Судно связи 1. 18

Через несколько часов компания призывников, скидав свою поклажу в одну кучу сгрудилась на перроне и пела песни, которые разносил меняющийся ветер по разным частям вокзала. Они были молоды и пьяны, пугливы и в тоже время дерзки и самонадеянны. Каждый связывал со службой определённые планы и верил в них со всей юношеской наивностью. Шумков тоже выпил и пел с ними песни, слова, которых не знал, он ловил их интуитивно и запоминал быстро. Но, через некоторое время понял, что глупо подражает, тому, что не может принять его душа, его ум, к чему он испытывает полное пренебрежение, от чего хочет бежать как от навязанной и другой субкультуры. Виктор отошёл в сторону и сел на холодную скамейку возле облупившейся стены вокзала. Он сравнил её со стеной в камере обрёчённого на мучения и страдания диссидента, и Виктору Шумкову стало ещё хуже. Парень склонился над урной стремясь освободиться от рвоты, которая подступала к горлу как пробка и мешала ему дышать, но не мог, она застряла и не выходила, приводя не натренированный организм молодого человека в дрожь. Он нагибался ниже, вот уже запах окурков, и какой – то гнили проникал всё глубже. Но, рвотный рефлекс был слабым, Виктор лишь судорожно кашлял. Наконец, он почти полностью засунул голову в урну и при помощи двух пальцев во рту стал изрыгать из своего нутра всю гадость, которую он вобрал в себя в дороге. Через несколько минут Шумкову стало лучше; он запрокинул голову на спинку скамейки и принялся жадно вдыхать трезвящий морозный воздух.
Тем временем на перроне назревала заварушка. Милицейский патруль обеспокоило немного разнузданное и шумно – пьяное поведение призывников, которые к величайшему удивлению блюстителей порядка были без своего сопроводителя. Это и привлекло их, иначе они могли бы просто пройти мимо…. Сколько таких призывников уезжало с этого вокзала в разных направлениях – обычное дело. Особое отношение к милиции Славки Юдинова, сделало его главной фигурой в завязавшейся словесной потасовке. Он никак не отреагировал на замечание прекратить исполнение матерной песни, которую пел громко, а остальные бессвязно подвывали ему. Милиционеры, пригрозили отобрать гитару, и тут дошло бы и до драки. Подвыпившие призывники стали на защиту своего товарища. Как, вдруг, подоспел их офицер. Марьин, проснувшись после недолгого сна, почувствовал, что может случиться неладное. Заметив, что в зале никого нет, рванул на перрон. Интуиция редко подводила Владимира Марьина, приобретённый опыт и отличное знание психологии новобранцев, всегда помогала ему избежать чрезвычайных и просто неприятных случаев в дороге. Подбегая к толпе, он на ходу, прокричал.
- Ты чего дрищ играешь, разве ты уже не моряк и не поёшь о море?
Марьин вырвал у Юдинова гитару и на глазах у поражённых милиционеров не только успокоил призывников, но и заиграл мотив популярной песни о военных моряках. Ребята сразу смекнули, в чём дело. Они не захотели подставлять своего командира, который спасал их от неприятностей тоже. Все понимали, что в противном случае могли загреметь в комендатуру, а потом на гаупвахту. Патруль смягчился, когда Марьин по всей форме принес извинения в адрес блюстителей порядка.
- Долгая дорога сержант у моих бойцов, устали они, тяжело им, вот и заводятся – спокойно говорил ст. лейтенант – Эта группа у меня самая толковая оказалась, так, что доедем без приключений, до Владика и всё там…. Так, что не серчайте на нас. Добро?
- Да, что мы – несколько затушевался молоденький сержант – Сами, что ли не служили. Я вот сам недавно дембельнулся. Тоже на флоте служил.
- Значит добро? – заулыбался Марьин.
- Добро братва – ответил сержант – Я бы ещё на флоте послужил, только вот карамба….
- Это, правда, может, и я ментом стану – пошутил Марьин.
- Ага, нас таких тут пруд пруди…Ты товарищ ст. лейтенант всё же смотри за своими «карасями»! Добро?
- Добро – произнёс офицер.
Люди в форме пожали друг другу руки, и милиционеры пошли патрулировать дальше, высматривая в серой привокзальной толпе свои потенциальные жертвы.
 Владимир Марьин облегчённо вздохнул. Потом провёл своим недовольным и угрожающим взглядом по лицам призывников, словно желая, разрядится в их сторону суровыми словами убедительного мата за это залёт. Но, резко изменился в настроении, успокоился, взял сигарету и, закурив, стал смотреть в сторону, куда пойдёт их поезд.
- Расстояние, которое предстоит нам проехать, последнее. Дальше край земли
 и океан; он красив и страшен. Многие, увидев его, умирали. Сначала это были первопроходцы, промысловики, купцы, военные и, конечно ссыльные, которые и стали предками нынешнего населения. Вся земля Сибири и Дальнего Востока как вся Россия стонет и страдает под участью обречённого на истязания народа. Она как метафора – многозначительна и неопределённа.
Марьин замолчал. Он догадывался, что ребята не совсем понимали его, но ему так хотелось видеть в них серьёзных и мудрых людей, готовых стойко принять превратности судьбы русского человека. Владимиру Марьину стало грустно при мысли, что они повторят тот самый путь статистического российского человека, который ведёт вникуда. Он направился к скамейке, где сидел бледный как полотно Шумков. Виктору стало лучше, и он шарил по своим карманам, стремясь набрать мелочь, на бутылку напитка или воды. Очень хотелось пить, в горле ещё чувствовался привкус рвоты.
- Ну, что философ, водку жрать не научился? – спросил он Шумкова пренебрежительным тоном.
- Да, опыта не хватает и водка палёная наверно – ответил тихо Виктор.
- Дело не в водке…. Вижу ты, к алкоголю не пристрастился ещё. И не надо. В жизни, вообще много, что не надо делать. А мы делаем. Вот в армии служить не всем надо, а служат все, кто хочет и не хочет.
- Вы на что намекаете, товарищ старший лейтенант? – возмутился Шумков.
- Думаю на тебя философ, тебе бы веселее в институте, было – иронизировал Марьин.
- Я не успел поступить туда – разволновался призывник.
- Вот оно! Это главное в жизни – воскликнул офицер – А я - то думал, что в жизни главное?
- В смысле? – отозвался Виктор.
- Да какой тут смысл! Самое главное успеть, не опоздать, осуществить то, что захотел. Вот если опоздаешь, то можно разочароваться в лучшем случае, а в худшем и совсем пропасть.
- Как это? – испугался Шумков.
- А как пропадают люди, когда оказываются в тех условиях, которые для них хуже смерти. Они ведь не по своей воле, и попадают самые наивные, доверчивые, беззащитные перед властью и обществом люди. Каково им понимать, что государство даёт им не то, чего они хотят, и, в чём бы могли сослужить ему большую пользу.
Владимир Марьин протянул Шумкову бутылку с водой и Виктор, едва не захлёбываясь стал утолять свою жажду. Марьин смотрел на него с глубоким чувством жалости, не только к нему, но и к себе. Изнутри морского офицера съедал червь стыда за свою природную особенность характера, принимать всё как есть, и следовать правилам общества, как законам естественного отбора. Кроме того Марьин от рождения был наделён чувством сострадания к слабым мира сего. Его мучили противоречия. Они терзали и кусали его как назойливые насекомые, когда он видел вопиющую несправедливость жизни, а с другой стороны приносили удовлетворённость, тем, что он сам имеет твёрдую защиту, от некоторых тяжестей службы. «На самом деле» - не раз думал он про себя. «Ведь у меня достаточно хорошее место службы, штабная должность, никаких нарядов, никакой вахты, не вижу произвол офицеров, воровство, дедовщину и всяких там кошмаров и неудобств, разве, что постоянные разъезды, но к ним я привык. Я должен бы быть рад, что выпала такая доля на мою судьбу. Но, откуда берётся то, чувство, которое доставляет душе беспокойство и вводит в состояние дискомфорта?»