Сон переносит нас в детство

                Сон переносит нас в детство
   Чем старше мы становимся, тем чаще снятся милые сердцу сны.
Сон переносит нас в детство. Почему это происходит?  Ведь это было так давно, что порой кажется - ничего и не было. и тебя,- той, тоже не было. А просто вспомнился, когда-то, давным-давно просмотренный тобой фильм. И всё.
           Сегодня я побывала в своем детстве. Во сне, конечно. Как же мне хорошо там было! Дом моей бабушки - Александры Ивановны Чувилиной  (Винокуровой) был мне вторым домом. Он стоял на пригорке. Самый первый дом в деревне Чернильниково, Чкаловского района. Бревенчатый рубленый пятистенок. Большой дом с пристройками и огромным садом. Пятьдесят соток земли (половину позже отрезали - в пользу колхоза), из которой половину занимал сад. Чего там только не было - яблони ранние, поздние, среднеспелые. А какие  вишни! Ещё смородина была, крыжовник - несколько разновидностей - от крупного до мохнатого меленького, малина, ирга. Были и длинные грядки чеснока, лука, морковки, клубники... Всё сажали.
Странно, но меня никогда не просили помочь в прополке или поливе. Может, считали маленькой? Лет пять-шесть было мне тогда. Я хорошо помню, как начинался день... Он у нас начинался с четырёх утра. Бабушка гремела ухватами - непонятно было, во сколько же она растапливала печь? Печь была большая, закрывалась железной заслонкой. В неё-то и убирались все горшки: большие - с мелкой картошкой и брюквой для овец и свиней и поменьше - с кашей, щами и, обязательно, тушеной картошкой с бараниной.
Щи и картошка были постоянным блюдом, с той разницей, что зимой варили щи из квашеной капусты, а мясо в них было свежее, летом - капуста свежая, а мясо соленое...
И пироги. Они заменяли нам хлеб. Стряпали их два раза в неделю.
До ближайшего магазина было километров пять. И всё с горы, да в гору, зимой не находишься... А потому, если уж шли, то приносили хлеб мешками. Зимой на саночках везли - лёгкие такие саночки, плетёные, а летом - на горбу.
Гремит бабушка ухватами... А я слушаю и нюхаю - вкусно пахнет, но не встаю. Прохладно ещё. Почему так быстро выстывала печь? Чуть позже включалось радио. Это такая черная тарелка, что висела высоко под потолком. Железо, обтянутое плотной черной бумагой, мне всегда хотелось разрезать её и посмотреть, что там внутри, но понимала, что заработаю...
Я спала на высокой железной кровати с перинами и огромными подушками и под овечьим одеялом. Кровать была красивая - никелированные спинки с шишечками, их можно было снять, но тогда открывалась дырка в трубу... Вид кровати менялся, и я быстро ставила шишечку на место. С кровати спускался белый кружевной подзор... Бабушка сама вязала и пришивала кружева к белой прочной ткани. Годами служили такие вещи. Да и всё кругом было покрыто белоснежной вышивкой. На иконах строченые льняные полотенца... На полу самотканые яркие половики.
Пол начали красить позже, а сначала половицы натирали песком... После генеральной уборки был такой запах! На окнах стояли горшочки с геранью. Поливали их нечасто. Потрогаю пальцем землю – жесткая, тогда поливаю. Это мне разрешали.
Бабушка уходила на работу к девяти часам... Сначала делали работу по дому - управлялись со скотиной, готовили обед, скутывали печь и уходили... Что делали зимой, я не знаю - наверное, работали в хранилищах, а летом бригадир громко всех оповещал: «Бабоньки! берем вилы и грабли...»  Как-то так. Мужиков в деревне почти не было.
           А как только за бабушкой закрывалась дверь: тут уж я - хозяйка!
Первым делом, спрыгнув с постели ( довольно высоко было), я бежала к столу. Там уже было налито в глиняную крынку утреннее молоко и стояли накрытые льняным полотенцем еще теплые пирожки. Потом я возвращалась в комнату...
Изба была перегорожена на две половинки... Кроме моей кровати, там стояла еще одна, у самой печки. Она была пониже. Вот туда я с пирогом и забиралась. Эта стенка печная была выложена изразцовой плиткой покрытой цветной глазурью. Я как-то пыталась одну отделить - не тут-то было. Эта плитка вставлялась в стену коробочкой, и сколоть её было не так-то просто. Рисунки на плитке были красивые - букетики цветов. Я пила молоко с пирогом и слушала радио. Всё подряд. Так было зимой. А летом я убегала в залив...
Дом стоял так, что из окна был виден овраг. Вот через него, по дощатой тропочке, так как там всегда было сыро, и росли незабудки, я спускалась к реке. Волга начиналась чуть дальше, а в этом «кармашке», заливчике, я ловила рыбу. Полдня я ловила малявок на самодельную удочку, которую мастерила за пять минут из длинной палки, нитки «десятка» и крючка из скрепки от школьной тетрадки. Ловко насаживала червяка и, поплевав на него, как делал мой отец, таскала одну за другой и складывала их в трехлитровую банку. Куда мой улов девала бабушка - не знаю... Котам, наверное, два рыжих кота жили у нас постоянно. Я с ними не играла. Коты были старые и сердитые...
Если это был конец лета, то я пропадала в саду - следила за пичужками, ела ягоды, ходила в поле за горохом... Набивала им полную майку и шла таким круглым шариком вперёд...
За мной никто не следил.  В гости я ни к кому не ходила: боялась собак, гусей и козлов. Этого добра в каждом дворе хватало, и почему-то они ко мне были неравнодушны.
Из всех гостей, что приходили к бабушке, помню только худого черноволосого мужчину - бабушкиного брата. Он служил старостой в церкви... Всегда был хмур и строг, но мне приносил пряники и леденцы, может, поэтому и запомнила, что ждала его прихода. В церковь меня бабушка не брала. Во-первых, уходила рано, а во-вторых, отец запретил, когда после первого посещения церковной службы (меня брала с собой другая бабушка), я закричала от звона колоколов... Почему мне стало страшно? Ведь издалека слышала звон, и не раз!
           Когда я знала, что бабушки долго не будет, я вытаскивала, из-за икон
(были в доме иконы-складни) шкатулку с драгоценностями... В ней были кольца, браслеты, крестики с каменьями, украшения для волос - ободки с камешками... Я одевала всё на себя и красовалась перед большим, до самого пола, зеркалом. Я набрасывала на себя кружевные накидушки и представляла себя принцессой на балу... А потом, перед приходом бабушки, с сожалением прощалась со всей этой красотой до следующего раза...
Бабушка никому из детей и тем более внуков (да внуки и не знали об этой коробочке - кроме меня) не позволяла ничего трогать. У неё редко кто гостил, бабушка  была не очень ласковая - это мягко сказано... Меня терпела. Я её не трогала, не мешала, мы были вроде вместе, но друг от друга порознь. Я не приставала к ней с вопросами, а она почти не замечала меня.
Моя двоюродная сестра часто жаловалась на неё, через годы... Трогать нельзя было - ничего. И долго там никто не задерживался.
Вот случай, рассказанный мамой. «Я захожу, а мне тогда 27 лет было, а мама детское белье перестирывает - с чердака сняла. Я на неё посмотрела, да и говорю: «Вы беременны?» Она так глянула на меня, что пот прошиб, а потом выхватила из корыта мокрую тряпку и давай меня по лицу хлестать...»
Тогда родилась у бабушки последняя дочка - Фая, почти в пятьдесят лет. А жила она до девяноста девяти лет.
Старшие дети знали об украшениях, но никто к ним не прикасался. Это было бабушкино приданое. Позднее всё было украдено переселенцами...
           Мне снилось, что я, вся увешанная этими украшениями,  красуюсь перед тем самым зеркалом в резной деревянной  оправе...