Отличница и двоечник

Содержание

Красная панама (Бася и чудо)
От груши до океана
Наладились
Король
Молоко с далекой  улицы
Из шкуры  молодого теленка
Давай  гори
Чей клад
Соня,велл
Ночь пирата
Ветка по поле
Отличница и двоечник
Тарелки в елках
Но ведь я же люблю
Хрустальное
Тайно и  явно
Чужие  ландыши

      Бубенцова записалась на автодело. Ну что ж. Когда  уроки труда состояли из бутербродов  или копания грядок, думать особо  нечего. Отбыл и забыл. А когда  все классы поделили на электротехнику и автодело, пришлось выбирать: утюги чинить или баранку крутить. Девчонки пошли на утюги, пацаны на машины. Одно дело пацаны, им положено. А девчонка, да еще очкарик? Не иначе выпендриться захотела. Да конечно, за ней никогда никто не бегал, кому она нужна, камбала одноглазая. Хоть тут рядом потолкается.
      Так рассуждали Басины одноклассницы. А на самом деле Басе было скучно не только на уроках труда, а и вообще в школе. Она не знала чем себя заманить в эту поганую школу! Вечно боишься не ответить, опозорить мать. Учителя такие странные, им бы только поймать тебя на чем. А водить машину – это уже как в кино играть. Когда Грину тоже было страшно или скучно, он придумывал Ассоль и Бегущую по волнам. Легче было так жить.
      Бася  думала: научится хорошенько ездить, потом  бросит портфель под ноги, положит на руль загорелые руки и поедет по окружной дороге вокруг всего городка. По пути ей будут попадаться соседи, махать руками, просить подвезти... Но Бася ни разу не остановится! Потому что она поедет в экспедицию. Потому что в последнее время с ней происходили какие-то мрачные истории. Взять натяжение нити. Натяжение постепенно дошло даже до Паншиной и Михеевой. Даже двоечницы поняли, а Бубенцова – отличница – нет. Один раз попыталась пойти к физичке после уроков, чтобы та растолковала, но замотанная физичка торопилась в больницу и только отмахнулась.
      На  контрольной работе  по физике Бубенцова  рисовала Ассоль с парусами, принцесс в туфельках. Спиной стоял Блад, показывая  куда-то рукавом в оборванных кружевах. Господи, как ей хотелось стать одной  из этих принцесс и исчезнуть из этого пыльного класса, где вечно боишься всего. Пришел бы какой-нибудь пират и сказал бы: «Собирайтесь, мадмуазель. На рассвете наш корабль поднимает паруса, уходит прочь их этих мест».
      Она рисовать рисовала, а училке сдала  пустой лист, только фамилию свою подписала. Понятно, за такую контрольную Басе грозил кол. Надеяться не на что. Но вот стали объявлять оценки: «Бубенцова – четыре».
      – Вы что? – севшим голосом проскрипела Бася. – Не писала я. Чистый лист сдала.
      – А вот это ты зря сказала, – сухо отозвалась физичка.
      Класс злорадно рассмеялся. Бубенцова забубенила. Ни бум-бум в натяжении, да еще  гордится этим. А что стоило списать? Ах, списывать нехорошо? А позорить училку, которая тебя прикрыла? А мать позорить?
      То  физику она написала «на кол», то учитель физкультуры ее через канаву перенес, а жена учителева расскандалилась, что ученица на шею повесилась. Да он сам предложил! То сообщение не подготовила, весь класс ждал ее напрасно. За такие промахи Басю наказывали. У нее забирали проигрыватель, магнитофон. Иногда и ремня давали. Это было обычным делом. Повоспитывали – разошлись по своим делам. А Бася долго сидела, глядя в никуда.
      Приходил  Антоша: «Господи, и так смурная, и так калека, а они еще...» Доставал для Баси шоколадку, смешил, обнимал и так до тех пор, пока Бася не выходила из столбняка.
      Одновременно  плача, смеясь и сморкаясь, она говорила:
      – Антошка! Ты зачем меня так любишь? Нельзя ведь. А то они и тебя достанут...
      – Балда. Меня никак не взять. А ты честная до противности. Ну, скажи им, что они хотят, повинись, сама потом как хочешь. А?
      – Так я все равно не понимаю, что им надо-то... То говорят «не ври», то, значит, – «ври»?
      – Ну, переучили тебя, Бася... Переборщили. Молчи лучше. Ведь я плохо учусь, понимаешь? А мне – ничего... Да ну тебя.
      А с этим автоделом вот что получилось!
      Пока  изучали устройство двигателя, зубрили  все вместе. Потом, когда началось практическое вождение, каждого стали вызывать по одному. И с других уроков отпускали с уважением! Бася загорелась... И стала даже привирать про свою очередь, чтобы лишний раз дали покрутить руль.
      Учитель по труду, старый солдат Недосекин, Басей  был доволен, и поэтому, когда  пришел в школу человек из газеты, Басю первую защелкали с коленвалом в руке. Она как раз железки собирала после занятий и вешала обратно все на стенд. И Недосекина тоже защелкали... Принесли через три дня газеты. Там Басина физиономия на полстраницы. Переполох! Вызвали ее в учительскую, поздравили вместе с Недосекиным. Как было жалко, что мама с папой не слышали...
      Потом приходили из других классов и шептались: «Та самая девчонка».
      Но  если бы все кончилось так же, как начиналось! Старый солдат Недосекин, про которого вспоминали только на День Победы, с радости напился. Автодело отменили.
      Мать, узнав о газете, закричала не своим  голосом: «Ты меня в гроб вгонишь!» Пришел отец, схватился за голову: «Зачем совалась, кто просил? И что теперь делать, и что подумают люди – вон как Бубенцовы воспитывают дочь! Видно, она всю жизнь собирается с пьяной шоферней водиться, а на другое не способна...»
      Выпороли  сгоряча тапком с резиновой подошвой. Вздулась спина. Отцу было пороть слабо, взялась мать как более добросовестная. Она при каждом шлепке спрашивала сквозь зубы: «Поняла? Поняла?» Но Баська ничего не поняла, только вжимала голову. Не ревела. Родителей рев раздражал – виноватые плакать не должны. А может, они сами боялись быть виноватыми.
      Вот и пойми после этого – ходить на автодело или не ходить. На следующий день она даже не пошла к машине. Пацаны из ее класса и сам Недосекин смотрели на нее. Новенький из девятого появился, на него тоже смотрели. Он мало двигался, но очень легко брал мячи. Стоило ему поднять длинную руку, как мяч просто прилипал к ней.
      Потом он отряхнул тренировочный костюм, взял с лавки книжку, заложенную листьями, прошел мимо Баси. Неподвижно смотрели бесцветные глаза, белые волосы косо падали на впалую щеку. Ледяной какой-то.
      В непонятных случаях Бася всегда шла  к Ларке, а Ларка, конечно, все  уже знала, ее сестра Лилька была с  этим пацаном в одном классе.
      – Зовут Андрис Петронис, приехал из Семиреченского детдома.
      – Нерусский, да еще сирота? – ахнула Бася.
      – Почему? Может, лишенный, может, родители далеко. Мало ли.
      – А учится? Так себе?
      – Да учится он только на пять, ты не поверишь. Он говорит в классе больше учителей. Директор – знаешь ведь, какой орун – так спросил его для засыпки:
      «А что ты об этом законе думаешь, Петронис?» А тот ему: «Что думать, если это не закон, а за-ко-но-про-ект. Тем более что в нашей стране и законы-то не работают». Директор и глаза на лоб. Слова против власти! Это Лилька говорит! Прокурорша на что грозна, и та его хвалит, а сама знаешь, как все боятся этой общей биологии. Лизосомы, рибосомы всякие, Лилька говорит, а он задачи эти только  щелкает.
      – Вот это да. Повлюблялись все, наверно. А мать ничего про него не говорила.
      – И не говори, Лилька тоже, пока я не пристала. А он сел с дурой Зосимовой, все задания за нее делает, ей остается только переписать. Пацаны было высмеивать его стали, а он повернулся к ним так: «Я всегда на стороне слабого». То ее били как динамщицу, почти каждый  месяц, а то теперь из-за него никто не трогает...
      Пора  было идти домой делать уроки. На душе было темно. Было два коридора – со светом и без. И они не пересекались. В жизни Зосимовой – Петронис. В жизни Бубенцовой одни книжки. Хотя Зосимова получала двойки, а Бубенцова пятерки. Ну, кроме физики, конечно. Только почему-то радости от  этого нет.
      Проходя через лаз от соседей, Бася не сразу заметила, что у входной калитки кто-то стоит. Она вглядывалась, вглядывалась, но что может увидеть очкарик?
      Накинула  опять пальто, пошла к забору. Маячивший обернулся, знакомо вспыхнул улыбкой. Бася покраснела.
      – А... Ты вроде из девятых. К матери?
      – Нет, к тебе. Не узнаешь?
      – Похож на кого-то... Нет, не узнаю.
      – Моя сестренка Верка Михеева с тобой в одном классе. Верка мне про тебя много рассказывала.
      – А вы с Верой очень похожи, правда что... Глаза, ресницы, Я раньше думала, что ресницы черные, у кого волосы черные. А у вас обоих волосы русые, а черные ресницы...
      – Да ладно тебе. Не в ресницах дело-то.
      – А в чем?
      – В баранке. Я газету увидал – удивился. Девчонка на грузовик села, ничего себе. А ты ведь любишь машины, скажи?
      – Не люблю. Я ездить люблю, а чинить нет. Как сломается...
      – Я же на автобазе всех знаю. Всегда помогут починить. Могу тебя научить на любой машине, хоть бы и на легковушке. Ну, как?
      – Да-а. Интересно вообще-то. На «Волге», на «Победе» вести легче, да?
      – Спрашиваешь. А на школьном грузовике еще и управление двойное, никакого сравнения... И знаешь что... давай ходить?
      – Я – с тобой?! – Бася просто обалдела. Она не верила, что кто-нибудь добровольно может ходить с очкариком. Очкариков презирают.
      – Ты со мной. А что, не разрешат? У тебя же никогда парня не было, тебя, наверное, обижают, бьют... Я бы заступался. Меня вся шпана знает, никто бы не тронул.
      Бася  опять думала про спину и того больше покраснела. Она разглядывала мазутную фуфайку Михеева, и ей становилось совсем не по себе. Откуда он знает? И разве он заступится перед Прокуроршей? А вдруг кто ее увидит с ним? Скажут – «вон, уже с пьяной шоферней»...
      – Сдалась тебе эта автобаза. Учился бы лучше... – выпалила Бася, и ей самой противно стало. Ну, как замотанная училка рассуждает.
      – Как же не работать, если отец все пропил? А еще Верку кормить...
      – Во-от! Отец спился и ты сопьешься.
      – Никогда в жизни. – Опять улыбнулся. – Насмотрелся по горло на это дело. Во!
      Бася  судорожно вздохнула. Разговор был  не романтический, не как в кино. Никакой любви, один базар, разговор дурацкий. Значит, он ее – спасать. А она?
      – А что мы делать-то будем? – И еще больше смутилась.
      – Как что? Гулять. Я тебя буду на машине катать, ты меня научишь в алгебре ковыряться. Ты же отличница.
      – А ты двоечник. Все дети алкашей – двоечники. И тут ничего не поделаешь.
      – Но-но, полегче, Василиса. Ты думаешь, я слабоумный? Мне просто не до уроков.
      – Но ты на целый класс меня старше? Как же я тебя научу?
      – А я и за твой класс все равно ничего не знаю.
      Бася  совсем растерялась. Она не знала, чем еще дальше отпираться, а Толян Михеев, веселый человек, стоял и радовался. Нашел тоже дурочку. Соседка искала в роще загулявших сыночков и хворостиной гнала домой как гусей. Мимо парка с независимым видом прошел Петронис. Или показалось?
      – Ты знаешь, Толя, я люблю столько книг, столько всего. А тебе же все равно, ты ничего этого не знаешь...
      – Ничего страшного. – Толян хлопнул по кленовому листу и сделал дырочку. Тебе же не жалко? Ты мне расскажешь, и я узнаю. А я тебе расскажу про "Энкантадас" и "Моби Дика". Ну, чего ты?
      – Да мне не жалко. – Бася сильно нервничала и оглядывалась. – Я люблю, когда человек не просто умный, а умней меня. Иначе скучно, понимаешь? Мы разные, из разных...
      Он  засвистел, да так оглушительно!
      – Думал – обрадуешься. А ты выделываться... Не ожидал. Ну, где тебе, директорской дочке, с шоферюгой дружить? Это не с железкой на память сниматься.
      Это было уже оскорбление. Бася круто  повернулась по дорожке и пошла  к дому. По обочинам шелестела по-жестяному  молодая полосатая трава. А Толян Михеев остался стоять у калитки. И стоял там до тех пор, пока темнота не съела его фуфайку, пропитанную мазутом. Тогда Бася оторвалась от своего крыльца и подошла снова к  нему.
      – Послушай. Мне все будут говорить, что я дура. Что связалась с таким как ты.
Ты не  думай, что я  буду  тебе  историю  с разбитым глазом напоминать.  Да я  ослепла, да  я  в школу  пошла  позже на год. Но  сваливать на  других не  буду.  Но, если хочешь, я буду с тобой ходить. Ты очень упрямый. Как Питер Блад. Ты не читал? Я расскажу тебе, у него тоже были синие глаза и черные ресницы... И его тоже никто не понимал, как меня...
      Он  взял ее за руку, и она вдруг поняла, что его тоже дрожь бьет. И что он  жалеет ее, но не  умеет про это говорить!
      – Это было в Англии, – сказала она, – там вдруг волнения народные, а Блад был просто доктор... Так получилось, что он помогал повстанцам, его осудили, потом продали в рабство... И на плантации он  увидел дочь хозяина, Арабеллу. Судьба  их  разводила, а девушка   его  считал вором  пиратом. А ему  даже никто не  дал шанса оправдаться… Легко ли?

      Мать  тревожно поглядывала на Басю, которая  стояла у проигрывателя крутила пальцем пластинку. Она добивалась того, чтоб ломаный приемник играл ровно и Магомаев не завывал. Слезы у Баси скатывались и исчезали на черной пластинке.
      – Ты чего надулась, как мышь на крупу? Он тебя обидел, этот...
      – Не он! – Бася глотнула то, что никак не глоталось. – Меня не он, а судьба обидела. Настоящий ведь ко мне не подойдет... – Она имела в виду Андриса Петрониса.
Но этот  человек  был для нее был недоступен! Он  стречался со взрослыми дувушками, ее считал малявкой. Эта  малявка могла  сколько хочешь рассматривать его во сне, но в школе, как только он  проходил по  коридору, ее обдавало огнем. Чем  холоднее  был  его  взгляд, чем горячее было  ее  личику.

      Но  «более настоящих» Бася так и  не встретила. Она знала потом  разных удивительных людей, добрых, умных, но таких, что хотели бы полюбить то, что любишь ты и за это предлагали защиту – таких не было... Толян слово сдержал, вино не пил. Он вообще многого добился. Кто знает, если бы Бася психовала из-за ерунды и не вернулась к нему, тогда – как бы он добивался? Но она в тот момент тоже не жалела, что вернулась.
   
  У Баси началась удивительная жизнь. Овчаров с пришитым ухом было хотел  толкнуть ее в канаву за школьным участком, но его быстро одернули:
      – Ты что, козел, тебе ж второе ухо оторвут.
      – Кто еще оторвет-то?
      – Братан Верки Михеевой. Из сушенских.
      – Чихал я! – крикнул Овчаров, но сразу же дал задний ход.
      Уроки она теперь делала в красном уголке автоколонны, ей даже пропуск выдали с подписью начальника. Потому что  дома у Михеевых обстановка не та, отец вечно пьяный, а дома у Бубенцовых Толян появляться резко отказался. Он пристально смотрел в ее тетрадь, спрашивал:
      – Ты будешь перемножать эти паровозы? Вслух говори, что делаешь.
      – Ну ты что, Толик, это не паровозы, а многочлены. Чтобы, значит, умножить многочлен на многочлен… Надо каждый член этого умножить на каждый член того. Сложить все, понял?
      – Сделаем. Кажется, вспомнил. А еще что?
      – Квадратные уравнения.
     Михеев  терялся:
     – А как же решать эти, как их… квадратные уравнения?
     Бася  даже внимания не обращала:
     – Ну, это просто. В этом уравнении будет два ответа, главное – формулу знать, ключевую формулу. С нею просто все. Смотри, квадратное уравнение имеет общий вид ах2 + bx + c = 0.
     Возьмем для примера уравнение х» – 4х – 12 = 0. Формула – та самая ключевая…x = (-b; b2-  ± ;;4ac) / 2a,  х2 – это «а», 4х – это «b» и 12 – это «с».
     Теперь  подставим в формулу вместо букв значения и получим: х = 4.
     Михеев, не дослушав, перебивал:
– Так почему 4 без минуса? Ведь было с минусом!
     – Потому что минус на минус дает плюс, ведь в формуле-то бэ с минусом было!
     Михеев:
– А, да. Забыл.
     Бася  гнула свое:
     –Видишь? Вместо каждой буквы мы подставили значения из нашего уравнения. Пишем… Нет сначала поймем, что получится под корнем. Под корнем: 4 умножить на (-12), будет (-48). Теперь 16 – (- 48) будет… (думает) 64. А ведь 64 было под корнем, получается, х = (4± 8 ): 2. Плюс-минус значит, что мы должны отдельно решить это уравнение сперва с плюсом, потом с минусом. Значит, х1 = (4+8) : 2, будет 6. Аналогично решим через минус... х2= (4 – 8): 2 = -2.
     Вот и получаем два ответа, х1 = 6; х2 = -2.
     Михеев  пытался хвалить:
     – Ну, ты заучка! То есть… Как же ты до этого дошла?
     – Очень просто. Уроки делала каждый день.
      Потом они пешком шли по шумной вечерней улице до Садовой и Толян в  киоске у редакции покупал пирожок. Кроме книжек они обсуждали, куда пойдет учиться Толян, куда Бася.
      Не  ходила она больше на автодело, потому что родителей боялась. Но на зачет  по вождению она пришла и сдала его на пятерку. Трудный перекресток сама одолела, без подсказки! Недосекин просто обурел.
      – Вот это да, девка водит, грех не похвалить. Ты что же это, у батьки за шофера ездила?
      – Нет, его Иван Андрев возит, меня туда не допускают.
      – А зря! – закрякал Недосекин. – Тебе уже пора на легковую сесть, она к твоим ручкам больше подходит.
      – Уже садилась.
      А сама думала – Толик, вот кому спасибо. И как будто видела вместо Недосекина ломкие неровные ресницы, чуб полосатый, выгоревший. И улыбку, такую ослепительную в темноте.