Она

Она исчезла полтора года назад. Просто исчезла, никаких зацепок, никаких звонков, никакой истории. Родители были в шоке, а я – в панике. Я лежал ночами без сна и вспоминал её, такую родную и красивую. Все мои стихи до сих пор продолжали рождаться посвящёнными ей. Каждый мой вдох молил о её возвращении, каждое мгновение жизни было бессмысленной мукой, кроме нескольких часов блаженного сна, которым я забывался под утро и в котором вновь мог отдаться ей.
Тяжело жить во сне. И поэтому я просыпался. И пытался продлить сон воспоминаниями из нашего детства.
Мы никогда не ходили в садик, благо, заработок родителей позволял это, нам нанимали дипломированную няню, которая учила нас основам наук и просто всяким полезным вещам. Я вспоминал, как мы вместе дурачили эту няню, весьма изобретательно или, по крайней мере, нам так казалось. Подсыпали в чай соли, в суп сахар, а в тапочки наливали свежевыдавленный чесночный сок. Мы играли в прятки в саду и рассказывали друг другу свои сны, улёгшись на мягкую траву.
Потом была школа, и я впервые узнал от своих одноклассников и от тех, кто был на год младше меня и учился с ней в одном классе, что моя сестра – дура и уродина. Меня чуть не выгнали за то, что я что-то кому-то сломал, а она плакала и не хотела ходить в школу. Родители могли бы нанять ей гувернанток, но считали, что нужно приобщаться к коллективу. А коллектив считал иначе. Мы практически перестали общаться. Приходя домой, она запиралась в своей комнате и не выходила из неё.
Потом мне стало четырнадцать, а она переоделась в чёрное. Мы отдалились друг от друга ещё больше и я не видел, как она растёт и меняется: я редко её видел, она приходила домой, ложилась спать, а ночью вставала, и тогда из её комнаты струилась странная музыка и тёмно-красный свет. Я начал думать о ней.
Однажды я увидел её. Она была в саду в предрассветных сумерках. Я спустился к ней – бледному призраку в чёрном платье и волной волос, струящейся до пояса. Она стояла рядом с качелями. Я не решился окликнуть и подошёл. Её плечи белели в полумраке. Оглянулась, увидела меня и снова отвернулась. Положил свои руки на её плечи и удивился – тёплые. Я был выше её. Её голова опустилась на мою грудь, а глаза закрылись.
Она окончила школу. Мы общались только там, в сумерках, где было волшебно и спокойно. Но однажды она позвала меня к себе в комнату. Она хотела показать мне свои рисунки. Дала альбом и куда-то вышла. Её долго не было, и я успел просмотреть все рисунки. Потом я увидел толстую тетрадь – дневник. Я открыл последнюю страницу и увидел, что все записи там посвящены мне. Я раз за разом перечитывал эти записи. Пока не удостоверился о том, что я всё правильно понимаю. Потом вошла она и увидела всё. Я первый раз за долгое время увидел, как она улыбается. Она подошла и прикоснулась ко мне губами, а я к ней.
Она стала уходить ночью куда-то, а потом приходить. Я тогда уже ждал её в её комнате. Она всегда приходила радостная. Мне было семнадцать, и я прижимал её к себе, не задавая вопросов. Однажды она пришла не радостная и сказала, что мы долго не увидимся. Я плакал, ведь я любил её. Она гладила меня по голове и тоже плакала. А потом она исчезла.
Мне уже почти девятнадцать, и я каждое утро вспоминаю всё это, а потом весь день живу этими воспоминаниями. Но сейчас я вспоминаю это ночью. Я чувствую, что сегодня особенная ночь: свежо и светло, полнолуние и лето. В моей комнате есть балкон, и сейчас он открыт. Я вижу, как белый тюль вздувается на сквозняке. Там тень, на балконе, и я вижу, что она живая. Она двигается, она идёт ко мне, и я вижу её лицо, бледное, как всегда, и родное. Она в том же чёрном платье, что и тогда в саду. Я стремлюсь к ней всем телом, и она подбегает ко мне, обнимает и прижимает, как и я её.
Мы говорим друг другу много слов, очень ласковых, какие мы говорили друг другу всегда, когда обнимались. Её платье тихо шуршит у ног, когда она устремляется на меня, я чувствую, какая она холодная, но пальцы уже сплелись. Она шепчет мне на ухо слова, которые я не слушаю, я скучал по ней, и я имею право выслушать всё потом. Но я слышу слово кровь. Я пугаюсь, но она целует меня в шею, и я чувствую, как что-то обжигающее течёт по мне и стекает на подушку. В глазах темнеет, мне страшно, но вот она поднимает меня легко, словно тряпичную куклу, прижимает к своей шее, а потом я чувствую это: очень тёплая и приятная жидкость. Амброзия. Я не могу удержаться и пробую кончиком языка, потом облизываю губы, потом всю шею, потом я нахожу место, из которого сочится эта жидкость. Прикладываю к ней губы.
Она рядом – прекрасная, мёртвая, гладит мою грудь. Теперь я вижу всё. Родители никогда не любили нас. Теперь мы мертвы, и мы больше не брат и сестра. Теперь мы – мать и сын.