ОПАЛ. часть1

О тебе узнал я во вчерашнем странном сне,
То, что я увидел, будет вечно жить во мне,
Если ты захочешь меня поцеловать,
Ветер знает, где меня искать.

    Песня из репертуара группы «Браво» 1996г.


Поздний час. Тёплая ночь. Глупая луна.
Банальности и штампы, - первая "проба пера".
Сколько ж мне было, 15 или 20? Не помню. А может, этого и не было вовсе, лишь приснилось, как и весь этот мир.

Фонари под окном наполняют комнату тревожным бледным маревом. Наверное, "тревожное и бледное" творилось в голове. Ворочаюсь, душно. Подымаюсь, в нерешительности замираю перед распахнутым окном. Это сейчас, " в нерешительности замираю", все-таки верхний этаж. Тогда, был первый) Натянув пушистый свитер на голое тело, выхожу во двор.
Старые яблони воткнули в черноту свои корявые пальцы. Воздух неподвижен и глух. Чернота давит, до спазма, до невозможности дышать. Ни один звук не нарушает мертвый покой поздней ночи. Время – бесконечность. Гримаса вечности. Не здесь.


 Взгляд залипает в пепельном полотне. Сквозь рваные бреши звезды льют свой холодный таинственный свет, наполняя всё вокруг чёрно-восковыми силуэтами.

Подростковая патетика, нищий слог и крайняя эмоциональная нестабильность. Прожить ещё год. Получится, будет продолжение. Только найти смысл. Отторжение близких и родных, непохожесть на друзей, суициды и гибель похожих.

Тогда и родился Опал.
Вечный пацан, которому не страшна смерть, он знает и всё понимает.



В звёздных огнях я вижу твои глаза.
ТВОИ ГЛАЗА
Ярко–серого металлического оттенка с
палевыми вспышками. В глубине - огонь.
ТЫ РЯДОМ!
Чувствую, ты рядом. Мурашки по коже, ощущаю незримое присутствие.
- ПОМНИ ОБО МНЕ, -
в звенящей тишине я слышу твой голос, читаю в звёздных глазах: Помни обо мне,
ВДРУГ, -
как бешено стучит сердце:

- Вдруг ОСТАНЕШЬСЯ ОДИН.

 Порыв ветра, словно распахнули дверь. Гулко, царапнули асфальт сухие листья.
Палевое облако прилипло к рожку молодого месяца и медленно меняло свои очертания,  рисуя знакомый образ. Залип. Ноги приросли, "макаронный взрыв" причёски торчал, точно под током. Страха не было. Так, трансцедентные горки, фейерверк эмоций, выброс гормона.
         
- ПОМНИ ОБО МНЕ В ТИШИНЕ НОЧНЫХ КАРТИН.
 - Почему же сейчас я слышу слова твои? Хорошо помню эти строчки, которые ты записал в моём походном блокноте.

- ПОМНИ ОБО МНЕ, -  чувствую, сейчас ты со мной. Свидетели этого звёздные глаза, да всплески, затопившие пространство электричеством, пронзающим моё тело.
 ТЫ доверил мне сокровенное.
- ВОЗЬМИ ПЕЧАЛЬ МОЮ В ЗАЛОГ, ПОМНИ ОБО МНЕ. ЗНАЙ, ЧТО ТЫ НЕ ОДИНОК…»

Я с тобой. Я всегда с тобой. Смотрю в глаза твои. Опускаю руки в золотистые мягкие, как у бельчонка волосы, прижимаясь щекой к холодному носу. Чувствую, как бешено долбит сердце, слышу вздохи, из несомкнутых тонких губ, жадно вдыхаю твой стон, чувствую тебя каждой клеточкой своего наэлектризованного тела…
Чудо ты моё, ясноглазое! И как же мне без тебя?
 Ты – рядом. Любовь моя, мой Хранитель.

Черноту неба прорезала бледнеющая дорожка робкой предрассветной серости.

2.
Рассвело, розовое марево над синими вершинами за окном поезда.
-Ту-дук, ту-дук. Ту-уу. ДукКккк. Пшшшшшшш – хХ,  Кх-Кхеее - откашлялся мой поезд.
-Пиво - лимонад - минералка, - приветствовал нас перрон.
- Такси- девочки- водка, - вкрадчиво делится город.

3.
  На пару дней работа снова забросила меня в незнакомый городок. Нужно быстро сориентироваться, найти недорогое жильё на пару дней, и выполнить объёмную суетную работу интервьюера, пообщаться с сотней-другой жителей по вопросам  экономики и политики, по 10 рублей за анкету, выдержать бесконечные расспросы, жалобы, исповеди и многочисленные ругательства бедствующих горожан  в адрес правительства всех рангов,  летом 1998 года. Братки прибирали к рукам вокзалы, заводы и нефтяные промыслы, другие же, воодушевлялись вкусом первого сникерса или невиданной до этого жестянкой пива, да пакетиком солёных орешков.  Всё это было. "С такими мыслями", да не было ещё никаких мыслей, лишь ранее утра бодрило прохладой, а я спускался со ступенек поезда, повесив через плечо спортивную сумку с рабочим костюмом, да кипой бумаг.
 
  На перроне бросился в глаза черный гранит античной амфоры со светлыми кристалликами разводов сбоку. Она томно стояла на сером бетонном постаменте в окружении круглых бездонных урн с чадящими сигаретными остатками. Нежными завитками верх вазы покрывали белые каллы в ореоле невысоких кожистых листьев в сигаретной дымке вокзала. Казалось, никакие другие цветы не будут в ней столь томны и нежнЫ одновременно. Не отсюда, античные руины и обнаженные пифии, это совершенно не здесь, пригладив вихры, я окончательно избавился от сонливости очень уж раннего утра, и как всегда, старался по первым впечатлениям уловить ход дальнейших событий, увидеть знаки. Внезапно что-то массивное врезалось мне в плечо, едва не сбив с ног:
- Совсем отмороженный, стоит и спит! Семейная пара с огромными «кутулями» вещичек, в раскорячку куда-то спешила, ругая друг друга и все препятствия на своём пути, в том числе и меня.  Пространство вокруг заполнилось суетой разнокалиберных пассажиров, сошедших с поезда,  челноки  с сумарями, отпускники  в кепках и шлёпках, студенты  с пивом,  запах вагонных стоков, зажаристых пирожков и пыльных вокзальных лавок.  И я в этом бодрящем водовороте, на плече у меня уже ехала чья-то сумка, от которой пахло селёдкой, лёгко прошлись по ногам, рядом надрывно требовал внимания  чей-то бедный ребёнок, размазывая свою беду по закопченной рожице. Мелкими шажками я выгребал из людского потока куда-то  в сторону, чтобы изучить   карту города.


   В стороне, моё внимание привлекла группа плохо одетых людей, вероятно, бомжей. Не то, чтобы я их редко встречал в других городах, наверное, к этому трудно было привыкнуть в конце девяностых. Облокотившись на перила  лестницы белого мрамора стоял невысокий старик. Пышная седая борода обрамляла худощавое лицо,  спокойный, проницательный взгляд, который не бывает у приверженцев пагубных пристрастий. Подранная на рукаве зеленая накидка, кирзовые сапоги, брезентовая сумка через плечо, да самодельная резная трость, дополняли вид странника. Было  в его облике некоторое благородство, что-ли,  отличавшее старика от вокзальных сибаритов. Больше он походил на старца или сельского пастуха. Рядом с ним, на портике ступенек сидели двое девочки, лет восьми-десяти. Одеты они были пестро, но в теплые добротные вещи.  Чуть  в стороне стоял мальчик постарше. Был он в безрукавке непонятного цвета, сделанной, вероятно, из солдатского кителя, и серых холщовых брюках. Босиком стоял он на грязном полу вокзала. Видимо, почувствовав мой взгляд, он обернулся, поднял глаза, посмотрев  в мою сторону.
Невероятные глазищи были у этого пацана. Цвет их я тогда ещё не знал, но они, словно светились на смуглом лице мальчишки. Был он худощав, даже, - более того, черты лица заострились, и каким-то образом,  взгляд его глубоко сидящих глаз создавал невероятно сильное впечатление. Просто невероятно, что такие глаза могли быть у мальчишки. Непокорные светлые волосы вихрами торчали в разные стороны.

 Я отвёл взгляд, но уже через тройку секунд посмотрел вновь. Со мной такого никогда не было, пусть буду груб,  пусть выгляжу идиотом, но хочу смотреть! Глядя на меня, парнишка чуть улыбнулся, я же, побрёл к выходу..
1.3.

День был жаркий. Я втянулся в работу - непрерывно брал интервью, едва успевая делать записи, перемещался из одного района города в другой. В перерыве успел выпить бутылку лимонада, да выкурить горькую беломорину. В этот день я много успел, даже ошалел от непрерывного, порой, бестолкового общения. Близился вечер. Нужно было прерваться, не мешало бы, что-нибудь и поесть, да и ночлег ещё предстояло найти. Я зашёл в магазин и купил большую бутылку своих любимых сливок и свежайшую ароматную булку, посыпанную настоящим маком и ещё какими-то жуками. Я вышел на улицу, свернул в узенький проулок, ведущий куда-то вниз, и очень скоро вышел к деревянному настилу, ведущему к реке. Не доходя до воды, свернул в сторону на узенькую тропку. Нагнувшись, пролез под зарослями береговых ракит и оказался на песчаном островке берега, на котором очень кстати лежало большое поваленное дерево. На нём я и расположил свой провиант. По небу лениво скользили белогривые лошадки, которые ненадолго скрыли слепящий гелиос, давая тень уставшим глазам. Я потянулся, не спеша разделся. Рядом никого не было, поэтому скинул и трусики, можно было искупаться по-царски. Потрогал воду, - заходить было холодно. Я разогнался, и занырнул в спасительные воды. Плавал  недолго, но с удовольствием нырял в серо-зелёную, и такую сейчас для меня приятную водицу.  Вынырнув, сделал глубокий вдох, и донырнул до самого берега, вышел, и по собачьи отряхнулся.
А на моём бревне сидел тот самый парнишка, который привлёк моё внимание утром на вокзале. Теперь уже он с нахальным видом пристально меня рассматривал. Его взгляд был спокоен и, более чем серьёзен. Я медленно подошёл. Набросил рубаху. Под его взглядом я чувствовал себя совершенно неловко, хоть и был старше его, вероятно, годка на три.
- Не дрейфь, бить не буду! – нагло заявила прокопченная до черноты рожица, улыбнувшись лишь самыми уголками глаз, сохраняя серьёзно-воинственный вид. Чуть помедлив, парень протянул мне папироску, вынутую из моей же пачки, поднёс спичку, закурил и сам.
Я закашлялся от неожиданности. А мальчуган разом потерял всю свою серьёзность, согнулся, и заразительно весело рассмеялся. Рассмеялся и я, уже не стесняясь мог рассмотреть своего неожиданного приятеля. Удивительно живое худощавое лицо, на котором как будто какой-то своей жизнью жили необычайно яркие, точно нарисованные трепетной кистью мастера-виртуоза чуть раскосые глаза. И, если сейчас
мальчишка хохотал, его глаза смеялись стократно, хотя, чаще было как раз наоборот...
 Наконец я оделся и разделил свой завтрак, или ужин. Жевать вдвоём было гораздо вкуснее, хоть пока новый знакомый меня немножко напрягал.
- Ты живёшь здесь, рядом? – спросил я, чтобы не молчать.
- Дааа, бывает, - как-то неопределённо ответил пацанёнок.
- А ты, наверное, решил поселиться на берегу, – спросил он, и яркая вспышка мелькнула  в его глазах.
-Ты можешь предложить что-то лучше, - вспомнил я о необходимости искать ночлег.
-Зачем тебе лучше? – усмехнулся он, опустив глаза, - не ссы, на вокзал всех пускают.

Подробно расспрашивать  парня об утренней встрече я не решился. Захочет - сам расскажет. Я поведал ему о своей работе, множестве впечатлений сегодняшнего дня.  Он внимательно слушал, улыбался, расспрашивал.
- А звать тебя как,  - спросил он.
- Илюхой.
 - А меня – Палькой, на мгновените он взглянул на меня.
- Пашкой? – переспросил я.
- Нее, - Опалом, - спокойно поправил он. – отец назвал. Он знахарь был,  люди говорят, мог рассказать жизнь человека уже при рождении. Имя, говорил он, - наполняет судьбу силой, так-что, я сильный и благородный, и он картинно оттянул свои серые, не по размеру штаны, и они звонко щёлкнули его резинкой по тощему животу.  Мы рассмеялись.

Уже серьёзно Опал посмотрел мне в глаза. Казалось, он видит меня всего, смотрит сквозь меня - вдаль, где в пастельной синеве краснело предзакатное солнце. Пора было подумать и о ночлеге, но расставаться почему-то не хотелось. Я чувствовал, что чем больше вижу своего нового знакомого, тем интересней он мне становится. Наверное, отчасти из-за этого я и поспешил утром уйти с вокзала. Теперь уже я слушал Пальку. У него был звонкий, срывающийся на фальцет голосок, а некоторые фразы он говорил приглушенно, как бы вкрадчиво. Не осознавая, любовался его
ловкими движениями, даже серьёзностью - что у него не очень-то получалось, и какой-то ещё детской открытостью. Но почему-то, рядом с ним я не мог расслабиться. В его детских глазах жила ВЕЧНОСТЬ. Жутковатое ощущение. Казалось, он перенёс беду, непосильную для его лет, и никак не может забыть, а может, и понять происшедшего. Его хотелось радовать, отогреть, и видимо эти чувства рождали теплоту и симпатию, ведь Палик был ещё и младше.

- Пойдём, покажу тебе город, - предложил он, - о ночлеге не думай, - упредил он мои опасения. Я признался, что за день сильно устал, а завтра ещё один трудный день. Не хотелось погружаться в шум и суету центральных улиц, да и одет мой спутник был в не самую свежую одёжку. Медленно мы поднялись от реки. Не доходя до ближайшей улицы, Палик попросил меня немного его обождать, а сам юркнул в какие-то кирпичные катакомбы. Я огляделся, наверное, здесь когда-то стоял богатый дом-усадьба. Недалеко были видны кованые ворота, сохранившиеся каким-то чудом, наверное, с прошлого века. Вниз к реке вели ещё
угадывающиеся широкие ступени. По бокам ровными рядами росли могучие липы…
 Вдруг, Палька словно вырос передо мной. Был он уже в совершенно другой одежде: светлые, аккуратно отутюженные брючки, лёгкая кремовая рубашка, широкий ремень ладно облегал его талию, а тёмная пряжка ремня горела красными искорками и переливалась, казалось, всеми цветами радуги.  Перемена в его одежде была столь поразительна, что я смотрел на него, не отводя глаз.
Наверное, опять у меня был смешной вид, - на мгновение искорки осветили его глаза но тут же угасли:
- Вот, только обувь, - виновато сказал он и улыбнулся, мальчик попрежнему стоял босой. Мы быстро добежали до магазина, который я приметил поблизости ещё утром. Ну, конечно, там были лёгкие кремовые туфли, которые я когда-то видел и хотел приобрести. Они пришлись ему впору. Я подрабатывал, и деньги у меня были, так что, на улицу мы выскочили уже с обновкой. Спасибо Палику, что он позволил сделать ему этот маленький подарок без каких-либо стеснений с его стороны.

1.4.
Опал повёл меня старыми городскими улицами, неспешно рассказывая удивительные истории. Людей на этих улочках мы почти не встречали, не в пример центральным. Вдоль дороги росли старые  раскидистые тополя и каштаны, вероятно, ровесники города. Где-то внизу за каменной стеной журчала быстрая речка, в которую раньше сливались все городские нечистоты, а нынче, только избранные. Фонари тускло освещали невысокие каменные дома досоветской постройки, причудливые арки, старые памятники, наполовину срытые разросшимися деревьями.
- В этом доме жил Граф, - продолжал Палька свои комментарии, -  герб его рода ещё можно различить на лепнине, но уже под многочисленными слоями краски и штукатурки. Говорят, что его с малым внуком солдаты расстреляли прямо в детской. С другой стороны здесь работает магазин, а жить здесь никто не может, ночью приходит Граф с мальчиком..
- А на этом доме – Сова, - продолжал Палька, - она его охраняет, а так бы, давно снесли. Хотели строить какой-то банк на этом месте. Я поднял глаза и увидел на крыше бронзовую сову. Тусклый вечерний свет выхватывал темно-зеленоватую   с корродирующими подтёками голову птицы. В развороте, казалось, что она живая и замерла лишь на мгновение. В войну здесь был госпиталь, и ни одна бомба  не могла в него попасть, а из сада, есть вход в катакомбы, которые ведут до самой
реки.
 
Мы вышли к старому парку и сели на бетонную скамейку, густо меченую каркающей братией под раскидистым клёном.
- Не кури здесь, не надо, - попросил меня Палька,  до революции здесь кладбище было, потом сровняли, теперь, клёны да рябины. А вон там,- взглядом он показал на ближайшее здание, - была  часовня. Действительно, черты храма ещё угадывались  в классической планировке стен  с колоннами и сводами, но только если об этом знать. Теперь здесь был Дворец Культуры с дискотеками по выходным дням, о чём говорила вывеска на фасаде здания. А на соседней улице я увидел дом, где последние годы жизни провёл Осип Эмилиевич Мандельштам. Пятиэтажный дом стоял всё на том же старом кладбище, а одно из надгробий было вмуровано в стену дома. Для меня это было знаком...

Я слушал Пальку, изредка вставляя вопросы, даже не решался перебивать. Казалось, мой друг может рассказывать бесконечно. Рисуя историю каждого дома. Даже не дома, а каждого уголка земли, каждого камня, встречавшегося на нашем пути. Как будто он сам был свидетелем событий, о которых упоминал, будто мог видеть сквозь толщу событий и наслоений. А глаза на его лице, жили какой-то своей, отдельной жизнью. Это пугало и завораживало одновременно, раскосые глаза сужались, казалось, проникая в запредельное. Диск чёрных стрелочек в серебристом тумане зрачков постоянно замирал, и в эти минуты лицо Опала, было совершенно не детским. В такие мгновения я готов был по-дружески его обнять или поцеловать, как целуют ребёнка, чтобы только вернуть его из тёмных событий прошлого.

1.5.
Под его истории,  я и не заметил, как мы вышли на окраину города.
- Вон и мой дом виднеется, - будто очнулся Палик, показав на дальний бревенчатый домик, за которым открывался вид на поле, уходящее вдаль, до самого горизонта,  переходящего в звёздное небо, - пойдем. Не будем никого будить, - он тихо приставил лестницу к стене дома и взобрался на чердак.  Я влез следом за ним. На сером полу из старых широких досок, лежали матрац и одеяло. Пахло свежим сеном. Желтоватый лунный свет струился сквозь маленькое круглое оконце. Не спеша, словно в замедленном кино, увидел я, как он расстегнул пуговички рубашки, медленно являя себя точёным рельефом туловиша. Наполнившись потоками воздуха, рубаха плавно опустилась на деревянные перильца. Чтобы не испачкать низ брюк, Палька высоко поднимал ноги, доставая их из штанин, и я снова замер, любуясь его движениями. В лунном свете его худощавое бронзовое тело казалось посеребрённым. Я сморгнул, стараясь выйти из оцепенения, ведь передо мной стоял обычный мальчишка, нормальный пацан, такой же, как и большинство наших годков. Но для меня сейчас он был самым недосягаемым и желанным одновременно. Отстранённо не земным, божественным, и вместе  с тем, каким-то, очень близким. Хотелось служить ему, касаться ланит, так редко знавших обувь, ощущать прикосновения лишь волосков, кое-где бархатом покрывающих его  бёдра и предплечья, не смея коснуться кожи. Хотелось трогать и целовать его пальцы, залечить боль от шрамчиков на ступнях и ладонях, омыть языком каждую ложбинку или плавный изгиб, моего пацана – моего бога... Я не представлял, как жил раньше, не зная его, не смел загадывать на будущее (все времена разом потеряли своё значение). «Был только миг» и манящая бездна его глаз,  влекущая в чёрную пропасть – пространство между мирами, в серо-звёздном ореоле его зрачков.

В свете луны его точёная фигурка светилась мягким древесным теплом и прозрачным инеем голубоватого серебра. Не  в силах отвести взгляд,  я любовался угловатыми движениями  изящных рук с тёмными вздувшимися жилками и тонкими расслабленными пальцами. Стройные бархатистые столпы, на которых ..живёт(!)) трепетный рельеф мышц живота и, сладострастная впадинка с ..десертной горошинкой посередине.
 Невольно он задел свои  трусики-плавочки и, тотчас из них выглянула голова страстного дружка, видимо, устав томиться в тесных апартаментах… Мы стояли совсем рядом. Стояли и молчали.. Мы были на столько близко, что казалось,  я ..пью его почти неуловимый запах, ловлю бархатистое мягкое дыхание, слышу моторчик, выскакивающий из груди при каждом ударе.. А может, всё это мне лишь казалось. Я ..глючил, стоя совсем рядом и, ..не смея дотронуться..  Палька быстро просёк мой ступор и, хитрющее улыбнулся, а глаза его, они - пылали и искрились огнём, столь безумным, что жаркие волны охватывал всё моё тело, поникали под кожу, рождая ..шквалы мурашек,  вонзались в самое сердце, которое совершенно обезумев то забывало что ему следует делать , то, словно вспомнив, бешеной помпой долбило наружу, готовое взорвать ко всем чертям  ..й скворечник!..
Может, я сплю...?!! В нечеловеческом сновидении увлечён  в огненную бездну и, единое касание, полудвижение вперёд.. ..взорвёт атом, разнесёт на беспамятные первочастицы весь предыдущий несущественный опыт, все пройденные жизни..?
  Нет! Тысячекратно не сплю! Но в каком-то нереальном нервном вихре взмываю вверх, парю, как во сне… Палька протянул руку, и.. не противясь взрыву..,  я почувствовал всем телом, до дрожи!  До бешенного компрессора в паху, электричество нежнейшего.. трепетного касания…  Я принял его руку  и, любовался тонкими длинными пальцами, - ни у кого никогда я не видел таких красивых рук. Я трогал из губами, пил воздух из его ладоней,  опустившись (свалившись)  у ног, бережно положил его руки себе на плечи. И, пусть меня тут же поразит.. иль, разнесёт изнутри, мне  уже всёравно!  Я – знал счастье! Я трепетал, разлетаясь на атомы,  я – умирал..! Еле касаясь, обхватил всё его тело, прижался, вдохнул тонкий аромат ..благородного лавра и, не в силах больше
держаться, коснулся  его мягких губ своими… Он издал чуть слышный приглушенный стон и, поддержав, опрокинул меня на травяной матрац. Несколько его ..настойчивых касаний и, моё тело взорвалось.., казалось, в нескончаемых конвульсиях, орошая бронзовый живот мелкими серебристыми брызгами… На губах я почувствовал солоноватый металлический привкус, а в глаза мне светил ..поглощающий огонь шальных бесовских глаз… Всю ночь мы любили друг друга. Любили ..весь этот мир! Любили всё, что может быть во вселенной! И резкую боль и ..неуёмные разряды счастья! И, изломанные звуковые волны- отголоски внутреннего ..распада на частицы и, обволакивающие волны лунного света и, Божественного создателя, - непостижимого монстра, одарившего нас.. совершенством! В котором очень хотелось ..умиреть.
   Медленно, нежно, застывая в полудвижениях, исследуя и целуя, как самое дорогое, каждый уголочек, бугорок, ложбинку, каждый волосок…, казалось, опираясь на расслабленные пальцы или.. зависая  в воздухе..   За эту ночь  я бесконечно умирал, взмывая в звёздно-глазастое небо, ибо только там возможно неземное, соединившее нас этой ночью, избравшее нас, выделив из толпы,  осенив благословением!  Испытать и выдержать то, что  даровано было нам….. Навсегда!
Бесконечная и такая краткая ночь… ( «К Ра ткая» «У солнечная» Божественная..)
 Палька! Чудо ты моё неземное, ясноглазое! И как же ты меня нашёл?! Он вжался в меня всем телом, стараясь обхватить всего крепко-крепко, словно стремясь проникнуть внутрь, присвоить, чтобы уже НИКОГДА НИЧТО НЕ МОГЛО РАЗЪЕДИНИТЬ НАС, - убить ТО, что БЫЛО ДАРОВАНО НАМ этой ночью… Он спрятал голову у меня на груди и подавил судорожные вздохи, а с его щеки я снял солёную капельку.. Мои руки перебирали шёлк волос.
Мыслей не было,
 чувства переполняли,
думать было страшно…
Когда небо стало светлеть, мы забылись в чутком полусне, не выпуская друг друга из объятий, замерли и, лежали тихо-тихо, будто умерли… Наверное, я проник  в своё тело, как будто и не засыпал вовсе, - так, глаза прикрыл.. В первых робких солнечных лучиках, очень деликатно проникших в комнату, я любовался моим человечиком, сохраняя каждую черточку его тела: выгоревшие на солнце золотистые волосы, крылатую линию тёмных упругих бровей; смуглый, чуть обгоревший на солнце, облазящий нос в редких веснушчатых брызгах; коротенькую
морщинку в уголке глаза, влажную во сне; тонкие тёмно-красные губы с тёмной щёточкой волосков над верхней губой; изящный, словно точёный рельеф загорелого до черноты плеча и,… тонкий аромат свежести и лавра и.. теплоты .
Он открыл глаза и, опять я утонул в бездне, - улетел в запредельное… Мысль о расставании даже на короткое время убивала. Какая здесь может быть работа.., если у нас не было никаких сил, чтобы просто оторваться друг от друга на несколько мгновений. Наверное, мы бы никуда не выходили, потому, что всё.., - или единственно самое необходимое у нас уже было! И, обладание это было … смертельно! Мы это понимали…

- Но,– ведь ты не исчезнешь?!! Как мне найти тебя?
- Ильюшка, чертёнок, - сказал он дрогнувшим голосом, - только не ищи меня…
Немой вопрос гротескным испугом отразился в моих глазах:
- ?!!
- Не надо, - взмолился он, и я почувствовал, с каким напряжением,  с какой болью дались ему эти слова.
- Дай ручку, напишу.., только обещай, что прочтёшь не в этом городе…
- Да, - пообещал я. Эту просьбу я выполнил…
Мы обнялись (как) в последний раз. Опал уверил, что найдёт меня сам. Но этому, видимо, не суждено было сбыться.
Так писал я десяток лет назад, зная, чем завершится эта невероятная встреча двух пацанов.., а может, двух богов?!  Уж одного-то, точно.., потому что вторым был я… Но не может так резко всё оборваться! Не может!.. 
А может…, только так.. оно и бывает?!..
 
3.

На следующий день я рано закончил работу, начатую накануне. Спешил, допускал ошибки, был максимально рассеян потому, что в голове у меня был только Палька.  Его лик, глаза, голос.. не отпускали меня ни на минуту…
На трамвае я доехал почти до самого дома Опала. Постучал в дверь калитки. Затем зашёл  в палисадник и, мелкой дробью пробарабанил  в запылённое оконце. Не сразу, на порог дома вышел седой старик (с удивительно знакомыми глазами!) Я спросил Опала. Старик долго смотрел мне в глаза…
- Так ведь ..помер он.
- Что..? – не понял я. И глупая улыбка сползла с моего лица.
- Помер, говорю… - уже твёрдым голосом сказал старик. Такая новость не могла быть глупой шуткой. Умным глубоким взором старик  с сожалением смотрел на меня.
- Как?! – ужас и невозможность понять услышанное навалились на меня. Я наклонил голову, пытаясь удержать её  в ладонях..  Ноги онемели, и я не мог пошевелиться…
- Не! – замотал я головой. – Не может быть.  НеееееТ!
Старик, сожалея, покачал седой головой:
- Лет уж тридцать, поди, как нету…
Я попятился от него, пока не наткнулся спиной на калитку, повернулся и медленно побрёл прочь, всё пытаясь понять страшные слова старика, чувствуя спиной его взгляд… Ноги сами привели меня на берег реки, потом к старой усадьбе и, снова к реке, на вокзал, снова к дому. Ничего не понимая, я обошёл дом вокруг…  Чувствовал, что схожу с ума…, невозможно поверить…! Старик снова вышел на порог дома, присел на скрипучую ступеньку..
- Но ведь вчера мы с ним…!  - с вызовом в голосе проговорил я и, … не сумел
закончить фразу.
- Сынок, сынок, - жестом старик подозвал меня, приглашая присесть рядом. Жёсткая рука старого человека мягко погладила мои волосы, тяжело опустилась на плечё. - Мне вот, тоже, кажется, что ещё вчера сынок мой был рядом. Пойдём…, - вздохнул он,  - могилку покажу…, хотя, … откуда ты мог его знать? Погиб он.  Давно уж.. - Разве ч… , - и, осёкшись, обхватив ладонью рот, старик, вдруг замолчал, словно запнувшись  на полуслове (но этот момент я мог вспомнить только годы спустя, когда и понял смысл недосказанного, - сделанного мне подарка…)
- Провожал кого-то на поезд, или, - несчастный случай с …
 Еле узнал его тогда, как искромсало… - Эх, Палик, - старик тяжело вздохнул и посмотрел сквозь меня…
С фотографии на круглом сером валуне  своими ПРОНЗИТЕЛЬНЫМИ ГЛАЗАМИ на меня смотрел МОЙ Палька. Был он такой, каким я его встретил ..только вчера, даже лицо его на фотографии выглядело более живым, - как-то круглее, что ли. Горе, в которое не мог поверить, обрушилось шквалом, сбило, оглушило,  располосовало сердце,   придавило душу…
Небо медленно затянула злая пунцовая туча. Густая тишина наполнила всё вокруг и, казалось, что я оглох. Болотная вязкость просто переполняла, давила, сжимала грудь, наполняла голову нехорошими мыслями. Резкий порыв ветра согнал с тротуара пыль и высоко бросил её вверх, заставляя вертеться, увлекая в воздух пёстрый мусор: обрывки газет и афиш, окурки и рваные банкноты.. «И разверзлись небеса, и хлынул на Землю поток…» внезапно и мощно.
 Дождь КАЗНИЛ, прошивая одежду ледяными мокрыми шпагами. Они пронзали тело но, не задевали  окаменевшую душу, и словно с камня, холодными
струйками стекали по спине. Не разбирая дороги, брёл я по опустевшей улице сквозь серо-фиолетовую рвань сплошного потока…
Не помню, как сел в поезд… Лишь на короткое мгновение взгляд выхватил стоящую на вокзале Черную Вазу. По белому мрамору постамента вились чёрные струйки грязи, исчезая в сером потоке на асфальте. В луже валялся вырванный с корнем куст нежных калл…

Эпилог ?
Следующие дни я провалялся пластом на своей кровати, не в силах вообще, что-либо делать. НЕ хотелось ничего!!! Я начинал бредить, говорил с Опалом, как наяву, чувствовал, что схожу с ума… И только внимание и тепло друзей, да необходимость хоть как-то выйти на работу, постепенно, очень медленно заставляли возвращаться к жизни.
Я знаю, чувствую, что Опал жив! Что он где-то рядом. Он мой защитник, Хранитель. Верю, что снова встречу его ..как в тот раз… Наяву.


Послесловие.

« …Огонь опала подобен огню карбункула, только мягче и нежнее. При этом он отсвечивает пурпуром и зеленью моря…, при этом всё вместе сливается в немыслимое сверкающее великолепие», - писал об опале Плиний Старший. Опалесценция придаёт камню невообразимую красоту.
В течении сотен лет за опалом укрепилась слава камня, приносящего несчастья. Влиянием опала объяснялись самоубийства, преступления. Разводы, банкротства.
Считалось, что опал содержит внутренний яд, от которого сам и погибает. Длительное пребывание на солнце ему также противопоказано…
Камень обманчивых надежд, … но, высоких помыслов.  Обладатель этого камня приобретает дар пророчества…

Из книги Э.И.Гоникман «Ваш талисман»  ( 1998г.)
Автор фотографии Александр И.

Ёжик 98г.