Кецаль

О. С.


В Южной Америке обитает множество видов птиц с ярким и блестящим оперением, которых называют "райскими" за их неземную красоту. Самая известная из них - это птица Кецаль, которую индейцы майя считали священной и поклонялись ей как божеству. Кецаль считается символом свободы, потому что не может жить в неволе.


СКАЗКА ПРО БОЛЬШОЙ ГОРОД, СТАРОГО ВОЛШЕБНИКА И ПРЕКРАСНУЮ ПТИЦУ КЕЦАЛЬ

Город был огромный, торопливый и усталый. Как и всякий другой Город, он что-то особенно любил в себе, чего-то немного стеснялся, чем-то гордился.
Он любил покой и тишину зимних снегов, алмазное крошево звезд в морозном небе, любил сентябрьские блюзы и морок осенних туманов, музыку  яростной весенней грозы и бурные потоки на улицах. «У природы нет плохой погоды», – мудро припоминал Город. Особенно он любил деревья, считал их лучшим своим украшением, вдыхал нежный запах первых клейких листочков и острый, горчащий – осенних листьев, с удовольствием слушал, как поют и перекликаются птицы на ветках.
А еще он любил людей. Да-да, он очень любил своих суматошных жителей – красивых женщин, основательных пожилых мужчин, крикливую бесшабашную молодежь, разноцветную россыпь детишек в своих сквериках.
По утрам Город старался наполнить воздух прохладой и даже приглашал для этого парочку знакомых туч – пролиться дождиком.
А когда наступал вечер, он протягивал людям ладони своих площадей, обвивал их руками улиц: посмотрите, как прекрасны мои набережные, как отражаются огни в темной воде реки, взгляните, как освещено это здание, как подчеркивается стройность его колонн. А это? А вон то, с дивным барельефом? Городу хотелось, чтобы люди ходили, гуляли, любовались им.

Но люди редко выбирались побродить по Городу. Слишком уставали они от своей кипучей жизни. Они закрывались в квартирах, приникали к телевизору, слушали, что произошло в Городе за день, кивали головами, вздыхали. Или собирались в кафе и ресторанах, танцевали, шумно и бессвязно разговаривали, жаловались друг другу на жизнь, напивались. Город напрасно ждал их.
И тогда на темные пустынные улицы приходил страх. Мелькали неясные тени, торопливо пробегал запоздалый прохожий. Люди ночи выходили на улицы. В это время Город принадлежал им. Они вершили свои неправые дела.
Город страдал, но не в силах был что-то изменить.

А утром люди выходили из высоких домов и ехали на работу.  Плохие и хорошие, веселые, ворчливые, печальные, озабоченные, красивые и уродливые – разные они были. По дороге они толкались и переругивались в электричках, стояли в автомобильных пробках, нервничали и торопились, всегда торопились – утром, вечером – всегда.
Иногда кто-нибудь останавливался на минутку, осматривался и замечал вдруг, что круг солнца проваливается за соседний дом, что в окнах плещется пламя заката, небо стремительно меняет цвет… Но нужно спешить, спешить. Так мало времени – не до закатов.

В одной из многоэтажек спального района, на 14 этаже жил пожилой человек. По утрам он ходил в магазин за молоком и хлебом. Сидел на скамейке в скверике с газетой. Дома он слушал музыку или читал старинные книги.
Старика звали Николай Николаевич. Он был волшебником, ему было 274 года, и в его сердце жили птицы.

Гуляя по Городу, Николай Николаевич часто подходил к площадкам, где играли дети. Долго и радостно наблюдал за ними. Улыбался. А потом начинал выпускать птиц. Он просто поднимал руку и с его ладони, одна за другой, взлетали разноцветные птицы. Птицы кружились над детской площадкой радужными всполохами, садились на плечи детям, на их раскрытые горячие ладошки, весело щебетали. Дети замирали от восторга, радостно визжали, что-то щебетали вместе с птицами, вполне понимая друг друга. Старик наблюдал за этим веселым водоворотом, и на сердце у него было тепло.
Он любил этот Город, часто бродил по его улицам. Медленно шел, чутко прислушиваясь – не случилась ли где беда, в которой он может помочь. 
Как известно, волшебники не только слышат и видят, как обычные люди, они слышат, видят и чувствуют на большом расстоянии. Если Николай Николаевич чувствовал, что в городе заболел кто-то из детей, он тут же выпускал птицу. Птица прилетала в дом, где лежал больной ребенок, садилась на горячую ладошку, чуть-чуть поклевывала ее и начинала тихонько щебетать на ушко. Она рассказывала ему веселые сказки, пела замечательные песенки. Энергия птички передавалась ребенку, температура снижалась, переставало болеть горло. 
И обиженным детишкам птицы могли помочь. Они шептали малышу, что мама, поругавшая за испачканную курточку, конечно, права, но, что он уже большой и поймет, и больше не будет висеть на грязном заборе. И мылись руки, и с сопением старательно оттиралась курточка. И глазенки распахивались навстречу улыбающейся маме.

С детишками было проще, их бедам, болезням он мог помочь. Вот взрослые – ох, уж эти взрослые – у них постоянно что-то случалось – неприятности, болезни, нехватка денег, кто-то терял работу, кто-то расставался с любимым человеком. Чем тут поможешь? Сказкой? Песенкой? Но Николай Николаевич твердо знал, что человеку нужно верить в себя, как бы тяжело не было. И помочь можно только в этом – в обретении веры.

Птицы у Николая Николаевича были разные – одни умели лечить болезни прикосновением крыльев, другие – помогали влюбленным преодолевать преграды, третьи – умели помочь обессилевшим путникам жизненного пути. Были даже такие птицы, которые помогали в учебе. Нет-нет, они не просто выполняли за нерадивых  домашние задания, они заставляли поверить – смогу.

Самой сильной и самой красивой из его птиц была Кецаль. Она обладала огромной волшебной энергией. Многое только ей было под силу. Она прикасалась крылом к руке человека, и ее энергия передавалась ему. Это была не физическая энергия. Это была энергия добра, стремлений, любви. Человек, получивший даже малую толику такой энергии, становился увереннее, начинал задумываться о жизни, о высоких ее пределах. А думающий человек всегда найдет выход даже из тяжелого положения. Люди становились энергичнее, чище, светлее...

***
Темной осенней ночью Николай Николаевич проснулся. Он чувствовал беду.
Со стоном гнулись деревья, целые охапки листьев очумело кружились в воздухе, по улицам неслись обрывки газет, пакеты, какие-то коробки – в Городе царил ветер.
Но не это беспокоило старого волшебника. Далеко на окраине, в одном из глухих дворов он видел группу людей. Это были Люди ночи. И они избивали человека. Парень только стонал и прикрывал голову руками. Мелькали тяжелые ботинки, слышалось сопение и ругательства.  От дерева отделился человек в темном плаще. Он поднял руку и властно крикнул: Все!
– Все, я сказал, - повторил он, увидев ботинок в новом замахе, - Мы не добиваем. Мы учим. Так?
– Да, так, так, - недовольно выкрикнул кто-то из толпы.
И все они исчезли в темноте.
Николай Николаевич уже отправил трех сильных птиц на помощь избитому парню. Но что-то мешало ему успокоиться.
Птицы хлопотливо летали над лежащим телом, прикасались к нему крыльями, что-то взволнованно вскрикивали и опять гладили человека своими крыльями. Он не шевелился.
 С тревогой вглядывался старик в окно. Он чувствовал, что птицы не могут помочь, что жизнь парня на волоске. И тогда он послал ее – самую сильную из своих птиц – Кецаль.
Молнией пронеслась птица в темноте ночи, опустилась рядом с лежащим. Он был без сознания, не стонал, дыхание прерывалось.
Кецаль прикрыла своими радужными крыльями его сердце и тихо шептала ему:
– Вставай, добрый и смелый человек. С тобой случилась беда. Но ты выстоишь, ты сумеешь. Я только немного помогу тебе. Вставай, ты еще так молод, так много сделаешь в жизни добра, тебе рано уходить, вставай. Я помогу тебе.
Она провела крылом по его глазам и почувствовала, как дрогнули веки. Раздавшийся через секунду тихий стон обрадовал Кецаль. Она и три другие птицы начали летать вокруг парня все быстрее и прикасались, гладили его крыльями, отдавая  свою энергию.
Парень осторожно сел, а птицы продолжали свое действо.
- Откуда вы такие, - удивленно покрутил головой парень, - Красивые какие! Таких и не бывает в наших краях. Вспомнил – вы райские птицы. Да? Я – что – уже в раю?!

Старик у окна облегченно вздохнул. Птицы возвращались.

***
Что-то странное послышалось Кецаль в голосе того высокого человека в плаще. Она мысленно перебрала немногие слова, которые он произнес. Ну, да – все, как положено – озлобление, властность. Но, вот здесь – «Мы не добиваем» - что-то странное прозвучало. Неужели он пожалел этого парня?

***
– Ну, чего ты тут кружишь? Кыш! Кыш! Вот привязалась.
Кецаль села на его раскрытую ладонь.
– Ух, ты, смелая. Замерзла, наверно. Ну, давай, погрею что ли.
И он накрыл ее другой рукой.
– Откуда ты взялась такая-то? Краси-ивая. Воробья что ль кто раскрасил для прикола?

***
– Почему ты прилетаешь сюда каждый день? И откуда появляешься? У кого из бар, может, живешь? В золотой клетке. Это они любят щас – крокодилов разводить да птиц райских. Деньги-то немереные, вот и стараются, кто кого круче.

***
Он увидел птицу еще в конце аллеи, и подобие улыбки промелькнуло на тяжелом лице.
– Слушай, а ты случайно не знаешь, почему я, как последний идиот, прихожу сюда каждый день? Булку вот тебе принес. Будешь?

– Кецаль.

Парень оглянулся, покрутил головой по сторонам.
– Какой еще кецаль? Это сказал кто-то или у меня глюки?

– Мое имя – Кецаль.

– Приехали! Птица, это ты со мной говоришь?
  Ну, мысленно, так мысленно. Пить завязываю. Точно.
  То-то я смотрю, ты странная какая-то. Волшебная, говоришь? Да уж, только птиц волшебных мне и не хватало.
  А меня Павел зовут. Знаешь? А, ну да.
  Вопрос? Ну, давай. Со стороны посмотреть – это ж горячка белая – с птицей беседую.
  Почему не дал парня того добить? А пусть живет. Не все в нем еще пересохло. Поможет кому. Мне-то вот не довелось помощи от кого-нибудь дождаться. Всю жизнь только и оправдываюсь за то, что имею наглость дышать.
  Отца, как водится, и в помине не было. А мать меня в детдом сдала. Не нужен был ей. Мешал. Знаешь, что это такое – детдом в глубинке? Насмотрелся я там, пока не сбежал. Это в телевизорах все добрые да пушистые. Депутаты по детским домам ездят, подарки вагонами возят. А мы там никому не нужны, понимаешь? Никому! Мы – товар. Не на одно, так на другое сгодимся. Ну, а как сбежал, так к пацанам «правильным» прибился. Только вот думаю иногда, кого я больше ненавижу – «пушистых» или «правильных».
  Ненависть, понимаешь, ненависть – вся моя жизнь. Выгорело в душе остальное. Никогда не жил по-другому. Я ненавижу, меня ненавидят. Цепная реакция ненависти. 

– Но, ведь ты  спас того парня.

– Ой, вот только не развешивай тут мокрые старые слова. Хочешь доказать мне, что я добренький?

– Нет, я хочу сказать, что ты видишь в себе все – и ненависть, и злобу. И не называешь это по-другому. Даже сам с собой. А это – начало.

– Уж себе-то я могу сказать правду. По-товарищески, так сказать, - усмехнулся он.

– Твоя правда – это только часть жизни. А ты в ней видишь только себя. Живешь мыслями о себе:  Вот что мне приходится выносить! Вот что я терплю! Не много ли для одного человека? 
  Посмотри на людей вокруг. Разве они – это только «пушистые» или «правильные». Других нет?

– Да что-то не встречались.

– Оглянись – как много бедствующих, болящих, как много на свете несчастливых. Бедствующих, но не сеющих беду вокруг, болящих, но мужественных, несчастливых, но умеющих дарить счастье. Это люди, поверившие в свою силу.
  Упиваться своими страданиями – дело нехитрое. И ты тратишь на это жизнь. Разве у тебя не хватит сил изгнать из души обиды, злобу, обман, гордыню? И тогда, может быть, прервется цепная реакция ненависти. И, может быть, ты увидишь людей вокруг себя. Зачем тебе жизнь, если ты в ней один?

***
– Ты не приболела? Вялая какая-то. И вчера тебя не было. Я ждал.
– Нет, я здорова. Дела.
– Ну да, мир спасать дело непростое. Знаешь, я вот все думаю про наши с тобой беседы. Может, ты и права в чем-то. Или ты это волшебством своим замутила мне голову?
– Волшебство тут ни при чем. Думай больше. Сам все поймешь. Ты сможешь.

***
В одной из многоэтажек спального района, в квартире на 14 этаже, у окна стоял старый человек. Предчувствие беды не давало ему увидеть красоту вечернего Города, прерывало дыхание, стремительным вихрем вращало в голове мысли. Что сделать? Как помочь?
На ветке оконного цветка сидела Кецаль. Глаза, подернутые дымкой, поблекшие перья.

– Я была одной из лучших твоих помощниц, а сейчас ты дашь мне свободу. Я нужна ему.
–  Я дам тебе свободу, Кецаль. Я перемещу тебя в Южную Америку, где ты будешь жить среди подобных себе. Я дам тебе свободу. Но ты не должна оставаться с ним. Он погубит тебя. И ты знаешь это.
–  Зачем мне Южная Америка? Резвиться на ветвях с райскими птицами, подобными мне, я уже не смогу. Я другая теперь. Свобода не терпит ни условий, ни ограничений. Я вольна поступать, как хочу, как считаю нужным. Я верно служила тебе и была свободна в этом проявлении. А сейчас я должна быть с ним. И я нечего не боюсь.
– Но, ему нужно слишком много твоей энергии. Ты погибнешь, отдав все.
– Ничто не слишком, старик. Я отдам все с радостью. Я буду счастлива, если сумею помочь ему. Неужели тебе, тебе, я должна объяснять это? Разве я смогу объяснить безмерность?
– Никто не хочет видеть, как несчастен этот человек. Как зло по крупицам выдавливает из его души то доброе, что еще осталось в нем.  Он понимает это и мучительно сопротивляется. Но добро было и еще есть в его сердце. И ты знаешь это, старик. Ты же волшебник. Разве не ты учил меня помогать тем, в ком осталась еще искра добра? Почему сейчас ты хочешь отступить? 
– Я люблю тебя, мою лучшую ученицу, мою самую верную помощницу. Ты так прекрасна. Я не хочу, чтобы ты погибла.
– Я столько лет училась у тебя творить добро. Я радовалась и горевала вместе с тобой. А сейчас мне стыдно тебя слушать.
– Да. Знаю. И ты права. Ты свободна, Кецаль. Я буду помогать тебе, чем смогу.
– Прощай, старик. Прощай, мой добрый и мудрый волшебник. Не говори пустых слов. Мне нельзя помочь. И ты знаешь это.

***
Кеца-аль! Кеца-аль! – разносилось по аллеям парка.

По Городу медленно шел человек в темном плаще. Вот он приблизился к детской площадке. На лавочке сидел старик. Он поднимал руку и с его ладони, одна за другой, взлетали разноцветные птицы. Птицы кружились над детской площадкой радужными всполохами, садились на плечи детям, на их раскрытые горячие ладошки, весело щебетали. Дети замирали от восторга, радостно визжали, что-то щебетали вместе с птицами, вполне понимая друг друга. Старик наблюдал за этим веселым водоворотом, но в глазах его была печаль. Среди птиц не было его любимицы, не было прекрасной Кецаль.
Павел долго наблюдал за птицами. Потом посмотрел в глаза старику. Во взгляде было отчаянье. Николай Николаевич медленно покачал головой, отвечая на немой вопрос.

Маленький мальчишка, карабкаясь на качели, упал и горько заплакал. Павел подхватил его на руки и протянул игрушку. Это была небольшая птичка. Мальчик разглядывал игрушку и улыбался.

Круг солнца провалился за соседний дом, в окнах заплескалось пламя заката, небо стало сиреневым. В Городе наступал вечер.