Встречи на ветру

                Сопротивляясь ветрам




Год 1991-ый год. Попытайтесь вспомнить его, прошло не так много времени.  В марте начались все эти политические игры. Много разговоров о референдуме.
А что языком трепать, если латыши и эс¬тонцы уже проголосовали в поддержку своей независимости. Каждому бывшему секретарю КПСС хочется до колик в животе стать Прези¬дентом. Литва следует  по пути соседей.
Горбачев расширяет права КГБ в борьбе с экономическими преступлениями. Поздно пить нарзан, товарищ Президент, когда почка отвалилась. С другой стороны, а что им оста¬ется делать, когда предатели все разбазарили -   агентуру, связи, техническую базу.
Вот так я всегда, хочу поведать о жизни своей, а начинаю болтать невесть о чем.
Прежде всего, полагается описать место и время события. Я в Ленинграде, сижу у окна на кухне в своей прежней квартире на Черной речке. За окном ноябрь. Шестнадцатое число, суббота. Была бы я еврейкой, то ничего бы по хозяй¬ству не делала. Но, так как я русская, то пред¬стоит мне генеральная уборка. Антонина обещала, как только управится у себя, прийти помочь мне. Её кубинец уехал на остров к де¬душке Фиделю, так выразилась Тоня.
- Забрал старшего и укатил. Теперь я свободная женщина, - так она сказала, когда я позвонила ей вчера.
Что же было вчера? Вчера я все той же «Красной стрелой» приехала в город, ставший за эти годы почти незнакомым мне. За¬крылись магазины, в которые я привыкла хо¬дить. На их месте открылись салоны, мага¬зины, торгующие иностранными шмотками. Масса новых кафе и ресторанов. И все пустые. Во Франции полно кафе, бистро, закусочных, и все они всегда заполнены. Если не полно¬стью, то, во всяком случае, не стоят абсолютно пустыми.
Да что там эти места общественного пи¬тания, с позволения сказать, в городе другая атмосфера. Я не имею в виду климатическую атмосферу. Народ стал наглее, грубее, рас¬пущеннее. Чаще можно услышать нецензур¬ную речь. Шофёры владельцы иномарок во¬обще, стали настоящими хулиганами; такой может выйти из машины и, если не даст в рожу, то матом покроет.
Стою я вчера на стоянке такси, вещей у меня немного, но захотела проехаться на лег¬ковом авто по городу, подъезжает машина без опознавательных знаков «такси». Шофер из окна.
- Девушка, могу отвезти.
Это он ко мне. Честно говоря, за то время, пока  жила за границей, я отвыкла от такого обращения, но отвечаю.
- Мне на Черную речку.
- Это где?
Объясняю.
- Ни хера себе.
Вот так, громко прилюдно и ничуть не смущаясь. Называет дикую, по-моему, сумму. С этим шофером я  не поехала, и не только потому, что за проезд он заломил невероятно много, а не пожелала я сидеть рядом с матер¬шинником.
Домой я поехала на старенькой «Волге», за рулем которой сидел мужчина средних лет.
- Судя по Вашему багажу, сударыня, Вы из заграницы.
На моём чемодане масса наклеек. По ним можно изучать географию Европы. Раз¬говорились. Вернее, говорил он, а я слушала.
- Борис Ельцин потребовал отставки Горбачева. Я бы поддержал в этом Бориса Ни¬колаевича, если бы он сам не вел политику на развал Союза. Да Горбачев довел народ до ки¬пения. Шахтерам, бывшей рабочей элите пе¬рестали вообще, платить.
Машина въехала на Кировский мост. Как я хотела погулять по её набережным в бе¬лые ночи. Полюбоваться ансамблями, по¬смотреть разводку мостов. И ещё, чтобы ря¬дом был любимый мужчина. Не пришлось и не придется уже. А мужчина продолжал гово¬рить. Я видела, что ему надо выговориться и слушала, не перебивая.
- Кем был я раньше, до того, как Горба¬чев начал перестройку? Ведущим инженером в одном из ведущих институтов Союза. Но он объявил о конверсии. И понеслось. Начали уничтожать военно-промышленный ком¬плекс. А он давал совершенные технологии, сравнимые с открытием изобретения. Меня уволили во вторую волну. Прикрыли тема¬тику, и пошел вон. Сколько таких, ставших в одночасье изгоями. Теперь, чтобы самому не помереть с голоду и семью прокормить, зани¬маюсь частным извозом.
Проехали Каменный остров. С Уша¬ковского  моста, мне видны фигурки людей на берегу.
- Видите их? Они не ради пустого раз¬влечения ловят тут рыбу. Какая никакая, а еда. Позор! Вряд ли, чего поймают в это время, но стоят.
Машину крутануло.
- Не надо так расстраиваться. Я хочу до¬мой приехать целой.
- Пардон, мадам. Доставлю в целости и сохранности. Моя старушка служит мне ис¬правно уже двадцать лет. В 1970 году мы, группа сотрудников получили Государствен¬ную премию. Мне разрешили купить эту «Волгу». 
У монументального здания Военно-Морской Академии, которой, наконец-то, при¬своили надлежащее имя, группа офицеров. Судя по их жестикуляции, молодые люди спорят или обсуждают очень важные про¬блемы.
- Бедняги. Теперь им одна дорога, на гражданку. Флот сокращают. Корабли стоят у стенки. Нет, видите ли, мазута. Хотел бы спросить, а ядерное топливо тоже кончилось.
- Вы были связаны с флотом?
- Самым непосредственным образом. По моим формулам испытывались приборы. Янаев и компания попытались что-то сделать, но было поздно. Разложение дошло даже до такой структуры, как отряд «Альфа». 
«Волга» подъезжала к станции метро «Черная речка».
- Вас куда доставить?
Я назвала адрес.
- В этих домах живет много моих това¬рищей по работе.  Вы случайно не инженер электронщик?
- Нет. От этого я далека.
- Я помогу Вам. С дороги, небось, устали.
Мой чемодан не так тяжел, но мне не хо¬телось отказывать этому симпатичному мне мужчине.
Так он вошел в мой дом. В первый раз Павел Михайлович долго у меня не пробыл.
Сижу теперь у окна и жду Антонину. Говорить ей или нет о Павле? Конечно, рас¬скажу. Я же баба.
Антонина влетела ко мне подобно смерчу, что поразил Калифорнию.
- Ирина! Ты не представляешь, кого я встретила.
Я молчу, знаю, Антонину спрашивать не надо, сама все выложит.
- Поднимаюсь по эскалатору, а  рядом спускается, кто бы ты думала? 
Жду. Подруга делает театральную паузу.
- Ни за что не догадаешься.
Ещё пауза.
- Наш бригадир по складу Вера Пет¬ровна. Я ей кричу, а она сначала ноль внима¬ния. Люди от меня шарахнулись. Уже разъе¬хались и тут  до неё дошло. Она как рванет вверх, против движения. Умереть можно. Я ей кричу, буду ждать  наверху. Народ меня под¬держал.
- И где она?
- Я ей дала твой адрес. Она съездит в центр и потом к нам. Ты не возражаешь?
Это в характере Антонины; сделать, а потом спрашивать разрешения.
Работу распределили так: Антонина моет окна, я мою полы. Не учли  одного, от мытья окон на полу остается грязь. Поэтому, когда Антонина закончила свою работу с ок¬нами, мне пришлось подтирать за ней. Да, мать, отвыкла ты от нормальной жизни там в заграницах. Утомившись, мы с Антониной от¬дыхаем.
- Рассказала бы, как жила в своей Мальте.
- Походя, не хочу. Сядем за стол, выпьем за мое возвращение, тогда, может быть, и рас¬скажу.
Мне действительно надо осмыслить все сначала, многое произошло в моей жизни та¬кого, отчего становится не по себе.
- Как ты изменилась, Ира. Раньше тебе и секунды хватало, чтобы прийти в себя.
- Тоня, все в этом мире переменчиво. Что сейчас происходит у вас на заводе, например? 
- Ой, и не говори. Заказов нет. Началь¬ники заняты одним, как бы денег раздобыть. Додумались до того, что наш склад сдали в аренду каким-то чучмекам. Зарплату не пла¬тят. А сами жируют. Помнишь нашего техно¬лога?
- Как его забыть? Это он копал под меня.
- Так он купил немецкую машину и во¬зит на ней проституток. Вообще, все сбеси¬лись, говорят только об одном, где бы денег надыбать. Не заработать, а так просто полу¬чить. Выдумали словечко, бизнес. А, по-мо¬ему, это обыкновенное «купи-продай». Наши девчонки навострились мотаться в Турцию. Там накупят барахла, а тут продуют.
Мне захотелось выпить. И не какое-ни¬будь иностранное пойло, а нашу русскую водку. Дело в том, что в чемодане у меня три бутылки. Виски, коньяк и ликер. Думала, уст¬рою привальную. Шикану. А теперь, слушая подругу, такая злость ко всему иностранному меня обуяла, что готова была вылить приве¬зенное в унитаз.
- Тоня, ты такие вещи рассказываешь, что мне выпить уже захотелось.
- А, что я говорила? У тебя, определенно шаром покати. Чтобы ты без меня делала?
Антонина права. Я напрочь разучилась вести хозяйство. Там, на Мальте у меня была кухарка, прислуга по дому, шофёр. Быть третьим секретарем посольства не Бог весть, какая важность, но и синекурой её назвать нельзя. Начинала я с должности секретаря-референта. Я не имела дипломатического паспорта, но обладала дипломатическим им¬мунитетом. Обладая характером экстраверта, я быстро нашла общий язык с той группой сотрудников, которые в иерархии посольства занимали низшую ступень.
- Хозяйка, ау! Ты где? Все готово к раз¬врату.
Пока я предавалась воспоминаниям, Ан¬тонина успела устроить шикарный стол. Из дома она привезла свиные отбивные, карто¬фельное пюре и бидон компота из первых са¬довых ягод. Была и водка.
- Мы с Мигелем решили развестись.
Такое заявление буквально ошарашило меня. Подруга увидела мое лицо.
- Да не удивляйся ты так. Пока ты жила за границей, тут у нас многое изменилось. Горбачев развернул такое, что нормальному человеку не понять. Чего стоят одни коопера¬тивы. Вот представь. На заводе начальники решили создать кооператив. По производству каких-то ерундовых бытовых приборов. Ма¬териалы и комплектующие закупают по гос¬цене, а продают по коммерческим. Представ¬ляешь, какая прибыль. Я от смеха чуть не описалась, когда увидела, сколько тот же наш бывший технолог платил членских взносов.
- Не надо считать деньги в чужом кар¬мане. Ты лучше поясни, отчего ты разво¬дишься с Мигелем.
- Выпьем ещё, а то, как  говорится, без пол-литра не понять.
Свиные отбивные остыли, но под водку елись хорошо. За окном посерело. Быстро пролетело время. В середине июля ночи уже темные. Честно говоря, я порядком устала. Это заметила Подруга.
- Я у тебя ночевать останусь. Ты ложись, а тут все приберу и тоже лягу.
Закончился мой первый день в Ленин¬граде. Могла ли я представить, что в октябре Ленинград переименую в Санкт-Петербург.
Антонина так и не поведала мне о при¬чинах развода с кубинцем. Я не настаивала, она сама не продолжила начатый вечером разговор. 
Моя подруга с утра была сосредоточена и малоразговорчива.  Я же не стала ей досаж¬дать.
Распрощались мы сухо. Вера Петровна так и не пришла.
- У меня новый номер телефона, я его записала на календаре.
Все. Она, помахав рукой, вышла из квар¬тиры.
В воскресенье у меня по давно заведен¬ному правилу «банный» день. На острове в воскресенье я с товарищами по работе жен¬ского пола ходила в русскую баню. Искать баню в нынешнем Ленинграде? Хлопотно, и я решила просто посидеть в ванной. 
Портативный радиоприемник я на¬строила на волну BBC. Новости начались с со¬общения об открытии XVI летней Универ¬сиаде. Потом какой-то комментатор разгла¬гольствовал о последствиях расторжения Варшавского договора. Ему на смену пришла дамочка, которая захлебываясь, говорила о начале у нас процесса разгосударствления предприятий и их последующей приватиза¬ции. 
Белоснежная с перламутровым отливом пена приятно щекотала мою сохранившую Мальтийский загар кожу, теплая вода рас¬слабляло тело. А радио бормочет о полном Солнечном затмении, которое могли видеть жители Гавайи, Мексики, Колумбии и других стран Центральной Америки. И лишь в конце скороговоркой сообщили, что Борис Ельцина принес присягу в качестве Президента Рос¬сии.
Вода остывает, отдав тепло моему телу, я начинаю замерзать. Перевела радио на волну Москвы и с ходу меня постарались удивить. С конца двадцатых годов такого не было - от¬крылась Биржа труда и началась регистрация безработных. Где мои семнадцать лет, когда я стояла у стенда с объявлениями – «требу¬ются». Прошло всего-то двадцать лет, а такое впечатление, что страна  улетела назад на пятьдесят. И даже больше.
Легким ударом по клавише выключаю радио и медленно, отслеживая каждое движе¬ние, выползаю из посудины ванны. Моя эрзац баня закончена. Обязательно найду настоя¬щую баню, где топят не газом, а дровами, по¬латья не из пластмассы, а из лиственных по¬род дерева, где продают не пивные напитки, а настоящее пиво, и закачусь туда надолго. Вода, в каком бы она ни была образе, бассейн, река, море или эта самая посудина, отнимет у человека силы и вызывает аппетит. В холо¬дильнике, что помыла Антонина, я обнару¬жила, обернутый в фольгу кусок вчера не съеденной свиной отбивной. Если скушать её с горячим чаем, то, думаю, мой желудок не взбунтуется и будет достаточно вкусно. Хо¬рошо бы выпить бокал чешского пива «Праз¬дрой», но где его, настоящего, найдешь?
Поглядела в окно. Спасибо природе, она хотя бы не устраивает всяких переворотов. Все также шевелят пожухлыми листьями тополя, все также мутно чернеет Черная речка, и по её берегу зеленеет трава. Собачник натаскивает доберман пинчера на команду «анкор». За¬веду и я собаку. Не такую громадину. Таксу или мопса. От праздных размышлений меня отвлек телефонный звонок. Кому не спится в выходной?
- Не спишь? Я вчера совсем ополоумела, забыла отдать тебе твою коробочку. Привезти сегодня?
Милое создание моя подруга Антонина. Уезжая из Союза, я коробочку с Наумиными червонцами отдала ей на хранение. А она вчера позабыла отдать, и теперь с утра по¬раньше звонит мне.
- Во-первых, я не сплю. Во-вторых, если у тебя нет более важных и срочных дел, при¬вези.
Честно говоря, мне отчего-то одиноко, и я желаю с Антониной развеяться. Мне нельзя  тосковать I it is impossible yearn.
 Лишившись работы, не стану уточнять по какой причине, я почувствовала себя ка¬ким-то недочеловеком. Ездить в Турцию я не намерена, таскать на себе тюки, потом  суе¬титься – где бы сбыть купленое. Я не ишак и не коробейник. Таким образом, мне следует крепко подумать, как жить дальше в этой си¬туации. По словам Антонины, производство медленно, но верно разрушается.  На острове происходящее в тонущем Союзе нерушимом, воспринималось отрешенно. Тут мне в нос, в глаза, в уши буквально ударило смрадом раз¬ложения. Едучи в «Красной стреле», я пора¬зилось тому факту, что в экспрессе, пассажи¬рами которого, некогда бывшим поездом для совэлиты, едет всякая шелупонь; нагловатая, в разговорах хамоватая и безграмотная. Едва эти младотурки вошли в купе, они начали пить. Бутылки с красно-белой этикеткой, на которой начертано с буквой ять - Смирнофф, они расставили на столике, а закуску выло¬жили прямо на одеяло.  Только благодаря снотворному и «берушам» я могла немного поспать. Москва наполнена приезжими, и это не привычные командированные или жители близлежащих населенных пунктов, что наве¬дывались в столицу с целью купить колбасы. Это поголовно народ «деловой»», денежный. Они приехали в столицу для «бизнеса». В «Макдональдс» очередь в два квартала, а в кинотеатре, что неподалеку, открыли какой-то рынок – Распродажа и ниже с ошибкой на английском языке – Cekond hand. Вот и читай столичный житель – Цеконд хенд, и ломай голову, если ты её не потерял от чада гласно¬сти, чтобы это значило. В Управлении кадров МИД, а со мной долго говорить не стали.
- Ваше образование и опыт работы не позволяет нам держать Вас в кадрах Мини¬стерства.
В переводе на нормальный русский язык это значило – Мотай отсюда. 
Выдали деньги, что причитались мне, отобрали удостоверение и диппаспорт, поже¬лали успехов и помахали ручкой. Адью, ма¬дам. 
Съев остывший кусок мяса, я вдруг осоз¬нала, какой подвиг совершила моя подруга.  В магазинах же шаром покати. Антонина как-то вскользь сказала, что продукты, сигареты и спиртное теперь продают по талонам. Я тогда не обратила внимание на её такие слова.
- Талоны выдают по месту прописки.
Уезжая в длительную командировку, жилплощадь я забронировала и, естественно выписалась. Интересно, горбачевские пере¬стройщики-то как питаются? Во времена во¬енного коммунизма существовали магазины «Торгсина», а теперь как? У меня есть не много чеков Внешторгбанка, так называемые боны, но на них долго не протянешь. А, когда мне оформят постоянную прописку, один Бог знает.
Телевизор не работает. Уезжала, рабо¬тал, вернулась, не работает. Чудеса электро¬ники. В радиоприемнике «сели» батарейки. Полный информационный вакуум.
Антонина добралась до меня на удивле¬ние быстро.
- Чего сидишь сиднем? Небось, голод¬ная?
- Доела твоего порося.
- А я ничего не жрала. Будем яичницу готовить. В пятницу с Сашей на его Жигулях съездили на птицефабрику. Купила пятьдесят яиц. Срам! Куры несутся исправно, а яиц в продаже нет.
- Саша, это кто?
- Саша? – Антонина зарделась, - Мой то¬варищ. А что я не имею права иметь хоро¬шего товарища? Мигель на своем острове Свободы будет лизаться с негритянками, а я тут кисни?
Замяли этот вопрос. Здоровье, прежде всего. А нормы кодекса строителя комму¬низма пускай блюдут те, кто их придумал.
Из десяти яиц, что привезла Антонина, три стухли.
- Суки, прости меня господи. Гноят про¬дукты, лишь бы народу не досталось. Ты скажи, ты умная, кому это выгодно?
Не стану же я читать лекцию о «диком» капитализме, который, судя по всему, насаж¬дает Горбачев и его команда в СССР. Вспом¬нила мой разговор с нашим военным атташе во Франции. Моложавый полковник, угощая меня абсентом в кабаре «Мулен Руж»,  пони¬зив голос, приводил казавшиеся тогда фанта¬стическими факты о подрывной деятельности в самых верхах Союза, о планах ЦРУ по раз¬жиганию национальной ненависти.
- Наши коллеги из Ленгли основной удар предполагают нанести в странах При¬балтики, затем разжечь огонь национализма в нашей Средней Азии.
Это его слова. И еще.
- В экономике их цель развал производ¬ства, и через это создание искусственного де¬фицита продовольствия. 
А теперь у меня на кухне немолодая уже женщина, не имеющая высшего образования, но от природы наделенная острым умом, вы¬сказывает свои суждения по этим вопросам, и я диву даюсь, насколько они прозорливы.
- Ты слышала, в Литве что надумали? Они решили отделиться, а наш Ельцин их поддержал. Он чем думает, как ты считаешь? Определенно, не головой. Саша говорит, что это все происки жидов. Я так не думаю. У нас евреям не жизнь, а малина. Всё артисты, му¬зыканты  и академики.
Яичница готова и мы принялись за неё. Вернее, кушала Антонина, а я, так, была ря¬дом. Нашлись у подруги и соленые огурцы. Их Тоня поедала с завидным усердием. Я не утерпела и спросила.
- Тоня, ты случаем, не беременна?
- Такое в нашем возрасте по случаю не происходит. Девять недель уже. Аборт делать поздно, и Саша настаивает на том, чтобы я рожала.  Он одинок, и силен. Говорит, где один ребенок, там и второго прокормим. У него дом в садоводстве в Новой Ладоге.
Знала бы я, что там мне придется скры¬ваться от моих врагов летом 1997 года.
Потом мы с Тоней пили чай, и я курила, выпуская дым в форточку.  О коробочке вспомнила Антонина.
- Я твою коробочку сберегла. Держи.
Приятная тяжесть легла мне в ладонь. С этого мига я ощутила себя не менее чем Бел¬лом  Гейтсом.
- Давай выпьем.
- Мне лучше не пить.
- Тогда я одна выпью.
Осень в Ленинграде  в самом разгаре.
Я слышу  ребячий  гомон. Тут на меня накатило. Я вспоминала Павлика. Слёзы по¬текли по щекам сами собой.
- Ты, что, Ирина?
- Павлика вспомнила.
- Поплачь.
Слезы высохли.
- Вот и молодец. Какие наши годы. Ты ещё родишь.
- Ты шутишь. Мне сорок четыре года. Хочешь, чтобы я умерла при родах?
- А мне сколько? Врач мне сказал, кеса¬риться будем.
- Убедила, но кто на меня позарится. Стара я для любовных приключений.
Если бы кто-нибудь услышал наш разго¬вор, решил, что это беседуют пациентки пси¬хиатрической больницы.
Наверное, мы бы и дальше продолжили обсуждение этой животрепещущей темы, если бы не позвонили в дверь.
- Ты ждешь гостей? – спросила Анто¬нина.
- Какие гости, если я приехала вчера?
- Тогда это из органов. Ты шпионка и тебя пришли арестовывать.
Так шутит моя подруга, а я иду откры¬вать.
- В дом пустишь?
Передо мной стоит Вера Петровна, моя первая начальница.
- Засиделась вчера у подруги до ночи, переночевала и, вот, решила все же зайти к тебе. Антонина у тебя?
Узнаю бригадира. Все такая же деловая, командные нотки в голосе.
- Мы с Антониной только позавтракали.
- Распустились совсем. Кто же в такое время завтракает? Обедать пора.
Не стану я ей возражать, что, мол, сего¬дня выходной. Сама сообразила.
- Впрочем, сегодня воскресенье, можно расслабиться.
Антонина подала голос.
- Товарищ начальник, нечего на нашу иностранку наседать. Идите сюда.
Вера Петровна пришла не с пустыми ру¬ками.
- Вот, девочки, удалось отоварить та¬лоны. Буквально с кровью вырвала кусок го¬вядины. Говорят, в области коров забивают. Кормов нет. 
- Вера Петровна, мы с Ириной яиц на¬елись.
- Так я и не предлагаю сейчас мясо жрать. Вы, что меня прогнать хотите?
Я успокоила Веру Петровну, усадила за стол и налила водки.
- Это дело, а то в глотке сушь.
Выпили. Помолчали.
- Знаете, девочки, я с этой горбачевской антиалкогольной кампанией пьяницей стала. Как раньше было? Водку покупала только то¬гда, когда праздники или гости пришли. А начали на водку давать талоны, как же их не отварить. Стоит родимая в буфете, и  так и говорит: выпей меня. Гад он, этот комбайнер. Не слышали, он из мамонов? Я слышала.
- О мамонах я ничего не знаю. Знаю дру¬гое, о нашем Президенте за рубежом отзыва¬ются весьма положительно.
- Ещё бы! – Вера Петровна возмущена, - Он же перед ними стелется.
- Товарищи женщины, - прерывает нас Антонина, - вам не надоела политика. Вы же бабы. Лучше расскажите, Вера Петровна о Вашем муже.
- А, что о нем рассказывать. Сидит мой муженек в тюрьме.
Видно, что эта тема неприятна Вере Петровне, и я поспешила перевести разговор на другую тему.
- Как на взводе?
Реакция Веры Петровны оказалась не¬ожиданно резкой.
- Как на заводе? А есть ли завод? Разво¬ровали завод. Говорить тошно. Мясо надо жа¬рить.
Я мяса не кушала, сыта была, но вместе с женщинами осталась сидеть за столом и слу¬шала их.
- Ты все сделала, как я сказала? - спра¬шивает Вера Петровна Тоню.
- Все, как Вы велели. Отнесла сумку по адресу. Получила конверт.
Настоящий детектив. Но не в моих пра¬вилах вмешиваться в чужие дела.
- Конверт с тобой? 
- Конечно.
Антонина лезет в карман джинсовых брюк и достает обыкновенный почтовый кон¬верт.
Вера Петровна аккуратно его вскрывает и на свет появляется тоненькая пачка банкнот зеленого цвета. Теперь даже ребенок знает, что это за валюта. Доллары. Вспомнила я Наума Лазаревича с его тайником в книге – вот и до рядовых граждан из рабочего класса дошла долларовая лихорадка. Мелькнула  ди¬кая догадка – они торгуют секретами. 
- Товарищи, доллары от ЦРУ?
Вера Петровна смотрит на Антонину, та на неё. Проходит несколько секунд и моя ти¬хая квартира наполняется хохотом. отсеяв¬шись, женщины с удивлением уставились на меня.
- Ты чего Ирина? Насмотрелась кино о шпионах? Мы секреты сумками отгружаем, так, по-твоему?
Вот ведь какая я дура. Речь шла о сумке, а я опустила этот факт. Теперь мы все сме¬ёмся.
- Я, Ирина Анатольевна, если ты не за¬была, отличная портниха.
Позабыла, честно говоря, а Вера Пет¬ровна мне шила костюм, когда я начала рабо¬тать во Дворце Труда.
- Налейте и мне.
- Верное решение, товарищ  Тиунова.
Вера Петровна ловко, по-мужски раз¬лила остатки водки, мы чокнулись и без лиш¬них слов выпили. И тут мне в голову пришла гениальная мысль, а не организовать ли мне кооператив по пошиву женской одежды.  Не пускать же в распыл царские червонцы.
- Мне пора, - тоскливо сказала Анто¬нина, - меня Саша будет ждать. Он говорит, мне надо много гулять.
- У Антонины мужик строгий. Зря, что ли он в охране работает.
Антонина ушла, мы остались вдвоем с Верой Петровной.
- Что думаешь делать?
Вера Петровна говорит куда-то в сто¬рону. Такого за ней раньше не наблюдалось.
- Думаю пока.
Говорить или не говорить ей о моей за¬думке? Скажу, решаю я, но сказать не успе¬ваю.
- Ты не торопись. Наверняка у тебя жи¬рок есть. Поживи тут. Погляди, ты умеешь анализировать обстановку. Непросто тут все. Того и гляди кто-нибудь да взорвется. Рабо¬чий класс у нас не весь спился. А, может быть, военные встрепенутся. Замордовал он их со¬всем. Моего мужа упекли в Кресты за то, что дал в морду одному поддонку в погонах. Везде есть паразиты. Инкриминируют мужу нанесение особо тяжких телесных лицу, нахо¬дящемуся при исполнении служебных обя¬занностей. Муж записку передал, пишет, найди деньги и выкупи меня. А берут эти по¬донки исключительно в долларах. Кручусь, как шкурка на члене.
Никогда раньше никто из нас не слы¬шал, чтобы наш бригадир грубо выражался. Выходит, довели женщину до предела.
- Так что, Ирина Анатольевна, не спеши. Была ты начальницей, уважаемым человеком, а теперь ты кто? Ныне в почете дельцы, хваты. Зашла я как-то в ресторан. Кто на входе? Нет. Не отставной военный. Молодой бугай, ку¬лаки с дыню колхозница, стрижен под бобрик затылок лоснится. Он тебе и швейцар, он и вышибала. Это было месяцев семь назад. И, что бы ты думала, понадобилось мне офор¬мить кое-какие документы в отделе учета и распределения жилой площади в райиспол¬коме. Записалась на прием к заместителю на¬чальника. Вхожу, а он там восседает. Меня оторопь охватила.
- Так он, может быть, в швейцарах был временно, подменял кого-нибудь.
Я поминаю, что сморозила глупость, но и поверить в такую стремительную карьеру не могла.
- Сильно ты оторвалась от нашей жизни, если такое говоришь. Дома у меня номер «Со¬ветской России» сохранился. В ней на вкла¬дыше одно слово – Обогащайтесь. И точка.  Пойду я.
Последние слова Вера Петровна произ¬несла грустно.
Когда она уже стояла в прихожей я ре¬шилась.
- Погодите, Вера Петровна. Сколько тре¬буют денег за  выкуп мужа?
Она назвала сумму, равную стоимости «Жигулей».
- Чего годить-то.
Я силком вернула её на кухню.
- Посидите, я мигом.
Пошла в комнату и достала пять чер¬вонцев.
- Держите. Этого должно хватить.
- Ни в жисть.
Отталкивает мою руку с деньгами. Я не удержала, и монеты покатились по полу.
- Что я наделала?
Сокрушается Вера Петровна, и пытается встать на колени. Вместе мы собираем чер¬вонца с профилем Николая Второго. Монетка к монетке и все собрано.
- На меня грешила, а сама, небось, банк в Женеве ограбила. 
Тут меня как это бывает, понесло, и рас¬сказала о Науме.
- Так вот почему тобой опер интересо¬вался.
- Но отстал же.
- Я такого подарка не приму.
- Считайте, что это не подарок, а мой взнос в наше с Вами дело, говоря по-англий¬ски business.
- Набралась за границей словечек. Те¬перь у нас все говорят на смеси нижегород¬ского с французским. Какое такое дело ты придумала?
Я, как могла, рассказала о своей задумке.
- Что же, это стоящее дело. Я, не стану скромничать, шью хорошо. У меня в клиент¬ках знаешь, какие дамы. Антонина относила платье вечернее и деловой костюм жене за¬местителя Председателя Правительства. Он там шишка. Ведает имуществом города. Мил¬лионами ворочает.
Спустя неделю мне представится случай познакомиться с Михаилом Владиславовичем Маневичем, вице-губернатором, красивым тридцатилетним евреем, со щеткой густых усов под «выдающемся» носом, с шевелюрой густых жестких волос.   Он произвел на меня положительное впечатление. Говорил спо¬койно, рассудительно, и, в общем-то,  пра¬вильные вещи. Но тогда все ещё сидя на полу моей кухни, я не придала значения словам Веры Петровны. Знали бы мы, что через шесть лет этот реформатор будет застрелен наемным убийцей.
- А выпить у нас с тобой бизнесмен не¬чего.
- Это верно подмечено. Заодно и поды¬шим свежим воздухом.
Четырнадцатого июля одна тысяча де¬вятьсот девяносто первого года две женщины вышли из дома № 3 по Сабировской улице. Было это в пятнадцать часов тридцать минут. Кто бы мог в тот момент, что через месяц и пять дней ближайшее окружение Горбачева предпримет попытку сохранения Союза и возрождения его былого величия.
Гастроном на набережной Черной речке сохранился, а талоны на водку были у Веры Петровны. Так что скоро мы стали обладате¬лями двух бутылок водки неизвестного про¬исхождения.
Подытожу. Свой второй день пребыва¬ния в Ленинграде после длительного отсутст¬вия я провела продуктивно.
Вера Петровна уехала от меня, несмотря на мои уговоры остаться на ночь, около один¬надцати вечера.
Мне не спалось; сказывалось напряже¬ние последних дней. Не простое это дело ока¬заться не удел. Простите за тавтологию. Ус¬нуть удалось под утро. Засыпая, я слышала, как проехал трамвай через мост на Черной речке.
Утро. Я долго лежала в постели с закры¬тыми глазами. Вспоминала события послед¬них дней. Ничего отрадного. На Мальту на¬значили нового посла. В посольских кругах говорили, она ставленник Питерца, что она не имеет профессионального дипломатиче¬ского образования, и вся её карьера чисто но¬менклатурная. От комсомола до должности министра в Правительстве.
Долежалась до того, что спину заломило. Привычная легкая гимнастика, душ. А вот с завтраком проблема. Недолго думая, решаю сегодня позавтракать в центре, в каком-ни¬будь недорогом ресторане. Достала из чемо¬дана свой деловой костюм. Он немного по¬мялся, но не беда, материал хороший, отви¬сится на мне. Погода мрачная. Дует северо-западный ветер. Он срывает последние листья с деревьев и несет их по мостовой. В одном костюме я замерзну, и потому поверх надеваю плащ.
Глянула на себя в зеркало в прихожей. Вполне. Вспомнила вчерашний разговор с Антониной о моей  возможной беременности, усмехнулась – что ж, ты, женщина, ещё весьма привлекательна. Как там говорят амери¬канцы, сексапильна. Одна мысль цепляется за другую, я вспомнила того мужчину, что вез меня на своей «Волге», Павла, а отчество поза¬была напрочь. Мои приятные воспоминания прервало урчание в животе. Срам-то, какой.
Ноябрь в Ленинграде всегда не погож. Небо тяжело набухло темно-серыми тучами, оно опустилось и, кажется, еще миг и оно ля¬жет своими тучами на крыши домов города. Ветер не устает дуть и больно сечет лицо то ли дождем, то ли мелкими льдинками. Мой берет, который я купила в Венеции, хорошо защищает лицо, но не шею. Напрасно я не обмотала её кашне из маленького магазин¬чика на улице Генерала Гомона, что недалеко от Эйфелевой башни. Какие это были дни! В Союзе старого Черненко сменил относи¬тельно молодой Горбачев. Он уже успел на¬петь столько, что тут, в Европе, его окрестили русским соловьем. Пой, ласточка, пой.
Мой boy friend, корреспондент телеви¬зионной компании CCN, и по совместитель¬ству внештатный сотрудник Central Intelligence Agency, по-русски ЦРУ, в те дни был похож на павлина, который распушил хвост перед курочкой. В роли курочки высту¬пала я. Он угощал меня вином, на Шампанское ему, вероятно ЦРУ денег не выделило, пресловутым луковым супом, бараньим рагу со спаржей, а по утрам впихивал в меня круасаны. Я терпела три дня, а потом выложила ему все, что о нем думала. Как он взвился! Как он кричал! Он не шпион! Он честный американский reporter. Он брызгал слюной и был в тот момент отвратителен.
Стоя на ступенях эскалатора, предаваясь воспоминаниям, я не забывала по привычке рассматривать рядом стоящих и проезжающих мимо на параллельной лестнице людей. Подспудно желая встретить Павла. Но тут, же одернула себя; он не пользуется общественным транспортом, у него свой автомобиль. Знала бы я, что «Волга» ГАЗ-21, изготовленная в 1970 году, в конце концов, сломалась, и так, что ремонт её обошелся владельцу в две трети цены нового отечественного автомобиля типа ВАЗ. В метро мне стало душно, и на станции «Горьковская» я поднялась наверх. У памятника Максиму Горькому какая-то группка людей, жестикулируя, что-то обсуждала. Невольно усмехнулась, вспомнив горожан у Костела. Тогда  они собрались, чтобы произвести перекличку в очереди на холодильники. Интересно, какая такая нужда  погнала этих на улицу в непогоду, и вот теперь тратить нервы,  рвать голосовые связки.
Несмотря на непогоду, я решила немного пройтись. Сколько лет я не была в Ленинграде.  И вот что характерно к этому, в общем-то, чужому городу и испытываю особые родственные, что ли, чувства, и соскучилась по нему, а к родному Жданову, вернувшему свое исконное имя Мариуполь, я не испытываю тоски. Моих сил  хватило дойти до Иоанновского моста ведущего в Петропавловскую крепость. И опять воспоминания. Группа туристов из Белоруссии и экскурсовод, с ними я, молоденькая девчушка провинциалка.
Пришлось мне вернуться и влезть в новый вид общественного транспорта - маршрутное такси. Пожалуй, это редкий случай удачного решения хотя бы одной проблемы.
Микроавтобус ходко бежит по  мосту, через лобовое стекло уже видны надгробные камни бывшего плаца, как поглощаться изрядно выцветшие стяги, как слетают листья с кустов сирени. И тут воспоминания; как мы с девчонками после демонстрации, кстати, тоже в ноябре, устроились на скамье под кустом сирени и весело отметили праздник - пятьдесят третью годовщину Октябрьской революции.
«Латвия» свернула на Садовую улицу, выйду у дома Наума, решила я. Интересно, что демонстрируют в кинотеатре «Молодежный». О Науме я стараюсь не думать. Двадцать лет срок большой. Определенно, он был осужден, такие преступления в то время карались строго. Выжил ли в колонии этот эстет, реставратор и мошенник? Если выжил, что стало с ним после?
«Небеса обетованные» Эльдара Рязанова, это я прочла на афише. Где ты, Артем Фролов? Физиономия Лии Ахеджаковой хитро смотрела на меня. Нет, Лия, в кино я не пойду. Мне кушать хочется. Не пойду я в ресторан «Невский», и не потому, что рядом нет сотрудника ОБХСС. Прошлое. Оно неотступно следует за мной. 
В этот день я столовалась в ресторане «Метрополь». Наверху в грушевом зале справляли свадьбу. Судя по тем тостам, что доносились сверху, там вступали в семейную жизнь студенты.
Не было в моей жизни свадьбы. Как и не было, по сути, и полноценной семьи. И не будет уже.
Я доедала судака, когда меня окликнули.
- Ирина, неужели это Вы?
Поодаль стоял Павел Михайлович. Машу ему рукой.
- Честно говоря, не надеялся Вас встретить. Тем более в этом ресторане. Обычно сюда ходят мужчины с дамами сердца, так сказать.
- Так Вы намекаете, что я опустилась до уровня публичной девки?
- Упаси Боже! Просто я предлагаю Вам перейти за мой столик.
- Быть Вашей дамой сердца?
Пикировка продолжается.
- Скажу, не таясь, Вы запади в мое сердце.
- Что же и Вы мне не безразличны. Ведите меня, сударь.
Запомним этот день, восемнадцатое ноября 1991 года. Члены ГКЧП сидят в Матроской тишине.
Вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр СССР Валентин Павлов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков, первый зампред Совета обороны СССР Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков. Я перечислила состав Комитета для того, чтобы вам было понятно, как мы, люди приверженные идеям государственности отнеслись к этому событию, что тут же было названо путчем. 
Павел Михайлович занял столик у стены. Столик на двоих.
- Вы ждали кого-то?
- Вас я жду с того момента, когда расстался с Вами у Вашего дома. Минутами раньше я решил, что на неделе обязательно приеду туда, обойду все квартиры, но найду Вас.
Слушала его и не верила. Кто-то так уже мне говорил. И что? Да ничего. Сгинул во времени. Не судьба мне иметь настоящую  семью, верного мужа друга, опоры в жизни. Все сама, да сама. Павел вдруг замолчал. На столе графин и скромная закуска. Так обычно едят люди скромного достатка и не в ресторанах.
- Вам что заказать?
- Благодарю. Я уже свою трапезу закончила.
Мне действительно не хотелась, ни пить, ни кушать.
- Что же, тогда и я свернусь. Перекусил и будет.
Выходит, то, что сейчас было на столе, это всего лишь  легкая закуска.
- Я забыла расплатиться.
- Не озабочивайтесь этим. Я оплачу.
Нет уж. Я женщина самостоятельная и обеспеченная, могу заплатить за себя. Встала и пошла к своему столику, а там и официант на стрёме.
- Я думал Вы из тех, кто погулял и слинял.
- A Young person, you mistakenned.
Специально сказала на английском языке, что он ошибается.
- I pleased that to mistaken.
Как мы рады, как мы рады. Парень прилично говорит по-английски, и, если он рад, то и я рада. Мы оба ошиблись. Дала ему на чаевые и пошла восвояси. О Павле позабыла. Вышла на Садовую улицу, в Гостином дворе за балюстрадой ворога этажа очередь. Пригляделась, о Боже! – люди стоят за туалетной бумагой.
- Сбежали с поля боя?
- Если для Вас завтрак в ресторане с дамой является боем, то, что же говорить о более интимном.
- Вы отчаянная женщина.
Мне этот бывший выдающийся изобретатель начинает надоедать. Как обманчиво первое впечатление. Но и меня понять можно. Столько лет пребывать в добровольной схиме, тут любой более или менее прилично выглядящий и говорящий членораздельно субъект в штанах покажется рыцарем.
- Помнится, Вы говорили о семье, которую Вам приходится кормить извозом.
- Моя старушка развалилась и восстановлению не подлежит, так что остался я без средства производства. Намерен устроиться на платную автостоянку.
Честно говоря, мне его заботы до лампочки. Мне бы самой как-нибудь устроить свою жизнь. Хотела уже распрощаться, но тут мелькнула мысль – а не предложить ли ему поработать в моем будущем предприятии. Наслышана я о том, как атакуют частные предпринимателей разные бандгруппы. будет у нас с Верой Петровной свой охранник. Мужик он крепкий, на здоровье не жалуется.
- Послушайте, Павел Михайлович, а, если я Вам предложу работу, Вы согласитесь?
- Я так и знал, что Вы настоящий современный деятель. 
Тон, с которым это было произнесено, покоробил меня, и я тут же парировала.
- Если  Вы в слово «деятель» вкладываете,  ироничный смысл, то я отрицаю это. Я деятельный человек, и никто этого у меня не отнимет.  Позвоните мне через неделю.
Как я была наивна, предполагая, что смогу за неделю оформить документы на кооператив. Продиктовала Павлу свой домашний, другого-то нет, телефон и пошла в Гостиный двор. Нет, не стоять в очереди за туалетной бумагой. Хотелось  побыть одной. А где, как ни в толпе человек чувствует себя особо одиноким. Кроме того, мне надо что-то купить из зимней одежды. В Европе такое занятие прозвали американским shopping, так и хочется переиначить в неприличное.
И тут я оплошала. Даже обыкновенного пальто на ватине и с меховым воротником не было. Придется ждать контейнера с Мальты. Свои прежние зимние вещи я раздала перед отъездом за границу. Все равно их съела бы моль.
Побродив по анфиладам Гостиного двора, изрядно помятая толкающимися покупателями, сердитая на все и вся, но больше всего на самоё себя, я вышла на Перинную линию. Надо быть полной идиоткой,  чтобы не приобрести по дороге домой в магазинах при аэропортах хотя бы какую-нибудь зимнюю одежду. Теперь придется тратить бонны. Так я предполагала, а вышло иначе. Вера Петровна из отреза английского ратина, сберегла с прежних времен, пошила мне превосходное пальто. Что там французские модельеры!
Двадцать пятого ноября, это был понедельник, я с набором необходимых документов сидела в приемной начальника Регистрационной палаты товарища, ещё товарища, Товчина. Почти час я отсиживала пятую точку на кожзаменители. Попа вспотела!
- Ирина Анатольевна, - начал гундосить товарищ  Товчин, заглядывая в мои бумажки, - Эти документы Вы оформили не по форме.
- Во-первых, эти документы оформляла не я, а такие же чиновники, как Вы. Во-вторых, если у Вас тут такой порядок, то неплохо было бы устроить стенд с образцами правильно оформленных и необходимых документов.
- Я учту Ваше замечание, а пока возвращаю Вам Ваш пакет. Желаю успехов.
Так бы и врезала в его красивое еврейское лицо этим самым набором. Спустя неделю, уже после моего визита к Маневичу, товарищ Товчин мне не казался сильно противным. Субординация  великая сила.
В тот день, когда трое подписали в Беловежской пуще преступное соглашение, я получила уведомление о том, что мне разрешено открыть кооператив по пошиву верхней одежды. Свое предприятия я назвала по имени одного из пригородных поселков – «Ольгино».  Павла Михайловича я оформила в качестве подсобного рабочего, но изустно в его обязанности входило обеспечение безопасности кооператива и его имущества. 
Ленинград переименовали в Санкт-Петербург. Наше с Верой Петровной предприятие мы устроили в одном из подвалов на Петроградской стороне. Монеты текли, словно песок между растопыренных пальцев.
Сопротивляясь ветрам природным и бюрократическим, мне удалось начать свое дело.
- Ирина, надо бы как-то отметить это событие.
Вере Петровне я возражать не стала. К моему большому  сожалению, Антонина не смогла быть с нами. Она  лежала в институте имени  Отто на сохранении.
Новый 1992 год я встретила за городом, в пансионате в поселке Ольгино. Дул сильный ветер с залива.