Посвящение

       (Бушидо и философия дзен в исторической психодраме о Пути воина "Танец бабочки", отрывок из которой предлагается читателю)


        Ночью десятого дня двенадцатого месяца в час тигра  к заключенному самураю по имени Миамото Накаяма пришел посетитель.Стражники уже привыкли к визитам этого человека и без слов пропустили к осужденному, вежливо склонив головы в знак уважения.В последующем произошло странное.Перекинувшись короткими взглядами оба, и посетитель и заключенный, присели в молитвенном молчании,  поминая про себя святые имена Будды. После гость расстелил коврик, вынул чаши и бутыль с сакэ. В таком же длящемся безмолвии в течении получаса было выпито три чаши. Обменявшись напоследок  поклонами в звенящей тишине камеры, посетитель расстался с осужденным. Хотя такое поведение было нарушением тюремных правил, стража не рискнула вмешаться по нескольким причинам. Гость был уважаемым человеком и тем более необычным было его благоволение к заключенному, достойному всяческого презрения за учиненный им поступок. И наконец еще одним оправданием могло послужить то, что эта ночь была для самурая последней.


   В тот вечер отец был непривычно тих.Завсегдашнее хладнокровие никак не вязалось с неожиданной неуверенностью движений.Ямадзаки определенно нервничал, хотя и старался не подавать вида.
   Ужин остался не тронутым.Сложив руки на груди, Иттэй неподвижно созерцал чашу с рисом.Такая всепоглощающая углубленность свидетельствовала о тяжелых раздумьях.В комнате висел аромат курений.Металические палочки для помешивания углей в жаровне сверкали под огнем светильников. Наконец  Иттэй  распустил волосы и черные пряди волнами упали на плечи. Ямадзаки вздохнул и, подняв меч, положил перед сыном.Икуно вопросительно глянул в тревожные глаза отца.
   -     Тот, кто однажды взял катану в руку,- торжественно произнес Ямадзаки,
растягивая слова,- обречен применить ее в действии.Рано или поздно это время приходит.
   Икуно напряженно молчал.
   -     Это время пришло и для тебя,- продолжил отец.- Завтра твой клинок вкусит крови.
   Молодой человек ничем не выдал волнения.
   -     Как?- с готовностью отозвался Икуно.
   Иттэй некоторое время внимательно изучал сына.
   -     Завтра ты казнишь приговоренного,- сказал безликим голосом.
   Икуно растеряно опустил глаза.Заявление отца застало врасплох.Юноша определенно не был готов к такому повороту событий.
   -     Отец, я..- попытался вымолвить, но  Иттэй не дал договорить.
   -     Клинок знает твою руку.Волноваться здесь не о чем.Ты просто сделаешь  то, что должен.
   Икуно судорожно сглотнул.
   -     Кто этот человек?- спросил тихо.
   -     Это не имеет значения,- категорично произнес Ямадзаки.- Даже если он воплощение добродетели, его судьба решена.И он, как самурай, примет ее в абсолютном смирении.Ты окажешь ему честь, нанеся удар милости.
   -     Но я никогда не делал этого раньше,-  возразил Икуно.
   -     Никто никогда не делал этого раньше и все делали это впоследствии.Не ты первый и не ты последний.Здесь нет ничего необычного.Один удар – одна голова.
   Сомнения, терзавшие сына, читались на лице.Икуно был в замешательстве.
   -    Но…но..- мысли путались и юнец с мольбой смотрел в глаза отца.
   -    Ты растерян и это не удивительно.Но призвание воина - иметь дело с
кровью.И поиски оправданий ни к чему не приведут.Ты вступил на этот путь, как однажды вступил и я.Надеюсь, ты пройдешь его с честью.
   Иттэй вынул клинок из ножен.Лезвие засверкало в пламени свечи.
   -    Эта сталь рождена для боя,- произнес Ямадзаки с любовью рассматривая меч.- Ударить вооруженного противника легко.Убить безоружного трудно.Кое-кто находит эту практику недостойной.Люди боятся, что участвие в казни лишит их спокойствия и проявляют изобретательность в поиске оправданий своей боязливости. Воину в силу долга приходится убивать и определить меру правильности практически невозможно. Убивать из сострадания или убивать из-за ненависти – мораль здесь не при чем.Ты должен научиться бить в независимости от общественных норм и условий.Даже если весь мир осудит тебя, твой меч не должен дрогнуть.Сила твоего духа должна сокрушать камни.На пути воина нет места для рассуждений.Тот, кто тешит себя мыслями о целесообразности, в решаюший момент потерпит поражение.А вместе с ним и те, кто ему доверился. Ибо порою один удар решает судьбу клана.Бусидо не имеет отношения к праведности.Разве что бесстрашие можно внести в число добродетелей.А в остальном Путь - это нечто большее.Это умение добиваться цели вопреки всему.
    Иттэй  замолчал, пытаясь угадать реакцию сына.Икуно старался обрести спокойствие.
   -     Если тебя что-то смущает, говори сейчас,- произнес  Иттэй .- Завтра будет время только для действия.
   -     Меня смущает все.
   Ямадзаки скривился в усмешке:
  -     Меня тоже, но это не имеет значения.Жизнь будет смущать тебя так или иначе.Твоя задача – действовать безупречно.А для этого необходма смелость.Если ты призовешь ее в союзники, впоследствии тебе не будет в чем себя упрекнуть.
   -     Отец, я не хочу опозорить честь семьи, но боюсь впасть в беспринципность.И сострадание бодхисатвы Каннон* покинет мое сердце.
   -     Слезы уместны после битвы.Во время боя есть место только решимости.Ты должен ясно понимать эту разницу.
   Иттэй погладил сына по голове.
   -     Иди отдыхай.Завтра трудный день,- сказал Ямадзаки, - И это хорошо.
   -     Почему?
   -     Трудностями мы растем.
   Икуно поднялся и, подойдя к двери, обернулся:
   -     Неужели это необходимо?
   -     Если я скажу, что да, ты поверишь мне?
   -     Не знаю.
   -     Я тоже не знаю, насколько необходима моя или твоя жизнь и кому от этого
польза.Но такова цена, которую мы платим за право называться самураем и быть частью семьи, клана.
   -     А если я отступлю, ты осудишь меня?
   Ямадзаки внимательно посмотрел на сына.
   -     Осужу я тебя или нет – для тебя это не должно иметь значения.
   -     А что должно?
   -     То, что может оправдать тебя.
   -     Что?
   -     Решимость умереть за свои убеждения.
   С давних пор люди следовали этой практике.По достижении четырнадцати или пятнадцати лет молодому человеку предоставлялась возможность поучаствовать в казни и таким образом проявить свое мужество.Нельзя сказать, что в этом было что-то необычное.Иметь дело с кровью было призванием самурая.Но забрать жизнь  таким простым способом, а не в благородном поединке - представляло собой моральную дилемму для молодого ума.
   Икуно долго не мог уснуть.Ворочаясь на циновке, юноша терзался мыслями о предстоящей казни.То, что завтра ему предстояло лишить жизни человека, явилось для юноши большим потрясением.Предки не находили в этой традиции ничего предосудительного, если заставляли начинающих воинов практиковать казнь с помощью меча.Разве можно обвинять палача в том, что он делал свою работу?
   Не придя к определенному решению, Икуно помолился бодхисатве Канон, прося наставничества и защиты от злых чар дьявола.


            Утро выдалось пасмурным.Холод второго месяца легкой синевой отсвечивал на лицах воинов.Лошадиные копыта взбили снежную жижу.Звенели доспехи.От лошадиных голов шел пар.Конвой медленной трусцой вьезжал на площадь.Народ расступался, пропуская грозную кавалькаду.Колеса повозки скрипели, и этот звук в зависшей тишине звучал обреченно.Икуно смотрел, потирая замерзшие пальцы. Воины казались великанами, спустившимися откуда-то с гор.Их непроницаемые  взгляды были столь же холодны, как взоры богов.Даже лошади, под стать хозяинам, хранили спокойное достоинство.
   Разбивая пелену снега, конвой приблизился к помосту."Сердце добродетельного человека пребывает в покое"- вспомнил Икуно изречение одного священника, наблюдая хладнокровие, с каким самурай взошел на место казни.Несмотря на зимний холод, ни один мускул не дрогнул на лице воина, когда с него сорвали одежду.
   -     Он не боится?- обратился Икуно к отцу.
   Иттэй  хмуро смотрел, как приговоренного туго связали веревками.
   -     Он уже мертв,- глухо вымолвил Ямадзаки.
   Выдержке самурая можно было позавидовать.Кровь смоет позор с его имени и с имени его потомков.Так было всегда и так будет.
   Прежде чем показать свое искусство, палач едва заметным движением кивнул воину, как бы спрашивая о готовности.Приговоренный ответил легким поворотом подбородка.Стража ударила в барабаны.Отец положил руку на плечо.
   -     Ты должен видеть все от начала до конца,- с несгибаемой решимостью произнес Ямадзаки.- Смотри неподвижно, как бы отвратительно это не выглядело.Воин должен сохранять спокойствие даже в аду.
   То, что случилось дальше, осталось в памяти навсегда.Никогда прежде и никогда после не довелось столкнуться ни с чем подобным.Жизнь жестока сама по себе и кровавый след, как неизбежный атрибут, тянется за воином через весь путь. А получить удар катаны – вещь вполне обыденная и прозаическая.Меч в одно касание открывал обратную неприглядную сторону жизни – вид разорваной плоти привлекал только тошноту и мух.С годами Икуно свыкся с необратимой способностью клинка вносить в гармонию человеческого лица за одно мгновение полный хаос.И живое трепещущее тело превращалось в кусок окровавленого мяса. Со временем глаза мертвецов уже не будили чувств.
   Преступление этого человека заключалось в том, что он украл деньги из казны клана. Впоследствии самурай был схвачен и сознался в содеяном.На вопрос о причинах своего поступка он произнес только:
   -     Женщина.
  Больше от него не было услышано ни слова.Поскольку случай составлял прецендент, наказание требовало показательной строгости, дабы избежать возможных искушений со стороны слуг в будущем.Самурая приговорили к мучению пытками до смерти.В качестве снисхождения дайме пожаловал приговоренному удар милости, как возможность умереть с честью. 
   Когда палач со щипцами в руках приблизился к самураю, Икуно показалось, что на землю опустилась ночь.Преодолевая дрожь, юноша набрался смелости и поднял глаза. Вначале воину вырвали все ногти.Но это было только начало.Дальше сожгли все волосы на теле.Вид полыхающей, как факел, головы отозвался тошнотой в желудке.Икуно попытался отвести глаза, но отец настойчиво повернул голову.
   -     Смотри!
   Когда самураю большими щипцами рвали сухожилья, сын Синмэна был на грани обморока.Красные пятна зацвели на снегу.На запах вскрытой человеческой плоти залаяли псы.Не в силах шевельнуться, молодой человек, широко распахнутыми глазами наблюдал весь ужас происходящего.Картина напоминала нелепый ночной кошмар. Несмотря на жуткие пытки, лицо приговоренного было словно высечено из камня. Самообладание не покинуло воина даже когда тело начали сверлить сверлами. Брызги крови окропили снег вокруг помоста.Смотреть на это было невыносимо.Икуно попытался инстинктивно отвернуться, но крепкая рука отца твердо держала за плечи.
   -     Ты должен видеть,- стоял  на своем  Иттэй.
   Пытки длились целую вечность.Так во всяком случае показалось Икуно, когда квинтэсенцией действа стала последняя, не менее страшная, часть - приговоренного окунули в кипящий соевый соус.И здесь память открылась с неожиданной стороны. Молодой человек вдруг вспомнил этого самурая.С десяток лет назад, воин часто захаживал к отцу, угощая пятилетнего Икуно рисовыми пирожками.Вне сомнений, это был Накаяма – так звали приговоренного. Несоответствие выглядело ужасно.Теперь Икуно предстояло отблагодарить самурая ударом меча.
   Ждать пришлось недолго.Приговоренного вынули из чана.Зрелище вызывало смесь отвращения и жалости.На воине не было живого места.Тело представляло собой полуобвареный кровавый кусок мяса.Кое-где из толпы прозвучали возгласы с просьбой облегчить страдания несчастного.
   Старейшина склонился к даймё.
   -     Может быть достаточно?
   Глава клана молчал. Мужество приговоренного вызывало уважение.За все время экзекуции самурай не проронил ни слова и не изменился в лице.Продолжать дальше не имело смысла.Чрезмерная жестокость могла вызвать недовольство народа.
   Дайме кивнул, дав согласие на прекращение пыток.
   -     Твое время пришло,- мягко подтолкнул сына  Иттэй.
   Позже, пытаясь восстановить в памяти все детали, Икуно терпел неудачу. Обрывки, короткие вспышки воспоминаний никак не вязались в цельную картину.Молодой человек не помнил, как взошел на помост, как с голодным ожиданием на него смотрела толпа, жаждущая крови.Когда Икуно занес меч, время остановилось. Мышцы задеревенели.Тело отказалось слушаться.Молодой человек застыл, не в силах нанести удар.Над площадью повисла мертвая тишина.Все ждали удара, которого все не было.Даймё Ицуери Ямадзаки переглянулся с младшим братом  Иттэем.
   Наконец приговоренный слегка повернул голову и прошептал:
   -     Не позорь нас.Убей меня.
   Слова самурая явились катализатором.Меч Икуно обрушился вниз посланником смерти.Кровь брызнула в лицо.И наступила ночь..


 ..Ночь.Яростное пламя красными языками взметнулось к небу.Воины расселись вокруг костра.Разговор не вязался.Тень смерти самурая пролегла между людьми.Икуно  дрожал с непривычки.Перед глазами все еще стояло окровавленое лицо, за мгновение до того, как меч навсегда проведет черту между жизнью и смертью.Молодой человек действовал спонтанно.Короткий замах и – удар!Голова скатилась с помоста, утонув в снегу.Еще несколько конвульсий и тело замерло.Икуно  застыл над трупом, оцепенело уставившись на кровавый ручей, пульсирующий из разрубленой шеи.Грубая реальность – изнанка жизни – потрясла до основания. Воспоминания вызвали запоздалую реакцию.Икуно вырвало.
   Воины встретили событие дружным хохотом.
   -     А твой малец - ничего,- обратился к  Иттэю сквозь смех утитонин* господина. - Держался дольше всех.
   -     Это точно,- подтвердил кто-то из самураев.- Меня стошнило еще перед казнью.
   -     Был хороший пример,- желчно вымолвил толстый воин.- Ты ведь в свое время мог переблевать кого угодно.
   Воины взвыли от смеха.Ямадзаки ухмыльнулся и бросил сыну хаори* из барсучьей шкуры.
   -     Это одежда воина,- произнес  Иттэй .- В ней не заводятся вши.В походах нет ничего лучше.
   -     Не рано ли посвящаешь мальца?- спросил толстяк.- Дай немного отдышаться.
   -     Пусть привыкает,- кивнул  Иттэй.
   -     Ты поступаешь верно,- поддержал отца утитонин.- Раньше в битвах участвовали все в возрасте от шестнадцати до шестидесяти.Решимость людей прошлого была безграничной.
   -     Здесь есть о чем пожалеть,- сказал толстяк.- Разве в наше время многотех, кто с готовностью умело отрубит голову?Дух мужчин измельчал.Взять хотя бы тебя, Огуро.
   -     Что?- ощетинился приземистый самурай.
   -      Трясти языком всякий гаразд.А если я попрошу тебя стать моим кайсяку, небось откажешься?
   -     Соглашусь с удовольствием.За эти годы ты мне порядком поднадоел.Каким счастьем будет подержать твою башку, зная, что твой язык наконец умолк.
   Самураи засмеялись.Икуно жался к костру.Озноб волнами прокатывался по телу. То, что эти люди так спокойно рассуждали о смерти, казалось противоестественным.
    Иттэй  заметил реакцию сына.
   -      Не обращай внимания.Они глупы, оттого и дурачатся.
   -      Хотя мы глупы,- высказался Огуро,- мы все еще живы.Разве мы не вправе
считать королем глупцов Накаяму?
   -      О чем ты?- ледяным тоном бросил отец.
   -      А разве нет?- с ухмылкой произнес самурай.- Так по-дурацки закончить свою
жизнь - воистину достойно глупца.
   -      Накаяма умер как воин,- в голосе Ямадзаки звучал металл.- Тебе не следует упрекать его, даже если он поступил опрометчиво в свое время.
   -      Накаяма украл деньги из казны твоего брата, а ты защищаешь его?
   -      Он заплатил за свой промах.
   -      Вот и глупец.Я бы никогда не попался.
   -      Ты уже попался,- выкрикнул  Иттэй, выхватив меч.
   Самурай в мгновение ока вскочил на ноги с клинком наголо.Круг воинов рассыпался.Неожиданная развязка разговора застала врасплох.Противники замерли, выставив мечи.И в следующее мгновение схлестнулись в атаке.  Иттэй увернулся от удара и резанул клинком снизу.Схватка длилась не более трех секунд.Самурай успел только втянуть легкими воздух перед тем, как грохнуться на землю.
    Впоследствии отец не вспоминал об этом случае. Но Икуно узнал со временем, что Накаяма был другом детства  Иттэя . И приговор  потряс Ямадзаки до глубины души. Их связывало столько воспоминаний, и вот теперь он был вынужден покорно наблюдать за бесславным концом друга.Проступок Накаямы не мог остаться безнаказанным. И оба понимали это.В жизни случалось всякое и  Иттэй никак не мог презирать друга за то, что у него не хватило смелости противостоять денежному соблазну. Именно Накаяма попросил, чтобы сын  Иттэя выступил в роли кайсяку.На вопрос отца о причинах такого выбора Накаяма поднял залитое кровью лицо – результат старательных допросов - и стойко произнес:
    -      Самурай должен помнить свой долг. У меня нет детей и уже не будет.Пусть твой сын станет воином.Ты же знаешь, учиться рубить нужно, когда молод. И моя голова как нельзя кстати,- произнес самурай с кривой усмешкой.         
 
  ( если вы интересуетесь философией дзен и бушидо - вскорости выложу 1 часть повести или пишите на почту videocam@ukr.net если интересна книга полностью )
 






 .