Очереди

     Ненавижу очереди. Терпеть не могу стоять в очереди. Считаю, что очереди – порождение общества, где отсутствуют очевидные элементы культуры и вовсю заявляет о себе трудно искореняемое невежество. В советское время ничего нельзя было купить или достать без очереди. И люди упорно стояли в очередях часами. Порой дело доходило до драки. Нередко поднимался шум из-за того, что вы здесь не стояли. Приходилось доказывать обратное, иногда с надрывом и со слезами. Очередь была разной. Если продавался дефицитный товар, то вам не прощалось временное отсутствие, даже по уважительной причине. Кто-то не выдерживал напряжённой атмосферы и уходил, кому-то становилось плохо, и тогда вызывали «скорую помощь». Словом, очередь превращалась в суровое и безжалостное змеевидное существо. А поскольку дефицит был практически во всём, то очереди возникали постоянно и в продовольственных, и в промтоварных магазинах.
     Сейчас, когда страна вырвалась из советских оков, очередей не увидишь. Но иногда нет-нет да возникнет на моём пути этот анахронизм. Я, словно заразу, обхожу очередь стороной, рассматривая её теперь как нежелательный нарост, по-прежнему вызывающий у меня отвращение.
     Моё неприятие очередей идёт с детства. В 42-43 годах прошлого века, когда страна защищалась от фашистской напасти, в Туркмении это время переживали с большими трудностями и лишениями. В магазинах было пусто. Кормились тем, что предлагал рынок по бешеным ценам. На базар мама не ходила, это «удовольствие» было не по карману. По более-менее доступным ценам продавался хлеб. Хлеб представлял собой чёрную землистую непросушенную массу в виде «кирпичика». Его привозили рано утром в ограниченном количестве, так что купить его могли не все. Торговля им обычно продолжалась несколько минут, и десятки покупателей уходили раздосадованными и обозлёнными. Чтобы получить заветную буханку, люди образовывали очередь днём, потом стояли в ней всю ночь, и только в этом случае появлялась гарантия, что наутро они смогут купить хлеб (одна буханка давалась в одни руки). Очередь строго следила за тем, чтобы к стоящим не примазывались родственники и знакомые. Для порядка несколько раз считались, отсутствующих выбрасывали из списка. И для большей точности записывали свои номера на руке. В таких очередях выстаивала по ночам и моя мама. Однажды она взяла меня с собой, чтобы не потерять зафиксированную в списках очередь. Ей надо было ненадолго отлучиться. Она сказала об этом женщинам, стоящим с ней, и предусмотрительно записала номер своей очереди мне на ладошке.
     А теперь представьте такую картину. Очень тёмная ночь (в Туркмении они всегда такие). По улице Энгельса около магазина протянулась лента взрослых людей. Они общаются между собой, разговаривают, и между ними, точнее на уровне их ног, стоит маленькая тоненькая семилетняя девочка, это я. Постояла, постояла я немного, отошла к стене, присела и незаметно для себя уснула. Разбудили меня шум и крики. Женщины отказывались признать право моей мамы на очередь: мы пересчитывались, а вас не было. Мама ссылалась на меня: мол, здесь стояла моя дочь-малолетка и у неё есть запись своего очередного номера. Где, где? Покажите нам вашу дочь! – кричали женщины, не веря словам мамы. Потом мама мне рассказала, что меня не сразу нашла, так как очередь продвинулась вперёд, а я, уснувшая, осталась на прежнем месте. Я понимала, ; говорила мама, ; что ты не могла нарушить обещания и убежать домой. Поэтому несколько раз прошлась по улице, где обосновалась очередь. Ты сидела на асфальте и по-детски беззаботно спала. Я подняла тебя и полусонную повела к тем, кто больше всего возмущался.
     Детская память – крепкая память. До сих пор, увидев даже небольшую очередь, я не пытаюсь, как большинство женщин, узнать, что продают и почём, а моментально меняю курс движения. До сих пор любую очередь рассматриваю как одну из форм унижения человека.

1998