Крутая тропа

                Крутая тропа

Как ни стараюсь, вспомнить ее лицо, мне не удается. Оно было обычным, правда, слишком озабоченным. Таким озабоченным бывает лицо многодетной матери. Она по сути таковой и стала в то лето.
В моей памяти Нина Павловна запечатлелась как высокая сильная женщина, всецело сосредоточенная на нас, ее подопечных детях.
Материнство - удивительное свойство, преображающее и украшающее женщин, готовых на самопожертвование ради защиты и спасения детей.  Это, пожалуй, самое высокое и благородное свойство, которое в определенных случаях ставит женщин выше мужчин. Воспринимать чужих детей как своих родных, вероятно, присуще немногим, среди этих немногих была и она, начальник нашего лагеря и, вероятно, директор сельской школы.
«Сейчас… Вот сейчас, - говорил я себе. – Нет, еще чуть дальше, какая же длинная и густая лесополоса». Маршрутка слегка накренилась и плавно вписалась в поселочную пыльную улочку, вероятно, главную.
За зеленой стеной деревьев промелькнула серое двухэтажное здание. «Вот оно… Эх, остановить бы маршрутку, пройти туда… Обойти это школьное здание, чтобы убедиться… В чем? Что реально существует, стоит  на том же месте, как и сорок лет назад. Это ведь не время для таких построек, а всего лишь миг. Что также видна трещина, идущая от фундамента до потолка – отметина той ночи... Но зачем? И  к тому же мы должны успеть до вечера устроиться. А потом жена и дочь не поймут меня. Был бы один… - Сердце радостно застучало. - А ведь могу приехать когда-нибудь. Зачем?.. Чтобы смущать людей, пусть в памяти все остается таким, каким было тогда».
Мы спешили на Утриш, любоваться реликтовыми можжевельниками, купаться и провести несколько беззаботных дней, а там будет видно. Проехали мост через речку, возможно, ту самую, в устье которой стояло трещавшее от цикад дерево.
Приехали мы в лагерь после обеда. Наш автобус вкатил во двор школы и остановился у большого каменного двухэтажного здания. За штакетным забором тянулась высокая густая лесополоса, отделявшая школьный двор от поселка с востока, на западе же невысокая каменная ограда отмечала его территорию на довольно крутом склоне горы, упиравшейся в высокое яркое небо и хранившее за собой нечто манящее и неведомое.
Вещи сложили у входа в школьное здание, на площадке с флагштоком построился весь поток.  Он был небольшим и состоял всего из трех отрядов по двадцать человек – итого шестьдесят шесть человек, включая воспитателей.
У флагштока стояла высокая женщина в сером платье, несколько воспитательниц и один воспитатель.
- Зовут меня Нина Павловна, я начальник вашего лагеря, а это ваши воспитатели. По всем вопросам обращайтесь к ним! – проговорила, несколько смущаясь, женщина, и повернувшись к нашей пионервожатой Зойке, спросила:
– Ну, как там дальше?.. А ладно, открывайте лагерь сами!
Прозвенел зойкин голос, затрубил горн, вышли пионеры, привязали и подняли флаг.
Из-за угла школьного здания, ставшего главным корпусом лагеря выглядывали с ленивым любопытством дородные работницы кухни, на скамейке под деревянным грибом курил пожилой сторож. Все было просто и обыденно. Нас отвели в столовую на первом этаже, накормили, а затем выдали матрасы, постельное белье, полотенца.
Серое двухэтажное здание школы с переоборудованными под палаты классами, спортивная площадка, усыпанная мелким серым щебнем, зеленая стена лесополосы, отделявшая лагерь от поселка, и этот манящий крутой косогор с редкими кустами держи-дерева, упиравшийся в слепящее серое небо-все было просто и в то же время необычно. Мы таскали из мрачного подвала через залитый ослепительным солнечным светом двор матрацы, передвигали койки по полу класса, покрытому  толстым многолетним слоем краски. В распахнутые окна врывался ветер, пропитанный запахами полыни, сохнущей травы и моря, которое было рядом и пряталось за садами селян и покатыми холмами.
-Туда!- театрально показала нам рукой вожатая Зоя на крутую тропку, - ни ногой! Нина Павловна сказала, кто только перелезет через забор, того сразу отправит домой. Всем понятно?! –Наши  скорбно опущенные головы были ей ответом.
Знойный полдень, мы уже застелили койки, исследовали здание и все уголки лагеря, сбили палкой пару больших пупырчатых шаров с деревьев лесополосы, понюхали и попробовали на вкус пенистый горький сок маклюры и теперь лениво пинали попеременно футбольный мяч на зеленой лужайке перед зданием. Напротив ворот из двух кирпичей - пионерская, где вожатая с девочками рисуют стенгазету. Из открытых настеж окон палаты на втором этаже  доносится песня «Пусть всегда будет солнце…»
-Мальчики, идите с мячом на площадку! Идите, а то еще окно разобьете, - кричит нам вожатая. И зачем она это сделала… В этот самый момент я со всей силы бью по воротам, и мяч, выписав широкую дугу с глухим буханьем, сопровождаемым звоном битого стекла, влетает в окно Пионерской.
« Приплыли! Надо же в первый день…-мелькает в голове. Все замерло, стихло. – Сейчас начнется!»
Но нет, все обходится, нам возвращают мяч и отправляют на усыпанную щебнем площадку. Пристыженные мы смиренно уходим.
На вечерней линейке Нина Павловна делает строгое наставление:
-Из лагеря не отлучаться, самовольно в поселок не ходить, а если надо в магазин, то вместе с вожатым и  с моего разрешения. С местными пацанами, даже если они проникнут  в лагерь, не общаться, а сразу сообщать мне или моему заму. В столовую и в клуб ходить строем…
-Понравился обед и ужин?.. Ну вот и хорошо. Завтра повезем на море, потом будет экскурсия по городу и поход. Приятного отдыха!
-Да… Кто разбил днем окно?
-Я-я-я…
-Подойдешь ко мне после линейки.
Затем переговорив с завхозом, со вздохом изрекла:
-Ладно, не надо… Но на будущее усвойте все: играть с мячом только на спортплощадке…
Следующим утром после завтрака нас повезли в Анапу на детский пляж. Дул свежий ветер, купаться совсем не хотелось, но если привезли, то что поделаешь, надо купаться. По свистку мы бежим навстречу лениво перекатывающимся мутным волнам, бухаемся в них с головой. Девчонки отчаянно визжат. Как только привыкаем к воде и затеваем игру, свисток призывает нас выходить на берег. И так раз по пять-семь забегов в мутную воду до гусиной кожи на теле.
Вечер, солнце плавно клонится к закату, каменная ограда, а за ней и лагерь позади нашей тройки. Мы взбираемся по едва приметной тропе на запретную гору, сердце тревожно и радостно колотится в груди. Еще несколько тяжелых шагов  и  мы замираем на небольшой площадке.
-Ох ты! – разом выдыхаем мы восторг, охвативший наши души от созерцания бескрайнего зелено-синего простора, тающего в смутной линии горизонта. Площадка завершалась обрывающийся вниз нескончаемой кручей. Там, далеко внизу виднелась лодка, несколько мужиков забрасывали удочки с больших камней, лениво вились кругами чайки.
Морской берег казался таким далеким и недосягаемым, но тут слева от нас на площадке появились два загоревших до черноты пацана с удочками и рыбой, нанизанной на куканы. Мы поздоровались, и  пацаны дали нам рассмотреть рыбу. У того, что повыше и старше на кукане были помимо черных бычков, разноцветный рыбешки.
-Вот это!- тыкал он на желто-красную рыбу, - скорпена. Эта-зеленушка, зубарь, рябчик. А еще водятся – морская собака, петух, кефаль по дну ходит, на глубине – ставрида.
Пацаны ушли, а мы еще долго стояли над тем местом, где они поднялись на площадку. Тропа достаточно крутая внизу, кверху становилась практически отвесной.
Как она манила меня к себе, магнитом притягивала и волновала своей крутизной, но осмотрительность победила, и мы незаметно вернулись в лагерь, решив вернуться сюда через день.
Мне казалось, что если бы мне довелось, как местным пацанам, порыбачить в море, я бы наловил намного больше чудных разноцветных рыб – этих зеленух, зубарей, скорпен и даже кефали и ставриды. Но море здесь хранило не только рыб, но и несметные сокровища.
Через пару дней вожатый Георгий повел нас в поход; километра три мы шли по трассе, затем повернули на достаточно широкую тропу, которая вывела нас к каменистому морскому берегу. По нему мы прошли не более трехсот метров и оказались в устье небольшой реки, где на прибрежных камнях нашли небольшого дельфина. Переливающаяся темно-синяя кожа в нескольких местах белела от глубоких порезов с подтеками крови. Георгий обмыл раны, и мы отнесли дельфина в воду.
Пройдя метров сто по глубокому каньону, тропа поднималась вверх, и там под деревом шипевшим и трещавшим от цикад, лежал большой валун, на который  хотелось сесть и слушать, вбирая в себя покой и тишину этого чудного уголка. Но надо было спешить и догонать колонну.
Если бы сейчас вернуть все назад, и не надо было бы никуда бежать, не болела бы ступня, наколотая  острым камнем, я бы и гладил кожу дельфина, выброшенного морем на скалистый берег, поливал ее водой; я бы до скончания века сидел в каменистом устье  речушки под кроной дерева и слушал неумолчный стрекот цикад… Я бы обязательно по камням дошел до самого истока реки и напился самой чистой на всем побережье холодной родниковой воды.
Лодку размеренно покачивало на бутылочно-зеленой воде, хранящей какую-то нестерпимо манящую тайну. Там, на морском дне, лежат все  сокровища мира и сабля с золотым эфесом и бриллиантами, которая мне  снилась не раз. От одной мысли о близости сказочного сокровища млеет сердце. Я стою на доске, готовясь прыгнуть в воду; вдруг что-то хрустит, и лодка, которую мы отвязали на берегу и угнали в море, поднимается все выше и выше и вдруг зависает на огромной волне. Что-то еще раз отчаянно ухает, и вода отхлынула перед бортом, обнажив дно, где заблестели золотые монеты, необыкновенные сосуды, забились на песке разноцветные рыбы, а среди костей лежит сабля. До ее сияющей рукояти рукой подать, каких-то два-три метра, но что-то останавливает меня от решительных действий. Под нами открывается трещина, из которой полыхает огонь и веется серый  едкий дым. Я готовлюсь прыгнуть вниз и схватить саблю, повисшую над огненной бездной.
Вот как оказывается устроено:  рай и ад – одно целое, и ад – всего лишь обратная сторона рая. И обрести его без смертельного риска нельзя.
Я подаюсь вперед, готовлюсь прыгнуть, как вдруг вижу перед собой раскинутые руки Нины Павловны. Моя решимость непреодолима, но неожиданный сильный толчок и крики будят меня. Я с удивлением вижу мечущихся по классу пацанов в трусах, качающиеся под потолком лампочки и не могу сообразить, что случилось.
-Землетрясение!.. Землетрясение! – кричат пацаны. Я, вспоминая раскинутые руки Нины Павловны, лишь иронично улыбаюсь их суматохе. У нее все продумано и все учтено.
Утром мы разглядываем трещину на фасаде, которая протянулась от фундамента до самой крыши, расколов здание пополам. Гладим рукой неровную линию и качаем удивленно головой – надо же, какая силища у подземной стихии.
Дорога петляла по разлогу и поворачивала под бугор  с выжженным серым склоном.
Да, да, именно там этот небольшой пыльный поселок за высокой лесополосой маклюры, в который мне так хочется вернуться. Зачем? Чтобы установить связи времени, чтобы вернуться хотя бы на пару минут в детство и попытаться прожить свою жизнь по-другому.
Летний полдень с прокаленным воздухом, треск цикады и ощущение неизменного вечного покоя. Вот-вот за стеной маклюры должны промелькнуть стены двухэтажной школы. И эти мгновения пролетят, соединятся с теми днями, что провел здесь в детстве, и станут таким же  недосягаемым прошлым, которому хочется получить хоть какое-то материальное подтверждение.
Мне все еще снятся сны о разноцветных пестрых рыбах, проплывающих передо мной и ускользающих прямо из рук. Снится, как карабкаюсь по отвесной тропе, подбираюсь к краю обрыва и никак не могу взобраться на очередной выступ, а то и срываюсь вниз. Лечу в пропасть на черные замшелые прибрежные камни. И всякий раз руки Нины Павловны подхватывают меня и не дают погибнуть, пробуждая в душе чувство неизбывной вины.