- Сумасшедшая. Прав мастер, с тобой лучше не связываться. Пиши заявление, - листок бумаги положил и ручку свою дает.
- Чего писать-то?
- Пиши: я, такая-то, - я его перебиваю.
- Какая такая? Рост? Размер обуви и все прочее?
- Прекрати, Тиунова, а то, - тут и он рассмеялся, но целовать не стал.
В заявлении я написала, что желаю быть в рядах строителей коммунизма, что готова верно служить делу партии, её идеалам. Немного подумала и приписала: Не пожалею ни сил, ни здоровья ради достижения главной цели в своей жизни. Уточнять, что это за цель, не стала. Это моя тайна.
- Распишись и поставь дату, - сказал парторг и опять скорчил рожу серьезности и недоступности. Отчего так происходит, стоит обыкновенному человеку занять мало-мальски ответственный пост, как он начинает изображать из себя большого начальника. Редким людям удается сохранять естественность и в хорошем смысле простоту. Таков был Федор, начальник треста и муж злюки жены Ольги.
Год я пребывала в кандидатах в члены КПСС. Настал час, и я предстала перед общим собранием коммунистов нашего цеха. Слава Богу, не странно ли звучит это в устах будущего члена компартии, в зале не было ни Клеопатры, ни Тони, и когда кто-то из зала задал мне вопрос, о моем отношении к алкоголю, я спокойно ответила – отрицательно. Опять не уточнив, что именно я имею в виду.
Так закончилось для меня лето 1970 года.
Попутные ветры
В 1976-ом году состоялись летние XXI Олимпийские игры в городе Монреаль. Я с интересом сле¬дила за сообщениями оттуда и все ждала, когда услышу имя Яши. Так и не дожда¬лась.
Зато узнала, что, когда Монреаль по¬лучил право на организацию Игр XXI Олимпиады 1976 года, какой-то Жан Драпо сказал, что это будут «скромные Игры, на которых будут царить простота и достоин¬ство в традициях величия человека». Это было сказано с учетом опыта прошлой Мюнхенской Олимпиады. Однако вскоре о достоинстве, традициях и величии при¬шлось забыть. Началась лихорадка. Рас¬ходы на «простые» сооружения во много раз превысили сметы: планировали 310 миллионов долларов, израсходовали, в конце концов, почти два миллиарда. Строительство шло в сложных условиях. Стояли жесточайшие морозы, процветало жульничество, подрядчики шантажиро¬вали оргкомитет. Ошибки строителей при¬вели к трагической гибели тринадцати ра¬бочих, ко многим несчастным случаям. То и дело возникали забастовки. Одно слово – капитализм.
Но вернемся в год 1971-ый. Став чле¬ном КПСС, я тут же было буквально втя¬нута в общественную работу. Если раньше наша профоргша поручала мне всякую ме¬лочевку, то теперь меня затаскали в проф¬ком, все тот же Николай Арсеньевич «осед¬лал» меня.
- Ты молодой коммунист и должна своими поступками оправдать это высокое звание, - и понеслось. Сначала он поручил мне вести учет поступления членских взносов. Я ему: А для чего у вас казначей? Он мне в ответ: Не перечь. Она ведет чисто технический учет, а ты должна анализиро¬вать, как и где, в каких размерах поступают взносы по всему заводу. И добавил незна¬комое мне слово – ты будешь моим фис¬кальным органом. Сравни сумму зарплат с взносами, поступающими в нашу казну.
Пошла в библиотеку и там, в словаре иностранных слов узнала, что фиск это казна, что фискалить, это доносить, а фис¬кал, это такое должностное лицо, в обязан¬ности которого входило тайное наблюде¬ние за выполнением правительственных распоряжений. Я выбрала для себя послед¬нее.
Такая работа увлекла меня. Скоро я обнаружила забавный факт; в некоторых профячейках взносы взимались не с пол¬ной суммы доходов. Не учитывались пре¬мии.
Доложила справкой Николаю Ар¬сеньевичу.
- Я это подозревал, а теперь благодаря твоей работе я могу официально поставить вопрос на заседании профкома. Кое-кому здорово достанется.
Так и вышло. Три профорга полу¬чили выговоры. Не знаю, кто донес на меня, но я почувствовала, что меня сторо¬нятся и даже побаиваются. Таким фактом я ничуть не огорчилась. Не в свой же карман я положила недостачу.
Одно огорчало меня, я перестала быть передовиком в цехе. Стали сдавать глаза. Дошло до того, что я «запорола» один очень важный агрегат. Мастер устроил мне выволочку при всех. Сильнейший удар по моему самолюбию. Стерпела, но назавтра пошла в поликлинику к окулисту. Ша, Бе и так далее. Оказалось, у меня близорукость на оба глаза, минус полтора.
- Я выпишу Вам рецепт на очки. Все время носить не надо, но в случаях, когда надо что-то рассмотреть на расстоянии или что мелкое, то надевайте.
На личном фронте у меня тоже сплошная черная полоса.
Расскажу об одном случае.
В начале ноября, а точнее в субботу второго числа, я поехала на Невский про¬спект в надежде купить чего-нибудь вкуснень¬кого в Елисеевском гастрономе. Очень я соскучилась по солененькой рыбке. У нас на Азове в это время полно свежепросленой рыбы. Ночью выпал пер¬вый в этом году снег. Вышла во двор и по¬шла по нему. Хорошо-то как. Иду и ти¬хонько напеваю: ты не пой, не свищи, по зарям соловей. Не тревожь, не буди. Так увлеклась, что не заметила идущего позади молодого человека.
- Вам бы на эстраду, - черт меня дери, до чего хорош этот мужчина.
- Вы из Ленконцерта? – с ходу мне он понравился, и отчего же не познакомится.
- В сферу моей деятельности Ленкон¬церт ещё не попадал, - улыбается сдер¬жано. Зубы белые, белые. Можно подумать, не свои, - Позвольте я Вас немного про¬вожу.
Начались наши «провожания». Он женат, у него двое детей. Но не этот, в об¬щем-то, обыденный факт поразил меня, он служит в милиции, не просто в милиции, а в ОБХСС. Об этой структуре я немного знаю. Те двое, что явились к Науму, тоже были из ОБХСС. И Родиона допрашивали сначала в этом заведении.
Дошли до остановки автобуса.
- Проводили? – с вызовом спрашиваю его. Он молчит и улыбается. Везет мне на улыбающихся мужчин.
- Проводил до остановки, но хотел бы сопровождать Вас и дальше.
- Вам делать нечего? – нарочно го¬ворю почти грубо.
- Основная масса людей в субботу от¬дыхают, я не исключение. Так как?
- Кверху каком, - ну, думаю, теперь-то он от меня отстанет. Какое там, приставу¬чий, как овод.
- Автобус идет, - и правда показался автобус. Тут уже не до разговоров, втис¬нуться бы. Сильные руки подхватили меня и буквально вставили в салон автобуса. Спиной, той её частью, что ближе всего к попе, я почувствовала некоторое, скажем так, напряжение. Он сексуальный маньяк, решила я, вспомнив один рассказ какого-то иностранного автора. В те годы в Союзе не знали такой напасти.
Водитель автобуса объявил, что он не тронется с места, пока пассажиры не позво¬лят закрыть двери. Напор на мою спину усилился. Я терплю, находясь в положении попавшего в силки зверька.
Чем хорошо езда в переполненном автобусе? Тем, что как ни старается води¬тель, упасть тут не возможно. Но есть и ми¬нусы. Во-первых, все-таки тесновато, во-вторых, народ стоит по отношению друг к другу так близко, что увертывайся, не увертывайся, а запах чужого тела все равно одолеет тебя. Как жалко, что сопровож¬дающий стоит позади, и я не могу почувст¬вовать его запах. Запахи говорят о человеке не меньше, чем отпечатки пальцев.
Так мы и ехали почти до центра. Только на пятой остановке народ «рассо¬сался».
- Куда мы едем? – спросил он, когда наши тела развернулись лицом к лицу.
- Откуда мне знать, куда Вы едете. Я еду на Невский, - честно говоря, мне не хо¬чется, чтобы он исчез.
- Прогулка по Невскому проспекту была любимым занятием русского совет¬ского писателя графа Алексея Толстого, - для чего он мне это говорит? Хочет пока¬заться мне шибко образованным?
- Мне помниться, что и другой вели¬кий русско-украинский писатель любил гулять по Невскому. Со своим носом.
- Определенно Вы мне нравитесь, - сказал и элегантно склонил голову. Черт меня дернул, я ему дала щелбана по лбу. Но и это его не рассердило, - Начало так¬тильного контакта положено. Нам выхо¬дить, - опять его сильные руки почти выне¬сли меня на тротуар. Окружающие нас граждане удивленно зашикали.
В гастроном № 1 мы вошли вместе. Аркадий, так этот сильный и красивый мужчина представился мне, интересно рас¬сказывал о купцах Елисеевых, об их магази¬нах. Попытался Аркадий оплатить в кассу мои покупки, но я на корню пресекла эти попытки.
- Я женщина самостоятельная, при¬лично зарабатываю и могу заплатить за продукты.
- Хочу узнать, а крымское вино входит в Ваш перечень продуктов? – хитрец этот Аркадий. Я сразу поняла, чего он хочет, но ответила уклончиво.
- Спиртные напитки, а также лимо¬нады и другие тонизирующие напитки от¬носятся к группе продовольственных про¬дуктов, но стоят обособленно, - говорю какую-то ерунду. Жду реакции.
- Вы товаровед?
- Я простой рабочий, электромонтажник, - и тут я вспомнила о рецепте на очки. Вероятно, дурное воспоминание отразилось на моем лице, потому что Аркадий взял меня за руки, заглянул в глаза и спросил.
- Что Вы? Этим надо гордиться. А то развелось у нас всяких эмэнесов. Ни черта не делают. Целыми днями стоят в курилках и точат лясы. Их бы, как в Китае в деревню.
- Вы Маоист? – немного успокоившись, спросила я.
- Давайте, Ирина, посидим где-нибудь. Поговорим, - я уловила в его голосе просящие нотки, это не шло к его сильной фигуре. Об этом и сказала.
- Не надо плакать, Вы сильный, а говорите, как обиженный малыш.
- Неверный посыл. Предлагаю обсудить этот в другие вопросы в обстановке комфорта, - подхватил меня под руку и повел в сторону Московского вокзала. Суббота и народу на Невском проспекте масса, так что идти под ручку несподручно, и мы вынуждены были разъединиться. И все равно Аркадий исхитрялся коснуться меня, то рукой, то даже плечом. Меня это немного смешило, не дети же мы.
Прошли квартал, меня этот поход истрепал изрядно. Ненавижу шляться просто так. Даже в детстве, у нас на Азове, я никогда не болталось просто так. Ставила цель и шла. Улучив момент, когда наши с Аркадием курсы сошлись, я успела сказать.
- С меня довольно. Мне осточертело толкаться, свернем куда-нибудь.
- Наберитесь терпения, Ира, - Аркадий крепко схватил меня за руку, - Нам осталось пройти сто метров. Аркадий наподобие атомного ледокола «Ленин» разрезает толпу прохожих, и мы скоро оказываемся перед дверьми ресторана «Невский».
- Теперь послушайте меня, Ирина, моя фамилия Невский, так что Вы будете обедать на Невском проспекте в ресторане «Невский» со старшим следователем Управления ОБХСС ГУВД по Ленинграду и Ленинградской области.
Оказалось, что дверь в ресторан заперта, а на стекле бумажка: Санитарный час.
- This is no barrier, - неожиданно для меня сказал Аркадий по-английски. И пускай я в школе изучала немецкий язык, слово барьер я поняла.
- Вы привыкли преодолевать барьеры?
- Знание иностранных языков в наше время просто необходимо, - говорит этот странный следователь и стучит в стекло. Стучать пришлось недолго, за стеклом появилась красная толстая физиономия швейцара. Он без слов начал тыкать пальцем в бумажку.
- Глядите, что сейчас будет, - со смешком сказал Аркадий и достал красную книжицу. Приложил её к стеклу. Швейцар округлил глаза, почему-то вытер тыльные стороны ладоней о штаны и открыл дверь.
- Сейчас позову старшего, - скороговоркой сказал он и опять вытер ладони.
- Да Вы так не волнуйтесь. Ишь как вспотели. И старшего звать не надо, - Аркадий улыбнулся и добавил, - Пока. Мы и так пройдем.
В вестибюле за низким столиком сидели три человека и что-то кушали. Один из них, дожевывая, грубо сказал.
- Какого черта, не видишь, что ли люди отдыхают?
- Вижу, что люди на работе пьют водку, потому сейчас составлю протокол и ваш кабак прикрою, - опять сует свою красную книжицу в лицо говорившему.
- Гражданин начальник, - не договорил жующий, его прервал Аркадий.
- По какой статье срок отбывал?
- Сто шестьдесят восьмая, часть вторая, гражданин начальник, - официант встал по стойке «смирно», - Судимость снята.
Стушевался малый, мне это понравилось; рядом со мной человек, который может поставить хама на место.
- Веди в зал, - командует Аркадий Невский и хитро подмигивает мне. Мы заодно, это вселяет в меня уверенность в то, что с этим мужчиной мне будет ничего не страшно. Естественная тяга женщины к мужчине опоре и защите.
В ресторане «Невский» пусто, не обманула вывеска. Официанты перетряхивают скатерти и застилают им же столы изнанкой кверху. Создают видимость чистоты. Тот, что встретил нас в гардеробе, провел нас к столу в конце зала.
- Тут вам будет удобно. Оркестр начинает играть в семь вечера, так что ничто не помешает разговору, - с перового взгляда показавшийся грубым типом, он выказал себя вполне воспитанным человеком.
- Скатерть смени, - говорит Аркадий и сам не торопится сесть, и мне не предлагает стула. Вероятно тон, с которым это было сказано, подействовал на официанта, и он поспешил за ширму за новой скатертью. Сменил не только скатерть, заменил столовый набор, вместо сильно загрязненных солонок и перечницы он поставил новенький блестящий мельхиором набор.
Наконец, мы уселись. Меня интересует, что закажет мой новый кавалер. К нам никто не торопиться подойти и принять заказ.
Аркадий спокойно сидит и молчит. Я так не могу, и начинаю сама.
- Расскажите, чем Вы занимаетесь в своем ОБХСС.
- Наше Управление работает по выявлению и пресечению особо крупных хищений социалистической собственности, - казенно отвечает Аркадий.
- Так скучно. Расскажите какой-нибудь забавный случай. Что так просто сидеть.
- Я скучать не умею. Забавных случаев у нас не бывает. Какая может быть забава в том, как один прохвост обокрал государство на десятки тысяч рублей, а другой брал взятки у трудящихся. Вы на своем месте производите материальные ценности, а они ваш труд, можно сказать, сводят на нет, девальвируют.
Подошел официант, не тот, который был судим, другой, пожилой и лысый.
- Прошу, меню, - положил по корочке мне и Аркадию, - На закуску могу предложить свежую осетрину.
- Осетрина не может быть несвежей, - улыбаясь, говорит Аркадий, - Если она не свежая, то она уже не осетрина.
- Ценю Ваш юмор, мы тоже классиков читали. Нести?
- Неси, любитель классики, и графинчик не забудь.
- Даме тоже водку?
- Даме тоже водку, - отвечаю я. Аркадий и официант переглянулись. Аркадий с улыбкой, лысый с укоризной. Да пошел он к чертям. Я женщина свободная, что хочу, то и пью.
Официант ушел походкой человека, страдающего геморроем.
- Водку давно начали пить? – это меня взбесило; он может опекать и защищать меня, но до определенного мной предела.
- С детства пью. Мой папаша был запойным алкоголиком, - с вызовом лгу я.
- Ира, мне лгать бесполезно. Я и не таких, - он остановился и задумался, я ему помогла.
- Раскалывал? Так, что ли это у вас называется?
- Это жаргонное слово, но Вы правы, именно так я и хотел сказать, - вернулся лысый официант, несет одной рукой поднос. Разлил водку, обтер горлышко графина салфетокой.
- Приятного аппетита, - удалился.
- Бедняга, - сказал Аркадий, проводив его взглядом, - ему бы к проктологу обратиться.
- Благодарю, - скорчила рожицу, - подняли аппетит.
- Sorry, - опять по-английски говорит Аркадий и неожиданно для меня целует мне руку.
- Прощаю. Ваш тост.
- Выпьем за нашу встречу, - сейчас, думаю я, предложит выпить на брудершафт. Нет, не предложил.
Осетрину я ела второй раз, вкусно. Жалко мало её. Жила у моря и привыкла к рыбе. Рыба рыбой, хочется горячего, и в смысле пищи, и в том смысле, чтобы Аркадий был погорячее, больно он спокойный, и холодный, как тот айсберг, о котором поет Алла Пугачева. Кстати, здорово поет эта певица.
- Ирина, - ожил мой новый знакомый, - предлагаю взять свиную отбивную. Вкусно и сытно, - рассудительный ты мой, про себя говорю, а вслух отвечаю иное.
- Свинину? Это слишком жирно. Я бы скушала чего-нибудь попостнее. Говядины отварной, например.
- Как скажешь, - мне уже становится скучно с этим милиционером. Мне подавай драйф, так чтобы мурашки по коже.
- Нет, - капризно я, - говядина слишком постна. А есть тут бефстроганов?
- Как скажешь, - он издевается надо мной.
- Я спросила, Вы не ответили, - желаю я, чтобы он рассердился.
- Бефстроганов в меню стоит. Заказать? – лысый официант подошел, а при нем я продолжать не могу.
- Бефстроганова нет, - говорит официант.
- В меню есть, - возражает Аркадий.
- Вы внимательнее смотрите, рядом с ним стоит крестик. Это значить, его нет.
- Настоящий идиотизм, - наконец-то я вижу Аркадия рассерженным, - Почему я должен разгадывать ваши ребусы. Вычеркни и я пойму.
- Вы, товарищ, не шумите. Меню отпечатано в типографии, его портить нельзя. Завтра повар сготовит бефстроганов, мы крестики сотрем. Заместо бефстроганова можно скушать гуляш. По сути это одно и то же. А ещё лучше, вы покушайте наше фирменное блюдо, бифштекс по-невски. Это блюдо у нас в меню постоянно.
До чего рассудителен и спокоен это лысый, страдающий геморроем мужчина. А говорят, такие люди раздражительны.
- Неси, - Аркадий начинает сердиться всерьез. Это мне определенно нравится.
Пока официант ходил за их ресторана фирменным блюдом, я ещё раз попыталась разговорить Аркадия.
- Вы меня доняли. Хорошо расскажу один почти курьезный случай из моей практики, - пьет он красиво, - Год назад к нам поступил сигнал, что директор одного из комиссионных мебельных магазинов по дешевке скупает антикварную мебель, с помощью подельника реставрирует её, а потом продает по завышенной цене вне магазина, - это же просто здорово, подумала я. человек предприимчивый, - Доход от такой незаконной деятельности по моим подсчетам составлял не одну тысячу рублей.
Вернулся наш бедняга лысый официант и опять он несет поднос полный тарелок оной рукой. Мастер.
- Приятного аппетита, - это у него «дежурная» фраза. Жду, когда Аркадий продолжит, но он сосредоточенно рассматривает фирменное блюдо.
- Вот и тут обман, - до чего они, милиционеры дотошны, - обыкновенный антрекот, оформленный немного иначе, а наценку установили грабительскую.
- Вы всегда вот так, ко всему с придирками?
- Это профессиональное, - спокойно отвечает Аркадий, - Но, если бы не наша служба, то всякого рода проходимцы, взяточники и прочий антиобщественный элемент разворовал бы всю страну и вас, честных граждан пустил по миру.
- Чего с нас, честных граждан взять-то? - пытаюсь я раззадорить Аркадия, но ему все нипочем, он спокоен.
- У Вас лично, может быть, брать нечего, - это обидело меня, не такая я уж бедная, вспомнила о коробочке Наума и невольно ухмыльнулась, - Нечего улыбаться. Или Вы миллионер Корейко? Что-то не похоже, - ну и взгляд он бросил в мою сторону.
- Миллионер не миллионер, а не бедствуем. По одежке не судят.
- Вашему вкусу позавидовала любая модница из Парижа, - он льстец. Так и сказала.
- Мой папа говорил: Лесть самая страшная разрушительная сила. Так что не тратьте силы.
- Ваш папа был философом?
- Мой папа работал в порту старшим стивидором, - вижу, Аркадий немного смущен и как человек сильной воли пытается это не показывать.
- Как Вам их фирменное блюдо?
- Ничего особенного. Обыкновенная поджарка.
Подошел лысый, страдающий геморроем официант и задал традиционный вопрос.
- Еще чего-нибудь заказывать будете?
Мы с Аркадием переглянулись, ответил он.
- Рассчитайте. Наелись вашего фирменной подделки, - официант сделал вид, что не заметил издевки, молча, положил квиток счета на стол, ушел, не дожидаясь расчета.
Посещение ресторана «Невский» с товарищем Невским прошло для меня как-то очень уж обыденно, осталось такое впечатление, как будто я побывала в пельменной.
Не такого мнения был Аркадий, по выходе из ресторана он заявил.
- Давно я так не сидел в ресторане. Вообще, я в ресторанах бываю очень редко и тем более с женщиной.
- Говоря так, не сидел с женщиной, Вы подразумеваете, что так скучно? - не унимаюсь я.
- Ей Богу, Вы заноза, что я ни скажу, Вы обязательно шпильку вставите. Но продолжайте в том же духе, мой отец моей маме говорил, что она для него оселок, о который он оттачивает свой характер.
Мы перешли Невский проспект, свернули на Владимирский , мне было безразлично, куда ведет меня этот красивый статный и чуть-чуть занудливый мужчина. Он мой поводырь. Так внедрился в мою жизнь Аркадий Давыдович Невский. Редкий случай, когда еврей служит в органах МВД.
Мы дошли до Театра им. Ленсовета. На афише значились спектакли, но мне было не до них. Меня интересовало в тот момент совсем иное, куда ведет меня он.
- Разрешите мне взять Вас под руку? – я сама положила свою руку ему на предплечье. Токи высокой частоты пробежали между нами. Свернули на Колокольную улицу.
- Тут я живу, - вот вам фокус. Мы встретились на окраине, а живет он в центре.
- Вопрос, а что Вы делали рано утром у нас?
- Ответ, навещал одну даму. Не подумайте ничего неприличного. Даме этой семьдесят три года, она почти слепа, и не в состоянии сама себя обслужить в полной мере. Вот я два раза в месяц привожу ей продукты, - ужасно мне любопытно, что за дама такая, чтобы молодой мужчина ездил черте, куда для того, чтобы ей было чего покушать. Аркадий без моих вопросов ответил так.
- Мой сослуживец пять лет назад погиб при исполнении служебных обязанностей. Получилось так, что в тот день я должен был ехать на задержание особо опасного преступника, но я, Вы уж меня простите, заболел животом. С поносом не очень-то повоюешь. Так что выходит он вместо меня получил пулю. Марфа Петровна его мать.
По натуре я человек не сентиментальный, но тот факт, что Аркадий взял на себя заботу о матери погибшего друга тронул меня до слез. А то, что кто-то другой, а не Аркадий, я пропустила мимо ушей.
- Ирина, прошу Вас, не обращайте внимания на тот кавардак, что застанете у меня, - переменил тему Аркадий, - Это комната моей матери, сам с живу с женой и ребенком, - какая наглая откровенность, подумала я тогда, чтобы позже оценить по достоинству честность Аркадия, - Живу с семьей в квартире её родителей, так сказать примаком. Тут прописан, и иногда посещаю, чтобы соседи не подали в суд. Очень им хочется отсудить мою комнату.
Описанием жилища, где не жил, а был только прописан Аркадий, утруждать себя не буду. Ограничусь одной фразой. Пахло в комнате болезнью. В атмосфере запахов лекарств для сердечников произошла наша первая физическая близость.
Аркадий выказал себя в постели энергичным и неутомимым любовником. Но особенно мне было приятно то, что он больше заботился о моих ощущениях нежели, о своих. Я ясно выразилась?
Аркадий курит в форточку, я сижу на низком кресле и пью приготовленное им питье, клюквенное варенье, растворенное в Полюстрово. Вкусно. Тут Аркадий, неожиданно продолжает рассказ о каком–то не честном, но очень предприимчивом человеке.
- Звали его, - мне пришлось перебить Аркадия для того, чтобы вспомнить, о ком идет речь, - Того директора комиссионного магазина, что скупал антикварную мебель по дешевке, - я быстро закивала головой, - звали его, - продолжал Аркадий, - Ашотом Врамовичем Саркисяном. Лет ему было тогда сорок три, весил он восемьдесят килограммов при росте в один метр шестьдесят три сантиметра. Мне пришлось видеть и его супругу, - Аркадий докурил сигарету и пересел рядом со мной прямо на пол. Это мне определенно понравилось, - Звали её просто, Мария, но была она ярко выраженной представительницей армянской нации, была черноволоса, броваста и имела формы героинь с картин Рубенса, - как жаль, что мне не удалось попасть в Эрмитаж, а то я бы живо представила жену Ашота, - над верхней губой у неё чернела щеточка усов, а сами губы были накрашены ярко красной губной помадой. Но речь не о ней. Ты слушаешь меня? – уловил-таки, что в тот момент мой взгляд был направлен, простите, на его гульфик, и думала о том, это у всех ли мужчин, когда они так живо говорят о женщинах, случается такое, быстро закивала и почувствовала, что краснею, - Ашота Врамовича мы заключили под стражу на установленный Законом срок, дальше нам предстояло за эти семьдесят два часа собрать достаточную для представления в суд доказательную базу. И вот тут начинается то самое, курьезное. Получив ордер на обыск в квартире Саркисяна, мы группой отправились по адресу. По нашим данным в квартире его масса этой самой антикварной мебели и других вещей. Звоним, никто не открывает, а за дверью какой-то необычный шум. Такое создается впечатление, что там что-то то ли ломают, то ли наоборот, собирают при помощи молотка. Время было зимнее и сквозь щели дует морозным воздухом. Ломать дверь не пришлось, сама хозяйка открыла. Лицо раскрасневшееся, ладони в царапинах. Тут что-то не так, решил я и сразу прошел в большую комнату. План квартиры мы получили в ЖЭК,е. Войдя в залу, я сначала ничего не понял, отчего зимой окно в ней открыто, - неужели он тоже с Юга, подумала я; так только там называют самую большую и красивую комнату, - в него даже снежинки залетают. В залле из мебели один большой сервант и диван кожаный. Ни стульев, ни чего более мелкого из мебели. Жена Ашота Врамовича вокруг меня бегает и что-то по-армянски лепечет.
- В чем курьез? – не терпится мне.
- Торопишься. Ладно, скажу сразу. Дело в том, что эта толстая и с виду неповоротливая женщина умудрилась выбросить в окно шесть стульев венской работы, ломберный столик с инкрустацией натуральным янтарем и туалет с накладными бронзовыми амурчиками. Внизу снегу намело высотой с метра, и они сделали, говоря языком пилотов, мягкую посадку.
- Ну и что? Все равно разбились, - уточняю.
- Ничего, не разбились, так, немного покорежило. У них с дворником уговор был. Тот ждал и должен был эти вещи, что стоили не менее двух а «Москвичей», к себе утащить. Но более того, у нас в Управлении оказался крот.
- Зачем вам крот? Он даже мышей не ловит, - спрашиваю и получаю в ответ смех.
- Крот, по-нашему, это предатель.
- Ничего себе, такое симпатичное животное, и за что его так?
- Крот под землей лазает, предатель тоже землю роет. Он и сообщил Саркисянам о предстоящем обыске. Основную массу ценностей преступник успел увезти из квартиры.
Я заметила, что Аркадию стало неинтересно рассказывать и сама прервала его, тем более что мне было пора сматывать удочки, а то продукты скиснут.
- Я провожу тебя, - и он проводил меня до дверей общежития.
С Аркадием мы стали встречаться довольно часто. Он водил меня в театр, кормил в ресторанах. Наши романтические встречи проходили в той комнате, где я и он впервые стали близки. Но это все стало возможным после нового года и после такого смешного происшествия.
Новый 1972 год я встретила с подругами в общежитии. А вот, что произошло первого января. Это была суббота, и мы с девочками не торопились покинуть наши кровати и решали все тот же вопрос, кому идти за пивом.
В тот момент, когда Тоня решила вылезти из-под одеяла и покурить у форточки, на ней из одежды были только трусики, дверь отворилась и в проеме показалась рука с бутылкой «Советского Шампанского». Визгом встретили Аркадия мои подруги. Мне вспомнилась кинофильм «Девчата», одна я громко рассмеялась.
- Скажите, девушки, - Аркадий не посмел показаться лицом и говорил нарочно громко, - я правильно попал? Ирина Тиунова тут живет?
Ответила Клеопатра, все ещё лежа в постели совершенно голая.
- Ирина Тиунова тут кушает и спит, а где и с кем она живет, мы не знаем, - в ответ смех Аркадия.
- С кем она будет жить, мы скоро узнаем. Войти можно уже? – он, что сквозь дверь видит, что мы не совсем одеты?
Аркадий вошел к нам в комнату через две минуты. Столько времени потребовалось нам, чтобы самим одеться и привести комнату в более или менее приличный вид.
- Прошу! – провозглашает Клеопатра, и в комнату входит Аркадий. В одной руке у него та самая бутылка Шампанского, а в другой большой бумажный пакет. На нем серое драповое пальто, на голове шапка ушанка из меха нутрии.
- Здравствуйте, товарища женщины, - вижу, Аркадий смущен, это очень странно. Я решаю помочь ему.
- Девочки, это мой друг Аркадий, - кто тянул меня за язык, я добавила, - Он служит в ОБХСС.
- Ой, гражданин начальничек, - начала Тоня, - так что же мы ничего такого не сделали, чтобы нас вот так сразу-то, – Аркадий не стушевался и поддержал игру.
- У нас говорят так: был бы человек, а статью мы найдем. Где тут у вас можно расположиться?
- Это, смотря, чем Вы намерены заниматься, - это вступила Тоня, я молчу. Меня одолевают противоречивые чувства. Одно дело быть с Аркадием наедине или среди незнакомых людей, и другое, в обществе моих заводских подруг. Аркадий ничуть не тушуется. Какой у него характер, спокойный выдержанный и доброжелательный. Такой к кому хочешь, войдет в доверие. Я вспоминала, как он говорил мне как-то после наших любовных игр: Я придерживаюсь при допросах подозреваемых такой тактики, прежде всего надо его расположить к себе.
- Вы хотите устроить нам пир? - миролюбиво спрашивает Клеопатра.
- Пускай это будет пир, - Аркадий смотрит на Клеопатру взглядом самца, мне это жутко не нравиться и потому я говорю довольно резко.
- Какой такой пир? Мы новый год уже встретили, - девчонки мне знаки подают, чего, мол, выступаешь, нам хочется же. Аркадий поет им в унисон.
- Завтра выходной, можно расслабиться. Верно, девушки, - а моим девушкам лишь бы выпить на дармовщинку, тем более что во рту сушняк. Шампанское это не пиво, но и оно сойдет. Я сдалась; самой тоже хочется привести организм в норму.
Стол мы выставили на середину комнаты. Кровати сдвинули в одну сторону. Замысел моих подруг мне ясен, они намерены устроить танцы. На новый год Тоне в цеху товарищи подарили радиолу. Пускай у нас только две пластинки, но и того достаточно.
Замечу, все это происходит в восемь утра. Обитатели общежития ещё спят, долго они гуляли в эту ночь.
Клеопатра достала из чемодана, с которым, по её словам, она приехала в Ленинград семь лет назад из Великих Лук, белую скатерть, Тоня собрала испачканную ночью посуду и ушла на кухню мыть её. После того, как Клеопатра застелила стол, она поглядела на нас с Аркадием и заявила, что Тоня одна с посудой не справиться и ей надо помочь. Мы остались одни. Ни я, ни Аркадий не испытывали каких либо лирических чувств, но неловкость все же была. Мне было неловко от того, что он увидел, в каких условиях я живу; он, по-моему, стеснялся меня. Привык чувствовать себя хозяином положения, в ресторане, в комнате умершей матери, но не в комнате общежития, где мебель казенная, за стенами полно чужих и не знакомых людей, и вот, вот вернутся мои подруги.
- Зачем ты пришел? – решила нарушить молчание я.
- Я решил развестись, и пришел, чтобы сделать тебе предложение.
- На чужом горе свое счастье не построишь, - ответила я, хотя в первое мгновение меня посетило чувство радости. Никто до сей минуты не делал мне предложение выйти замуж.
- Мы с женой давно стали чужими. Жили по инерции. Саше, это сын мой уже восемь лет. Он все соображает, и тяготится.
Наше объяснение прервали вернувшиеся девочки.
- Чего вы стоите как истуканы? – Тоня несет в тазу помытую посуду, Клеопатра кастрюлю, из которой исходил аромат сваренной картошки, - Аркадий, открывайте Шампанское.
Спасибо подружкам, они избавили меня от дальнейших объяснений с Аркадием.
Одним «Советским Шампанским» мы не ограничились, у Аркадия была припасена бутылка русской водки «Столичная». Я задала вопрос, почему шипучее вино, которое выдумали французы, называется советским, а русская водка столичная, а не тоже советская.
- Ирине не наливать, - такая вот реакция у моих подружек на мной заданный вполне естественный вопрос. Однако и Аркадий решил, что я пьяна и предложил мне лечь и поспать. Тут меня опять посетил чертик, и сказала, четко выговаривая все буквы.
- Он предлагает мне поспать с ним, а я спать с ним не желаю, я любить его желаю, - практически на этом для меня наш банкет закончился. Как бы ни грубы с виду были мои подружки, но такого они перенести не смогли, и вдвоем уложили меня на кровать, а, так как наши кровати были сдвинуты в угол, то я оказалась, как бы наказана не стоянием, и лежанием в углу.
Что было потом, я, естественно, не знаю, Советское Шампанское «сдобренное» русской водкой сыграло с моим организмом страшную шутку. Мое серое мозговое вещество ушло в глубокий на грани отключки сон. Сколько я спала, мне не известно. Одно было ясно, я проспала свою помолвку.
Когда мои глаза с трудом открылись, в комнате было уже темно, впрочем, в январе темнеет рано, и стояло невероятная тишина. Не то, чтобы совсем тихо, нет, где-то за окном кто-то пел дурным голосом популярную в те годы песенку о черном коте, которому фатально не везет. Слабым тихим голосом я позвала подруг: Тоня, Клепа, но ответа не получила. Очень хотелось пить и я медленно, стараясь не растревожить больную голову, вылезла из-под шерстяного одеяла, озноб охватил меня. Умираю, шептала я и пыталась занять вертикальное положение, хотя бы той частью тела, что выше талии. Первая попытка закончилась рвотным позывом. Пришлось вернуться в горизонтальное положение. Голова идет кругом, тело сотрясают судороги озноба. Постепенно начинаю понимать, что это не простое похмелье, опыт есть. Это, что-то похуже.
Впала в беспамятство и пришла в себя от того, что мне в лицо кто-то брызгал водой – великая это гадость. Сквозь кожу век ощущаю свет, он режет, он слепит до боли в глазных яблоках.
- Тонька, - голос Клеопатры изменился настолько, что я узнаю его с трудом, - а Ирка, кажется, дала дуба.
Такое заключение меня не могло никак устроить, и я разинула рот и издала рык зверя. Мне вторит Антонина, через секунду наш дуэт переходит в трио, присоединилась Клеопатра.
- Чего орете!? – прерывает этот звериный концерт соседка, - Пожар, что ли?
Первой остановилась Антонина.
- Ирка помирать собралась, но ожила, - более идиотского ответа придумать трудно.
- Как не помереть, - спокойно говорит соседка, - если вы третий день бухаете.
Откричавшись, мы, и я тоже, стали смеяться, истерика.
На следующий день после того, как мы, Тоня, Клеопатра и я, выпили каждый не менее литра воды с клюквой, простите за выражение, проблевались, стали думать, от чего с нами такое случилось. Выдвигались различные версии, но единогласно пришли к выводу, что Аркадий намешал в водку, в Шампанское не подмешаешь же, какую-то отраву.
- Девки, - зашептала Антонина, - он извращенец. Я в газете читала о таких. Подмешивают девушкам отраву, они теряют сознание, а такой гад их насилует.
- Интересно у тебя получается, - возражает Клеопатра, я молчу. Все-таки Аркадий мой приятель, - Он отравил одну Иру, а нам предложил погулять. Он, что дурак полный?
- Ты что не помнишь, как он на меня посмотрел перед тем, как отвалил? – мне становится интересно, как это мой женишок поглядел на мою подружку.
- Попрошу подробнее с этого места, - говорю, и встаю со стула.
- Как, как? – заволновалась Антонина, - Как кобель на суку. Вот как. Мужики все одинаковы. Им покажи ножку, они готовы под юбку залезть.
- А ты не показывай, - я опять села, все-таки отравление действует ещё.
- Мне чего в портках ходить?
Наш спор прервал стук в дверь.
- Ага! – то ли злорадно, то ли радостно сказала Тоня, - Наш отравитель явился. Входи! Не заперто.
Вошел мужчина, милиционер, но не Аркадий. И сразу с порога.
- Кто тут Тиунова Ирина? - девчонки разом на меня пальцами.
- Вот она! – глаза вылупили, ждут, что дальше будет.
- Собирайтесь, товарищ Тиунова, - девочки аж подпрыгнули и Тоня не удержалась.
- Товарищ милиционер, а за что Ирину?
- Все вы так, - как бы обиделся милиционер, - если милиция, то обязательно какое-то преступление. Товарищ Тиунову ждет один наш товарищ.
- Чего сам этот ваш товарищ не пришел? – не отстает Тоня.
- Не вашего ума дело. Значит так надо. Товарищ Тиунова машина ждет внизу, поторопитесь, - ушел.
- Это он, - говорит Клеопатра, - твой Аркадий. Сам прийти постеснялся, милиционера прислал.
Подружки помогли мне собраться и проводили до выхода. Выходить на мороз не захотели и наблюдали за мной из-за стекла. Машина с синей полосой по борту и надписью: «Ленинское УВД» стояла прямо у крыльца общежития. Тот милиционер, что приходил к нам, сел впереди, а мне предложил сесть позади.
- Трогай, - приказал шофёру, и мы поехали. Куда? Зачем? Оттуда мне знать.
Едем быстро, иногда нарушая правила. В машине тепло и меня потянуло в сон. Задремала и очнулась тогда, когда пахнуло холодом.
- Приехали, вылезайте, - сам не выходит.
- Куда идти? – я сержусь.
- Видишь, женщина в халате стоит, она тебя проводит. Иду уж. Некогда мне.
Улица, куда мы приехали, мне незнакома. На тротуарах сугробы, с крыш свисают сосульки. Что за медвежий угол, думаю я, а женщина уже подходит ко мне.
- Ирина?
- Ирина, - отвечаю и вдыхаю больничный запах. Хлорка и ещё что-то.
- Иди за мной, - командует и идет к двери, над которой надпись – Приемный покой. Точно, больница. У меня ёкнуло. Аркадий заболел, - Учти тут инфекционная больница, ничего руками не лапай.
Мимо прошли двое, мужчина и женщина, он в пальто просто, она тоже в пальто, но на нем белый халат. Дикость какая-то. Лицо у мужика желтое, желтое.
- Гепатит, - коротко прокомментировала моя сопровождающая, - писец мужику, детей больше не настрогает. Идем быстрее, продрогла я уже, - на моей тетке халат надет на телогрейку, на голове платок, но мороз крепчает же.
Пришли в новое кирпичное здание, мне предложили снять уличную обувь и надеть тапки. Размером они были велики, и мне приходилось пальцами ног удерживать их при ходьбе. Белый халат, что дала мне сестра, также был велик и пах хлоркой. В таком обличии меня повели в отделение.
- Тут у нас лежат те, кто с брюхом мается, - говорит другая женщина, что приняла меня от той, что встретила на улице, - кто с чем. Салманелёз в основном. После нового года таких полно. Нажрутся невесть чего и прямиком в бараки. Твой тоже тот ещё герой, привезли по «Скорой» прямо с улицы. Слава Богу, не замерз.
- А почему Вы решили, что он мой?
- С ним не поспоришь. Раз сказал, ты евоная жена, так и есть. Ишь, милиционеров за тобой отрядил. Начальник, как же.
Аркадий лежал в палате, где кроме него было еще три человека. Как только я вошла, они поднялись с коек и вышли.
Глянула я на того, кто сутки назад предложил мне выйти за него, и до того мне стало противно, что хоть два пальца в рот. Вот такой у меня характер, не терплю немощь и слабость в мужчинах. Ненормальная я, да? Что поделать, я такая. Он на меня смотрит, как побитая собака, помощи просит. Не умею я притворяться, потому на моей физиономии отразились все те чувства, о которых я вам сказала. Аркадий все понял, приподнялся на подушке и говорит тихо, но внятно.
- Поглядела? И я тебя всю увидел. Иди уж.
Я и пошла, а он мне в след.
- Запомни этот момент. Я поправлюсь и приду ещё. Тогда и поговорим.
Сильно! Это мне нравиться. Сила и напор – вот мой девиз. Не забыли, какую цель в жизни я себе поставила? Забыли, не забыли, а как я буду отсюда выбираться, вот вопрос. Я же уснула по пути и дороги не отмечала. Пошла наобум направо. Дура дурой, мне бы налево, к центру, а наоборот.
Замело, похолодало, у меня в животе кукиш кукишу показывает, мы с девчонками даже пивка не попили, а ночью нас так вывернуло, что кишки слиплись.
- Гражданин, - говорю мужчине, - не подскажите, как мне к метро Площадь Восстания добраться?
- Хорошо новый год встретила? Хочешь глоток для согреву?
- Я бы глотнула, но со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.
- Поправимо, - чудак человек, достает из кармана полушубка пакет, на морозе запах копченой рыбы, у меня слюнки потекли.
Оказалось, этот мужчина работает в инфекционной больнице санитаром в морге, отбарабанил, так он сказал, сутки и теперь идет домой, а там никого.
- Бобыль я. Дочка выросла, сделала папе ручкой и умотала с каким-то хреном с бугра в Мурманск, - выразился откровеннее, но не стану я повторять за ним, - зайдем за угол, чтоб не дуло, - его не волнует, что кто-то может увидеть нас, пьющих водку на улице. Граненый стакан мужчина обтер тряпочкой смоченной той же водкой, рыбу разделал ловко и быстро.
- У нас в больнице с гигиеной строго, - говорит он и наливает водку, - Мой начальник патологоанатом Лев Львович говорит: безопаснее дерьмо скушать, нежели одну холерную палочку лизнуть, - смеётся. Ему смешно, а как представлю, что он сутки провел с покойниками, меня дрожь пронимает. Водка согрела кишки, а рыба была сочна.
- Так, говоришь, тебе в метро надо?
- Надо, меня сюда на милицейской машине привезли.
- На опознание? – с пониманием говорит санитар.
- Можно и так сказать. Мне в метро надо.
- Зачем в метро. Ты сюда на машине приехала и уедешь на машине. Сейчас домой зайдем, я переоденусь и отвезу тебя. Приглянулась ты мне, - откровенно, но меня это не смущает.
- Выпивши и за руль?
- Зажую орешком, ни один гаишник не учует. Да и кто в это время ловить будет?
Это надо же, как живет санитар морга! Комната большая, мебель стильная, на стенах картины, почти такие же, как у Наума Лазаревича, в буфете хрусталь и много маленьких фарфоровых чашек.
- Звать меня Павлом. Чашками заинтересовалась? – углядел-таки, - Это моё хобби. Собираю чашки костяного фарфора Ломоносовского завода. А тебя как звать, - я назвалась, - Ишь какое совпадение, мою жену тоже Ириной звали. Она у меня певицей была в Малом театре, альт. Я её за голос полюбил. Как она пела русские романсы! - моему удивлению нет предела. Спрашиваю.
- Вы санитар, а она певица, как так?
- Пойди, сядь в кресло, а я пока переоденусь, - скрылся за створкой шкафа, оттуда говорит, - Когда она была певицей, я служил в Прокуратуре. А как она умерла, стал пить запойно. Кто будет такого держать на государевой службе. Поперли. У нас с Ириной была квартира, все пропил. Одну машину отставил.
- А это всё? – я обвела рукой комнату.
- Это-то? Это все трудом праведным. Жена умерла семь лет назад. Два года пил, а когда со службы выгнали, дочь квартиру разменяла и уехала, тут я очнулся как от страшного сна.
Вышел. Ах, как он преобразился! Джинсовые брюки, это дикая редкость, рубашка в клетку шотландку, поверх неё кожаная куртка. Настоящий иностранец.
- С Вами мне стыдно на улицу выйти.
- Это ты брось. Ты красавица. Главное, не что надето, а на кого надето. Пошли.
Мы прошли полквартала, вошли во двор. Снегу полно, одна тропка ведет к подъезду.
- Придется попотеть, - достал из-за ящика для песка лопату и принялся откапывать ворота гаража.
Гадаю, какая у санитара машина, думала, «Жигули», ошиблась. Павел вывел из гаража белую «Волгу». Машина блестит, в салоне я вижу чисто, на сидениях красные накидки. Красота!
Ведет машину Павел уверено, расчетливо, к перекресткам подъезжает, когда там загорается зеленый свет.
- Водить в городе машину надо с умом. Дураки лихачи рвут с перекрестка, а не видят, что на следующем тоже зеленый, пока приедут, будет красный. Опять стоят. Езжай со скорость шестьдесят километров и попадешь в зеленую волну.
До общежития мы доехали за тридцать минут. Хорошо бы, чтобы мои подружки увидели, как я возвращаюсь. Чертик тщеславия сидит во мне.
- Тут ты живешь? – в голосе Павла я слышу нотки разочарования.
- Не нравиться? Ничего, и у меня будет своя комната, а то и квартира.
- Нравиться, не нравится, это не из моего лексикона. Жить в общежитии дело трудное. Это что-то атавистичное, цивилизация превращает человека все больше в индивидуалиста. Человек стремиться отгородиться от мира. Строит заборы, возводит крепости. Сталин отгородился железным занавесом. Некоторые недалекие люди ругают его за это. Но если посмотреть с точки зрения здоровья, я имею в виду, моральное здоровье, то такое положение спасает нашу молодежь от разврата Западного мира. Да и в экономике на лицо выгода. Нам не грозят кризисы.
- Послушайте, товарищ бывший работник прокуратуры, мне Ваши лекции ни к чему. Если человек хочет развратиться, как Вы говорите, то он любой занавес преодолеет. Свинья грязи найдет.
- То речи мудреца, - он умеет и улыбаться, - А нас наблюдают, вон, в окне на втором этаже.
Точно. Это Тоня и Клеопатра. Ага, с каким-то злорадством подумала я, завидно, а то все - Ирка неудачница. Смотрите, на какой машине меня привезли. Тут мне в голову пришла, по моему мнению, прекрасная мысль, прийти к нам в комнату с Павлом.
- Павел коли мы приехали ко мне, не зайдете ли? Поглядите, как живут советские рабочие девушки.
- Не осмеливался просить тебя об этом, - улыбается хитро, понимает меня, - Ты сиди, а я выйду и открою тебе дверь. Будет, как в американском кино.
Так и поступили. Представляю, какими стали глаза у моих подружек. Не вывалилась бы из орбит. Позже такую сцену я увижу в одном кинофильме. Что ж, режиссер подглядел это в жизни.
Медленно и важно мы с Павлом вошли в дом, так же поднялись на второй этаж и вошли в нашу комнату. Антонина и Клеопатра усели прибрать её и сидели каждая на своей кровати. Настороженные. У меня создалось впечатление, что они ждали чуда.
- Девочки, - говорю я, - познакомьтесь, это Павел, - Павел галантно склонил голову.
- Павел Иванович, если быть точным. Работаю санитаром в морге, - зачем он это сказал? С сожалением думаю я, а девочки даже подскочили на своих кроватях.
- Очень приятно,- первой пришла в себя Тоня.
- Не лукавьте, девушка. Морг это не тот театр. Его иногда называют анатомическим театром, но не тот эффект, - Павел Иванович громко рассмеялся, - Чаем напоите нас? – это хорошо, что он так сказал, «нас».
Девчонки соскочили с кроватей, засуетились. Я-то знаю, что утром у нас не то, что чаю не было, у нас крошки хлеба не осталось. Надо их выручать, не враг я им.
- Павел Иванович, - вмешиваюсь я, - давайте лучше музыку послушаем.
Как ни глупо это прозвучало, Павел бровью не повел.
- Музыку я люблю. Но под музыку принято в Европе пить вино. Вы настраивайте, а я схожу к машине. У меня там бутылка крымского вина завалялась.
Ушел.
- Ира! – это Тоня, - Где ты была? Кто он? Он что, правда, в морге работает?
- Оттуда я знаю. Говорит так, а я не проверяла. А была я в больнице у Аркадия.
- А как же Аркадий? – строго, как мамаша спрашивает Клеопатра.
- Аркадий болен. А что? Мы все отравилась чем-то. Он сильнее всех.
- Бедняжка, - Клеопатра готова пожалеть даже своего обидчика.
- Никакой он не бедняжка, - с этим я согласна с Тоней, - Сам притащил черте что. Нас потравили и сам отравился.
- Девочки, - говорю я, - а, если и Павел сейчас принесет отравленное вино. Мужики они такие.
- Ну, нет, - Клеопатра готова защитить любого, кто в штанах, - Павел мужчина солидный. Видели, в чем он одет. Такие джинсы у фарцовщиков стоят не меньше моей зарплаты.
- И куртка на нем импортная, - падки мои подружки на все иноземное. Антонина мечтает о джинсах и кожаной куртке.
Тут в мои голову пришла гениальная мысль, я же люблю шокировать народ, а что, если я предложу Павлу одну золотую монету и попрошу его купить мне джинсы и куртку из лайки. Тут он вернулся.
- Сударыни! – говорит он и протягивает нам две странные бутылки. Таких мы раньше не видали, толстопузенькие и в оплетке, - Вино и музыка это есть настоящий кайф, - ну и словечко он выдумал. Не удивлюсь, если он заговорит по-иностранному.
- Из чего пить такое вино надо? - Антонина практична.
- Хорошо бы фужеры, - опять он выпендривается, - но сойдут и стаканы,
- Стаканов у нас в достатке. На заводе стоят автоматы газированной воды, при них этих стаканов полно. Поняли? То-то, - не хочет отставать от подруги Клеопатра.
Павел умело открыл бутылки и также разлил вино по стаканам.
- Предлагаю выпить за очаровательных представительниц советского рабочего класса.
- Павел, - укоризненно говорит Клеопатра, - а просто за нас, милых женщин нельзя выпить?
- Sorry, - я так и знала, что заговорит по-английски, - Nice ladies, for you.
- А нельзя ли по-русски, - обижено говорит Антонина, - мы Университетов не кончали, - тут я выступила.
- Нечего этим хвастаться. Но и Вы, Павел должны вести себя культурно. По-моему неприлично говорить на иностранном языке в компании русских.
- Ты права, Ирина, выпьем просто за вас, - пьет он красиво.
Скажу откровенно, он мне начинает направиться. Да, я такая. Не девочка уже. Аркадий тоже ничего себе, но больно занудливый, говорит, как по написанному.
Половину бутылки мы осилили за пять минут. Хорошее вино. Веселит. Захотелось танцевать и петь, но Бог не дал мне слуха. Зато Павел обладал хорошим музыкальным слухом и красивым баритоном.
- Гитары у вас, как вижу, нет. Спою а капелла.
Пел он песни Высоцкого очень похоже на него: «А тот, который во мне сидит, считает, что он истребитель», и другие. Так что заводить радиолу нам не пришлось.
Почали вторую бутылку, и тут Клеопатра говорит, нагло так.
- Павел Иванович, Вы, как и Аркадий пришли свататься к Ире?
- В женихи я не гожусь, - спокойно отвечает работник морга, - А для милого друга могу сойти. Вы Мопассана читали?
- Вашего Мопса мы не читали, но подругу в обиду не дадим, - тут я взъерепенилась. Нашлись защитницы!
- Опять ты, Клеопатра хвастаешься своей необразованностью. Павел Иванович пойдемте отсюда. Тут душно стало.
- Какие верные у тебя подруги, - слышу издевку в тоне его.
- Не Вам их судить. Они, к Вашему сведению меня сутки назад, можно сказать, от верной смерти спасли.
Мы стоим у машины Павла, сверху медленно опускаются крупные снежинки, они красиво искрятся в свете фонарей, ложатся на лицо и щекочут кожу. Сама не знаю как, но я положила руки на плечи Павла и, зажмурив глаза, поцеловала его в губы.
- Они смотрят, - говорит Павел и глазами показывает на наше общежитие.
- Пускай, - отвечаю я и сильнее прижимаюсь к телу мужчины.
Распутница, скажите вы. Пускай так. Истосковалась я по мужской ласке. Аркадий был груб и напорист. Кроме того, он, как кобель, сделал свое дело и на боковую. С Павлом я почувствовала исходящие от него тепло и ласку.
- Девочка, - наконец-то мы расцепились, - я стар, я испорчен жизнью, я, - я прервала его.
- Я, я, я. Я тоже не девочка. Работаю как вол, учусь в институте. Мне ласки хочется, уюта и тишины. Думаешь, - я перешла на «ты», - в общежитии можно нормально отдохнуть?
- Вот что, - в Павле проснулся прокурорский работник, - поехали ко мне. Там все обсудим.
- Не могу. Завтра на завод.
- До взвода я тебя домчу. Где твой завод?
Уговорил и мы уехали, провожаемые взглядами моих подружек.
Это случилось в начале января 1971 года. В двадцатых числах февраля Аркадия уволили из органов МВД, и он возглавил одну из Юридических консультаций. Замуж за него я не пошла, стала, так сказать, приходящей любовницей. Квартиру он оставил жене и стал жить там, где был прописан. Моими стараниями комната преобразилась, благо средств у Аркадия хватало, да и связи кое-какие остались. Чешский набор мебели для комнаты за тысячу рублей ему «устроил» директор мебельного магазина, которого он властью ему ранее данной, освободил от судебного преследования. В магазине «Ткани», что в доме № 45 по улице Комсомола я купила шикарную ткань на шторы. Даже днем мы с Аркадием благодаря их плотности могли создать обстановку ночи. Напитки Аркадий покупал в столе заказов от Елисеевского магазина, возле которого произошло наше объяснение. Водка исключительно в экспортном исполнении (без отравы, ха-ха). Деликатесная рыба и твердокопченая колбаса, изготовленная с добавлением конины, исландская селедка в винном соусе. Никогда я не кушала так вкусно.
Павел Иванович продал вою «Волгу» и приобрел новинку советского автопрома, малолитражку, созданную на базе итальянского «Фиата – 124», ВАЗ, что в народе прозвали Копейкой.
Он опекал меня и ублажал. С ним я съездила на выходные в Москву. Ехали мы в «Красной стреле» в вагоне СВ. жили в гостинице «Мир», бывшая «Пекин», там я предавалась греху чревоугодия, покушала омаров и китайского мяса. Пила китайскую водку, в бутылке которой плавала змея.
Ждете, когда я скажу что-нибудь о его мужских достоинствах? Напрасно. Павел Иванович настолько образован и воспитан, что грех был бы рассусоливать на эту тему. Весеннюю сессию я сдала досрочно и в июне меня назначили бригадиром и предоставили в общежитии квартирного типа отдельную комнату. Сосед Гришка пил по выходным и не очень досаждал мне.
Пролетел семьдесят первый, наступил 1972 год, год пятидесятилетия образования СССР. Лето пришло жарким и засушливым. В цеху не продохнуть. Начальство гонит - даешь перевыполнение плана. А зачем? Наши приборы устанавливаются на самолеты, и что, их выпустят тоже больше?
По графику мне полагался отпуск в июле. Мечтала, что поеду домой, покупаюсь в море, увижу маму. Сходим с ней на могилу отцу, и в тайне надеялась, что встречусь с тем чудаком евреем.
Говорят же – человек предполагает, а Бог располагает. В моем случае роль Бога сыграл председатель профкома Николай Арсеньевич. Сижу в своем закутке и заполняю бланк отчета о выпуске продукции, вошла наша нормировщица и с порога.
- Тебя срочно в профком вызывают.
- Я им, - отвечаю, - не пожарная команда. Закончу и пойду.
- Твое дело. Ты же у нас самая храбрая, - это она намекает на мое выступление на партийном собрании, где я раскритиковала нашего технолога; он своим ТУ тормозит производственный процесс.
Вот некоторые говорят, у нас зажимают критику, я так не считаю. Если ты печешься о деле, а не просто так хаешь или того хуже, свою корысть имеешь, то и жди что тебе по шее огреют, и будут правы. Знаю я таких инженеров да техников, придут на работу и сразу в курилку обсуждать или вчерашний матч по хоккею, или, что чаще бывает ругать все начальство без разбору. Сами ни фига не делают, выпустят одну бумажку, и ту никчемную, за месяц, а требуют, чтобы им платили, как академикам. Не дай Бог, что на заводе произойдет, как они злобствуют.
Доделала отчет, скинула халат, глянула на себя в зеркало, ничего ещё, подмигнула и пошла в профком, не ожидая ничего хорошего. В последнее время моей бригаде фатально не везет; третьего дня слесарь запорол очень важный узел. Пришлось ночью исправлять, и все равно кто-то донес. Начальник цеха мне такой разнос устроил, что хоть вешайся.
- А, - радостно встретил меня Николай Арсеньевич, - Тиунова.
- Вы так говорите, как будто сами не вызывали.
- Так я ждал тебя после смены. Срочности никакой нет, но коли пришла, садись. Разговор есть.
Ну, гадина Нинка, я ей жопу надеру, зло подумала я.
- Чаю хочешь?
- Вы меня пригласили чай пить? – чего мне с ним любезничать. Он и начальник, но и я не бездельник какой.
- Ох, какая строгая. Не хочешь, как хочешь. Тогда сразу к делу. Марья Петровна, - это его заместитель, - уходит на хозяйственную работу. В парткоме считают, да и я такого же мнения, что на её место надо назначить тебя.
- Так я же не член профкома.
- Эка преграда, - Николай Арсеньевич вышел из-за стола и подошел вплотную ко мне, - Мы же с тобой люди пробивные. Слышал я, как ты технолога отчихвостила. Кооптируем в члены на следующей недели. А теперь заполни объективу и бланк характеристики.
Первый раз в жизни я писала эти документы. Сколько раз мне придется ещё проходить эту процедуру.
В цех я вернулась за пять минут до обеденного перерыва. Есть не хотелось, и я пошла за проходную. Внутри меня разыгрался все тот же чёртик – ага, говорил, он, скоро ты сменишь свою клетушку на кабинет, станешь начальницей, не этого ли ты добивалась; выпей за это.
Жарища невероятная – передо мной кафе-мороженое. То самое.
Бокал сухого вина и сто пятьдесят граммов мороженого были как нельзя кстати.
На завод вернулась в прекрасном расположении духа. Решила сегодня не наседать на девочек. Пускай начальник цеха ругает меня, но я план выполню на сто процентов и ни изделия больше. Начну борьбу с очковтирательством. До конца смены я просидела в своей клетушке и писала нечто похожее на план моих дальнейших действий.
Подошло время спуститься с небес на землю – пойти на участок и проверить ход работ. Сарафанное радио сработало.
- Ирина Анатольевна, Вы от нас уходите?- спрашивает наша передовик производства.
- Тебе откуда это известно? – говорю строго, а самой приятно.
- Так об этом с утра говорили в раздевалке. Вчера в цех приходили из парткома и долго с начальником цеха говорил.
- Подслушивали?
- А чего подслушивать, если Пал Палыч так кричал, что во всем цеху было слышно. Кричал, что лучших работников забирает, что ему не с кем будет работать.
От кого-то я слышала такое выражение – Ленинград город большой, но большая деревня. Я бы сказала, что наш завод это изба в деревне. Ничего не ответила я нашему ударнику Соцтруда. Сама же была слегка удивлена, как так начальник, который на планерках постоянно меня ругал, сказал такое обо мне. Не с кем будет работать. Делаю вывод - именно такие ершистые люди дороже тихонь.
Разговор с Николаем Арсеньевичем состоялся у меня в пятницу, впереди два выходных дня, один из которых я намеревалась провести в домашних хлопотах, а в воскресенье меня пригласил за город Павел Иванович: Отвезу тебя на моей «Копейке» куда-нибудь на берег залива, позагораешь, поплескаешься в Маркизовой луже, а я обязуюсь приготовить шашлык.
Как часто бывает в Ленинграде, с утра стояла дикая жара и духота, а в четыре вечера, когда мы вышли с территории завода, небо затянули тучи и пошел дождь. Хоть какое-то облегчение. Зонтов в те годы народ практически не имел, и все, кто вышел вместе со мной за проходную, сразу вымокли. Побежали по улице Скороходова, стремясь найти хоть какой-нибудь козырек. Я укрылась в подъезде жилого дома, следом, как бы вы думали кто, он самый Николай Арсеньевич.
- Люблю дождь, - с этих слов начал он, - Вообще, люблю стихию, - я его ни о чем не спрашиваю, а он продолжает, - Если бы я не поступил в ЛИТМО, то пошел бы в Мореходку. Ты на море была?
- Плохо Вы изучали мое личное дело, товарищ Председатель профкома. Я с Азова.
- Вот черт, точно. Как это я позабыл. Отец твой в порту работал. Правильно?
- Правильно, - дождь, как начался неожиданно, так и прекратился, - Мне пора.
- Давай провожу?
- Что люди скажут? Вы человек женатый, на виду, и тут в провожатые подрядился. Я женщина свободная, мне-то что.
- Заботишься о репутации начальника? Это похвально. Но что мне сплетни? Моя репутация от того, что я провожу тебя, не пострадает. А поговорить надо.
Если пользоваться общественным транспортом, то до общежития можно доехать за тридцать, тридцать пять минут. Пешком можно дойти за час. Это если идти нога за ногу.
Мы так и пошли. Прошли улицу Скороходова, повернули на Кировский проспект. Идем, а он молчит. С мыслями собирается? А, может быть, желание поговорить пропала или это был лишь предлог?
Дошли до известной мне столовой «Белые ночи», думаю, сейчас предложит зайти. Невольно усмехнулась.
- Чего смеёшься? Думаешь, вот старый дурак, решил приударить? Не лишено, - а он ничего мужик, думаю, - Мне сорок три года, медики говорят, что это у мужчин критический возраст, и, если он не найдет выхода эмоциям, то вероятен инфаркт.
- Выходит, я для Вас что-то вроде лекарства?
- Выходит, - он до бесстыдства откровенен, - Учти одно, т это тоже медицинский факт, если женщина не расположена к флирту, то, как мужик не вертись вокруг неё, ни черта у него не получиться.
Что за напасть, все мужчины, что ухаживают за мной, старше меня. Двое женатики. Аркадий развелся, но говорит, что их развод был предрешен до встречи со мной. Этот тоже женатик. Упаси Боже, чтобы и он надумал уйти из семьи. Столовую прошли, перешли к кинотеатру «Арс», пригласил бы в кино, но он о другом.
- Вот о чем я с тобой хотел поговорить. Меня прочат в Облсофпроф, начальником отдела. Не завтра, но к новому году определенно. За это время я должен подготовить себе замену. Лучшей кандидатуры кроме тебя нет. Так что с места в карьер, Ирочка, - тут он обнял меня за плечи, - от смущения я ляпнула, такое со мной бывает.
- Уже начали?
- Юмористка, - руку снял.
Дальше до Каменноостровского моста мы шли, молча, более того, на некотором отдалении друг от друга, как будто вовсе незнакомые люди.
Каменный остров я люблю, да нет времени там погулять. Тут решила, предложу Николаю Арсеньевичу пройтись.
- Можно, - отвечает он грустно, - Погода благоприятствует, - теперь я взяла его под руку, не отдернул, а легонько пожал. Знак примирения? Пусть так. Мы пошли по одной из аллей парка. Тут как загородом, воздух свеж, птицы щебечут, пахнет влажной листвой, хорошо бы присесть. Устала я за этот день.
- Тут даже скамеек нет, - угадал мое желание Николай Арсеньевич, - Я что-то устал.
- У дураков мысли сходятся, - опять я ляпнула что-то непотребное.
- Определено ты мне нравишься. С учебой у тебя как? Займешь место моего зама, времени на учебу мало останется. Сдюжишь?
- Сдюжу, - не стану же я говорить ему, что у меня есть знакомая, которая учится там же, но двумя курсами старше.
- Гляди, там скамья, присядем?
Скамейка стояла под толстым деревом, дубом, вокруг него желтели желуди. Погода такая, что они раньше времени пожелтели.
Уселись. Хорошо. Ноги вытянула, пускай отдыхают.
- Красивые у тебя ноги. Вот ты мне скажи, отчего это, мужики как увидят женщину, первым делом смотрят на её ноги?
- А я думала вы, мужики, прежде всего, смотрите на попу.
- Ты так считаешь? – ну ни дурацкий вышел у нас разговор. А все, я так думаю, от смущения. Мне неловко от того, что он мой будущий начальник, точно не знаю, но догадываюсь, неровно дышит он на меня. Такая ситуация меня не устраивает, помню слова одного хлюста – где живешь, там не живешь, в том смысле, что не занимаешься любовью. А где живешь, там любовью нельзя заниматься.
- Я бы выпил сейчас чего-нибудь, - я поняла, о каком питье он говорит, но чертик сидит же во мне.
- Тут автомата с газированной водой нет.
- Все шутишь, - на этом наша прогулка по парку закончилась. Я так и не поняла, что это было. О том, что он скоро уходит на повышение и меня прочит на свое место, он мог сказать, и это было бы уместнее, у себя в кабинете. Если решил начать за мной ухаживать, то как-то странно, как мальчишка.
До общежития мы доехали на трамвае и там почти всю дорогу промолчали, но наше молчание не было тягостным.
- В понедельник в обед зайди в профком, - говорит сумрачно, и почему, не «ко мне», а «в профком». Так и спросила, он пояснил.
- Я в понедельник буду ходить по кабинетам в Смольном, а то, что тебе надо будет сделать перед вступлением в должность, моего участия не требует.
Расстались, не доходя до дома общежития, не хотела я, чтобы кто-то увидел, с кем я на этот раз возвращаюсь.
Суббота, дела домашние, и хоть у меня дом, это комната в общежитии, но дел за неделю накапливается масса. Умаялась до чертиков, не было тогда у меня стиральной машины. Тоня с Клеопатрой пришли ко мне после семи вечера, обе встревоженные.
- Своим лучшим подругам и такое не рассказала, - поняла, что и до их ушей дошла новость. Как исправить оплошность? Есть один верный способ – накрыть стол и угостить их. С чем, с чем, а с этим у меня проблем нет; с каждого аванса я покупаю чего-нибудь вкусненького, чего добуду. Баночку шпрот, сайры в собственном соку, а то и печень трески, обязательно бутылку водки или хорошего вина. Так что накрыть на стол для меня не проблема, как я уже сказала.
Тоня помогала мне, не то, что Клеопатра. Отварили рис, картошку. Рис пошел на салат с печенью трески, а картошку мы съедим и так. Первой начала говорить Клеопатра.
- Ира, - начала она торжественно, - мы, твои подруги, очень рады, - дальше у неё заминка. Помочь? Нет уж, пускай сама выкручивается, и выкрутилась, но очень оригинально, в полном согласии со своей натурой.
- Мы очень рады, что у тебя теперь будет такой красивый начальник, - она права, с точки зрения наших женщин, не избалованных общением с особями противоположного пола, Николай Арсеньевич красавец. Клеопатра, произнеся такое, смутилась, покраснела лицом и, не дожидаясь нас с Тоней, выпила водку.
Так в компании своих подруг я начала отмечать свой переход на новую работу. С высоты сегодняшнего положения скажу - восхождение.
Бутылки водки моим подругам показалось мало и мне пришлось доставать вторую. Я не оговорилась, говоря «моим подругам», себя я берегла для завтрашнего дня, не хотелось мне предстать перед Палом Ивановичем в «разобранном» виде. С ним, на берегу залива, в отдалении от городской суеты я намеревалась отметить мой уход с производства. А в том, что это произойдет, я ни минуты не сомневалась. Такие дела с кондачка не делаются; решил партком, что я буду работать в профкоме, так тому и быть
Антонина первой не выдержала алкогольной интоксикации, её вывернуло, слава Богу, успела дойти до унитаза, Клеопатра продержалась до девяти вечера, до той минуты, пока из телевизора не полилась мелодия «Время вперед» композитора Свиридова.
У меня хватило сил убрать со стола и помыть посуду, потом и я сломалась.
______________________________________
- Товарищи, - начинаю я совещание с профоргами цехов и отделов. Что я буду говорить дальше, современному читателю будет и не понятно, и не интересно. Отмечу, что это совещание я провожу накануне нового 1973 года. Николай Арсеньевич год как работает на площади Труда в здании, автором которого является архитектор Штакеншнейдер. Он находит время и звонит мне хотя бы раз в неделю. Думаю я, что это вызвано не столько его служебным рвением, а сколько тем фактом, что он не оставил надежды наладить со мной близкие отношения.
Мне же его притязания откровенно говоря, противны. После памятного воскресенья на бегу залива, проведенного с Павлом Ивановичем и последующего вечера у него дома, мне никаких других тесных, близких, полублизких и полутесных отношений с мужчинами не нужны.
Мой Паша уволился из больницы, поступил на работу в одно из «закрытых» НПО на должность начальника юридического отдела, а на досуге занимался изготовлением ювелирных украшений; в нем проснулся талант.
Иногда, когда мне приходилось бывать во Дворце Труда, я шла на Невский проспект и заходила в Лавку художника, мне льстило, что на витринах её были и работы моего Павла. Для того чтобы приобрести хотя бы одно из его украшений, у меня, честно говоря, денег не было.
Мне так и не пришлось обзавестись его творениями.
Помните рассказ американского писателя О.Генри «Дары волхвов»?
Приближался новый уже семьдесят четвертый год и Павел, это в его стиле, напрямик спросил меня, чтобы я хотела получить в подарок от Деда Мороза. Я, не подумав, ответила, что хочу норковую шубку. На аналогичный вопрос Павел ответил, что мечтает о курительной трубке мастера Федорова; «Чтобы, как у комиссара Мегре».
Произошло не совсем так, как в рассказе, но похоже. Просто я не купила приглянувшиеся мне украшение работы Павла, а приобрела ему трубку.
Представьте сценку в канун нового года – комната Павла, в углу маленькая елочка, украшенная самим Павлом, очень оригинально, ни одной фабричной игрушки, а вместо традиционной звезды какая-то фиговина из золотистой фольги; праздничный стол у нас тоже не как у всех советских людей, Павел соорудил его из струганных досок, покрыл их морилкой и разрисовал петухами.
- Никакой скатерти, будем вкушать, и алкать прямо на досках. Надо быть ближе к природе, - так он ответил на мой недоуменный взгляд.
Прослушали поздравление советскому народу, выпили за уходящий год и Павел объявил, что можно приступать «к раздаче слонов», так он выразился.
Первой под елку полезла я – осторожно разворачиваю красивый пакетик, а том то самое украшение, что мне приглянулось в Лавке художников.
- Миль пардон, - говорит Павел, - на шубу не успел накопить, но обещаю, к твоему дню рождения шкурки норки будут греть твои плечи.
Полез, а там трубка. Тут Павел и вспомнил тот самый рассказ. Смеялись мы, как дети.
Теперь вам должно быть ясно, почему я отвергаю притязания всех иных «кавалеров». О более интимном умолчу.
Время у меня летит со скоростью пули. Меня избрали в партком завода, я была делегатом районной партийной конференции, и на ней избрана в состав ревизионной комиссии, это особый фискальный орган, у которого большие права.
Перечисляю эти события, а за ними каждодневные будни, будни полные тревог и радостных минут. Вспомню один день.
В конце марта 1975 года, когда завод подводил итоги работы в первом квартале, я решила собрать наших рационализаторов. Была у меня мыслишка одна тайная - подготовить записку с анализом наших узких мест и предложениями о том, как используя инициативу рабочих, их смекалку расшить их.
- Товарищи рационализаторы, наши Пифагоры и Ползуновы, - это обращение вызвало одобрительный смешок, - я изучила то, что вы создали за последние полгода, впечатляет. Если бы все это было внедрено в жизнь, наше производство стало бы самым производительным, – тут я слегка преувеличиваю, - Но оно и верно. Все распыленно, разрознено, так сказать все подобно частной лавочке, - ропот недовольства, - Мне бы хотелась, чтобы вы скооперировались и выдали такой план усовершенствований, который можно было бы внедрить комплексно. Предлагаю вам такой вариант; вы собираетесь и начинаете выдвигать свои предложение, а один из вас будет их фиксировать. Одно условие, вы не должны сковывать свою фантазию, предлагайте самое невероятное. Потом мы вместе суммируем ваши предложения и выберем те, что могут быть внедрены. Моя забота довести их до руководства завода и пробить их внедрение. Премий не обещаю, но то, что ваш вклад будет известен всему коллективу, гарантирую.
О такой форме выработке новаторских предложений я вычитала в книге американского автора.
Рационализаторы разошлись в приподнятом настроении, я была уверена, что они сделают так, как я сказала. Одного я не учла, что среди них найдется тип, который не желал делить не существующую ещё славу с коллективом. Он и настрочил в партком жалобу. Я, мол, готовлю за спиной дирекции и парткома некий переворот. Заговорщик я.
В парткоме в то время работала заведующей парткабинетом женщина, помнящая так называемое «Ленинградское дело». Она постаралась, чтобы из пустяка раздуть «дело». Заместитель секретаря парткома как мог, пытался «спустить» это дело на тормозах, но партдама пробилась к секретарю и заявила, что, если не будут приняты меры, она пойдет в райком, а кому хочется неприятностей, и секретарь вынужден был вынести разбор жалобы рационалиста завистника на заседание парткома.
- Ирина Анатольевна, - говорил мне секретарь за день до заседания, - ты умерь свой пыл, усмири характер, - на это я ему ответила так.
- Умерить пыл в вопросах социалистического соревнования? Усмирить характер в борьбе за трудовую дисциплину? Пускай любой лентяй, не желая трудиться как того требует Кодекс строителя коммунизма, пишет во все инстанции кляузы, пускай он этим отрывает занятых важнейшим делом политического руководства людей от дела, а я буду, как индийский йог усмирять свой характер.
- Ты поосторожней, - говорил секретарь, а сам, я же вижу, полностью со мной солидарен.
Из кабинета секретаря парткома я вышла полная боевого духа.
Заседание парткома началось в четыре вечера, а закончилось около семи. В повестке кроме «моего» вопроса ничего не стояло. Из пятнадцати членов парткома девять стояли на моей стороне, и были это в основном рабочие. Мою инициативу по расшитию узких мест за счет предложений рабочих рационализаторов в штыки приняли ИТР и служащие. Такой расклад.
- Это настоящий авантюризм и заигрывание с рабочим классом, - говорил бывший технологом цеха, где я работала бригадиром, а ныне занимавший должность заместителя главного технолога завода, - Ни к чему хорошему такая практика не приведет.
Секретарь молчал, он, как будто аккумулировал все высказывания. Иногда я замечала брошенный в мою сторону взгляд; молчи, мол. А я и молчала. Мне было, что сказать, но позже. Моя тактика в том, чтобы выслушать всех, а уж потом дать им бой. У меня в запасе были некоторые факты, о которых говорят «вопиющие». Однако ход заседания неожиданно круто изменился, слово взял один из служащих БРИЗ,а. Говорил он горячо, я бы сказала, излишне импульсивно. Речь его сводилась к следующему тезису – товарищ Тиунова подошла к важнейшему на производстве вопросу, изысканию внутренних резервов, с неожиданной, но весьма продуктивной стороны, ибо кому, как, ни рабочим знать узкие места и им, же искать, не без помощи специалистов способы преодолеть то или иное упущение, - он оглядел членов парткома, - Наше с вами, товарищи инженеры и технологи.
Молчанием ответили товарищи ИТР. Зато секретарь парткома как бы ожил.
- Вот, товарищи, истина всегда восторжествует, а она заключатся в том, что некоторые наши инженеры и технологи со временем тратили способность мыслить неординарно, так сказать попали в полосу застоя, - это слово я тогда услышала впервые, - Товарищ Тиунова попыталась найти новые пути совершенствования производственного процесса, и, что особенно важно, с привлечением рабочего класса. Как ни вспомнить тут Владимир Ильича Ленина, - никто не посмел уточнить, какую работу имел в виду секретарь, а он так завершил свое выступление, - Предлагаю принять постановление с одним пунктом: поручить товарищ Тиуновой подготовить расширенное постановление, в котором предусмотреть меры по ликвидации узки мест в производстве, - он встал, - Кто за? – все подняли руки. Демократический централизм в действии.
Вот так, дорогие товарищи, то стресс, модное словечко, то елей на душу. Такая эклектика.
В тот день я больше не работала. Семь вечера же. Какая работа, мне не терпелось поделиться своей победой с Павлом. В это время он уже или дома или по пути туда. Глядь, рядом будка телефона-автомата. Была, ни была, позвоню ему на службу, дома телефона нет. Стекла в будке выбиты, но мне нечего скрывать от народа, открыта я для него, я же профсоюзный лидер, и только что выиграла бой с ретроградами. Одну монетку автомат проглотил и не поморщился. Знаю верный способ заработать любую машину, ругнулась.
- Я тоже так выражаюсь, когда что-нибудь не работает, - у будки стоит секретарь парткома, - Позвольте я помогу. У меня рука легкая, - как бы ни была я открыта, но при нем говорить с Павлом не хочу.
- Спасибо. Позвоню позже, - жду, когда он уйдет. Так нет же, стоит, не уходит.
- Вам тоже позвонить надо?
- Нет, просто увидел Вас, решил подойти. Пройдемся, - и он туда же. Этому-то чего от меня надо. Не откажешь, у парткома власть, а с властью надо дружить. Можешь о ней думать, что хочешь, а ссориться не следует.
- Пройдемся, погода хорошая, - март в 1975 году выдался теплым.
- Я вот о чем хочу с Вами поговорить, - этот берет быка за рога сразу, - Вчера я имел разговор с заведующим орготделом Облсовпрофа, Вашим так сказать крестным отцом Николем Арсеньевичем Хоревым, - я хмыкнула, - Чего усмехаетесь? Это он предложил Вашу кандидатуру в члены профкома завода. У него дар находить энергичных и способных людей, - тут я не усмехнулась, - Теперь ему Вы нужны для представления на должность Председателя отраслевого обкома профсоюза.
- Ничего себе поворот. Я институт не закончила, да и на заводе дел невпроворот.
- Это хорошо, что Вы ответственно относитесь к своему делу и к самой себе. Потому-то и поддержал выбор Николая Арсеньевича. Так что, - тут он улыбнулся, - в среду езжайте к нему. Добро я даю.
Мы подошли к перекрестку Кировского и Большого проспектов.
- Мне налево, - протянул руку, мы распрощались. Стою на тротуаре, как в столбняке. Хотела поделиться своей победой над ретроградами с Павлом, теперь выходит, надо говорить о новом назначении, тут я задумалась, а на какой отраслевой Обком меня «бросают». Была, ни была, еду не домой, а прямиком к Павлу. Дошла до гастронома на площади Льва Толстого, и не стала жалеть денег. Сегодня четверг, на завтра у меня никаких срочных дел нет, а проект постановления я напишу за час, наметки-то у меня готовы. Так что могу покутить. Преимущество руководящей должности в том, что ты не опаздываешь на работу, ты просто задерживаешься.
С продуктами и напит¬ками, довольная собой, я еду к человеку, которого я, кажется, люблю. А что Аркадий? Аркадий, став заведующим юридической консультацией, сильно изменился, у него появились немалые деньги, он стал одеваться как пижон, обедал в ресторанах и, это мне стало скоро ясно, начал увлекаться молоденьким девочками.
Однажды, будучи по ходу на завод из Дворца Профсоюзов, я зашла к нему в контору. Дверь в его кабинет была приоткрыта, а в зале не было никого, и я услышала, как он говорит по телефону: Киска, сегодня я устрою вечер при свечах, - пошляк, решила я и ушла.
А вот теперь я иду, нагруженная продуктами и почти счастливая, ничего себе сочетание, к мужчине, который сказал так: если мы с тобой потребуем друг от друга обязательств в верности, это будет значить одно, кто-то из нас уже изменят, пускай даже в мыслях.
Что скажу я Павлу, как войду? Это у меня стало привычкой; готовить речугу, куда бы я ни шла. Доходит до абсурда, иду, например, в магазин за хлебом, и при подходе обязательно проговариваю фразу, с которой я обращусь к продавцу. Скажу – будьте добры продайте мне городской батон; она может подумать, что перед ней ненормальная, скажу коротко – батон городской мне; сочтет меня невоспитанной.
Пока я придумывала первую фразу, руки мои так устали, что почувствовала ломоту в плечах и локтях, пришлось сделать остановку. Да, сказала я себе про себя, дожила ты, тетка, три килограмма для тебя неподъемная ноша.
Весна в Ленинграде не лучшая пора года, вот и опять небо нахмурилось, того и гляди польет дождь, промокну и явлюсь перед Павлом с мокрой головой, растрепанная. Черт с ними, моими руками, не оторвутся, я почти побежала. И правильно сделала, дождь полил с такой силой, что казалось, он хотел смыть с улиц города всю накопившуюся за зиму гряз и заодно людей, оказавшихся на улице.
Вскочила в подъезд, по-ленинградски, парадную, и остановилась. Как жалко, что тут нет зеркала, не мешало бы глянуть на себя. Пришлось, глядя в карманное зеркальце, кое-как привести волосы на голове в порядок.
- К Павлу Ивановичу идете? – в парадную вошла женщина, его соседка.
- Здравствуйте, - а как её зовут, не знаю, не удобно-то как.
- И Вам не хворать, а наш Паша что-то занемог, - сердце мое застучало чаще, - Вот, иду из аптеки, попросил купить валидол. У него, - мы поднимаемся по лестнице, - на работе какие-то неприятности, а я думаю, какие могут быть у начальника юридического отдела неприятности. Я, слава Богу, почти двадцать лет отработала юрисконсультом, мы представляем интересы, и только. Пускай начальники переживают за свои проступки.
С виду простецкая пожилая женщина, а нате вам юрист. Правы люди, когда говорят: не суди по одежке. С другой стороны, я считаю, что человек должен своим внешним видом отвечать своему общественному положению. Я, когда была рабочей, могла прийти на работу в чем хочу, стала бригадиром, изволь выглядеть прилично. Теперь мой костюм должен вызывать у людей уважение. Нечего носить яркие, броские наряды, и прическа у тебя должна быть строгой.
- Пришли, - женщина дышит тяжело, и у неё проблемы с сердцем, - не звоните, может быть, он уснул.
Вошли в прихожую, я сразу уловила запах болезни, так пахло у нас дома, когда у отца «барахлило» сердце. И опять у меня защемило сердце. Скажите мне, что это? Отчего так бывает, чужой по всему, возрасту, образованию, жизненному опыту мне человек, а вдруг становится родным. Нет, не родным, а каким-то очень дорогим и близким. Одновременно с беспокойством возникло другое чувство, желание иметь от его ребенка. Впрочем, вероятно просто время подошло, а тут он на пути.
- Я на кухню, - шепчет соседка, - чайник поставлю. У меня настоящий индийский чай со слонами, заварю и приду. Чай великое дело, - пошла женщина по коридору, смотрю ей в спину, коммунальное житье имеет все же свои преимущества.
Павла я застала сидящим у окна курящим свои сигарету «ТУ-154».
- Это называется больной! – говорю ему и замечаю в голосе своем нотки заботливой жены.
- Две затяжки, - виновато отвечает Павел и по-мальчишески разгоняет дым.
- Соседку послал в аптеку за валидолом, а сам смолит, - протянулась ниточка между нами. Наверное, нет у меня опыта, так начинается семейная жизнь.
Валидол Павел сунул в рот, этим запахом запомнился мне наш поцелуй, который прервал лишь приход соседки.
- Миль пардон, молодежь, но поцелуй, как бы он, ни был сладок, чая с лимоном, - дикая редкость в это время года, - не заменит. Садитесь за стол.
К чаю Вера Сергеевна, наконец-то мы познакомились, принесла сушки и домашнее печенье. Я со своими продовольственными запасами пока осталась в стороне.
Чай был превосходен, и я задала соседке вопрос, в чем секрет заварки.
- Ирочка, секрет прост, не жалейте листа в заварку. В блокаду мы пили кипяток, настойный на сушеных листьях смородины. Наша семья жила на окарине города, в районе Ржевки и маме, как работнику железной дороги, полагался небольшой участок земли в зоне отчуждения. Все сажали овощи, а мама посадила несколько ягоднях кустов. Были и овощи, но ягоды смородины, крыжовника и малины в нашей семье шли на варенья.
- Сколько же Вам было лет? – задала я вопрос.
- Мне? – Вера Сергеевна хитро улыбнулась, - А сколько лет Вы мне дадите, - я поняла всю бестактность своего вопроса.
- Простите, - мне было неловко, но женщина ничуть не расстроилась.
- Пустое. Я не актриса, чтобы скрывать свой возраст. В сорок первом году мне стукнуло девятнадцать. Студенка второго курса юридического техникума, тогда был такой. Потом был Карельский фронт. Служба при штабе. Ранение и демобилизация под чистую.
- Ира, - вмешался Павел, - ты устроила настоящий допрос Вере Сергеевне.
- Павел, Вы неправы. Молодежь должна знать историю не из одних учебников. Скажите, в каком учебнике вы прочтете, например, о таком факте. Начальник политотдела Армии приказал мне собрать информацию об убитых нашими снайперами фрицев. Я и тогда была дотошна до рвоты. Начала скрупулезно собирать информацию. Начиная с ротного звена. Прошел установленный мне командиром срок, у меня готова справка. Мне бы самой задуматься об итоговой цифири, но глупа была, с тем и пошла. Начальник политотдела до войны служил преподавателем в одном из высших военных учебных заведений, был исключительно образованным человеком, мог говорить по-немецки, играл на аккордеоне, хорошо пел. К тому же был человеком с юмором. Прочитал мой доклад и говорит: Вы, товарищ младший лейтенант сами свое творение перечитывали? Я головой, как китайский божок киваю, а он: Тогда, смеясь, продолжает он, по Вашим данным перед нами не осталось ни одного живого немца.
Смеется Павел, смеюсь и я.
- Вам смешно, а я тогда, - незлобиво говорит Вера Сергеевна, - чуть со стыда не умерла. После войны я часто вспоминала того политработника. Наш Статкомитет тоже увлекается цифирью. Прочтешь иногда его данные, например, по производству мяса, так выходит на каждого человека у нас приходится, чуть ли не корове, а в провинции мясо в продаже бывает раз в полугодие.
- А в холодильниках у того же народа полно всего. Так что прав наш комитет по статистике.
- Товарищи, - прерываю я их экономический диспут, - у меня в сумке подтверждение данных статистиков. Я, например, проголодалась, - я и проголодалась, я и хочу поделиться с Павлом своими новостями.
- Ира права, одним чаем сыт не будешь. Вы тут без меня пируйте, а у меня дела, - тактична соседка у Павла.
- Вижу, - Павел прозорлив, - у тебя есть, что мне рассказать.
- Как твое сердце? – спрашиваю.
- Мое сердце выдержит и дурную и приятную новость. Думаю, это даже не сердце. Невралгия это. Выкладывай.
- Нет уж, - мне хочется накормить его. Тоже что-то новое в моих отношениях с мужчиной, - сначала я накормлю тебя, мы выпьем, а потом я все расскажу.
- Ты психолог. На сытый желудок человек даже известие о собственной близкой смерти воспримет легче.
Наша трапеза проходила под аккомпанемент музыки Вагнера, Павел предварил её такими словами.
- Адольф Гитлер любил слушать Вагнеровскую «Вальпургиеву ночь», потому Иосиф Сталин запретил исполнять любое его, Вагнера, произведение. В музыке Вагнера я ощущаю космическую силу, - такое откровение услышать всегда немного сурового Павла мне было странно, но музыка и на меня произвела сильное впечатление. Правда, кушать колбасу твердого копчения я бы предпочла под более «легкую» музыку. Павел пил водку, а на мое предостережение ответил коротко.
- Водка в ограниченных количествах для мужчин полезна, - улыбнулся и добавил, - Скоро ты это почувствуешь.
Я и почувствовала. Так почувствовала, что рассказать ему о своих новостях я смогла лишь после того. Чего того? А того, о чем при детях не говорят.
- Надо было тебе уточнить, какого именно отраслевого обкома руководителем тебе предлагают быть, - наверное, под впечатлением того, что произошло раньше, я не совсем точно определила свое место в обкоме.
- Руководителем не всего обкома, это чересчур.
На этом наша беседа на тему моей карьеры закончилась. Павел неожиданно заговорил о наших отношениях.
- Вчера я побывал у врача, - я недоуменно посмотрела на него, - Ничего особенного, просто я хотел узнать, в каком состоянии мои репродуктивные органы.
- Чего? Чего? Это что ещё за органы?
- Тундра ты неогороженная. Это моя предстательная железа, яички и сам пенис. Ясно? – мое лицо залила краска. Никто и никогда не говорил со мной о таком. Справившись со смущением, я попыталась пошутить.
- Не знаю, в каком состоянии твоя железа, но твоим пенисом можно в фанере отверстия делать.
- Тебе не к лицу солдатский юмор, но пропущу. Врач сказал, что мои сперматозоиды достаточно активны для того, чтобы оплодотворять женскую яйцеклетку.
- Я поняла, - до меня дошло, - Ты беспокоишься, что я не беременею, - мне стало жалко глупого моего мальчика, - Не беспокойся, я позволю тебе все только тогда, когда это можно. Ты и не заметил.
- Чертовка! Могла бы мне сказать.
Мне до того стало жалко его, что тут, нет не за столом, конечно, я отдалась ему, ничего не опасаясь. Это было двадцать третьего марта 1975 года. Запомнили? Впрочем, зачем вам это?
Утром следующего дня Павел и я вышли из дома, когда рабочие приступили к выполнению планов пятилетки. Вместе мы дошли до остановки автобуса, я дождалась, когда Павел сядет в свой номер, а сама решила пройтись. Не знаю, что происходит с женщиной, и как скоро она это может почувствовать, но в те минуты я ощутила себя «тяжелой». Вселилась в меня некая умиротворенность, никуда не хочу спешить, так шла бы и шла. Может быть, и дошла бы хотя бы до моста, но тут, что бы вы думали, пошел дождь. Простужаться мне не следует, вскочила в троллейбус и поехала на завод. Как ни крути, а проект постановления парткома написать надо.
______________________________________
В начале декабря 1975 года наблюдавший меня гинеколог сказала, что мне хорошо бы лечь в больницу.
- Вам не восемнадцать лет, к этому прибавьте стресс, что Вы пережили, - она имела в виду смерть мамы, на похороны которой я поехать не смогла, - плюс Ваша работа, - это уже о моем последнем назначении на должность заместителя председателя Обкома профсоюза работников легкой промышленности, - Так что завтра и ляжем, - говорит, как с ребенком.
- Хотите, ложитесь, - отвечаю я, не заботясь о тоне, - Мне же завтра надо проводить семинар с профактивом города и области. Соберется более ста человек, а меня не будет и, что им скажут? Извините, товарищи, но Ирина Анатольевна решила отдохнуть и легла в клинику, - к слову в нашей больнице № 31 условия не хуже, чем в санатории, - Так?
- Так, - а врачиха с характером, - там и выкинете плод. На своем семинаре актива, - вижу, она всерьез о выкидыше. Нам с Павлом этого не хватало.
- Хорошо, дайте сутки. Открою, запущу семинар и лягу.
- О Вас говорят, что Вы человек с характером. В этом Вашем решении Вы проявили настоящий характер. Семинар проведут и без Вас, а дитя кроме Вас никто не выносит, - на этом мы расстались.
Уже сидя в служебной «Волге» и сося карамельку, я пришла к выводу, что иногда надо прислушиваться к врачам. Не послушал Павел своего врача, и теперь валяется дома, глотает разные пилюли. Мается мой муженек животом, а говорил доктор, соблюдайте диету, не ешьте острого.
Сегодня метет, снег валит и валит. Глядя из окна машины на эту картину, я думаю о том, что работа в отраслевом профсоюзе работников пищевой и легкой промышленности не по мне, так сказать, не мой это профиль. И, вообще, мне хочется настоящего дела. Я с завистью смотрю на коллег, занятых строительством. Вспоминаю мою работу в строительном тресте, Ивана Петровича. Надо бы заехать к Ольге Федоровне, узнать, как они живут. В тепле авто меня немного разморило, мне взгрустнулось. Отчего-то вспомнила и Моисея Абрамовича. Жив ли? Навряд ли.
- Ирина Анатольевна, - прервал мои мысли Витя, мой водитель, - может быть, сначала Вы пообедаете где-нибудь в городе. Во Дворце столовая уже не работает, опять в буфет пойдете.
- Какие вы все заботливые, но ты прав, гони на Васильевский остров. Знаешь, куда.
На Восьмой линии находится чебуречная, которую я прозвала «студенческой» от того, что там подъедаются студенты одного из факультетов ЛГУ. Ну что? Я лишена чванства, могу покушать, если такой случай представиться, в ресторане, а могу перехватить пирожков. Тут же готовят вполне прилично и, если Вы не страдаете гастритом, то можете смело поглощать здешние чебуреки и суп харчо. Обедаем мы с Витей, он занимает очередь на раздачу, я в кассу. Кооперация. Ещё надо найти место в зале. Молодежь шумная, веселая, скоро у них начнется весенняя сессия, и они громко обсуждают своих профессоров. Так и хочется им сказать: А я тоже год назад была студенткой. Скажу, не поверят, а ещё хуже, обсмеют; такая старуха и студентка. Ха-ха-ха.
Не знаю, нравятся моему ребенку чебуреки или нет, а их слопала две порции, и ещё бы скушала, да юбка не пускает.
- Ирина Анатольевна, едем на базу, - так он называет Дворец Труда.
- Едем, Витя, - мне все нипочем. Рожу. Не я первая в таком возрасте рожаю.
Витя водит машину великолепно, город знает досконально. Был такой случай; Мне надо было быть к определенному часу на совещании в Кировском райкоме партии, прошу секретаря вызвать машину за сорок минут до срока. Витя приезжает за двадцать минут, я ему претензии, не успеем, мол, он в ответ: Не беспокойтесь, Ирина Анатольевна, никогда Вы со мной не опаздывали. И не опоздала, вез меня какими-то дворами и тем сократил путь. Но сегодня я никуда не тороплюсь, и прошу его проехать по набережной, хочу полюбоваться Невой зимней. Неву лед сковал в этом году рано, а теперь ледокольчики взламывают лед. От воды парит, Солнце тускло, в его свете искрятся льдинки, влажность такая, что на морозе липнут ноздри. За годы, прожитые тут, я акклиматизировалась, но все же то и дело с грустью вспоминаю наш Азов, город Жданов с его ароматами, там и шум другой.
- Красиво, - горит Витя, он у меня лирик. Пишет стихи и, стесняясь, все же иногда спрашивает: Можно я Вам прочту свой стих. Пишет он о любви. Немного наивно, но искренне. У него трое малышей сыновей и чудесная жена, а он увлекается молоденькими девушками, они, я так думаю, отвечают ему взаимностью.
Мы переехали «горбатый» мостик на набережной Кутузова, дух захватило, и тут Витя стал тихо читать: После нескольких душных и жарких дней дождь обильно пролился. Разве кто-нибудь спросит его: Ты зачем, дождь, прошел и что завтра с тобою станет? После долгих и нудных пасмурных дней солнце ярко засветит. Разве кто-нибудь спросит его: Ты зачем, солнце, землю согрело? осветило её, обогрело и где завтра ты ярко засветишь? Как начал неожиданно, так и замолчал. Я в замешательстве. Как реагировать?
- Поворачивай, - приказываю ему.
- Есть, товарищ начальник, - уж не обиделся ли он?
- Стихи у тебя хорошие. Ты не пытался их послать в «Юность». Там есть специальный раздел для молодых поэтов, - Витя встрепенулся.
- Думаете можно?
- Обязательно пошли. Уверена, в редакции заинтересуются, - Витя газует в сторону набережной Красного флота.
В понедельник Витя отвез меня на улицу Динамо, там меня ждали. В палате я была одна. Павлу я запретила провожать меня.
- Оправишься сам и навестишь, но думаю я скоро выйду, - мы расцеловались дома.
С первого часа на меня насели; брали кровь из пальца и вены, сделали ЭКГ и рентген, взвесили и обмерили, попросили не забыть пописать в баночку и собрать кал. Первый раз я пребывала в больнице и впервые за многие годы я бездельничаю. Это мне понравилось.
Только к вечеру врачи оставили меня, вернее мое тело. Народ вышел в рекреацию смотреть телевизор, а я улеглась в койку и начала читать рассказы Мопассана. Начала и тут же отбросила книгу. Чужая жизнь, неведомые мне переживания. У меня же, как только я попала сюда, все тревоги, как отрезало. Я уж не говорю о службе, даже здоровье Павла меня не волнует. Все мои мысли о том, кто живет в моем животе.
Дни, проведенные в больнице, были насыщены не менее чем на службе. С утра начинаются процедуры, одни приятны, как успокоительные ванны, другие менее приятны, но осознание, что это полезно ребенку побуждало меня переносить их стоически. Кормежка четыре раза в день, это если считать вечерний кефир. Каждый день я проходила процедуру взвешивания; я шутила, за моим весом следят так, как будто я породистый бычок.
Прошло семь дней. На восьмой ко мне приехал Павел, он сильно похудел, но я нашла это даже красивым. Погруженная в свои думы и заботы, я не обратила внимание на то, что худоба мужа была нездорова. Не заметила я и того, что цвет его лица был противоестественен, отнесла это к зиме, мало ультрафиолета.
Паша пробыл у меня почти час, мы обсуждали с ним обыкновенные семейные дела; сколько надо купить пеленок, подгузников и прочей сосунковой мелочевки. Паша сказал, что коляску он купит у одного знакомого, который вернулся из длительной командировки в ГДР и привез для своего малыша красивую немецкую коляску, мальпост, этот термин был для меня в новинку.
- Понимаешь, - объяснил мне Павел, зимой и осенью она коляска с верхом, а летом она превращается в сидячую коляску.
- А лыжи на неё можно надеть? - пошутила я, но Павел на шутку, что было необычно для него, не отреагировал, он как-то странно посмотрел на меня и тихо произнес.
- Первый месяц малыша надо на свежий воздух выносить на руках, а там и снег сойдет. Весной ты сама сообразишь, как трансформировать коляску.
В тот момент я на эти его слова внимания не обратила. А, если бы и обратила, то что бы могла сделать? Рак пищевода в четвертой, неоперабельной стадии. Ему оставалось жить не более трех месяцев.
______________________________________
Я родила пятого января 1976 года, а Павел умер двенадцатого. Он ушел из жизни на удивление при его заболевании тихо, без уничтожающих волю человека болей. Утром я, покормив малыша, которого мы по обоюдному согласию назвали Анатолием, я пошла на кухню приготовить завтрак, а, когда вернулась, Павел уже не дышал. Даже не подходя к кровати, я это почувствовала.
Организацию похорон взяло Объединение, я только давала согласие на то или иное; цвет галстука, обивка гроба и другое.
В день похорон я, сцедив грудное молоко, и оставив Толика на попечение моей сослуживице, поехала на кладбище. Ехали через весь город, стоял сильный мороз и мело. На Южном кладбище ветер дул так, что простоять у могилы хотя бы полчаса было невозможно. Кто-то с предприятия сказал прощальное слово, бросил по комку смерзшейся земли на крышку гроба, и ушли сразу, как только могильщики соорудили холмик.
Ветер гнал поземку, небо давило, в голове одна мысль – мальчик сирота.
В автобусе мы все немного отогрелись, выпили в помин, и я пересела в свою служебную «Волгу» поминок не было. Все понимали – в доме у меня грудной ребенок, а дом-то одна комната. В таких жилищных условиях жил заместитель Председателя отраслевого Обкома профсоюза.
Дул ветер. На этот раз он дул не в мои паруса. Время попутных ветров для меня закончилось.
Семьдесят шестой год начался для меня хлопотами об оформлении комнаты Павла на мое имя, тревогами о здоровье малыша и одновременно треволнениями на службе. Проработавший более семи лет прежний Председатель Обкома решением вышестоящего органа был направлен на хозяйственную работу, что на нашем сленге значило, что его направили работать на производство.
- Ирина Анатольевна, - говорил Председатель Облсовпрофа, - мы рекомендуем Вас на должность Председателя Обкома. Прежде чем Вы дадите ответ, крепко подумайте. Вы потеряли мужа, у Вас маленький ребенок. Сдюжите ли?
- Сдюжу, - отвечала я, так не могла отказаться от поставленной цели, стать одним из руководителей города. Нет, я не метила в Смольный, но обосноваться на Исаакиевской площади желала, и считала, что я достойна того.
На этом разговор был окончен.
Вечером того же дня я отпустила Виктора, и пошла домой пешком. Тоня присмотрит за Толиком. Опять в город пришла весна, пахло сыростью и талым снегом, все чаще солнце баловало нас. Легкий ветерок с запада навевал лирическое настроение. Я ощущала себя шкипером ведущим своё судно к далекой, но желанной цели. Надежда на успех крепла во мне.
Ветры надежды сопутствуют мне.
Ветры надежд
Пятнадцатого июня 1976 года в субботу я, Антонина, она пока живет у меня, и Толик плотно позавтракав, сын съел полную миску манной каши, где самой крупы было меньше, чем молока в пропорции пять к одному, мы с Антониной тоже подкрепились, как следует, омлет из шести яиц и по две сви¬ных сарделек, которые мы запили кофе с молоком, собрались ехать на Крестовские острова.
- Я бутербродов настрогала, - мне никак не удается отучить Тоню от простолюдинного языка. Я тоже не училась в школе благородных девиц, но к родному языку отношусь строго. К слову скажу, месяц назад я поступила на курсы анг¬лийского языка. Преподаватель говорит, что у меня хорошие задатки к изучению иностран¬ных языков; у вас говорит он, отличный язы¬ковый слух, и порекомендовал дополни¬тельно брать уроки французского языка. По¬смотрим, может быть, и приму его совет.
- Строгают доски, а бутерброды просто делают, - заметила я и получила ответ.
- Я университетов не кончала, - спорить с ней бесполезно.
Спуская мальпост по лестнице, вспом¬нила Павла. Он стал бы хорошим отцом, при¬дет время, и расскажу Анатолию о его отце, так я думала в июне 1976 года.
В планах у нас с Антониной добраться до Приморского парка Победы и там выйти на берег залива. Ребенок подышит морским воздухом, а мы с Тоней позагораем. Свой от¬пуск в июле я уже согласовала с Председате¬лем Облсовпрофа, а Антонина согласилась побыть с Толей на даче у моей подруги.
Трамвай полупуст и мы с коляской рас¬положились посреди вагона. Не трястись же на задней площадке? Тем более что там обычно ездят пассажиры с собаками. Я к соба¬кам отношусь хорошо, но моему сыну их гли¬сты, ни к чему.
- Ира, - говорит Антонина, когда мы уже проехали три остановки, - мы питье забыли, - она приготовила морс и чай.
- Не возвращаться же, - отвечаю я и тут жалею, что не вызвала служебную машину; пожалела Виктора. Были мы на машине, раз¬вернулись тут же. Трамвай не развеешь.
- Не горюй, - утешаю я мою подругу. Интересный факт, не было у меня школьных подруг, не было их и позже, а на заводе они появились – Антонина и Клеопатра.
Несколько слов о нашей Клео, так она просила её называть. Она нашла-таки себе достойную пару, молодого, моложе её на три года, человека из группы представителей за¬казчика, к тому времени военпредставителей стали называть так, и уехала с ним к новому месту службы, в Тюратам. Это наш космодром Байконур. В последнем письме она сообщила, что беременна и скоро им с Кириллом пре¬доставят двухкомнатную квартиру. Я по-хо¬рошему ей позавидовала.
- А чего горевать-то? Мальчик от жажды изойдет, - вижу, что Тоня очень расстроена и утешаю её.
- Купим лимонаду, - как рассерчала под¬руга.
- Хочешь отравить мальчика? Сама пей эти Ситро.
- Что ты предлагаешь? – сын проснулся.
- Вот и малец возражает.
- Пойдем в ресторан и попросим чаю.
- Богатая, да?
- Не богатая, а на сына денег не пожа¬лею, - нашу перепалку услышал пассажир, что сидит позади.
- Женщины, о чем спорите. Я еду на ра¬боту как раз в ресторан, обеспечу вас и чаем и минеральной водой.
- Он обеспечит, - недовольно говорит Антонина, - по ресторанным ценам.
- Специально для вас сделаю скидку, - я оборачиваюсь, мне в глаза смотрит мужчина моего возраста, но абсолютно лысый, - У нас в «Востоке» я не последний человек.
Не понимаю, что меня подвигло, но я представилась.
- Ирина Тиунова, - и руку протягиваю. Краем глаза вижу, как моя Антонина даже привстала с места, а Толик замолчал.
- Переверзев Прокл, - он тоже привстал и крепко жмет мне руку.
Стоп машина! Сколько времени я не имела близости с мужчинами? Ровно год. Тогда я поддалась уговорам Павла и легла с ним, хотя была на четвертом месяце беременности. Где-то я прочла, что долгое воздержание так же вредно для женщин, как и для мужчин. Нарушается баланс какого-то гормона, и велика опасность заболеть раком матки или молочной железы. Получается, мой организм помимо моей воли толкает меня в объятия этого мужчины. А чем он хуже других? С виду здоров, а, если приглядеться, то не лыс он, а наголо брит.
- Сын? – я киваю, неотрывно смотрю ему в глаза, - А что же папа не с Вами?
- Сирота он у нас, - за меня отвечает Антонина.
- Сочувствую, - я ему верю, говорит искренне, - Я тоже сирота. Моих родителей осудили по делу врачей, и меня воспитывала тётка.
- Расстреляли? – ужасается Антонина.
- Нет. Отец умер в камере предварительного заключения, а мама уже на свободе. Сердце отказало, хотя сама была врач кардиолог. Следующая моя остановка. Погуляете и обязательно прошу ко мне. Спросите заместителя директора. Имя и фамилию знаете, - Прокл жмет нам руки и по-мальчишески выскакивает из вагона. В окно мне видна его спортивная фигура и обаятельная улыбка. Я покорена.
- Ну и прохвост, - такова реакция Антонины, у неё все мужчины чуть красивее гамадрила прохвосты, - Ишь как он на тебя смотрел. Дитя бы постеснялся.
- Завидно, подруга? – люблю подшутить над подругой.
- Ещё чего! Лысый и, наверное, извращенец, - Антонина начиталась американских книг.
- Приехали, помоги вытащить коляску, - мне не хочется больше говорить о Прокле. Переверзев, до чего знакомая фамилия. Антонину не спросишь. Моя подруга удивительный человек. Она постоянно намекает, что мало образована, но на самом деле Тоня очень начитанный человек, много смотрит кино, и знает почти всех наших киноактеров, посещает она и театра, особенно ей по вкусу спектакли в театре комедии, что рядом с гастрономом «Елисеевский» и театре оперетты. Частенько, придя домой, я слышала её голос: Да, я шут, и так далее из оперетты «Мистер Икс».
Она сама напомнила мне, кто носит такую же фамилию
- Это надо же, - говорит Антонина, держась за ручку коляски, - Это прохвост носит такую же фамилию, как Народный артист. Лауреат Сталинской премии, кстати.
Я молчу.
Вдвоем мы спустили Анатолия с коляской на проезжую часть, и я уже хотела катить её к тротуару, как справа взвизгнули тормоза.
Антонина разразилась отборным матом. Привести её речь мне не представляется возможным, а смысл передам - тот, который управлял машиной, по её мнению был произведен на свет не традиционным методом, а сам он должен пойти к его матери, которая естественно лишена девственности.
Мужчина выскочил из пикапа «Москвич», так называемого «Каблучка», растопырив ноги, начал махать руками, будто отмахивался от роя пчел.
Пока они обменивались любезностями, я успела докатать коляску до поребрика. Все-таки чудный у меня ребёнок, ни разу по-настоящему не заплакал. Вкатила коляску на тротуар и обернулась, чтобы посмотреть, как развиваются события у трамвая. Что же вижу? Стоят недавние враги и мило беседуют. Антонина улыбается и ручками сучит, а шофер машины, что нас с Толиком чуть не сбил, рядом стоит, перетаптывается так, как, будто ему в штаны углей положили. Разговор у них, судя по выражению ил лиц, вполне мирный. Она, Антонина, что совсем голову потеряла? Обо мне напрочь позабыла? Сейчас я ей о нас напомню, вспомнила детство мое беззаботное, сунула два пальца в рот и свистнула. Толик проснулся. Мой свист шпанский и плач ребенка отвлекли парочку от любезностей. Антонина, о Боги! Чмокнула мужчину, которого минуту назад ругала, почем зря в щечку и потрусила к нам.
- Чего стоишь, мамаша? - с атаки на меня начала она, - Ребёнок плачем заходится, а она любопытствует.
Честное слово, я на неё не сержусь, пока она живет у меня, она так навострилась ухаживать за малышом, что другая родная мать позавидует. В руках Антонины Анатолий замолчал.
- Кати таратайку, так подруга обозвала мальпост, - Мы с Толиком пешком пойдем. Спокойнее будет, - Тоня говорит ворчливо, но я-то вижу, что она в хорошем настроении, можно назвать его лирическим. Интересно, чем этот шофёр покорил суровую мою подругу?
В парке на его аллеях прогуливались отдельные пары, народ предпочитает в погожие выходные уехать из города куда подальше или пойти в ЦПКиО. Скоро Антонина устала нести шестимесячного малыша, и не без основания, в моем сыне все шесть килограммов.
- Посидим?- предлагает она, и я соглашаюсь. Откровенно говоря, просто так шляться по парку или в другом каком-нибудь месте мне не по нраву.
- Петр Петрович, приносит свои извинения у тебя, - говорит Антонина и тут же рдеет, - Он виноват. Почти сутки за рулем. Сменщик приболел, и его упросили отработать за него. Он почту развозит. Очень воспитанный мужчина, - так и подмывает съязвить, умеет, как и ты ругаться матом и поет арии из оперетт, но я молчу. Зачем обижать подругу, от неё я кроме добра ничего не получаю.
Тут пахнет листвой и морем. Неподалеку женщина в бело-синем фартуке, надетом на почти голое тело, торгует мороженным. Не спрашивая Антонину, хочет ли она мороженного, я иду к лотку на колесах с намерением купить его.
- Осталось одно «Ленинградское», - отвечает лотошница, - двадцать восемь копеек.
- Так много народа? – удивляюсь я.
- Какой народ? - видно, женщине охота поговорить, - Просто начальники хитрят. Так и сказал, продашь это, привезём эскимо и стаканчики. Им план надо выполнять. На народ им наплевать. Вот когда футбол, тогда они везут и везут.
- Вы меня простите, у меня ребенок маленький, - этим я хотела закончить нашу беседу, но какое там женщина ухватилась за эту тему.
- Теперь детей рожать, это почти геройство. На одних пеленках разоришься.
Я уже решила грубо оборвать её, но выручил сын, он начал так орать, что, наверное, слышно было на фортах.
- Ишь, какой боевой, беги, - я и побежала. Материнский инстинкт сработал. Это я на площади Труда большой начальник, а тут я обыкновенная баба. За сына я кому угодно глотку перегрызу.
- Он пить хочет, - с укоризной говорит Антонина.
- Ты его вынимала? – та сокрушенно разводит руки. Малыш просто описался. А кому понравится лежать мокрым? Пеленки у нас были, и мы вдвоем быстро перепеленали малыша. О «Ленинградском» мороженном я позабыла, а растаявшее оно не пригодно к употреблению.
- На берег пойдем? – Антонина чувствует себя виноватой, хотя никакой вины в том, что Толик офурился, нет. Честно говоря, идти на залив мне расхотелось. Мне хочется пойти в ресторан «Восток» и увидеть Прокла Переверзева.
- Поздно уже, - стараюсь найти более или менее вескую причину моего нежелания пойти на берег.
- Это правильно. Вон и ветер подул. Летом очень просто простудить ребёнка, - Тоня меня чувствует хорошо, - Кроме того хорошо бы купить чего попить, - хитра моя подруга, а, может быть, я ошибаюсь.
Тоня катит коляску с успокоившимся Толиком, я иду на три шага позади. И опять я по привычке размышляю. Чувства чувствами, а подумать надо. Неужели я такая, как все женщины? Неужели годовое воздержание так повлияло на мой организм, что я готова броситься в объятия совсем мне незнакомого мужчины?
Ресторан «Восток» расположился на берегу пруда и смотрит на него своей сплошь стеклянной стенкой. Какой дурак придумал такую архитектуру тут, в северном городе? Сидит человек за этой стеной зимой, смотрит на замерзший водоем и что он может ощущать? Озноб, не более. Впрочем, для рестораторов это даже хорошо. Глядишь, и посетитель закажет больше горячительных напитков.
- А с ребёнком нас в ресторан пустят? – обоснованно тревожится Антонина.
- Пустят, - уверенно отвечаю, так как имею опыт прохождения в рестораны. Суну швейцару красную корочку, а она для них, как красная тряпка для быка. Мне не терпится встретиться с Проклом. Довольно строить из себя овцу невинную. Работа, дом. Работа, дом. Осточертело! Хочу отдохнуть. Я же не старуха. Рядом Антонина, если я выпью, она доставит ребенка до дома, хочу расслабиться.
В последнее время на службе у меня перманентные неприятности. Новый заместитель Председателя Облсовпрофа, баба пришедшая во Дворец труда из Смольного, а до того работавшая где-то в области, сразу взъелась на меня. И все отчего? Да, оттого, что я выразилась о ней после одного совещания, которое она проводила, в том смысле, что профсоюзная работа отличается от партийной тем, что мы помогаем людям, а там их лишь поучают. Наверное, я была неправа, но очень мне не понравилась эта женщина. Как это у нас водится, ей донесли, и она начала методично донимать меня. Меня с детства приучали к терпению; папа так и говорил: Не удалью и натиском достигаются победы, терпением и только терпением.
Мария Петровна Шафоростова, так её звали, заявила, что мой стиль руководства Обкомом тоталитарный, что своим авторитетом давлю инициативу низов. Я терплю. Более того, я это её заявление повернуло в мою пользу. Как-то на совещании с руководящим составом я взяла слово и выступила с небольшим обращением, смысл которого сводился к следующему - бесхребетный, чуждый принципам демократического централизма либерализм, который проповедуют некоторые товарищи, наносит только вред нашему общему делу. Напомнила слова Ленина о профсоюзах, как школе коммунизма. Зал после этих слов зашумел, многие поняли, о чем я говорю. Мария Петровна просто покинула совещание, сославшись на какие-то срочные дела.
- Гляди, твой Протокол ждет, - Антонина язва та ещё. Она нарочно исказила имя Прокла.
- Не кричи, человек может услышать, - он и услышал, и ответил смеясь.
- Ничего, Людмила Анатольевна, я привык. Имя моё редкое. Прокл значит минувшая слава, имя древнегреческое. Обычно Прокл растет тихим, замкнутым, задумчивым мальчиком.
- То-то я вижу, какой Вы застенчивый, - я пнула ногой подругу, это заметил Прокл.
- Ничего. Антонина, - он и её имя запомнил, - моё миролюбие и застенчивость только маска. На самом деле мы, Проклы сильны и отважны, - не понятно, говорит он серьезно или шутит, - У нас мало друзей, но, если они есть, то мы верны им и готовы на любые жертвы ради них.
- Докажите, - Антонина не дает мне вставить слова.
- Для того я тут. Прошу, - Прокл открывает дверь и пропускает нас внутрь. Проходя мимо него, я заглядываю ему в глаза и вижу в них смешинку. Мы с ним заговорщики. Мне знакомо это чувство, оно возникает тогда, когда между мужчиной и женщиной пробегает искра симпатии.
- А дитя куда? – Антонина играет роль заботливой няньки, коей она, впрочем, и является. Чтобы я без неё делала?
- Сударыня, не извольте беспокоиться, - такое обращение ввергло мою подругу в состояние близкое к шоку, - Мальчика мы определим в тихий уголок. Что он предпочитает кушать? – вопрос обращен не ко мне, и это естественно. Прокл провел меня к столику у стены, галантно усадил и они ушли. Отчего я, ничуть не волнуюсь? Это мой ребенок, а мне спокойно. Почему так? Оттого, что с Толиком ушла Антонина? Но такого покоя я не испытываю, когда ухожу на работу, оставляя с сыном её. На дню звоню раз десять, а то и больше.
Пока Прокл и Антонина устраивали моего ребёнка, ко мне подошел официант. Судя по его поведению, он прошел инструктаж у Прокла. От его – «чего изволите» пахнуло чем-то старорежимным.
- Изволю, чтобы Вы вели себя достойно. Вы официант в советском ресторане, а не половой в кабаке. Принесите мне чего-нибудь попить. Все остальное мы закажем позже, - смутился парень, но без возражений пошел исполнять заказ.
От нечего делать, какое непривычное для меня состояние, я стала смотреть в окно-стену. У обреза берега пруда сидят двое спинами ко мне. Спинами-то спинами, но как они выразительны. Широкая спина мужчины напряжена, сквозь тонкую ткань платья женщины видны полоски лифчика и проступают лопатки. Мне кажется, они дрожат. Затылок мужчины стрижен под полубокс, у его подруги прическа типа «я у мамы дурочка». Что их связывает? Молодого человека, спортивного вид и, судя по прическе, легкомысленную девицу. Ответ прост – эротическое влечение. При этой мысли я встрепенулась, не такое же ли чувство я испытываю к возвращаемуся Проклу, и почему-то без Антонины.
- Где моя подруга? – не дав ему сесть, спрашиваю.
- Она с ребенком. Няня должна быть с ним.
- Да как Вы посмели? - с меня слетел флёр, - Она моя подруга, халдей Вы неотесанный. Проводите меня к ним.
- Зачем Вы так, - он ещё и обижается, - Сейчас я приведу Вашу подругу с ребенком.
Глядя на широкие плечи Прокла, его узкий зад и крепкие ноги, я осознала, что у меня случился приступ обыкновенной похоти. Если тебе, тётка, захотелось переспать с мужиком, то не впадай в любовную истерию.
Официант принес бутылку обыкновенной газированной воды, на дне бутылки которой видна ржавчина. Это вызов – пить хотела, пей.
- Вы сами эту воду пьете? – ко мне вернулась присущая мне нетерпимость к хамству, каким бы образом оно не выражалось.
- Какую воду я пью, это мое дело, - не начавшийся практически мой визит в ресторан «Восток» на этом был закончен.
- Зовите метрдотеля, - негромко, но отчетливо говорю я.
- Метрдотель заболел, а замдиректора Вы отослали куда-то, - что же поговорю с Проклом. А вот и он. Антонина с коляской и он позади.
- Ирина, Толик проснулся, его покормить надо, - подруга права, но в мои планы входит устроить разнос им, и потому я отвечаю ей так.
- Если тут человеку, который попросил попить, приносят ржавую газировку, то вряд ли они смогут предложить что-то съедобное ребенку.
- Товарищ Переверзев, - тон официанта раболепствующий, - эта гражданка попросила попить, я и принес, а она требует жалобную книгу.
- Товарищ Переверзев, - говорю я, - Ваш официант обыкновенный врун. Я потребовала, чтобы ко мне пришел метрдотель.
Все перипетии нашего с Антониной посещения ресторана в Приморском парке Победы передавать не стану. Сына мы все-таки накормили в нем; на кухне нашлась манная крупа и цельное молоко. Мы же с Антониной ограничилась двумястами граммами водки и приготовленными дома бутербродами. Антонина поддержала меня.
- Я вижу, тут покушать все равно, что разрывную пулю в живот получить, - Прокл Переверзев и его сатрап отошли к стене-окну и молча смотрели на пруд.
Обратную дорогу мы молчали. Толик, насытившись манной кашей, спал, а мы с подругой просто смотрели в окно. У дома Антонина произнесла.
- Больше с ребенком в парк я не поеду.
Она в этот момент выступила пророком. Анатолий никогда больше не побывает в Приморском парке Победы. Но об этом мне говорить тяжело.
В Канаде прошла Олимпиада, официально провозглашена Социалистическая Республика Вьетнам. На этом фоне странно было читать, что в Египте принят закон, запрещающий продажу алкоголя в общественных местах.
Мы запускаем на Луну автоматическую станцию «Луна-24». Уму непостижимо - аппарат совершил полёт к Луне, спустился на её поверхность и вернулся на Землю, доставив образцы лунного грунта, взятого с глубины около двух метров. Прошло главное политическое событие – состоялся XXV съезд КПСС. В одном из отчетов я прочла, что нас больше пятнадцати миллионов. Прочла, и задумалась, а сколько среди этих миллионов по-настоящему привержены идеалам коммунизма, и, более того, я подумала, а не эфемерна ли цель, поставленная когда-то – построение коммунизма.
У меня на работе, а это уже конец августа, нарастает напряженность в отношениях с товарищ Шафоростовой. Она настраивает против меня моих же подчиненных. Дальше терпеть такое положения я не могла.
Председатель Облсовпрофа принял меня сразу.
- Людмила Анатольевна, мы ценим Вас, - говорил он после того, как я изложила свое видение ситуации, - но и товарищ Шафоростова ценный работник, - тут он показал глазами на потолок, - Есть мнение, что Вам надо сменить, так сказать, поле деятельности.
- Надо понимать так, что меня отстраняют?
- Да что Вы такое говорите?! – опять глазами вращает, - Вы выросли из своей должности. Вам масштаб города под силу, - не стану возражать, жду, что он предложит, - Вы, когда в последний раз были в отпуске? – вот какой ход выдумал, я в отпуске была два года назад. Даже положенный после родов отпуск я не отгуляла полностью. Так и ответила.
- Езжайте куда-нибудь на море, отдохните, покупайтесь, загорите.
- У меня сын маленький. Куда же я от него.
- Совсем забыл, - я ему верю, - Тогда возьмите путевку в санаторий для матери и дитя. У нас в области есть превосходные места.
Я уже стояла в дверях, когда он сказал: Вы не торопитесь из отпуска, но связи со мной не теряйте.
Такое его заявление обнадеживало. В тот день я больше в кабинет к себе не заходила. Я переживала сказанные Председателем слова – Вам масштаб города под силу. Что он имел в виду? Машину я не вызывала и теперь шла по бульвару Профсоюзов в сторону Манежа. Скоро закончится его реконструкция, и на месте гаража Горисполкома откроется Центральный выставочный зал.
Там, говорят, готовят выставку полулегального, полупризнаного живописца Ильи Глазунова. Живописью я увлеклась недавно. Случай свел меня с женщиной, закончившей Институт живописи, который по старинке называют Академией художеств, по специальности искусствовед. Женщина занялась созданием секции дизайна при Союзе Архитекторов в Ленинграде. Спросите, с какого бока-припека в этом деле я? Сама не знаю. О том, что существует такая специальность, дизайнер, я до встречи с ней не знала. Встретились мы с ней в ресторане как раз Союза архитекторов. Тогда наша столовая, я имею в виду столовую во Дворце Труда, встала на ремонт и наш местный профком, и нас есть свой союз, договорился с этим рестораном, чтобы мы там могли обедать. Было немного накладно, но другого выхода не было.
Для нас отвели малый зал и определенное время. Не упомню, в какой день недели произошла наша встреча, но было это почти сразу после нашей с Толиком и Антониной в Приморский парк Победы. Была я зла. Зла той злостью, что дает мне силы. Шафоростова донимает, отвести душу не с кем. Пить в одиночку я не могу. А тут она.
- В большом зале все места заняты, а мне только перекусить. Разрешите к Вам?
Стоит передо мной миниатюрная женщина, ладно скроенная, с густой копной кучерявых темных волос, с личиком куколки.
- Да, садитесь, - несколько грубо ответила и получила в ответ добрую улыбку. Мне стало неловко за свою грубость, и я попыталась исправить это.
- Советую заказать окрошку, она у них хороша.
- Окрошку у нас готовят на кислом молоке.
- У вас, это где?
- Я с Украины. Не слышали такой город, Тараща?
- Что-то знакомое, - прокрутила винтики в голове и вспомнила; Таращинские ярмарки.
- Я там прожила до семнадцати лет. А школу окончила и уехала.
С совместного поедания окрошки началось наше знакомство. Я и раньше обращала внимание на тот факт, что совсем незнакомые мне люди вдруг начинают делиться со мной своими проблемами. Так и она Нина Туренко начала разговор.
- Какие все ретрограды. Дизайн признан во всем мире. У нас в Союзе тоже есть свои дизайнеры. Своя школа. А они говорят, что создавать секцию дизайна нет оснований. Мало их, мол.
Потом она вызвалась проводить меня до Дворца Труда, и, когда узнала, что я тут работаю, буквально вцепилась в меня.
- Легкая промышленность, это как раз та отрасль, где, как нигде более, нужны дизайнеры. Вы видели наши бытовые приборы? Какие они неуклюжие, неудобные. О красоте я уже не говорю.
Я не стала переубеждать её, что бытовые приборы производят в основном на предприятиях оборонного комплекса. Меня поразила её страстность.
- Я спешу. Вот мой телефон. Позвоните как-нибудь. Мы поговорим.
Я дала ей свой домашний телефон. Все будет, чем отвлечься от служебных склок.
Теперь я, стоя у пандуса бывшего гаража, вспомнила Нину Туренко. Давно мы с ней не контактировали. Нина увлекательно рассказывает о художниках. От неё я узнала, кто такие импрессионисты. Я с ужасом слушала о художнике, который отрезал себе ухо, и о другом, который в юности упал с лошади и стал инвалидом. Это она буквально вытащила меня в Русский музей. Там уже после осмотра она рассказала мне о реставраторе, который так искусно подделывал подлинники, что даже опытные искусствоведы не могли распознать подделку.
- Его осудили, а имущество конфисковали.
Про себя я подумала – не все имущество. Коробочка-то у меня.
Я, наконец-то, посетила Эрмитаж.
Нина Туренко жила где-то в Невском районе в общежитии квартирного типа, и там, естественно, телефона не было, а так хотелось бы с ней встретиться и поболтать.
До дома я дошла за час. Торопиться мне некуда. Кстати, скоро я сменю место жительства. Жилищная комиссия решила предоставить мне квартиру. Председатель комиссии сказал: Пока Вам предоставляется однокомнатная квартира. А когда сыну исполнится четырнадцать лет, предоставим двухкомнатную.
Я не стала спорить и говорить, что по ихнему выходит, что до четырнадцати лет сын может жить, спать, делать уроки и все прочее в одной комнате с взрослой и вполне дееспособной женщиной. А, если я познакомлюсь с достойным мужчиной и решу соединить с ним жизнь. Что тогда? Юноша вынужден будет стать свидетелем наших интимных отношений?
В размышлениях я доползла до дома. Переступила порог, вошла в прихожую и сразу почувствовала чужой запах. Пахло незнакомыми мне духами. Аромат приятный, ничего не скажу, но незнакомый. Дорогие духи, подумала я, мне такие не по карману. Подумала так и услышала голос Антонины.
- Вы, Нина, наверное, очень богатая женщина, если Вы с такими подарками в гости ходите.
От этих слов моей подруги стало мне как-то веселее. И пусть Антонина не изжила провинциальный дух, и пускай я скоро не буду председателем Обкома профсоюза, а будущее мое неопределенно. Пускай. Сейчас я увижу Нину, и мы с ней будем говорить. Вернее, она будет говорить, а я слушать.
Антонина накрыла на стол и, немного смущаясь, ушла с Толиком на прогулку. Нина действительно пришла с царскими подарками. Она принесла бутылку Крымского портвейна, баночку шпрот, болгарские помидоры, половину батона твердокопченой колбасы и три апельсина.
Но все-таки нашу трапезу мы начали с приготовленных Антониной куриных котлет и водкой. Нина пила водку, не жеманясь, котлеты похвалила.
- Антонина Ваша кухарка?
На это её заявление я отреагировала смехом.
- Эта кухарка на заводе лучший электромонтажник. А пока помогает мне с ребенком.
- Я не хотела обидеть ни Вас, ни Вашу подругу.
Я приняла извинения Нины, и мы продолжили беседу. Нина горячо говорила о своих усилиях по созданию секции дизайна.
- Я подготовила анкету, вернее опросный лист, разослала его во все крупные предприятия и получила однозначный ответ «Да», такая секция нужна. А они, мэтры от архитектуры твердят одно, для создания секции нет оснований.
- А Вы обратитесь наверх. Есть же у них начальники.
- Начальники? – округлив глаза, спросила Нина, - Разве Вы не знаете, что начальник начальнику брат и сват. Никогда один начальник не доставить неприятности.
Как ты, девушка не права. Я подумала о Шафоростовой Марии Петровне. Но не стану же я говорить об этом молодому искусствоведу. Она переключилась на другую тему. Такая вот защитная реакция. Она говорила о художниках импрессионистах. Я видела, что это её волнует не меньше, чем проблема организации секции дизайна в Ленинграде.
- В эпоху Возрождения живописцы венецианской школы пытались передать живую реальность, используя яркие краски и промежуточные тона.
Начала Нина и я с большим вниманием слушаю её.
- Их опытами воспользовались испанцы, наиболее отчётливо это выражено у таких художников как Эль Греко, Веласкес и Гойя, а их творчество впоследствии оказало серьёзное влияние на Мане и Ренуара.
- Мане и Ренуар это импрессионисты?
- Да. И Делакруа тоже импрессионист. Вот, что он замечает. По его мнению, Рубенс делает тени на своих полотнах цветными, используя прозрачные промежуточные оттенки. По его, Делакруа мнению, Рубенс отображал свет при помощи тонких, изысканных тонов, а тени — более теплыми и насыщенными цветами, передавая эффект светотени. Вы можете, - это Нина обращается ко мне, - заметить, что Рубенс не использовал чёрный цвет, что позднее станет одним из основных принципов живописи импрессионистов.
Наверное, Нина и дальше продолжала бы свою лекцию, но вернулась с прогулки Антонина.
- Какая чудная погода. А вы все сидите. Пошли бы прогулялись, а я пока покормлю Толика, приберусь и приготовлю чай. Русский человек без чая никак не может.
Нина с сожалением оглядела стол, ничего не сказала и встала со стула.
- Праздные прогулки не по мне, но если Вы хотите, я согласна пройтись немного, - мрачно сказала Нина.
Моя подруга Антонина умеет без слов выразить свое недовольство. Редкий дар, своим задом, руками и плечами выражать всю гаму чувств, что она переживает в данный момент.
На дворе все также жарко и душно. Какая может быть прогулка по солнцепёку. Мы с Ниной пришли к единому мнению – от праздной прогулки отказаться, а найти какое-нибудь укромное место в тени и там продолжить беседу.
- Об импрессионистах я могу говорить часами.
Мы прошли квартал и свернули во двор колодец. Там, я знаю, на удивление есть уютный малюсенький сквер. Есть и скамеечка.
Антонина перед тем, как мы покинули квартиру, сунула мне пакет: Это, чтобы она не так сердилась. Хитра моя подруга. Пакет тяжел, это значит она положила туда бутылку того вина, что принесла Нина.
- Тут, пожалуй, нам будет удобно, - сказала Нина и села на скамейку у детской площадки. Время летнее и потому площадка пуста. Детей вывезли из города. Кого-то родители, кто побогаче, повезли на море, а основная масса проводит лето в загородных детских садах или пионерских лагерях. Был бы мой Толик постарше, он тоже бы отдыхал сейчас в нашем загородном детском саду под Зеленогорском.
Устроив на скамье наши припасы, выпив по стаканчику терпкого вина и закусив его сыром рокфор, мы продолжили нашу беседу. Говорила Нина, я слушала, изредка вставляя слово.
- Начало поисков новых подходов импрессионистов в изображении натуры относится к 60-ым годам прошлого века, когда молодых художников уже не устраивают средства и цели академизма. Каждый из них самостоятельно ищет иные пути развития своего стиля. В 1863 году Эдуард Мане выставляет в «Салоне отверженных» картину «Завтрак на траве» и активно выступает на встречах поэтов и художников в кафе Гербуа, которые посещали все будущие основатели нового течения, благодаря чему стал главным защитников современного искусства.
- Интересно, как бы Мане отразил наш завтрак? – попыталась пошутить я.
- Думаю, что наш сюжет его не заинтересовал бы, - не приняла мою шутку Нина. На этом её лекция об импрессионистах была закончена, и между нами возникло некоторое напряжение. Ни я, ни она не торопились разрядить эту атмосферу.
Наконец Нина произнесла.
- А я к Вам ехала не за тем, чтобы читать Вам лекции. Я приехала посоветоваться.
- Чем могу. Пошли домой. Антонина, наверное, уже покормила сына и приготовила чай.
Сын спал, Антонина сидела у окна и курила в форточку.
- Явились, не запылились. Чай готов, прошу к столу.
Нина промолчала все время, пока мы пили чай, я не услышал от неё ни одного вопроса. Я же не стала тревожить её; выходит, отпала нужда получить совет от меня.
Эта встреча, как, оказалось, была последней. Больше я Нину не видела и не слышала. Промелькнула, как метеор и сгинула. осталось воспоминание о миловидной хохлушки из города Тараща с её стремлением создать секцию дизайна в Ленинграде и её рассказах о импрессионистах. А ещё в памяти остался запах её духов. Спросите, тогда зачем я рассказала о ней? Отвечаю. Пройдет двенадцать лет и я, стоя у картины Эдуарда Мане «Полковой альтист» в Музее Д,Орсе на берегу реки Сены в Париже, вспомнила Нину Туренко; это благодаря её лекциям я увлеклась живописью, и теперь, став Послом, могла уверенно поддержать беседу в светском обществе.
Третьего сентября я уехала в пансионат в Сестрорецке, и пробыла там четырнадцать дней. Там я узнала о предателе Беленко, который угнал современный советский истребитель в Японию. Смерть Мао Цзэдуна я восприняла спокойно. Подумала, они так же как мы станут теперь его поносить? Меня вызвали на площадь Труда семнадцатого сентября, а на следующий день, когда в Пекине китайцы прощались с вождем, я уже сидела в кабинете заведующего Орготделом Обкома КПСС.
- Есть мнение рекомендовать Вас на должность заместителя заведующего отделом Горкома.
Этого мне не хватало, подумала, а суровый мужнина с соответствующей фамилией Суворин почему-то улыбнулся и сказал.
- Поработаете в Горкоме, а там прямая дорога на Исаакиевскую площадь. Как поется в песне: молодым везде у нас дорога. Были самым молодым профсоюзным руководителем, станете молодым государственным мужем, - товарищ Суворин сам понял абсурдность сказанного, но поправляться не стал. Путь открыт.
- Вы это сказали так, - не упустила случая съязвить, - как будто провожаете меня прямиком на кладбище.
- Права была Мария Петровна, когда рекомендуя Вас, предупредила, что Вы остры на язык. Но это даже хорошо, а то, знаете, тут у нас завелась бацилла всепрощения. Завели моду искать причины, почему не выполняется то или иное постановление.
Я молчу. Мне нечего сказать. У меня нет оснований не верить ему, тем более что я тоже частенько стакивалась с этаким либерализмом у нас, в профсоюзах.
Беседа закончена. Товарищ Суворин вышел из-за стола, и жмет мне руку. Не такой он уж и страшный этот товарищ.
- Жду Вас в понедельник к десяти часам. Будем представляться Секретарю, - руку не выпускает, - Вы одна воспитываете ребенка? - киваю согласно, - Тяжело. И с жильем у Вас не все благополучно.
- Скоро получаю квартиру.
- Да что это за житье с ребенком мужского пола в одной комнате. В понедельник и об этом поговорим. Так что двадцать третьего в десять ноль-ноль.
Вышла из Смольного. Листва уже начинает желтеть. Слабый ветер овевает лицо, осеннее солнце ещё греет. У меня впереди целых пять дней. Вчера Антонина заявила, что она должна вернуться на завод. Иначе она утратит стаж. Я её понимаю. Выходит надо искать ясли для Толика. Денег на няньку у меня нет.
Пройдя через портик, остановилась. Утром-то я почти ничего не ела, а голод, как известно, не тетка. И все-таки я в ожидании хороших перемен. На Суворовском проспекте в этот ранний час народу мало, а те, кто оказался тут, сплошь служивый люд. Территория, прилегающая к этому проспекту полна государственных и партийных учреждений. Так и мигрируют работники этих учреждений из одного в другое.
А вот то заведение, без которого я не проживу до вечера. Шутить - моя давнишняя привычка. И опять пельменная. Родненькая. Две порции пельменей, это восемнадцать штук, треть из которых слиплись, я умеренно поливаю уксусом и чуть-чуть сдабриваю горчицей. Я не беру пельмени со сметаной не потому, что на это у меня не хватает денег. Просто хочется чего-нибудь поострее. Выпить тут не предлагают, а пить втихаря, разливая под столом, это стыдно. Кроме того уксус и горчица надолго отобьют охоту кушать, будешь потом только пить. Опыт.
Сытая и не утратившая прекрасного настроения, я двинула в сторону Невского проспекта. Шагается легко, петь хочется. Как же не петь. Я избавлюсь от травли со стороны товарищ Шафоростовой, новая работа меня привлекает именно своей новизной, к тому же суровый товарищ Суворин обещал двухкомнатную квартиру. Мне не стыдно признаться, что я хочу встретить достойного мужчину. Я же не старуха и недурна собой. Отбросим лирику. Оставим медицину. Что она нам говорит? То-то же. Сами знаете, какие могут быть последствия у женщины, не имеющей хотя бы изредка, скажем так, интимных встреч с мужчинами.
Хочу пройтись по Невской першпективе, вспоминать былое. Может быть, встречу кого-нибудь из старых знакомых. В том состоянии, в котором я нахожусь, человеку хочется общения.
Не пришлось мне прогуляться. Хлынул дождь, да с таким ветром, что листья с деревьев полетели. В тот день наводнения не было, но зимой, восьмого января я стала свидетелем редкого природного явления – зимнего наводнения. Квартиру мне предоставили в доме шестидесятых годов постройки на Черной речке в районе Новой деревни. Ветер задул тогда поздно вечером, а ночью Нева взбунтовалась. Нагонная волна взломала лед, и он торосами нагромоздился на берега. Жуткое зрелище.
А сейчас ветер гонит мусор и листья, хлещет острыми струями дождь, заставляя прохожих прятаться. Чем я хуже прочих, и я побежала. И добежала до ресторана «Невский». Нет рядом товарища Невского, зато есть желание выпить чего-нибудь. Женщина, посещающая ресторан без сопровождения мужчины вызывает у окружающих, мягко говоря, настороженное отношение. Это я и почувствовала, едва переступила порог. Женщина официантка так глянула на меня будто перед ней какая-нибудь отвратительная живность. Ягуана зеленая. Живьем я эту тварь не видела, а в книге имела удовольствие зреть. Мерзопакостное существо.
- Чего Вы на меня глаза вылупили? – не терплю, когда на меня так смотрят.
- Вы для чего пришли в ресторан? Скандалить или кушать?
И тут мне эту, судя по всему, больную диабетом женщину стало жалко.
- Не обращайте внимания на меня.
- Как же, не обращать. Это моя обязанность. Обедать будете или так, перекусить?
- Перекушу, - не делай, начальница поспешных выводов, говорю себе и прохожу в зал. Естественно там просто пусто. Ни одного посетителя. Кто же ходит по ресторанам в такое время.
Женщина быстро принесла мне заказанное – сто пятьдесят граммов водки в графине и селедочку с гарниром. По её улыбке я поняла, что она одобряет мой выбор и сама бы не прочь выпить, да служба не позволяет.
- Приятного аппетита, - отошла к окну и села. Такая тоска на её лице, что хоть вой.
- Товарищ, - окликаю я её. Она идет ко мне.
- Повторить?
- Нет. Присядьте.
- Нам не положено с клиентами рассаживать.
- Все равно никого нет. Одной тоскливо пить, - выдумываю я.
- Присяду, - очень тоскливо прозвучало это у женщины, - Все равно никого из начальства нет. Уехали в трест. Заседают все. Наверное, обсуждают, как ловчее обворовывать вас. Меня Анной зовут. А Вас как?
Вот так, Людмила Анатольевна, не суди о человеке по первому впечатлению. Познакомились и, как требует обычай, выпили по сто.
- Все едино, скоро помирать, - ни тени страха на её лице, - Рак у меня. Матку уже выдрали, а метастазы расползлись. Вы не смотрите, что я такая толстая. Пичкают меня разными лекарствами, вот и пру, как тесто на дрожжах.
Я не знаю, как реагировать на такие слова. Умер муж, но это была неожиданно. А тут человек знает, что смертельно болен, а говорит спокойно. Что он переживает?
- Пойду я.
Анна встала и неожиданно легко для своего веса пошла вглубь зала. Пить и есть не хочется. Хочется уйти отсюда побыстрее. Я нормальный человек и мне страшно дуновения смерти, что я почувствовала.
Оставив на столе пять рублей, я поспешила покинуть ресторан «Невский» для того, чтобы очутиться на проспекте с таким же именем. Дождь прекратился, от асфальта подымался легкий парок, в воздухе пахло морем и бензиновыми выхлопами. Тротуары вновь заполнили горожане. Подошло время окончания рабочего дня в научных и проектных институтах. Старшие и младшие научные сотрудники, ведущие и просто конструкторы и инженеры, групповоды и главные инженеры проекта спешат в магазины. Торговля к этому времени «выбросит» дефицит. В миг у прилавков выстроятся очереди и также быстро они рассосутся. Будет чем побаловать домочадцев сегодня вечером.
Мне нет нужды стоять в очередях. Пока Антонина исправно исполняет в моем доме роль каптенармуса. Ну и я сама имею возможность покупать кое-что в столе заказов у нас во Дворце труда.
Через пятнадцать минут я была дома. К моему ранее приподнятому настроению прибавилось чувство горечи. Такое впечатление произвела встреча с молодой и по-своему красивой женщиной из ресторана. Знать, что скоро умрешь, и жить. И не просто жить, а работать, отвечать улыбкой на шутку и самой шутить.
Ещё на лестничной площадке я почувствовала запах жареного мяса. Жарить мясо в нашей квартире по будням могут позволить только мы. Но и мы не часто балуемся бифштексами или антрекотами. С чего бы это моя подруга решила пировать сегодня? Не святым ли уж духом она узнала о моем новом назначении. В квартире запах буквально ударил в нос, аж слюнки потекли. До чего аппетитно пахнет. Умеет Антонина вкусно готовить.
Вошла и столкнулась с соседкой.
- Здрастье, Людмила Анатольевна, уж не захворали ли Вы? Чего так рано я работы?
Привыкла, что я домой со службы прихожу не раньше восьми вечера.
- Здорова я. Чего и Вам желаю.
Не люблю я свою соседку. Она жаждала присоединить комнату Павла к своей. У неё тоже сын, шестнадцатилетний оболтус. Уроки в школе прогуливает, связал со шпаной. Начал фарцевать, говоря на сленге этой шпаны, а попросту спекулировать. Правда, выучился говорить по-английски. Так и шпарит.
Когда я оформила прописку в комнате Павла, она, соседка начала войну против меня. Сначала писала во все инстанции. Когда ей там объяснили, что я живу законно, начала пакостить тут. Доходило до того, что она лила сырую воду в кашу, что готовила Антонина для Толика. Теперь у нас установился, так сказать, вооруженное перемирие.
- У вас сегодня праздник? – ехидно, с подковыркой спрашивает соседка.
- У советских людей каждый будний день праздник.
- Ишь, какая правильная, - соседка скрылась за дверью своей комнаты, откуда пахнуло нафталином. Это значит, её сынок притащил очередную дубленку. И не новую. Тут я вспомнила одного нашего рабочего с завода. Он как-то в курилке обмолвился таким пассажем: Жена вчера хотела купить дуб Лёньку. Так его затаскали в партком.
Антонина услышала наш разговор и поспешила мне на помощь.
- Ира, Толик зовет тебя.
В комнате аромат! Пахнет жареным мясом, свежим огурцом и ещё чем-то очень вкусным.
- По какому поводу праздник? - спросила Тоню словаки соседки.
- Ты как будто не знаешь.
- Кто сказал? – я в полном недоумении.
- По телевизору объявили, - с юмором у моей подруги все в порядке.
- И все же? – настаиваю я.
- Позвонили из Обкома, пока ты где-то гуляла и сказали, что тебе в Смольный надо завтра, к десяти утра. Будут тебя представлять секретарю. Ей Богу, у вас там, как в театре. Все представления. Вот я и решила отметить это. Кроме того я тоже выхожу на работу.
Я так и села, где стояла.
- А как же Толик?
- Ты мне скажи, ты же умная и ученая, кто должен думать о дитя? Мать или тетка посторонняя? Не отвечай. Толик пойдет со мной. Я в цех, он я заводские ясли. Сказала, что Анатолий стал моим ребенком.
- Шути, шути, а меру знай, - мне стало обидно.
- Ах, какие мы обидчивые. Оторвалась ты, Люся от рабочего класса. А он тебя помнит. В профкоме сказали, ты навсегда зачислена в наш коллектив.
Сильна рабочая солидарность.
Пировали мы до позднего вечера. Часу в десятом Антонина под действием сытной еды и алкоголя разоткровенничалась.
- Третьего дня, когда я гуляла с Толиком, ко мне начал клеиться мужчина, - я пропустила это вульгарное слово, - Он тоже из рабочих, но местный. Жена умерла, и он остался один с дитем. Предлагает поселиться у него. Трудно ему, мужику с ребенком. Как считаешь, соглашаться?
- Тут я тебе не советчик.
Антонина в задумчивости выпила рюмку водки, поглядела мне в глаза.
- Пожалуй, ты права. Дело это сугубо личное, - усмехнулась, - Не просить же тебя свечку держать.
Я была немало удивлена. Подруга моя показала в этом такт и способность оценивать ситуацию с юмором. Я спросила, как зовут этого мужчину, и услышала неожиданный ответ.
- Мигель, он кубинец. Окончил наш медицинский институт, женился, так и закрепился у нас.
Мы доели говядину, допили водку и улеглись спать.
______________________________________
24 сентября 1976 года я начала работать в Ленинградском горкоме КПСС. С самых первых часов, даже не дней, я поняла, что тут совсем иные рабочие отношения, другой стиль работы. У нас, в профсоюзах, все откровеннее, что ли. И там конкретные вопросы: выполнение трудового законодательства руководителями предприятий, заключение трудовых соглашений, социалистическое соревнование, обеспечение безопасности труда и соблюдение трудовой дисциплины. И, наконец, решение жизненных вопросов; от рождения до гробовой доски мы с людьми. Не говорю уже о санаториях, домах отдыха и разных баз.
Заведующий отделом, молодой человек с большими залысинами, прямым носом и оттопыренными ушами говорил тихо высоким, почти дискантом, голосом, когда представлял меня сотрудникам отдела.
- Товарищ Тиунова пришла к нам с профсоюзной работы. А там, вы знаете, своя специфика. Надо помочь товарищ Тиуновой поскорее войти в курс дела и освоить наши методы работы с партийными кадрами и населением.
Инструкторы отдела живо взялись за дело. Через час в одном из кабинетов был накрыт стол.
- Товарищ Тиунова, - подражая голосу заведующего, начал один из инструкторов, - главное в нашем деле, это найти общий язык с народом. По опыту нашего отдела нет более прямого пути для налаживания тесной связи с массами, как слиться с ними. С этими массами. Тогда Вы, безусловно, найдете с ними, этими массами, общий язык.
Мне стало ясно, в отделе работают веселые люди.
Процесс «вливания» в коллектив на этом е закончился. Я устраивала свое новое рабочее место, а было это в начале пятого вечера, много времени ушло на всякие формальности, когда без стука вошел в кабинет заведующий отделом.
- Устраиваетесь? Я не помешаю.
Прошел к окну, что выходит во двор, сел на подоконники и закурил.
- Вообще, я не курю в рабочем помещении, - заметила я.
- Прошу прощения.
Сигарету притушил о каблук ботинка, а окурок сунул в пачку. Экономит. Но и выбросить его негде.
- Это я прошу у Вас прощения. Вы зачем пришли? Покурить? У меня дел невпроворот.
- Да, да, - задумчиво так говорит, - Зачем-то я ведь пришел.
Он, что притворяется? Или действительно немного не в уме?
- Я вот что хотел сказать, - опять замолчал, думает, - В коллектив Вы уже, так сказать, влились.
Сейчас начнет говорить о недопустимости такого «вливания». Ошиблась.
- Я не предлагаю «вливаться» в меня, - он умеет шутить, - но предлагаю отметить Ваше вступление в должность со мной тоже.
- Я не готова.
- Now problem, - я тоже уже могу ответить по-английски, но не делаю этого.
- Чай будем пить?
- Я на работе не употребляю, потому предлагаю пойти в одно симпатичное место. Это наш, так сказать, клуб.
- Согласна.
Клуб так клуб.
- Тогда через двадцать минут жду Вас в вестибюле Дома Политпросвещения.
Я знала, что Дом Политического просвещения был введен два года назад, но не знала, что там есть что-то похожее на клуб. Через двадцать минут я узнаю, что частью Дома политпросвета является гостиница Обкома, построенная теми же архитекторами еще раньше, в 1972 году. Гольдгор и Васильев справились со своей задачей хорошо. Никогда не жила в гостинице и потому мне не с чем было сравнивать, но то, что я увидела, понравилось мне.
Открою имя моего нового начальника. Фамилия у него самая обычная, Потапов и зовут его бесхитростно, Николай Михайлович. Вот он, стоит в вестибюле с кем-то разговаривает. Я человек тактичный, не стану я мешать им. Стою и оглядываю помещение. Чисто, мебель красивая, на больших окнах тяжелые бордовые шторы. В сторону моего начальника не смотрю.
- Ирина Анатольевна! Что же Вы не подходите?
Иду, коли позвали.
- Познакомьтесь, Ирина Анатольевна, это лучший лектор в Ленинграде. Александр Эдуардович обладает даром проникать в суть происходящего.
- Вы, Николай Михайлович, преувеличиваете. Я, знаете, Ирина Анатольевна, - говорит так, как будто мы с ним давно знакомы, - с детства люблю докапываться до самой сути. Помню, отец привез мне в подарок из Германии игрушечный пожарный автомобиль. Так я его в тот же день разобрал по винтикам.
- Не пора ли нам перейти в бар.
- Это надо же. Тут бар есть, - по-простецки сказала я.
- Это наша комсомольская молодежь так прозвала буфет при ресторане, - Николай Михайлович ведет нас в глубину холла, - Начитались иностранных романов, и форсят.
Не стану я рассказывать, как мы провели время сначала в баре, а потом в ресторане. От моих денег не осталось даже на такси. Вот так я отметила своё вступление в должность. Домой меня отвозил товарищ Александр Эдуардович Володарский. В машине из гаража Обкома он молчал. Но, когда мы приехали в мой двор, он попросил водителя подождать, и по пути к моему подъезду сказал.
- Вы в партийной среде человек новый. Позволю дать Вам совет, попридержите в первое время язык за зубами. Больше слушайте. Мотайте ну ус.
После этих слов он обнял меня и поцеловал в щеку.
- Завтра я уезжаю в Москву. Ничего хорошего от этой командировки не жду.
Товарища Володарского в Москве ждали большие неприятности. Его освободили от должности лектора Дома политпросвещения, и направили преподавать Историю КПСС в техникум. Не докапывайся до сути, товарищ Володарский.
Вхождение в новую и незнакомую мне работу давалась мне, что скрывать, трудно. Одно то, что в партийной работе иная лексика, заставляло меня прилагать дополнительные усилия при написании того или иного документа. Характер общения также иной. Первое, что мне немного коробило так это то, что тут принято тыкать, давно ли вы знакомы или встретились вчера, неважно – ты и ты. Правда, это касалось только нас, работников среднего звена. Обратиться к секретарю на «ты» это подобно оскорблению.
Должно было пройти почти два месяца, чтобы я перестала чувствовать себя первоклашкой в выпускном классе.
Толик «ходит», то есть его отвозит в ясли Антонина. Сама она поселилась-таки у кубинца и вся отдалась обхаживанию его и его ребенка. Мигель мне понравился. Говорит почти без акцента. Хорошо знает русскую классическую литературу, красиво поет свои песни и играет на гитаре. С новым жильем дело затянулось. От однокомнатной я отказалась в надежде на то, что дадут большую. А с предоставлением двухкомнатной квартиры вышла задержка. Дом, в котором Обком имел долю, и куда должен был переселиться из квартиры, предназначенной мне, наш же работник, в срок не ввели. Ввели бы в срок строители, если бы обкомовцы не влезли со своими придирками. Так что продолжаю «ютиться» в комнате. Соседка смирилась и наши с ней отношения перешли из стадии военного перемирия в состояние нейтралитета: я тебя не трогаю, и ты меня не тронь.
В начале ноября, а точнее за три дня до Праздников, во вторник четвертого ноября после кроткого совещания у заведующего отделом, когда все разошлись и Николай Михайлович выдал мне пригласительный билет на гостевую трибуну на Дворцовую площадь, он объявил, что в Общем отделе лежит смотровой ордер на квартиру.
- Поезжайте немедля, - разрешил добрый начальник и даже разрешил вызвать машину из гаража Обкома.
К слову. Будучи Председателем Обкома Профсоюза, я имела персональную машину с водителем. Тут, работая в должности заместителя заведующего отделом Горкома, такого мне не полагалось. Я могла вызвать автомобиль только для служебных поездок в течение рабочего дня. А какие могут быть поездки у такого, как я ныне кабинетного работника?
Поездка на Черную речку, осмотр квартиры, что освободил, наконец-то работник Обкома, заняла у меня три часа.
Осматривая квартиру в доме постройки середины шестидесятых годов, я поражалась тому, как можно за десять лет загадить жилище. А ведь тут жили не люмпены. Обитали в ней вполне приличные люди. Но, как говориться, дареному коню в зубы не смотрят, и я, вернувшись в Смольный, дала согласие на заселение.
Стоя на трибуне рядом Народным Артистом с одной стороны и Героем Социалистического Труда с другой, наблюдая прохождение войск, под моросящим дождем, я мечтала выпить горячего чаю, а потом и сто граммов водки, съесть большой бутерброд с колбасой, что нам выдали в праздничном наборе и завалиться в постель.
- Красиво идут, - сказал хорошо поставленным голосом Народный артист, - Вы не знаете, им после парада сто наркомовских наливают?
Так как в этот момент Герой труда был занят беседой с женщиной, что стояла позади, я этот вопрос приняла на свой счет.
- Я бы налила, и сама бы выпила.
- Полностью с Вами согласен. Вы коньяк пьете?
- Вообще-то, я предпочитаю водку, но в моем положении глупо капризничать.
- Это справедливо. Предлагаю, пока не началась демонстрация, пройти за трибуну.
Не мы одни приняли такое же решение.
В небольшом отдалении я заметила своего начальника в окружении коллег. Все мы люди.
- За нас, - произнес Народный артист и артистически влил коньяк себе в рот.
- За нас, за девушек? – не упустила я возможности съязвить.
- В какой труппе изволите лицедействовать? Из молодых? Из провинции? - посыпались вопросы, - Что-то я Вас не припомню.
- Последний раз выступала, стоя на табурете в городе Мариуполь в 1961 году.
- О! – артист и тут артист, - У Вас большой опыт. Но у меня стаж побольше.
- Вы шутник.
- Так говорит и моя жена.
Мы выпили ещё.
- Она говорит, что я и женился в шутку. Пошутили мы с ней, и в результате двое детей.
Я бы и дальше слушала Народного артиста, но меня заметил Николай Михайлович Потапов, и я поспешила вернуться на трибуну. Глашатай в это время провозглашал здравицу: Да здравствует наша молодежь!
- Это не о нас, - мрачно сказал артист, - Я, пожалуй, уйду. Что-то голова разболелась.
- А Вас не выпустят за ограждение до окончания демонстрации.
- Выпустят, если Вы мне подыграете.
- Как это?
- Мизансцена такая, Вы медсестра, я человек, которому стало плохо. Вы сопровождаете меня. Ясно?
- Вы артист. Вам легко, а как я буду выглядеть?
- Вам и делать ничего не надо. Я все сам изображу. Зря, что ли мне Народно артиста дали?
Прав Народный артист, зазря это звание у нас не дадут. Молодцы и милиционеры, что были поставлены, чтобы не впущать и не выпущать, поверили, что Народному артисту стало очень плохо и, что я медсестра, откуда, только я взялась, и выпустили нас за оцепление. Мы вышли на Дворцовую набережную в том месте, где служебные черные «Волги» стояли шеренгой в ожидании своих пассажиров.
Держу под руку артиста, идем мимо машин, и тут черт меня дернул
- Вам, товарищ артист, куда надо?
- Мне, милое создание, надо сейчас в ресторан при Доме Актера. Мои запасы исчерпаны.
- Стойте тут и продолжайте изображать больного.
- А Вы гуда?
- Стойте, я сказала, - он остановился.
Подхожу к одной из «Волг».
- Товарищ водитель, Народному артисту, видите, он стоит у стены, стало плохо с сердцем. Я его личная медсестра. Если я не сделаю ему укол через тридцать минут, он умрет.
- Чего от меня тебе надо? - это «тебе» я ему прощаю.
- Надо, чтобы Вы отвезли нас туда, куда мне надо.
- С ума сошла. Ты знаешь, кого я вожу.
- Знаю, - вру я, - Но до конца демонстрации много времени, а на Вашей машине мы обернемся быстро.
- Не могу, - так он говорит, но вижу, он колеблется. Народный артист так не играл даже на сцене.
- Умрет тут и, что мы с Вами будем делать? – верный прием, приобщить человека к своим проблемам.
- Тащи его.
- Если Вы в машине неожиданно выздоровеете, я сама Вас придушу.
- Вы настоящая актриса. Обязательно похлопочу за Вас у нашего мэтра.
До дома № 86 на Невском проспекте машина с номерами Обкома партии довезла нас за десять минут, и все эти десять минут мой подопечный играл больного.
В ресторан я с ним не пошла, и не, потому что постеснялась, меня дома ждала Антонина с Мигелем и мой Толик.
Дома меня не ждали так быстро. Мало того, что я раньше времени ушла с трибуны, до дома меня довез все тот же водитель черной «Волги», персональной машины одного из секретарей Обкома КПСС.
Ждали, не ждали, а были рады. Это моя семья. Какая бы ни была, а семья.
Антонина расстаралась, стол был великолепен. Мы выпили за праздник, я рассказала о своем приключении. Мигель никак не мог понять, как можно пить коньяк на улице, под дождем и без закуски.
- У нас на острове пьют в основном ром, а, если коньяк, то из специальных бокалов и где-нибудь под крышей, хотя у нас климат лучше вашего.
Потом пили исключительно за нас: за мой переезд, за скорое бракосочетание русской женщины и кубинца, за то, чтобы у них все было ладно.
Праздники имеют обыкновение закан¬чиваться быстро. О буднях рассказывать скучно. Я готовлю разные справки, пишу письма в различные организации. Иногда вы¬езжаю «на место». Партийная работа опреде¬ленно не по мне. Товарищ Потапов ко мне претензий не имеет, но я собой недовольна. Где мой прежний задор? Я, как будто, пото¬нула в бумагах. Понятно, что в любом деле документ играет важную роль. Но тут эти бу¬мажки настолько далеки от реальных забот людей, что иногда кажется, что тут, в Смоль¬ном живут своей, оторванной от настоящих забот и тревог людей, жизнью.
В декабре я была включена в группу по обработке предложений и замечаний в проект конституции. Я была удивлена, когда узнала, что над проектом нового основного Закона страны в Москве начали трудиться ещё в 1962 году. Точнее 25 апреля 1962 года Верховный Совет СССР постановил выработать проект новой Конституции СССР и создал Конституционную комиссию в составе 97 человек. Председателем Конституционной комиссии был назначен Н.С.Хрущев.
Не могла представить, что столь важный документ можно подготовить так скоро, но вот, что я прочла: 15 июня 1962 года на заседании Конституционной комиссии были обсуждены основные задачи по подготовке проекта новой Конституции и образовано 9 подкомиссий, а уже в августе Конституционная комиссия завершила разработку проекта Конституции СССР и пояснительной записки к нему. Этот проект состоял из 276 статей. Однако в дальнейшем он подвергся серьёзной переработке и в первоначальном виде утверждён не был.
Сняли Хрущева, и его место в комиссии занял Л.И. Брежнев. Кроме того в состав Конституционной комиссии вошли 33 новых депутатов взамен выбывших.
Теперь рабочую группу возглавляет Секретарь ЦК товарищ Б.Н Пономарев.
К нам в группу стекается информация со всего города. Сижу до позднего вечера, обобщаю. Глаза слипаются, такая масса данных. Вспомнила женщину, которой во время войны поручили собирать данные об уничтоженных снайперами фрицев.
В тот вечер решила, что завтра займусь тем, что сравню количество поданных предложений с количеством предприятий в городе и их численностью. Мне было интересно узнать, сколько трудящихся приходится на одно предложение. Подсчитала и вышло, что на тот момент, каждый десятый человек принял участие в обсуждении и дал свое предложение. Поразительная активность! Естественно, в это я поверить не могла, и задалась вопросом, кто выдает «на гора» эту массу предложений.
Позже мне попались такие цифры: В ходе всенародного обсуждения было внесено более 340 изменений, затронувших 118 статей проекта нового Основного Закона. Первый вид из¬менений — дополнения: по одному слову в статье — 38 дополнений, по два—10, по три и более слов — 39, по предложению — 31, по абзацу—13; одна статья, сто вторая, вне¬сена целиком.
Цифры, цифры…Осточертело! Пятнадцатого января семьдесят седьмого года я вошла в кабинет товарища Потапова.
- Честно говоря, я давно замечаю, что Вам наша работа не по душе, - начал он после того, как я выложила ему, что мне надоело корпеть над цифрами, - Вчера я имел разговор с Секретарем, и он выразил мнение, - вот, вот, все у них не по-людски: «выразил мнение», - что Вам пора сменить сферу деятельности, - нет, чтобы сказать просто: пошла вон, ты нам не годишься, - Так что пока отдохните недельку, а мы подумаем о дальнейшем Вашем использовании.
За это – «дальнейшее мое использование» я готова была врезать по физиономии.
Отпуск, так отпуск. Мне не привыкать. Побуду с сыном.
Снегу выпало так много, что машины «Спецтранса» не справлялись. Черная речка во льду, лыжники проложили четкие линии и гоняют по ним. Я сажаю Толика в санки, и мы катаемся. С ним мне весело. Я женщина мать. Я просто женщина, а не ответственный партийный работник. У меня есть постоянный партнер в интимной жизни. Мы довольны друг другом и большего нам не надо.
Антонина беременна. Мигель сияет. Они иногда приезжают ко мне с ребенком Мигеля, идущего рядом и их общим ребенком в животе Антонины. Мы устраиваем пир, поем и «травим» анекдоты. Такой, например: Чукча побывал на совещании представителей народов Севера. Едет домой. Ему купили билет в мягкий вагон. Приезжает на вокзал, нашел свой поезд. Идет вдоль состава. У каждого вагона останавливается и бьется об него головой. Идущий рядом пассажир спрашивает, - Зачем Вы это делаете? Чукча отвечает: Чукча не дурак. В билете написано «мягкий», чукча проверяет.
Глупость невероятная, но мы смеемся.
Тринадцатого января, опять это несчастливое число, я была приглашена к Председателю Исполкома Ленсовета. Через неделю, на заседании горисполкома я была утверждена в должности Начальника управления кинематографии и кинопроката. Ничего себе кульбит!
Ветер дул мне в лицо, когда я шла по Дворцовому мосту.
Он выдувает из меня пустые надежды. Во мне зреет, казалось бы, позабытая продуктивная злость. Это ветер перемен
Встречи на ветру
© Copyright: Николай Беспалов 2, 2013
Свидетельство о публикации №213030401865
Свидетельство о публикации №213030401865
Рецензии