Отсутствие страха

Евгений АФАНАСЬЕВ
ОТСУТСТВИЕ СТРАХА
Рассказ
Просматривая свежие газеты, в одной из них мое внимание привлекла репродукция одной картины. На ней была изображена женщина во всем черном. У нее было нечистое, землянистое, все испещренное морщинами лицо. Она пристально смотрела вдаль, где смутно просматривалось очертание детской фигуры. От картины исходили боль, тоска, веяло холодом. Что-то в ней мне показалось знакомым. Этой репродукцией был иллюстрирован материал корреспондента о международной выставке-конкурсе художников. Под картиной стояла подпись: Максим К-ов. Автора я знал. Вот, значит, почему картина мне показалась до боли знакомой, когда-то я видел ее набросок. Память вернула меня на много лет назад.
  Я учился в восьмом классе. В нашем классе было трое ребят из детского дома, одним из которых был Максим. Он выделялся среди нас, держался как-то обособленно, никогда не принимал участия во всякого рода ребячьих проделках, которые мы частенько устраивали в школе и за ее пределами. Максим был отличником, комсоргом класса и забавам предпочитал чтение книг и рисование. Он классно рисовал, хотя редко кому показывал свои рисунки, но и то, что мы видели, говорило о том, что у Максима есть талант. Максима мы уважали и... жалели. Он всегда ходил в шапке, ему разрешалось не снимать ее даже на уроках. Его голова, лицо были сильно обожжены. Максим рассказывал, что кожу на лицо ему пересаживали со спины и заднего места, она долго не приживалась и ему пришлось провести в больнице более Полугода. Но Максим никогда не говорил, что с ним случилось. Из-за ожога он лишился правого глаза и, чтобы глазница не зияла пустотой, ему вставили стеклянный. Шапку Максим носил, сильно сдвинув на бок, так, чтобы она закрывала то, что осталось от уха. Максим был некрасив, даже уродлив и очень страдал от этого, стеснялся. Старался много не говорить, его взгляд был печальным. Максим не радовался даже когда наступали каникулы или Новый год.
  Однажды мы возвращались вместе из школы. Я предложил Максиму зайти ко мне - послушать музыку и пообедать. Максим согласился с радостью, сказав, что его давно не приглашали в гости домашние ребята. Он улыбнулся - таким я его видел впервые.
  И еще он сказал, что ночью, наконец, закончил свой главный рисунок, за который брался и откладывал не один месяц.
  - Вот, посмотри. - Максим протянул лист из альбома. С рисунка на меня смотрела женщина, она была еще молода и красива, но ей так не шла эта гримаса злобы и ненависти, которые исказили ее лицо. В правой руке она сжимала нож. Рука была занесена для удара. Рисунок был нарисован карандашом очень даже профессионально.
  - Здорово! - похвалил я Максима.
  - Ничего хорошего в этом нет. - Он как-то сразу неожиданно потух и выхватил рисунок из моих
рук. - Это моя мать. Когда-то и я был домашним...
И Максим поведал историю своей жизни...
  У него были и мама, и папа, и они души не чаяли в своем единственном сыне. Отец занимал высокую должность, зарабатывал много и поэтому матери не было необходимости работать, она целыми днями занималась воспитанием сына. По выходным родители приглашали гостей или сами принимали приглашения. А летом ехали на юг отдыхать. Казалось, так будет вечно.
  Беда пришла неожиданно. Отец возвращался с работы, не справился с управлением машины и его вынесло на встречную полосу движения. Мать Максима Галину еле оттащили от тела мужа, точнее того, что осталось от него после столкновения его "Волги" с КамАЗом.
  Гибель мужа сломала Галину, она стала пить. Сначала понемногу, потом больше, больше. Прежние друзья и знакомые пропали, будто их и не было, но Галина не особо расстроилась.
  У нее появились новые знакомые, которые сначала по вечерам, а потом уже в ночь-полночь заходили к Галине как в свой дом. И постоянно кто-нибудь из друзей-собутыльников оставался ночевать. Семилетний Максим плакал и просил маму не пить и не водить дядей. Если мама была трезвой, она обещала, что больше ни-ни, но наступал вечер и Bce повторялось. Мама напивалась, становилась злой, агрессивной, запирала сына в маленькую спальню, а то и могла выгнать на улицу Из веселого общительно¬го ребенка Максим превратился в молчаливое угрюмое существо.
   Осенью, когда Максим пошел во второй класс, в их с мамой доме появился Игорек, здоровенный, вечно небритый мужик лет сорока. Внимательно осмотрев квартиру Галины, он довольно сказал:
  - Меня это устраивает, я остаюсь.
  Максиму этот мужик сразу не понравился, но маму его мнение мало интересовало, заставляла сына называть Игорька папой и била чем не попадя, если тот отказывался и стоял на своем:
  - Мой папа погиб! Игорек не выдержал долго, вспылил, когда Максим прошел мимо него в очередной раз, не обратив внимания на него.
  - Значит так, Галина, если ты хочешь, чтобы я на тебе женился, ты должна избавиться от своего приданого.
  - Какого приданого? - не сразу дошло до Галины.
  - Да сына своего, девай его куда хочешь, я не буду жить с ним под одной крышей. Выбирай: он или я. И долго не думай, я ведь могу найти и другую. Пока! - И Игорек хлопнул дверью.
  Мать весь день проплакала. У нее не было ни родных, ни знакомых, кто мог бы взять сына хоть на время. И
  Игорька терять Галина не хотела. Внимательный, заботливый более-менее и руку не поднимает, сам не пьет и ей запретил - такого не просто найти. Как же быть? Рука Галины потянулась к серванту, где стояла бутылка коньяка. Выпила стопку, другую. Тут Максим на глаза появился: "Мама, не пей!" Галина ответила ему ударом ноги под зад.
  - Мал еще учить, собирайся! - велела она сыну.
  -Куда?
  - Мы едем на дачу. Решение ехать на дачу.
  Галины появилось неожиданно. Дача у нее хорошая, двухэтажная, в кооперативе от горкома партии. Почему на недельку не спрятать там сына? Может, за это время она уговорит Игорька переменить свое решение... А пока закроет сына на даче, оставит сумку продуктов, чтобы не сбежал и с голоду не умер.
   До дачи добрались уже к полуночи. Дорога вымотала Максима и едва они добрались, сразу закапризничал. Галина уложила сына, ре¬шила, что завтра утром скажет ему о том, что он дол¬жен пока здесь пожить.
  Войдя на кухню, Галина хотела первым делом принять стопку, но вспомнила слова Игорька: "Женюсь на тебе, если бросишь пить..." Галина остановила руку на полпути к бутылке. А выпить все же хотелось. Поставила чайник на плиту. И пока тот закипал, все же не выдержала, налила себе сто грамм. Игорек не узнает, подумала. Потом еще стопку приняла. Скоро водки в бутылке стало наполовину.
  Вдруг ей показалось, что Игорек стоит рядом с ней и недовольно качает головой, дескать, не сдержала свое слово, напилась. "Ладно, я тебя прощаю, но ты должна избавиться от сына". Взгляд Галины упал на нож, которым она резала колбасу на закуску, взяла его. Не будет Максима, будут другие дети, которых Игорек будет любить и которые будут называть его папой. Галина с трудом вылезла из-за стола и, держа в руке нож, направилась к комнатке, где спал сынишка. Максим чему-то улыбался во сне. Галина замахнулась на него ножом. До тельца сынишки уже оставалось несколько сантиметров.
  "Господи, что же я делаю?" Рассудок вернулся к Галине. Ей стало страшно. "Нет!" Она отбросила нож и выбежала из комнаты сына.
  - Я проснулся от крика, -продолжал свой рассказ Максим. - Кругом темнота, слышен только топот ног. Мне показалось, что рядом со мной кто-то стоит. Я испугался, соскочил с кровати. Мать я нашел на кухне. Она стояла, обхватив плечи руками, ее всю трясло. Тогда я не знал, что произошло. Я бросился к ней: "Мама, я проснулся и мне стало страшно", - сказал я ей. Я никогда не забуду, как она посмотрела на меня. Ее взгляд был полон злобы и ненависти. - Сейчас я избавлю тебя от страха, - закричала на меня мать. - Она схватила с плиты кипящий чайник и плеснула его содержимое на меня. Я дико закричал от боли, схватился за лицо и заметался. Мать сбила меня с ног, поливала кипятком и пьяно хохотала: "Ты больше не сможешь ничего бояться". Меня пронзила адская боль, я потерял сознание...
  То, что произошло со мной потом, я восстановил по обрывкам фраз медсестер, милиционеров, людей, которые меня окружили вниманием, заботой. Но это мне бы уже не понадобилось, если бы не дядя Миша с женой, их дача была соседней с нашей. Утром они заметили, что дверь нашей дачи открыта настежь и решили поздороваться с соседкой Галиной Павловной, но никого не нашли. Они обошли все комнаты и собрались уже уйти, когда дядя Миша услышал слабый звук, похожий на плач или стон. Звук доносился откуда-то из-под земли. Они прислушались. "Кажется, кто-то есть в подполье и он просит о помощи". Дядя Миша открыл крышку подполья и спустился в него. И там, в слабом свете, падавшем из открытого лаза, в углу он заметил что-то темное. Это был я. Мать сбросила меня под пол, надеясь, что я умру Она хорошо поработала надо мной, не только поплескала меня кипятком, но и несколько раз ткнула ножом для верности. Мое лицо вечно будет хранить память о ней. И лишь в одном она оказалась права: страх, в какой бы форме он ни был, у меня отсутствует...
  - А что с ней стало? - спросил я. У меня не повернулся язык назвать женщину, родившую Максима, его матерью.
  - Вчера она приезжала ко мне. Ей дали восемь лет общего, но освободили досрочно, за хорошее поведение. Пыталась мне что-то доказать, объяснить и просила прощения.
  - Ты простишь ее?
Максим задумчиво посмотрел на меня, ответил вопросом на вопрос:
  - А ты как бы поступил на моем месте?
  Я не знал.
  Больше мы этой темы не касались. Максим окончил школу с золотой медалью и уехал в один из областных городов Поволжья поступать в художественное училище. Больше с ним мы не виделись.
  И вот спустя время я прочел о нем в газете. Картина Максима заняла на выставке первое место. Она называлась: "Нет ей прощения..."