МГУ. Журфак. 1953-1958. Университет

     Июнь 1953 года. Четвёртый месяц страна жила без Сталина. Происходили события разного масштаба, всё реже говорили о смерти вождя, по радио обещали новую хорошую жизнь. Я имела смутные представления о политике, многого не понимала. Мне было 18 лет, я только что окончила школу с серебряной медалью. Несмотря на личное житейское неблагополучие, я собралась ехать в Москву поступать не куда-нибудь, а в лучший вуз страны - Московский государственный университет.
     Перед отъездом моя мама попросила директора технического училища, в котором работала, напутствовать меня (тот бывал в столице). Леонид Михайлович был по-отечески откровенен со мной. Он рассказал мне о негативных сторонах жизни в столице, о случаях, когда по незнанию или неосторожности люди (чаще девушки) оказывались в сложных неприглядных ситуациях.
     В Москве у меня не было ни родственников, ни знакомых, приходилось во всём проявлять самостоятельность. Этому меня учили с детства, а язык, как говорят, до Киева доведёт. И я чувствовала себя в московской суете достаточно уверенно, хотя иногда возникали настроения безнадёжности, а порой и отчаяния.
     То время, с точки зрения возможностей поступления в лучший вуз страны, не было исключительным: деньги и авторитет родителей расчистили дорогу в МГУ не одному абитуриенту. У меня за спиной не было ни денег, ни влиятельных родителей, и своей уверенностью я вызывала видимое раздражение кое у кого из учебной части факультета журналистики. Ведь конкурс был, можно сказать, "шквальный": каждое место ценилось чуть ли не на вес золота. «А тут какие-то с периферии рвутся в университет?!» Однако я успешно прошла собеседование, о чем свидетельствовал обстоятельный, убедительный отзыв двух авторитетных преподавателей МГУ, и в числе медалистов была зачислена на факультет с предоставлением общежития на Стромынке, 32 (ныне Стромынка, 20).
     Справедливости ради надо сказать, что в нашей школе №22 города Чарджоу был сильный педагогический коллектив. Он сумел дать прочные знания. Не случайно выпускники нашей школы поступали в престижные московские вузы без особых усилий. Что касается меня, то до вступления в комсомол я была редактором стенгазеты пионерской организации, а затем три года подряд - редактором общешкольной стенной печати. Для того времени неплохо знала туркменскую литературу, популярный в те годы роман Берды Кербабаева "Артык и Айна", увлекалась стихами Кеминэ, Махтум Кули, была знакома с казахской, украинской, прибалтийской литературой. Особенно поразили меня романы "Буря" Ильи Эренбурга и "Сын рыбака" Вилиса Лациса. О том, чем покорили меня эти книги, я рассказывала на собеседовании при поступлении в МГУ. Кроме того, будучи старшеклассницей, по просьбе учителей я написала и выступила с докладами на такие темы: "Мичуринские преобразования в природе", "Жизнь и деятельность декабристов", "Свойства жидкого гелия", «Бином Ньютона", "Русское военное искусство начала XII века" (это темы, которые помню). Основательная школьная подготовка способствовала тому, что в университете я училась без проблем с ежемесячной стипендией.
     Когда кто-нибудь из однокурсников допытывался, откуда я родом, я отшучивалась: "Из песков". Я могла бесконечно долго рассказывать о Туркмении, где родилась, о поэтичности Кара-Кумов, о "сумасбродном гуляке" - самуме, великолепии Фирюзы, особом аромате и красоте оазисов, превращённых в большие города, о ботаническом саде в Ашхабаде, заповеднике на юге республики, золотом ручье в предгорьях Копет-Дага, о постановках в ашхабадских театрах и т.д. Туркмения по-своему удивительна и прекрасна, и это я могу доказать любому.
     Учиться в МГУ - неповторимое счастье, и началось оно первого августа 1953 года, когда абитуриенты пошли сдавать первый экзамен, а я, уже зачисленная, отправилась в Останкинский музей. Я любила московские музеи. Молчаливые, выразительные хранители русской культуры, они ненавязчиво давали столько знаний, что помогали мне даже на экзаменах.
     О преподавателях Московского университета я всегда вспоминаю и рассказываю с нескрываемым благоговением и подчеркнутым преклонением. С некоторыми из них мне пришлось встретиться ещё до поступления в МГУ, когда я, неотёсанная абитуриентка, знакомилась с Москвой и начинала усваивать, что такое столичная жизнь. Уже тогда я обратила внимание на уважительность, с какой они относились к моим порой бестолковым вопросам. После каждой такой мимолётной встречи-разговора на территории университетского городка (р-н улиц Моховой и Герцена), я чувствовала прилив внутренних сил, и мне казалось, что меня в университете ждут.
     Естественно, с чувством особого почтения и благодарности я вспоминаю тех педагогов, которые вели меня по дорогам знаний пять лет.
     Лекции по русскому языку читал профессор Мамонов. Среднего роста, немного полноватый, но очень энергичный и подвижный. Говорил он уверенно, легко соединяя свободу мысли с ярким, быстротечным изложением темы. Одну лекцию посвятил происхождению фамилий студентов нашего курса. Про мою фамилию он сказал, что она приятна на слух по сравнению с такими однокоренными фамилиями, как Комарских или Комаровская. Именно суффикс "-ик" придаёт фамилии нежно-играющую окраску. "Многозначительный суффикс! Запомните его!" - говорил он, обращаясь к аудитории, и сокурсники-юмористы "запомнили", называя меня то Мухиной, то Муравьевой, то Воробьёвой, то Канарейкиной.
     Часть лекций по русскому языку мы ходили слушать на филологический факультет. Там блистал профессор Былинский (один из авторов "Справочника по орфографии и пунктуации для работников печати"). Он не только образно раскрывал тему, но и свободно общался с аудиторией, словно вёл увлекательную беседу с хорошим добрым товарищем. Великолепной речью Былинского, глубоким проникновением в сущность русского языка мы откровенно восхищались и завидовали его ораторскому мастерству. Профессор выглядел как трибун на политической сцене: могучий, широкоплечий, начинающая седеть шевелюра, открытый лоб, светло-серый костюм и громкий сочный голос.
     Лекции по древнерусской литературе читал профессор Кокорин, непревзойдённый знаток своего предмета. Кокорин считался настоящим фанатом древнерусских писаний. Он всегда был так поглощён излагаемым материалом, что, казалось, никого не видел перед собой, кроме, может быть, персонажей древних легенд. "Какое ослепительное описание исторических событий только в "Слове о полку Игореве! - восклицал он. - Двенадцатый век! Какие таланты! Это ваш народ, это ваша кровь..."
     С большим интересом слушали мы лекции по зарубежной литературе. Лектор - в прошлом актриса. Для неё лекции, видимо, были маленькими спектаклями. А нам, студентам, это очень нравилось. Хорошо помню, что перед экзаменом надо было прочитать гору произведений зарубежных авторов. В списке книг одним из первых стоял Оноре де Бальзак. Я так увлеклась им, что на летних каникулах осилила чуть ли не всё собрание его сочинений. О, случай! Преклоняюсь перед тобой! На экзамене по "зарубежке" мне попался билет о творчестве Бальзака, в зачётке появилась заслуженная пятёрка, а в отчёте педагога – греющий душу отзыв.
     Интересно проходили практические занятия. Их вели разные преподаватели. Особенно мне запомнились Юлий Абрамович Бельчиков, Кайдалова, Пельт. Они с впечатляющей деликатностью, с нескрываемой любовью говорили о родном языке, словно речь шла о чем-то несравненно дорогом и бесценном.
     Рассказывая о преподавателях, хочу отметить студенческую напористость в овладении знаниями. Программа обучения на факультете в те годы, на мой взгляд, была недостаточно отшлифована, однако объём материала, предлагаемого к изучению, был огромен. Неудивительно, что студенты просиживали в библиотеках целыми днями. Но поглощали, естественно, не только учебники, но и редкие для того времени произведения, а также те, что печатались в толстых журналах. Читали мы конвейерообразно, сразу по два-три человека. Художественно-литературные журналы поступали в нашу библиотеку на Моховой в ограниченном количестве. Поэтому, сговорившись заранее, мы приходили в библиотеку минут за 20-30 до открытия, чтобы первыми получить желанные и необходимые книги.