кого они напасли…
- Ну?
- Нет, ну ты угадай.
- Ну, не знаю, классуху нашу?
Дима  отрицательно помотал головой.
- Утку?
- Нет.
- Ну, говори, не угадаю я.
- Катьку.
- Малышеву!?
Дима медленно с явным удовольствием кивнул.
- Бля, во повезло. – с некоторой досадой произнёс Петя и  побагровел.
- Ну. Она с мамашей и младшей сестрой мылась. – со смакованием рассказывал Дима. – Ну, та совсем ещё малая. Так Стас сказал, что Катька уже бреется. Да, говорит, лобок у неё такой чёрный-чёрный…
- Это, наверно, потому что в воде намок. Он так чернее, я слышал.
- И побрит в полосочку, он даже раздражение рассмотрел.
- Ни *** себе…
- Да, они у раздевалки прямо напротив её шкафчика сидели. Стас сказал, что когда ему надоело смотреть, он даже хотел через форточку руку просунуть да  её за грудь схватить и делать ноги, но там мамаша подошла и села аккурат перед ним. Говорит, соски у неё стояли.
- В бане? – Петя занервничал и свёл колени.
- Тебе тесно? – предусмотрительный Дима сел повыше, освободив другу пространство.
 Но вместо этого поднял волну, Петя от неожиданности сполз вниз, и на мгновение на поверхности возник его эрегированный в редких седых волосах член. Заметив это, Петя смутился и, стараясь сгладить конфуз, заговорил:
- Да повезло Стасу с Репой – Катька супер девка. Она как-то наклонилась на физре, и я в прорез футболки сиську её разглядел…
- Нужно и нам в баню сходить…
- Мда-а-а... – Петя снова заёрзал и свёл коленки.
- Вот бы можно было сфотографировать её…в бане…
- Это нужно со вспышкой, а там поймать могут.
- А была бы фотка, прикинь?
- Да-а...
- Слушай. – вдруг со смешинкой сказал Дима. – А у тебя…есть, ну, что-нибудь?.. Ну, такое.
- Типа фотки?
- Ну.
- Есть. – он свесился с ванны и вынул из потайного места измятый и волнистый от влажности журнал.
- О, клёво. Дай-ка. – Дима развернул, на страницах пестрели порно фотографии. – Смотри, эта на Катьку похожа.
- А вот ещё она. – Петя перевернул две страницы. – Вот, смотри, Саш, с негром – здесь даже больше похожа.
- Ну. А ты это, ну, в ванной любишь, ну это…да?
- Ну да. – не сводил глаз с журнала Петя.
- А я в туалете… Сяду, вроде «по-большому». У меня дома такие типа фишки есть с девками, их слюнявишь, и одежда исчезает, а девки голые, и карты есть, почти колода. Я беру, а потом в туалете…
- А давай сейчас, что-то захотелось… очень. – Петя впился глазами в журнал.
- Ну, давай. Что здесь такого. Только журнал нужно…как-то…что б и тебе и…мне…
- Да? А я к тебе сейчас пересяду. Ты так слегка на бочок давай. Вот.
Друзья сели рядом, так близко, что едва ни касались головами. Мелко подрагивая, они мастурбировали, то и дело, переворачивая страницы. И без того румяный Дима стал пунцовым, шелковистые кудри его, словно шлем, облепили голову и, накрывая уши, острыми прядками струились по шее, Петя, сосредоточенный с вытянутым словно бы лошадиным лицом приподнял таз, чтобы член выглядывал из мыльной воды, и теперь тот уверенно торчал красной широкой головкой.
- Стой, стой. – Дима вдруг, словно пьяный, схватил Петю за руку, журнал упал в воду. – Только молчи, Артур, только молчи. – крича, шептал он. –  Стой. – скользнув под воду, увлекая за своей рукой руку Пети, он вложил в неё свой член и сдавил свободной, а сам перевернулся на бок и стал рваными движениями ласкать  член Пети, мошонку, живот. С закрытыми глазами, не замечая друг друга, они слились в поцелуе, а после минутных трясущихся ласк, Дима навалился на Петю, забросил его длинные похожие на телячьи ноги себе на плечи и, задыхаясь от волнения, медленно ввёл член в анус. Петя закричал, и подумал о двух недоразвитых зверях – Дима кончил. Как взорвался, как ампутировался, как проснулся, как умер…
Вытершись насухо, Дима выпустил на себя белёсую и сильную струю из дезодоранта, затем постоял с секунду в некоторой задумчивости и, пошатываясь, подошёл к умывальнику. В зеркале сквозь паровой флёр мерцало его лицо: восково-холодное, не по возрасту уставшее, сильно зависимое от черепа, в редких выцветших усах тлели отсосанные, словно бы вывернутые наизнанку губы, «ульяновская» плешь ермолкой накрывала заострённую к затылку голову.
- Да-а, Петруша, стареем мы не по дням а по часам. – он заправил виски за уши.
- Стареем… – Петя по-детски обречённо шлёпнул по воде ладонью и, дождавшись, когда последняя поднятая им волна, накатившись на пологий скат ванны сравняется с поверхностью воды, меланхолично произнёс: – Я с тобой согласен.
- Где у тебя щипчики – усы подправлю.
- Возьми в косметичке.
- И вот седой волос. – Дима резкими движениями выщипнул лишние волоски под носом: - Стареем, друг. Твоя во сколько возвращается?
- К шести, дочку из садика заберёт и…  Да, к шести не раньше.
- К шести… А давай ещё сыграем. – Дима сел на край ванны и четыре раза, как собаку, отрывисто, погладил Петю по голове.
- В «Сашу с Артуром»? – ответно подался головой Петя.
- Нет.
- Я и смотрю, ты вытерся так основательно, думаю…
Давай в «Эдьку с Павликом». – перебил его Дима.
Петя тут же сжался в плечах, надулся в щеках, выдавил из себя губы, почти обнажив нёба и, сюсюкая и отрывисто сопя, произнёс голосом капризного маленького мальчика:
         - Давай.
    - Я пойду пока компьютер включу. – поднялся с края ванны Дима. – Где будем у тебя, или у дочки?
- У дочки. Мой «грузится» долго. – не переставая громко сопеть, просюсюкал Петя. – Нужно будет посмотреть.
- Давай.
Дождавшись, когда компьютер загрузится, Дмитрий уселся поудобнее на стуле, выбрал игру «S.K.I.D. – х1», свой любимый гоночный болид, трассу и поехал. Болид минул заграждение и, выехав в правую крайнюю полосу, вырвался вперёд.
– Эдька. Эдька. – послышался жалобно сюсюкающий голос Пети.
Дима краем глаза увидел сидевшего на корточках Петю. Грузноватый, с лоснящимся после ванны лицом, в карамельного оттенка едва ни трескавшейся по швам пижамной рубашке старшего сына и таких же трусах, он с трудом умещался в тесном пространстве между компьютерным столом и Димой.
 – Эдька. – снова жалобно пискнул Пётр.
- Отстань! – резко рыкнул на него Дима.
- Ну, Эдька.
Дима, едва вписавшись в крутой вираж трассы пятой категории сложности, включил пониженную передачу и с раздражением покосился на Петю:
- Да-а, послал же бог младшего братца. – он сокрушённо покачал головой. –  Ты посмотри на себя – розовогубый, с бликующими, словно фарфоровые яйца щеками, волосы, как у целки на жопе… Мальчишки в твоём возрасте уже как мужички маленькие, со двора не дозваться, футбол, драки, потасовки, а ты…
 Петя стоял у его ног и пытался заглянуть в глаза. Снизу вверх.
- Ну, Эдька. – молитвенно произнёс он, и веки его задрожали.
- У-у, ч-чёрт!
 Дима остановил игру, свернул, и, отыскав проигрыватель, выключил музыку. Детская комната моментально наполнилась тишиной, и жарким сопением Пети. Он, словно не веря, вытянул шею, заглянул в потускневший монитор компьютера и снова поднял глубокие тёмно синие зрачки на Диму.
- Мама сказала, что бы ты дал мне играть на компьютере. – ещё громче засопел он.
- Это мой компьютер. – Дима нервно забарабанил по столу. – У тебя есть конструктор. Играй с ним.
- Мама сказала – в компьютер.
- Ты не умеешь.
- Умею. В «кубики» умею. Я играл.
Дима посмотрел на часы.
- Скоро четыре. – наморщив лоб недовольно произнёс он себе под нос. – Нужно будет идти на каратэ, это ненавистное каратэ, которое так любит отец, и так не люблю я. Три раза в неделю, по три часа, и даже сейчас, во время летних каникул…
- Ну, Эдька. – Петя осторожно потянул его за рукав.
- Что!!? – Дима так рявкнул, что сам испугался и даже придержал Петю за плечо, на всякий случай.  - Даже плечо. – не переставал сокрушаться он. – Даже плечо у тебя не такое как нужно, какое-то противоестественно-блинно-горячее, и отчего-то сразу же вспоминается, как мама укладывала тебя спать, да-да, маленький гнойник, про тебя говорю. Как приятно разговаривать с большим попугаем – безопасно. Это было два года назад, и я помню тот вечер, и тот вечер был последним, когда я видел тебя спящим; тогда мама накрыла тебя одеялом, было свежо и она подкасала  края одеяла тебе под плечи и подбородок; ты уже находился в той овощной фазе, когда сон уже завладел телом, и в то же время тело ещё полностью не отдалось в его власть, некая секунда между жизнью и смертью – философская яма. – всё пуще хмурил брови Дима. – Яма, в которую, как слепые Брейгеля, немощно валятся целые цивилизации. Твои зрачки тогда лениво ползали под огромными с проступающими бурыми трещинами венами веками, и веки подрагивали, будто боялись чего-то или замерзали, но они не замерзали, и ты не замерзал, я уверен, – наоборот, восково-раскрасневшееся лицо твоё, с пунцовыми складками возле ушных раковин лоснилось от испарины, мокрые белёсые волосы липли к туго обтянутому кожей лбу и заворачивались под шею, ты прерывисто дышал, и из распахнутого рта сквозь зубы прело пахло бульоном… - Дима внимательно вгляделся Пете в лицо. –  Сейчас у тебя так же, как и тогда приоткрыт рот. – плавно говорил он и не сводил глаз с лица. –  И на нижней, словно бы искусственно вывернутой губе, в свежей слюне, отражаются всё те же  фиолетовые зубы.
- Мама сказала, что бы я играл на компьютере. – вывел Диму из оцепенения Петя. – В «кубики».
- А ну-ка. – он резким движением повернул Петю спиной к себе.
- Так и есть – волосы влажные и так же, как и тогда липнут к коже, сосульками. Ничего не изменилось за те два года.  И что она в тебе нашла? – себе под нос произнёс он и кликнул на крестик, окончательно закрыв игру, и, уже было собрался найти Пете «тетрис», как вдруг взгляд его упал на крошечную жёлтую папку, обозначенную «словарь Даля».
Петя стоял рядом, у колен, и не сводил глаз с монитора.
- «Словарь Даля». – тихо произнёс Дима. – Смешной пароль. Тайна, доступная каждому пользователю моего компьютера, но известная лишь мне, Эдуарду Евгеньевичу Старостину, сладкая и прозаичная.
 Немея от волнения, Дима кликнул по папке. Та исчезла и на экране возникла рябая россыпь из подобных папок, файлов, фотографий. Теперь уже не скрытые, а развратные, разверзнутые названия, что скрывались под личиной Даля, как эрекция стоматолога – черви в благодатной почве – кишели на экране: «Лицеистки № 8», «У Ольги», «Проклятье Фараона», «Драг вечеринки», «Голубое СТО», «День рождения для взрослых», «Любители»…
Сам не заметив, Дима кликнул на «Любители» –  на экране мелькнула ядовито розовая надпись «Эльвира 20 лет», и на явно съёмной, российской кухне показалась сильно пьяная девушка, в короткой футболке, но уже без трусов, она тщетно пыталась подняться с четверенек, голос за кадром весело предлагал ей ползти на кровать.
Петя всё в той же неизменной позе стоял у ног Димы и ждал «кубиков».
Кое-как поднявшаяся с четверенек, Эльвира, отталкиваясь от стен, проследовала  в зал и, уже падая, спланировала на кровать, что не убранная, под цветастым ковром так напомнила Эдуарду его же собственную кровать, а развратная Эльвира –  учительницу биологии и химии, Марию Юрьевну Карасёву, что вела у него недолго, всего две четверти, а потом ушла в декрет, но успела оставить неизгладимые впечатления у всей мужской половины класса.
- Она даже улыбалась так же, как Эльвира.
 А в это время к Эльвире подсел молодой человек и, заговорщески щурясь, стал грубо массировать  ей влагалище. Влагалище не нравилось Эдуарду, он глубинно, где-то в другом существе, ощущал его притягательность и неизбежность, но, как и старение матери, остро отрицал его мясную сущность. А молодой человек, уложив Эльвиру поперёк дивана, вывернул влагалище к камере на крупный план и короткими резкими движениями потряс его, затем засунул пальцы и, разведя ими преддверие, оголил клитор. Эдик патологически безэмоционально представил себе разверзнутую мошонку. Потом молодой человек несколько раз, той же рукой, ударил Эльвиру по щеке и, схватив за волосы, наклонил голову к члену. Она непослушной рукой, будто цепляясь, чтобы не упасть, ухватилась за член, заголила головку и сразу стала глубоко, заметно давясь, сосать.
Павлик, молча, смотрел. Как и тогда, два года назад. Только тогда глаза его были закрыты и лоб был туже обтянут кожей.
- Эдька, а что они делают?
Эдуард почувствовал, как член упёрся в тугую ткань шорт и, что бы высвободить его, оттопырил ногу.
- Эдька?
Мурашки пробежали у него по спине и, осев в паху, проросли томительным ознобом.
- Если хочешь… п-поиграть… в свои «кубики». – стараясь не проглатывать буквы, говорил Эдуард. Голос его сел и мелко вибрировал. – Тогда… пообещай, ч-что не скажешь маме и-и-и… вообще никому н-не скажешь… Хочешь играть?
- Угу. – кивнул Павлик, уже забыв о происходящем на экране и снова устремив зрачки в брата.
- Тогда-а-а…тогда-а… дай-ка мне вон ту тряпку. – он головой указал на свисавший с кровати мамин дымковый шарф. – Так, давай сюда, и молчи, пока я не разрешу, а не то будешь играть на компьютере,  только когда я кино посмотрю.
- А когда ты кино посмотришь?
- Через три часа. – Эдуард ловко повязал шарф на глаза брату.
- О-ого-о-о... – огорошено протянул он. – Три часа-а-а…  –  ощупал повязку.
- Тогда молчи. Договорились?
Петя кивнул.
 Тогда Эдуард отъехал на стуле, за руку увлёк брата к себе и, приспустив трусы, дрожащей рукой ввёл член ему в приоткрытый рот. Рот легко поддался, и Эдуард почувствовал горячий язык и мягкую неразвитость. Павлик стоял без движения, слегка сжавшись в лопатках под тяжёлой рукой брата неглубоко чтобы не спугнуть Эдик тёр головкой о язык и не сводил воспалённых глаз с только что подсевшего на кровать обнажённого парня мелированного с цветной на всю руку татуировкой развязно поздоровавшись он пристроился к Эльвире сзади и сразу же даже не направив вошёл в неё  - Так каждый вечер входит мама в наше с тобой жилище. – агонируя, простонал Дима. –  Так ты входишь в туалет, перед тем как отойти ко сну, так отец входит в туалет, перед тем, как отправиться на работу – точно так же, как  когда-то вошла в мой класс, в мою жизнь, в мои сны  Мария Юрьевна… чья-то дочка,  жена, домохозяйка, учительница биологии, Эльвира, из кинофильма «Любители»  –  как вошли в философскую яму слепые Брейгеля.  - О-а-а!!!
Дима выгнулся дугой на стуле и залил спермой лицо Петра.
Тот жадно размазывал багровым членом семя себе по губам, обсасывал головку, яички, трясясь, глотал, трясясь, и снова, трясясь, облизывал, трясясь…

- Ну что, до следующей пятницы? – Петя устало улыбнулся замершему перед трюмо Диме.
Тот стоял в чёрном кожаном плаще, кожаной с искусственной астрой шляпе, открытых отороченных шёлком туфлях, и, пронизывающе вглядываясь в своё отражение, укладывал на груди непослушный крепко полинялый шарф.
- Да. – он поправил шляпу. – В пятницу. – и, широко закрыв за собой дверь, «по-английски» вышел.
Через десять минут Петя уже играл в «кубики», через три часа  ужинал с женой, дочерью и старшим сыном, а через пять уже не помнил ничего из прожитого дня…