Мнимые числа. Глава двенадцатая

Гости.

 На следующий день приехали гости: Наташа, Сергей и Лариса Сергеевна. Узнав, что в семье Тихоновых вновь ожидается прибавление, Наташа загрустила.
- Наташа, милая, и у тебя все еще будет, ты же еще молодая, - успокаивала ее мать. - Я еще надеюсь, что буду играть с твоим ребенком.
 После обеда погода стала налаживаться, Николай Платонович, Саша, Сергей и Наташа пошли в соседний лесок прогуляться и, если повезет, набрать грибов.
- Катенька, отдохни, я посмотрю за Платоном, - предложила свои услуги Лариса Сергеевна.
 Платошка с охотой шел к ней на руки, он очень любил, когда она с ним занималась, после мамы он больше всех любил быть с ней. Казалось бы, совсем чужой человек, к тому же они виделись не каждый день, а как он оживал и смеялся в кроватке, едва услышав голос Ларисы Сергеевны!
- Какую спеть песенку Платоше? – Лариса Сергеевна знала множество песенок, сказок.
- Подрастешь, я тебя быстро читать научу, у меня Сережа в четыре года уже азбуку знал, и книжки пытался сам читать.
 Платошка хлопал в ладошки и хихикал. Ему было хорошо на свежем воздухе в беседке. Лариса Сергеевна сидела рядом и напевала песенку. Лучи солнца появились в просветах облаков, теплый южный ветер предвещал скорое окончание ненастья.
- Какой все - таки золотой человек Лариса Сергеевна, – говорила Надежда Ивановна Кате. – Как она любит всех нас, и особенно Платона. Ни слова упрека Наташе. Я трудно представляю себя на ее месте. Единственный сын, и нет внуков. Катенька, ты уж как можешь, будь с Наташей поласковей, ведь ей так тяжело.
- Мамочка, неужели я не понимаю!
- Платоша уснул, может, что вам помочь? – спросила Лариса Сергеевна.
- Спасибо, Вы и так всегда много помогаете нам.
Хлопнула калитка – это компания возвращалась с прогулки. Довольный Николай Платонович нес в корзинке несколько подберезовиков.
- Будет вечером жареха!
- Тихо, Платонушка спит! – встретила его упреком Лариса Сергеевна. - Давайте, я почищу грибы.
 Наташа и Сергей пришли последними, Сергей был удручен, а Наташа едва скрывала следы слез, чувствовалось, что между ними что-то произошло.
- Наташенька, давай помоги мне, садись рядом, давай почистим грибки и картошку, а ты Саша взгляни, как там Платошка? Если мокрый, то пеленочка рядом лежит, – Лариса Сергеевна моментально оценила обстановку.
 Наташа села рядом, а Саша, убедившись, что с Платоном все в порядке достал картошку и стал ее чистить.
«Ничего не успокаивает человека больше, чем простая работа», – подумал Саша, он слышал во время прогулки обрывки разговора Наташи и Сергея, и чувствовал, что разговор был серьезный, но о чем именно Саша не понял, да и не пытался подслушивать.
Сергей сидел в сторонке и курил вторую сигарету.
- Сережа, посмотри, пожалуйста, за картошкой, – позвала сына Лариса Сергеевна, когда сковородка с нарезанным картофелем была поставлена нам плитку.
 Сергей подошел и незаметно шепнул матери пару фраз.
- Смотри, мешай, а то подгорит.

 Вечером под жареные грибы с картошкой мужчины позволили себе выпить бутылку, а потом все пили чай, было очень уютно – собралась вся родня. Наташа успокоилась, но Надежда Ивановна материнским сердцем чувствовала, что что-то не так. Лариса Сергеевна, как всегда была спокойна, рассказывала одну из многочисленных поучительных историй, случившихся в ее жизни.
- Во время войны зимой сорок первого года, когда немцев погнали от Москвы, я вернулась с трудового фронта домой. Надо было куда нибудь устраиваться на работу. А тут сосед по лестничной площадке предлагает:
«Иди Лариса, ко мне в магазин работать. Будешь вести учет поступления и отпуска товаров, отчетность по карточкам. Ты десять классов окончила, грамотная, разберешься в этой бухгалтерии».
 Тогда ведь все по карточкам было. Многое должны были по ним выдавать, да то одного, то другого не было, а что-то давали взамен. Посоветовалась я с мамой и согласилась, думаю, справлюсь, да и работа рядом с домом и в тепле, да и карточки те же можно без очереди отоварить. Поработала я недели две, разобралась в работе, начальник говорит:
«Молодец, хорошо справляешься».
Наступил конец месяца, надо отчитываться по расходу товаров, выданному по карточкам. А ведь не все тогда карточки могли отоварить, небольшая часть продуктов всегда оставалась. Подходит ко мне директор магазина и говорит:
«Распишись Лариса в акте, что продукты выданы согласно карточкам, а что осталось, я сам подсчитал, и тебе только расписаться осталось».
Смутилась я сильно, думаю, как такой документ подписать, если сама не проверяла.
Тут на мое счастье позвонили моему начальнику и вызвали его срочно в управление.
Убрал он акт в сейф, говорит:
«Завтра подпишем».
 А я всю ночь думала, как мне поступить, хотела с мамой посоветоваться, да побоялась, вдруг не так меня поймет. А утром говорю ему:
«Давайте, проверим вместе остатки продуктов».
«Молодец, я тебя проверить хотел, а ты принципиальная оказалась, тебе доверять можно».
 Но через неделю перевели меня из магазина на овощную базу простой рабочей, а моего начальника через год посадили, где-то всё же попался, а так на меня мог бы все переложить.
- Да, кому война, а кому мать родна. И правды не найдешь. Но тогда всё же был в людях страх, а сейчас ничего не осталось. Это и хорошо и плохо. Ведь тогда большинство людей были честными, и часто не страх заставлял человека быть справедливым, а его совесть. А что будет дальше? – Николай Платонович налил себе еще чаю и продолжил. - Я вот вчера Саше о своем отце рассказывал, вот уж человек был исключительной честности, я, конечно, не такой, все-таки приходится, как говорится, идти в ногу со временем. А папа был человек старой закалки. Кстати о папиной деликатности. Вот представьте себе, ходит он каждую неделю на другой конец города в госпиталь на шахматные сеансы, так вот другой бы на его месте к столовой быстро дорогу бы нашел, а папа нет. Приглашают его пообедать, а он отвечает: «Я сегодня уже хорошо пообедал». А обед то весь - кружка мучной болтушки, оладья из очисток картофельных, да чай морковный, а то и просто кипяток. Ну, врачи и раненые, конечно, все понимали и иногда уговаривали его покушать, папа кушает всегда, не спеша, никогда не покажет, что голоден, от куска хлеба всегда оказывался, в крайнем случае, возьмет маленький, совсем крошечный.
- Да, были в то время такие люди, а, сколько их в тридцать седьмом году погибло, да и после войны тоже, хотя многие могли бы не пострадать, будь чуть менее доверчивы. Лариса Сергеевна, давайте я Вам еще чайку налью, – предложила Надежда Ивановна.
- Спасибо. Какой у вас чай вкусный, наверное, вода ключевая.
- Так вот, в нашем дворе после войны жила одна девочка, со мной в одном классе училась, - продолжала Надежда Ивановна, - неплохо и училась, и комсомолкой была, и родители на заводе работали, а стала дневник вести и свои мысли там записывать. Ну и, вероятно, написала там что-то, что не то, что писать, думать в то время нельзя было. Но это еще ничего – ведь про это никто не знал. А она возьми, да дай своей лучшей подружке почитать этот дневник, конечно, не эти мысли, а что-то другое, вполне допустимое. Но подружка случайно открыла дневник не на той странице. Короче говоря, всю семью репрессировали, отец так и погиб, а она с мамой после пятьдесят шестого года вернулась. Здоровье потеряла, потом так жизнь не устроила. Встречалась она со мной, много плакала, ведь мы тоже с ней дружили. Тогда и меня немного потаскали, вызывали к директору школы, а там со мной нквдешник беседы проводил, все про нее спрашивал, да каверзные вопросы задавал, но ничего, обошлось.
 В те времена вот так просто по душам с посторонними не поговоришь, можно было на неприятность нарваться, да и сейчас вы, ребята, особенно языки не распускайте, всегда уши найдутся.
- Да, в те времена какой нибудь дурачок - смельчак, услышит смешной анекдотец, и со счастливым лицом бежит его всем рассказывать. Теперь представьте себя на месте слушателя или слушателей этого анекдота, что им делать? Как это понимать? Толи это тебе нарочно, чтобы твою бдительность проверить, рассказывают, проверить хотят: побежишь ли ты на ближнего доносить, толи просто так, от собственной дурости. Я поэтому с той поры любые анекдоты не люблю, и когда их начинали рассказывать, всегда уходил. Ну, а тот остряк анекдот расскажет, а потом вдруг самому страшно станет, и ночи не спит, и шума машины под окном боится, и от ночного стука в дверь в штаны с испугу наложит. Да ничего в этом смешного нет! – Николай Платонович серьезно посмотрел на Сашу, увидев, что тот улыбается. - Возможно, это все уже в прошлом, но все равно, ни к чему рисковать.
- Николай Платонович, я просто вспомнил одну историю. (Саша вспомнил, как он использовал не по назначению, или может быть по прямому назначению, стенд с наглядной агитацией в Ивано-Франковске). Конечно, времена тогда были жестокие.
- У нас в институте пару лет назад случай был, - начал Сергей. - Ну, книжки «Малая земля» и «Возрождение» вы знаете, так вот однажды поехали наши студенты в стройотряд, и на вокзале сели на лавочку, а рядом стенд был, где фотографии разыскиваемых преступников представлены. Сидят, от нечего делать книжку Брежнева достали, а там фотография Генерального секретаря. Один, как Вы говорите, остряк взял книжку и к стенду с фотографиями приставил и что-то сострил. Наши-то ребята просто бы посмеялись, а тут, как на грех, наряд милиции мимо шел, короче говоря, вылетел мальчишка из института, да и руководство по выговору получило.
- Да, я вспомнил, как нам тур. инструктор в Яремче, это в Прикарпатье, а это самый бандеровский край, там до пятьдесят шестого года националисты партизанили, – продолжил Саша. - Так вот там, на подобных стендах все время кто-то фотографии Брежнева помещал, пришлось потом их решеткой закрывать и замок вешать. А, кстати, простой народ там к нам, русским, хорошо относился. Помню, пошел я погулять по полонинам, это высокогорные луга, гулять, да под дождь попал. Иду к турбазе мимо одного из домов, а там деревень в нашем понимании нет – дом от дома метров на сто, двести находится. Решил я дождь переждать под деревом, что у одного из домов росло, в дом постеснялся попроситься, все-таки не Россия, порядки местные не знаю. Увидал меня хозяин и кричит мне: «Иди в дом». Зашел, неудобно отказываться, тем более дождь как из ведра полил. В доме очень чисто, да и внутри, планировка совсем не как у нас.
Дома кроме хозяина, его жена и сынишка лет десяти. Разговорились, сказал я откуда родом. Да, забыл сказать, видят они, что я немного промок, предложили рюмку местной самогонки, а потом чаю горячего дали. Курточку мою сушить повесили к печке. Ну, сказал я откуда приехал, а хозяин, оказывается, в соседней области в армии служил, вообще оживился, вспоминал все как в самоволку ходил на свидание с местными девчонками, и на жену поглядывает, смеется. В общем, пока дождь не кончился, сидел я у них, приглашали еще заходить, да я через день уезжал. А у нашего инструктора, когда ему только три года было, бандеровцы отца убили, так что не так все просто, но кто-то воду мутит, натравливает один народ на другой, ведь если покопаться в истории, то взаимных обид очень много наберется, а простым людям за все попадает. Только русский народ всем все прощает и зла не помнит, вот монголы в тринадцатом веке всю Русь разорили, половину, как не больше, народа уничтожили, а есть ли к ним у нас ненависть? Нет. У нас в техникуме учились несколько монголов, хорошие ребята, даже немного наивные, оно и понятно, там у них городов раз, два и обчелся, а тут сразу в наш город, а он больше их столицы.
А поляки до сих пор забыть не могут, как в девятнадцатом веке бунтовали. Вот и сейчас кто-то там недовольны, мол, живут плохо, а сами кроме косметики ничего путного сделать не могут. А самомнения выше крыши, помните, фильм был «Четыре танкиста и собака», так его посмотришь и подумаешь, что поляки войну выиграли.
- И чего мы сегодня в политику полезли, - сказала Лариса Сергеевна, - впрочем, жизнь продолжается, и что впереди будет, мы не знаем.
- Вот, к примеру, Брежневу надо было уйти в 1972 году, в зените своей славы, тогда Америка впервые признала нас равной себе страной и пошла на переговоры, – сказал Николай Платонович, - а он упустил этот момент, и сейчас превратился в посмешище. Но система работает, и попробуй, скажи, что с чем нибудь не согласен, - быстро привлекут. Вот сейчас Олимпиада скоро, а ведь могут нам ее сорвать из-за Афганистана, сколько денег на эту войну идет, дешевле, наверное, было старой афганской власти помогать, заводики там строить, торговать – ведь, наверное, даже небольшую выгоду, но получать было можно. А мы все всем помогаем, а у самих проблем выше крыши, сельское хозяйство со времен Никиты на ноги встать не может, дорог путных нет, на производстве новый термин придумали: «корректировка плана» - это когда план не выполнят, то его уменьшают, но зарплата не меняется. Все в партию не вступают, а лезут, чтобы карьеру сделать. На собраниях умные слова все говорят, в грудь себя бьют, а не говорить не надо, надо работать по совести.
- Ну ладно, наговорились сегодня, спать пора. Катя, как там Платон?
- Спит, мамочка.
Легли спать, Катя сразу уснула, а Саша под впечатлением прошедшего разговора задумался. Действительно, что будет впереди, в каком мире придется жить его детям?

 Утром, до завтрака, Саша совершенно случайно стал свидетелем очень серьезного разговора Ларисы Сергеевны и Наташи.
 С детских лет, наверное, со времени приобретения дачи, была у Саши одна тайна. Нет, он не знал место в лесу, где всегда полным полно белых грибов; не знал он какого нибудь хитрого способа ловли рыбы; не встречал, несмотря на все свое желание, гнезда журавлей на болоте (по старинным поверьям, кто найдет журавлиное перо, тот будет всю жизнь счастлив); не знал он, и никогда не видел в речке заповедных ключей, бьющих из-под воды. Все было очень просто: остался расти за домом по всей его  восточной стороне, посаженный еще прежним хозяином вьюнок с большими бело - розовыми цветами, для которого были натянуты веревки вдоль стены. Утром Саша любил просыпаться и смотреть в окно на игру солнца за листвой вьюнка, а иногда вечером через его листья светилась крупная звезда или свет полной луны. Но главное было в том, что между домом и натянутыми веревками и вьющимся по ним вьюнком оставалось небольшое пространство, где можно было спрятаться. Часто Саша, набедокурив, скрывался там, и отец, проходя мимо, не видел его. И вот в это утро Саша зашел за дом и сел на лавочку рядом с покрытой вьюнком стеной дома. Было уже тепло, солнце пробивалось через облака, гудели пчелы на цветках вьюнка, за ручьем на выгоне мычали коровы, петухи перекликались с разных концов деревни. Что толкнуло Сашу спрятаться, как в детстве, за зеленой стеной вьюнка, может быть желание на секунды вернуться в детство, когда таким же летним утром мать звала его на завтрак, и обойдя дом, и не найдя его, удивлялась при его неожиданном появлении. Саша на секунду закрыл глаза, ему казалось, что сейчас он услышит голос матери, или представит себе, что она его зовет. Но он услышал тихий голос Ларисы Сергеевны:
- Наташа, давай поговорим.
 Сквозь зелень листвы Саша увидел Ларису Сергеевну и Наташу. Они присели на лавочку, и Саша упустил момент, когда ему надо было появиться, а сейчас его появление могло просто напугать женщин.
- Наташенька, мне Сережа все рассказал. Из-за того, что у тебя нет детей, ты хочешь с ним развестись, что бы он нашел себе другую жену, и у него были бы дети. Наташа, это только с первого взгляда выглядит очень благородно, но вспомни, как Сережа был в тебя влюблен, он ведь голову потерял от счастья, когда встретил тебя! Я-то мать, все это чувствовала своим сердцем. Он в меня, такой однолюб. Тебе еще только тридцать один год, еще впереди вся жизнь, поверь мне.
- Лариса Сергеевна, дорогая, временами мне кажется, что Вы любите меня больше, чем мать. Мне так горько, что я не родила Вам внучат. Ведь где только я не лечилась, и врачи все обещают. И Сережа обследование проходил, и него все в порядке, виновато только мое здоровье. Каждый день на работе в детском саду я нахожусь среди детей, они любят меня, а придешь домой и…пустота, а ночью снится, что рядом в кроватке спит маленький человечек, свой родной человечек, – Наташа заплакала.
- Наташа, милая моя девочка, верь и надейся: я не затем жила на свете, не затем голодала и мерзла во время войны, не затем повстречала своего мужа, а потом, когда он вернулся в войны беспомощным инвалидом, и в мыслях у меня не было его бросить. Потом растила сына без отца, все ему отдавала, но выучила и вырастила. Была ли я счастлива - да. И это несмотря на то, что фактически только три месяца была близка с мужем. Я всю жизнь живу надеждой, и верю в лучшее, а без этой веры я давно бы умерла. Верь и ты.
 Наташа уткнулась в плечо Ларисы Сергеевны и расплакалась.
- Доченька, все будет хорошо, только верь, - говорила Лариса Сергеевна, гладя Наташину голову. - Успокойся, пойдем, нас, наверное, уже ждут.
 Саша стоял за зеленой стеной вьюнка и боялся пошевелиться. Наташа вытерла слезы, и с трудом успокоившись, пошла в дом. Лариса Сергеевна, оставшись одна, сама расплакалась, но быстро достала платок и, утерев слезы, сказала сама себе: «Не плакать!», и тоже ушла.
- Саша! Иди завтракать! – раздался голос Кати. – Только тебя и ждем, где ты пропадал?
- Да там, в кусте смородины, какая-то птица гнездышко свила, потом покажу, – Саша случайно обнаружил это гнездо накануне, а сейчас, совсем, кстати, вспомнил об этом.
 Сели завтракать. Саша поражался выдержке Ларисы Сергеевны, она вела себя так, как будто ничего не произошло, и даже пошутила над Николаем Платоновичем по поводу отсутствия достижений в части рыбной ловли.
Ее уверенность передалась Наташе, она оживилась и предложила всем пойти сейчас на рыбалку.
- Наташенька, да у меня и удочек не хватит на всех! – воскликнул Николай Платонович.
- Ну, сколько есть, пошли на Волгу, костер разожжем. Купаться прохладно, вода еще не нагрелась, но на Волге и так хорошо, да и на лодке покатаемся.
- Действительно пошли, - поддержал ее Саша.
- А, пожалуй, и я пойду, – неожиданно сказала Лариса Сергеевна. - Давно удочку в руках не держала.
- Идите, идите, я с Платошкой посижу. Катя и ты пойдешь? – спросила Надежда Ивановна.
- Мамочка, я тоже давно на Волге не была, но мы с Сашей только прогуляемся и вернемся, мне Платошку кормить надо. А потом будем обед готовить.
- Ну, вы тогда собирайтесь, берите удочки и идите в устье ручья, а я быстро схожу на пристань и приеду на лодке, - Николай Платонович всегда был скор на подъем.