По ту сторону металлического ануса

Однажды я очнулся по ту сторону зеркала. Я лежал на полу, голый, подо мной потрескивал каремат, других звуков не было. Позже я услышал своё дыхание. Оно раздавалось с противоположной от меня стороны зеркала. А здесь, где теперь был я, дышать нечем. Здесь как будто вакуум. Поэтому я и лежу на полу – без дыхания не подняться. С той стороны на меня смотрел тоже я. У него тоже были зелёные глаза с нездоровым блеском и мешками под ними, грязные растрёпанные волосы, бесформенная грудь и обвисшее брюхо. Словом, всё было как будто такое же, как у мен, но выглядел он счастливее, как будто с той стороны возможно держать в себе надежду. С этой же стороны вакуум вытягивает всё, что начинало зарождаться в области чувств.
Я поднял голову, оторвал взгляд от другого меня и заглянул в глубину его комнаты. В самом конце я увидел окно. Из него в комнату проникал серый свет, за окном срывалось с неба и падало что-то белое, как будто ощипывают курицу. Вакуум не давал мне подняться, поэтому я могу только предполагать, что с моей стороны зеркала тоже было окно. Только здесь за ним наверняка был вакуум. И если был свет, то он никуда не проникал. Он был как кисель. А в нём дрейфовали куски белой ваты, готовые проникнуть ко мне в нос, если я всё же найду силы подняться и открыть окно.
Во рту у меня была горечь. Думаю, я набрался её в том тоннеле. Другой я поднялся и вышел из комнаты. Босые ноги оставили на полу следы, пол медленно впитывал пот его ступней. Я же никогда не оставлю следов. Впрочем, у меня тоже есть пот. Я чувствую его запах, когда погружаюсь в свои мысли. Хотя, можно ли с полной уверенностью назвать этот пот моим? Я смешивал свой пот с потом других людей, наверно теперь они навсегда со мной, а я с ними. Может быть, поэтому я и начал растворяться. Весь мир начал смешиваться, никто не остался целым.
Я не помню, почему попал в тот поезд. Он был таким технически совершенным,  будто космический корабль. Как будто он приехал за мной из далёкого будущего. Он выглядел настолько совершенным, что казался живым. Огромный живой организм, из такого отдалённого будущего, что нет никакой возможности представить, из чего он сделан.
В этот поезд меня проводила сестра милосердия. Помню, я был в больнице, она вошла в мою палату с результатами анализов в изящных руках и сказала: «Лукас, ты болен». Лукас, ты болен. Твоё тело полно гноя. Он течёт в твоих сосудах. Ты утыкан окурками. Как песок на бесплатном пляже.
Я до сих пор ощущаю горечь во рту. Сестра проводила мена на поезд. Он выглядел впечатляюще снаружи и просто фантастически внутри. Я увидел его и почувствовал надежду. Когда видишь такое впечатляющее сооружение, появляются мысли о другом, совершенном мире, в котором всё наполнено каким-нибудь непривычным смыслом. И вот я оказался внутри. Я оглянулся и увидел через закрывающиеся двери, как сестра машет мне на прощание (на прощение?). Потом люк за моей спиной плотно закрылся и по внутренней связи объявили что-то вроде «Уважаемые пассажиры, будьте осторожны, поезд никогда не останавливается». Поезд никогда не останавливается. Я подумал о милосердии. Получается, оно заключалось в том, чтобы сделать меня узником, изолировать, навсегда отправить подальше? Надо отдать должное, поезд был оборудован для достаточно комфортного пребывания. Но остаться здесь навсегда? В бесконечно движущемся футуристическом гробу? Получается, я умер в тот момент, когда за мной закрылись двери.
Кроме меня в поезде были ещё люди, они выглядели спокойными. Сидели на этих комфортных сидениях безмолвно, как произведения талантливого таксидермиста.
Чего не хватало в поезде, так это освещённости. Я направился в конец вагона и решился перейти в соседнее помещение. Открыв дверь, я увидел внизу грохочущие движущиеся металлические детали. Над этой динамической массой возвышался мостик, который вёл в соседний вагон. Не знаю, что меня испугало. Может быть, громкий звук, а может ощущение, что металлические детали живые и обладают разумом. Нет, разумность железяки никак не выказали, это мой разум приписал им такое качество. Уж очень слаженно они работали, как органы живого организма.
В следующем вагоне царил полумрак. Стены были не такими, как там, откуда я пришёл сюда. Коридор был уже, стены кишели проводами разной толщины. Я двигался почти наощупь. Сам не знаю, что я там искал. Выход? Почему-то я был уверен, что найду выход, что не стану вечным узником. Пробравшись достаточно глубоко, я наткнулся на девушку в униформе. Она обрадовалась моему появлению и заявила, что меня давно ждут. Она провела меня в просторный металлический зал, по периметру которого были автоматические двери, в одну из них мы вошли.
Я попросил показать мне выход. Девушка в ответ пожала плечами и решила направить меня к диспетчеру, так как она сама не может помочь. Она открыла одну из дверей и я оказался перед разветвлённым коридором. От поста диспетчера полукругом расходились ответвления, ведущие, как я предположил, к новым дверям. Диспетчером оказалась пожилая женщина с короткими тёмными волосами, в синей униформе, как будто не испытывающая эмоций. Я подошёл к ней и только хотел собраться с мыслями и обратиться, как она, окинув меня взглядом, указала на металлическую табличку с какой-то инструкцией. Я попытался прочесть, но перед глазами всё плыло, у меня кружилась голова. Я смог только понять знак, предупреждающий об опасности.
– Прочитал? – спросила женщина.
Я кивнул.
– Так куда же мне идти?
Она указала направление, но я не смог точно понять, на какой из двух коридоров она указывает. Пошатываясь, я вошёл в один из них и почти сразу обнаружил поворот и дверь рядом с ним. Возможно, инструкция на металлической пластине объяснила бы мне, должен ли я зайти в первую же дверь или свернуть и идти дальше по коридору. Но мне трудно было вспомнить, что я видел на табличке, меня мутило и я решил разведать, что там за поворотом. К моему удивлению, коридор оказался замкнутым кольцом и я уже не мог определить, в какую дверь я вошёл из диспетчерской. Несколько раз я прошёл по коридору и решил действовать. Я повернул вентель ближайшей двери, он поддался. Дверь открылась и я увидел круглое створчатое отверстие. Створки прилегали друг к другу под углом и имели изгиб.
Я замешкался. Это точно не был путь назад в диспетчерскую. Но был ли это путь к свободе? Я приложил руку к створкам и они начали открываться. Прежде, чем я смог что-либо сообразить, меня затянуло внутрь. Я быстро поднимался к потолку. И не мог вдохнуть. Я только ощущал этот запах, очень специфический, техногенная затхлость, я бы сказал. В нём точно были примеси, напоминающие запах проводов, испарения каких-то реактивов и заброшенную плесневелую комнату. Я пытался приблизиться к отверстию, через которое меня засосало, плыть в этом вакууме, но моих сил не хватало, чтобы сдвинуться с места. Я ударился спиной о потолок, створки захлопнулись, я ещё несколько раз попытался сделать вдох, а дальше пустота.
И вот я очнулся здесь на полу. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я сел в поезд. Да и я ли это? Тот, второй, я вышел из комнаты. Я представил, что он принял душ и готовит завтрак. Пока на плите вскипает кофе, он смотрит в окно. Там серое небо и серо-коричневые ветки. И люди ведут детей в школу, спешат на работу. Они движутся как будто шеренгой. А пустые места в этой шеренге – их несбывшиеся надежды, плотные прозрачные шары, наполненные небытием.