Вожделение и смерть

          Любые совпадения с реальнно существующими
          лицами является ненамеренными и случайными.
                С. Друид
         


Он входил в ее тело неистово, бесжалостно, знойно, всепроникающе. И она отзывалась на каждый его толчок, громким всхлипом, почти криком, а бедра ее покрытые короткой клочковатой шерстью, подрагивали и мелко дрожали, будто приглашая его не стеснятся а идти все глубже познавая сокровенные глубины ее нового и для нее и для него естесства, такие нежные и отзывчивые, что замирало дыхание и звуки уже не срывались с ее ощерившейся в непривычном оскале пасти...
Она балы волчица и не знала, что это было продолжение.
Она не знала, что будет делать в следующую секунду.
Она не знала, что это было после, потом, когда языки пламени уже шипели на ее теле, обжигая своим дыханием ноги и живот, покрывая кожу пузырями и вытапливали из под нее подкожный жир.
И еще она не знала, что это только начало длинного любовного марафона. Что за окном уже  стемнело и в лиловом небе появилась бледная равнодушная луна, бесстыдно глядящая на оба их обнаженных тела: его, мускулистого тяжелого, будто налитого металлом, силой и душной похотью, и ее, покрытого волчьей шерстью с поджатым, втянутым внутрь животом и торчащими ребрами...
А пока рыжее пламя костров бросало отблески на лица людей, стоявших в рядах на площади. Многие находились здесь давно, еще с утра, когда строгий монах в коричневом клобуке скороговоркой зачитал приговор первой из ведьм.
Ноги неприятно ныли от долгого стояния на месте, а сзади напирали нетерпеливые нерасторопные, не успевшие занять выгодное место впереди горожане. Они вем своим видом как будто подвтерждали, доказывали, что служение делу Святой Церкви снимало с участвующих добрую половину накопившихся грехов, а ради этого стоило потерпеть, глядя на бесстыдно задранные ноги очередной приговоренной к пытке ведьмы. Пытке сладостной и любовной, о которой многие из смотревших втайне могли только мечтать. Не о самой пытке, разумеется. а о своей к ней причасности, пусть даже в форме простого присутствия, лицезрения процедуры, о которой позже можно будет посудачить или молча вспомнить, ложась в постель и отходя ко сну.
Позже, когда тело приговоренной ведьмы в последний раз содрогнулось не то от раскаяния, не то от запретного неразделенного партнером оргазма, самые добропорядочные граждане стали расходиться, бросая напоследок по камню, целясь в каждую из ведьм, оставшихся привязанными к столбам, посреди  мощеной булыжником площади. 
Ведьмы продолжали извиваться в пламени, визжа от боли воистину нечеловеческими голосами и каждому было ясно: такие звуки может издавать только сам Сатана. А значит не произошло никакой ошибки, вершится богоугодное дело: четырьмя ведьмами на земле стало меньше  и еще несколько ждут своей участи на последнем ложе в их жизни - ложе блуда и неистового любовного желания.

Инквизитор Ёган стоял спиной к кострам. Зрелище изрядно утомило его. Сейчас на земле стояла на коленях маленькая фигурка в безобразном, надорванном в нескольких местах балахоне. Ноги и стыдное место ведьмы были выжжены раскаленным железом, поэтому она не могла бы встать или сесть, даже если бы захотела. Тонкие руки со змеевидными кровеносными сосудами от локтя были полусогнуты по обе стороны больших и тяжелых грудей с двумя сосками. Они были связаны и Ёган не боялся, что ведьма, потеряв контроль над собой, бросится на инквизитора, чтобы выцарапать ему глаза. Досадно было лишь что грязные покрытые копотью и серой сажей груди могут испачкать его белую одежду.
Ведьма подняла голову. Капюшон с ее головы свалился, открывая изможденное, прекрасное предсмертной красотой и едва начавшимся увяданием лицо, еще неделю назад такое юное и прекрасное, которое Ёган запомнил и уже не забудет никогда, до самого конца своей жизни. Под спутанными волнистыми волосами вспыхнули черные глаза, загорелись какой-то волчьей тоской, на окоеме которой, как ему показалось, пряталось неизбывное, неуничтожимое вожделение.
- Пожалуйста, не убивай меня... - едва слышно шептала она. - Милый, прошу тебя, не убивай. Если надо, чтобы меня сожгли, пусть это сделает кто-то другой. Но ты же любишь меня, любишь. Я так хочу.. хочу тебя, Еще раз... еще хотя бы один раз. Сделай мне больно, а потом...мне все равно, что будет потом. Пусть мне будет еще больнее...
Инквизитор поморщился, стараясь сделать это незаметно для других, провел раскрытой ладонью по белой сутане, обхватывая и сжимая что-то там, спрятанное под тяжелой тканью.
- Я не могу... не могу любить ведьму, - сказал он, продолжая держать руку в складках сутаны.
- Но я не ведьма! Ты же знаешь это, я не ведьма и не знаю даже, как это делается - все это колдовство, превращения, полеты на метле... Я никогда, никогда...
Она задохнулась от нахлынувших слез, перемшанных с желанием и не могла больше говорить.
Ёган в последний раз посмотрел на нее и прошелестел губами:
- Я ничего не могу сделать. Ты ведьма, так решила Святая Церковь. Поэтому ты должна быть сожжена. Смирись с этим и пусть Господь и святое пламя очистят твою душу, дабы ты не попала в ад... Да-да, эту тоже на костер, - сказал он уже громко подошедшим помощникам и добавил, увидев плотоядные огоньк в белках их похотливых глаз: - В костер! Я прослежу...

Рыжие язычки пламени, робко извиваясь, побежали по вязанкам хвороста. Они добрались до ног ведьм, привязанных к столбам, однялись до их лобков, расцвели там жарким белым цветком пламенем и поползли дальше, к лону, отчего некоторые уже взвизгивали от неутоленного желания жить.
Инквизитор посмотрел в их сторону. Та, которую он назвал любимой и кторая умоляла его о снисхождении несколько минут назад, теперь молчала, стиснув зубы и в ее глазах горело отчаяние. Ветер вырвал прядь волос из-под ее капюшона и трепал, как котенок - серую мышку или клубок ниток. Подол балахона на миг приоткрыл в восходящем потоке горячего воздуха ее прекрасные ноги, живот и две тяжелые груди. Она вздрагивала и пристально не мигая смотрела в лицо Инквизитора. Он не выдержал этого взгляда, отвернулся, и в который раз, за этот день недовольно поморщился. «Нет, соблюдение обычаев обходится слишком дорого. Зачем тратить такую ткань на балахоны? Жечь бы их в том тряпье, которое на них оставалось. Или голышом: народу понравится... - вяловато подумал он, - Нет, голышом Церковь не одобрит. Жаль. А балахоны все же дороговаты». Этими рассуждаениями он безуспешно пытался отогнать мысли о ее чреве, которое так любил и которое теперь не давало ему покоя ни днем, ни ночью.

Внезапно народ зашевелился. Изумленные и испуганные возгласы слились в один общий вздох, волной прокатившийся по галдящей толпе.
Ёган оглянулся.
Столб с «его» ведьмой был пуст, и рыжее пламя напрасно лизало его длинными языками. Рядом с костром, чуть поодаль стояла белая волчица. Она дрожала, удивленно и испуганно оглядывалась по сторонам - и вдруг услышав призывный вой волка-самца, прятавшегося где-то в лесу за крепостными стенами, распрямилась как пружина, прыгнула и исчезла в темноте.

Инквизитор даже не заметил, как его дрожащая рука потянулась, чтобы осенить крестом лоб и складки сутаны.