Цена вопроса. Глава 33. Отрезвление

С тех пор как Софи, этот светлый ангел, безраздельно овладела его сердцем, над Виталием словно взошла счастливая звезда. Обуреваемый нескончаемыми идеями он творил вдохновенно, без устали. Картины легко и выгодно продавались. Поступали новые интересные предложения, сулящие нешуточный карьерный взлет.
Люди, очарованные исходящими от него обаянием и уверенностью, благополучием и успехом, тянулись к парню. Он лучился безграничной любовью, которая щедро отражаясь в других, множась, сторицей возвращалась в его сердце.
Виталий был счастлив, и почти не удивился, когда совершенно неожиданно получил приглашение принять участие в уникальной по собранию работ выставке от небезызвестного в городе коллекционера и ценительницы изобразительного искусства Бажены Вершининой.
Возможно, наступило его время встать в один ряд с такими мировыми известностями современной живописи, как Филипп Тааффе, Джон Каррин, Эд Руша, поэтому предложение выставить свои картины в самой престижной городе галерее «Мансарда-Вершинин» принял как знаковое, но закономерное событие.
- Выставку увенчают работы таких легенд мирового искусства как Пабло Пикассо, Рой Лихтенштейн, - она говорила красиво, а имена знаменитостей ласкали слух, -  и поэтому Вы понимаете, Виталий, как важно мне рассмотреть именно талантливых, неординарных художников, показать их всему миру.
Напоминавшая в тот момент богиню, спустившуюся с Олимпа (а как иначе назвать ее личное присутствие в его скромной мастерской), Бажена скользила сверкающей обворожительной улыбкой по его лицу, чуть оценивающе по рукам и, наконец, по картинам.
- Моя галерея - прямой путь к признанию и известности. Возможно, это даже откроет Вам дорогу к мировым аукционам.
Виталий только счастливо кивал, показывая свои работы. Наконец она отобрала аж целых две картины!
Мир засиял множеством радужек.
Сообщив Софии, что вылетает в Израиль на другой же день после выставки, воодушевленный Виталий поспешил в ювелирный магазин, где уже приметил колечко и серьги с нежными изумрудами. Он не раз представлял себе, как они заиграют на матовой нежной коже, придадут зеленоватый колдовской оттенок ее неземной красоты серым глазам. И он обязательно подберет нужный колор, чтобы запечатлеть такое чудо на холсте.
Не раздумывая, купил янтарные украшения в подарок Жанне и Лее, которые должны выгодно смотреться в тон их карим глазам. Для Симона, немного поколебавшись, выбрал в сувенирном отделе Гостиного Двора лучшую русскую водку под названием «Царская». Свататься, так свататься! По-русски! И заказал билет.

- Сереженька, ты сердце, сердце свое слушай, оно все вспомнит. Сердце-то мудрое, - уговаривала мама и подсовывала то его детские коллекции с марками, то альбом с фотографиями, на которых были последовательно запечатлены события его прошлой жизни.
Сергей верил. Охотно, даже с интересом рассматривал снимки, но так и не мог ничего вспомнить.
Вера Юрьевна словно ожила за последнюю неделю, и не было для нее важней дела, чем накормить, приласкать и насмотреться на сына. Под неусыпным заботливым оком матери Сергей креп на глазах. Она гладила по волосам, целовала макушку и, обхватив ладошками его щеки, с нежностью заглядывала в глаза.
Принимая материнские ласки, отвечая на них, он чувствовал себя бесконечно несчастным и виноватым. Ну, как он мог объяснить, что задеревеневший от летаргического сна мозг не хотел пробуждаться.
- Ничего, ничего, сын, - сдержано похлопывал по плечу отец, - ты молодой, справишься. Вспомнишь, непременно вспомнишь.
Он настойчиво водил его по дому, двору, в свою мастерскую, гараж, терпеливо рассказывал, вспоминал, как они вместе что-то строили, ремонтировали.
Память не возвращалась, и скоро стало понятно, что без медицинской помощи сыну не выкарабкаться.
К Анне и Льву Семеновичу родители относились настороженно.
Да, принимали, но поскольку Сергей ничего не мог рассказать, доверия к ним не испытывали.
Вера Юрьевна особенно придирчиво и недружелюбно присматривалась к Анне. Ее не убедило даже то, что это благодаря ей нашелся сын.
Она была уверена, что имя у Сережиной девушки должно быть Марина, так говорила Сонечка в свой последний приезд, и это был серьезный аргумент. Поэтому, как только Анна представилась, она сразу потеряла к той, как потенциальной невестке, всяческий интерес.
Вот и теперь зачем они приехали? Женщина с подозрением вслушивалась в слова Анны.
- Вера Юрьевна, - та сочувственно взяла ее руки в свои, - Сергея Ивановича надо везти в институт Сербского к профессору, который сможет восстановить его память.
- И нет! И слушать даже не хочу, – руки выскользнули и бесцеремонно спрятались под передник, - дома, пусть дома будет. Дома и стены лечат!
- Верочка, - решил осторожно вмешаться Иван Николаевич, - пусть едет. Мается он, не может вспомнить. А медицина сейчас чудеса творит.
- Вера Юрьевна, - Анна сделала вид, что не заметила красноречивого жеста, - я с ним поеду, ни на минуту не оставлю. Глаз с него не спущу, а вам с Иваном Николаевичем каждый день звонить будем.
- Не знаю я тебя. Не знаю, и Сережа никогда не говорил. Сколько злых людей-то стало, хоть и за порог не ходи! Жизнь человеческую отнимут, не только память.
- Вера Юрьевна, зря Вы так с Аней, - вступился Лев Семенович, - она настоящий друг Сергею. Подумайте сами, где бы он сейчас был, если бы не она? Точно, что не дома.
- А и Вас тоже не знаю, может быть, сговорились Вы.

- О чем спорим?
Анна радостно встрепенулась – ОН!
Посвежевший, разрумянившийся от легкого морозца, с охапкой ароматных березовых дров Сергей по-хозяйски вошел в дом. Глаза ее тут же ожили, заискрились. Сердце забилось чаще, потянулось к нему и… снова сникло.
- Сергей Иванович, что Вы думаете о том, чтобы поехать в институт Сербского? – отстраненно услышала голос Льва Семеновича.
- Конечно, я готов. Разве есть проблемы?
- Есть, - больше для себя, чем для окружающих сказала Анна, - мне надо кота еще пристроить.
- Анна Дмитриевна, моя мама любит кошек. На своем веку уже не одну воспитала, - обрадовался Лев.
Его одолевали сложные чувства. Он видел, что Сергей не только не тянется к Анне, но и изо всех сил старается избегать. В ее присутствии испытывает неловкость и сильней замыкается. Лев не мог не замечать, как тихо и смиренно страдает Анна, жертвенно замолкает и ждет, ждет чего-то. Тогда он тоже ждал, и это ожидание непонятно чего сблизило их, объединило.
В Москву они решили сопровождать Сергея вместе, а там поступить по ситуации.
- Коту и у нас будет хорошо, - неожиданно предложил Иван Николаевич, - пусть подышит свежим воздухом. Что, места у нас что ли мало, а? Верочка?
Та только рукой махнула и вышла.
- Слушай, сын, - когда, договорившись о поездке, гости распрощались и уехали, - пойдем, поговорить надо. Да не в доме, – остановил он поднявшегося было на крыльцо Сергея, - мать вон изводится вся, сердце у нее. Боюсь я.
Разговор, однако, не задался. Отец молча, затяжка за затяжкой, курил и не знал, как начать. Сергей, понимая, что это он невольная причина их страданий, неловко и понуро разглядывал свои перчатки. Чувство вины тяготило.
- Вона, клен-то твой вымахал! – Иван Николаевич затушил сигарету, взглядом указывая на огромное мрачное дерево в углу двора.
- Мой?
- А то нет? Совсем еще мальцом был, а травинку эту мусорную в два листочка спас. В руку-то мою с занесенным над ним секатором так вцепился, откуда только силенки взялись! Не дал загубить. Так он и рос с тобой, – Иван Николаевич тяжело вздохнул, - …и вырос, вот. А ты и его не помнишь?
Клен был большим и безжизненно мрачным. Спал, умирал или тоже ничего больше не помнил?
- Прости, отец.
- Да я то что? Я простил. Молюсь вот только за тебя. Мать тоже, сколько церквей объездила. Жить-то тебе! Тебе жить! – и наконец решился, - вижу я, как девушка-то мучается, похоже, любит тебя. Хорошая девушка, сын.
- Не береди сердце, отец. Сам понимаю, что виноват. Кругом виноват. Ведь даже не знаю, было ли с ней что. Думал сначала, жена. Но ведь нет… не женат я. Почему она обо мне так печется? Неловко мне от ее заботы, стыдно, понимаешь? Не знаю, как и жить дальше. Вот говорят, дочери позвонить надо. А как я буду разговаривать, о чем? Перепугаю только. С дочерью не могу, а ты говоришь – Анна! Не готов я.
- Не дрожит в душе-то?
- Дрожать, дрожит. Но разве это то? То самое? Дай мне время, отец. Боюсь, ошибиться. Обидеть боюсь.
- И то верно, сынок, и то верно!

Виталий, принимая поздравления, многочисленные восхищенные рукопожатия сожалел, что Софи нет рядом, и она не может разделить с ним успех. Без нее время тянулось бесконечно долго, да и мысли были уже далеко отсюда.
Пьяный без шампанского, которое начали разносить гостям, Виталий решил отказаться от фуршета, следовавшего за мероприятием и откланяться пораньше. Хотелось поскорей смыть с себя волнение прошедшего дня и выспаться перед дорогой.
Бажену он увидел выходящей из соседнего зала, подошел поблагодарить и проститься. Она протянула свою царственную холеную ручку, изящно вывернутую тыльной стороной. Виталий понял, приложил к губам, почувствовал, как дрогнули пальцы, вопросительно посмотрел в глаза. Она отстранилась и как-то слишком лихо отхлебнула из фужера, который держала в другой руке. Поперхнулась и закашлялась.
- На воздух, - сквозь кашель скомандовала растерявшемуся мужчине.

Уже в самолете, приняв изрядную дозу купленного у бортпроводницы виски, Виталий пытался забыться хотя бы кратковременным сном. Но мозг был до безобразия трезв и беспощадно анализировал подробности прошедшей ночи.
Они оделись, вышли из выставочного зала. На улице было до такой степени ветрено и промозгло, что как само собой разумеющееся он принял приглашение укрыться в ее машине. Водитель тут же газанул, и она, обдав стойким запахом сладких духов, смешанным с запахом дорогих вкусных сигарет, откровенно и беззастенчиво прильнула к нему. Он инстинктивно отстранился.
- Ты же не откажешь женщине? – влажно выдохнула с обидой.
В сумеречном свете машины блеснул прищур сверливших его чувственных глаз.
Черт! Черт! Виталий снова схватился за уже хорошо початую бутылку виски.
Запрещенный прием сработал!
- Твой шанс, твой звездный час, - шелестел в ушах ее шепот, - я открою тебе все двери в большое искусство. Твой талант и мои связи - разве плохой союз? Твои картины – откровение для меня. Мне захотелось начать жизнь с чистого листа. Ты поможешь мне?
Со вседозволенностью царицы, упиваясь своей победой, она срывала один за другим запреты и табу, заставляя сотрясаться его тело в безумных конвульсиях.
Совершенно обессиленный, смущенный и помятый он выбрался от нее только под утро. И по всему выходило, что это он ее соблазнил. У него в голове не укладывалось, что могло быть и наоборот. С кем угодно, только не с ним!
Очередной глоток спиртного обжег горло. Собственные трусость и предательство со всей очевидностью предстали его рассудку. Как теперь он мог коснуться Софи этими грязными мерзкими руками, которые только что обнимали другую: старую, бесформенную, нелюбимую?.. И отвратительнее всего было то, что он еще и получил от этого просто немыслимое удовольствие.
Теперь он понимал, Бажена привыкла получать от жизни все, и он был лишь маленьким очередным капризом развращенной дамы света. Согласившись выставляться в галерее он попался в капкан, из которого не так просто будет выбраться, если только отрубив себе руку, которой рисовал.
От Бажены зависело слишком много, так, что при желании она могла стереть его одним легким движением, словно карандашный эскиз ластиком. Это был тупик.

Утром в ресторане гостиницы было тихо и безлюдно. Анна завтракала молча, сосредоточенно вглядываясь в тарелку, словно пыталась прочесть там ответ на единственный важный для нее вопрос: насколько целесообразно ее дальнейшее пребывание в Москве? Она украдкой взглянула на Сергея. Вполне здоровый внешне мужчина, которому восстановили имя, документы, счета в банках, номера телефонов, не нуждался в няньках, и ее опека становилась унизительной для них обоих. Сергей тоже ел молча, думая о своем. Только Лев Семенович тщетно пытаясь разрядить обстановку, старательно пересыпал свою речь байками и анекдотами, но, в конце концов, тоже выдохся, посерьезнел и озвучил то, что заботило всех троих:
- Что-то сообщит нам сегодня профессор?

- Я остаюсь на сеансы психотерапии, - сообщил Сергей, как только вышел из медицинского кабинета, - но доктор хочет поговорить и с вами.
- Друзья мои, - фамильярно начал профессор, - я тщательнейшим образом изучил историю болезни Сергея Ивановича, последние события в его жизни, но причину, по которой он потерял память, установить не удалось. Смею предположить, что это был некий препарат. Без химии тут не обошлось. Но также предполагаю, что это был всего лишь толчок к заболеванию, что основная причина лежит гораздо глубже. Скорее всего, она в перенесенном глобальном стрессе, который связан с потерей бизнеса.
- Ааа, - Анна открыла было рот.
- Не перебивайте меня, – строго отреагировал он, - женщине сложней понять мужскую психологию. Для мужчины нет ничего страшней, чем остаться без дела, которым занимался без малого всю жизнь. Он может пережить потерю любимой женщины, но не потерю статуса, работы, в которую врос всей душой. Но, как я понимаю, бизнеса, ради которого он жил, больше нет, поэтому лечение будет длительным и сложным.
- Но, - все-таки возразила Анна, - он отказался от бизнеса, когда спасал дочь. Значит, все-таки любовь важней.
- Возможно, в стрессовой ситуации, когда речь шла о жизни ребенка, он готов был отдать все, даже свою жизнь. Но это только подтверждает мою теорию. Он и отдал жизнь, верней, отдал то, без чего нет для него жизни. Вернуть память, которую организм заблокировал сам, чтобы не взорвался мозг, теперь будет сложно. Лечение, как ни прискорбно это признать, может и не принести ожидаемых результатов.
- Получается спасение Сергея Ивановича в возвращении бизнеса?
- Да, конечно, в идеале так. Просто несомненно! Но поскольку это нереально, мы будем исходить из возможного. Вы знаете, что ученые называют мозг розовым ящиком, по аналогии с «черным»? Вот по результатам тестирования мне и удалось заглянуть в этот «ящик», причина понятна. Теперь надо найти способ устранить ее.
Например, Наталья Бехтерева, одна из величайших знатоков мозга, считает, что он помнит всю-всю нашу жизнь по секундам, но выдает нам только то, что необходимо на данный момент…
Профессор пустился в пространные рассуждения о свойствах памяти.
Анна рассматривала геометрический рисунок на полу и думала о другом. Очнулась только от прикосновения рук Льва Семеновича, когда он, придерживая за плечи, вел ее к выходу. Она машинально отметила, что руки его мягкие, теплые слегка подрагивали.
- Не хотите остаться в Москве еще на какое-то время? Я оплачу номер.
- Сергей не поймет, если я останусь.
- Держись, Аня, – тепло, по-отечески сердечно сказал Лев.
В ее глазах стояли слезы, но втянув их в себя в тот же миг, справившись, она улыбнулась.
- Спасибо, Лев Семенович, я ценю Вашу дружбу.
- Да если бы я только мог! – воскликнул он и осекся, наткнувшись на пристальный взгляд ожидавшего их Сергея.
- Мы завтра уезжаем, - ответил всем сразу.
Потом вдруг весело всплеснул руками:
- А что если устроить сегодня отвальную? Вот хотя бы у Анечки в номере? Вы не возражаете?
Она неопределенно пожала плечами.
- Ну, вот и ладненько, договорились! Вечером у Вас!

В доме Софии его ждали. Виталий это понял, как только Лея открыла дверь и захлестнув аурой домашности и радушия, вереща от восторга, мгновенно повисла у него на шее. От ее звенящего высокой нотой голоса все гадкое, грязное, все сомнительное и неразрешимое, сформировавшись в черный слизистый сгусток, инородным телом вылетел из него и шмякнулся где-то за захлопнувшейся тут же дверью.
Вот уже стремительно выбежала из своей комнаты Софи, остановилась за спиной сестры, замерла, восторженно прижав руки к груди.
Жанна Александровна, стоя в дверях кухни, улыбалась ему светло и просто, так, словно он вернулся домой:
- Лея, оставь Виталия! – выговаривала она смущенно, - он устал с дороги. Лучше помоги накрыть на стол!
И когда девочка охотно умчалась в кухню, напевая что-то веселое и беззаботное, он тут же утонул в глазах Софи.
Они держались за руки, всматриваясь друг в друга до головокружения. Как вдруг Виталий спохватился, испугался, что она читает в его душе, и вот-вот прочтет то, что он не сможет ей объяснить. Тогда он притянул ее голову к своей груди, туда, где билось его любящее сердце.
- Стучит, - доверчиво констатировала она.

- А это по какому поводу? – Симон, рассматривая позолоченную этикетку, вертел бутылку «Царской» в руках. – Русская водка? Слышал-слышал. По большей степени от тестя.
За столом установилась какая-то почти торжественная тишина.
- Это сувенир. Но вполне готовый к употреблению, – Виталий волновался, и шутить получалось не очень. Поэтому он сказал проще, - и повод тоже есть.
Когда наконец-то гостеприимной хозяйкой бокалы были наполнены вином, а в тарелках дымился по-домашнему ароматный суп, все в ожидании посмотрели на Виталия. Отступать и откладывать то, зачем приехал, было некуда.
- Жанна Александровна, - поднялся он со своего места, - я люблю Вашу дочь и прошу ее руки! Я также надеюсь, что Симон и Лея благословят нашу любовь.
- ВАУ! Да! Да! – закричала Лея, смешав всех и все, - ЙЕС! Классно!
Софи зарделась, а Жанна беспомощно посмотрела на мужа.
Струсив, как обычно, в ответственный момент, она поспешила под его укрытие, и Симон тут же заслонил ее своей надежной спиной:
- Таак, - оборвал он восторги Леи, – девочки, ну-ка быстро ушли к себе. Мы вас позовем.
Когда те послушно удалились, обратился к Виталию:
- Пока София живет в моем доме, я отвечаю за нее, и она мне не чужая. Но у нее еще есть отец. Жанна мать, но вырастил и воспитал ее он, поэтому одного согласия матери в данном случае недостаточно.
Счастье, до которого казалось осталось дотянуться рукой, внезапно ускользало, отдалялось и становилось призрачным. Земля точно пошатнулась под парнем, сдвинулась с оси и угрожающе накренилась. Не иначе Бог наказывал его. Он не достоин Софи.
- Виталий, ты пойми, - постаралась смягчить ситуацию Жанна, - я не против. И София любит тебя. Она ждала твоего приезда, я знаю, но пока ничего неизвестно о Сергее Ивановиче, не может быть и разговора о свадьбе.
- Но Софи мне ничего не говорила…
- Мы все время ждали, что от него вот-вот будут какие-то вести…, но уже давно ничего нет…, боюсь, что с ним что-то случилось.
Произнеся вслух то, о чем и думать боялась, она испуганно оглянулась на дверь комнаты, где дожидались дочери. Не дай Бог, это услышала Софи. Но закончила:
- В любом случае я могу принять решение, только будучи уверенной, что ответственность лежит полностью на мне.

Он уезжал ни с чем. Софи плакала. Виталий целовал ее глаза, готовый в любую минуту расплакаться сам. И самое неприятное, что такая неизвестность могла длиться и год, и больше.
- Я разыщу твоего отца, Софи. Напиши мне его данные.

Самолет набирал высоту. Вспомнив об обещании, Виталий нащупал листочек в кармане пиджака, он еще, наверное, хранил запах ее пальцев.
Виталий поднес бумагу к губам, потом раскрыл и испытал еще один шок.
«Горюнов Сергей Иванович», - перечитывал он в пятый, потом шестой, седьмой раз, пока София в его представлении не стала маленькой птичкой и не улетела.
Мир сузился до абсурда. Ведь если Софи дочь того самого Горюнова, то даже, если он его разыщет, девушки ему не видать как своих ушей. По сути, он против Горюнова никто! Что может предложить простой художник дочери олигарха?
Виталий с горькой усмешкой вспомнил, что по какому-то совпадению на первую свою выставку он попал благодаря именно меценатской деятельности Горюнова. Тот тогда еще, желая подбодрить начинающего художника, стал его первым серьезным покупателем. Картина называлась «Девушка, рисующая на песке». Интересно, где она теперь? Видела ли ее Софи?
Софи!.. Сердце обдало кипятком. Вспыхнуло больно, жарко. Виталий судорожно глотнул, схватился за грудь, и в следующий миг мир стал черно-белым.

Анна стояла под теплыми струями душа в своем номере люкс, в котором наконец-то после коммуналки могла неспешно и в любое время наслаждаться плодами цивилизации, и обдумывала, что скажет Сергею на прощание.
Ей так много хотелось сказать ему. Как она испугалась, когда поняла, что он приезжал и исчез, как ждала и надеялась, что он найдется, как видела его в многочисленных снах. И в то же время понимала, что не скажет ему ничего такого, потому что во всем этом вместе взятом больше не было смысла.
Все! Все! К черту грусть! Пусть запомнит меня веселой, и первым делом она сильно, докрасна, растерла себя жестким махровым полотенцем. Высушила и оставила распущенными волосы.
В конце концов, все не так плохо. Главное, что Сергей жив и его будут лечить в лучшем центре России.
Анна придирчиво осмотрела себя в зеркале, чего-то не хватало... Боль все равно бессовестно прорывалась наружу, и Анна приняла стратегические меры. Наложила погуще тени, тональный крем и сверху чуть румян, и только после этого почувствовала себя уверенней.
«Наштукатурилась», как сказала бы мама.
Мужчин она встретила с улыбкой.
Косметика эффектно оттеняла глубокий зеленый цвет глаз.
«Прихорошилась, - отметил про себя Лев, вручая ей букет хризантем, - для него, Сергея…»
Как же давно не дарили ей цветов!
В этой пьяняще-ароматной свежести лепестков было что-то давно забытое, щемяще-романтичное.
- Вы настоящий друг! – сказала, словно чиркнула спичкой. Сердце Льва, заранее щедро политое горючим, полыхнуло!
Запах непритязательного женского парфюма кружил голову, создавая атмосферу легкого, ни к чему не обязывающего, флирта.
Лев заботливо сервировал стол суши, которые только что купил в гостиничном ресторане, нарочито шумно гремел бутылками с разноцветным соком, балагурил. Шутил не в меру, смеялся сам, и наконец разговорил-таки Анну с Сергеем.
Включили телевизор и время от времени отвлекались на известные лица, новости, эстрадные песни.
- Друзья, за то, что все страшное позади! - Лев Семенович поднял наполненный соком фужер, - я верю, что в следующий раз мы соберемся все в полном здравии и уже дома.

Весь вечер Сергей тайком поглядывал на Анну. Был, был в ней какой-то шарм. Хотелось не просто слушать, но смотреть, как она говорит. Какое-то таинственное очарование проскальзывало в ней, когда в раздумье она поворачивала голову так, что отчетливей проступала синяя венка на виске, темнела и напрягалась, когда ей становилось смешно и уголки губ чуть заметно подрагивали. Но более всего манила и затягивала бездонность зеленых глаз-омутов. В них с надеждой и страхом он украдкой пытался прочесть ответы на мучающие вопросы.
Кто она? А если у них было что-то, и, возможно, она ждет от него этого. А вдруг не было, и она просто добрая душа, которая откликнулась на его горе. Что он вообще вообразил своим больным мозгом! Но тайна оставалась и не отпускала, требуя разгадки.
А Лев? Он же явно увивается вокруг девушки! Уже поздний вечер, а он даже не собирается уходить.
Впрочем… он сам, тоже...
Сергей поймал себя на мысли, что ему так комфортно и тепло рядом с ней, что нет никаких сил подняться, выйти в прохладу и темноту гостиничного холла, вернуться в свой номер, взгромоздиться на пустую кровать с шуршащими казенно-крахмальными простынями и слушать полночи, как безмятежно сопит Лев.
Анна меж тем с тоской думала, что вечер неудержимо движется к завершению, и завтра она так и уедет, ничего ему не сказав, и что это, скорей всего, даже к лучшему.

Нафиг все предрассудки! Лев он или нет? Сергей не подает никаких признаков влюбленности. Одинокая свободная девушка. И он тоже не железный дровосек.
Но Лев тут же перехватил взгляд Сергея и сразу понял, что просто обязан уйти и как можно скорей. Нет, наверное, он мазохист в душе! И Морин, преисполненный чувства собственного благородства, встал.
- Вы меня извините, друзья. Пойду. Нет-нет, - запротестовал он, увидев, что Сергей поднимается следом, - еще не поздно. Думаю, вам есть о чем поговорить на прощание.
Он силой усадил Сергея на место.

- Вы, наверное, устали? – не зная с чего начать разговор, спросил Сергей, - может быть, я тоже пойду?
Повисла неловкая пауза, не могла же она сама предложить ему остаться. Что он в конце концов подумает о ней.
- Хотите еще соку? – предложила вместо ответа.
- А мы с Вами точно на «Вы»? – в свою очередь задал вопрос он и затаился, словно ожидая приговора.
- Вы не поверите, но я тоже не помню, - улыбнулась вдруг так искренне и просто, что он невольно расплылся в ответной улыбке.
- Это можно как-то исправить?
- Попробуйте!
Кокетничала, дразнила, заигрывала, или была естественной?
Он вспомнил, как истошно она закричала тогда в церкви, как смотрела на него, вцепившись в руку.
А теперь? Ускользает, балансируя по краю тьмы между прошлым и будущим, готовая вот-вот сорваться, упорхнуть, исчезнуть. Самое же ужасное, и он это понимал, что виноват сам.
Но что? Что он мог сделать, если ничего не знал ни о себе, ни о ней?
«Так узнай! - подталкивал внутренний голос, - что тебе мешает? Вы одни, она и ты, женщина и мужчина».
По телевизору шел концерт. Мелодия создавала приятный фон, но ситуация неловкости сохранялась. Как вдруг, все резко изменилось.
«…Отраженье света глаз моих
Я нашел в глазах твоих, любимая!»

Он не понял и не успел осознать, что произошло в следующее мгновение. Анна внезапно схватила пульт, и музыка порывом ветра, громким и освежающим, ворвалась в сгущавшуюся атмосферу.
«…Всего лишь раз взглянул в твои глаза,
И сердце сразу радостно забилось,
Я знаю точно, что бы не случилось,
Любовь не предадут твои глаза.

Я увидел лучезарный свет
В зеркале души твоей застенчивой.
У меня сомнений больше нет,
Небесами мы с тобой обвенчаны.

Чист души живительный родник,
Красота духовная незримая!
Отраженье света глаз моих
Я нашел в твоих глазах, любимая…!»

Мощная волна мелодии, ломая преграды, срывая тормоза, стихийно подхватила их, захлестнула и накрыла с головой. Губы, словно ища спасения в этой неуправляемой круговерти, отыскали друг друга, раскрылись и слились в бесконечном мгновении.
Однажды глотнув из чистого живого трепетного родника, они как путники, долго блуждавшие в пустыне, иссохшие и изможденные, теперь не могли напиться друг другом. Жажда была всепоглощающей.
Однажды вдохнув вместе, они уже не могли дышать по отдельности.
Сергей чувствовал, что теперь она была его воздухом, его жизнью, и он истово хотел жить. Стремясь вобрать всю, ненасытно он поглощал ее полной грудью. Но и этого становилось мало.
Дыхание делалось более жадным неровным, прерывистым, требовательным.
Черпая силы в ней! В ней! Он решительно срывал последние путы одежды, кандалы сомнений, цепи рассудочности. Все-все лишнее и мешающее.
Руки, тело, словно стали самостоятельными. Они знали то, что не умещало в себе сознание. Они чувствовали упругую зовущую грудь под тонкой атласной тканью, податливое влекущее земное, грешное и святое одновременно.

Любовь, робко притаившаяся в ее душе, со скоростью, отпущенной на волю пружины, распрямилась, пронзила внутренности, пробуждая необузданное, дикое, первобытное алчущее женское начало. Тело будто уже не принадлежало ей. Подчиняясь законам невесомости, ликуя, взмыло в необъятность космоса, распахнулось ему жадно, истово. И вся без остатка вселенная вошла в него, наполняя неописуемым восторгом, болью, счастьем, блаженством и… смыслом.

Сергей почувствовал, как она вся напряглась, вытянулась сильно натянутой струной, выгнулась до предела, вскрикнула и… всхлипывая, обмякла.
Он нашел в темноте ее губы, и она ответила так нежно, почти по-матерински, чутко, улавливая его настроение, что он осознал – это и есть любовь. Анна любила его. 
С взорванным, совершенно изодранным в клочья мозгом, пораженные, они еще не могли до конца осознать то великое, что случилось с ними только что. Заблудившись во времени и пространстве, они были просто трогательно, тихо и безмятежно счастливы.
- Аня, ты мое чудо. Ты чудо, - повторял он, пока она не закрыла ему рот нежным глубоким поцелуем. Он снова утонул в ее ароматных пышных волосах.
Они пили из родника еще и еще, уже неспешно, смакуя каждую каплю.
- Я так ждала тебя. Всю жизнь…
Он уснул, целуя ее грудь. Уснул внезапно, тихо, как младенец.
А она еще долго лежала с настежь открытыми глазами, прислушиваясь к своим новым ощущениям, мыслям, вглядываясь в блики работающего телевизора.
Как же ошибается медицина! Еще немножко, и он вспомнит все. Она чувствовала это со всей силой обостренной женской интуиции. Они вместе победят его болезнь. Надо только любить его так сильно-сильно, как сейчас на это способна только она.
А завтра она уедет и у них есть только одна ночь. Анна повернула его на спину и осторожно поцеловала в губы мягко и чувственно так, что он откликнулся, потянувшись к ней всем телом.
- Жж-анна, - пробормотал в полусне.
Она не сразу поняла. Анна? Но только что он называл ее Аней.
- Жанночка… любимая.
Обожгло так сильно, что внутри живота сжалось в жесткий больной комок. Она резко отстранилась, села, готовая вскочить и бежать. Бежать от позора, от разочарования, от новых мук и сомнений, подальше отсюда!
Но отдохнувший, он сильно, властно, настойчиво притянул ее к себе. С наслаждением припал к губам. И они заново, утоляя жажду друг в друге, целовались до беспамятства.
Анна снова и снова трепетала, растворяясь в его сильных жарких и нежных объятиях. Только теперь она знала, что ворует. Знала и все равно не могла остановиться. Сгорая от мысли о своей порочности, понимала, что любит этого мужчину. Любит и будет любить всегда несмотря ни на что. И с этой ночи любила еще безрассудней, бешено, до душевной и физической боли, до изнеможения, до самопожертвования.
Она не уснула до утра. Первые печально-сумрачные отблески хмурого утра принесли некоторое отрезвление и… решение. Теперь она знала, что делать, чтобы вернуть ему прошлое.

В главе использованы строки из стихотворения авивудчанки Ирины Савельевой «Лучезарный свет».