Каждый вечер после восьми

      

   

Он пришел в больницу, как обычно, после восьми часов вечера, остановился возле стола дежурной сестры  и попросил вызвать Яковлеву Надежду Сергеевну, из четвертой палаты. И пока бегали за ней, он стоял неподвижно у стены, опустив перед собой руки, с темно-зеленой сеткой. Мужчина был высокий и сутулый. В больнице уже привыкли видеть его всегда в одном и том же аккуратно выглаженном костюме железнодорожника, лоснящимся на истертых местах. Редкие седые волосы росли от невысокого в мелких морщинах лба и были гладко зачесаны назад. Лицо его в розовых пятнах было по-детски пухлым, а глаза, полуприкрытые отекшими веками, не были видны. Лишь когда из палаты, опираясь на палку с резиновым наконечником, вышла женщина, мужчина торопливо подался к ней навстречу – и в его расширившихся светло-карих глазах затаилось тепло. 
Женщина была полная, но бледная. Сквозь ее тонкую прозрачную кожу на руках четко просвечивались вены. Седина не выделялась в прямых желтых волосах, перевязанных на затылке черной тесьмой.    
- А, это ты… - сказала она спокойно, словно очнувшись от своих мыслей. – Здравствуй.    
- Добрый вечер, Надюша, - произнес мужчина.   
Они пошли рядом, загородив собой узкий длинный коридор, и палка ее задевала  ножки стоящих вдоль стены стульев.   
Вышли в парк.       
Большой желтый лист клена, кружась, опускался перед ними. Мужчина машинально поймал его в ладонь, повертел в руках и положил на куст шиповника. Лист скользнул и бесшумно упал на землю.      
- Надя, что сегодня сказал врач? – спросил мужчина, заглядывая ей в лицо.       
- А что он может сказать нового. Когда человек стар и болен, ему не говорят, что время его прошло. Говорят про ослабленный организм, про новые лекарства…Про что только не говорят, - грустно улыбнулась она. 
- Зачем ты так, Наденька! Сегодня ты выглядишь намного лучше.      
- И ты обманываешь…Вот, скажи, зачем люди обманывают? Других ли, себя?    
- Причин тому много…   
- Вот – вот. А все для того обман, чтобы облегчить себе жизнь. Потом привыкаешь, как к лекарству. Только не на каждую болезнь есть лекарство…Привычка. А как нам привыкнуть к тому, что мы с тобой живем, а дети наши…            
- Наденька, не надо, не надо, - мягко повторил мужчина, и женщина впервые задержалась взглядом на его лице. – Тебе нельзя волноваться…Давай перекусим. Я сегодня жареной рыбы купил. А Семен Егорыч апельсины достал и уступил мне  кило.             
Женщина улыбнулась ему одними глазами и взяла под руку. 
Они свернули с асфальта  чисто выметенной аллеи  на узкую, протоптанную в густой траве тропинку, которая уводила к каменной ограде. Там, в дальнем углу парка, под густым старым кленом стояла большая скамейка с чугунными гнутыми ножками, перед ней блестела лужа. Ствол клена был чистый и прямой, сквозь листья просвечивались ветви, темные и гладкие. Мужчина положил сетку на скамейку, склонился и взял ее за край, чтобы передвинуть от лужи.    
- Нельзя, тебе опасно это, - поспешно произнесла женщина.   
- Да, - виновато посмотрел на нее мужчина, выпрямляясь с враз покрасневшим  лицом.    
Они обошли лужу и уселись на край скамьи. Женщина раскрыла сетку и выложила из нее на газету свертки.
Молча медленно ели. Из–за забора, с волейбольной площадки,  доносились веселые голоса и удары по мячу.
Мужчина почистил апельсин и вложил в ладонь женщине.      
- Федя, и сам ешь, - сказала она и, разломив апельсин, протянула ему половину.      
- Я уже ел, - ответил он поспешно, отстраняя ее руку. – Это тебе.
- Знаю, как ты ел…Небось, и завтракаешь всухомятку. Возьми сейчас же, -            
настойчиво повторила она.
- А Митенька наш так и не узнал вкус апельсина, - скорбно отозвался он.
- Что-то холодно сегодня, - вздрогнула она и посмотрела на небо.               
- Лето уже на исходе. Уж сколько лет на наших глазах листья желтели, а кажется, только вчера мы с тобой встретились.
- Помнишь, как Катенька любила собирать букеты из них…
- Да…Надюша, мы вместе уж пятый десяток. Нас с тобой проклятая война на пять лет разлучила…
- А с детьми на всю жизнь…      
Они молча смотрят на серые больничные корпуса. Отсюда, из полумрака парка, видно, как в небе загораются первые звезды. А на центральной аллее и в палатах уже давно светятся огни.