Прогулки по холмам Времени

Прогулки  по  холмам   Времени
                (Глава из романа «Княж-Погост»)

      Никогда не надо отвергать  своё прошлое как устаревшую  некогда модную  шубу…   Прошлое, как и ледниковый период, может в любой момент  возвратиться, а вместе с ним обычно  материализуются  и   его  полезные  на   все времена  артефакты.      
      Это случилось в начале третьего тысячелетия нашей эры, на закате   20NN года, в эпоху безвременья и национального  позора, незадолго до седьмой  избирательной кампании   по очередным, «судьбоносным»  выборам президента РФ. 
       Это было в первых числах ноября. Шел дождь, переходящий в мокрый снег. В такую погоду серый мглистый день подобен кромешной тьме, такой удобной для грабежа и насилия.
      В тот день я шёл на рынок, чтобы закупить на неделю доступные по цене продукты. Финансовый кризис, охвативший утопающую в нефтедолларах страну, отступать не собирался и порождал в нищей стране  численность олигархов-миллиардеров…
      На улице давно уже была  другая эпоха,  люди, мечтавшие когда-то о космических путешествиях, стали мечтать о  золотых унитазах и о членском билете престижного фанклуба.
      Мой путь пролегал мимо детской площадки и ряда мусорных контейнеров близ неё, где  каждое утро в течение двух десятилетий рылись в мусоре полуживые одинокие  старухи и бездомные алкоголики второго поколения.
      Запах тлена и распада витал тогда повсюду: во дворах, в городе, по всем  городам и весям – словно  ангел смерти пролетел над новой Россией и лишил оставшихся в живых всего божьего и человеческого.
      Отходы, продукты  человеческой  физиологии  и вещественные доказательства  бездуховной эпохи, следы зверских  преступлений  интернациональных  банд под эгидой так называемых   «новых русских» – всё беззастенчиво  и нагло сваливалось в   дворовые мусорные контейнеры.       
      Среди   давным-давно  просроченных продуктов из коммерческих  ларьков и супермаркетов – вздувшихся  банок с тушёнкой и килькой в томате, покрытых  зелёной  и белесой плесенью варёных колбас, среди полусгнивших яблок и мятых помидоров, дотошные старухи и бомжи-старьевщики   часто  находили в  мусорных  контейнерах  фрагменты человеческих тел. 
      Случалось,  находили там и трупы изнасилованных школьников и школьниц,  в узлах с тряпьём  находили  трупики  новорожденных и еле живых младенчиков…
      Сколько раз я проходил  быстрым  шагом мимо это  страшного места, а  на этот раз  застыл как вкопанный: перед моими глазами  высилась гора из книг, как будто чей-то огромный самосвал   свалил груду разноцветного  бумажного кирпича  рядом с мусорной свалкой. Рядом с книгами валялись на мокром асфальте    толстые журналы,  подшивки газет  и  специальные  архивные  папки с бумагами. Здесь же валялось несколько пар  мужской обуви, из которой две пары мужских туфель были новыми.
      Рядом, на одном из мусорных контейнеров лежала верхняя мужская осенне-зимняя одежда в весьма хорошем состоянии, два серых  плаща на  подкладке, зимнее пальто с каракулевым воротником, одна шапка-ушанка из мерлушки,  две  фетровых и одна вельветовая шляпы,    изношенные перчатки и  кашне…
      В этой  выброшенной на свалку груде книг и вещей прочитывалась ещё одна из   сотен тысячей печальных вестей  –   ещё один советский интеллигент ушёл в мир иной, оставив после себя то, что  живым  стало ненужным.
   ...Сколько раз проходил я мимо этих мусорных контейнеров, мимо этой  недостойной внимания свалки «культуры повседневности». А в этот  памятный день вдруг остановился у этой огромной груды книг  и замер на месте, поражённый  неожиданным, давно забытым наваждением и тем воистину   нездешним странным  состоянием, похожим на временное помутнение рассудка, или точнее, на божественную эманацию, которая обычно ему  предшествует…
      Тело вдруг ощутило удивительную лёгкость парения, оно, вопреки всем физическим законам и закону гравитации утратило вес, стало невесомым. Лёгкое головокружение прекратилось, и наступила необыкновенная ясность восприятия  увиденного видения…
      Некто незримый и всемогущий  вмиг смахнул перед  моим взором  картинку реального, косного и  грубого мира. Белая и влажная снежная кисея сменилась на знойное,  бежевое  марево, на электронный туман,  который по уверениям астрофизиков воздействует на деформацию пространства-времени. И сразу откуда-то подул легкий ветерок и сквозь  розово-бежевую   пелену  стали проступать черты иного мира –  до боли знакомые очертания  Вечного Города,  города богов и людей. 
      На месте  далёкой  иглы Останкинской   телебашни и полосатой трубы Северной ТЭЦ  возник в своём первозданном античном величии Капитолийский холм. Вместо  типовых блочных, девятиэтажных жилых домов шестого микрорайона  явственно обозначилась окраина Рима,   перегон Аппиевой  дороги между Фундами и Террациной и  кладбище  вдоль неё с мраморными памятниками и надписями на них времён императора  Диоклетиана и его преемников. Один из больших  Погостов древнего  мира, где неуёмное тщеславие и гордыня, где страх перед смертью и забвением ищут хотя  бы условного  бессмертия.
       Некрополь близ Рима. Город мёртвых в десяти стадиях к югу от крепостной стены Андриана…
      Стрела времени, изменив всем законам природы Мгновенной Вечности, вернулась на свою исходную позицию и проявила живую картинку  древнего мира.…
      Я оказался перед тремя мраморными  надгробиями трёх славных римских граждан, живших свыше двух тысяч лет назад – сапожника,    раба-подисеква  и учителя грамматики.
      На  богатой даже по нашим меркам  беломраморной   семейной усыпальнице с барельефом    сапожника, который обладал весьма  импозантной внешностью, выбита надпись:
                D M C    JULIUS    HELIUS   SUTOR      A       PORTA
                FONTIMALE   FECIT  SIBI  ET  JULIAE FLACCILAE
                FIL    ET    C      JULIO        ONESTIMO        LIBERTO
                LIBERTABUSQUE   POSTERISQUE   EORUV    V   F

«Богам Манам  (богам мертвых).  Гай Юлий  Гелий, сапожник от Фонтинальских  ворот, соорудил (надгробие) себе и дочери Юлии Флакцилле, вольноотпущеннику Гаю Юлию  Онестиму и вольноотпущенницам с их потомками; соорудил при жизни».

      Это был  весьма, весьма трезвый, точнее  трезвомыслящий  и дальновидный для своего времени сапожник.
      Судя по  надгробной надписи, сапожник Гай Юлий Гелий принадлежал к тому мыслящему  меньшинству  граждан, которые во все времена держали нос по ветру и жили по принципу: времена меняются, и мы меняемся  вместе с ними.
     Время правления императора Каракаллы в основном было мирным и созидательным.  При нём  в Риме возникло множество храмов, алтарей, рынков и театров. Процветали ремёсла и торговля. Были построены термы, великолепные римские бани, где  бассейны и залы с  различными температурами, массажные комнаты, палестры.
      У сапожника  Гелия  не было сына, и он через  сооружение  прижизненного  семейного склепа  создал из своих вольноотпущенных  рабочих и подмастерьев своего рода профессиональную семью и одновременно  проявил входящую тогда в  моду благотворительность, обеспечил  потомков  своих вольноотпущенных  могилой славных предков. Однако не все состоятельные  римские ремесленники воздвигали себе надгробия при жизни, а  только самые  прозорливые, а также те, кто следовал мудрой сентенции: какая жизнь, такая  и смерть.    Никто не знает своего последнего часа, но все знают, что достаток в семье  шаток даже в недалёком будущем, в любой момент  можно разориться и пополнить ряды  городских бродяг.
      У сапожника Гелия  было много причин опасаться за своё будущее. Не всё так хорошо обстояло в Империи, как казалось.  Строительство грандиозных сооружений в Риме   опустошило имперскую казну,  ремонт Аппиевой дороги, соединяющей Рим с Капуей,  император делал за свои деньги.  Ухудшилось снабжение  Рима продовольствием, провинции отказывались кормить  жителей мегаполиса. Стали стремительно расти цены на всё, армия  не получает в срок жалованья, что порождает военную анархию  нестабильность императорской власти…
      Эпоха завоеваний сменилась обороной   дальних рубежей  империи, многие провинции остались без защиты военных гарнизонов, ибо резко сократилось число легионов. Никто не хотел  поступать на военную службу, быть опоясанным военным поясом, militari  cingulo insigniri,    и сгинуть где-то там, на краю ойкумены,  в студёных северных лесах  в битве с варварами,  «склавами-рабами, ариями-руссами».
      Давно замечено: с развала армии начинается развал империи. Римляне, не желая   служить в армии, всё чаще вербуют в неё жителей провинций. Но не все  провинциалы желают  умирать  в интересах империи, даровавшей им право свободных граждан.  Жителей Александрии, которые воспротивились дополнительному набору  в армию,  пришлось  усмирять силой. До  начала необратимого падения  Римской империи оставалось  чуть больше полувека…
      Падёт Рим, будут разрушены дворцы, рынки, термы и некрополи, но надгробие сапожника Гелия никто не посмеет тронуть, ибо свой  обет этот славный  римлянин исполнил охотно, радостно, достойно (solvit,  libens,   laetus, merito). Это надгробие стало местом почитания тех людей, кому  не были  чуждыми благотворительность и человеколюбие…
      Самым скромным  по  размерам и по художественному исполнению был надгробный  памятник учителю грамматики:
      «Богам Манам посвящено. Домиций Исквилин, учитель грамматики, грек, 101 года, здесь погребён, да будет тебе земля легка»
      Боги подарили Домицию  долгую жизнь, он стал одним   из главных свидетелей  медленного и уже заметного распада Империи, её внутреннего загнивания.  С каждым  прожитым  в Риме  годом, ему всё больше  претила растущая страсть  жителей к грубым  развлечениям, кровавым представлениям, низменным наслаждениям, разврату с его содомией, к праздному, пустому досугу.
      На закате  жизни Домиция    резко  возросло  население Рима,  в последний год жизни учителя, оно достигло  полутора миллиона человек; заодно возросла численность  плебса, социальных паразитов,  бездельников, мошенников, ростовщиков и разного рода «рогатых ангелов». Рим, в глазах  просвещённого грека, стал похож на  некую ферму по  производству человеческого отребья,   биологического мусора. Римское общество из носителя высокой культуры «Пакс Романа» стало   пропагандистом  психологического уродства, инцеста, изощрённых извращений и  животных форм поведения, ведущих человека к деградации и вырождению.
      Домиций  один из первых заметил  в римлянах резкий  спад  интереса  к знаниям; в обществе исчезла потребность читать  серьёзные книги, заниматься  искусствами и наукой. Когда же Домиций стал  свидетелем сжигания  «ненужных» книг  для обогрева общественных бань, стало понятно, что, таким как он, пришла пора умирать. 
      В тот чёрный  для римской  культуры день он сказал  своим ученикам: «Истинно говорю вам: пришел конец Великому городу. Увы, плохая трава быстро растёт. Вижу руины заросшие чертополохом. Горе, горе тебе  Aeterna urbis, город Великий! Любая книга имеет  свою судьбу, но такой страшной судьбы книг в  Империи  я не ждал. Без книги нет учёбы, без знаний нет у человека достойного будущего. Ведь, не для школы, а для жизни мы учимся! О времена, о нравы! Не нужна будет грамматика и станет ненужной письменность. И всякий житель  империи забудет латинский язык. Одичают многие, а многие  будут убиты.   …O  tempora,  o  mores!  Ad mortem te, Catilina, iussi consulis jam pridem oportebat, in te conferri pestem,  quam tu in nos  omnes jam  diu machinaris. O  tempora,  o  mores!  Вот, что хотел я сказать».
       За год до смерти, приход которой   он  чувствовал, им была написана книга пророчеств, где  было написано:
      «Скоро, скоро  придут к нам   иноверцы алчные и ненасытные, и  отнимут у нас плоды трудов наших. Горе нам, ибо  нынче земля рождает людей слабых, ничтожных, но жестоких друг к другу. Они губят себя и  убивают  своих  собратьев, уничтожают народ, гибнут от пороков, болезней, от печали и тоски. Богам скучно с такими людьми – и боги ушли  от нас. Всё пошло  на убыль, всё – в ущерб. Всё наше имение  досталось  лукавым пришельцам.  Земля стареет, она устала от людей.
      Уже сегодня  христиане  открыто молятся над костями  мёртвого  галилеянина  и лобызают  сухие кости мертвецов. И не к добру вчера у девственной сивиллы  Доротеи  родился от прекрасного олимпийского  бога  глухонемой сын…
      Бойтесь чужой веры как троянского коня!  Ещё раз говорю вам,  умолкнут скоро пророчества, ибо  в наше  время пророку лучше быть глухонемым. Всё пройдёт, всё погибнет. Всё уничтожат христиане, бесчисленные и неуловимые. Нет у них отечества, нет  границ. Они наполнят скоро собой наш мир, они  будут повсюду среди нас,  в наших городах, крепостях, муниципиях, советах, декуриях, в сенате  и на форуме.   Скоро они породят огромные толпы некритичных людей, носителей индуцированного бреда, мрачных маний и  разрушительных заблуждений.
      Они погубят наши города, и мы ужаснёмся своему одиночеству – молчанию культурного  мира, остановится без нас всякая  жизнь, поражённая как проказой – философией смерти угрюмых  галилеян…   
      Бойтесь, как смерти,  смиренных на вид галилеян  из Иудеи. Они скоро как саранча  наводнят  империю,  и будут повсюду делать свои дела разрушения.  С пошлой уверенностью в своей правоте, грязные, немытые и зловонные, лобызающие кости   своих «святых» преступников, распятых на крестах, они  будут с ненавистью выбивать глаза нашим богам, лишать их носов, рук ног, осквернять   священные лона улыбчивых наших богинь. Они будут  в огне выплавлять  серебро и золото из одежд наших богов и чеканить звонкие  монеты для подкупа продажных сенаторов.
      Пройдёт время,  и они изобретут на основе  прошлого опыта насилия самые изощрённые пытки живых людей. Из светлого  лучезарного космического креста они   сделают   другой, Черный Крест, символ смерти. Осеняя себя крестом, они пойдут по Черной дороге  в иные земли грабить и убивать  чужие народы…
      Они подкопают крепостные стены Империи изнутри, а варвары разрушат их извне.
      Чёрные монахи  бросят в огонь  наши архивы, чертежи дворцов и акведуков, диковинных машин и механизмов, атласы по анатомии и навигации, поэмы  Гомера и Гесиода, Анакреона и Овидия, книгу по астрономии «Небесные явления» учёного и поэта  Араха, «Анналы» историка Энния,  «Георгику» Вергилия – поэму о земледелии…
      Галилеяне  сделают из нашего светлого мира  угрюмый и мрачный склеп. Они одни из первых сожгут наши священные книги и свитки, сожгут  библиотеки в Риме, в  Антиохи, в Александрии.  Они  разрушат  наши музеи, ограбят и осквернят наши храмы  и разобьют на куски прекрасные изваяния  лучших мастеров Эллады и Рима, уничтожат священные для каждой семьи восковые подобия, дорогие сердцу  маски    славных предков, пойдут в огонь лики наших прекрасных героев и мудрецов из крашеного воска и благородного  дерева.
      Они оболгут нашу веру, извратят нашу историю, нашу культуру, обычаи,  сожгут наши священные рощи  и вырубят  саллюстиевы сады…
       Потом галилеяне, эти наследники  капернаумских рыбаков, эти немытые  «ловцы  человеков»  овладеют  душами наших несчастных, одичавших детей и внуков, вывернут их души наизнанку. И станут торговать как свёклой в зеленной лавке нашими грехами,  идеями спасения и бессмертия. Они белое превратят в чёрное, трусость в подвиг,  священное проклятие в молитву. Они станут учить любить  врагов и предавать домашних своих…
        Римляне, помните: меч ничто, дух воина – всё! Если воин слаб духом, то никакое оружие ему не поможет. Дух наших воинов укрепляют наши  боги. Римляне,  – мы  потомки своих Богов. Религия галилеян – это слабость и уродство, она воспитывает трусость мысли и  безволие. Религия галилеян – это религия смерти, она заставляет мысленно пить  кровь человека и есть человеческое тело, плоть своего бога, называет этот  обряд духовного  людоедства причастием.  Наше многобожие – это сила и красота, оно не требует человеческих жертвоприношений, оно славит высокий дух героев и красоту тела богов и богинь.  Римляне, помните: выбирая богов, мы выбираем свою судьбу. Наша беда в том, что стали забывать и предавать  своих богов, своих предков.
       Они будут сжигать нас за веру на кострах, а их главные епископы  будут грешить с блудницами,  молодыми  монахами и монашками. За  толстыми стенами  они   украдкой будут  заводить  любовные  шашни  и  блуд – дочерей с отцами, братьев с сёстрами,  блуд  чёрного монаха и палача с маленькой, тонкой, бледной и покорной девочкой, беззубого и лысого черного инквизитора-инкуба с   бесстыдной юной монахиней…
       Галилеяне истолкуют наших богов как злых бесов, влекущих людей  на погибель. Прекрасного олимпийского  бога Диониса-Вакха   в своих больных фантазиях они превратят в смрадного  Ночного Козла, Hyrcus  Nocturnus.  Юных менад –  в старых ведьм, игривых фавнов и весёлых  сатиров –   в уродливых  и мрачных демонов;   пухленьких, розовощёких эротов –  в трёхлетних хвостатых черных бесенят, пасущих   стадо  бугорчатых жаб.        Наши прекрасные храмы  и колонны из белого мрамора  они превратят  в чёрные утёсы; лазурное море – в гнилое болото…
      В бесславии, в безмолвии, чуждые и ненужные всем,  страшно одинокие должны  мы будем терпеть до самой смерти:  должны будем прятать в пепел последний красный уголёк, чтобы новым поколениям было чем  зажечь спасительный  светильник.
      С того, чем мы кончим, начнут они. Может быть,  когда-нибудь они скажут о нас: «Обо всём, во что мы только верили, они  давным-давно знали.   Мы были бы никем, если не стояли на плечах  этих  древних гигантов».
      Когда-нибудь  через  два тысячелетия люди откопают  священные кости Эллады и  Рима, обломки  божественного мрамора, отыщут в наших могилах  полуистлевшие  страницы  наших книг и снова будут с нами, а мы с ними».
      Учителя грамматики Домиция похоронили как почётного гражданина города  с  большими почестями, но  не за  заслуги в деле образования и просвещения, а за его  рекордное  долголетие, – редко какой римлянин мог дожить до ста одного года в этом одном из лучших миров.
   
 …………………………………………………………………………………………

      Некрополь близ Рима. Город мёртвых в десяти стадиях к югу от крепостной стены Андриана, за которой в дымке виднеются здания Пантеона, Табулария – библиотеки  и хранилища государственных  бумаг и термы Каракаллы.  Там шумит и беснуется  Вечный  Город, а здесь камни  мёртвых призывают  живых к  рассудку: «Спешите медленно».  Festina lente!   Festina lente…   
      Пока живые в городской суете творят через чужую кровь свою славу, здесь в обители  мёртвых неспешно утверждается бессмертие великого Ничто.   Некрополь – это граница двух миров, где эфирные,  нечёткие  образы ждут  часа своих  земных  воплощений.
      Здесь мыслеобразы, сбросив  хламиды косной материи,  преображаются.  Тени далёких, забытых предков вновь проявляются в реальности,  через пневму, через  сиферот,  через  творческий  первоогонь,    создающий космическую симпатию и очарование всех вещей.   
       Мне кажется, что я здесь  когда-то был, а, может быть,  видел это место во сне. И эту главную  римскую  дорогу, ведущую в Неаполь, и этот  верстовой  столб  с надписью титула  императора Каракаллы, имевшего в 19-й раз власть народного трибуна, и  этот  огромный городской некрополь.  И это скромное надгробие над могилой сотника восьмой центурии Публия Рурика Аквила.  Надгробие Рурика?  Рюрика?  Уж не предка  ли  этих  норманнских вождей, которые полонят через восемь веков Русь и станут называть себя  потомками самого Цезаря?
      Где, в каком музее или историческом заповеднике видел я эту  знакомую  до боли в сердце могилу  центуриона щитоносцев  Палантинской когорты Анатолия Эгеона  Электрида, и   этот  воздвигнутый им незадолго до своей смерти    вызывающе    роскошный саркофаг со странной  надписью: «Здесь  лежит  прядь  дивных  волос  Арсинои Божественной. Ушла  Арсиноя к богам, мать её ждёт – Артемида, а я, Анатолий, громко стенаю о ней».
       Вокруг ни души. Вот ласточки со свистом  проносятся над  мильным, верстовым   столбом  главной  римской дороги и тонут в  небе. Между  беломраморными надгробиями растут маки, одуванчики, дикорастущие нарциссы  и  маргаритки.  Над могилой трубача  Х (десятого) сдвоенного легиона Луция  Целия Барона  кружатся  могильные черные  бабочки.  К чему бы это? И что это значит?
       А над гробницами сапожника Гая и учителя грамматики Домиция    резвится  стайка чудных синих стрекоз, но никто не посмеет мне сказать, что это самые обычные стрекозы из подотряда  равнокрылых, что это  лютки-дриады.  Давно  здесь не было стрекоз, даже самых обычных, ибо  нет уже в окрестностях Рима  кристально чистых водоёмов и священных ручьев.
      Большая клоака   Рима отравила Тибр и правый его приток Кремеру, засыпаны строительным  мусором  ручьи и родники, всё загажено вокруг  огромным желудочно-кишечным  трактом, подземным Большим каналом Вечного города…
      Нет, скажу я вам, это  совершенно другие стрекозы. Это особенные стрекозы.  Таким  существам  нет места  в этом  мире, они  из иных сфер.  Я это давно понял, задолго до  дня своего рождения…
      Как  страшно  быстро летит время, даже звёзды боятся его разрушительной силы…   Вечный Миг  и Мгновенная Вечность…
     Несколько ударов сердца, несколько секунд, ничтожно малый отрезок времени, но и этого достаточно для того, чтобы мир изменился. Стайка синих стрекоз,  немного  покружив     над  родными могилами,  вдруг всполошилась,  устремилась в сторону Абруции и  исчезла.
     С юга, со стороны Неаполя дохнул лёгкий ветерок и принёс все запахи солнечного юга – аромат  сладкой мякоти тыквы, жасмина и лаванды…  Я отвернулся от могил и подставил лицо ветру. Там  на юге синели мягкие линии холмов, на которых живописно  виднелись  небольшие селения, а на склонах – тёмные кипарисы, сады, виноградники и оливковые рощи.
      Вдали, у большой римской дороги, примерно в десяти стадиях от некрополя, на окраине  селения Ариция виднелась  небольшая таверна грека  Мирмекса со скотным двором и навесом для кур и гусей. В таверне угощают  козьим сыром, копчёным окороком, душистой зеленью с оливковым маслом, белыми  лепёшками и довольно терпким  местным вином.
      Есть в той таверне отдельная комнатка для  знатных гостей,  где подают к столу напиток  богов. Есть у бородатого, похожего на фавна, кабатчика  глубокий погреб, где в  зернистом снегу под толстым слоем толчёной пемзы  хранятся до  особого случая  необыкновенного вида бутылки из мутного, слегка радужного стекла, покрытые благородной плесенью, седые от старости. К тонкому,  изящному горлышку каждой бутылки привязана кипарисовая дощечка, на которой   нацарапаны на воске  условные буквы, сорт вина и дата выдержки…
      И лежат там, среди  множества винных  амфор,   три десятка  замшелых бутылок, с чёрным, как дёготь, и душистым, как  амброзия, огненным, столетней выдержки, времён  императора Трояна,  крепким вином –   антосмием,  Anthosmium,  annorum centum.  После такого вина   покажутся  кислой водичкой, все вина – икарийское,   лаценское, маронейское, хиосское и даже библосское…
     Два кубка антосмия с каплей  драгоценного  аравийского  киннамона мгновенно снимают накопленную за день усталость, изгоняют  уныние и повышают  бодрость  духа.   Выпьешь   кубок этого  напитка богов и сразу же вспомнишь  забытый ещё в юности   застольный стих  эллинского поэта Гедила:
         Выпьем! Быть может, какую-нибудь ещё новую песню,
                Нежную слаще, чем мёд, песню найдём мы в вине.
         Лей же  антосмий,  лей его кубками  мне, повторяя:
                «Пей и будь весел, Гедил!» –  Жизнь мне пуста без вина.
      
      Выпьешь   бокал  хиосского, или  кубок фалернского вина  и вспомнишь тех, кого забыл и не смог навестить по причине   вечной занятности в течение двух тысяч лет…

      …Выпить  залпом  три  бокала  антосмия, вскочить на  иллирийского горячего жеребца  и помчаться быстрее ветра  в сторону Неаполя,  к италийскому Новгороду.
      Там, во время жатвы винограда, когда  целый день звучат гимны богу Вакху по всему весёлому  побережью Партенопеи, там собирается римская аристократия на один из последних своих пиров…
       Там, на берегу  Неаполитанского залива,  недалеко от   селения Байи,    есть маленькое поместье и вилла, где всегда  юная хозяйка Арсиноя  высекает из мрамора прекрасное тело олимпийского бога с лицом, полным неземной печали.
……………………………………………………………………………………………
      Знатные римские дамы утверждали, что одно время аристократка, дочь римского сенатора Арсиноя была ревностной христианкой, но вскоре случилось в её жизни нечто такое, что заставило её  снова стать язычницей, сменить грубое монашеское одеяние на тонкий  и нежный пеплум, в которой она снова стала похожа на прежнюю афинскую девушку.
      Она покинула суетный, жестокий и праздный   Рим, чтобы отдохнуть от последних тревожных   лет жизни в церковной общине в сельской тишине в служении  музам,  натурфилософии, в постижении божественного учения Гермеса Трисмегиста.
      Ревностные христианки, в основном монашки, называли Арсиною храмовой блудницей, Белой Дьяволицей, прибывшей в  Неаполь из  Египта, чтобы построить в Риме на деньги богатых любовников  храм Реи-Кибелы, чтобы под  её эгидой  от  бесовского блуда   рожать бронзовых и мраморных  голых и бесстыдных истуканов…
      Говорили также, что снова вернуться к вере предков  Арсиною    убедил молодой жрец храма Диониса – теург, астроном, учёный-алхимик и адепт сокровенных знаний, прибывший из Александрии. Этот жрец якобы убедил Арсиною в своей обновлённой вере, способной воскресить умерших богов и героев, поднять упавшую нить прежней здоровой и светлой жизни, разогнать варварскую тьму, сходящей на Рим и Элладу…
      Друзья-теурги  видели в  ней преображённый образ Реи-Кибелы, Богини всех божеств,  Боны Теа, а также той  новой  Исиды, «которая имеет тысячу имён».
      Друзья-философы, сторонники идеи вечного перевоплощения, считали Арсиною одной из дочерей Атланта,  героя-гиперборейца, отца арийцев и  дочерью царя  Левкиппа, возлюбленной Аполлона, женой  Алкмеона, того самого который подарил ей ожерелье  самой Гармонии…
      Друзья-историки воспринимали Арсиною как вполне реальную правопреемницу египетских фараонов из династии Птолемеев, историческую Арсиною  Седьмую и Последнюю в романском мире, чей культ  по праву уже был  установлен в Египте, и где она была объявлена  Богиней Филадельфой, «любящей своего брата и всех героев Земли».
      Известно также, что друзья-поэты и  музыканты, риторы и спортсмены, эти героические дети Аполлона и музы Талии хотели  быть при Арсиное  корибантами,  куретами,  кабирами, тельхинами и дактилями, её вечными спутниками,  верными служителями и героями-любовниками, так как считалось, что  быть всегда рядом с Арсиноей – это значит  быть всегда молодым и  активным.
      Это можно было бы назвать очередным мифотворчеством, если бы не свидетельство другого свидетеля эпохи,  одного из друзей Арсинои,  историка и поэта  Мелеагра.
      Он, как и Филодем, был уверен  в божественном происхождении  Арсинои, которое часто проявлялось в ней даже в мелочах; особенно поражало   историка её умение управлять временем и возвращать прошлое в ярких и  впечатляющих картинах-видениях. 
      В своих «Размышлениях», вспоминая об  отдыхе близ Байи  на  вилле  Арсинои, он  клянётся  всеми богами, что сам и другие гости не раз видел на  берегу Неаполитанского залива  Навсикаю, дочь царя Алкиноя, едущей на колеснице в окружении  своих прекрасных юных прачек.  Видели  там  пьяного старца Силена, который  безуспешно волочился за вакханками. Бежал и падал в песок, а те, убегая, смеялись над ним….
      Обитатели виллы  не однажды  видели блуждающую у моря бедняжку  Ариадну, отчаянно зовущую к себе  красавца Тесея, горько льющую слёзы: «Вернись Тесей! Вернись желанный!»
       Волосы её развевались на ветру.  Она била себя  ладонями в грудь и взывала к богам вернуть ей возлюбленного:  без него она жить не может, без него нет у неё в этой жизни утешения. И боги  вняли её мольбам и послали ей утешителя.
       Все, кто был тогда на террасе, видели, как  сошёл с лазурных небес в виноградном  венце прекрасный и смуглый бог, сорвал с неё чёрную тунику и пояс, прижал её дрожащую от страха к своим могучим  чреслам, нанизал  на своего могучего красного приапа и вознёс её   ввысь всепобеждающий Вакх. А вокруг кружились сатиры и  вакханки, они весело давали  неопытной Ариадне советы и от души любовались как   исступленно,  красиво, неистово и страстно сопрягаются дева и  бог…
       Прошлое по желанию Арсинои иногда возвращалось и вселяло надежды, а иногда,  возвращаясь, мстило. И тогда казалось, что боги никогда не вернутся.  Так, Мелеагр с болью  пишет о том,  как  в Хиосе    был убит прачками  древний бог Тритон, внук Посейдона.   Благочестивые  христианки, увидев на берегу моря  слабого, больного и старого человека с рыбьим хвостом, с плавниками, в  рыбьей чешуе, обступили его  и стали  колотить его вальками. До смерти, как бешеную собаку, забили  его подлые бабы, убили последнего из могучих  богов Океана…
      Там, в Байи,  на Капри, на побережьи между Везувием и Мизенским  мысом остался в сохранности последний уголок Эллады, греческих  обычаев и традиций. До сих пор можно встретить   на морском берегу Навсикаю  на колеснице в окружении своих юных служанок-прачек.  Там же иногда  можно увидеть бедняжку Пасифаю, которая до сих пор томится грешной любовью к быку   и рвет для него  на лугу нежной рукою свежую сочную траву. «Ходит за стадом она по пятам, позабыв о супруге, ибо теперь для неё бык драгоценней царя».
       Есть там меж темных скал  зелёные  лужайки, на них пасутся козы и овцы.  И там врезается  в море  высокий мыс, а посередине мыса растёт древний платан, на мшистых корнях которого  часто сидят  отрок и отроковица, Дафнис и Хлоя. В кипарисовой роще белеет  мраморный Пан с  девятиствольной   свирелью  в руке. По вечерам хорошо  слышен  далёкий  и чистый звук   пастушьей свирели. 
……………………………………………………………………………………………
     Там,  в Байи  можно неплохо  отдохнуть душой и телом.  Славятся там  своей целебной силой  горячие источники. Сколько раненых воинов   залечили свои раны  в  этих  живительных водах.
      Арсиноя давно ждёт в гости  центуриона   щитоносцев Палантинской когорты Анатолия, сотника восьмой  центурии  Публия Рурика Аквила и молодого философа  и поэта Домиана  Марцелина, которым надо срочно отдохнуть  на вилле  после тяжёлого похода…
      Ждёт их Арсиноя, друзей своей юности, а их всё нет и нет. Где они? Что с ними? Нет от  них весточки.   Где они?  Люди не знают, а боги, которые всё  ведают, как правило, о  судьбах  людей  молчат…
      Перебравшись на виллу близ Байи,  Арсиноя  решила   сделать  на клочке своей земли  заповедную зону эллинского мира. Создать все условия для возвращения богов, с их  идеей вечной жизни, бесконечных расставаний и возвращений, смерти и воскресения, чтобы в грубую  реальность вернулось  всё,  что когда-то было и не было, но которое  всегда есть и будет  между нами и среди нас. Арсиноя решила бороться с опасными элементами самоунижения и  самоотрицания  в эллинской культуре в условиях  жесткого прагматизма Рима,  жирующего за счет  всего порабощенного  мира.
      Сюда, на залитое солнцем побережье между Везувием  и Мизенским  мысом,  ещё не проникли  из Палестины двуличные, лукавые, немытые и дурно пахнущие галилеяне со своим новым богом Йешу, здесь ещё мало было истеричных монахинь и кающихся блудниц.
       Арсиноя  решила воскресить здесь здоровую оргаистическую  религию Диониса, соединив  её  с философией жизни, с физикой Демокрита. По её мнению  такой сплав рациональной науки и экзальтированной религии должен  был очеловечить человека. Создать в нем стойкую веру во внутреннее единение  с жизнетворным  божеством и тем  самым  уничтожить непроходимую пропасть  межу богами и людьми.
      Она решила приостановить крах Легенды о  совершенном  Человеке, вернуть из прошлого  полубогов и героев, вернуть старинную, наивную, светлую  веру в буквальный реализм антропогонического мифа. Она решила вернуть тех прекрасных олимпийских богов, которые беззаветно  боролись за гармонию установленной ими власти, той разумной упорядоченности, которая выражена в слове «Идеальный космос».
      Разумеется,  Арсиноя не могла   полностью остановить распад старого мира,  однако смягчить этот распад,  не допустить  жалкой и постыдной смерти этого великого  мира,  было   ей по плечу.  В этом плане здесь было много  проблем.  Надо было избавиться от «шлаков»  ранних, архаичных верований и заблуждений, возникавших у людей, которые в силу разных  причин  оказывались  в условиях длительной изоляции.  Некоторые старые  легенды нуждались в переработке,  некоторые  подлежали немедленному забвению. 
      В некоторых легендах  предстояло  заменить культ непритязательной, чересчур щедрой и даже преступно расточительной и любвиобильной Венеры на  культ  жесткой Кибелы, с её  мрачным и требовательным Эротом, с её жёстким принципом самоограничения, – обузданием необузданной страсти, необходимого для выведения  особой здоровой породы людей.  Из легенд  старого золотого времени, Арсиноя решила убрать те сюжеты, в которых звучали  мрачные мотивы людоедства. Нет, считала она, не украшают богов и полубогов  такие герои как Тантал, угостивших небожителей мясом своего  сына Пелопа, или как Атрей скормивший брату Фиесту мясо его детей…
      И  пусть  астрономы и  звездочёты будут  тысячу раз правы,  утверждая факты каннибализма  космических светил, что якобы  звёзды пожирают  друг друга,  захватывают силой чужие  планеты и поглощают  их, продляя тем  самым  своё свечение – пусть  будет так! С этим  возможно ничего не поделаешь, ибо это законы  Гераклитова космоса, законы иной жизни.   
      Но  человек, живущий под эгидой  богов и  Творца мира не должен впредь смотреть на человеческое  мясо как на составную часть пищевого кода. Не должен превращаться в монстра, впадать в безумие и окончательно терять  бессмертие своей души. Арсиное необходимо было покончить раз  и навсегда с теми  людоедскими мотивами, которые преобразились позднее в ритуальное, сакральное человеческое  жертвоприношение с последующей, весьма сытой,  трапезой.
      Арсиное был глубоко неприятен  обряд символического поедания галилеянами «тела и крови»  Учителя Йешу.  Вот почему  она, незадолго до своего ухода в эмпиреи,  упразднила в храмах Артемиды Эфесской, Кибелы  и Адонису в Риме принесение в жертву кровь животных и птиц,  отныне   богам стали приносить только священные травы и цветы, фрукты, мёд и молоко.
      Арсиноя изъяла из древних легенд  сюжеты ритуального  поедания   женской плоти или фаллоса  мёртвого героя как крайнего  выражения экзальтированной любви  и страстного, более полного обладания телом партнёра, когда в процессе еды якобы  разыгрывается  символическая смерть и воскресение  объекта пищи…  Гнусно всё это и мерзко!
      Арсиноя считала, что именно наличием  множества таких каннибальских сюжетов в легендах и верованиях людей, что именно  такими отвратительными ритуалами и обрядами была так безнадёжно  испорчена жизнь людей.
      Увы, мир идеальных людей, героев-созидателей невозможен без обуздания сил разрушения, ибо сам героический мир становится со временем  дерзким и агрессивным. Основным смыслом жизни  всех художников-демиургов всегда было  поклонение красоте, и через красоту – Творцу  Вселенной.  Это изначально была своеобразная  религия  Всего Прекрасного в мире.
      Арсиноя считала, что всё прекрасное создано  по разумению Творца и является земным воплощением  Его воли. Для усмирения сил зла  и насилия боги посылали в этот мир красоту, воплощая её в облике прекрасной женщины, несущей с собой любовь, смерть и вдохновение. Прекрасное в женщине и  музе вдохновляет героев на новые  подвиги и созидание, оно становится прекрасным, беспокойным и тревожным началом.
      Прекрасное   начало   всегда воплощалось в олимпийских богинях,  и являлось принципом космической жизни.  Арсиноя считала, что она станет в новой жизни  одной из  муз-вдохновительниц, созидательниц, что она, как и боги  с богинями,  сможет управлять этой красотой, дарить её щедро другим, изливать красоту и любовь  на людей достойных её красоты и любви.
      Она будет щедрой  и мудрой Афиной  и с помощью  резца сделает своего  героя прекраснее всех и телом и духом, завьёт его кудри наподобие  цветка гиацинта.  Она преобразит своих героев внешне и внутренне, и тогда их красота  станет  божественной, станет некой  тончайшей субстанцией, обладающей небывалой силой.
      Арсиноя наделит своих героев-друзей  той внутренней красотой, которой когда-то наделяли олимпийские боги певцов, поэтов и музыкантов, красотой поэтического мудрого вдохновения. Она, Арсиноя станет для  них Артемидой-Охотницей, станет  их музой и покровительницей изящных искусств, и тогда   поэт, певец, музыкант и философ станут обладать пророческим даром, ведая не только прошлое, но и будущее.
      Всё в этом мире  в её заповедной зоне как в лоне будет пронизано преклонением и восхищением  перед этой внутренней  и внешней божественной красотой, обладающей колдовской силой. Вот тогда люди, как и прежде, станут силой своего духа и воли передвигать  скалы и менять русла рек, воздвигать мегалиты и гигантские храмы. Вот тогда и вернутся великие боги, а с ними вернётся и  Великий Пан.
     …Приятно ходить по широкой  аллее, между двумя бархатистыми стенами вековых кипарисов, кидающими на белые плиты чёрную, как уголь, почти ночную тень.  Приятно слышать звон ключа посвященного  богам и видеть мягкую зелень вокруг и рощу, где, как под зелёным навесом, блестит земляничник, слышать, как дышит лавр, розмарин и тёмнолиственный мирт, как хрупко растет тамариск и букс под густою листвою, как скромный ракитник растет и грезит  о снеге  сосна. Приятно стоять  в прохладном сумраке кипарисов, где веет Зефир дуновеньем целительно нежным и пробегает волной трепет в листве и траве…
     Хорошо сидеть в уютном дворике жреца Илиодора. Именно  здесь  часто случаются пиры эллинской мудрости. Вдыхать глубоко знакомый, тонкий и свежий запах гиацинтов и слушать под   журчание фонтана  философские эклоги   знаменитого теурга Порфирия.
      Сначала, как заведено, он будет жаловаться, что ему надоела философия, что он  от неё безумно устал как от болезни, схожей  с вечными  муками деторождения.   Сколько в ней  шелухи мудрости, ненужной зауми, но ядро её, однако,  почти смертельно для многих…
      И с этим ничего не поделаешь.   «Век простоты  миновал. Сложная жизнь настала.  В  Риме жестоком мы обитаем, в городе,  взявшем себе  всё изобилье  Земли». Порфирий не может обходиться без цитат из творений  великих мужей.  Всякий раз его монолог имеет эпиграф, который и определяет сложность или простоту  выбранной  темы.
       Порфирий будет говорить сегодня тихо, никого не слыша и не видя, устремив свои бездонные голубые глаза в  морскую даль:
      –Откуда  этот свет озаряющий душу? Не знаю.  Мне  говорят, что  боги  покинули нас, что наши души погасли.  А я говорю вам: Бог не приходит и не  уходит. Он только является нам, является как Свет. Вот Он. Он здесь и всюду.  Он отрицание всего, что есть.  Он – великое Ничто. Он – всё.  Он наполняет мир,  наполняет атомы своим дыханием, даёт им желание двигаться и искать  себе пару в сонме  других. Он озаряет  материю – Идеальный Хаос. Ничего нет, если  Он есть...
      У всех одна душа, у всех людей, у всех бессловесных тварей. Все мы вместе покоились некогда в  немеркнущем свете Творца Вселенной. Но взглянули мы в миг Творения с высоты духа в косную материю, и каждый увидел в ней как в зеркале собственный образ. И душа сказала себе, что  может она и  желает быть свободной, как и её Творец. И пала душа в материю. 
      С тех пор каждой душе хочется быть Богом, но напрасны её томления: она скорбит по горним высотам, нет на Земле ей покоя, и жаждет она вернуться  в Единое  лоно.  И так вот восходят и снова нисходят мириады душ по лестнице вечных рождений и смерти и нет им покоя во веки веков. Тоскуют и плачут они  без Отца своего, тоскуют о Нём. Не потому ли весь мир и звёзды и море, растения, животные и люди – это  призраки жизни, это сны  природы о своём Творце. В своих снах природа создаёт  формы подобно скульптору, она лепит их одну за другой и роняет из  своего материнского лона  одну за другой.
      Я говорю вам: вселенная подобна сети  заброшенной в море, в море пространства и времени. Там, в подвалах Мировой Души таятся семена жизни, идеи-формы всего, что есть, было и будет. Там собраны матрицы всего живого, там таится Логос – зародыш  каждой травинки, дерева, бабочки , дикого вепря, лани и олимпийского светлого бога.
      Что значит моя мысль перед Ним? Создавший всё, сам Он –  ничто из  всего, что Он создал. Он выше всякого бытия, выше всякой жизни. Отдай  Ему всего себя и всё, что у тебя есть, и ты почувствуешь, что Он и ты – одно целое.  И тогда душа твоя посмеётся над собственным телом, она станет Светом, и вспомнит, что она всегда,  во веки веков была, есть и будет Богом…
      …Не страшись смерти,  бессмертна душа твоя…»

      Видит Бог, хорошо здесь, в  Байи, на вилле Арсинои Божественной.  Остаться здесь навсегда и уснуть навечно. Но неумолима Судьба,  не приемлет она наши желания, скупа на благосклонность и в любой момент может измениться направление стрелы  времени, и вмиг исчезнет навсегда   вся эта красота мира, как будто её и не было.  И от этой мысли становится  немножко грустно на душе и  обидно за тех, кто  это не понимает, и понимать не хочет. Огромный ковчег медленно погружается  в чёрную бездну, но никто этого  не замечет –  каждый занят своим делом.
     Хорошо на вилле Арсинои  Божественной. Здесь всё устроено для размышления и созерцания,  для   высоких дум  о   Вечном  смысле.  Отсюда с высокой террасы, на которой проходили когда-то пиры эллинской мудрости,  мне видно всё, отсюда слышен чёткий, размеренный шум моря, тихий лепет   дубрав, пение птиц, голоса людей, лай собак, блеянье ягнят,  мычание  коров.
      Вижу   Павсикаю  со своим любимым быком на берегу залива. Вижу, с какой любовью  она моет его мощный торс и  крутые бока прохладной  морской водой,  как одевает ему на рога изящный венок из фиалок и ландышей, с какой любовью обнимает его могучую шею и нежно целует его горячие влажные ноздри.
      А там, где  разросся под дубами душистый чабрец, где бьёт  под  обрывом ледяной ключ и неистово звенят цикады, вижу мраморного Пана, и стоящие перед ним на  жертвеннике восемь  больших лоханок с   молоком и мёдом и большую чашу  с благовонным оливковым маслом.   Там активно  и дружно работают дикие пчёлы, стремясь быстрей  вернуть себе украденную у них  людьми  взятку…
      Вижу на лугу стадо коров и стадо коз. Вижу  сидящую в  тени под   могучим платаном отроковицу,  умело сплетающую  венок из мирта, весеннего левкоя, нежного нарцисса и гиацинта.  Рядом с отроковицей вижу юношу, вижу, как он с нежностью  сыплет ей на  кудри  лепестки  дикой розы, слышу, как умоляет деву послушать его игру на флейте, а она не хочет, боится, что  звук флейты привлечёт  чье-то  чужое внимание.
       Слышу их забавную, милую и старую как мир, любовную болтовню, эту классическую прелюдию любви всех времён и народов. Слышу их игривые пререкания, полные внятных намёков и вполне конкретных  обязательств и   взаимных условий договора, конкретный анализ в конкретной обстановке – слышу страстный и спешный торг на рынке  земной любви:
      – Я  сделаю всё для тебя! Спальню тебе я построю, новый  дом, новый хлев и сараи! У меня есть богатое стадо коров. Есть выгон большой, есть рощи с орехом. Зовут меня Дафнис, Номея мне мать,  а Ликид – мой родитель.          
      – Да ты из хорошего рода, но и я не из худших родов. Зовут меня Хлоя, отец мой зовётся Меналком. А рощу свою покажи мне и где покажи мне усадьба…
       – Потом покажу, успокойся. Дай я  тебя поцелую. Дай посмотреть на тебя и на то, что скрываешь под платьем…
       – Дафнис пусти!  Почему ты к сосцам прикоснулся? Паном  великим  клянусь: я дрожу, голова закружилась. Вынимай свою руку обратно! Убери свой приап, ты запачкаешь новое платье. Что это?  Пояс сорвал ты с меня! Зачем это сделал,  негодник?  Платье  ты мне разорвал, и осталась я вовсе нагою…
        –Яблочки, Хлоя, твои, как  я вижу, сегодня поспели. Милая  Хлоя, не трусь! Платье другое тебе подарю и куплю тебе пояс красивый!  Не медли, родная, не мучь понапрасну. Навзничь ложись,  раздвинь свои   крепкие ножки,  впусти меня в  лоно своё,  в   нём я хочу утонуть…
      –Тише, злосчастный!  Со мною ведёшь ты  себя  как  с  нестельною тёлкой. Ну, как я в разорванном  платье с козами в дом  возвращусь, и что я отвечу отцу?
       –Платье тебе подарю  я  красивей,  чем это! Эросу тёлку зарежу, корову отдам Афродите! Будешь  женой ты и матерью наших младенцев.
       – Всё ты мне дашь, говоришь, а завтра не дашь мне и соли. Ладно, сдаюсь.  Прости ты  меня,  Артемида, что к советам  твоим  равнодушна. Ах, Дафнис, любимый, мне сладко, мне больно. Прошу тебя, тише входи – не рви мне утробу на части, на розе не мни лепестки. Видишь, в крови вся пушистая  шкура, её нам вовек не отмыть! Как сладко, как быстро и хочется снова. Девушкой в лес я пришла, а домой возвращусь  я женою…
    – Розы родятся из крови, из слёз анемон вырастает, из семени юноши – нежный  родится  нарцисс.  Это как первый мой дар приношу я Пифийской  богине.   Такие дары приносить  ей согласен я с Хлоей  всегда, днём по  четыре захода, а ночью по десять…
      
      Недолго, недолго  наслаждались Дафнис и Хлоя своими цветущими и юными телами, недолго  нежно шептались между собой, недолго  нежились.   Блеяли, оставленные без присмотра козы, стали разбредаться по лугу и уходить в  священную рощу коровы. Мало времени для любви у людей.  Никто из них не может жить одной  только  любовью.
       Первой поднялась  Хлоя,  обмылась в ручье,  и пошла в разорванном  платье, без пояса, почти обнажённая,  к своему стаду. Стыд затаился в её глазах, но на сердце было легко и радостно. Вторым поднялся  со смятой травы Дафнис, и тоже пошёл к своему стаду. Он  чувствовал себя мужчиной, победителем и  обладателем той, которую хотел и которую познал.  Оба были счастливы, ибо не ведали того, что будет с ними завтра.
      Но я знал их будущее, знал,  что  они наплодят много детей, маленьких пастушков и пастушек, но ни они, ни их дети, внуки  и правнуки никогда не станут героями и полубогами.   Афродиту и  Зевса  сменят Кибела и Серапис, а им на      смену придут невежественные галилеяне-рыбаки с всеобщим своим  равенством и со своей  умильной  любовью к врагам, убивающей в человеке  волю к борьбе  с торжествующим злом.
      Наступит эпоха среднего человека, эпоха мелких  людей и ничтожных лукавых  вождей. Не  будет Героя и не будет совершенного Человека.  Несчастен тот народ, который нуждается в героях, дни его сочтены, память о нём сотрётся…
      Ничего не останется от Дафниса и Хлои,  даже праха. Останутся от них лишь эфирные образы в моей душе, и их любовная  болтовня в рукописи поэта Феокрита.
      Ничего не останется  от  полубогинь Навсикаи и Ариадны, кроме  красивых легенд.  Ничего не останется от   Арсинои, этой храмовой проститутки в её классическом идеале на уровне общих высших божественных существ,  кроме нескольких, изваянных  ею   невиданной красоты нескольких скульптур олимпийских богов. Ничего не останется от прекрасного тела Арсинои, кроме  нескольких пшеничного цвета локонов,  помещённых центурионом Анатолием в роскошном мраморном  саркофаге и нескольких рукописных фрагментов об этой божественной женщине из сочинений писателей и поэтов её времени.
      Всегда грустно смотреть на пожар уходящего дня, всегда мучительно трудно  оставаться человечным…
  …Бог мой Бессмертный и Крепкий, отзовись! Дай мне незримый знак присутствия  своего. Пусть  дыханием твоим станет лёгкое дуновение  ветерка, пусть  будет слышна лёгкая поступь Твоя по  плавным  линиям эфирных холмов  пространства-времени.
      Бог мой и Создатель этого хрупкого мира! Отзовись! Страшен гул возмущённого Везувия и огонь планетарных катастроф, но и страшно  зловещее  белое Безмолвие, страшен мёртвый штиль в ожидании  урагана.
      Но что? Что-то изменилось вокруг, что-то затрепетало   в моей  душе. Затрепетала вдруг  серебристая листва олив, полетели  вдоль аллей, как  легкие  разноцветные бабочки, лепестки отцветших роз, воздух наполнился  запахом мяты и чабреца и других священных жертвенных трав и цветов, а со стороны  спокойного, безмятежного моря, совсем близкого и далёкого  раздался вдруг  знакомый, вполне знакомый голос.
        Кто-то звал меня по имени на  языке моих предков, не   по  латыни, не  на  арамейском, а  по-русски, звал требовательно и настырно: 
      – Нестор, а Нестор! Ваша светлость!  Ты слышишь меня? Иди ко мне!
    
         Кто-то звал меня по имени на  языке моих предков, не   по  латыни, не  по арамейски, а  по-русски, звал требовательно и настырно: 
      – Нестор, а Нестор! Ваша светлость!  Ты слышишь меня? Иди ко мне!
…………………………………………………………………………….   
 
 …  И как только услышал я этот требовательный   зов со стороны  Неаполитанского залива, так всё и  растаяло в белесой дымке. И опять вместо   зелёных олив и платанов возникли перед глазами черные и голые деревья, навес для мусорных контейнеров, а рядом с ним огромная  куча книг и папок. Рядом  с этой грудой печатной продукции стоял  пенсионер Сандро Болт и   при помощи сапожного ножа  ловко  разделывал, точнее,  потрошил как тушки  увесистые  книги.
      –Эй, Нестор Иванович!  Ваша  Светлость! Ты, чё? Оглох, что ли? Зову, зову тебя, а  ты стоишь как  обдолбанный! Плыви ко мне, ваша  вечность! Смотри,   какая прелесть  на снегу лежит, у меня  всё  нутро поёт, когда вижу этот хлам – у меня же  нюх  на  чужие заначки, на  заныканное  бабло  и на золотые  тугрики. Ты знаешь, Нестор, куда эти интеллигенты заначки от жён своих прячут?   В  толстые книжки! Под корешки!  Засовывают туда бумажные купюры и даже завёрнутое в бумагу золотишко. Под корешки толстых талмудов! Ты иди, сюда, не бойся. Выбери себе  по душе книжки, остальные  я пущу под нож. Авось, что-нибудь найду на опохмел души! 
      –Мне своих книг хватает. Книг много, а квартира маленькая – ни  повернуться, ни развернуться, тесно мне от книг. Многое, что  здесь валяется, у меня есть. Зачем мне вторые экземпляры? – резонно ответил я и взял одну из толстых  архивных папок с наклейкой  на верхней крышке «Княж-Погост».
      – Лучше бы книг  было мало, а жилой площади было много!  Лишние квадратные метры сейчас умные люди сдают и имеют солидную прибавку к пенсии! Лишние,  двадцать четыре тысячи   рублей в месяц никогда не помешают, Нестор! –  смеясь, заметил Болт и схватил   за  крышку переплёта  свою очередную, увесистую жертву под названием  «Византийское искусство».
         Болт умело и ловко шмонал и потрошил осиротевшую и никому ненужную библиотеку. Он делал своё дело с какой-то упоительной страстью.  Было видно, что перед этим шмоном он основательно выпил,   был возбуждён, от него разило крепким запахом  дешёвого портвейна. Он самозабвенно, с полной отдачей сил орудовал сапожным ножом, как будто спешил выполнить и перевыполнить план, так раньше работали слесари-сборщики на поточной линии в надежде на обещанные начальством премиальные и тринадцатую зарплату.  Он брал книгу  за верхнюю крышку переплёта, брал её, как кролика  за одно ухо, книга покорно раскрывалась,  в распахнутом виде на миг повисала в воздухе. Потом, как росчерк холодной стальной молнии, следовал взмах ножа: вш-ш-и-и-ик! –  и пухлый тяжёлый фолиант покорно обнажал изнанку позолоченного  корешка, и трепетал как  жирный сазан с распоротым  брюхом.    
         Ещё взмах ножа.  Вши-и-и-ик!  – и распластана как белуга  толстенная  «Энциклопедия афоризмов».  Вши-и-и-ик!  Вши-и-и-ик!  И лишилось  твёрдого переплёта «Русское устное народное творчество».  Ещё раз  блеснула  стальная  молния –   вши-и-и-ик!    – и брошена в лужу  «Битва народов».  Вши-и-и-ик!    – и  распался на  две части  однотомник   пухлой «Истории древнего мира».  Вши-и-и-ик! Вши-и-и-ик! Вши-и-и-ик!   – и летят  в грязную снежную жижу «История Европы», «История СССР», «История науки и техники с древнейших времён», «Московская старина», «Русская старина», «Занимательная минералогия»  Ферсмана, «Астрономия» и  «Очерки о Вселенной» Айзека Азимова. Летят в лужу  лишённые переплётов старые и новые подписные издания Толстого, Тургенева, Гончарова, Бунина,  Симонова, Чаковского, Маяковского, Уткина и  Твардовского… 
      И летят, падают  на землю из распахнутых и распластованных книг, как потроха из вспоротых   рыб, поздравительные открытки с днем 8 Марта,  с Первомаем,  с днем Победы и с 7 ноября,  очередным  юбилеем ВОСР, с днём рождения и бракосочетания.  Выпадают  из книг на свет  божий   давно вскрытые и забытые конверты и письма, засушенные цветки и листки отрывных календарей прошлых лет бездарно  утраченного времени, вырезки из газет,  старые фотографии, кулинарные и  медицинские рецепты и  конфетные фантики…
    –  Шевелись Нестор, шустри, а  то мусоровоз сейчас подъедет и заберет это богатство на мусорный полигон. Ты веришь, сейчас  книжки даже  кочегарки не берут! Вот  дожили! Всё на  нефти да на газе держится!  Ты бери, бери, Нестор. Книжки хорошие, совсем новые. Впереди зима, от нечего делать читать будешь и меня вспоминать. Хотя, скажу тебе, читай, не читай, а кушать всегда хочется. Книгами сыт не будешь. Вот видишь, человек имел    много книг, целую библиотеку, а копыта  отбросил, и не нужны  теперь никому  эти книги. Говорят, он  умер от тоски, есть такая болезнь, затяжная, хроническая хандра, когда жить  не хочется. Дураком он был, этот  профессор. Никогда не надо  падать духом! Вот, например, я…
      – При нынешней  власти особенно не заживёшься. Наши олигархи у кого угодно отобьют  желание жить и рожать…
      –Это   как посмотреть, Нестор Иванович. Жить в достатке и богатстве все хотят: и совки и демократы, а вот размножаться, заводить спиногрызов  раньше времени желающих мало. Откладывают это дело на «потом».  Почему? Да потому, что спиногрызы им  жить нормально мешают. Дети и старики – вот  кто им мешает.  Это не я сказал, а мой Князь. Знаешь, что он  мне недавно заявил?  Я, говорит, батя, не имбецил, я не дурак, чтобы жениться. Пусть женятся учителя, мыслители  и пророки-патриоты, а у меня целое стадо тёлок, самых разных  на любой вкус. Хочешь, и тебе парочку привезу, когда  мамки не будет. Ха-ха-ха!
       И что же ты  думаешь, Нестор Иванович, ваша  вечность? Привёз-таки одну девчушку. Лет, так,  шестнадцати, а может постарше. Подарок мне, проказник,  накануне дня рождения сделал! Привёз  эту тёлочку прямо ко мне  домой, на квартиру!  Вот тебе, батя, бери,  говорит, пользуйся!  Да  поспеши, говорит,  пока мамка в школе  её подружек русскому учит! Так вот, слушай дальше. Она, эта тёлка, хоть и  школьница, десятый класс  ещё не закончила, мне   внучкой годится,  а вот  обслужила она меня, Нестор Иванович, по полной программе! Как  выпускница  медвуза!  Ха-ха-ха!
      Вначале ломалась, не хотела, просила  удвоить плату, но Князь что-то шепнул ей на ухо, и она как шелковая  сделалась. И так мне было с ней легко, веришь, в любой позе! Я  с ней свою  юность вспомнил, когда на всякую щепку залезть был готов. Тогда я всадником был, а сейчас она на мне скакала! Ой, класс-девка, ой, какая лихая наездница!  Она меня  на двадцать лет моложе сделала! Вот, что значит профессионалка! С ней я  мужиком Геркулесом себя почувствовал!  А ведь мне уже восьмой десяток пошёл, Нестор Иванович! Да! Никогда не  думал, что такое золотое время на дворе наступит!  Даже  жить заново захотелось, Нестор Иванович! Надо жить на полную катушку, ваше величество, пользоваться радостями жизни! А ты, Нестор, как книжный червяк, по жизни как по паркету ползаешь. Вот скажи мне, ваше высочество, история – это  наука или сплошной трёп,  или нудное перечисление событий?  Ну, скажи мне, зачем мне нужна историческая Клеопатра, когда я, старый пенсионер,  один раз в неделю имею по полной программе прехорошенькую десятиклассницу, и  всего-то за сто баксов?! Сегодня, ваше  величество, другое время, другие ценности, иные нравы…
      –И  какие же? Какая сейчас на дворе мораль?
      –Такие же,  как две тысячи лет назад, ваша светлость!  Ты, Нестор Иванович, должен знать эту формулу любви к жизни. Её ещё Чингисхан любил  повторять, а потом  Адольф Иванович, Иосиф Виссарионович!  Мало стать первым, нужно, чтобы все остальные сдохли.   Вот формула жизни! Но я с этой формулой согласен только отчасти!  Почему? А потому! Нужна конкуренция! Без неё  нет борьбы,  нет  интереса к жизни.  Я – циник, но циник умный.  Есть циники и умные циники, богатые  циники, которые всегда найдут компромисс. Циники –   самые надёжные партнеры по бизнесу, который называется жизнь…      
      
      Я осмотрелся и понял, что эта домашняя  библиотека была выброшена на улицу родственниками владельца не случайно, видимо её решили или сдать в наём или   пустить её в продажу на рынок вторичного жилья.
     В основном это была художественная,  научно-популярная  и «устаревшая» справочная литература, учебники и учебные пособия  для средней  и высшей школы, словари и справочники по разным отраслям знаний. Валялись среди книг и подшивки  старых газет, множество разрозненных номеров «толстых» журналов и  поэтических альманахов. Одним словом, кто-то  свалил  во двор нашего  огромного дома около мусорных контейнеров  ставшую ненужной   чью-то  домашнюю библиотеку вместе с  архивом.   
     …Несколько  папок с документальными материалами  и  рукописный  дневник из четырёх общих тетрадей валялись под открытым небом  среди сотен томов  книг  разного содержания.
      А Сандро Болт, орудуя сапожным ножом, между делом продолжал откровенничать:
       –Этих молодых тёлок, в Перловке, в посёлке Дружба  вдоль Ярославского шоссе  как собак нерезаных. Они там шеренгами стоят и ждут, не дождутся  своих клиентов-благодетелей.
       – Кто такой Князь? – спросил  я, перелистывая богато  иллюстрированную книгу «Правители России» в твёрдом  вишнёвого цвета переплёте и золотым корешком.
        –Это  мой сынишка Андрей! Князем его величает наша местная молодёжь. Он у молодых бизнесменов  в авторитете ходит, его уважают.  Андрей в нашем городе два района  в руках держит – Шараповку и Сукромку. Его там так и величают: князь Сукромский и Шараповский. Да! А недавно  он  подмял под себя  ещё один городской район,  и  скоро станет князем Челюскинским. Вот так! Знай,  наших героев, Нестор!  Пришел праздник  и нашу улицу.
      У него  общее дело с нашим уважаемым бизнесменом в посёлке Челюскинском. Ты его, Нестор, должен знать, он недавно в Совет депутатов выдвигался – долларовый миллионер, строительной фирмой владеет. Он ещё у себя в посёлке  собрался открыть магазин для бедных. Его фамилия Буданов Владимир  Николаевич, как у того полковника из Чечни, только имена  разные. Наш Буданов вместе с Айвазяном вместе  на выборы шёл. Солидный дядька. Ты видел его особняк около Лесного института? Нет? Пойди,  посмотри! Царские хоромы. Это он моему Андрею помог купить в Королёве трёхкомнатную квартиру в элитном доме, дачный  участок около МКАДа и  «Мерседес»  последней  марки с кондиционером. Да! Мой Андрей в последние годы круто пошёл в гору…
     – Слышал я об этом Буданове кое-что.  Это же  наш местный цыганский барон. Не знаю, каким именно  бизнесом он занимается, но ходят слухи, что у него есть свой подпольный бизнес, – перебил  я пьяную  похвальбу  Сандро  Болтунова.
       –Да ты я вижу, Нестор, со своей  русской  историей в старческий маразм впал! Наш Буданов – это  не ваш Буданов. Наш Буданов – другой, хороший. Наш Буданов в Чечне не служил, и никого не убивал. Наш благодетель  с криминалом  и с продажной юстицией  ничего общего не имеет. Ах, что там  говорить. Кто смел, тот и съел! Мир изменился круто за последние десять лет! Ты вспомни, Нестор,  в какой заднице мы были в 90-е! А сейчас как  живём?! Посмотри,  как  много машин  стоит в нашем дворе,  и  столько же машин на платных автостоянках! И почти  у всех иномарки – вольво, мерсы, майбахи, фольксвагены, ситроены,  ландроверы-внедорожники! Смотри, какая жизнь вокруг и радуйся, историк  хренов!
       – Я помню   всё, и никогда это не забуду, Болт!  Ты слышишь, Болт, никогда и никогда не прощу тем, кто  ради корысти погубил великую  нацию…
          – Да кто ты такой, Нестор! Много на себя берёшь. Твоё время прошло, твоё место знаешь где?  Не знаешь? На свалке истории!  Так говорит моя  супруга Нинка, моя родная НКВД!  Ха-ха-ха! Нестор, дорогой, ты только не обижайся!  Не повезло тебе в жизни, Нестор, не повезло! Не всем же быть удачливыми. Ты только никому не завидуй и гневайся. Зависть – большой грех, сам знаешь, от неё одни преступления, воровство и убийства.   Лучше возьми, Нестор,  вот эту папку, в ней денег не оказалось, зато много  вырезок из старых  газет с компроматом и журналистскими расследованиями. Ты любишь, я знаю, читать эту муру.  А мне это не интересно и как-то ни к чему. Что было, то прошло. Я, слава Богу, живу, на хлеб с маслом денег хватает, а на  коньячок, икорку красную и табачок душистый  мне Князь  каждый месяц деньгу подбрасывает! Чего  Бога гневить! Чего злобствовать, обличениями  заниматься, мемуары писать, не давать жить  другим, и  тревожить сон  покойников?
      Я  открыл  поданную Болтом папку и  ахнул.  В ней были тщательно подобранные   по тематическому принципу статьи печатных средств информации, касающиеся   экономических преступлений ельцинского режима в  90-е годы  ХХ века.  Здесь были  сведения  о  вывозе  за рубеж стратегического сырья из СССР,  о вывозе  капитала  и «золота партии»  в швейцарские банки.    
      Здесь были  газетные статьи о разграблении  золотого  запаса СССР,  о краже  министром  финансов РФ  Фёдоровым  золотых монет и  драгоценностей  из  так называемого обменного фонда  Госбанка, о разворованных чиновниками миллиардах долларов внешнего займа  и о многом другом, что определило эпоху ельцинизма,  как самую гнусную, постыдную и преступную из  всех   предшествующих эпох.  Я  сразу же вспомнил это страшное смертоносное для многих  сограждан  прошлое.   
      Это была  самая позорная эпоха в истории России нового времени.   Это были  «лихие» 90-е,  когда  советский народ во главе с  коммунистической элитой,  партийной номенклатурой  в одночасье  сменил  коммунистическую идеологию на идеологию консюмеризма.  Это было время торжества «новых ценностей», торжества алчного  эго над  коллективными национальными интересами.
      Нация в одночасье сошла с ума, и поклонение Золотому Тельцу стало основным  смыслом жизни  вчерашних  бессребреников и беззаветных патриотов.  Всё, что раньше было связано  с образованием, просвещением и  классической культурой было названо  «ненужным хламом», обладание торговой палаткой и ларьком стало цениться выше, чем обладание дипломом кандидата  и доктора наук. Люди, которые достигли  материального успеха, стали освобождаться  от домашних библиотек и старой мебели,  мешавших делать «евроремонт». Люди, которые стали  жертвой мошенников федерального и международного масштаба, сделались нищими бродягами без жилья и средств  существования.  Те, кто продолжал работать, не получая зарплату,  уходили в запои,  в безумие  или в попутный преступный бизнес…
      В 90-е годы на  дворовые  свалки и в мусорные контейнеры кроме  книг и журналов   выбрасывались  полуживые и мёртвые новорожденные младенчики, расчленённые трупы неугодных свидетелей, трупы изнасилованных девочек и девушек. В те годы стало нормальным  хоронить  своих  бедных родственников  в больших, чёрных  пластиковых  мешках для мусора.
      Сегодня, на исходе  первого десятилетия  двадцать первого столетия российское общество во главе с либералами и  новыми коммунистами  постарались построить  глянцевый фасад  «новой России», создали несколько убогих мифов о стране, которой по сути уже нет…
      Поток воспоминаний  о прошлом прервал радостный крик Сандро Болта:
       –Нашёл! Нашёл, черт подери, нашёл! Нашёл, Нестор Иванович, пятьсот рубчиков  в одной бумажке! И знаешь, Нестор, где этот физик-химик и писатель-воспоминатель  заначку от жены прятал?  Под кожаным корешком «Истории Земли»!  Толстенный талмуд, тяжёлый зараза, я его развернул  гармошкой – из  него поздравительные открытки выпали, засушенные  цветочки, и ни хрена толкового!  Я её   тогда,  родимую  эту историю, ножичком и  полоснул!   Переплёту  жилы подрезал, тут корешок и вскрылся, как брюхо под скальпелем, а оттуда сложенная  вчетверо купюра! Вот она родимая! Угощаю тебя сегодня, Нестор, коньяком. Сегодня я богатый.      
      Прошло пять дней.  Все эти дни я усиленно занимался обработкой  семейного архива подобранного на свалке. Работа, я скажу, не из самых радостных занятий, нелегко читать документы эпохи, которая и по тебе проехалась мощным катком, измяла, покорёжила, запугала, но жить оставила. Помню, что устал я от разбора этих  бумаг страшно,  морально  был убит ими, ибо в них отобразилось  зло человека против другого человека.  Мне нужен был глоток свежего воздуха, нужно было отвлечься от прошлого и успокоиться. Однако, уединиться мне  не удалось. Во дворе дома, под купой весёлых, стройных берёз, где стояла самодельная скамейка,  бросился мне навстречу пьяный и заплаканный  Сандро Болт:
       –Беда!  Беда, Нестор Иванович!  Выручай, голубчик мой, дружище мой, выручай! Андрея моего повязали.   Гады-менты  ему наркотики в машину подбросили.  А потом  нашли, суки,  своих же понятых, на их глазах  достали несколько пакетиков  из-под  переднего сидения и составили акт изъятия.  Парню грозит  большой срок. Понимаешь?  За систематическое  распространение и  сбыт наркотиков. Бред какой-то!  За систематическое распространение. Ты понимаешь?  Рецидивиста из него хотят сделать?  Какой беспредел в стране! Какой произвол!  Что делать, Нестор Иванович, помоги, подскажи!  Может Путину  жалобу написать, может депутата Госдумы,  правозащитника,  к этому делу подключить?  А? Что скажешь?
      –Увы, ох и ах, Александр Иванович! Рад бы твоему  Андрею  помочь, а не могу. Нет у меня друзей в органах МВД и ФСБ, не парился я в бане с местными, областными прокурорами в баньке, не  пил с ними пиво и водку, не ел  шашлычков…
      –Да  будет вам, Нестор Иванович!  Чего скромничать. Вы же когда-то работали в Госдуме, со многими журналистами знакомы. Есть там  у вас  знакомый  депутат от коммунистов Госдумы Илюхин, а в «Новой газете»  журналист Юрий Щекочихин, а в газете «Подмосковье» молодой журналист, азербайджанец Фарид…
     –Были, да сплыли.  Виктор Иванович Ильюхин умер недавно, этой весной якобы от сердечного  приступа.  После опубликования им в печати открытого письма президента по поводу   расстрела пленных польских  офицеров в Катыни. Явно, ему помогли умереть.  Юру Щекочихина убили   давно семь лет назад.  За одно из громких журналистских расследований. Журналист Фарид убит в Москве  за серию очерков о Чечне. Твоему Андрею, Александр Иванович, сейчас  нужен хороший адвокат, со связями и знакомствами, который везде нужных людей имеет, в Прокуратуре, в МВД и во властных структурах, который знает, когда, где и кому  какую сумму нужно принести в своём  кейсе. Кстати, что ещё, кроме продажи наркоты твоему  Князю следователь инкриминирует? Незаконное хранение оружия? Сопротивление сотрудникам милиции?
     – Организация подпольных притонов…  Или  что-то в этом роде. Точно не помню.   Одним словом, незаконный секс-бизнес. Хава-пава!
     –Андрей был сутенером? 
      –Нет! Нет! – отчаянно  замахал  руками Болт, – избавь бог, какой  из  Андрюши сутенёр!  Да, было дело.  Иногда  развозил он в свободное от работы  время проституток по домашним адресам  их клиентов. Привозил  девочек  домой к своим мамам отдохнуть от трудов  грешных. Ну и что?   У нас  это частным извозом называется и законом не запрещено.  В нашем дворе много бомбил, почти все  наши мужики у  путан  в  таксистах  ходят, это очень  выгодно.    Проститутки на такси денег не жалеют. Знают, что время  –  деньги!  Мой Андрей выше сутенёрства, оно не в его характере.   Андрей – талантливый  бизнесмен. Здесь, Нестор Иванович, что-то другое.  Кому-то Андрей со  своим  бизнесом дорогу  перешёл. Скорей всего, строительной кампании «Стройтекс». Да, да! Чует моё отцовское сердце, чует!  Она  в Перловке сейчас ведёт   строительство  элитного жилья. У Яузы почти всё застроено «Стройтэксом», сейчас жилищные магнаты осваивают территорию посёлка «Дружба», вдоль Ярославского шоссе.  Там, где у нас сейчас находится  ярмарка, рынок  сексуальных услуг под открытым небом. Там новый  Секс-Черкизон! От него  жители посёлка вот уже  пятнадцать лет  воем воют, и ничего  сделать не могут. Там ужас, что творится!  Там ведь  сущий бардак! Там собрались проститутки всего нашего Севера  и Сибири, от  школьниц-семиклассниц до замужних и разведёнок, все  сюда в Москву устремились за большими деньгами. Да. Я там был. Я всё видел. Там, на «Дружбе», десятки стихийных свалок. Под каждым кустом горы мусора, пищевых отбросов, бутылок, пивных  банок,  одноразовых шприцов,  женских  прокладок и презервативов. Там  драки каждый день,  там  бандиты устраивают разборки, стреляют из  травматического оружия.  Я к чему это всё говорю?  А к тому, что там нельзя вдоль шоссе строить жилищный массив! Ни в коем случае!  Там  будет сплошная онкология. Да!  Там нет экологии, Нестор Иванович! Мой Андрей  это понимал. Андрей даже  свой бизнес-проект  представил местной  власти по благоустройству посёлка. Ему даже в банке «Легион» льготный кредит под него обещали!
       – И что же, Андрей на том месте решил построить? Автосервис, мойку  и  монтаж  шин? – полюбопытствовал я, листая роскошный, богато  иллюстрированный  альбом «Родное Подмосковье».
       – Какая мойка? Какой монтаж шин?!  Этих  автосервисов у нас в районе как грибов после дождя! – возмутился  Болт и продолжал напористо и вдохновенно, – Для моего Андрея  такие  проекты унизительны, у него иной масштаб, другая планка, так сказать. Андрей на  месте этого дикого Секс-Черкизона  решил построить для  водителей  современный оздоровительно-восстановительный центр «Отдохни!».  Есть такой молодёжный журнал с таким названием. Да! Ментель-пентель!  Хава-пава! Типа оздоровительного профилактория,  такого как  в старые времена при  крупном заводе  или фабрике.  А при этом центре, на въезде в Москву, Андрей задумал  устроить  большую улавливающую автостоянку на  тысячу  машин. 
      А в самом центре,  равный по площади  нашему «Экобазару», он  решил устроить сеть душевых кабин, несколько саун и русских бань, массажные кабинеты и номера-купе  для богатых клиентов. Ну, сам понимаешь, всё на высшем уровне, как  на Западе. Оздоровительный центр, он же и мотель. Чтоб всё было  в ажуре, на высшем уровне, законно, и, как говорит наш президент, в рамках правового поля. Чтобы всё было прозрачно и честно.  Честно делать бизнес, честно платить зарплату людям, честно платить налоги государству. Да! Массажные кабинеты восстанавливают силы водителей, номера-купе для сексуальных услуг  тоже нужны. Без них нельзя, они снимают напряжение нервной системы мужчины, делают их уверенными в себе. Как же без них!  Андрей уже подготовил заявку на изготовление  в Швеции  сорока  секс-кабин   и двадцати номеров-купе сексуальных услуг со всеми удобствами, кондиционерами и специальными  креслами, как у гинекологов и стоматологов, с разными ремнями и прибамбасами. Всё чистенько, благородно, гигиенично, по доступным ценам. Для студентов и рядовых военнослужащих  большие скидки, но только в секс-кабинах, где можно сидеть или стоять. Все услуги по доступным ценам, по часовому тарифу, на любой вкус, на выбор.  Всё по закону. Всё согласовано с местными властями, одобрено в Министерстве области.  Андрей проделал огромную работу, и вот на тебе! На самом взлёте  подбили  моего ясного сокола. Подло подбили! Гнусно подставили. Подбросили наркоту. Какая беда! Какая  катастрофа! 
          –Да, Александр Иванович, да!  Беда  в твой дом пришла. Я бы сказал, Андрей её  сам позвал, так сказать спровоцировал. И фирма «Стройтэкс»  и   тем более госпожа Батурина здесь ни причём.  Не этим  акулам  строительного бизнеса твой Андрей дорогу перешёл, а королеве  рынка сексуальных услуг Северо-восточного округа Москвы Маринке Стюардеске У неё сеть элитных борделей в Москве и  в Подмосковье, в тех  городах, где имеются подпольные  казино для солидных людей.  Маринка Нестерова –    жёстская  баба,  битая баба и  крышует её бизнес, говорят, сама генеральная прокуратура и один из генералов  ФСБ. Об этой бизнесвумен  наши  СМИ говорят с придыханием и уважением. Весь московский бомонд и так называемая элита пользуется услугами её вышколенных и хорошо обученных девиц.  Маринка Стюардесска безжалостна к  своим конкурентам, она не отнимает у них  бизнес, не разоряет их, не  отправляет через  суд в зону на длительный срок, она их просто  уничтожает физически. Это о ней  даже сочинили, ставший модным сегодня шлягер.  Там есть  такие слова:
                От Москвы  до  Воркуты:
                Там, где  я –   в отстое  ты!
                Я давно предупреждала –
                Не замай моей  мечты… 
      –Нестор Иванович! А ты то, книжный жук, откуда  всё об  этой  этой Маринке знаешь?
       –  Успокойся, не от верблюда! Прессу надо читать, Александр Иванович, газету «Московский  комсомолец», «Комсомольскую правду», «Аргументы и факты».  В библиотеку нужно ходить, она рядом с нашим домом. Нужно слушать радио «Эхо Москвы», а не смотреть по ящику сериал «Ментовские войны» и всякую чушь из жизни  звёзд шоу-бизнеса.  Перловка и посёлок «Дружба» сегодня являются сортировочным, пересыльным пунктом живого товара. Это епархия Маринки и ей решать, что  здесь строить, а что нет. Здесь идёт отбор  русских  девушек   для зарубежных публичных домов, и для  московских борделей разного класса. Там же, в посёлке «Дружба» живет ещё один  цыганский барон и  акула наркобизнеса  Михай со своим  криминальным табором. Кстати, он  и его подручные, так называемые  «честные дети и внуки  советского  кузнеца Будулая,  являются конкурентами  твоего цыганского  барона  из посёлка «Челюскинский». Вполне возможно, что Андрей зашёл в чужую сферу интересов…
      –Андрей меня во все детали своего бизнеса не посвящал. Да и поздно уже об этом вякать. Нужно чем-то  сыну помочь. А чем  я, бедный пенсионер, могу  помочь? Вот, ты говоришь, Нестор Иванович,  нужен адвокат, нужна взятка, нужны большие деньги, чтобы менты закрыли дело за недостаточности улик? Лады! Допустим,  продадим мы с Нинкой всё, что у нас есть. Продадим квартиру Андрея в Королёве. Продадим его иномарку и дачу в ближнем Подмосковье. Отдадим эти деньги  судье, прокурору  и следователю, а  они, суки, возьмут и кинут нас.   Деньги возьмут и ничего не сделают. Где гарантия?  Назначит судья  Андрюше  такой запредельный срок, что мы никогда  не увидимся  с  сыночком своим!  Что тогда делать, Нестор Иванович, что? Вешаться?
     – Могут и кинуть, Александр Иванович. Такое уже было  в судебной практике. Было.  И не раз. Не ты первый, не ты  и последний. Вешаться в таких случаях не надо. Если твой Андрей ни в чём не виновен, если  менты действительно ему  подбросили наркотики, то тогда все средства хороши для борьбы с негодяями от закона. Тогда ты, Александр Иванович,  имеешь полное право на возмездие.  Надо набраться гражданского  мужества и совершить хоть раз в жизни гражданский  и отцовский поступок. После  прочтения сурового приговора,  встань в зале суда и громко прокляни поимённо судью, прокурора, следователя и  всех  носителей беззакония и зла. Но только поимённо и только по делу. Ты понял?
       –Проклясть судью?! Проклясть власть?!  Никогда! Ни за что! Меня же  схватят в зале суда и убьют в тот же день в полицейском участке! – вскричал Болт,  с ужасом отстраняясь от меня, как от прокажённого.
       – Если  боишься за себя больше, чем за сына, тогда никого не вини и не проклинай. Только тогда  не говори мне и людям, что твой Князь Сукромский  и Шараповский  безвинный страдалец, чуть ли ни агнец  Божий. Если ты только о себе  думаешь, мне тебя не жалко.  Самое мерзкое в человеке – это трусость. За ней стоит слепая  законопослушность, отсутствие веры в наказание и воздаяние.
      Если ты боишься умереть за  других людей, за своих собратьев по крови и даже за своего родного сына, то, как ты можешь  вообще жить на этом свете?  Не сопротивляющийся насилию и злу – раб в кубе,  он хуже жвачного скота. Ибо  вожак стада и  любая корова защищает ценою жизни своё чадо. А ты испугался какого-то судью. Знаешь, кто ты после этого?  Ты –  жалкий  старый Болт, болтун и фамилия твоя  – Болтунов!  И не надо   мне тут   вякать о Христе, в которого  ты не веришь, не надо  мне  говорить о семи заповедях и семи смертных грехах.  За  последние  двадцать лет  вы, россияне-марсиане, со своей кашей в голове  мне  надоели.  Я устал от вас всех.  Прости Болт и прощай. Мне не  о чем  с тобой говорить и нечего советовать…
      
      Прошло полмесяца. Дело  бизнесмена Андрея Болтунова было закрыто. Его отец по кличке  Сандро Болт  снова  воспрянул  духом, стал  оптимистично смотреть на мир и учить соседских старух умению жить и вертеться.  Но не долго шумел он в нашем дворе, не долго приставал с  пьяными   исповедями к знакомым прохожим,  не долго  приставал к молодым женщинам со своими   сальными  намёками и  гнусными предложениями. Он вдруг как бы исчез вообще из  жизни нашего двора, и я грешным  делом, подумал:  уж не  умер ли наш  неутомимый Потрошитель выброшенных на свалку книг? А потом  до меня дошли слухи, что  у Сашки  Болтунова случилось  великое горе – убит  бандитами его сын  Андрей по кличке  Князь.  Скоро дотошные журналисты поведали городу и миру о том, что в ближнем Подмосковье  местным управлением ФСБ раскрыта   преступная  группа   торговцев и распространителей наркотиков.   
      По этому  делу  был арестован и зам. начальника УВД нашего района, который стоял во главе банды  торговцев кокаином в посёлке «Дружба» и  одновременно имел свою долю на рынке сексуальных услуг в Перловке, в фирме Марины Нестеровой-Стюардесски.   Вслед за ним  Следственным комитетом Прокуратуры РФ были арестованы  работники областной прокуратуры за крышевание игорного бизнеса в области…
      Андрей Болтунов, князь наркотического рынка и рынка сексуальных услуг,  молодой волк российского капитализма и пионер  русского  бизнеса был похоронен с большой помпой криминальной братвой г. Королёва  на Волковом кладбище  рядом с Волковским шоссе, в престижном и дорогом месте около  новой Часовни  по православному обряду.  Прошло всего  два месяца со дня его убийства,  но   порой   кажется,   что это было давно, а иногда думаешь, что этого никогда не было, не было ни  князя Сукромского, ни этих пятнадцати миллионов человек, ушедших до срока из жизни во имя торжества демократии в  этой несчастной стране.
      Иногда, мне кажется, что они и не рождались вообще на белый свет, они  как  тени исчезли навечно из Истории, в мгновение ока  пропали    для свидетелей  эпохи.  А  вместе с ними исчезли их  человеческие  естественные страдания и страдания, причинённые им злыми людьми. И лишь  запечатлённые в книгах имена некоторых ярких индивидов станут нарицательными для читателей будущего, будут  объявлены плодом  буйного воображения автора. И это будет справедливо, ибо, по сути, все мы, ныне  существующие, тоже являемся плодом  чьего-то  Воображения и метаморфоз…
      Совсем недавно,  накануне Нового года  Сандро Болт был сбит насмерть машиной, когда перебегал улицу Лётную. А во всё виновато спиртное. Будь оно неладно! В тот  злополучный для этого угасающего  семейства день Сандро Болт опять нашёл на свалке  в корешке толстого фолианта крупную купюру и безмерно  обрадованный побежал  за бутылочкой в  магазин круглосуточной торговли на автобусной остановке напротив  своего дома. Он так спешил, ему так хотелось выпить, что он утратил обычную свою бдительность:  попытался быстро прошмыгнуть под носом двухсекционного автобуса  и попал под   иномарку  шедшую на обгон.
     Удар был сильный, смерть Сандро была мгновенной. Какая лёгкая смерть, такую смерть ещё надо заслужить. Недаром покойный, находясь под сильным кайфом, любил петь с балкона своей квартиры песню о  комсомольцах Гражданской войны, в которой любимая девушка желала своему красному другу: «…если смерти, то мгновенной, если раны – не большой».  Рана была большой, множество ушибов и переломов костей, но его  смерть, говорят, была мгновенной.
      После этого  на этом месте на улице Лётной   для  пешеходов был установлен знак  перехода, теперь здесь автомашины  или замедляют ход, или  останавливаются, пропуская  перед собой бестолковый и спешащий люд. В этом отношении жизнь  и  смерть  Сандро не были напрасными. Не нами сказано: чтобы десять человек жили  благополучно, сто человек должны умереть.
   
                *  *  *