3. Ваня
- Сволочи! - прокуренным голосом выдавливает из себя директор. – По блату подсунули сырой табак, в душу и бога их мать! Увижу – убью!
- Бросить не пробовали? - говорит Ника Алексеевна.
- Сто раз! Ни черта не выходит! Как начала смолить в гражданскую (имея в виду Гражданскую войну в России 1918-1922г.г), так и не могу отвыкнуть. Как говорится – сила есть, воля есть, а силы воли нет. Ха-ха-ха!
Ника Алексеевна не поддержала веселья начальницы. Ей не терпелось узнать причину вызова, тем более, что с некоторых пор от жизни она ждала одних неприятностей.
Серафима Борисовна отложила недокуренную папиросу в роскошную пепельницу. И цвет её глаз приобретает оловянный оттенок.
- Как же, золотко моё, вы так опростоволосились?
- О чём это вы?
- Не узнать собственного ученика на пятом году обучения! Я даже не знаю, как это назвать!
- Так, вы уже в курсе?!
Директор самодовольно хмыкает:
- Милая моя, а вы как думали? В моей школе муха не пролетит без моего ведома.
- Ну да, ну да, - смущённо тянет Ника Алексеевна. – Честно говоря, не знаю, что вам сказать: ужасно глупо всё получилось. Конечно, не узнать ученика – печальное недоразумение…
- Это не недоразумение, а позорное пятно на всей школе, - говорит директор.
- Простите, но у меня есть оправдание: этот Ваня Самоверов - не совсем обычный ребёнок.
- В каком смысле?
- Он очень странный, можно сказать – полный идиот!
- Даже так?!
- Понимаете, Серафима Борисовна, ещё в первом классе я поняла, что у этого Вани нет никаких способностей к учёбе. Сами посудите – стоило мне не то, что к доске его вызвать, а просто посмотреть в его сторону, как он деревенел, и добиться от него хоть слова было невозможно. В конце концов, я махнула на него рукой и перестала обращать на него внимание. И вот результат – я не узнала его. Мне очень стыдно.
- Ну-с, и какой из этого вы делаете вывод? – спрашивает Серафима Борисовна.
- Полагаю, будет лучше, перевести Ваню Самоверова в другую школу. Я слышала, что в Сокольниках есть специальная школа-интернат для умственно отсталых.
Струйка дыма от чинарика папиросы попадает директору в глаза.
-Зараза! Честное слово, Ника Алексеевна, - говорит она, яростно растирая окурок о пепельницу, – Вы меня просто удивляете! Позвольте спросить, а где Вы были раньше? Почему об этом не ставили вопроса передо мной, на худой конец, перед партийным комитетом школы? Почему переводили из класса в класс этого, как вы выразились, идиота?
- Жалко было, - отвечает Ника Алексеевна.
- Ах, жалко! Жалко у пчёлки, а у нас ответственность, а в данном случае - полная безответственность. А вы в курсе, что этот ребёнок из рабочей семьи: папа – грузчик на почтовом ящике (Так именовались предприятия, выпускавшие военную продукцию), мама какая-то там травильщица в гальваническом цеху того же завода…
- Разве это что-то меняет? – удивляется Ника Алексеевна.
- Вы будто с луны свалились. Неужели не понятно, что за отчисление ребёнка из пролетарской семьи нам припишут нелояльное отношение к рабочему классу, а то и вовсе - обвинят во вредительстве! Да, да, и нечего тут удивляться. Пять лет мальчик учился, всё было нормально, и вдруг бац – умственно отсталый! Получается – проморгали? За это и посадить могут. Впрочем, меня вряд ли тронут: как-никак, имею орден за освобождение Крыма от Врангеля. Но вам-то, Ника Алексеевна, надеяться не на что. Насколько я знаю, ваш брат служил у белых, а сейчас он вообще в бегах. Нет, милочка, вам решительно не на что рассчитывать: вас посадят, непременно посадят!
- Что же делать?- в отчаянии восклицает Ника Алексеевна.
- Ничего! Тянуть Самоверова до выпускного класса, а там с глаз долой, из сердца вон. Другого выхода не вижу.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/03/05/1090
или
Полный текст повести - http://www.proza.ru/2012/12/13/784
Свидетельство о публикации №213030500788