Гори всё огнём

У вас холодная рука и бледный цвет кожи.
Болеете?
Одевайтесь потеплее, не подражайте новостным корреспондентам, которые в любой мороз красуются перед камерой без шапки. У них волосы выпадут к сорока годам, это же физиология. И не смотрите телевизор, - тогда всё будет в порядке.
Вот, кстати, моя улица. Знаете, в чём её особенность? Почти в каждом доме по левую руку совершалось самоубийство. В основном, через верёвку. А если взять улицу в целом, то на первом месте отравления техническим спиртом, на втором – гибель в авариях. Эти дома оставляют странное впечатление, если пройтись мимо них в летних сумерках. Человек со стороны может подумать, что здесь могут жить разве что сумасшедшие да алкаши и будет прав на восемьдесят процентов. Попробуйте посмотреть «Доброе утро» каждый день перед работой на лесопилке и я посмотрю, что произойдёт быстрее – сойдёте ли вы с ума или начнёте пить до галлюциногенного угара. 
Кстати, о волосах… Вон там живёт Сёма Кривцов. Он облысел, по-моему, годам к двадцати шести. Пьёт так, что руки трясутся перманентно. Отличное слово – «перманентно». Обожаю иностранные слова. Пролонгировать, консалтинг, лизинг, страна менеджеров и коллекторов. Отвлёкся. Заносит иногда, бывает. О Сёме говорил? Меня, привыкшего переступать через алкашей, ползущих домой по-пластунски, и то продирает до печёнок, когда я вижу его глаза. Они выпуклые, блестящие, как растительное масло и абсолютно мёртвые. 
Удивительно, что он дожил до тридцати пяти лет. Крепкое здоровье, наверное, хотя с виду и не скажешь. Фитнесс-клубов здесь нет, физическое здоровье поддерживается регулярными, как советская утренняя гимнастика, упражнениями по подъёму и выносу гробов. Три-четыре, закончили упражнение.
Хе, вспомнил тут… У меня напарник, Андрюха, просыпается каждое утро со словами «скорее бы сдохнуть». Однажды, на перекуре, он рассказал мне про своего деда, который, как поют рок-романтики, «жарил спирт». И одним зимним вечерком он его «пережарил». У него так поднялось давление, что выскочил правый глаз и повис на нерве, щекоча щёку. Щекоча щёку, щекоча щёку! Дед был под таким градусом, что полез за ножницами в комод и перерезал нерв. После этого его скрючило винтом и парализовало. Промучившись пару дней он умер и его, скрюченного, еле уложили в гроб. Романтика!
Летом эти дома погребены в тенях тополей, а бурьян и репейник скрывают окна первых этажей. Если станет жарко и липкий пот покроет бледное лицо, не останавливайтесь в этой тени, - ошпаритесь собачьей крапивой. А из окна, заколоченного обломками горбыля, может прилететь бутылка. Не смотрите, что оно заколочено. Одна доска всегда держится на соплях, чтобы можно было в любое время высунуть руку, взять двадцать рублей и выдать смятую бутылочку из-под лимонада, заполненную вовсе не мёдом.

Я живу на втором этаже и каждую ночь долго верчусь в постели, прежде, чем уснуть. Не из-за того, что трудно засыпать в одиночку на двуспальной кровати в столь цветущем возрасте, а потому, что боюсь. Боюсь, что дом снесут, пока я буду спать, а сплю я иногда до двух часов дня, когда нет работы. Лесопилку-то сожгли, вместе со сторожем. Да, подпёрли чурбаком дверь и прощай, Потапыч.
Осторожнее, на эту ступеньку лучше не наступать. Вот моя берлога. Одевайте тапки.
Одевайте-одевайте, а то осколок стекла вопьётся в ступню. Я телевизор разбил на днях, так что не знаю, чем мы будем сейчас заниматься. Почему разбил? Да как-то раз позвонил на работу и мне сообщили, что денег мне ещё не перевели. Их, кстати, я не видел уже два месяца, а жрать охота каждый день. В общем, включил телевизор и заглянул в шкаф. Там было немного соли, рассыпавшаяся заварка и корчка хлеба, сухая, скрипучая, покоробившаяся.
Я заварил себе чай и принялся есть хлебушек, уставившись в экран. А там – выходки взбесившейся с жиру Кэмерон Диаз, модные галстуки, саммиты ООН, миллионы рублей, выделяющиеся на отслеживание (или лучше – «мониторинг») опасных метеоритов, один хрен падающих на нас, шеф-повар, готовящий «суши». Мне захотелось выйти на улицу, убить кого-нибудь, брызгая слюной; увидеть чиновников, висящих на столбах. Мне захотелось, чтобы мир сгорел в огне, как Потапыч.
И я разбил телек.