Часть первая. Поездка в гости как первое чудо

      Самые первые детские воспоминания  ассоциируются  у меня  с  болью, физической болью, которая пронизывала мое тщедушное тельце, начиная с кончиков пальцев  на ногах и заканчивая  темечком. Мне было  всего  несколько недель, а может быть  месяцев,  когда я  услышала над собой неприятный голос чужой старухи: « Не жилец!»  А чуть позже - о моем  старшем брате, который умер сразу же после рождения , тот же голос: «Накрыло младенческим, помните?», - обращенный к моей  многострадальной матери. Решалась моя судьба. Очевидно, я должна была умереть в младенчестве. Однако я выжила. Богу было угодно оставить меня  в живых  для выполнения  только одному Ему известного  предназначения.
       
   В пять лет я уже представляла  собой  худенькую болезненную  девчушку с реденькими светло-русыми волосиками, замкнутую «буку» с пугливым взглядом  желто-зеленых глаз.  К тому времени в  семье появилось еще двое младших детей,  и  очень скоро девочка Бука, с легкой руки бабушки Насти,  превратилась в Старшунью,  наделенную  обязанностью нянчить  младшую сестренку и совсем маленького братика.  О родительской ласке  в форме объятия и  нежного поглаживания по головке я и понятия не имела,  да и младших не очень-то баловали любовью. Отцовская молчаливость и суровый характер наводили на меня страх ослушаться, громко что-либо сказать в его присутствии или назвать его на «ты». Но больше всего мы боялись его вздернутой криво вверх правой брови, потому что уже усвоили этот знак: он пришел с работы пьяный,  и будет что-то очень нехорошее, даже страшное, если он не ляжет сразу спать.  Спрятавшись по углам небольшой хатенки или выбежав во двор, мы с дрожью в коленках и  замиранием сердца пережидали очередной  «концерт» наших родителей.  Не обходилось и без  отцовского рукоприкладства  и детских истерических криков: « Папка! Не надо!!!»      
            
           Однажды летом  отец взял отпуск и решил поехать в гости к своим многочисленным родным братьям и сестрам (у него их было семеро), и у всех уже было по несколько детей. Для знакомства он взял с собой  Старшунью,  меня, значит.  Это было первое в моей жизни далекое путешествие. Ехать пришлось в жару часов 6  на автобусе по горной дороге.   Для  шестилетнего ослабленного ребенка  это было тяжелым испытанием, но невиданные ранее красоты горных пейзажей и предвкушение новых  впечатлений  как-то сглаживали приступы недомогания и чувство неловкости от неожиданно долгого сидения рядом с  молчаливым  «папкой».   
           - А куда мы едем?
         -  В Алма-Ата.               
         - А что там есть?
         - Все есть. Сама увидишь.
         - А еще мы куда поедем?
         - В Чиен, в гости  к моей родне.
         - Ну, скоро мы уже приедем?!
     Дорога уходила все выше,  мое сердечко  екало  то ли то страха, то ли от радости.  Солнце нещадно палило сквозь тоненькие ситцевые занавески на окне автобуса, который натужно ревел на подъемах  и шумно вздыхал выхлопной трубой на долгожданных спусках. Было жарко,  очень  хотелось пить.  Время тянулось   невыносимо долго. Оно словно превратилось в бесконечную вереницу горных хребтов и скалистых  ущелий Джунгарского  Алатау,  огромные каменистые склоны  которых так близко спускались к дороге. Летнее разноцветье  природы  немного поблекло от солнечного зноя, но все равно эти горы  мне казались сказочно красивыми и пугающе загадочными.  Они  мозаично отсвечивали  различными  оттенками  от  бледно-зеленого  до изумрудно-голубого и от желто-коричневого до темно-серого.   Их  заманчиво далекие вершины  белыми шапочками  красовались на фоне светло-синего неба. Кое-где  застенчиво выглядывали   из-за  камней   желтые тюльпаны и красно-бордовые цветы под названием  «Марьины  коренья». 
           Я знала, что, если можно было бы сейчас  выйти из автобуса и  вскарабкаться повыше,  то  дух бы захватило от  восторга: так много там   цветущих и  чудесно пахнущих  мелких кустарников!   А еще там  летают  красочные крупные бабочки,   высоко прыгают  разноцветные  кузнечики,  а  под ногами  снуют  шустрые серые и желто- зеленые ящерицы.
.           День  склонился к вечеру.   Наконец-то  мы   спустились с гор в долину, всем стало намного легче, потому что вдруг  небо затянулось тучками и   повеяло  прохладой.  Солнце устало спряталось где-то  за горами или запуталось  в  гуще  темнеющих туч.  Еще  пару часов  петляет  наш автобус по проселочным дорогам, спускаясь еще ниже и все ближе к городу моей мечты -Алма-Ате.  Долгожданное отцовское «приехали!» вроде бы означало конец пути.   Я спрыгиваю с подножки на землю  автостанции  и вдруг  сразу попадаю под струи  холодного дождя.  Это было так неожиданно и жутко неприятно для моего разомлевшего  и еще почти  горячего от душной езды тела, что я  дернулась со всей силы бежать  и  подвернула ногу.  Боль пронзила ее насквозь словно острой иглой,  я вскрикнула  и заплакала по-девчоночьи  тонко, но тихо.  Отец ничего не понял, схватил меня за руку и потянул за собой,  устремляясь  вслед за толпой под крышу автостанции. Стало стремительно темнеть. Дождь  коварно,    в одно мгновение,   превратился  в  страшный ливень  с крупным градом,  бьющим всех без разбору по голове и оголенным рукам и ногам.  Повиснув на отцовской руке и  корчась от боли, я по колено барахталась  в потоке ледяной воды, пока наконец-то мы не оказались под каким-то навесом среди чужих мокрых, как и мы, людей.    
          Вода бурлила  грязным потоком прямо перед нами, с неба  она падала  тоннами    града.    Он  безжалостно  колотил по всему живому,  сшибая с деревьев листву с ветками, барабанил  по крышам автобусов и такси, норовил залететь  им в окна.  Слышался какой-то треск, дети от испуга громко ревели, взрослые терпеливо  пережидали эту стихию, некоторые,  наверное, молились. Так продолжалось около часа. Мне стало холодно, болела нога,  стучали зубы, все тело била крупная дрожь, хотелось реветь, но я, боясь разгневать отца,   только тихо скулила, как раненый щенок. Теплых вещей с собой не было, да и зачем их с собой возить в  знойном июле?  Так решила и моя мама, собирая меня в дорогу.
                Но вот,  к моей радости, отец  о чем-то вспомнил  и  из чемодана  извлек  свой  коричневый выходной пиджак.  Я  быстро укуталась  в эту  спасительную одежду, которая свисала   на мне до самой земли, а сверху  прикрывала  макушку, так что со стороны я была похожа  на  кокон жука-шелкопряда. Это я так подумала в тот момент и даже робко улыбнулась такому сравнению. 
               
          Не успев  как следует порадоваться и согреться,  я вновь оказалась  на  промозглом   ветру. Ливень  прекратился, и надо было мчаться занимать такси, чтобы ехать дальше, в родное отцовское село Чиен.
                Так и не увидев всей  красоты  города своей мечты, я задремала в теплом салоне  «Волги»,  а проснулась уже  на чьих-то крепких руках от радостных   возгласов  и криков.
              - Ой, батюшки!  Иван! Ванюшка приехал!
              - А это кто такая  засоня?!
              - Айда в дом скорее!
              - Василь, а ну-ка зови всех наших!   
               Несмотря на глухую полночь,  вскоре почти вся родня  собралась в доме  моей бабушки Василисы, престарелой многодетной матери. Стоял радостный переполох, все шумели, кричали, обнимали и целовали  моего папку, а потом тискали меня.  Женщины даже прослезились. Вприпрыжку в дом ворвалась ребетня:  сразу пять вихрастых чернявеньких  мальчишек лет  двенадцати-тринадцати  и одна рыженькая девчушка  чуть постарше меня. Это были мои двоюродные  братья-сестры  еще не в полном составе. Все с любопытством  разглядывали меня,  а потом повисли на руках и шее  моего отца, их  «дяде Ване», и он с ними немного подурачился.  Бабушка улыбалась, часто-часто моргала  и беленьким платочком  смахивала слезы. Посреди  горницы  уже накрывали деревенской  едой  хлебосольный стол. Чувствовалось, как  все  счастливы  этой долгожданной встрече с  родным человеком, с  которым, очевидно,  очень долго не виделись. И вот он приехал домой!  Да не один,  а с дочкой!
               Сколько лет он здесь не был, я не знала, но хорошо понимала, что на моих глазах происходит что-то необыкновенное! Я не узнавала своего обычно сурового и молчаливого отца:  сейчас он  громко  смеялся,  шутил и что-то весело рассказывал, а когда застолье было в самом разгаре, он даже затянул какую-то украинскую песню. А ведь у нас дома никто песен не пел и так громко не смеялся.  Трудно было поверить, что  мой  папка   был  выходцем из этой большой веселой и дружной семьи,  так он был  непохож  на остальных братьев и сестер по поведению в собственной семье, с нами, его детьми, и с нашей матерью!  Потрясенная этим открытием и переполненная  новыми эмоциями и впечатлениями, я  на время  позабыла  о боли в  гудящих ногах, о «молоточках»  в висках, о трудной дороге в душном автобусе…
                Сидя на коленях  у бабушки,  теперь я  с удовольствием  угощалась  вкусным домашним хлебом  с густой сметаной, пирогами с творогом, пила чай с душистым горным медом с пасеки дяди Гриши и молча   взирала на свою новую веселящуюся родню, устроившую грандиозный праздник  для души и живота.   
              - Ну, как, вкусно? Кушай, кушай, детка! 
              - Это ж  шо  вина она така худэнька? Болиыт, чи шо?
              - Завтра  ее к нам, Ванюшка, будем откармливать! У нас две коровы доятся!
              - А потом я ее к себе на пасеку заберу. Мед будем качать!  В горы хочешь?
              -  А мы с Саней ее на наших  лошадках покатаем, ладно, пап?
              - Ладно-ладно, но сначала  лошадок надо в речке искупать.
               - Видели, сколько грязи понаделал сегодняшний ливень? И дороги размыл окончательно!                Потом стали расспрашивать моего отца о его работе, о планах на будущее. Он говорил, что  собирается увольняться из шахты,  что боится какого-то силикоза,  хочет выучиться на шофера и получить права. Все одобрительно зашумели и опять  стали веселиться.
           Не помню, как меня уложили спать,  как долго еще шумели родственники, но в сон я провалилась мгновенно и надолго.  Проснулась я от ароматного запаха домашней выпечки и стука посуды на кухне.  В  приоткрытое окно тянуло прохладой,  казалось, что еще сумерки не рассеялись,  однако уже наступил день, только солнышко было затянуто тучами, и лето вдруг обернулось осенью.  Настроение было омрачено непогодой,  но надо было вставать. Так хочется на лошадок посмотреть!  Но встать я не смогла: моя левая подвернувшаяся вчера нога распухла, и встать на нее без боли  было невозможно.       
              Боль плавно перекатилась и на другую ногу, так что я  осталась  неподвижно сидеть на постели и молча ждать  кого-нибудь из взрослых. 
              - Ты уже проснулась? Это я, твоя тетя Аня. Пойдем  завтракать!
              - Я не могу встать. У меня сильно ножка болит. И эта тоже.               
   
         Тетя Аня сгребла меня в охапку и посадила за стол. Выпить парного молока  и съесть гору ватрушек с творогом она заставила меня почти силой, так непривычен был для меня такой обильный  завтрак!  Но как бы то ни было,  пришлось свыкнуться с новыми обстоятельствами  и полностью им  покориться.  Наевшись  досыта,   я  вновь  перекочевала на кровать.  Вскоре  на пороге появились мои братья, погодки Сергей и Санька, сыновья тети Ани и дяди Васи.
                -  А  это  правда, что ты ходить не можешь?  Калека, что ли?
                -  Сам ты калека!  Я только сегодня  не могу!
                -  Заболела, что ли?
                -   Заболела.  Ногу вчера подвернула  да еще и под ливнем сильно промокла
                -   Мамка говорит, что тебя надо до Коляна  на ветучасток свозить.
                -   А кто такой Колян?
                -    Да это  наш  братуха,  сын тети Нины Резничихи. Он у нас ветеринар.
                -    А кто такой вертирнар?
                -    Слышь,  Серега, да она  вообще что ли… того? Ничего не знает!
                -    А где мой папка?
                -    Да он с дядей Гришей еще с утра в горы на пасеку уехал. Мамка  на ферму ушла, а мы  сейчас лошадь запряжем   и поедем тебя лечить, ты поняла? 
        Через  полчаса я уже восседала на ворохе колючего душистого сена в телеге, которую     везла  настоящая гнедая кобылка  Буня.  Вот  тебе и лошадка!  Чем не исполнение желания?
              Дорога  еще не просохла,  и колеса брички то и дело проваливались в рытвины, заполненные  грязной водой.  Мальчишки, будто показывая  передо мной свою удаль,  то и дело  подгоняли Буню своим   заливистым свистом и размахивали кнутом над ее головой.  Лошадка бежала  рысцой, оставляя за собой веер брызг  и комочков грязи,  от которых  я  пряталась  в сене, закрывая ладонями лицо.  Так  мы  доехали до  окраины деревни,  потом  повернули в сторону  каких-то длинных построек и наконец  оказались у цели.
                -  Тпру-уу!  Приехали! 
                -  Сиди пока, жди. Мы  сейчас.
           Привязав лошадь к  столбу, они  зашли в небольшой беленький домик, над дверью которого  виднелась фанерная табличка  с  нарисованным  красным крестом  и какой-то  надписью.  «Наверное, это больница», - с тревогой подумала я.  В больнице мне еще не доводилось бывать, но наслушалась о ней всяких ужасов  уже немало к своим  шести  годам.  Детские игры  «в больничку» всегда сопровождались уколами и операциями на  куклах или на  кошках и щенках, но иногда  и мне  доставалась роль «больной».  Мурашки побежали по коже.  Захотелось немедленно выбраться из брички и убежать куда-нибудь подальше.  Но как бы не так!  Встать на ноги не получается.
           Но вот распахнулась дверь, и кто-то большой  в белом халате  размашистой походкой  приблизился  к  бричке, и радостно улыбаясь, протянул ко мне обе руки.
           -  Это кто тут прячется?  Скорее  слазь!  Не можешь?  Придется нести .   
           -   Пацаны,  помогайте!  Осторожнее!
               Меня занесли в комнатку, положили на кушетку. Молодой крепкого  телосложения  врач  склонился над моими ногами,  стал их осматривать и ощупывать.                -  Вывих!  Будем  вправлять. Только чур не дергаться и не кричать, договорились?
           И  он начал «править» мою левую ногу… Потом  натер какой-то  мазью правую.
        Давай знакомиться: меня зовут Николай, я твой двоюродный брат.  А  ты  - дочка дяди Вани?  Как зовут тебя,  сестренка?
           -   Люда. Но дома все меня зовут Старшунья.               

           -   Ха-ха-ха!  Ты значит самая старшая из детей? И сколько вас всего у твоего папки?
           -    Нас трое. Еще есть  Галя  и  Сережа, они младшие.
           -    Это хорошо. В нашей родне помногу  детей.   
           -     А ты хороший врач. Мне не очень больно.
           -     Нет, я  же ветеринарный врач, лечу  всякую домашнюю скотину, колхозных коров и лошадей,  бывает свиней, да и собак приходится  от болезней спасать.
            -    И людей умеешь лечить? 
            -    Только  близких  родственников, вроде тебя! Ха-ха-ха! Остальные  лечатся в медпункте или едут в больницу в Алма-Ата. Вот так-то, сестренка.  А ну-ка, потихоньку вставай,  осторожненько,  сначала ступай на правую ногу, потом - на левую.  Еще больно?  Ничего, скоро боль пройдет, все до свадьбы заживет!  Ха-ха-ха! 
            Я послушно потопталась на месте,  потом направилась к выходу.  В эту минуту в комнатку вбежала запыхавшаяся  полная  женщина в рабочем сером халате и резиновых сапогах. Она едва не сбила меня с ног, кажется, даже не заметила  моего присутствия.          
           -  Николай Иванович!  Вы срочно нужны!   В коровнике что-то с Зорькой  приключилось! Телиться  вздумала, окаянная!  Ревет, как резанная,  и бодается! Скорее идемте, я не справлюсь!
            -  Уже бегу,  Петровна!  А тебе, сестренка, прописываю постельный режим  на два дня!  Серега, Саня, проследите!  Постараюсь завтра к вам заскочить. А теперь – вперед шагом марш! 
           Обратный путь мне показался значительно короче и  интереснее.  Находясь  под впечатлением  от знакомства  еще с одним  жизнерадостным  симпатичным  родственником  Николаем,  я с удовольствием  на физическом уровне ощущала положительный результат  его лечения.  Мне действительно стало легче. 
         Проглянуло солнышко, и  моим глазам  открылась  живописная картинка  сельской улицы, наполненной стаями свободно гуляющих кур, уток, гусей и индюков  со своими выводками. На зеленых лужайках  возле дворов на привязи  паслись козы,  рядом с которыми резвились беленькие козлята.  Кое-где во дворах  визжали свиньи,   под телегами  в тени фруктовых деревьев  спали  телята, а по соседству  с ними так же мирно дремали собаки.  Все это перемежалось     группами играющих  в мяч или в скакалки громкоголосых  мальчишек и девчонок.   Наша телега с  грохотом проезжала  мимо них, однако мало кто обращал на нас внимания: не в диковинку  был  для местного населения   лошадиный транспорт.   
             Последующие дни моего гостевания в Чиене запомнились  новыми интересными знакомствами с родственниками, их бытовыми условиями и  рабочими местами. Я поочередно ночевала  в  пяти семьях моих теток  и дядек, где обязательно меня очень вкусно кормили мясными блюдами  и поили  сладким чаем со сливками по-казахски,  в  пиалах.  И у всех были  сады с яблоками и грушами самых разных сортов. Как же мне нравилось собирать в подол  «белый налив»,  « столовку» и «лимонку», а «раечки»  есть прямо с  веток!
           Два дня и одну ночь я гостила у  тети Марии, жены пасечника  дяди Гриши.  Их дом стоял на самой окраине села,  за околицей.   Слева  и на  горизонте вырисовывались  четкие контуры горных  хребтов и  небольших  пригорков, до которых,  казалось, рукой подать, а справа  раздольно раскинулась ковыльная степь, местами распаханная под колхозную ниву.  Мимо пролегала дорога, по которой в поля проезжали комбайны и грузовики.   Поспела пшеница, наступило время жатвы. Все взрослые были заняты  на работе, только тетя Мария  никуда не ходила,  она была больна какой-то неизлечимой болезнью, но и  дома она не знала ни покоя, ни отдыха.     В хозяйстве у нее были две коровы, каждая с теленком,  коза с козленком, несколько овец и много разной домашней птицы во главе с грозно шипящим крупным гусем, вытягивающим свою длинную шею в мою  сторону. За околицей  паслись еще две лошади, а в сарае хрюкали  свиньи. А еще на ее плечах  была забота о своих  троих  детях, которые находились в  «трудном»  возрасте озорства и непослушания. Дома они  появлялись обычно вечером, за ужином.   Кое в чем она успевала их задействовать, заставляла управляться со скотиной, натаскать воды из колодца, напоить птицу и лошадей.  Готовила тетя Мария очень вкусно и всего так много, что еда еле помещалась на столе. Блины со сметаной и коровьим маслом, вареники с вишней,  настоящий « бешбармак» с бараниной ,  отварная молодая картошечка  с большими кусками жареной свинины и малосольными огурчиками, а к чаю – густые сливки и  мед в хрустальной вазочке!  А еще воздушный хлеб и молоко в кувшине. И все это  - домашнее, свеженькое, со своего хозяйства и своими руками! Чувствовалось, что эта неутомимая худенькая  женщина очень гордится  своими кулинарными творениями и с огромным удовольствием  готова накормить ими всех! Особенно радовал тетю Марию мой хороший аппетит. Еще бы! Ведь для меня каждое ее блюдо становилось настоящим «королевским подарком»,  а ее  уютная  хлебосольная кухня  ассоциировалась у меня со скатертью-самобранкой из сказки.  Питание получилось многоразовое и калорийное, но само главное – оно было бесподобно вкусное!  Перед сном был еще один ужин, после которого, пыхтя и с трудом  одолев несколько  ступенек  деревянной лестницы, я взобралась на чердачный этаж и завалилась спать, как толстый медвежонок, в темную берлогу приготовленной мне постели.
            Побывала я и  на колхозной конюшне, где дядя Вася покатал меня верхом на своем любимом коне Огоньке, а с тетей Ниной на молочной ферме  смотрела, как доят коров  доильными аппаратами, а потом фляги с молоком  грузят на подводу и на лошадях увозят  на маслозавод.  Большое впечатление на меня произвел колоритный образ  нашего родственника  Резника Ивана, заведующего колхозным двором сельхозтехники, везде  непременно верхом на гнедом коне. Я с изумлением смотрела на пустой рукав его левой руки  и с еще большим – на деревяшку вместо его правой ноги. Через височную часть лица  дяди Вани  проходила полоска шрама, своим концом упираясь в левый глаз и корежа  его нормальный вид.  « Это его на войне так…», - объяснила мне тетя Нина.   
                Изредка я виделась с папкой, почти мельком. Он полностью доверил меня своим родственникам, и это нас всех устраивало.  Один день, в воскресенье, правда, мы были  с ним   вместе, когда  из города приехала его младшая сестра Вера с сыновьями  Колькой и Витькой за деревенскими продуктами. Было решено съездить за медом на пасеку, я тоже запросилась,  и меня взяли.  Ехали в горы на большой бричке, запряженной  парой резвых лошадок, которые к концу пути после нескольких крутых подъемов изрядно выдохлись и еле-еле тянули свою поклажу. 
              Пасека  из трех десятков ульев раскинулась на склоне горы, кое-где поросшей  цветущим  кустарником и редким мелколесьем. Место  чудесным образом  отвечало  запросам  хозяйственного человека, любящего природу и ее щедрые дары в виде меда и горных ягод  земляники, малины и ежевики. Домик пасечника приютился в ложбинке,  рядом с  бьющим из-под земли родником. От жаркого солнца он прятался  под сенью молодых еловых деревьев. Казалось, что вот-вот из домика на маленькую веранду выйдут  сказочные гномы и цепочкой направятся на вершину горы в поисках сокровищ.   Но к моему разочарованию никаких гномиков там не было, а встретил нас причудливо экипированный  дядя Гриша  в белой матерчатой шляпе с черной сеткой,  вкруговую закрывающей его лицо и шею.  В  руках он держал дымарь  и какой-то  ящичек. Это были рамки с медовыми сотами.
                О том, что к нему прибудут гости, дядя Гриша узнал накануне по «зеркальному телеграфу»,  действующему  уже несколько лет в их  семье.  Его жена Мария или кто-то из его детей  посигналили  большим зеркалом  с чердака своего дома  в сторону пасеки, где этот сигнал был принят и правильно понят: надо приготовить свежий мед. На пасеке тоже было большое зеркало для передачи сигнала домой. Оказывается,  они даже изобрели свою  «азбуку Морзе»  для более подробного обмена  информацией между пасекой и домом с помощью зеркал.  Телефонов-то не было! А связь нужна. Я была удивлена такой изобретательностью моих родственников, а уж как был рад мой отец, в прошлом радист,  случаю  поделиться секретами  применения  азбуки Морзе!
                Подойти к ульям нам не разрешили, да и покусанными пчелами не очень-то хотелось быть. Самое приятное и чудесное впечатление того дня, конечно, у меня связано с медом! Его янтарно-золотистые тягучие струи, вытекающие из светло-коричневых  сот, порезанных  на аккуратные кусочки-кубики,  издавали притягательный  цветочно-сахарный аромат.
           -  Вот, угощайтесь!
           -   Не глотайте соты!  Воск  не выбрасывайте, складывайте  сюда! Он нужен пчелам.
           -   Иван, пойдем со мной, немного меда надо накачать.
      Мы с радостным нетерпением накинулись на невиданное лакомство, жадно глотая  вкуснейшую  на свете сладость,   тщательно пережевывая остатки воска, до последней капельки  смакуя  каждый кусочек. Это было потрясающе вкусно! Такого я еще не пробовала!  Потом на столе появилась тарелка с жидким медом и ложки. Тетя Вера достала из дорожной сумки большую буханку домашнего белого хлеба, порезала его ломтями, и медовый пир продолжился с новой силой! Вместо чая мы пили родниковую воду, и  привкус меда делал ее необыкновенно сладкой. 
               Вся наша дружная компания сидела за столом, на открытой веранде, так что на мед прилетели пчелы и  стали назойливо виться над нашими кусками, садиться на  посуду, норовили сесть кому на руку,  а кому и на лоб! Везде был их мед, и они имели право! 
       Я, наверное, больше всех испугалась пчел, стала резко мотать головой, отмахиваться   руками и  тоненько визжать. Мальчишки пулей вылетели с веранды и помчались к роднику умываться. Мне бегать еще было противопоказано, и я медленно сползла под стол, крепко уцепившись за край липкой клеенки. Через минуту все оказалось на полу.   
         - Да что же вы творите, ненормальные детки?!
         -  Собирай  посуду в ведро, сейчас пойдем ее мыть.
    Мне досталось больше всех:  пришлось с тетей Верой идти к роднику и там мыть тарелки и ложки,  большим листом лопуха  вместо тряпки отмывать грязь с клеенки. Но это было сделано с радостью оттого, что никого пчелы не покусали.  Потом  мы  полезли по пригоркам в поисках  земляники, набрели на заросли горной малины, рвали ее в пригоршню и ели тут же. Еще дальше, уже в низине,  нас задержали кусты крупной черной ежевики.  За нами везде следовал резвый песик  Полкан,  прекрасный  знаток  местности, поэтому  мы не опасались заблудиться.
         С исцарапанными руками и измазанными ягодным соком счастливыми  лицами мы к вечеру вернулись на пасеку, где нас уже ждали взрослые: пора ехать домой. Вожделенный трехлитровый бидон с  медом уже был в руках тети Веры.  Она сидела в бричке и всех торопила с отъездом.  Обратный путь казался легким: дорога теперь шла под уклон,  спуск за спуском приближая  нас к  степной равнине.  Отдохнувшие лошадки бодрой рысью  увозили своих уставших, разомлевших и довольных пассажиров  из чудесной горной страны под названием  «Пасека».
            
           Через два дня  отец засобирался домой, в Текели, к семье. К автобусу  проводить нас  собралась большая толпа родственников.  Прискакал на своем гнедом и Иван Резник, а  за  ним  следом  - несколько  казахов, друзей детства  отца.  Мне довелось еще раз удивиться  его поведению, когда он вдруг свободно заговорил с ними  по-казахски. Это очень восторженно было принято всей толпой, начались рукопожатья и  прощальные напутственные речи с объятьями. Когда садились в автобус, следом потянулись руки с кошелками, корзинками и узелками: гостинцами, собранными заботливыми  руками моих теть Нины, Марии, Ани, Лиды и бабушки Василисы для  семьи далеко живущего от них любимого Ванюшки. 
          -  Приезжай еще,  Иван, да в следующий раз обязательно с женой!
          -  Всех ребятишек привози!
          - А вы к нам  все приезжайте, - подала голос и я.
          - Да, да, приедем, конечно!
          - Спасибо за все! – тихо крикнула я в окно и  помахала  рукой  бабушке Василисе.
Она отняла белый платок от заплаканных темно-карих  глаз и взмахнула им мне в ответ.  Причиной ее слез, как я узнала намного позже, была пережитая ею 10-летняя разлука с одним из сыновей, попавших в ГУЛАГ, с  Иваном.  Теперь это  были слезы радости, слезы надежды, слезы пережитого чуда: все ее восемь детей  остались живы, все  четверо сыновей вернулись с войны домой! 
        Вот и в гости друг к другу приезжают, и внуками ее радуют.      
           Дома  меня встретили удивленными возгласами: «Да тебя не узнать! Ты ли это, Старшунья?  Как поправилась! А щеки-то, щеки!»  Я метнулась в комнату и  впервые за несколько дней посмотрела на себя  в зеркало, висевшее на стене. Да, что уж и говорить! Почти колобок!  Лицо округлилось, щеки как наливные  яблоки, сарафанчик  туго облепил живот, а руки и ноги, казалось, стали больше в размерах. Глаза сияли радостным огоньком.  Во всем теле чувствовалось бурление новых сил.  Неужели я так изменилась?!  Чудеса! Вот что значит съездить в гости к родне!